Спасительный огонь

Повсюду кровь.

Стоило только закрыть глаза, как алые разводы тут же топили мое сознание от края и до края. Кровь шумела в ушах, глушила мысли и все посторонние звуки.

Гарик мыл мое тело медленно, будто смакуя каждую минуту, что мы находились рядом. Я же изо всех сил старалась совладать с тошнотой и желанием захлебнуться в этой ванне.

Каждое движение «брата» отзывалось во мне острой необходимостью сдохнуть. Пальцы Гарика жглись, напоминали, исследуя сантиметр за сантиметром кожу, что ночное клеймо невозможно смыть. Оно намертво въелось в тело, проросло в жилы и закрепилось между ребрами.

Вода окрасилась в бледно-розовый. Между ногами по-прежнему ныло. Даже не проверяв, я могла сказать, что кровотечение не остановилось. Было дискомфортно и… пусто, словно с меня сорвали защитную оболочку и оставили нагую, сломленную, с огромной дырой внутри. Казалось, что эта дыра тянулась от груди до пупка и сквозь нее просвечивались окружающие предметы. Ведь именно так должно быть, когда вырывают душу?

Боль охватила все тело, но мне было все равно. Она скрутила суставы, раскрошила кости и собралась тугим пучком агонии в горле. Вместо разрывного крика с пересохших губ срывался лишь слабый стон. Похожий на мяуканье брошенного котенка.

Только так могло звучать отчаянье.

На грани тишины.

Хрипло.

По-звериному.

Я хотела пробить криком небо, чтобы оно осыпалось крупными звездами прямо на мою макушку и размозжило череп. Многие смерть воспринимают, как жестокую кару, для меня же она казалась благоговейным спасением. Но и этот дар я не заслужила.

Вдох за вдохом смерть ускользала от меня. Сердце билось ровно. Никак не желало останавливаться.

Гарик постоянно что-то шептал. Но не то, что глупая Даша Алексеева готова была слушать. Он не просил прощения, не спрашивал, как я чувствую себя после всего, не интересовался где и насколько сильно у меня болит. Гарик ничего такого не говорил. Не подбадривал, не просил держаться, не уверял, что все будет хорошо и что папа Рома не выкинет меня на помойку, как испортившуюся вещь. Что же еще делать с куклой, в которой оказался зашит сломанный механизм? Чинить? Легче выбросить и купить новую. Зачем же зря возиться с ремонтом?

Гарик не спрашивал, как я и очень ли мне страшно.

Может, он все знал без слов, а может, ему было плевать. В Гарике никогда не было таких глупых качеств, как сочувствие, доброта или сопереживание. Откуда тогда я взяла, что эти аккуратные прикосновения, невыносимо близко граничащие с нежностью, должны говорить о жалости?

Ему не нужно было всего этого произносить. Я больше не смогу никому поверить, а глупой Даши Алексеевой здесь не осталось, вышла вся. Вон в ту черную дыру стока, куда стекала розовая вода.

Гарик поднял мое тело, поставил на трясущиеся ноги. Одной рукой он продолжал удерживать этот мешок с костями за талию, а второй обтирал махровым полотенцем.

Вскоре все капельки, что стекали вниз по мне на старый акрил ванной, были собраны пушистым ворсом полотенца.

Мне больше совершенно не хотелось прислушиваться к бредням Гарика. После десятого повтора нежных глупостей, я отпустила разум в пляс по волнам агонии, переключилась на физическую боль, чтобы не сойти с ума от душевной.

История имеет ужасную привычку – повторяться. Меняются лица, персоналии, декорации, а суть остается прежней.

Боль остается прежней.

Стоило только приоткрыть кому-то душу, как предательство вновь ворвалось, кромсая все внутри меня в жалкие клочья.

Сейчас я была уверена, что судьба сыграла со мной злую шутку в последний раз. Глупо обещать, пусть даже себе, что былое никогда не повторится, я стану умнее, разборчивее в людях и смогу защитить сердце от боли.

