Забота тьмы

Мгла смотрела со всех сторон, так глубоко проникая в меня, что, казалось, я и есть сама мгла.

Тьма. Пустота. Бесконечность.

Я сбилась со счета, сколько раз безумный сценарий повторялся. Воронка, иссиня-черный вихрь вместо кислорода в легких, падение, а потом та комната, где все пахло моим прошлым… Когда глупая девочка, решившая, что ее хрупкая воля способна на месть, вновь заходила в спальню и бросалась на кровать, меня опаляло жаром отчаяния. Я мечтала оказаться на другой стороне планеты, подальше от этой комнаты, наивной малолетки и того, что приближалось с неумолимой скоростью. Но чем больше усилий прикладывала, чтобы оттянуть неминуемое, тем быстрее оказывалась в теле девочки. И проживала все заново.

– Глупый маленький мор. Ты сделала неправильный выбор и понесешь наказание…– монотонно твердил голос.

От безразличия, что звучало в этой фразе, кидало в дрожь. Я готова была выцарапать собственный кадык и бросить его, вместо подношения неизвестному «голосу», только чтобы быть услышанной им.

Все мои мольбы, стоны и просьбы заканчивались сухим:

– Глупый маленький мор. Ты сделала неправильный выбор и понесешь наказание…

– За что? – кричала я, в очередной раз барахтаясь в иссиня-черной жиже. – За что?!

Голос не отвечал.

Я не знала, почему меня наказывают, кто это делает и зачем. И лишь призрачная возможность того, что это всего лишь жуткая галлюцинация, грело мою сломленную душу. Сейчас я была готова согласиться проснуться утыканная капельницами, привязанная к койке, в грязной смирительной рубахе, только бы ад прекратился.

Воздух был холодным и рубашка Яна, в которой я сиганула в портал, не просохла. Крайне странно чувствовать себя одновременно собой, в мокрой рубашке, с разрезанными ладонями и тоже собой, но почти на десять лет младше.

Это двойственность происходящего крошила мой мозг, как требовательные пальцы свежую булку.

Необходимость проживать одну и ту же сцену раз за разом, всколыхнула понимание, что правильных изменений я так и не достигла. Прошло время, поменялись декорации, а наивность и вера в чистоту намерений, а также силу своего характера, мол, все смогу, все сумею, – никуда не делась. Сколько раз я еще буду попадаться на крючок, выдавая собственные желания за действительность? Боль, которую всякий раз причинял Гарик моему телу, была несопоставима с силой той боли, что взросла в душе.

Цветок агонии оплел вены, распустил лепестки, обнажая черную сердцевину.

Гарик вдалбливался в меня, как стальной поршень в асфальт. Остановить его, было сродни тому, как выйти одной навстречу бульдозеру.

Вместо пелены слез перед глазами стояло ухмыляющееся лицо Яна. С каждым болезненным вдохом я забывала все хорошее, что нас связывало. Да и сколько было этого хорошего? Одна ночь?

Вместо этого в память намертво зарубцевались зеленые льдины глаз и то роковое утро, когда вкус предательства вновь расцвел на языке.

Я была грязной. И не столько от физического изнасилования, как от того, что позволила Яну себя одурачить. Зачем поверила и доверилась ему? Как только Кенгерлинский оказался между моих ног и получил желаемое, сразу же слил жнецам.

Как испорченный товар.

Я проклинала той день, когда Ян Кенгерлинский родился на свет. Проклинала ту тоску, что разрывала меня на куски, стоило только упомянуть имя мужчины, что разбил вдребезги мою жизнь.

Проклинала себя.

А что если бы мы никогда не встретились?

Ведь для того, чтобы разминуться с Кенгерлинским тогда в больнице, стоило всего лишь вовремя уйти домой с дежурства, а не переться, ведомая непонятными предчувствиями, в блок интенсивной терапии.

Поворот в противоположную сторону и роковой ошибки можно было избежать.

Я никогда не узнала бы Яна Кенгерлинского, не узнала бы свою скрытую сущность, не поверила бы в связь между нами, не влю…

Меня сковало холодом.

Никакой души не хватит, если раз за разом выворачивать ее наизнанку.

И я перестала.

Внутри что-то натянулось, зазвенело и… лопнуло.

Отчаянье, неприятие своего прошлого, злость сменились пустотой и безразличием. Я больше не чувствовала себя прямой участницей разворачивавшейся сцены, а лишь безмолвным свидетелем, марионеткой, конечностями которой кто-то ловко управлял, дергая за ниточки.

