Исповедь
Я сошла с ума.
Иначе, как объяснить то, что тьма накатывала удушением раз за разом? Я чувствовала себя поплавком в бесконечном океане, что резко подкидывало встречной волной, а потом накрывало с головой следующей, не давая и секунды продыху.
Ощущения были настолько противоположными, что доходило до крайностей. Одновременно с жаром, от которого я задыхалась, тело сотрясала холодная дрожь. Мне даже казалось, что слышно клацанье зубов. Наверное, моих. А может, и нет. После стольких испытаний, казалось, я уже ничему не способна удивляться.
Тело пылало, точно его облили раскаленной лавой, но согрева я не чувствовала. Это был неестественный жар. Он словно сжигал меня изнутри, охотясь за всем человеческим, что еще осталось: чувства, воспоминания. Прожорливое пламя не давало мне даже минутки на то, чтобы попытаться перевести дух и понять, что происходит. Оно шло напролом, напалмом жгло кожу, пробиралось под мышцы, устремляясь глубже и глубже. Если в человеческом теле существовала душа, то, думаю, именно ее огонь и искал.
В голове наперебой звучали голоса из прошлого. Обрывки фраз, колкие слова или резкие реплики – это все, чем оставалось мне довольствоваться. Я все еще пребывала в роли простого зрителя, просто потому, что центр управления моим телом был занят. Не знаю кем: болезнью, безумием или чужаком… Только это впервые, когда я оказалась лишней в собственном разуме.
Удерживаясь на самом краю пропасти, я старалась призвать равновесие и не уступить в борьбе за первенство. Это мое тело! Моя жизнь! Почему же тогда так больно было бороться с подступающей тьмой?
Долгое время, после того, как удалось пересилить приступ паники, открыв глаза, я все еще ничего не видела. Более чем удручающее состояние. Зрение возвращалось постепенно, будто привыкая к незнакомому окружению.
К моему величайшему разочарованию вокруг по-прежнему плескалась тьма. Только на этот раз она была не столь интенсивной в цвете. Я так долго прибывала наедине с ней, – дни, недели, месяцы? – что сумела научиться различать все возможные и невозможные оттенки темноты. Именно это умение и помогло определить, что сейчас меня окружали утренние сумерки. Внутри портала их никогда не было. Наверное, потому что та бездонная тьма не терпела соседства света. Внезапная радость от осознания того, что я где-то снаружи, утром, сдавила мою грудь. Значит, побег удался! Значит, все не зря!
Память о событиях ближайшего прошлого возвращалась медленно, а когда я, наконец, смогла сложить все кусочки пазла, то тут же пожалела об этом. Из огня да в полымя! Почему после того, как я чудом смогла сбежать из этой чудовищной ловушки в портале тьмы, оказалась у двери человека, который всю свою сознательную жизнь ненавидел меня?! Господи, да я согласна была очнуться даже в вечной мерзлоте Антарктиды, только не на лестничной площадке у квартиры…
Дверной замок щелкнул два раза, а после раздался глухой цокот каблуков. Я напряглась, заранее готовясь к самому худшему и оно, худшее, не заставило себя долго ждать. Даже все еще туманное зрение не помешало меня поймать в фокус немного опухшее, но такое знакомое лицо.
– Очухалась, малахольная? – проскрипела мучительница из моего детства. – Честно говоря, я надеялась, что ты окочурилась. А ты оказалась крепкой.
Несколько раз пораженно моргнув, точно все, что я видела и слышала от этого могло запросто исчезнуть, как плохой сон, я нахмурилась.
– П-пить, – проскрипела совсем не своим голосом.
– Да, ладно, – ухмыльнулось виденье. – А где мое спасибо, Лида, ты лучшая?!
Коровина нагло улыбалась, а я рассеяно отметила, что зубы у нее остались такими же пожелтевшими и кривыми, как в детстве.
– Ладно, валяй, малахольная. Пей, – она поднесла краснобокую кружку к моим губам. – Я не изверг какой.
Вода отдавала речной тиной, но даже это не помешало мне осушить кружку до дна в несколько жадных глотков и утвердиться в мысли, что ничего вкуснее я за свою жизнь не пробовала. Потрескавшиеся губы саднили от любого движения, но это казалось мне последним, за что необходимо было беспокоиться.
– Спасибо, Лида, – послушно проблеяла я. – Ты лучшая.
– Ешкин кот! – всплеснула руками Коровина. – Малахольная, ты, наконец, прозрела! Аллилуйя! За это обязательно надо выпить!