Нет.

Не смогу.

Не стану.

Просто больше нечего защищать.

После сегодняшней ночи во мне ничего не осталось.

И если тело еще продолжало бороться за каждый вдох, то внутри него осталась лишь зудящая пустота.

Даша Алексеева – мертва.

Когда именно это случилось? Определенно не в тот момент, когда жалящая палка вторгалась внутрь, проталкиваясь грубо и сильно. Нет.

Я сглотнула ком в горле.

Решающий выстрел сделал не Гарик, чужой мне мальчишка с моральными отклонениями. Пулю в лоб пустил человек, кому я добровольно отдала ключи от сердца. Роман Усупов.

Мама, почему ты не предупредила, что любить кого-то так больно?

Гарик не оставил меня в ванной. После того, как просушил полотенцами тело и волосы, он отнес меня в спальню, усадил на пол, подстелив свою футболку, и прислонил к стеночке, как гребаный манекен.

Я следила за передвижениями парня чисто механически, как следят за мухой, что продолжает назойливо ползти по стеклу, пока ее не пристукнули.

Гарик снял окровавленное постельное белье, скомкал его и сбросил на пол, валяться у двери бесформенной кучей. Он умело застелил кровать новым комплектом и по комнате распространился запах свежести. Папа Рома любил кондиционер для белья с запахом хвои.

Когда с постелью было покончено, Гарик вернулся ко мне.

Он самостоятельно выбрал из шкафа одежду, нижнее белье, не забыв даже о средстве женской гигиены, чтобы кровь не просочилась сквозь ткань. Вскоре мешок с костями был в черных джинсах и зеленой футболке.

Гарик переместился на кровать, усадив меня между своих ног, и принялся за расчесывание моих волос. С его губ то и дело срывались звуки, напоминающие горловое мурлыканье огромной кошки.

– Как же я по тебе соскучился, – выдохнул мне в темечко Гарик. – Никогда тебя не отпущу. Ты моя, Даша, запомни.

– Не наигрался? – С трудом произнесла я.

В общем-то, мне было совершенно плевать на то, что могла услышать в ответ, я просто не успела крепко сжать губы, чтобы слова не сорвались самостоятельно.

– Я не стану извиняться за то, что принесло нам обоим удовольствие. Не спорь. Я знаю, что тебе понравилось то, что произошло ночью. – Гарик нетерпеливо заерзал, и я почувствовала, как твердый стержень упирается в мою поясницу. – Мы обязательно повторим. Я не насытился тобой.

– Ты сделал мне больно.

– Ты просто еще не разобралась, что такое удовольствие. Иногда оно граничит с болью. Я покажу тебе, насколько тонка эта граница, обещаю. – Решительным движением Гарик скользнул по моей груди и собственнически сжал сосок между пальцами.

Меня прошибло новой волной отвращения, от которой тело дернулось.

– Я знал, что тебе понравится, Даша, – горячо зашептал он мне на ухо.

– Нет. Это не так.

Я не успела опомниться, как Гарик перевернул меня на живот, словно безвольную куклу и откинулся на подушки. Я оказалась в крайне неудобном положении: в тисках рук брата, распростертая о его тело. Одного движения хватило, чтобы подтянуть меня к себе настолько близко, что наши глаза оказались на одном уровне. Теперь я смогла хорошенько рассмотреть черноту, что полностью заполнила его глазницы.

В первую же секунду от этого зрелища воздух встал комом посреди горла, заставив меня надрывно прокашляться.

Гарик сморгнул и галлюцинация исчезла. Его глаза приобрели привычный цвет.

Захотелось завизжать так, чтобы стекла лопнули во всем доме. Вместо этого непонятное ледяное спокойствие разлилось внутри груди.

Наверное, именно так бывает, когда человек понимает, что сошел с ума.

Рука Гарика потянулась к моему лицу, губы приблизились к моим. Брат прижался еще ближе, заставил раздвинуть бедра и усадил меня на себя так, чтобы я обхватывала его талию. Ощутив медленные круговые движения бедер Гарика подо мной, с губ сорвался вскрик боли.

