Так проходил век за веком. Кочевники упивались блеском и славою своих захватывающих дух сражений и побед. Наслаждались всеми благами своей утонченной цивилизации жители приморских городов. И только по-прежнему никому не известные, ничем не прославленные обитатели Северной Украины тихо-мирно держались в тени своих дремучих лесов. Казалось, им раз и навсегда уготована роль статистов в той истинной истории человечества, что стремительно разворачивалась там, на юге.

И все-таки они вышли на авансцену. Уже к началу VI в. н. э. фокус исторических событий медленно, но верно сдвигается от моря и степи к лесистым равнинам. Именно с этого времени народ, затерянный в лесах, в пойменных лугах по берегам широких рек, начинает по-настоящему интересовать историков. Исследуя его языковые, этнические и культурные особенности, ученые приходят к выводу: народ этот — славяне, прямые предки нынешних украинцев.

 

Восточные славяне

Славяне ведут свое происхождение от автохтонного индоевропейского населения Восточной Европы. По мнению большинства современных ученых, прародина славян — это северные склоны Карпат, долина Вислы и бассейн Припяти. Из этих мест славяне расселялись во всех направлениях, по всей Восточной Европе. Пик активности славянского расселения приходится примерно на начало VII в.]

На северо-востоке славяне углубились в земли угро-финнов и селились по берегам Оки и верхней Волги; на западе достигли р. Эльбы в Северной Германии. И все же большинство их тянулось к югу, на Балканы — с их теплым климатом, плодородными землями, богатыми городами.

Если не считать отдельных стычек на границах Византии, то в целом можно сказать, что славянская колонизация выгодно отличалась от нашествий кочевников своим сравнительно мирным характером. Славяне медленно, постепенно продвигались во все стороны от своей исторической родины и не теряли с нею связь. В результате пространства славянского расселения оказались не только широкими, но и сопредельными. Новые места славяне осваивали с основательной неспешностью и оседали в них надолго, навсегда, т. е. вели себя как колонисты, а не захватчики.

По мере расселения в трех разных направлениях славяне соответственно распадаются на три подгруппы. Выдающийся русский лингвист Алексей Шахматов первым высказал мысль о том, что общеславянский язык в процессе его эволюции образует три варианта. От западнославянского варианта произошли польский, чешский и словацкий языки. Южнославянский дал затем болгарский, македонский, сербский и хорватский. А из восточнославянского впоследствии развились современные украинский, русский и белорусский языки.

Точно установлено, что к VII в. восточные славяне вышли к правому берегу Днепра. Впрочем, официальные советские историки, коим вменялась в обязанность забота о «генеалогическом древе» и его «корнях», пытались доказать, что восточные славяне (или их прямые предки — анты) были коренным населением всего этого региона. Но с этим тезисом не согласно большинство ученых на Западе, привыкших иметь дело не с догадками, а с конкретными фактами. Пока таковых не представлено, приходится остановиться на том, что славяне были пришельцами, что поток славянской колонизации, ширясь к востоку, достиг Днепра и что в течение VII и VIII вв. интенсивное расселение и дальнейшее дробление восточных славян продолжалось. Постепенно какая-то часть территории современных Украины, Беларуси и России была поделена между четырнадцатью большими союзами славянских племен. Пожалуй, самый значительный из них — поляне, жившие в Центральной Украине, по берегам Днепра. Среди других восточнославянских племен на территории Украины назовем древлян на северо-западе, северян на северо-востоке, уличей и тиверцев на юго-западе. На западе жили волыняне и дулебы.

Восточные славяне селились небольшими деревнями, расположенными неподалеку друг от друга. Как правило, в одной деревне было не больше 70 бревенчатых изб, но могло быть и всего четыре. Зато рядом, на расстоянии одной-двух миль, располагалась уже другая деревня. Через 30—40 миль от одного скопления деревень — другое такое же скопление — и так далее, по всей заселенной территории. В ее центре возвышался укрепленный «град». Это была крепость, за стенами которой укрывались все жители области в случае нападения врага, а также место племенных сходов и культовых обрядов. Земли восточных славян были буквально усеяны сотнями обнесенных частоколом «градов». Вот почему скандинавы называли эти земли «Гардарики», что значит «страна крепостей».

Расселение славян

О политическом устройстве восточных славян известно мало. Скорее всего, поначалу у них не было таких верховных правителей, которые сосредоточивали бы всю власть в одних руках. Племена и родовые кланы, во главе которых стояли патриархи, объединяло поклонение общим богам. Самые важные решения, очевидно, принимались путем общего согласия.

Восточнославянские племена

Со временем появляется слой племенных вождей, называемых князьями. Однако земля и скот по-прежнему считались общественной собственностью, а каждое племя — одной большой семьей: ведь члены его были родичами и помнили свое родство. А каких-то особых социально-экономических различий между ними не было.

Восточные славяне славились стойкостью и упорством в бою, хорошо переносили жару, холод и голод. Правда, на открытой равнине они чувствовали себя не вполне уверенно и воевать предпочитали среди лесов и оврагов, где часто устраивали засады на врага. Настойчивость и выносливость — лучшие качества славян — помогали им и на войне, и в мирное время.

Торговля у восточных славян поначалу развивалась слабо. И лишь в VIII в., когда на их земли стали прибывать купцы с мусульманского Востока (прежде всего арабы), дело сдвинулось. У арабов покупали драгоценные металлы, тонкие сукна, ювелирные изделия. Взамен предлагали то, чем всегда была богата здешняя земля: мед, воск, меха, а также рабов. За этим-то последним товаром в основном и ездили сюда арабы, его-то и ценили превыше всего. Уже к концу VIII в. торговля с арабами процветала. К тому же завязались отношения с хазарами — тюркскими племенами, основавшими на Каспии и в низовьях Волги единственную в своем роде торговую империю (позднее они приняли иудаизм). Известно, что некоторые славянские племена — северяне, вятичи, часть полян — впоследствии платили хазарам дань. Так или иначе, восточные славяне постепенно выходили из изоляции, приближаясь к судьбоносному моменту своей истории.

 

Норманская теория

И все-таки еще к середине IX в. земли по Днепру оставались тихой заводью — как в культурно-экономическом, так и в политическом отношении. Не удивительно ли, что всего каких-то 150 лет спустя здесь уже билось могучее сердце Киевской Руси?

Киевская Русь — это не просто сильный политический союз родственных племен. Это — одна из самых интеллектуально развитых и экономически процветающих цивилизаций в Европе того времени.

Каким же образом произошли столь замечательные преобразования? И кто возглавил их? Стали ли они возможны благодаря внутреннему развитию или каким-то внешним стимулам? Или благодаря тому и другому?

Экспансия варягов

Прежде чем попытаться ответить на все эти вопросы, стоит заглянуть в древнейшую летопись восточных славян — «Повесть временных лет». Вот что рассказывает она о началах Киевской Руси: «В лето 852 нача ся прозывати Руска земля [...] В лето 859 имаху дань варязи из заморья на чюди и на словенех, на мери и на всех кривичех. А козари (хазары) имаху [дань] на полянех, и на северех, и на вятичех. [...] В лето 862 изгнаша варяги за море, и не дата им дани, и почата сами в собе володети, и не бе в них правды, и воста род на род, и быша в них усобице, и воевати почата сами на ся. И реша сами в себе: «Поищем собе князя, иже бы володел нами и судил по праву».

Дальше говорится о том, что в поисках князя решили обратиться к тем варягам, которые называли себя «русью» (одни варяги «называются свей (шведы),— поясняет летописец,— а иные норманны и англы, а еще иные готы, а эти — русью»). И сказали варягам-руси чудь, славяне, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И собрались трое братьев (Рюрик, Синеус и Трувор) «со своими родами, и взяли с собою всю русь, и пришли...»

Опираясь на это свидетельство, немецкие ученые Готлиб Байер, Герхард Миллер и Август-Людвиг Шлёцер в XVIII в. разработали так называемую норманскую теорию. Согласно этой теории, фундамент Киевской Руси заложили варяги — германо-скандинавский народ, известный на Западе под именем викингов, или норманнов.

Знаменитый русский ученый Михаил Ломоносов первым усмотрел в норманской теории акцент на германском влиянии и намек на неспособность славян к государственному строительству. Он выступил с гневной отповедью немецким ученым и пытался обосновать первоочередную роль славян. Замечания Ломоносова легли в основу так называемой антинорманской теории и положили начало дискуссии, длящейся по сей день.

В XIX — начале XX в. казалось, что норманисты близки к победе, ведь среди них было большинство западных и целый ряд выдающихся русских историков. Несмотря на это, убежденными антинорманистами оставались два ведущих украинских историка — Микола Костомаров и Михайло Грушевский.

Зато настоящее контрнаступление развернулось в советской исторической науке 1930-х годов. Норманская теория провозглашалась политически вредной, ибо она «отрицала способность славянских народов создать независимое государство». Сам Нестор-Летописец (легендарный монах XI в., составитель «Повести временных лет») был объявлен тенденциозным и противоречивым автором. При этом его новоявленные критики пытались опереться на данные археологических раскопок, якобы не подтвердивших сколько-нибудь значительного скандинавского присутствия в Киевской Руси. Отсюда делался вывод: Киевскую Русь основали сами славяне.

Затем все эти споры были переведены в область языкознания. В конце концов все свелось к происхождению слова «Русь». По мнению норманистов, оно происходит от ruotsi, финского названия шведов, восходящего в свою очередь к rodr, что в переводе с древнешведского означает «грести». У финнов были тесные и длительные связи и со шведами, и со славянами. Название, найденное для одних, перешло затем и на других.

Согласно же антинорманской теории, «Русь» происходит от названия рек Рось и Русна в Центральной Украине. Есть в распоряжении антинорманистов и еще одна гипотеза: «Русь» связана с кочевым племенем роксоланов, название которого происходит от иранского rhos, что значит «свет».

У всех перечисленных гипотез есть серьезные недостатки, и ни одна из них не получила общего признания. Во всяком случае в дошедших до нас летописных источниках слово «Русь» сначала появляется как название народа, а именно варягов (скандинавов), затем — земли полян (Центральной Украины), а впоследствии — и всего политического новообразования — Киевской Руси. Попутно отметим, что уже в 1187 г. в летописях появляется и термин «Украина», но для обозначения именно лишь окраин Киевской Руси.

Короче говоря, историки так до сих пор и не пришли к согласию ни по вопросу о происхождении слова «Русь», ни по более широкой проблеме скандинавских либо славянских заслуг в создании Киевской Руси. В конце концов ученые постепенно стали сознавать, что сама постановка вопроса во многом была искусственной, а взаимные обвинения и сарказмы ни к чему не привели, ибо отвлекали от главного — поиска новых фактов. Таким образом, напрашивается компромиссное решение: скандинавское влияние признать, но никоим образом не преувеличивать.

Ватаги викингов, этих воинов-купцов, были мобильны, энергичны, но слишком малы, чтобы серьезно изменить образ жизни восточных славян. Напротив, сами варяги быстро усваивали славянский язык и культуру. Но вот что трудно отрицать, так это участие, если не лидерство варягов в политической жизни Руси. Все киевские правители до Святослава и все их дружинники носили скандинавские имена. Мы можем лишь гадать о том, каким образом варяги настолько подчинили себе славян, что стали ответственны за политическую организацию восточнославянского общества. Мы вольны, наконец, предположить, что славяне организовали себя сами, сплотившись перед лицом внешней угрозы со стороны тех же варягов. В любом случае нам придется признать роль варягов как катализатора политического развития восточных славян.

Да и объективные интересы варягов и восточных славян часто совпадали. Вместе легче было противостоять кочевникам, обуздать хазар, открыть и охранять торговый путь по Днепру на Византию. Все это, собственно говоря, мы и называем основанием Киевской Руси, которое явилось результатом многосторонних славяно-скандинавских взаимодействий и усилий.

Поэтому нет никаких причин приписывать заслуги в создании высокоразвитой цивилизации вокруг Киева исключительно какой-то одной этнической группе. К такому выводу в конце концов и приходят историки. Так, современный американский исследователь Омелян Прицак считает некорректным сам вопрос об этнических корнях Киевской Руси. По его мнению, Русь складывалась как полиэтнический многоязычный торговый союз, преследовавший конкретную цель: контролировать торговые пути из Балтики в Средиземноморье. Вот так и появилось на карте Европы новое политическое образование — Киевская Русь.

 

Основание Киева

Как вообще возникают великие города? Главное — правильно выбрать место. Об этом, между прочим, свидетельствует вся история великих городов мира.

Если плыть по Днепру от самых его истоков до устья, то Киев окажется как раз на полпути. Да и главные днепровские притоки сплетаются в тугой узел чуть выше Киева. Это не только ключевой транзитный пункт для всего Днепровского бассейна, но и тот плацдарм, с которого удобно начинать большое плаванье вниз по реке до ее впадения в Черное море и дальше по морю — к богатым Левантийским берегам.

К тому же Киев располагается как раз на границе двух культурно-географических зон — Полесья и южных степей. Это место огромного стратегического значения, место встречи и слияния двух исторических течений.

Об одном из этих течений или тенденций мы уже упоминали. Речь идет о постепенном объединении многочисленных и разрозненных восточнославянских общин в крупные племена. Каждое из них занимало определенную территорию, имело собственных вождей и свои обнесенные частоколом «грады». В авангарде этого процесса шли поляне, и на их территории вскоре возникнет Киев.

По оценкам ученых, уже в VI—VII вв. поляне во главе со своим полулегендарным вождем Кием создали сильный племенной союз, который подчинил себе соседей и поддерживал тесные отношения с Византией. Ну а по легенде, именно Кий с братьями Щеком, Хоривом и сестрой Лыбидью основал город и дал ему свое имя. К сожалению, мы имеем самые смутные представления о той далекой эпохе. Но и того, что мы знаем, достаточно, чтобы заключить: уже тогда восточные славяне в целом и поляне в частности вышли на прямой путь к созданию того широкого политического, торгового и культурного союза, имя которому Киевская Русь.

Второе течение привело на историческую сцену скандинавов. Оно было еще более стремительным и судьбоносным.