Я не смогла сдержать болезненной ухмылки. Последний человек, с которым мне когда-нибудь хотелось встретиться, стоял в нескольких шагах, но с другой стороны – Коровина была неким подтверждением моего удачного побега, а это радовало.
– Ну, так кого ты замочила, малахольная?
– Что?
– Да, ладно! – фыркнула Лида. – Ни за что не поверю, что кровища – это бутафория, а рана – типа простая царапина, да и ножичек на иголку не похож. Не пудри мне мозги, Алексеева! Во что ты вляпалась?
– Я? Нет, это не то… Стой, – похолодела я. – Ты касалась моей крови?!
– Тыц твою налево! Святата Алексеева проснулась! Не волнуйся, я даже руки помыла, чтобы вынуть из тебя ножичек. Дважды. С мылом. Ага.
Тело ломило точно от гриппа. Дышалось с трудом. То ли я плохо проходила акклиматизацию, если такая возможна, после перехода из портала, то ли рана воспалилась, то ли в квартире у Лиды была плохая атмосфера. Стойкий запах курева бил в нос, вызывая головокружение.
– Не хочешь говорить? Да Лидка не продажная, ментам не сдаст! – настаивала Коровина, нависая надо мной, отчего в этой захудалой комнатушке воздуха, как казалось, стало еще меньше. – Слушай, Алексеева, я же тебя не сдала, пока ты была в отключке! И не придушила подушкой, хоть и хотелось! Так что имею право знать, кто у меня дома – новоявленная убийца в розыске или серийная маньячка!
Ничего членораздельного мне ответить ей не удалось. С губ срывались лишь болезненные стоны. Возможно, это было и к лучшему. Иначе, что я сказала бы? «Не волнуйся, Лида, я не убийца, а всего лишь Банши в бегах и не только могу чувствовать смерть, она еще и ходит за мной по пятам. Кинжал? Да, что ты… Это просто прощальный подарок моего бывшего жениха. Правда, красивый? Там еще кристаллики на рукоятке». После такой речи Коровина, может, и не перестанет меня ненавидеть, а в психушку сдаст. Оттуда, обессиленная, я никогда не выберусь. И в итоге попадусь: либо жнецам, либо демонам, либо еще какой-то дряни, что объявила на меня охоту.
– Ладно, – нахмурилась Лида. – Успеется еще поговорить. Не хочешь сейчас, потом расскажешь, времени у нас предостаточно.
– Мне… надо… уйти, – вместо полноценных слов вырвался хрип.
– Я тебя не сдам, малахольная. Я может и шалава, но не крыса поганая. Так что стихоришься у меня, пока на ноги не встанешь. А там видно будет.
На протест сил не хватило. Темнота вновь одержала победу.
Не знаю, сколько я пробыла в беспамятстве, то выныривая на поверхность, то вновь лишаясь сознания. Каждый раз, когда я, хрипя, открывала слипшиеся веки – Коровина была рядом. Ее прикосновения дарили блаженную прохладу, а непонятный шепот – такое необходимое мне утешение.
Лида обтирала мое тело губкой, охлаждая от воспаленного жара, поила и пыталась чем-то накормить с ложечки. Беспомощная и слабая я бы не смогла ей противостоять, если бы Коровина захотела вновь отыграть на мне свою злость, как часто происходило в детстве. Но на удивление – она не только не пыталась это сделать, Лида ухаживала за мной, как за малым дитем. Аккуратно, бережно, с некой долей затаенной ласки. Даже на грани болезненного тумана я осознавала это.
– З-зач-чем? – выдала я мучивший вопрос в следующий раз, когда жар немного отступил и получилось связно мыслить.
– Что зачем?
– Это все. Твоя п-помощь.
– Малахольная, ты молча болеть не умеешь? – закатила глаза Лида.
Несколько долгих минут она держала паузу, может, надеялась, что я отступлюсь или вновь потеряю сознание и ей удастся избежать ответа.
Но мне повезло. Слабость пока еще была терпимой и не нападала удушьем.
Коровина сгримасничала, тяжело вздохнула и вновь повернулась ко мне.
– Виновата я перед тобой, – отвела она глаза. – Хочу совесть очистить. Довольна?
Я кивнула. В голове вновь зашумело, пришлось прикрыть глаза, когда же я их открыла, комнату освещал тусклый электрический свет.
Я чувствовала, что болезнь не отступила, но стало легче. Возможно, от того, что она притаилась где-то в закромах моей души, крепче впиваясь в тело. Возможно, дала мне мимолетную передышку. Как бы то ни было, но я радовалась случившемуся улучшению. Наконец мыслить и говорить получалось связно. Да и окружающие предметы больше не казались страшными монстрами, а всего лишь слегка потрепанными временем вещами Коровиной.