Голова горела настолько сильно от нереальности происходящего, что казалось вот-вот и взорвется, подняв в воздух десятки алых брызг.

– Я хочу, чтобы ты выбрала меня сама, – с придыханием шептал Гарик. – Хочу, чтобы ты выбрала жизнь со мной добровольно. Хочу, чтобы ты кричала от удовольствия подо мной, чтобы стонала мое имя в то время, как я буду глубоко в тебе. Там, где я первый и единственный. Хочу, чтобы ты захотела…

– Ты сумасшедший.

– Признай, Даша, – его слова лились мягко, вкрадчиво, будто изощренная мелодия, – ты ведь тоже чувствуешь это? После того, как побывал в тебе, я не могу думать ни о чем другом, кроме как повторить все заново. Не могу заставить себя не смотреть на тебя, не прикасаться… Мы просто созданы друг для друга, признай. Тебя тоже тянет ко мне!

Я подскочила в его объятьях, как ужаленная, пытаясь размахнуться и впечатать кулак в лицо брата. Гарик перехватил мое запястье в воздухе, больно сжал и завел за спину. Он оказался гораздо сильнее, чем я думала.

– Перестань, Даша. Ты делаешь только хуже. Ты вынуждаешь меня применять силу, пробуждаешь внутри какой-то дикий инстинкт охотника…

– Отпусти, урод!

– Только за поцелуй.

– Иди к черту!

– Перестань сопротивляться, Даша. Ты покоришься и будешь моей независимо от желания. Я чувствую, что ты моя. Ты тоже скоро узнаешь, каково это хотеть меня так сильно, что дыхание спирает от ожидания.

– Никогда! – зло выплюнула я. – Ты чокнутый извращенец!

– Ты говоришь совершенно не то, – поморщился он.

– Ничего другого от меня ты никогда не услышишь!

Гарик шумно выдохнул и немного переместился, теперь его губы замерли в жалком сантиметре от моих. Я могла рассмотреть даже мелкие трещинки на них и короткие волоски пробивающейся щетины на подбородке.

– Но я люблю тебя…

– Заткнись! – я дернулась так сильно, что затылок заломило.

Гарик намертво впечатал меня в свое тело. Он прижался лбом к моему лбу, продолжая смотреть в упор. Его глаза то и дело заполнялись темнотой и возвращались к человеческому виду.

– Что же ты со мной творишь? – простонал Гарик.

– Ненавижу тебя!

Гарик покачал головой, немного отодвинулся и впился губами в шею. Я попыталась вырваться, но чем сильнее дергалась, тем настойчивее становились ласки брата. Они выжигали остатки человека во мне.

Пришлось замереть.

Гарик уткнулся носом в мою ключицу и шумно задышал:

– Как же хочется, чтобы ты почувствовала такую же потребность во мне. Или хотя бы откусить от тебя кусочек. Невыносимо сладкая для меня! Что ты со мной делаешь?!

Непонятное электричество начало покалывать мои пальцы, будто в сосудах вся кровь сменилась на ток. Мне было противно даже от картинок, что назойливо воскрешала память. Того, как Гарик касался меня, того, что творил с телом, как разрывал мою душу.

Я не могла позволить этому повториться. Даже если сопротивление станет последним, что сделаю в этой жизни.

Морально, я давно уже приготовилась к смерти. Даже хотела, чтобы она поскорей пришла за мной. Нет смысла задерживаться дольше там, где тебе не рады.

Я не из тех, кто смог бы носить дежурную улыбку и делать вид, что доволен ролью ручной собачки. А другого, рядом с Гариком, мне не светило.

Возможно, папа Рома сможет вышвырнуть меня на помойку и это будет лучшей альтернативой, чем извращенный сценарий подстилки для сводного брата.

Руки Гарика, словно две змеи заползли под мою футболку.