Чтобы понять, откуда подули ветры истории, давайте окинем взором пустынные скалистые берега Скандинавии. Именно здесь по до сих пор не понятным причинам в VIII—IX вв. возник невиданный демографический бум. Не находя средств к существованию на родине, многие молодые отчаянные норманны садились на корабли и отправлялись искать счастья на чужбине.

Поначалу они ограничивались тем, что устраивали опустошительные рейды вдоль всего морского побережья Западной Европы. А затем стали оседать на постоянное жительство в тех островных и прибрежных странах, которые им удавалось захватить. Так возникали королевства и княжества норманнов в Англии, Ирландии, Франции и на Сицилии.

Другая часть скандинавов пересекла Атлантику и колонизировала Исландию и Гренландию. Вполне вероятно, что эти норманны достигли Американского континента.

Наконец, третьи, которых называли варягами (а это были в основном выходцы из Швеции и с острова Готланд), отправились на юго-восток. Их поселения появляются на берегах Балтики и Ладоги (Альдейгьюборг), а немного позднее — на озере Ильмень (Новгород). В отличие от скромных славянских земляных укреплений с деревянными частоколами это были настоящие города-крепости. В каждом таком городе жил варяжский князь с дружиной и семьей. А вокруг вырастало предместье, населенное коренными жителями — торговцами и мастеровыми.

Варяги путем торгового обмена или грабежа (когда первое не удавалось, они охотно прибегали ко второму) добывали у славян все те же меха, мед, воск и рабов. Но всего этого им было мало. Слухи о великих и роскошных городах мусульман и византийцев манили их на юг. Свои северные поселения они, по-видимому, рассматривали лишь как временный плацдарм для продвижения на юг и юго-восток привычными им водными путями. Там, где водный путь прерывался, они тянули свои суда волоком. Так вышли они на Волгу и Каспий. Оттуда им открывался путь на Багдад — эту космополитическую столицу мусульманского мира.

Дальнейшие экспедиции варягов привели к еще более важному открытию. Недаром летописцы окрестят этот новый водный путь «путем из варяг в греки». Он проходил вниз по Днепру, пересекал Черное море и упирался в Константинополь — этот громадный рынок, куда съезжались купцы со всего Средиземноморья, этот богатейший город во всем христианском мире.

Теперь требовалось передвинуть плацдарм ближе к Константинополю. Для предприимчивых варягов и это было лишь делом времени. Если верить «Повести временных лет», Аскольд и Дир — два дружинника варяжского князя Рюрика, правившего в Новгороде, «отпросились» у него в Константинополь («испросистася ко Царюгороду с родом своим»). Проплывая вниз по Днепру и «узреста на горе градок», они оценили выгодное местоположение Киева на высоких холмах над Днепром, овладели им и обложили данью окрестных полян. Вскоре они укрепились и усилились настолько, что смогли позволить себе в 860 г. набег на Константинополь (вместе с подвластными им полянами).

Слухи об их успехах дошли до Новгорода. Рюрика уже не было в живых, а сын его Игорь (по-скандинавски — Ингвар) был еще слишком мал, чтобы стать во главе дружины. Поход на Киев возглавил Олег (по-скандинавски — Хелги), которого Рюрик оставил опекуном Игоря до достижения им совершеннолетия. Олег собрал дружину из варягов, финнов и славян. В поход он взял с собою Игоря. Прибыв в Киев, хитростью выманил Аскольда и Дира за городские стены и, обвинив в самоуправстве, казнил. С 882 г. Олег стал править в Киеве. «Се буди мати градом русьским»,— заявил он.

Вот так Нестор объясняет приход варягов в Киев. А историки из поколения в поколение занимаются тем, что, сверяя Несторов рассказ с другими доступными им источниками, пытаются уличить киевского летописца в недомолвках и противоречиях.

Киевская Русь в X в.

Во-первых, говорят они, почему столь могущественный князь, каковым, если верить Нестору, был Рюрик, не упомянут ни в одном современном ему источнике? А может, и Рюрика-то никакого не было?.. Во-вторых, возможно ли, чтобы столь искушенные воины, как Аскольд и Дир, поддались на элементарную хитрость Олега? И, в-третьих, кто вообще такой этот Олег? Действительно ли он был родственником Рюрика и опекуном Игоря (о чем, если верить летописцу, он и заявил в Киеве Аскольду и Диру: «Вы неста князя, ни роду княжа, но аз есмь роду княжа», и вынесоша Игоря: «А се есть сын Рюриков», и убиша Асколда и Дира»)?.. А может быть, летописец задним числом сочинил первому «официальному» киевскому князю красивую генеалогическую легенду? Наконец, если Олег был всего лишь опекуном Игоря, то почему же тогда «регентство» Олега затянулось до самой его смерти (а Игорь к тому времени давно уже был совершеннолетним)?.. Короче говоря, никто из историков нашего времени не возьмется отличить факт от вымысла в этом рассказе древнего летописца.

Впрочем, как бы ни относились историки к Несторовой версии «откуду есть пошла руская земля», вплоть до Олегова правления другими местными источниками они все равно не располагают.

 

Первые киевские князья

Если бы первые киевские князья были сведущи в нашей современной теории государственного строительства, они, несомненно, окрылились бы ее высокими целями и идеалами. Но, к величайшему сожалению, они не знали этой теории. И потому были бы весьма удивлены, если бы им сказали, что они движимы идеей создания могущественного государства или цветущей цивилизации. По-видимому, могущество и богатство они понимали проще. А если чем и были движимы в своем не знающем ни отдыха, ни жалости стремлении к тому и другому, так это именно поиском непосредственных источников обогащения.

Например, когда «вещий» Олег завоевывал Киев, объединяя его с Новгородом, он несомненно отдавал себе отчет во всех преимуществах обладания обоими крупнейшими «складами» на торговом пути «в греки» (и главное — «из греков»). Вообще деятельность князей по большей части сводилась к торговле и собиранию дани.

Каждую весну, лишь только реки освобождались ото льда, собранная за зиму дань должна была сплавляться в Киев. Ее исправно платили многочисленные восточнославянские племена. Тем временем в Киеве уже готовилась к дальнему плаванью целая армада княжеских судов. Доверху груженные мехами и невольниками, эти суда под конвоем княжеских дружинников отправлялись в Константинополь.

Путешествие было сложным и опасным. Ниже Киева предстояло преодолеть днепровские пороги — или же погибнуть в бушующем водовороте. Последний порог, носивший зловещее название Ненасытец, считался непреодолимым. Его приходилось обходить по суше, волоком перетаскивая суда

и подвергая всю экспедицию другой смертельной опасности — попасть в руки кочевников, что постоянно рыскали в тех местах.

Американский историк Ричард Пайпс сравнил торговые экспедиции и вообще торговое «предприятие» варягов в Киеве с первыми коммерческими компаниями Нового времени, вроде Ост-Индской или Гудзонова залива, которые действовали на фактически никем не управляемой территории и с целью извлечения максимальной прибыли вынуждены были заниматься минимальным администрированием. «Так и великий киевский князь,— говорит Пайпс, — был прежде всего купцом, а его государство — торговым предприятием, состоящим из слабо связанных между собой городов, чьи гарнизоны собирали дань и тем или иным способом поддерживали общественный порядок». Преследуя свои коммерческие интересы, грабя понемногу местных жителей, первые правители Киева постепенно превратили его в центр огромного и мощного политического образования.

Олег (княжил с 882 примерно по 912 г.). Эта первый киевский князь, о котором есть более-менее точные исторические свидетельства. Однако, как уже было сказано, свидетельств этих слишком мало, чтобы составить представление о личности самого Олега. Остается неясным, в самом ли деле он принадлежал к династии Рюриковичей или был первым из примазавшихся к этой династии самозванцев (хотя его связь с Рюриком и «узаконил» несколько веков спустя Нестор-Летописец). Одно бесспорно: Олег был даровитым и решительным правителем. Завоевав в 882 г. Киев и покорив полян, оч затем и над соседними племенами силою утвердил свою власть, т. е. право собирать с них дань. Среди данников Олега оказалось даже такое большое и сильное племя, как древляне. Завоевания Олега не понравились хазарам, и они затеяли с ним войну, кончившуюся печально для них же самих: Олег разрушил их порты на Каспии. Наконец, в 911 г. Олег поставил кульминационную точку в списке своих побед, когда во главе большой армии напал на Константинополь и разграбил его. И все же «Повесть временных лет», по-видимому, преувеличивает его славу, утверждая, будто бы он прибил свой щит на главных воротах византийской столицы. Так или иначе, военная сила Олега оказала нужное давление на Византию, и греки пошли на подписание торгового договора, весьма выгодного для киевского князя.

Игорь (913—945). Игорь правил далеко не столь удачно, как его предшественник. Собственно, с него начинает действовать правило, ставшее затем обязательным для всех киевских князей: вступил на престол — утверди свою власть над мятежными племенами.

Первыми против Игоря восстали древляне, за ними — уличи. Несколько лет ему и его дружине пришлось провести в изнурительных походах, чтобы заставить бунтовщиков снова платить Киеву дань. И только после решения всех этих внутренних проблем Игорь смог продолжить дело Олега — дальние полуторговые-полупиратские экспедиции.

Мирный договор, заключенный Олегом с Византией, к 941 г. утратил силу. Игорь отправился в морской поход на Константинополь. Но и тут ему не повезло. Византийцы использовали свое новое изобретение — горючую смесь, прозванную «греческим огнем». Флот киевлян был сожжен дотла, Игорь позорно бежал. В результате ему пришлось подписать унизительный договор с византийским императором в 944 г.

Впрочем, в том же году Игорь решил попытать счастья на востоке и наконец добился успеха. С большим отрядом воинов он спустился по Волге, разграбил богатые мусульманские города на побережье Каспия и со всей своей добычей безнаказанно возвратился домой.

А там пришлось начинать все сначала: взбунтовались древляне. Рассудив, что Игорь слишком часто ходит к ним за данью, древляне во время очередного похода киевского князя в их угодья подкараулили и убили его. Вместе с Игорем погибла вся его свита.

Ольга (945—964) — вдова Игоря. Она правила, покуда не достиг совершеннолетия их сын Святослав.

Древние летописцы — составители «Повести временных лет» — явно симпатизируют Ольге (по-скандинавски — Хелга), постоянно говоря о том, какая она красивая, сильная, хитрая, а главное — мудрая. С уст мужчины-летописца срывается даже неслыханный для того времени комплимент «мужскому уму» княгини. Отчасти все это можно объяснить тем, что в 955 г. Ольга приняла христианство: для монаха-летописца это было важно. Однако и с самой объективной точки зрения правление Ольги нельзя не признать выдающимся во многих отношениях.

Месть — первая заповедь языческой морали. Расправа Ольги с древлянами была скорой и жестокой. Это, однако, не помешало ей сделать из гибели Игоря надлежащие государственные выводы и провести первые на Руси «реформы». Теперь дань должна была собираться не там и тогда, где и когда заблагорассудится киевскому князю. Отныне жители каждой области точно знали, когда и сколько они должны платить.

Заботилась Ольга и о том, чтобы сбор дани не лишал ее подданных всех средств к существованию: иначе кто же будет платить дань впредь? Зато вся дань мехами при Ольге стала поступать прямо в княжескую казну. Это означало, что казна никогда не будет в убытке.

За годы правления Ольга объездила свои обширные владения, побывала во всех землях и городах, чтобы лучше узнать свою страну. Да и в отношениях с соседями княгиня старалась обходиться средствами дипломатии, а не войны. В 957 г. она отправилась в Константинополь на переговоры с византийским императором. Киевские источники полны рассказов о том, как она перехитрила императора. Зарубежные хроники более сдержанно оценивают ее дипломатические успехи. Как бы то ни было, сам факт равноправных переговоров с самым могущественным правителем во всем христианском мире свидетельствовал о растущем значении Киева.

Святослав (964—972). «Пылкий и смелый, отважный и деятельный»,— так аттестует киевского князя Святослава византийский летописец Лев Диакон. А украинский историк Михайло Грушевский остроумно называет его то «запорожцем на киевском престоле», то «странствующим рыцарем», поясняя, что «роль князя-правителя, главы государства в деятельности Святослава вполне отступает на второй план пред ролью предводителя дружины».

Война была единственной, всепоглощающей страстью Святослава. По имени славянин, по кодексу чести варяг, по образу жизни кочевник, он был сыном всей великой Евразии и вольно дышал в ее степях и чащах. Эпоха Святослава стала кульминацией раннего, героического периода истории Киевской Руси.

В 964 г. 22-летний князь, обуреваемый честолюбивыми замыслами, отправляется в большой восточный поход. Сперва он покорил вятичей — восточнославянское племя, населявшее долину Оки (оттуда, собственно, и происходят современные русские). Затем Святослав спустился в ладьях по Волге и разгромил волжских булгар. Это повлекло за собой острую стычку с могущественными хазарами. Пролились реки крови. В решающем бою Святослав наголову разбил хазарского кагана, а затем стер с лица земли его столицу Итиль на Волге. Дальше он отправился на Северный Кавказ, где и завершил свои завоевания.

Вся эта эффектная кампания имела далеко идущие последствия. Теперь, после победы над вятичами, все восточные славяне были объединены под властью киевского князя. Славянам был открыт путь на северо-восток — в те бескрайние просторы, что нынче называются Россией. Разгром хазар поставил точку в давней истории соперничества за гегемонию в Евразии. Отныне Русь безраздельно контролировала еще один великий торговый путь — волжский. Впрочем, падение Хазарского каганата имело и свою неожиданную для Киева оборотную сторону. Хазары были тем буфером, что сдерживал кочевые орды на востоке. Теперь же ничто не мешало кочевникам вроде печенегов хозяйничать в украинских степях.

Вторую половину своего правления Святослав посвятил Балканам. В 968 г. он вступил в союз с византийским императором против могущественного Болгарского царства. Во главе огромного войска он ворвался в Болгарию, уничтожил своих противников и овладел богатыми придунайскими городами. Из них ему особенно понравился Переяславец, где он устроил свою ставку. Только угроза вторжения печенегов в Киев заставила князя ненадолго вернуться в свою столицу. Но едва гроза миновала, Святослав, которому принадлежали теперь все земли от Волги до Дуная, заявил, что оставаться в Киеве не намерен: «Хочу жить в Переяславце на Дунае — там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой земли — золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и из Венгрии серебро и кони, из Руси же меха и воск, мед и рабы». И оставив старшего сына Ярополка править в Киеве, среднего, Олега, отправив к древлянам, а Володимира, младшего, в Новгород, Святослав воротился в Болгарию.