Даже не видя остальной квартиры, я могла сказать, что жила Лида бедно. Пожелтевшие от времени обои, ковер на стене у дивана, мебель совдеповского образца – все говорило об этом. Но, отметила я, бедность не соседствовала с грязью. Как не стыдно было признать, но я всегда считала, что такая оторва, как Лида Коровина не способна быть хозяйкой.
– Полегчало? – улыбнулась Лида, заходя в комнату с подносом, где на тарелке дымился суп, судя по вкусному аромату – куриный. – Время подкрепиться, Алексеева.
– Что это?
– Не мышьяк, не трясись, – усмехнулась она, присаживаясь на диван рядом со мной. – Просто куриный бульон. Хотела бы отравить, отравила бы уже сотню раз, пока ты тут валялась в отключке.
Я пожала плечами, точно подтверждая рациональность ее слов, и почувствовала такую адскую боль в руке от этого движения, что чуть заново не потеряла сознание.
– Да, хорошенько тебя задело, – кивнула Коровина, помогая мне принять полусидящее положение. – Я перебинтовала плечо, но все равно придется шить. Вот поешь и буду звонить Слону, пусть лепилу пришлет.
– Кому? Кого? Нет! Не надо!
– Да что ты всполошилась?! Доктора тебе вызову, понятливого, нашего, что девчонок обслуживает. Всякий клиент бывает, кто порежет, кто порвет, кто изобьет до полусмерти. А Мишка Слон о своих девчонках всегда заботится, вот и нанял Ваську для нас.
– Ты…
– Да, малахольная. Я проститутка. Ты имеешь что-то против? – вскипела она.
– Нет, но… почему?
– От хорошей жизни, – прищурилась Лида. – Ладно, проехали. Ешь, давай. А то, что зря я бегала в магаз за свежей куриной фелешкой, а потом корячилась у плиты?
Бульон оказался на редкость вкусным. Еще одно очко в пользу Лиды за таланты, о которых я никогда бы не догадалась.
– Сколько я спала?
– Я не засекала. Ну, поди, как с прошлого вечера тебя нашла, так только этим вечером ты и очуняла немного. Выходит, что сутки.
– Мне… надо позвонить, – попросила я прежде, чем понять, что звонить мне некому.
Номера телефона Яна я не знала, а Риткин помнила с трудом, точно некоторые цифры стерлись в тумане.
– Да, пожалуйста, – беззаботно согласилась она. – Только потом. После того, как лепила тебя подлатает.
Я не могла избавиться от мысли, точно что-то шло неправильно, по искривленному сценарию. В доброту Коровиной мне верилось с большим трудом. С другой стороны в голову постоянно лезли мысли о проклятии, ведь Лида наверняка касалась моей крови, так, когда я увижу первые изменения в ней и что делать потом? Ведь до сих пор я толком не знала, как действует это проклятие крови, какие от него последствия и как его избежать. Но то, что происходило с Гариком, однозначно было очень жутко. Поэтому сколько бы боли мне Лида не принесла в детдоме, я не хотела, чтобы ее постигла участь безумства моего сводного брата.
Пока Коровина хлопотала рядом со мной, я с неосознанным постоянством возвращалась к ней взглядом, пытаясь выискать видимые признаки безумия. Со времен детдома Лида не слишком изменилась. Все такая же долговязая, с широкой костью и немного сутулая. Лицо было опухшим, под слоем косметики я не смогла разглядеть естественный цвет и структуру кожи. Глаза, как и прежде, смотрели с прищуром, трудно было понять: злится Лида на что-то или это ее привычное выражение лица. Одежду она носила броскую и короткую, джинсовый сарафан, что сейчас был на ней, едва прикрывал попу в черных колготках-сеточка.
Каждый раз, следя за ней взглядом, я вынуждена была признать две вещи. Во-первых, вела себя Коровина вполне нормально, с поправкой на ее собственную нормальность. Во-вторых, даже если бы я и заметила, какие-то изменения, то ничего не смогла бы предпринять для своей защиты. Болезнь съедала все мои силы. Я предполагала, что рана воспалилась и кроме холодных примочек мне жизненно необходимы антибиотики, но у Лиды в доме их не было, а в аптеку она наотрез отказалась идти, ссылаясь на врача. Что, мол, все необходимое он принесет с собой. Пришлось смиренно ждать, борясь с подступающим удушливым жаром.
– А кто такой Ян? – неожиданно вырвала она меня из размышлений. – Твой хахаль?