Хотелось вырвать их из плечевых суставов и вышвырнуть в окно. Или же кричать, извиваться пока кто-то не ворвется в мою комнату. Ведь кто-то же должен прервать этот кошмар? Вместо этого я на мгновенье замерла в руках брата, приказывая собственным окаменевшим мышцам расслабиться.

Гарик поднял голову и недоверчиво всмотрелся в мои глаза.

Где-то внутри меня в эту самую секунду расползлась огненная пустота. Яд, под которым оплавилась душа.

Я потянулась к губам Гарика. Самостоятельно.

Поцелуй получился быстрый, резкий и насквозь пропитанный фальшью. Но Гарик, как, ни странно, этого не заметил.

Он застонал и стал тереться об меня бедрами, наращивая безумный темп:

– Откройся для меня. Откройся. Тебе понравится.

Изо всех сил, я уговаривала себя потерпеть, а лаву ярости повременить с выбросами, но тело подвело меня.

И я ошиблась.

Оторвавшись от скользких губ Гарика, я уткнулась носом в его грудь, подтянулась повыше и со всей силы впилась зубами.

Соленый привкус расцвел на языке.

Послышался рык.

А потом стена вновь приняла меня в свои жесткие объятья.

Не знаю, сколько времени я не могла пошевелиться, казалось, минуты превратились в часы. Воздух сгустился и стал вязким, как кисель. Из всех звуков я слышала только яростное шипение Гарика.

Надеюсь, он убьет меня быстро.

Я часто думала, а как это будет? Еще тогда, в детдоме, когда мой череп чуть не крошился, сдерживая удары Коровиной и ее приспешниц, я верила, что смерть придет безболезненно. Ну, или хотя бы мгновенно, так, чтобы мысли не успели сформироваться в панику и завязать легкие узлом.

Интересно, а кто-нибудь обрадуется моей смерти?

Гарик вскочил с кровати, прижимая руку к основанию шеи у правой ключицы. Тонкая струйка крови текла сквозь его пальцы на грудь.

Я сидела неподвижно. Тело налилось неприятной тяжестью.

Лишь дыхание предательски выдавало тот ужас, что поднялся к горлу, как только Гарик стал приближаться ко мне.

Медленно. С грацией хищника.

Я не могла отвести взгляд от этой крови на его груди. Растерянно облизав губы, поняла, что теперь никогда не избавлюсь от Гарика. Он останется навсегда внутри меня, будет течь по жилам, толкаться в сердце и других мышцах.

Желудок скрутила судорога.

Вместо того чтобы кричать и биться в истерике, я молчала. Даже не в силах была руки поднять и выставить перед собой в фальшивом оборонительном жесте.

На самом деле я не хотела его задеть.

Никогда не обижала ни единого человека, что не желал мне зла. Но ведь Гарик не из их числа?

Его глаза незнакомые, черные, безразличные, немигающие и далекие, будто этот некто смотрел на меня за тысячи километров отсюда. Я зажмурилась, готовясь к удару.

Вдох сменял выдох, а выдох вдох, но боль не приходила. Решившись, приоткрыть глаза, я вжалась в стену с такой силой, что затрещали ребра.

Чернота была прямо передо мной.

Гарик вглядывался в меня своим жутким взглядом. Его губы были напряжены и сжаты в одну тонкую линию, лицо побледнело, под глазом дергалась жилка.

– Почему ты… медлишь? – не в силах больше играть в гляделки, первой сдалась я.

– Какая ты упрямая, – сквозь зубы, выдавил он. – Не хочешь играть по правилам. Непокорная. Вся в мать. Но так даже интереснее.

Я невольно дернулась, вздрогнув всем телом. Затылок впечатался в стену, послав по телу сноп боли.

– Причем здесь моя мать?

– Она также не хотела покориться Роману, быть его. Заставила побегать за собой по всей стране. – Он прищелкнул языком, будто то, что сказал, было до ужаса забавным. – Представляешь, как Ромочка поизмотался играя в догонялки?

– Почему мама убегала?