Но теперь уже византийский император испугался нового соседа, выступил против него и после долгих и жестоких боев вытеснил из Болгарии. Когда разбитые войска Святослава возвращались в Киев, у днепровских порогов на них напали печенеги. В «Повести временных лет» об этом сказано так: «И напал на него Куря, князь печенежский, и убили Святослава, и взяли голову его и сделали чашу из черепа, оковав его, и пили из него».

Так кончил свои дни этот «странствующий рыцарь». Но эпоха киевской славы и «больших приключений» еще только начиналась...

 

Расцвет Киева

И все же нам, по-видимому, следует на какое-то время прервать рассказ о войнах и завоеваниях, чтобы еще раз попытаться понять их смысл, т. е. смысл и меру власти киевских князей. Ведь даже географические пределы Киевской Руси были весьма неопределенными. Несомненно лишь то, что они охватывали почти все земли восточных славян. Однако низовья Волги, Северный Кавказ и Болгария, завоеванные Святославом, вскоре были утрачены.

Но и в тех землях, принадлежность которых киевским князьям была несомненной, власть их отличалась крайней ограниченностью и неустойчивостью. Слишком примитивны еще были формы и структуры этой власти, а подвластные пространства слишком велики, да и подданные себе на уме. Словом, о каком-то действительном политическом единстве не могло быть и речи. В положенные дни киевские князья собирали дань, в остальное же время ни им не было дела до подданных, ни подданным до них. В особенности это касалось тех простых людей, которые жили вдали от главных городов и военных крепостей. Ну а для тех, кто сомневался в праве князя собирать дань, существовала княжеская дружина, состоявшая, как правило, из варягов. Вот уж она-то в самом деле зависела от князя,— впрочем, как и сам князь зависел от своих дружинников, с которыми честно делил и добычу, и риск, и тяготы походной жизни. Вообще прямые, личные и взаимовыгодные отношения составляли самую суть киевской политической системы. И так меньше чем за век, в вечных своих походах за данью, в неустанной заботе о торговых путях создали они — князья и дружинники — этот обширный и мощный конгломерат, Киевскую Русь.

Впрочем, сразу после смерти Святослава здание основанной им «империи» дало первую трещину. Это было началом хронического, изнурительного политического недуга, имя которому — междоусобицы. Рюриковичи вступают в полосу длительных войн между собой за высшую власть в государстве.

Первой жертвой пал Олег, убитый старшим братом Яро-полком в споре о том, кому собирать дань. Их младший брат Володимир, опасаясь, что и его ждет участь Олега, бежал из Новгорода в Швецию. Через несколько лет он вернулся во главе крупных сил варягов, объявил войну Ярополку и уничтожил его.

Володимир Святой (980—1015). Став полновластным и безраздельным властителем Руси, Володимир (по-скандинавски — Валдемар) по существу открыл новую эпоху ее истории. Прошли те времена, когда варяги-князья рыскали по стране, беззастенчиво грабили ее, но зато и ни на миг не знали в ней покоя, вынужденные снова и снова завоевывать то ту ее часть, то эту. Володимир завел совсем иные порядки. При нем впервые ка Руси проявилась созидательная роль государства. Оказалось, оно существует не только для того, чтобы захватывать новые земли и облагать данью подданных, но и для их же, подданных, блага. При Володимире Русь постепенно стала превращаться в единое общество, в страну как таковую.

Л ведь поначалу Володимир вроде бы ничем не отличался от своих предшественников. Так же, как они, он задаривал свою громадную дружину, устраивал пышные языческие празднества, ходил на непокорных вятичей, присоединял радимичей, имел множество жен и детей — из них только сыновей и только законных было 12. И так же точно, как его отец, Святослав, Володимир всех своих законных сыновей отправил княжить по городам и весям. Тем самым местные князьки окончательно отстранялись от власти и вся она сосредоточивалась в руках правящей в Киеве династии. А когда не в меру ретивые дружинники-варяги по привычке заявляли свои права на солидную долю власти и богатства киевского князя, Володимир отправлял их на византийскую службу.

Да и роль самого войска при Володимире сильно изменилась. Теперь вместо обычных дальних походов оно занималось охраной границ. На юге против печенегов была воздвигнута сильная система укреплений. Там возникали новые города. Уж если и ходили в походы, то все больше на запад, а не на восток. Резко сменив ориентацию, Володимир присоединил к своим владениям Западную Украину. Так было положено начало многовековой борьбе за эти области с поляками. Впрочем, подчинив себе литовцев-ятвягов, Володимир установил в целом дружественные отношения с поляками, равно как с венграми и чехами. В основе его западной ориентации лежало стремление контролировать главные торговые пути на запад и проложить новый путь на Константинополь. Включая новые земли, захваченные Володимиром, Русь к этому Бремени занимала около 800 тыс. кв. км и была, таким образом, крупнейшим государством Европы. Володимир вошел в историю как правитель, который на всей этой огромной территории ввел христианство.

Киевский князь понимал, что язычество — вера в предков-покрэвителей каждого племени, «духов», от доброго или дурного расположения которых зависит судьба людей и народа,— уже изжило себя. Складывалось новое, более единое и в то же время более сложное общество. На этом пути старые духовные, социальные, политические ориентиры уже не годились. Проводя аналогию с современностью, можно было бы сказать, что Володимир оказался в положении лидера развивающейся страны «третьего мира», который вынужден сделать выбор между «первым» и «вторым» мирами, по его мнению, уже достаточно модернизированными.

Во времена Володимира идеологиями, с которыми связывались представления о более развитом обществе, были христианство и ислам. К тому же это религии тех самых стран, с которыми Русь поддерживала и стремилась укреплять торговые и политические отношения. В «Повести временных лет» есть увлекательный рассказ о том, как посланцы Руси отвергли ислам за пренебрежение спиртными напитками и выбрали христианство в его византийском варианте за красоту церковной службы. Были, однако, и более практические соображения, которыми руководствовался в своем выборе князь Володимир.

Судя по крещению Ольги, христианство уже имело в Киеве определенные традиции. Их развитию способствовали и близость Руси с Болгарией, бывшей уже давно и полностью христианской, и контакты с новообращенными поляками и венграми. Окончательно же на выбор христианства в византийском варианте повлияло то, что в 987 г. Володимир посватался к Анне, сестре тогдашних византийских императоров. Киевский князь полагал, что, оказав императорам помощь в подавлении бунта в их стране, он заслужил тем самым руку их сестры.

В Константинополе предложение Володимира не вызвало восторга: слишком ревниво относились там к чести династии, чтобы допустить в нее какого-то варвара. Пытаясь выйти из неприятной ситуации, византийцы предложили Володимиру принять крещение. Но даже после его крещения в 988 г. брак всячески оттягивался. Пришлось Володимиру прибегнуть к дополнительным мерам — занять Корсунь (Херсонес), древний греческий город в Крыму, подчиненный Константинополю. Лишь тогда свадьба наконец состоялась.

Но Володимир твердо решил окрестить и всех своих подданных. В 988 г. он приказал согнать большинство жителей Киева к устью Почайны — притока Днепра. Там и состоялось массовое крещение. Языческие идолы были уничтожены, хотя народ и сопротивлялся этому, как мог. На месте идолов строились христианские церкви. Из Константинополя прибывали священники, оттуда же были заимствованы и все принципы церковного управления. Церковь получала автономию и широкие привилегии. Было установлено, что на нужды церкви отныне должна тратиться «десятина» — десятая часть княжеской казны. Ближайшим результатом всех этих нововведений стало укрепление политического престижа Володимира и его династии, к тому же теперь связанной родственными узами с могущественным византийским двором.

Так Володимир стал членом христианской правящей фамилии, и это сблизило его со всеми европейскими монархами.

Но и внутри страны принятие христианства вскоре принесло свои плоды. Учение церкви освящало власть монарха: такой мощной идеологической поддержки у киевских князей раньше не было. Более того, церковь сама по себе была организацией с настолько сложной и продуманной системой управления, что могла в этом смысле много дать для формирования общества и научить власть имущих эффективно им управлять. В обществе появилась сила, которая не только придавала ему небывалое духовное и культурное единство, но и оказывала мощное влияние на всю социально-экономическую жизнь.

В более широком смысле значение выбора, сделанного Володимиром, состояло в том, что теперь уже Русь навсегда была связана с христианским Западом больше, чем с мусульманским Востоком. Эта связь повлекла за собой колоссальные исторические, политические и культурные сдвиги. Не менее важным окажется потом и то обстоятельство, что христианство пришло на Русь из Константинополя, а не Рима. Когда христианский мир окончательно будет расколот надвое, трещина пройдет в том числе и между украинцами и их ближайшими соседями — католиками-поляками.

Ярослав Мудрый (1036—1054). После смерти Володимира в семействе Рюриковичей началась новая кровопролитная распря. Старший сын Володимира Святополк (летописцы часто называют его Окаянным), заручившись поддержкой поляков, напал на братьев Святослава — Бориса и Глеба — и убил их. Борис и Глеб были еще совсем молоды и любимы народом. За праведную жизнь и мученическую смерть они стали святыми, впоследствии канонизированными православной церковью. Что до их убийцы и старшего брата, Свято-полка, то его ожидала та же участь, что некогда была уготована старшему брату его отца — Ярополку. И так же, как некогда сам Володимир, другой его сын — Ярослав, правивший в Новгороде, призвал себе на помощь варяжские дружины и повел их на старшего брата. В 1019 г. Святополк был наголову разбит войсками Ярослава.

Однако победа над старшим братом не сделала Ярослава полновластным правителем. Еще один его брат, Мстислав Храбрый, пошел войной на Ярослава. Устав от кровопролития, братья решили поделить между собой отцовские владения. Ярослав оставался княжить в Новгороде, но получал все земли на запад от Днепра. Мстислав из своей Тьмутаракани перебирался в Чернигов: ему отходило все, что восточнее "Днепра.

Конечно, важнее всего было то, кому достанется сам Киев. Поэтому он не достался никому. И только после смерти Мстислава в 1036 г. на киевский престол сел Ярослав: вновь киевский князь стал единодержавным властителем Руси.

Правление Ярослава принято считать вершиной истории Киевской Руси. Володимир заложил фундамент — Ярослав возвел величественное здание.

Вслед за отцом Ярослав продолжал расширять пределы и без того огромной страны. Он отобрал у поляков те западные земли, что достались им во время внутренней распри на Руси. Кроме того, на западе Ярослав подчинил себе новые балтийские и финские племена. В южных, степных своих пределах Ярослав окончательно разгромил печенегов. Теперь владения киевского князя простирались от Балтийского моря до Черного, от бассейна Оки до Карпат. Единственной его военной неудачей был поход на Константинополь. Впрочем, и неудача Ярослава стала важной вехой в истории — как последняя из попыток киевских князей пробить брешь в неприступном фасаде Византийской империи, с которой отныне и навсегда устанавливались дружественные и только дружественные отношения.

В средневековой Европе престиж и могущество династии измерялись тем, насколько охотно другие авторитетные династии вступали с ней в брачные связи. И в этом смысле престиж Ярослава был воистину огромен. Сам он был женат на шведской принцессе, одна сестра замужем за польским королем, другая — за византийским царевичем. Европейские принцессы достались в жены и троим сыновьям Ярослава. Короли Франции, Венгрии и Норвегии почли за честь взять в жены его дочерей. Недаром историки часто называют Ярослава «свекром и тестем Европы».

Но истинную, прочную славу Ярославу принесли его деяния на благо родины. Не без его помощи росла и укреплялась церковь. Появились первые монастыри, ставшие центрами просвещения. Быстро увеличивалась численность городского (и по самым строгим тогдашним меркам цивилизованного) населения. Особое внимание князь уделял строительству храмов. Киев его эпохи — поистине златоглавый: четыре сотни храмов украшали город. Бриллиантом киевской короны стал главный — Софийский — собор, возведенный по образцу Св. Софии константинопольской.

В 1051 г. киевским митрополитом был впервые назначен коренной уроженец Руси — Иларион. Некоторые историки усматривают в этом назначении свидетельство не только особого внимания князя Ярослава к духовным делам, но и его стремления выйти из-под духовной опеки Константинополя; другие приводят неоспоримые факты, подтверждающие верховенство константинопольского патриарха над киевским митрополитом и после 1051 г. Однако при этом никто не отрицает, что в эпоху Ярослава церковь на Руси достигла значительной зрелости и впечатляющих успехов.

И все же свое прозвище Ярослав, кажется, заслужил не столько на духовном, сколько на светском поприще. По-видимому, Мудрым его прозвали именно за то, что все общепризнанные нормы своего времени он свел в единый кодекс — так называемую «Русскую Правду»: у страны появились законы, которым отныне она должна была следовать сознательно и единодушно. Государство не только приводило в порядок уже известные правила общежития, но и устанавливало свои собственные для всех без исключения подданных, утверждая тем самым свою власть над ними. К примеру, если раньше подданные сводили счеты между собой по законам кровной мести, обходясь без государства и его законов, то теперь это было запрещено: за обиду следовало платить не кровью, а деньгами; размеры же штрафа могли быть установлены только князем или его представителями. Этот и ему подобные примеры ясно говорят о том, что люди принимали усложненные нормы цивилизованной морали. Да и общество в целом как небо от земли отличалось от тех разрозненных лесных племен, что некогда вышли навстречу суровым варяжским воинам-купцам.

Словом, завершая свой жизненный путь, старый мудрый Ярослав имел основания гордиться своей державой, как гордился ею на склоне своих лет отец его Володимир. Лишь одна забота отравляла покой Ярослава — та же, что не давала спокойно умереть его отцу: как предотвратить распрю и смуту, с которых начиналось собственное восхождение на престол каждого из них и которые неизбежно затевали сыновья верховного правителя после его смерти. Ярослав попытался решить и эту проблему. Он установил закон старшинства в княжеской семье, согласно которому должны были распределяться земли и власть в державе. Старшему сыну, Изяславу, Ярослав отписал Киев и Новгород с прилегающими землями. Следующему по старшинству, Святославу, достался Чернигов. И так далее: Переяслав — Всеволоду, Вячеславу — Смоленск, Игорю — Володимир-Волынский. По смерти одного из братьев его место должен был занять стоящий на ступеньку ниже, т. е., по плану Ярослава, ни для одного из его сыновей не исключалась возможность достичь верховной власти, символом которой оставался киевский престол. Так, обеспечив своих сыновей обширными землями и предоставив каждому из них шанс когда-нибудь мирным путем взойти на вершину власти, Ярослав мог по крайней мере надеяться, что их минует чаша кровавых семейных дрязг, из которой он сам когда-то испил немало.