– Что?! – к щекам прилила кровь, а на лбу выступил пот, который я не смогла стереть самостоятельно, потому как руки налились свинцовой слабостью. – Нет. А почему ты спросила?
– Звала ты его. Часто, – Лида взлохматила неестественно белые волосы, похожие больше на мочалку. – Пока бредила. Вот я и подумала.
Мне не хотелось думать о Вестнике, но невольно мысли все равно поворачивались в его сторону. Это совершенно не значило, что злиться на него я стала меньше, но необходимо было признать, Кенгерлинский оказался прав. Хотя бы в том, что использовать портал тьмы не стоило. Я сглупила, не справилась, и в итоге вляпалась в еще большие неприятности, чем была. Ранее меня использовал в своих целях только Ян, а теперь я оказалась сама по себе и не имела понятия откуда ожидать следующей опасности. То, что она обязательно проявится в скорейшем времени – сомнений не было.
– Спасибо тебе, – повернула голову в сторону вытирающей пыль Лиды. – За все.
– Ну, пожалуйста, малахольная, – смутилась она.
– Знаешь, меня всегда мучил один вопрос. Скажи, а почему ты так меня ненавидишь?
– А ты не знаешь? – выпучила глаза Коровина. – Правда? Я всегда думала, что ты просто притворялась, а на самом деле посмеивалась за моей спиной.
– Я честно не знаю.
– Ты увела у меня парня, малахольная. Вот я и взбесилась.
– Кого? – это признание шоком прострелило меня от макушки до пальчиков ног. Тело наверняка подвело бы, а колени подогнулись, если бы я уже не лежала на диване.
– Непогоду. Я влюбилась в него с первого дня, как попала в интернат и увидела в столовке. Это было точно молния. Бах! И пропала Лидка Коровина – оторва малая, что сбегала из шестого детдома за прошедший год. Тогда я и решила осесть, ради него. Непогода был вежливым мальчиком, – Лида пожала плечами и еще больше ссутулилась. – Но никогда не проявлял ко мне того внимания, что хотелось. Я была настойчивой, даже тогда, в детстве. Ну, ты, наверняка, помнишь. И я обязательно добилась бы его! Но тут, как назло, появилась какая-то малявка и Непогоду словно подменили. Я раньше никогда не видела, чтобы он за кем-то так бегал, сопли утирал, заботился! Вот мне крышу и снесло…
Ее признание расставило все по местам. Неожиданно прошлое больше не было для меня загадкой, а каждое ее действие, обидное слово и тычок под ребра, стали понятными. Многолетняя обида сковала мою грудь и прорвалась наружу словами, которые я никогда никому не говорила:
– Но Артем же меня бросил. Не любил совсем! Одну оставил! Как только вышел из детдома, так и след его простыл! Почему твои издевательства даже тогда продолжались?! Ведь не было уже Артема рядом! Не было к кому ревновать!
– Ну и дура ты, Дашка! – бросила она, скривившись. – Не бросал он тебя. Он служить ушел по контракту, а потом на войну уехал наемником. И ради чего спросишь? Да чтобы денег побольше заработать и за тобой идиоткой вернуться!
Разговор давно потерял хоть намек на спокойствие. Коровина, не стесняясь в матерных словах, кричала и махала руками. Я, лежа на диване, так же не сдерживала нахлынувших эмоций.
– Да, откуда тебе знать?
– Потому что я письма его читала, дура! Вот откуда!
– Что?!
Коровина смолкла, снился и покраснела. Потом медленно подошла к креслу у окна, села, и тихо продолжила:
– Он писал тебе, Даша. Почти каждую неделю письма приходили. Только у меня был особый договор с нашей воспиталкой и все письма получала я, а не ты. Я читала, бесилась и завидовала тебе! После каждого письма грозилась убить тебя, суку! Но смелости не хватало.
– А на побои хватило, – глухо прокаркала я.
– Да. Хватило. Артем долго еще писал тебе, ждал ответа, удивлялся, мол, почему не пишешь. Даже когда я вышла из детдома, письма все равно продолжала забирать. За лавэ. Представляешь, малахольная, он ведь четыре года тебе писал! Четыре, мать твою, года! Даже тогда, когда тебя удочерили, когда ты уехала, а потом вернулась. Все равно писал!
– Зачем ты это сделала? – слезы сдавили мне горло.
Если бы Коровина не вмешалась, все могло бы быть совершенно по-другому! Вдруг, рядом с Артемом я никогда не стала бы Банши? Глупо было даже мечтать об этом, но первая любовь всегда представлялась такой чистой и светлой, что я не устояла от мимолетных фантазий.