Я опустела.

Перегорела.

Сломалась.

– Маленький мор, – тут же сухо прозвучал голос. – Ты вынесла правильный урок. Можешь двигаться дальше.

Черная воронка закрутилась с новой силой, поглощая меня, вырывая последние крохи сохраненного рассудка.

Она выплюнула меня в той же комнате, где я находилась минутой ранее.

Не в силах устоять на ногах, я рухнула на колени и вцепилась в пол, чтобы земля перестала вращаться. Все тело ныло и болело, начался жар, во рту пересохло.

Яркий солнечный свет освещал полупустую комнатку и заставлял меня отворачиваться, пока глаза перестало жечь. Послышался глухой стон и всхлип.

Медленно, словно осторожничая, я повернула голову на звук.

Неужели заново?

На скомканных, окровавленных простынях лежало худое тело. В сердце проснулся неуправляемый ужас.

Я слишком хорошо помнила это утро, чтобы хотеть туда вернуться…

Из горла вырвался хриплый протест, я попыталась отползти на безопасное расстояние, пока непонятный некто вновь не стал дергать за ниточки. Хотелось забиться в угол, сравняться с землей, врасти в стены и… исчезнуть.

Серебряная нить вынырнула из моих запястий и устремилась к телу. Я вцепилась в рубашку Яна, которая на удивление еще хранила его запах. Стоило только подумать о Кенгерлинском, как сердце заколотилось с бешеной скоростью, своим стуком перекрывая все иные звуки.

– Маленький мор, – сказал голос, и в этом обращении ясно прозвучало предупреждение.

Эфемерное серебро из моих запястий коснулось кожи девочки, непонятный магнит вновь сработал, и я была втянута в свое сломленное тело.

***

Эта ночь никак не хотела заканчиваться. Когда мои бедра опалило горячим – Гарик взревел. Этот рык не имел ничего схожего с человеческим.

В Гарика вселился зверь.

И он неистовствовал.

Казалось, моя кровь только распалила его безумную жажду. Вместо боли с каждым толчком его мощных бедер я чувствовала отвращение.

Даже когда Гарик перенес меня на кровать и продолжил терзать тело на смятых простынях, минуты превратились в часы, а они в свою очередь – в века.

Рассвет приближался на цыпочках.

Когда же первые солнечные лучи проникли через окно и стали растягиваться длинными полосами по комнате, Гарик потянулся на кровати, чмокнув меня в макушку.

– Это было даже лучше, чем я представлял, сладенькая, – сказал он. – Обязательно повторим. Сегодня.

Он грубо взял мой подбородок и заставил повернуть голову, чтобы встретиться глазами. На миг мне показалось, как провалы бесконечной тьмы заполнили его глазницы целиком, уставившись прямиком в мою душу.

– Кто-нибудь разбудите меня! – захотелось крикнуть. – Пожалуйста!

Но никто не стал бы меня будить, поэтому и просить смысла не было.

Я моргнула и когда вновь посмотрела на Гарика, его глаза были обычного серого цвета.

Наверное, эта ночь помутила мой рассудок.

Это чудовище наклонилось, глубоко вдохнув, зарылось лицом в мои волосы. Наконец отстранившись, оно встало с кровати и натянуло свои джинсы, засияв широкой улыбкой.

Гарик выглядел до безобразия довольным. Он напоминал хищника, который сыт, после того, как не только загнал жертву на охоте, но и полакомился приличным куском плоти.

– Не скучай, детка, – сказал он на выходе из спальни. – День пролетит быстро, а ночью я опять буду глубоко в тебе.

Дверь захлопнулась. Воцарившаяся тишина ударила в голову.

Если бы я могла умереть в эту самую секунду, наверняка сделала бы это, даже не раздумывая.

Но на той стороне меня никто не ждал. Возможно, только…

Я мотнула головой, отгоняя непрошенные слезы. Неужели за эту ночь их запас не иссушился на жизнь вперед?

Обладай я даже удачливостью, как у кошки, единственным человеком, кто мог встретить меня на противоположной от жизни стороне, была мать. Это, конечно, если хоть на миг предположить, что смерть нечто большее, чем просто прерванное на половине удара сердце.

В груди сильно защемило от нахлынувшей тоски.