Какое-то время такая система ротации вроде бы действительно работала, обеспечивая мир и взаимопонимание хотя бы между старшими братьями — Изяславом, Святославом и Всеволодом. Но вскоре возникли новые препятствия и противоречия, и самое серьезное — противоречие между идеей ротации и укоренившимся обычаем наследования от отца к сыну. Князь умирал, престол освобождался, но сын умершего сам претендовал занять его, вовсе не желая идти в подчинение к родному дяде. Таким образом, характерной чертой всей послеярославовой эпохи делаются отчаянные сражения племянников с дядьями. И чем больше становилось князей, тем больше скапливалось семейных счетов и дрязг.

Вдобавок ко все возрастающей юридической неразберихе в 1068 г. киевлянам разонравился их князь Изяслав. Они прогнали его, а племянника его Всеслава посадили на киевский престол. Таковы первые дошедшие до нас сведения о «революциях» на украинских землях. Впрочем, эта «первая революция» торжествовала недолго: вскоре Изяслав привел в Киев поляков и с их помощью навел порядок.

Но тут над украинской границей вновь нависла зловещая тень Великой степи. Новые соседи — половцы (куманы) — были еще грознее прежних печенегов. Их набеги уже проходили в опасной близости от Киева и угрожали торговому судоходству на Днепре. Но кто же чаще всего был повинен в этих вылазках грозных соседей, кто указывал им путь в украинские земли? Да сами же князья, особенно молодые (так называемые изгои), чьи шансы занять тот или иной престол по системе ротации были близки к нулю, равно как и иметь собственные дружины. Вот они-то и призывали половцев на Русь, видя в них союзников в борьбе за власть.

Володимир Мономах (1113—1125). И все-таки Русь еще раз нашла в себе силы совладать со всеми трудностями. На арену выходит новый выдающийся правитель — Володимир Мономах.

В XI в. киевские правители присвоили себе титул великих князей. Володимир Мономах, правивший в первой четверти XII в., был сыном великого князя Всеволода. Но еще до того, как занять великокняжеский престол, Володимир сыграл важную роль в восстановлении порядка в стране. Он был одним из организаторов встречи всех обладающих реальной властью князей в Любече под Киевом в 1097 г. Участники встречи пытались найти путь к прекращению братоубийственных конфликтов и уже было согласились восстановить в большинстве княжеств систему законной передачи власти по наследству. Но как только дело дошло до самого Киева, от достигнутого согласия не осталось и следа: великокняжеский престол так и остался яблоком раздора. Лишь по-настоящему авторитетный лидер мог надеяться со временем укротить распрю. И такой лидер явился.

Монголо-татарское нашествие

Володимир Мономах снискал громкую славу и всеобщую любовь на полях сражений. И князья, и народ объединились вокруг него перед лицом общего врага — половцев. По преданию, Мономах ходил на половцев 83 раза и уничтожил 200 половецких вождей. Особенно удачными были его походы в 1103, 1107 и 1111 годах. Они знаменовали собой звездный час Киева в его долгой борьбе против кочевников.

Популярность Володимира Мономаха была столь велика, что в 1113 г., когда умер его отец, киевляне восстали, требуя себе в князья мудрого и храброго победителя половцев. Дело в том, что в династии были в живых более «старшие» князья — более законные, чем Володимир, претенденты на великокняжеский престол. Но народные волнения утихли лишь после того, как 60-летний Мономах дал согласие править в Киеве.

Новый великий князь благодаря своему огромному авторитету сумел заново объединить почти все отпавшие части страны. И уже никогда не узнает она такого единства и согласия, как при Мономахе. Мудрый князь счастливо избегал не только внутриполитической, но и социальной напряженности. Поставив на место распоясавшуюся киевскую чернь, он завоевал сердца бояр и богатых купцов, но при этом, как ни странно, еще большей популярностью пользовался в низах. Впрочем, если судить по «Уставу» (правовому кодексу) Мономаха, странного тут ничего не было: князь знал й учитывал нужды и чаянья этих слоев населения. «Устав» четко определял права и обязанности как свободных, так и крепостных. О том, что Мономах близко к сердцу принимал социальные проблемы, свидетельствует и его «Поучение» сыновьям, где есть такие слова: «Не забывайте бедных... Будьте отцами сирот; судите вдовиц сами; не давайте сильным губить слабых».

Сын Мономаха Мстислав еще умел поддерживать свой великокняжеский авторитет в глазах все возрастающего полчища удельных князей и удерживать Русь от нового раскола. Но он был последним великим князем, которому все это удавалось. И смерть его в 1132 г. означала фактический конец Киевской Руси и открывала период политической раздробленности.

 

Упадок Киева

Политическая раздробленность. Собственно говоря, нет ничего удивительного в том, что после сравнительно короткого периода интеграции вновь распалось созданное первыми киевскими князьями объединение земель. Ведь и империю Карла Великого, и другие средневековые империи постигла та же участь. Таким внешне огромным и могучим, но внутренне примитивным государственным образованиям попросту недоставало политических сил и практических средств для удержания обширных территорий на протяжении длительного времени.

Впрочем, благодаря тому, что правящая на Руси династия Рюриковичей была достаточно разветвленной, она и при фактическом развале империи могла еще какое-то время создавать видимость ее единства. Но и это длилось лишь постольку, поскольку князья хотя бы на словах признавали над собою старшего, имеющего право на верховную власть. Когда же не стало и такого согласия, окончательный распад страны на удельные княжества, до тех пор скрепленные лишь посредством личных, династических связей, был предрешен.

И вот еще что надо иметь в виду, говоря о так называемой политической раздробленности Руси. С победой принципа передачи власти по наследству (вотчины) над предложенной Ярославом системой старшинства, или ротации, княжеские роды пускали все более глубокие корни в отцовские земли. Наконец удельным князьям стало совершенно ясно, что будущее их самих и их потомков связано теперь с вотчинными землями, а вовсе не с Киевом (хоть борьба за него и продолжалась). И таких вполне независимых удельных княжеств на протяжении XII в. появилось от 10 до 15. Самыми заметными среди них были Галицко-Волынское, Владимиро-Суздальское, Новгородское, Черниговское и Смоленское. У каждого из них была теперь своя собственная политическая, экономическая и даже культурная жизнь. В результате Киевская Русь постепенно превращалась в нечто весьма аморфное. По-прежнему все ее жители понимали язык друг друга, были единоверцами и подданными одной династии. Но при этом уже не один Киев, а множество других городов объединяло людей вокруг себя, к тому же эти города еще и враждовали друг с другом.

Чем больше удельных княжеств отпадало от Киева, тем меньше становились его богатства, население и подвластные территории. В конце концов наступило такое время, когда Киевское удельное княжество уже почти ничем не отличалось от всех прочих. Именно в это время выражение «Русская земля» приобретает новый, более узкий смысл и обозначает Киев и ближайшие к нему земли.

Тем не менее Киев продолжал оставаться лакомой добычей. Тот, кто захватывал киевский престол, мог не только тешить свое самолюбие обладанием «матерью городов русских», но и считаться старшим в династии Рюриковичей. Кроме того, бесспорный статус культурно-религиозного, а то и духовно-политического центра Руси Киеву по-прежнему обеспечивало пребывание в нем митрополита. Особо почитаемыми оставались киевские храмы и монастыри. Даже в период упадка Киев и земли вокруг него оставались самыми густонаселенными и экономически развитыми в Украине.

Но все эти достоинства Киева приносили ему одни несчастья: борьба за него между князьями не прекращалась ни на миг. По подсчетам украинского историка Стефана Томашивского, между 1146 и 1246 годами город 47 раз переходил из рук в руки и 24 князя по очереди отвоевывали его друг у друга. Один из них семь раз захватывал престол, пятеро — по три раза, и еще восемь князей правили в Киеве по два раза каждый. Учтем к тому же, что 35 князей не смогли удерживать город более чем в течение одного года. Пс-своему подошел к «проблеме Киева» владимиро-суздальский князь Андрей Боголюбский — предшественник московских князей. Захватив Киев в 1169 г., он понимал, что долго удержать его не сможет — и, стало быть, слава этого по-прежнему могущественного города еще долго будет затмевать славу растущей на северо-востоке новой державы. И поэтому Боголюбский решил попросту уничтожить, варварски разграбить древнюю столицу. От этого удара древний Киев так никогда уже и не оправился.

Застой в экономике. Политические проблемы Киева усугублялись экономическими трудностями.

Как мы убедились, положение города на великом торговом пути «из варяг в греки» во многом способствовало его расцвету. Но примерно с конца XI в. значение этого торгового пути падает. Для экономики Киева это имело самые тяжелые последствия.

Дело в том, что предприимчивые итальянские купцы установили прямые и прочные связи между Византией, Малой Азией, Ближним Востоком, с одной стороны, и Западной Европой — с другой. Кроме того, занятым своими распрями князьям было уже не до защиты днепровского торгового піути от кочевников. Наконец, после того как в 1204 г. крестоносцы разграбили Константинополь, а некогда цветущий Аббасидский халифат и его столица Багдад стали быстро приходить в упадок, Киев теряет двух крупнейших тортовых партнеров.

Все эти экономические бедствия еще больше обострили и без того напряженные отношения между бедными и богатыми киевлянами. Учащаются социальные взрывы. Некогда гордая столица Руси явно утрачивала свои политические, хозяйственные и общественные достижения.

Монголо-татары. Но окончательное возмездие за распри и авантюры, как всегда, пришло из Степи.

На сей раз это были не половцы. Целым поколениям понадобилось извести, измотать друг друга в отчаянных схватках и бессмысленных походах, чтобы наконец установить постоянные добрососедские связи между княжествами Руси и половецкими племенами. А некоторые князья даже вступили в брачные отношения с половецкой знатью.

Новый враг явился нежданно и одним ударом добил измученную усобицами Русь. Это были монголо-татары.

Происхождение их до сих пор остается не вполне ясным. Доподлинно известно, что в XII в. они кочевали вдоль северо-западных границ Китая. Большая часть их сил и энергии уходила на межплеменные стычки за убогие пастбища. В последние десятилетия XII в. у монголо-татар появляется необычайно одаренный вождь по имени Темучин, в 1206 г. присвоивший титул Чингисхана — хана над ханами. Он достиг небывалого: где силою, где хитростью прекратил межплеменные распри, объединил свой кочевой народ и заставил его признать свою абсолютную власть. Оставалось лишь направить огромную военную мощь агрессивных племен против соседних некочевых цивилизаций.

Отдельные армии монголо-татар никогда не были слишком многочисленными — они не превышали 120—140 тыс. человек. Зато они были чрезвычайно подвижны и хорошо организованы, а их военные операции были разработаны и продуманы блестяще. Сначала монголо-татары покорили Китай, Центральную Азию и Иран. В 1222 г. их отряд перешел Кавказ и напал на половцев. Половецкий хан Кобяк обратился за помощью к Руси. Некоторые князья откликнулись ца его призыв. В 1223 г. у р. Калки соединенные силы русичей и половцев встретили монголо-татар и в жестокой битве потерпели сокрушительное поражение. Но захватчики, которые слишком далеко оторвались от основных своих сил, не решились воспользоваться плодами победы и повернули на родину. А князья быстро забыли преподанный им урок и вернулись к династическим распрям.

Но уже в 1237 г. мощная монголо-татарская армия появилась на границах Руси. Ее вел Батый, внук Чингисхана.

Огнем и мечом прошли татары по северо-восточным городам, уничтожив Рязань, Суздаль и Владимир. В 1240 г. они пришли в Киев.

Киевский князь Михайло бежал. Но галицкий князь Данило прислал своего воеводу. Звали его Дмитро. Он и повел в битву тех киевлян, кто решил дать отпор завоевателям. Осада была долгой и жестокой. Даже когда монголо-татары прорвались за стены города, бои шли за каждую улицу и каждый дом. В начале декабря 1240 г. Киев пал.

* * *

Специалисты часто делят политическую историю Киевской Руси на три периода.

Первый занимает почти столетие — с 882 г., когда Олег сел на киевский престол, до гибели Святослава в 972 г. Его называют начальным периодом или периодом быстрой экспансии. Воспользовавшись стратегическими выгодами местоположения Киева, варяжские князья превратили его в свою главную базу на пути «в греки». Они установили контроль не только над днепровской торговой артерией (в то время имевшей поистине «глобальное» значение), но и над восточнославянскими племенами, а всех своих основных соперников за господство в этом регионе устранили с исторической арены. Так создалось обширное политико-экономическое объединение, которое было не только готово, но и способно бросить перчатку могущественной Византийской империи.

Второй период охватывает правление Володимира Святого (980—1015) и Ярослава Мудрого (1036—1054). Это период консолидации. Территориальные завоевания в основном окончены. Киевская Русь находится на вершине политического могущества, стабильности, экономического и культурного расцвета. Экспансионизм предшествующего периода уступает место заботе о внутреннем развитии, о благосостоянии подданных. Состав населения становится более пестрым, а формы общественной жизни — более сложными. Четко формулируются законы, крепнет правосознание, устанавливаются более или менее незыблемые порядки. И самое главное: с введением христианства все это получает необходимое выражение средствами совершенно новой для Руси культуры, изменившей все мировоззрение людей.

Непрестанные и разрушительные междоусобные распри — основная примета последнего периода истории Киевской Руси. Возрастающая угроза вторжения кочевников и экономический застой приближают дело к развязке. Некоторые историки пытаются доказать, что все эти несчастья были налицо уже вскоре после смерти Ярослава в 1054 г. Другие усматривают начало конца лишь в событиях, последовавших за периодом правления последних великих киевских князей, обладавших реальной властью,— Володимира Мономаха (1113—1125) и сына его Мстислава (1125—1132). Во всяком случае, к 1169 г., когда суздальский князь Андрей Боголюбский захватил и разрушил Киев, а потом вернулся домой вместо того, чтобы любой ценой удержать древнюю столицу, становится ясно, что ее политико-экономическое значение упало почти до нуля. Окончательное разрушение Киева монголами в 1240 г. поставило трагическую точку в киевском периоде истории Украины.