Я боялась спугнуть мимолетную удачу. Ощущение, что сейчас смогу схватить истину за хвост наполнило грудь сладким предчувствием.

Гарик пожал плечами:

– Не любила. Крутила хвостом, зазывала, манила, да только в руки не давалась. Говорят, была истинной шлюхой в теле недотроги. Знаешь, она ведь держала Ромочку за яйца, – усмехнулся он. – Как ты меня. Правда, интересно?! Вот, что в вас такого необычного, что попробовав, скручивает в дугу?

– Откуда ты знаешь?

– Что именно? – лениво переспросил Гарик.

– Про мою маму.

– Моя мать Ромочку вычитывала, а я, знаешь ли, умею слушать. Даже через стены.

Я горела от кончиков волос и до пальцев ног. В голове поднялся ураган, и я даже могла запутаться в его встречных потоках. Не желала верить гнусным сплетням. Только сомнения все равно нашли лазейку и идеальный образ матери в моей памяти дал заметную трещину, причиняя почти осязаемую физическую боль.

– Зачем ты все это мне говоришь?

Гарик дотронулся моего лица, провел кончиком пальца по губам, отер кровь и слизал ее, засунув пальцы в рот:

– У тебя есть то, что принадлежит мне.

– Я не понимаю.

Гарик улыбнулся:

– Ты моя любимая игрушка и я не собираюсь не с кем делиться. Усекла?

– Сумасшедший…

– Просто предупреждаю, что у нас будет все по-другому. Тебе не удастся от меня сбежать. Никогда. Слышишь меня, Даша? Ни-ког-да! Даже из-под земли тебя достану! Буду приходить за тобой каждый раз, пока не получу все! Всю тебя! Без остатка!

Я покачала головой. Было такое ощущение, что с меня живьем содрали кожу. Неужто выхода не будет?

– Ты проголодалась, любимая? Пойду, принесу тебе поесть. Ты же не сможешь сегодня выйти к столу, правда?

Не дожидаясь ответа, Гарик вышел за дверь, тихонько прикрыв ее за собой.

Меня пробил озноб.

Гарик не стал меня бить за укус. Значит, мое наказание последует позже. Я была в этом уверена также сильно, как в том, что день за окном клонился к вечеру.

Когда только время пробежало?

Не став терять ни одной минуты свободы, я поспешила подняться на подкашивающиеся ноги. Гарик не оставил мне выбора, но я его нашла.

Единственно верное решение.

Тихонько спуститься вниз и завернуть в подвал, не составило особого труда. За столько лет в детдоме я научилась быть незаметной. Даже головокружение и слабость не помешали мне быстро найти нужную дверь и зайти в котельню.

Перед глазами все расплывалось, но я приказывала себе держаться из последних сил. Если слабость сейчас возьмет надо мной верх – все пропало.

Сердце безумно колотилось. Я понимала, что каждая секунда на счету. Гарик мог вернуться в спальню и не обнаружить меня там с минуты на минуты. И последнее, что мне хотелось – вновь ощутить на себе его силу.

Задыхаясь от страха, я решительно приблизилась к котлу. В лицо дунуло жаром, стоило только открыть задвижку. Не растрачивая драгоценное время на раздумья, я засунула в дымоход свою футболку, которую прихватила из шкафа.

Роман был помешал на практичности и уюте. В его доме было все, даже отопление провел сам, подключив котел. Первое время, как только он привез меня на ферму, все уши прожужжал про правила безопасности.

«Даша, не трогай то. Даша, не лезь туда. Даша, здесь тоже небезопасно для маленьких девочек, будь осторожна…» – и прочее бла-бла-бла о мерах предосторожности в доме и за его пределами.

Тогда я куксилась и на стены готова была лезть от скуки, а вот сейчас расплылась в довольной улыбке.

Пригодилось.

Еще тогда я выучила, что для безопасной работы котла, ему необходим воздух. Который я только что собственноручно перекрыла, запихнув в дымоход футболку.

Интересно, Гарик также не боится смерти, как и я?