Перед глазами всплыло улыбчивое лицо матери. Я зажмурилась и медленно втянула воздух, слишком ясно почувствовав запах от ее волос, так, будто она действительно была в комнате рядом со мной.

Преисполнившись надежды, я открыла глаза и наткнулась на… привычную пустоту.

Чтобы не завыть в голос, пришлось прикусить губу.

До крови.

Мать никогда не приняла бы меня тем, что я собой представляла прямо сейчас. Растоптанной и сломленной. Единственное, что запомнилось сильнее ее ласковых рук, обещание, которое мама заставила меня произнести много лет назад, перед тем, как отвести в детский дом.

– Будь сильной, котенок, – сказала она. – В любых, даже самых тяжелых ситуациях. Помни, исправить можно все, кроме смерти. Ты обещаешь мне это?

Так кто я такая, чтобы сейчас отступить от последней воли матери?

Всеми силами уцепившись за спасительную мысль, я вынырнула из пучины отчаянья. Я буду сильной. И начну делать это прямо сейчас.

Скрипнув зубами, поднялась с кровати. Пошатнулась. Не сдержала сдавленный стон.

Господи, мое тело переехал гребаный КамАЗ!

Между ногами так жгло, что трудно было двигать бедрами, а о том, чтобы свести их вместе и речи не шло.

Ходьба превратилась в изощренную пытку.

Комната пропахла кровью и потом. Она была осквернена тяжелым запахом, стоявшим в воздухе.

Грязная комната, под стать мне.

Атмосфера спальни давила, угнетала, заставляла задыхаться и захлебываться воспоминаниями.

Я вывалилась за дверь, насилу совладав с собственными ногами. Они запинались на каждом шаге, словно нарочно норовя переплестись друг с другом в толстые косы, причиняя тем самым мне новую боль.

Холодный воздух мгновенно привел в чувство. В голове сверкнула запоздавшая мысль, что я вышла в коридор полностью обнаженной.

Сразу же стало не по себе.

Когда послышался глухой звук от приближающихся шагов, меня передернуло. Взгляд лихорадочно заметался, в поисках того, чем можно прикрыться, так как сил, чтобы вернуться в спальню не осталось, и ничего не нашел.

– Какого черта? – взревел Роман, встав прямо передо мной.

Я вцепилась взглядом в искаженное яростью и непониманием лицо мужчины и остолбенела.

Если Божья кара Содом и Гоморры была хоть отдаленно такова, то сейчас ее использовали на мне.

Я превратилась в столб.

В безвольный, соляной столб.

Роман еще раз окинул меня цепким взглядом, и его лицо потемнело от сдерживаемого гнева:

– Что за представление ты устроила, Дарья?!

Слова в моей глотке устроили забег на первенство. Проигрывая своим же эмоциям, я не смогла вымолвить и звука.

Роман нахмурился:

– Почему ты в таком виде? Отвечай мне!

– Отец, – отчаянно прохрипела я, когда колени подогнулись.

Почувствовав, как знакомые руки подхватили, не дав упасть, я доверчиво прижалась к груди Романа и закрыла глаза.

Услышав щелчок двери, что закрылась за нами, вздох облегчения вырвался наружу. Отец со мной. Теперь все будет хорошо. Гарик понесет наказание. Он больше не тронет меня.

Неожиданно резко я почувствовала, как спину обожгло холодом мокрых простыней. Роман швырнул меня на кровать, не озаботившись об аккуратности, а сам отшатнулся. Он смотрел на свои руки с таким открытым отвращением, будто только что касался чумы.

– Отец? – задрожала я.

Роман поднял голову, его взгляд заморозил мое дыхание:

– Прикройся, – выдавил он, морщась.

Я натянула простыню почти до подбородка. Тело сотрясала дрожь такой силы, что вскоре послышалось клацанье зубов.

Роман хмуро мерил шагами комнату. Он тяжело дышал, и казалось, хотел что-то сказать, но не мог собраться с мыслями.

– Ты не хочешь мне объяснить свое, – мужчина сверкнул на меня пренебрежительным взглядом, – поведение?

– Гарик… Он… Я…– только спрятав лицо в ладонях, я смогла выдавить. – Изнасиловал меня.

После того, как это прозвучало вслух, мне значительно полегчало. Словно груз свалился с плеч и больше не заставлял пригибаться к земле.

– Хм-м, – неожиданно спокойно произнес Роман. – Любопытная попытка, Дарья.