 

Так чем же все-таки была Киевская Русь, если говорить о формах ее политической организации?

Проще сказать, чем она не была.

Она не была государством в современном смысле этого слова. Рассматривать ее как таковое значило бы приписывать ей гораздо более высокую степень политической организации, чем она имела на самом деле. Не было на Руси ни централизованного управления, ни всеохватывающей и специализированной бюрократической системы.

Сбор дани — вот это было всегда: незыблемая, единственно постоянная и надежная «обратная связь» правителя с управляемым им народом — городским, а особенно деревенским. И, конечно, не о народе и не о государстве думали князья, занимаясь высокой политикой: в основе ее чаще всего лежали их личные интересы, в крайнем случае — интересы династии. Взаимные права и обязанности членов общества были настолько неопределенными, рыхлыми, что при возникновении каких-либо внутриполитических проблем не оставалось другого выхода, как только прибегнуть к грубой силе.

И тем не менее уровень общественно-политической и экономической организованности всей жизни в Украине постепенно возрастал, и в течение киевского периода своей истории она достигла высокого уровня культуры. Понять, как ей это удалось,— задача данной главы.

 

Политическое устройство

Племя было главной политической единицей у восточных славян до прихода варягов. То немногое, что мы знаем о племенной системе, позволяет думать, что главы семейных кланов и племен обладали всей возможной полнотой власти, хоть и не могли использовать ее иначе, чем в строгом соответствии с обычаем и традицией. Встречаясь на совете старейшин, те же самые патриархи находили решения важных, общезначимых вопросов. Таким образом, одни и те же люди задавали тон и на низших уровнях общественной организации, т. е. на уровне общины (мира, задруги), и на самых высоких — вплоть до таких известных нам племенных союзов, как союзы полян, северян и древлян.

На опушке леса или на вершине холма закладывался главный племенной «град», обнесенный частоколом. Их было много, и в них постепенно сосредоточивалась местная политическая власть. Каждое племя селилось вокруг такого центра.

Племенную систему восточных славян варяги использовали в своих целях. Цели эти нам известны — война и торговля, торговля и война. В жизнь местных племен требовалось внести элементы единства и порядка — ровно настолько, насколько это было необходимо для успешной деятельности тех «коммерческих предприятий», где «держателями контрольного пакета акций» были члены династии Рюриковичей. Впрочем, значительную долю добычи им приходилось отдавать своим дружинам, от которых они сильно зависели. Следовало постоянно помнить о дружине, заботиться о ней, удовлетворять ее прихоти — а то, гляди, сбежит к сопернику... Варяжские князья со своими дружинами селились в городах, расположенных на главных торговых путях. По мере того как варяги подчиняли себе окрестные племена, росло политическое значение каждого из этих городов. Главным городом стал Киев.

Однако далеко не всем киевским князьям удавалось сосредоточивать всю власть в своих руках, а только самым честолюбивым, одаренным и безжалостным. Это они, захватывая киевский престол, заставляли всех остальных членов династии признавать свои исключительные права. Подобные периоды сильной власти вроде бы смиряли центробежные поползновения и сплачивали подданных. Так продолжалось вплоть до середины XI в.

Затем Ярослав Мудрый реформировал систему престолонаследования, и вслед за этой реформой началась децентрализация страны. Теоретически каждый член династии мог теперь претендовать на свою долю власти и владений. В конце концов киевский князь стал не более чем титулованным главой связанного династическим родством, но раздираемого постоянными распрями аморфного конгломерата удельных княжеств.

Таково в общих чертах политическое развитие Киевской Руси. Каковы же были механизмы, позволявшие осуществлять власть практически? Какими силами она осуществлялась?

Прежде всего — силами самого князя и его дружины, совета бояр (думы) и собрания горожан (веча). Таким образом, в политическом устройстве Киевской Руси в той или иной степени проявлялись монархические, аристократические и демократические тенденции.

Князь властвовал над своими подданными, те окружали его почетом и уважением — само собой подразумевалось, что взамен они получат от князя защиту, порядок, справедливость. Но как защитник подданных и гроза врагов князь ровно ничего не стоил без своей дружины. Ну а уж если вражеская угроза была слишком велика, собиралось на подмогу ополчение горожан, а то и объявлялась всеобщая мобилизация. Обычно же княжеское войско не превышало 2—3 тыс. человек.

Управлением киевским княжеством (как и другими такими же догосударственными структурами) занимались и столь важные лица, как княжеский дворецкий, эконом и им подобные: князья не утруждали себя мыслями о том, где кончается их личное хозяйство и начинается «общественное». В удаленные города и веси князья назначали посадников — обычно из числа членов своей семьи. Тысяцкие местного ополчения исполняли волю князя на местах. Правосудие вершил сам князь и его чиновники сообразно «Русской Правде» Ярослава Мудрого. Все это достаточно ясно свидетельствует о том, что княжеская власть была, бесспорно, важнейшим фактором управления. А то, что она должна была соединять в себе военные, судебные и административные функции, также говорит о том, насколько вся эта система управления была еще примитивна и неразвита.

Если в военных делах князь всецело зависел от дружины, то для того чтобы содержать и ее, и все прочие институты власти, князю требовалась дань. Со временем процесс ее сбора усовершенствовался настолько, что возникла уже более развитая система налогообложения — от каждого отдельного хозяйства (от «дыма» или от «сохи»). Среди прочих источников княжеского благосостояния отметим торговые пошлины, судебные сборы и штрафы. Кстати, последним киевское законодательство явно отдавало предпочтение перед всеми иными возможными карами за преступные деяния. Так что не будем сбрасывать со счета и эту немаловажную статью дохода.

В некоторой степени князь нуждался и в боярской думе, в особенности когда требовались совет и поддержка. Поначалу это и был совещательный орган, состоящий из старших дружинников. Многие из них происходили из варяжской знати или были потомками славянских племенных вождей. Впоследствии места в думе получили и церковные иерархи. Однако существование думы вовсе не означало, что князь обязан с ней советоваться, да и вообще ее функции так до конца и не определились. И все-таки дума, фактически представлявшая всю боярскую знать, была, по-видимому, достаточно влиятельна, чтобы лишать князя поддержки в некоторых его начинаниях. Так что приходилось считаться и с думой.

Наконец, демократия в Киеве была представлена в лице городского веча. Оно, впрочем, возникло еще до появления в Киеве князей, ибо ведет свое происхождение, по-видимому, от племенных сходов восточных славян. Князь созывал вече в тех случаях, когда ему требовалось узнать мнение горожан, или сами они собирались на вече, если хотели высказать свое мнение князю. На вечах обсуждались вопросы войн и мирных договоров, престолонаследования, назначения чиновников, организации войска. Но вече могло лишь критиковать или приветствовать политику князя — собственной политической или законодательной властью оно не обладало. Хотя одно формальное право за ним все же признавалось — право заключать договор («ряд») с каждым новым князем, вступающим на престол. Тем самым вече как бы официально признавало власть князя, а взамен тот обещал не преступать традиционных пределов своей власти.

Участвовать в вечах имели право все главы семейств. Однако тон на них задавала купеческая элита, так что зачастую вече превращалось в место сведения счетов между враждующими городскими партиями.

 

Общественный уклад

Киевская Русь занимала огромную территорию — около 800 тыс. кв. км (лишь половина ее укладывается в границы современной Украины). В определении численности населения историки сильно расходятся друг с другом, называя цифры от 3 до 12 млн. В любом случае это было крупнейшее политическое образование во всей средневековой Европе. Тем более впечатляющими следует признать те изменения, которые Киевская Русь претерпела за свою не столь уж долгую историю.

В ІХ в. земледельческая община у восточных славян еще только начинает распадаться на простых общинников и племенную знать. В целом же восточные славяне в это время еще достаточно однородны как в этническом, так и в социальном отношении.

Но вот на восточнославянском небосклоне взошла политическая звезда Киева. Быстро расширяя свои пределы, новое политическое образование втягивает в орбиту славянского мира воинов-варягов, охотников-финнов, греческих ремесленников, турецких наемников, еврейских торговцев, армянских купцов. С развитием городов в них появляются собственные купцы и ремесленники, ни в чем не уступающие пришлым. Наконец, совершенно новый слой — духовенство — возникает с принятием христианства. Одним словом, население Киевской Руси, весь ее этнически пестрый и социально неоднородный люд становится соучастником и творцом общемировой культуры.

Между тем в обществе возникает своя иерархия. На вершине ее — правящая династия, Рюриковичи, число которых все более увеличивалось. Дальше — воины князя, дружинники, старшие и младшие, да еще местная провинциальная знать. Все они составляли слой бояр, или «мужей». При этом большинство варяжской знати со временем славянизировалось: мы видим это по тому, как легко скандинавские по происхождению имена — Хелги, Хелга, Ингвар, Валдемар — обретают убедительные славянские эквиваленты: Олег, Ольга, Игорь, Володимир... И постепенно этот древнейший клан воинов-купцов превращается в слой крупных землевладельцев. Тому в немалой степени способствовали объективные трудности, налагавшие ограничения на торговую деятельность: начиная с непрекращающихся набегов кочевников на торговые пути и заканчивая упадком важнейшего торгового партнера, Константинополя, к концу XII в. А вот земли как бы сами шли в руки. В громадных владениях киевского князя было вдоволь пахотной земли — чтоб и дружине раздать, и себя не обидеть. Это в тесноте Западной Европы землевладение мелких феодалов строго увязывалось с их службой суверену: не служишь — лишаешься всех своих угодий. Бояре же на Руси получали свои вотчины в вечное наследственное пользование и сохраняли их даже в том случае, когда от одного князя переходили на службу к другому. Многие бояре жили в городах и не вмешивались в дела крестьян на своих землях, требуя себе лишь определенную часть крестьянского урожая для свободной продажи. Таким образом, от западноевропейских феодалов бояре Киевской Руси отличались своей подвижностью, городской ориентацией, развитыми торговыми интересами.

Ниже бояр на иерархической лестнице стояла купеческая знать. В отличие от «мужей» это были просто «люди» — так сказать, средний класс. Знатные купцы торговали с заморскими странами, женились на боярышнях и задавали тон в городских делах. Современных им западноевропейских бюргеров они превосходили и числом, и влиянием. Таково было положение киевских купцов даже в XII в., когда упадок торговли приводил к постепенному уменьшению их роли и реального политического значения.

Менее богатых и влиятельных горожан называли «младшими людьми». К их числу принадлежали мелкие торговцы, лавочники или такие высокопрофессиональные ремесленники, как оружейники, каменщики, гончары, ювелиры, сгруппированные в ремесленные корпорации (цехи). Наконец, на самой нижней ступени стояла городская «чернь» — люди без собственности, нанимавшиеся на «черную» работу.

И все же большинство населения проживало отнюдь не в городах, и состояло оно из «смердов», т. е. крестьян. Но о них мы не знаем почти ничего: летописцы не считали крестьянство достойным упоминания и все свое внимание сосредоточивали на жизни высших классов. Между тем позднейшие историки единодушно отмечают относительную независимость крестьян киевского периода. Зато лихолетье XII—XIII вв. легло тяжким бременем прежде всего на крестьянство. Именно к этому времени относятся признаки растущего закабаления крестьян феодалами, формы которого становятся все более жестокими и разнообразными.

Свободный крестьянин мог обращаться в суд, переходить на новое место жительства, передавать землю по наследству, но только сыновьям. Если же у него были одни дочери, князь мог претендовать на его землю. К обязанностям смерда относились регулярная выплата дани и отбывание воинской повинности: во время войны крестьяне использовались на вспомогательных работах.

Наконец, в нашем распоряжении есть самый точный индикатор правового положения различных слоев общества на Руси — тариф предусмотренных «Русской Правдой» штрафов за убийство. Так вот, убийца купца или младшего дружинника должен был заплатить 40 гривен, убийца старшего дружинника — уже 80, жизнь же смерда оценивалась в пять гривен...

Так же легко, как жизнь, можно было потерять свободу. Достаточно сказать, что деньги в долг давались под 25— 50 %, и далеко не каждый мог их потом отдать. Если крестьянин или представитель иного социального слоя попадал в долговую кабалу или просто заранее соглашался отработать определенное время на кредитора взамен денежной компенсации, он заключал с ним договор и на этот период полностью поступал в его распоряжение. Такие лишь на время закабаленные работники назывались закупами. А те, кто окончательно и бесповоротно попадал в рабство, именовались холопами. Рабы, или холопы, составляли подножье общественной пирамиды. На основании того уже известного нам факта, что работорговля на Руси не только процветала, но и была главной статьей торгового обмена между Киевом и Константинополем, нетрудно заключить, что рабство было обычным явлением, особенно до принятия христианства. Множество рабов использовалось на работах в княжеских угодьях. Ряды рабов постоянно пополнялись за счет военнопленных, детей рабов, а также тех закупов, которые пытались укрыться от исполнения повинности, и им подобных бедолаг. Впрочем, за деньги можно было не только потерять, но и купить свободу, заплатив положенное хозяину. Наконец, хозяин мог даровать свободу рабу — за верную службу.

Особую и весьма многочисленную социальную группу составляли служители церкви и все, кто жил церковным подаянием. Приходские священники и дьяконы с семьями, монахи и монахини находились под исключительной юрисдикцией церкви. Кроме того, под защитой церкви были изгои. Поначалу это слово относилось лишь к князьям, по тем или иным причинам утратившим права на свои вотчины. Но затем изгоями стали называть всех, кто почему-либо выходил из рамок своей среды. В числе изгоев мог оказаться и только что освобожденный раб (а освобождение рабов церковь всемерно поощряла, считая делом богоугодным), и обанкротившийся купец, и сын священника, по неграмотности не допущенный к сану.