– А в любви, как на войне, Алексеева, – вздохнула Лида. – Средств не выбирают. Давай не будем об этом, все уже в прошлом и пусть там и остается.
– Ты меня до сих пор ненавидишь?
– Нет. Переболела. К тебе, заразе, у меня иммунитет теперь.
– Почему? Время?
– Нет, малахольная. Просто я получила то, что хотела.
– Артем? – округлила я глаза.
Эта встреча теперь стала больше похожей на исповедь, даже боль и жар немного притупились. Я безумно сильно жаждала знать правду, восполнить былые пробелы и… отпустить прошлое.
К Артему я давно ничего не чувствовала, кроме благодарности. Он помог мне не сломаться в детстве, оберегал, защищал. Теперь моя очередь. Я должна вылечить его от проклятия, если он заразился.
Только прежде, чем попытаться это сделать, хотелось утолить собственное любопытство, раз подвернулась возможность узнать про его жизнь больше. Пускай из уст Лидки Коровиной. Не все ли равно?
– Да, – улыбнулась она и дальнейшие слова полились просто нескончаемым потоком. – Знаешь, он ведь после Азии на побывку приехал совсем дикий. Все рвался тебя искать, а тут и я подвернулась. Совсем случайно. Работать вышла на проспект и его встретила. Артем голодный к телу был, вот и случилось все.
Лида встала, скомкала тряпочку для пыли в руках, протерла подоконник, потом вновь села и в пол уставилась.
– Я летала. Понимаешь, малахольная? Бредила Артемом, как последняя конченная дура! Даже бросить работу собиралась ради него! Слон меня тогда чуть не порешил в этой самой хате, на диванчике, где ты валяешься сейчас. Только оказалось, что Артему пофиг на все это было. Он тебя не нашел и вновь наемником служить уехал. Скотина! А я осталась здесь. Брюхатая и никому не нужная проститутка! И никогда он ко мне иначе, как к шалаве, не относился. Я ведь не его чистая и невинная Даша…
– Мне жаль…
Коровина хмыкнула, но ничего не сказала. На долгое время нас обоих поглотило тяжелое молчание. Часов в комнате не было и проследить за отсчетом минут мне не предоставлялось возможным. По внутренним ощущениям – тягостная атмосфера между нами длилась вечность. Коровина хлопотала по дому, в комнату, где я лежала, заходила редко. Я же не могла полностью осмыслить всю информацию, что получила. На душе было гадко и горько.
– Чай тебе принесла, – сказала Лида, в очередной раз, заглядывая ко мне. – Выпей.
Пока я старалась не обжечься, удержать слабой рукой чашку и не расплакаться от усталости, Коровина вновь заговорила.
– Глупая я была, Дашка. – Из-за этого заявления я прыснула, закашлявшись, чай брызнул через нос. – Не любил он меня никогда. Да и не полюбит. Поняла только это я поздно. Прости, что жизнь тебе подпортила. А дочку я оставила. Не стала аборт делать. Не по-людски это. Хоть мамашка из меня никудышная, но Аньку свою я пристроила с нянькой, квартиру в центре им снимаю, деньги шлю. Иногда и сама прихожу, когда Мишка отгул дает.
– И ты меня прости, Лида, – всхлипнула я.
– За что?
За то, что смерть в дом к тебе принесла! За проклятие! За беды!
– За все.
Коровина отвела слипшиеся пряди с моего лба.
– Дурочка малахольная, – сказала она, точно обнимая меня долгим и странным взглядом. – С моей подачи ей чуть все кости не переломали, а она еще и извиняется. Ну, как пить дать, малахольная.
Ответные слова проглотил резкий звонок в дверь. От неожиданности мы обе вздрогнули.
– Лепила, наконец, пришел, – улыбнулась Лида. – Сейчас подлатает тебя и станет легче.
– Не открывай! – вскинулась я. Паника подступила к горлу. – Пожалуйста! Я обойдусь без доктора!
Не знаю, что меня настолько сильно испугало в тот момент, но в груди все сжалось, а воздух, казалось, стал плотнее от напряжения.
– Ты чего, малахольная? – выпучила глаза Лида. – Васька аккуратно шьет. Не бойся.
Резкая трель раздалась повторно.
– Не открывай, – продолжала настаивать я.
– Тьфу ты, дура! Еще чего! Мне мертвяк на диване не нужен!
Коровина небрежно махнула рукой и пошла в коридор, а на меня удушливым спазмом накинулось чувство надвигающейся беды.