– Что? Какая попытка?

– Поссорить меня с женой.

– Что?!

– Оклеветать Гарика, посеять между нами вражду... – Он задумчиво постучал пальцем по подбородку. – Анжела мне говорила, что ты способна на многое, а я, дурак, не верил. Ты слишком похожа на мать, Дарья. Жаль, что я так ошибся в тебе.

Мне захотелось затихнуть, исчезнуть, раствориться.

– Ты знал мою мать?– прохрипела я самый глупый вопрос, который только могла задать.

Не могла справиться с шоком, даже не понимая, какова его причина: неверие отца или его слова о моей матери?

– Я любил ее. – Голос Романа стал глухим и низким, будто сейчас ему что-то мешало говорить. – Сильно.

– А она?

Роман зло усмехнулся:

– Такие, как вы не способны на любовь. Теперь, когда я попытался все исправить, пусть даже не с ней, а с тобой, не имеет смысла притворяться.

– Я не понимаю, – дрожь не унималась.

– И не надо. Завтра я начну оформление документов, чтобы отправить тебя в закрытый пансион, – его голос звучал, как приговор.

Я ощущала себя так, будто над моей головой уже занесли топор, а последний удар просто дело времени.

– Отец! – паника захлестнула меня, я вскочила на колени и протянула к Роману руки. – Пожалуйста!

– Не смей так больше называть меня! Отродье!

– Почему ты так говоришь? Что я тебе такого сделала?! Что сделала мама?!

– Она была обычной шлюхой! – выплюнул он. – А меня сделала своей шавкой. Я бегал за ней повсюду, готов был целовать землю, куда ступала ее нога! И что ты думаешь, сделала Лида? Она бросила меня. Сбежала. О, я долго ее искал! Я нашел все поселения жнецов и продолжил поиски пока, наконец, не напал на ее след…

Он замолк, словно погрузился в воспоминания.

– Что было дальше? – робко начала я, боясь спугнуть эту странную и ужасающую откровенность.

– Дальше? – он криво улыбнулся. – Она была уже брюхатой. Хотя меня всегда просила подождать и не спешить с близостью.

Я опустила руки и посмотрела в его безжалостные глаза. Меня мучила мысль, что я вызывала у Романа ненависть еще до своего рождения.

Усупов заметил во мне перемену и черты его лица немного смягчились:

– Я был готов принять ребенка, растить тебя, любить ее. И ведь знаешь, что самое смешное? Лида пообещала мне все это, а потом вновь сбежала. Господи, я даже не помню, сколько лет я провел в безумной гонке за ее призраком по всей стране! А потом она нашла способ обмануть меня навсегда…

– Как? – хотелось выдохнуть мне, чтобы поскорее узнать хоть крупицу правды. Но глядя в его лицо, я знала – этого делать не стоит. Поэтому промолчала.

– Эта сучка была заколота в переулке и истекла кровью, пока не сдохла!

Тело мне свела судорога, я вскочила и съежилась у дальней от Романа стены. Откуда только силы взялись? Комната наполнилась шипением, и лишь когда оно стихло, я поняла, что так звучала моя злость.

– Что, правда не нравится?

– Это неправда! – метнулась я к нему.

Ярость бурлила во мне, словно кровь превратили в кипяток. Обязательно хотелось эту гадость куда-нибудь выплеснуть, иначе, я чувствовала, что сгорю заживо.

Зрение затуманилось и вернулось только тогда, когда пальцы свело от натуги. Я с удивлением заморгала, смутно осознавая, что крепко вцепилась ногтями в лицо Усупова, пытаясь разодрать эту противную, чистую кожу. Он зарычал и замахнулся, но вдруг застыл:

– Что это? – Роман пораженно уставился на мои руки. – Кровь?

Его дрожащий голос, в котором ясно послышались нотки страха, заставил мою ярость мгновенно схлынуть.

– Откуда? Это твоя?

Воцарилась тишина, Роман испытующе смотрел на меня, словно видел впервые. Я не понимала, чего он ждал.

Усупов застонал и сплюнул в сторону. Он почти отпрыгнул, но я, ведомая непонятной силой, намертво вцепилась в воротничок его рубахи.

Роман застонал. Его лицо исказилось судорогой отвращения, а нос кривился, будто от меня воняло. Мужчина дергался, пытаясь стряхнуть меня с себя, но руками не прикасался.

– Отцепись от меня, отродье!