Историки долго бились над вопросом о том, насколько Киевская Русь по своему общественному укладу была подобна средневековой Западной Европе. В самом ли деле феодализм западноевропейского типа везде и всюду предшествовал эре промышленного переворота? Для советских историков здесь двух мнений быть не могло: разумеется, Киевская Русь была обществом феодальным. Однако и некоторые видные ученые-немарксисты придерживались этой же точки зрения. Среди них назовем, например, Николая Павлова-Сильванского, который обращал особое внимание на факт распада Киевской Руси в XII в. на малые княжества и на то, что в экономике каждого из них сельское хозяйство начинало играть явно преобладающую роль.

Однако большинство современных историков с этой теорией не согласны. Во-первых, говорят они, феодализму свойственна вассальная зависимость, а таковой в Киевской Руси фактически не существовало: слишком мала была власть князей над боярами. И, во-вторых, огромная роль торговли и городов, а также наличие в основном незакабаленного крестьянства — все это факты, свидетельствующие о том, что ситуация в восточной части Европы коренным образом отличалась от той, что сложилась на западе. Вот почему западные историки предпочитают не втискивать Киевскую Русь в рамки феодализма, а рассматривать как в своем роде единственную и неповторимую общественную систему.

 

Хозяйственная деятельность

Не то пираты, не то купцы, словом, отчаянные люди — такими предстают варяги в древнейших из доступных нам источников по истории Киевской Руси. В VIII—IX вв. они двинулись к Волге и по ней достигли Каспия, установив там контакты с купцами мусульманского мира. А когда центр торговли переместился на юг, в Константинополь, через Киев был проложен знаменитый путь «из варяг в греки», который и стал главной торговой магистралью.

Так внешняя торговля стала тем фундаментом, на котором была построена вся экономическая система Киевской Руси.

Не случайно поэтому первым международным договором Киевской Руси стал торговый пакт, заключенный Олегом с Византией в 911 г. Он обеспечивал небывало выгодные условия в Константинополе всем купцам, прибывавшим с Руси.

Но в XII—XIII вв. этот фундамент экономического благополучия Руси зашатался под ударами крестоносцев по Константинополю, кочевников — по днепровскому торговому пути. В это время растущее значение для Киева приобретают торговые связи с Западом — прежде всего через Краков — Прагу — Регенсбург.

В противоположность средневековому Западу, где земельная аристократия уклонялась от участия в торговле, в Киевской Руси ею активно занимались не только боярская знать, но и сами князья. Самые первые из них большую часть своего времени посвящали сбору дани со своих далеко расположенных владений. Затем эта дань доставлялась в Киев, откуда каждый год снаряжалась огромная флотилия в Константинополь. По реке и по морю везли рабов, сплавляли «сырые» продукты — меха, лен, мед, воск, и все это обменивалось на предметы роскоши.

Но даже со временем, когда князья и бояре стали более оседлыми и прибрали к рукам огромные просторы земли, значительная часть продукции их хозяйств предназначалась на экспорт. А уж многочисленное купеческое сословие, имевшее своих представителей во всех городах Руси, должно было позаботиться о том, чтобы обеспечить благоприятные возможности для сбыта этой продукции на мировом рынке. Взамен купцы на Руси — те самые богатые и могущественные, что торговали за рубежом,— пользовались практически теми же юридическими и политическими правами, что и бояре. Впрочем, огромное большинство купеческого сословия составляли мелкие лавочники и торговцы. Их дела ограничивались внутренним рынком. К тому же часто они были кругом в долгу у тех, кто побогаче, и попадали к ним в кабалу.

По оценкам современных ученых, в городах жило 13— 15 % населения Руси. А по летописным свидетельствам, в стране насчитывалось около 240 городов и поселков. Но из них примерно 150 были скорее всего просто укрепленными поселениями, где «горожане» вели вполне крестьянский образ жизни. Среди оставшихся 90 более или менее значительных городов крупнейшим несомненно был Киев. Перед монголотатарским нашествием он насчитывал примерно 35—40 тыс. жителей (Лондон достигнет такого количества населения лишь век спустя). Скажем для сравнения, что такие важные центры, как Чернигов, Переяслав, Володимир-Волынский, Львов и Галич, насчитывали не более чем по 4—5 тыс. жителей. В городах быстро развивались ремесла, и большую часть населения составляли именно ремесленники и мелкие торговцы. Так, в Киеве было представлено от 40 до 60 видов ремесел. Самыми важными и нужными ремесленниками были плотники, кузнецы, гончары и кожемяки.

Справедливости ради следует отметить, что не все историки разделяют мнение о преимущественно торговом характере экономики Киевской Руси. Такие выдающиеся украинские ученые, как М. Грушевский, Д. Багалий и Я. Пастернак, фундаментом киевской экономической системы считали сельское хозяйство. Этой же точки зрения придерживались и ведущие советские специалисты по данному периоду. Они считали маловероятным, что славяне, которые испокон веку были земледельцами, в киевскую эпоху так резко изменили свой образ жизни. О сельскохозяйственной деятельности часто упоминают киевские летописи, на нее же ориентированы древнеславянские мифы и календарь, важность ее убедительно засвидетельствована находками археологов.

Так, недавние раскопки показали, что уже в X в. в Украине использовался железный лемех, а земли, как и в Западной Европе, засевались по относительно прогрессивной двух- или трехпольной системе (т. е. от половины до трети пахотной земли оставляли под «паром»). Что же сеяли на Руси? Прежде всего рожь и пшеницу, ячмень и овес. Крестьяне держали скотину, от которой не только кормились молоком и мясом, но и обувались-одевались; в дело шла и кожа. Разводили лошадей, свиней, овец, гусей, кур, голубей. Использование волов способствовало расширению масштабов земледелия. И хотя у каждого крестьянина в его личном хозяйстве была уже вся необходимая утварь для обработки земли в одиночку, земледельцы на Руси часто объединялись в общины и помогали друг другу. Община состояла из кровных родичей нескольких поколений с патриархом во главе. Позднее возникали и соседские общины, члены которых не были связаны кровным родством.

И все же, если экономика Руси была преимущественно земледельческой, то чем можно объяснить невиданный расцвет больших торговых городов? Многие советские историки разделяли в этом вопросе точку зрения Михаила Тихомирова: развитие и усложнение сельскохозяйственного производства способствовало появлению самых различных ремесел. А в местах скопления ремесленников возникали города. Впрочем, Тихомиров признает, что коль скоро города возникали, торговля начинала играть существенную роль в их дальнейшем развитии,— но прежде всего торговля между городом и деревней, а не внешнеторговые операции, которые, по его мнению, не имели столь уж большого значения.

Следует признать, что у сторонников обеих гипотез — и «сельскохозяйственной», и «торговой» — есть в запасе достаточно убедительные аргументы. Поэтому современные историки и в этом вопросе склоняются к компромиссному решению. Очевидно, нам придется согласиться с тем, что князь, его дружина и богатейшие купцы активно занимались самой оживленной и прибыльной торговлей — особенно до XII в. А также с тем, что огромное большинство людей на Руси трудом и потом добывало хлеб насущный, обрабатывая свои поля.

 

Культура Киевской Руси

Любая дискуссия о культуре средневекового общества в основном и прежде всего должна вестись вокруг его религиозных верований и церковных учреждений. В истории Киевской Руси мы имеем дело с двумя религиозными, а стало быть и культурными, эпохами.

До 988 г. средством удовлетворения духовных потребностей восточных славян было язычество — обожествление сил природы, поклонение духам предков. Перун, бог грома и молнии, считался высшим божеством языческого пантеона. В языческой мифологии древних скандинавов ему соответствует бог Тор, мифы о котором, впрочем, не дошли до нас во всех тех подробностях, в каких дошли поверья, связанные с Перуном. Затем идут Дажбог и Сварог — боги воздуха и солнца, дарители земных благ. Как у всех земледельческих народов, распространенным был и культ бога и богини плодородия — Рода и Рожаницы. Кроме того, почитались мириады духов рек, лесов и предков. Почитание выражалось в частом жертвоприношении: жертвами служили животные, а иногда и люди.

Восточные славяне не возводили своим языческим божествам величественных храмов. Не было у них и хорошо организованной, разветвленной иерархии языческих жрецов. Все это, кстати, помогает понять, почему сопротивление язычников-славян принятию христианства было относительно слабым. И все же верованья предков не исчезли полностью с приходом новой религии. Развивался религиозный дуализм (двоеверие): в течение многих веков обряды христианства как бы накладывались на языческие обычаи (такие, например, как празднование прихода весны).

С принятием христианства Киевская Русь приобщилась к новой высокоразвитой и высокоорганизованной религии. В 1037 г. в Киеве была учреждена митрополичья епархия и прибыл первый митрополит из Константинополя. По происхождению он был грек — за всю историю Киевской Руси лишь дважды на этот пост назначались не греки. Киевская митрополия поначалу включала в себя лишь восемь епископатов, однако постепенно их количество удваивается. 10 из этих 16 епископств находились на территории современной Украины. Многие епископы также были византийцами. Они прибывали на Русь в сопровождении пышной свиты. Тут были их писари и помощники, мастера-ремесленники. Таким образом епископаты превращались в центры распространения византийской культуры.

Духовенство делилось на две категории — «белое» и «черное». К первой принадлежали приходские священники. Они не давали обета безбрачия и, выбрав себе жену (тоже, как правило, из духовного сословия), становились главами семейств. Вторая категория — монахи. Высокие духовные иерархи могли избираться только из монашеской среды. Монахи жили замкнуто, уединенно, избегая мирских зол и соблазнов. Монастыри были центрами христианской святости и поучения. К началу XIII в. на Руси насчитывалось около 50 монастырей. В одном только Киеве их было 17.

Церковь оказывала огромное влияние на культуру Киевской Руси. Что касается искусств, здесь достаточно будет одного примера — сооружения знаменитой Святой Софии Киевской.

Собор был построен в 1037 г. при Ярославе Мудром греческими мастерами по образцу Софийского храма в Константинополе. Он имел пять апсид, пять нефов и 13 куполов. Мраморные и алебастровые колонны поддерживали богато украшенный интерьер. Величественная красота каменной обители христианского Бога должна была особенно потрясать киевлян, привыкших к скромным деревянным строениям. Византийская церковь всегда славилась тонким пониманием воздействия искусства на человеческие чувства — часто более точного и сильного, чем воздействие теологии на разум. Вот почему церковь всегда поддерживала искусства и ремесла. С мозаики и фресок Софии Киевской люди смотрят на нас как живые — такова сила мастерства их создателей, сила их православной веры.

Богатые возможности выразить и передать свою веру средствами искусства предоставляла иконопись. Иконы — религиозные образы и сюжеты — писались на специально обработанных досках. Из храмов иконы приносились в дома верующих и становились бесценной семейной реликвией.

Поначалу все формы и жанры церковного искусства развивались под сильным влиянием византийских образцов. Но со временем мастера Киевской Руси научились, отвечая требованиям жанра, включать в каждое произведение и свои местные мотивы. Так возникал своеобразный стиль древнерусского искусства. Впрочем, не только в выборе тем и сюжетов, но и в выборе видов искусства художник на Руси полностью зависел от церковных предписаний. Так, в православных храмах (в отличие от католических) запрещалось ставить статуи— потому-то такой вид искусства, как скульптура, не получил в Киевской Руси широкого развития.

Однако православие открыло человеку Древней Руси самые разнообразные возможности и способы не только эмоционального, но и интеллектуального самовыражения. Оно принесло на Русь письменность, литературу. Святые Кирилл и Мефодий, проповедовавшие славянам христианство, изобрели славянский алфавит, который вскоре после 988 г. получил распространение и на Руси. Римская церковь допускала богослужение только на латыни, Константинополь же терпимо относился к языкам народов, обращенных им в христианство. Славянам разрешалось в церковной службе и во всех делах и обычаях веры пользоваться общепонятным для них языком — церковнославянским (этот литературный язык был создан на основе одного из южнославянских диалектов). Постепенно церковнославянский язык становится средством не только религиозной, но и все более богатой и разнообразной светской литературы.

Но, как и следовало ожидать, большая часть ранних образцов письменности киевского периода так или иначе связана с религией. Здесь преобладают отрывки из Ветхого и Нового Заветов, акафисты, проповеди, жития святых. Среди наиболее выдающихся памятников древней письменности следует назвать «Киево-Печерский патерик» (жития святых, собранные киевскими монахами), проповеди и гимны св. Кирилла Туровского и писания киевского митрополита середины XI в. Илариона,— быть может, самого выдающегося мыслителя Киевской Руси. В знаменитом «Слове о Законе и Благодати», произнесенном Иларионом в память Володимира Святого и в присутствии Ярослава Мудрого в 1050 г., искусно и вдохновенно восславлена христианская вера. При этом автор «Слова» обнаруживает превосходное владение самыми изощренными приемами византийской риторики и, разумеется, прекрасное знакомство с библейскими текстами и тонкое их понимание. Он отдает дань уважения византийской культуре, но в нем нет рабского грекофильства. Он даже сознательно приуменьшает роль Византии в христианизации Руси: для него Русь важна и славна сама по себе, а заслуга ее крещения целиком и полностью принадлежит Володимиру.

И все же греческое влияние явственно сказывается во всех религиозных памятниках Киевской Руси. А вот в летописях оно не столь очевидно, хотя большая часть их тоже писана в монастырях и насквозь пронизана православным мироощущением. Все это не мешает летописцам стремиться к точному воспроизведению исторической действительности, по возможности не упуская деталей. Их равно интересуют и сами исторические события, как то соперничество князей или битвы с кочевниками, и такие подробности, которые в иное время, быть может, сочли бы мелкими и незначительными. Важнейшая из дошедших до нас летописей известна под названием «Повесть временных лет». Ее составителями считаются два киевских монаха, Нестор и Сильвестр, а окончательный текст датируется 1113—1116 годами.

Среди авторов литературных произведений Киевской Руси изредка встречаются и представители светской элиты. Так, постоянная занятость политикой не помешала князю Володимиру Мономаху стать автором мудрого и трогательного «Поучения». Полагают, что при дворе киевского князя в 1185—1187 гг. было создано и знаменитое «Слово о полку Игореве». В этом произведении, исполненном чисто литературных достоинств (ритм, яркая образность, богатый язык, на удивление личное восприятие природы), неизвестный автор рассказывает историю неудачного похода на кочевников одного из младших князей, призывая всех правителей на Руси прекратить взаимные распри и объединиться для общего блага.

Но каких бы высот ни достигала письменность, для неграмотного большинства жителей Киевской Руси она оставалась недоступной. Свой опыт и творческие находки они передавали из уст в уста, из поколенья в поколенье, используя для этого разнообразные жанры фольклора — песни, пословицы, загадки, сказки.

Среди фольклорных жанров киевского периода особенно выделяется устный эпос — былины. Их излюбленные герои имеют, впрочем, мало общего с историческими прототипами, всецело принадлежа мифологическому сознанию. В центре — мифический князь Володимир-Красное-Солнышко и его дружина; весельчак Илья Муромец, крестьянский сын; смекалистый Алеша-Попович; самоотверженный и верный Добрыня Никитич, боярский сын. В общем все это весьма напоминает короля Артура и его рыцарей Круглого Стола.

Время от времени восточнославянские палладины оставляют князя-суверена на произвол судьбы, отправляясь «на волюшку погулять, с разной нечистью силою помериться». Тут на сцену выступают их постоянные соперники — образы, в которых народное сознание мифологизировало свои исторические страхи, постоянные угрозы шаткому миру и благополучию, идущие в основном со стороны Степи. Это могли быть половцы — и половецкий Тугорхан легко превращался в змея Тугарина. Это могли быть хазары, исповедовавшие иудаизм,— память о них сохранил былинный образ Жидовина. Былины исполнены тайн и колдовства, а христианские ценности густо переплетаются в них с пережитками языческого прошлого.

Относительно того, насколько были распространены на Руси признаки, так сказать, формального образования, мнения историков опять-таки разделились. Впрочем, высокий образовательный ценз киевской элиты ни у кого не вызывает сомнения. В летописи сообщается, что уже в 988 г. Володимир велел всех боярских детей отдавать в обучение. Его сын Ярослав устроил в Новгороде школу для 300 мальчиков, происходивших из знатных семей. А в Киеве при Ярославе настоящим центром образования и культуры стала Св. София. С 1037 г. в помещении собора находились школа и библиотека. Имелась библиотека и в Киево-Печерской лавре, и многие ее монахи славились своей ученостью (тогда это означало прежде всего превосходное знание и понимание религиозных текстов).

Да и сами князья почитали «ученье книжное». Общеизвестна любовь к книгам Ярослава Мудрого. Сын его Всеволод знал пять языков, дочь Анна — владела грамотой, что для женщин той эпохи было просто в диковинку. Когда она стала королевой Франции, ей было чем блеснуть пред дамами своего двора.

Ну а низы? С ними сложнее. Школьная азбука на бересте, найденная при раскопках в Новгороде, или надписи на стенах Софии Киевской некоторым историкам представляются неоспоримыми свидетельствами доступности образования в Киевской Руси. Однако большинство специалистов более сдержанно оценивают успехи тогдашнего просвещения. Они полагают, что образование вообще и основательное знакомство с византийско-христианской культурой в частности оставались привилегией светской и духовной элиты, а для простых людей были, как правило, недосягаемы.

* * *

Киевскую Русь и украинские, и русские историки рассматривают как неотъемлемую часть истории своих народов. Разумеется, тут не обошлось без дебатов на тему о том, кто имеет больше прав на это наследие.

В XIX в. русские историки, и особенно последователи так называемой юридической школы, вершиной исторического прогресса считали создание государства. Они заявляли, что поскольку россияне — единственный из восточнославянских народов, создавший государство современного типа, то и главная нить исторического развития именно от этого государства должна быть протянута в прошлое — через Московскую Русь к Киевской, т. е. к древнейшей государственности восточных славян. Соответственно украинцы и белорусы, не создавшие собственного государства, официальными наследниками Киевской Руси считаться не могут. А такой влиятельный историк, как Михаил Погодин, пошел еще дальше, утверждая не только государственную, но и этническую преемственность России по отношению к Киевской Руси. Согласно выдвинутой им гипотезе, после разрушения Киева монголо-татарами в 1240 г. уцелевшая часть жителей подалась на север, в сердце матушки-России. И этой многократно с тех пор опровергнутой теории до сих пор придерживаются целый ряд историков как в России, так и за ее пределами.

Но в XIX в. растет национальное самосознание и в Украине. Отсюда неизбежное недовольство тем, что русские присвоили себе «киевскую славу». Наконец, в 1906 г. самый выдающийся украинский историк, Михайло Грушевский, выступил с хорошо аргументированной критикой традиционной схемы «истории государства Российского».

В отличие от русских «государственников» Грушевский был «народником» и усомнился именно в том, что для его оппонентов не подлежало никакому сомнению: в праве сводить все богатство исторического процесса к прогрессу государств.

Но разве не важнее для истории народ? Народ, связанный этническим родством, живущий на земле своих предков, из поколения в поколение накапливающий свой национальный опыт,— он-то и является стержнем истории... Грушевский предположил, а затем (уже в наше время) целым рядом археологических и антропологических исследований было подтверждено, что от антов VI в. до украинцев ХХ-го основной этнический тип населения мало изменился на большей части территории Украины. Что до опустошений и миграций монгольского периода, то, по мнению Грушевского, они не были столь велики, как полагали русские историки XIX в. Если какая-то часть населения и покидала обжитые места в Центральной Украине, то она же и возвращалась обратно, лишь только обстановка на родной земле становилась чуть спокойнее. В общем, по Грушевскому, который вдобавок, как мы помним, был последовательным антинорманистом, современные украинцы — самые прямые и непосредственные потомки полян, сыгравших решающую роль в становлении Киева. Стало быть, «киевская слава» лежит в сфере исторического самосознания украинского народа.

Грушевский также полагал, что приписывать киевскому периоду центральное место в истории России значило бы не только приуменьшать самобытный вклад поляно-украинцев, но и обременять прошлое русского народа, так сказать, бесплатным приложением, мешающим поиску собственных корней. Уж если на то пошло, и у киевской «государственности» были куда более прямые наследники, чем Ростов, Суздаль, Владимир, Тверь и Москва. Куда более важную и значительную часть киевского наследия сохранили Галицко-Волынское княжество и за ним — Великое княжество Литовское с его сильными украинскими и белорусскими элементами. Каково же, по Грушевскому, отношение истории России к истории Киевской Руси? Точно такое же, каково отношение истории Франции к истории Римской империи. Как Галлия — бывшая провинция Рима — обязана ему многими элементами своего последующего общественно-политического уклада, законодательства и культуры, так же точно многим обязана Киеву Москва. Но второй акт той исторической драмы, начало которой было положено в Киеве, разворачивался вовсе не в Москве. Московский период не был продолжением киевского. И хоть Москва многое позаимствовала у Киева, настоящее объяснение ее истории, по мнению Грушевского, следует искать путем внимательного изучения географических, политических и этнических условий Северо-Восточного региона.

Возможен ли компромисс между двумя крайними точками зрения, высказанными «в деле о спорном наследстве» обеими претендующими на него сторонами в XIX — начале XX в.? На первый взгляд, такой компромисс был найден в официальной советской историографии. Как доказывали советские историки, создателями Киева в равной мере должны считаться предки всех трех восточнославянских народов (украинцев, русских, белорусов) — население Киевской Руси, так называемый древнерусский народ. При этом постоянно подчеркивались однородность населения и единообразие культуры, языка, обычаев и политико-экономических условий на всей территории Киевской Руси. А естественные сомнения в отсутствии на протяжении всего этого громадного пространства каких-либо региональных особенностей и отличий числились по разряду «буржуазного национализма». Складывалось впечатление, что трогательное единство «древнерусского народа» есть не что иное, как проекция в прошлое «новой исторической общности — советского народа».

Как бы то ни было, официальная теория советских историков постепенно вытеснила некогда общепринятую точку зрения официальных русских историков XIX в.— на нынешний взгляд безосновательную хотя бы уже потому, что Киев пал задолго до формирования всех трех современных наций. Которой же из них, в самом деле, принадлежит его древняя история? Быть может, подобно истории Древнего Рима, она принадлежит... истории? Вопрос риторический. Но вот отнюдь не риторические вопросы, на которые советская историография за все годы своего существования так и не смогла дать внятных ответов. Почему на базе восточнославянских племен возникли именно три нации — не больше и не меньше? И какова все-таки роль в этом процессе их прошлого — эпохи Киевской Руси? Не принимать же всерьез ответы о нашествии монголо-татар и об отделении будущих украинского и белорусского народов от будущего русского в литовско-польском государстве? Кстати, эти ответы находятся в вопиющем противоречии и с марксистским пониманием истории, которого во всех иных случаях советские ученые строго придерживались, всегда подчеркивая, что нации развиваются под влиянием прежде всего внутренних социально-экономических факторов. А тут все выходит наоборот: мол, если бы не монголо-татары и литовцы (т. е. факторы явно внешние), не развиться бы трем нациям из «древнерусской народности»...

Короче говоря, все эти «споры о наследстве» доказывают лишь одно — а именно то, насколько трудно отделимы чисто научные проблемы от политических и идеологических, когда речь заходит об истории Киевской Руси.

 

Распад огромных, наскоро сбитых политических образований вроде Киевской Руси — типичное явление истории средних веков. Так, на Западе расцвету Киева предшествовало довольно короткое существование империи Каролингов, созданной Карлом Великим. А владения монголо-татар на Востоке, начинаясь на берегах Тихого океана, постепенно дотянулись аж до Карпат, вобрав в себя и руины того, что прежде называлось Киевской Русью. Но лишь несколько поколений успели сменить друг друга после падения Киева, как пала и Золотая Орда.

Крушение всех средневековых империй было вполне закономерным. Присмотревшись внимательно к внутреннему состоянию каждой из них, мы увидим: при огромных расстояниях — слаборазвитые коммуникации; при отсутствии реального политического единства — четкое понимание местных и частных интересов, превалирование «местного патриотизма».

Все эти соображения, однако, нисколько не успокаивают историков Киевской Руси. Они — как зрители, пришедшие посмотреть грандиозный спектакль. В прологе создатели «Киевской империи» обещали им широкий размах, сулили светлые перспективы, разворачивали впечатляющие прожекты — и что же? Все свелось на деле к мелким интригам и незадачливым авантюрам враждующих между собой князьков. И вот — неизбежный финал. Подавленная публика в недоумении расходится по домам. Ее не удовлетворяют даже великолепные создания культуры — живые свидетельства великой эпохи, сотворенные на удивление потомкам в древней столице, вобравшей в себя таланты не только своей, но и сопредельных стран. Столица, говорят историки, и в этом ненамного превзошла провинцию, где тоже были свои художники и мыслители, но, разбросанные и невостребованные, они не могли создать ничего подобного... В общем, как ни старалась Русь угодить историкам, ей это так и не удалось.

Но что хуже всего — от грандиозных планов создателей некогда мощного политического и торгового «предприятия» постепенно отказываются и те, кому оно досталось в наследство. В большинстве удельных княжеств боярская знать — эти прямые потомки и гипотетические продолжатели славных дел отчаянных варягов — мельчает душой, теряет вкус к ставшей теперь уже не только опасной, но и бессмысленной поэзии дальних торговых экспедиций, предпочитая ей рутину и прозу своих маленьких хозяйств. Так распались последние политические, культурные и хозяйственные связи, а с ними и то историческое целое, которое мы называем Киевской Русью.

 

Эпоха удельных княжеств

Еще на съезде князей в Любече в 1097 г. формальное признание получил принцип вотчины. И именно последующее торжество этого принципа стало одной из причин, по которой удельные княжества одно за другим отпадали от Киева.

Как мы помним, в Любече князья договорились положить конец губительным междоусобным распрям. Ценою мира и согласия между ними явилось взаимное признание наследственных прав на те самые земли, которые каждый из них успел на тот момент завоевать. Но вопрос о Киеве не был, да и не мог быть решен. Древняя столица по-прежнему оставалась символом верховной власти. Ни один из княжеских родов не мог утвердить свое право «сесть» в Киеве, т. е. главенствовать над другими родами.

Покуда некоторые из представителей «старших» княжеских родов продолжали бороться между собой за Киев, другие князья, и особенно «младшие» по рангу, утратили к этой борьбе всякий интерес. Они понимали, что почти никаких юридических или практических шансов завоевать древнюю столицу у них нет. И вместо того чтобы ловить журавля в небе, они крепко держали синицу в руке: не растрачивая попусту сил в бессмысленных стычках за символы и миражи, вели захватнические войны, направленные на расширение и обогащение собственных вотчин.

Такие настроения среди князей сильно способствовали развитию тех самых областничества и «местного патриотизма», которые стали отличительной чертой позднекиевского периода. Что же касается бояр, то на фоне общего оскудения и распада им все больше приходилось заниматься хозяйствованием на своих землях, чтобы добывать средства для безбедного существования. Потому бояре и слышать не хотели об участии в княжеских походах за тридевять земель и вообще все меньше и меньше интересовались «общерусскими» делами.

Да и какие это дела? Отражение внешнего врага? Но кто этот общий для всей Руси враг? Новгород предлагал грудью встать против тевтонских рыцарей. Полоцк видел главную угрозу Руси в литовцах. Ростов и Суздаль опасались волжских булгар, Галицко-Волынское княжество — венгров и поляков. А Киев призывал князей «всех как один» встать за землю русскую против половцев. Это и понятно: если все не встанут «как один», того и гляди, кто-нибудь впутается в сложные политические игры, вступит в «противоестественные» союзы... И вот уже различные русские княжества оказываются по разные стороны политических барьеров. А некоторые князья умудряются установить со своими нерусскими соседями более прочные отношения, чем с братьями по православной вере.

На севере древний Новгород быстро втягивался в международный торговый союз, позднее названный Ганзейским. Организованный лигой северогерманских городов, этот союз позволил наладить оживленную торговлю вдоль всего Балтийского побережья. В то самое время, когда торговое значение Киева резко упало, Новгород переживает свой расцвет. Не только во внешних сношениях, но и во внутренних делах новгородцы ориентируются уже не на «общерусские», а на североевропейские стандарты. Уклад новгородской жизни все более напоминает уклад любого другого европейского торгового города. И уже не князь и бояре, а купеческая элита диктует законы республиканского по форме политического правления.