Я сглотнула, звук получился неестественно громким. Вдруг Усупов замер, как громом пораженный и уставился на меня. Я чувствовала, как тяжело вздымается его грудная клетка при дыхании. Теплота от кожи окутывала меня даже сквозь его одежду.

– Ты специально это подстроила? Захотела и от меня избавиться? Идешь по стопам матери, Даша?

– Я не…я … – Как объяснить?

Что я делаю? Почему Роман смотрит с такой звериной злобой?

– Как ты узнала? Лида успела рассказать? – Теперь Роман надвигался на меня, как скала.

Только получалось, что двигался он вместе со мной, неумолимо приближаясь, сантиметр за сантиметром к стене. Скоро он впечатает меня в нее и с удовольствием выдавит весь воздух из легких.

– Или ты залезла мне в голову?

– Что?

– Тварь!

Роман рванулся так сильно, что меня подбросило в воздух, пальцы побелели от напряжения и отпустили ворот. Падение было недолгим. Стена приняла в жесткие объятья мое тело. В голове зашумело. Мне даже показалось, что я хрустнула и… сломалась.

Словно ветка.

Усупов брезгливо вытер руки о брюки.

Звук разбивающегося стекла, неожиданно больно ударил в мои виски.

– Отойди от нее!

Я едва повернула голову на голос.

У Романа вырвался удивленный смешок:

– Что ты здесь делаешь? Решил указывать, что мне делать? В моем доме? Да ладно!

Гарик и бровью не повел. Он решительным шагом направлялся ко мне, его глаза выглядели странно. Совершенно нормальные, серые, они заплывали чернотой в один миг, в другой – становились такими же обычными, какими я привыкла их видеть.

– Ты позволяешь этой твари пудрить твои мозги? – взревел Усупов.

– Не смей ее так называть! – Гарик опустился на колени передо мной и стянул с себя футболку, прикрыв мою грудь. – Ты как? В порядке? Я кофе… разбил… мда. Хочешь, принесу тебе новый? Или чай? Да, наверное, сейчас лучше чай. С мятой?

Я немного отодвинулась, чтобы получше разглядеть сводного брата. На первый взгляд в нем ничего не изменилось, кроме странной трансформации с глазами, но… я абсолютно четко могла сказать, что Гарик пытается мне угодить. На его лице застыло подобострастное выражение, которое меня пугало больше, чем недавняя грубость.

Мы никогда не были близки. Даже лишним словом не перекидывались порой. Он угрюмо наблюдал за мной, а я всячески избегала его настойчивого внимания. Так было всегда, с тех пор, как они с матерью и братом переехали в дом Усупова.

Что еще он задумал?

Новая изощренная пытка?

Попытается расслабить меня, а потом вновь нанесет удар?

– Твою ж мать! – схватился за голову Усупов. – Гарик, сынок, не поддавайся. Ты трогал ее кровь? Послушай меня…

Он попытался силой развернуть Гарика к себе, положив ладонь на плечо, но тот с легкостью сбросил его руку, не отрывая от меня обожающего взгляда.

– Я прошу тебя, не поддавайся! Да, она также красива, как ее мать, и я до сих пор помню, как сложно и сладко находиться рядом с такими, но… Она убьет тебя! Эта тварь раздавит тебя, как блоху! Сынок!

– Уходи. Дашу нужно искупать и накормить. Она устала.

Усупов вздрогнул, но послушно замолчал. Да лучше бы он кричал и бил меня! Слова, значения которым я не знала, продолжали звенеть в голове. А эта вкрадчивая тишина и резкие изменения в поведении брата сводили меня с ума.

Пошатываясь, Усупов дошел до двери:

– Я так этого не оставлю. Скоро и ноги этой твари не будет в моем доме. Скоро.

Роман закрыл за собой дверь, оставив нас с братом наедине. Гарик погладил меня по щеке, заставив вздрогнуть. В его движении было столько нежности, что мне захотелось завизжать от неуместности происходящего.

– Ты грязная. Я позабочусь о тебе.

– Как ночью? – не сдержалась я.

– Лучше, Даша. Я стану таким, как ты захочешь. Только скажи.

На меня вдруг навалилась такая усталость… Глаза было тяжело держать открытыми, не то, что сопротивляться. Я старалась сохранять недоверие изо всех сил, но даже звук собственного дыхания убаюкивал.

Услышав монотонный шум воды, я смирилась и позволила себе забыться.