Еще один очаг региональной дифференциации быстро возникает на северо-востоке Киевской Руси. Там, «за лесами, за долами»,— отчизна великороссов. Там на необозримых и безлюдных просторах «младшие» Рюриковичи основали Ростовское, Суздальское, Владимирское и Московское княжества. Раньше эти земли принадлежали финским племенам. Восточнославянская миграция сюда еще только начиналась, когда Рюриковичи установили здесь свою власть, так что новым поселенцам предлагалось лишь приноравливаться к существующим порядкам. Быть может, именно по этой причине, в отличие от республиканской вольницы новгородцев, на северо-востоке устанавливается абсолютизм в самой жесткой форме.

Пожалуй, ярчайший пример укрепления самодержавной власти в этом регионе — правление суздальского князя Андрея Боголюбского. Сначала он одним махом покончил с растущей оппозицией суздальских бояр: просто взял и перенес свою столицу во Владимир. Там не было сильных бояр — некому было и перечить князю. Наконец, как мы знаем, в 1169 г. он до основания разрушил Киев: древняя столица Руси тоже казалась ему соперницей его новой столицы.

Все эти подробности впоследствии помогут нам понять причины политических успехов Москвы, бывшей поначалу маленькой крепостью в Северо-Восточном регионе (в летописи впервые упомянута под 1147 г.). Успехи эти во многом объясняются тем безудержным стремлением к безграничной самодержавной власти, которое будущие московские правители унаследуют от своего предка, Андрея Боголюбского.

 

Юго-запад Украины: Галичина и Волынь

Наконец, и в пределах нынешней территории Украины, на ее юго-западе, тоже возникает важный очаг региональной дифференциации — Галицкое и Волынское княжества.

Если Киев эпохи расцвета безоговорочно сосредоточивал в своих руках всю силу и мощь огромной державы, то ныне почти вся эта сила отошла к прежним окраинам, к полюсам — северо-восточному и юго-западному. Из всех прежних киевских земель, пожалуй, лишь Владимиро-Суздальская да Галицко-Волынская не уступали друг другу в военной мощи.

При этом именно Галицкое и Волынское княжества М. Грушевский считал самыми прямыми наследниками политических и культурных традиций Киева. А другой видный украинский историк, С. Томашивский, называл объединенное Галицко-Волынское княжество XIII в. первым бесспорно украинским государством. В самом деле: если рассматривать эту объединенную державу на пределе ее могущества, в тех границах, которых ей к этому времени удалось достичь, то окажется, что 90 % ее подданных жили на территории современной Украины.

В то же время эти княжества никогда не теряли своего пограничного значения. Здесь, вдоль бывших западных границ Киевской Руси, проходил этнический рубеж. На нем исстари сходились интересы украинцев и поляков, и отчаянная борьба между двумя этими народами не ослабевала вплоть до середины XX в. На этих землях проходил и важнейший культурный рубеж: одни назовут их форпостом католического Запада, другие — православного Востока.

Галичину — землю в восточных предгорьях Карпат, в верховьях текущего прямо в Черное море Днестра и Прута, впадающего в Дунай неподалеку от его устья,— поначалу населяли племена дулебов, тиверцев и белых хорватов. На востоке Галичина граничила с Волынью — лесной холмистой местностью, также населенной дулебами и белыми хорватами. Историческая граница Галичины и Волыни вытянулась на десятки километров. К востоку от Волыни находилось Киевское княжество. Так что, в отличие от Галичины, вынужденной отражать постоянные набеги воинственных венгров и поляков от своих западных и северных рубежей, Волынь имела лишь одного чужеземного соседа на севере — литовцев. И большой удачей обоих княжеств было то, что горы и холмы, леса и овраги делали их труднодоступными для южных соседей — степных кочевников.

Галицко-Волынское княжество

Волынь и особенно Галичина были густо заселены. Через эти земли проходили торговые пути в Западную Европу. В местах важнейших стратегических пересечений этих путей возникали многочисленные города. Кроме того, Галичина была богата соляными месторождениями. А соль — товар ходкий: вся Русь зависела от галицкой соли.

До 980—990 гг., когда Володимир Великий присоединил эти земли к своим владениям, их контролировали поляки. На Волыни Володимир основал город и назвал его своим именем. Со временем Володимир-Волынский стал достойной столицей нового княжества. А в Галичине политический центр переместился из Перемышля в город Галич, возникший близ карпатских соляных шахт.

Поначалу Галичина и Волынь были вотчиной киевских князей, а затем перешли к их прямым потомкам. Галичиной правили Ростиславичи — потомки внука Ярослава Мудрого, а Волынью — Мстиславичи, ведущие свое происхождение от сына Володимира Мономаха. И хотя историки для собственного удобства, как правило, рассматривают Галищсо-Волынское княжество как нечто единое, это все же были не только различные, но и не слишком похожие друг на друга политические образования XII—XIII вв.

Пожалуй, самое впечатляющее различие состояло в природе и характере правящей элиты. Галицкие бояре были, несомненно, самыми богатыми, могущественными и своенравными боярами на Руси. Влияние их на политическую жизнь Галичины было беспредельным. Вот, кстати, и третий вариант развития киевской политической системы: если два первых — республиканский и абсолютистский — типично представлены в судьбах Новгородского и Владимиро-Суздальского княжеств, то идеальным образцом олигархического правления (т. е. в данном случае власти боярской знати) можно считать политическое устройство Галичины.

По мнению советских историков, уникальная роль галицких бояр во многом объясняется особенностями их происхождения. В отличие от других княжеств, где боярами, как правило, становились княжеские дружинники и их потомки, галицкая аристократия, по всей вероятности, происходила в основном из местной племенной знати. Так что свои имения галицкие бояре получали не от князя, как бояре иных земель, а путем узурпации общинных владений. Очевидно, уже первые Рюриковичи, придя в Галичину, натолкнулись на круговую оборону местной знати, не собиравшейся поступаться собственными интересами.

Некоторые другие историки к этому объяснению прибавляют следующее. По крайней мере четыре поколения Ростиславичей, утверждают они, счастливо правили этой страной, и бояре имели предостаточно времени и возможностей для устройства собственных дел. К тому же многие из них торговали солью, а это давало немалую прибыль, укрепляя и без того солидное боярское состояние. В итоге богатейшие из галицких бояр так крепко стояли на ногах, что даже могли позволить себе содержать собственные боевые дружины, состоявшие из мелких феодалов. Кроме того, Киев был далеко, и великие князья даже в лучшие свои времена не имели особых возможностей для вмешательства в галицкие дела. Зато до Польши и Венгрии рукой подать: там галицкие бояре видели вдохновляющие примеры власти и господства аристократов, туда же в случае чего обращались они за помощью против собственных особо строптивых князей.

В противоположность галицким волынские бояре были более простого пошиба. Большая их часть пришла на Волынь в составе дружин тех князей, назначение или смещение которых целиком зависело от воли Киева. Отсюда, с Волыни, Киев не казался таким далеким, каким представлялся жителям Галичины, и влияние его было гораздо более ощутимым. Волынские бояре, как это и водилось по всей Руси, наделялись землями за верную службу князю. Зависимая от княжеских милостей волынская знать была более лояльной, нежели галицкая. На волынских бояр князья могли положиться. Вот почему, когда дело дошло до объединения двух княжеств, больше шансов на это оказалось не у галицких князей, а именно у волынских.

Галицкие Ростиславичи. Галичина первой из всех княжеств, расположенных на территории современной Украины, официально порвала с Киевом. Правдами и неправдами хитрый князь Володимирко (1124—1153) сумел подчинить себе все галицкие земли. Уже при нем все усилия великих князей киевских как-то повлиять на ход событий в Галичине оказывались тщетными.

Ярослава же, сына Володимирка, правившего в 1153— 1187 гг., недаром прозвали Осмомыслом. Политический ум и чутье этого безусловно талантливого князя будто и в самом деле восьмикратно превышали политические стандарты эпохи. Опираясь на достижения своего отца, Ярослав расширил границы княжества на юг вплоть до устья Днестра, т. е. включил в него и часть территории современной Молдовы. При нем и в стране царили мир и довольство, и с могучими соседями — венграми, германским Фридрихом I Барбароссой — установились отношения доверия и дружбы. А уж о славе и авторитете галицкого князя на Руси нечего и говорить — достаточно вспомнить похвалу ему в «Слове о полку Игоревен: «Галицкий Осмомысл Ярослав! Высоко сидишь ты на своем златокованном престоле, подпер горы Венгерские своими железными полками, заступив королю путь, затворив Дунаю ворота, меча тяжести через облака, суды рядя до Дуная. Грозы твои по землям текут, отворяешь Киеву ворота, стреляешь с отчего золотого престола салтанов за землями».

Однако не только галицкий князь, но и галицкие бояре набирали силу. О том, насколько влиятельными стали они при Ярославе, свидетельствует эпизод из биографии этого князя, когда бояре заставили его отречься от своей второй (невенчанной) жены Анастасии, а потом сожгли ее на костре.

По смерти Ярослава начался беспредел. Сын его Володимир (1187—1199), последний из Ростиславичей, по выражению летописца, «думы не любил с мужами своими». Бояре взбунтовались и вынудили своенравного князя искать убежища в Венгрии. Венгерский король Андрей обещал вернуть Володимиру престол, но, придя в Галичину, объявил ее собственной вотчиной. Однако против чужеземцев восстал народ. Володимир помирился с боярами и выгнал венгров вон. К чему же привели все эти годы войн и опустошений? Хотя князь снова сел на престал, он стал более, чем когда-либо прежде, зависим от бояр. Был создан печальный прецедент, который в течение еще полувека. стал типичным: кое-как мирясь с властью сильного князя — объединителя земель, бояре затем предъявляли претензии его более слабому наследнику, тем самым давая повод для чужеземного вмешательства. И снова страна ввергалась в хаос — до появления новой «сильной руки», на короткое время овладевающей ситуацией.

Галицко-волынские Романовичи. Короткий расцвет Галичины убедительно свидетельствовал о растущей роли окраин прежней могучей державы. Зато ее союз с Волынью сулил новые эпохальные перспективы для всей Восточной Европы. Осуществить такой союз на практике сумел волынский князь Роман Мстиславич (1173—1205).

С самой юности этот человек с головой окунулся в политическую борьбу. В то самое время, когда отец Романа, волынский князь Мстислав, бился на юге с суздальским князем Андреем Боголюбским за Киев, новгородцы в 1168 г. избрали своим князем самого Романа, прося защитить их от суздальской агрессии на севере. После смерти отца в 1173 г. Роман прежде всего позаботился о том, чтобы заново объединить раздробленные, заброшенные отцовские владенья на Волыни. А уже в 1188 г. он получил приглашение на княженье от галицких бояр. Но воспользоваться им в то время помешали ему князья-соперники и враждебные боярские партии. И лишь в 1199 г. он смог вернуться к галицкому вопросу, объединив галицкие земли с волынскими. Таким вот образом на политической карте Восточной Европы возникло новое мощное политическое образование во главе с энергичным, сильным правителем.

Во внутренней политике Роман успешно справился со своей главной задачей — обузданием бояр, не останавливаясь ни перед ссылками, ни перед казнями. «Не убив пчел, не полакомишься медом»,— любил повторять этот князь. Как и в других европейских странах, княжескими союзниками в борьбе с олигархией выступали горожане и мелкие феодалы.

Однако наибольшую славу Роману принесли его успехи во внешней политике. После объединения Галичины и Волыни он разгромил соперников-суздальцев и в 1203 г. овладел Киевом. Итак, галицкие и волынские, киевские и переяславские — все исторические земли Украины, за исключением черниговских, оказались под единой властью. Мнилось, недалек уж день и час, когда заново объединятся все те части Киевской Руси, что ныне составляют территорию Украины. Во всяком случае Роман ближе всех посткиевских князей подошел к этой цели — потому-то современные украинские историки оказывают ему особое внимание.

На юге Роман успешно защищал украинские земли от половцев. На севере он сумел далеко углубиться на территорию Польши и Литвы. Впрочем, эта страсть бесконечно расширять свои и без того громадные владения его и погубила. Во время польского похода 1205 г. Роман со своими войсками попал в засаду и был убит. Его «держава» просуществовала всего лишь шесть лет — слишком малый срок для создания стабильного политического образования. И все же современники Романа в ознаменование его выдающихся достижений именовали его «Великим» и даже «повелителем всея Руси».

Вскоре после Романовой смерти страну вновь постигли три вечных несчастья — интриги бояр, княжьи распри, чужеземное вмешательство. И вновь распались звенья, которые Роман на протяжении всей своей жизни усердно пытался сковать в единую цепь.

У Романа остались два совсем еще маленьких сына: Данилу было четыре года, Васильку — два. И хотя мать их Ганна была женщиной волевой, ее, беззащитную вдову, вместе с малыми Романовыми сиротами галицким боярам ничего не стоило прогнать со двора. На их место были приглашены трое Игоревичей — сыновья небезызвестного персонажа «Слова о полку Игореве». Это было ошибкой бояр, которая многим из них стоила жизни. Игоревичи не спешили делиться властью с боярской олигархией и уничтожили пол тысячи бояр, прежде чем последним все-таки удалось прогнать их восвояси. Впоследствии Игоревичам не поздоровилось: все трое были схвачены галицкой элитой и повешены.

После этого поведение бояр стало уж и вовсе непредсказуемым. В 1213 г. они посадили на престол не потомственного князя, а некоего Володислава Кормильчича из своей же братии. Воспользовавшись возмущением, так сказать, «мировой общественности» этим неслыханным деянием, правители Венгрии и Польши, якобы защищая права законных князей Данила и Василька, вторглись в Галичину и поделили ее между собой. Вот в каких условиях юным Данилу и Васильку пришлось сызнова начинать «собирание» земель, некогда бывших под властью их отца.

Не было ничего удивительного в том, что Данило вступил в законные права княжения прежде всего на Волыни (в 1221 г.), где и бояре, и народ по-прежнему оставались верны его династии. Но лишь в 1238 г. он смог вернуть себе Галич и часть Галичины. В следующем году Данило присоединил к своим владениям Киев и послал воеводу Дмитра защищать город от монголо-татар. Наконец, после решающей победы под Ярославом в 1245 г. Данило подчинил себе всю Галичину. Таким образом, ему понадобилось 40 лет, чтобы восстановить владения своего отца.

Оставив Галичину за собой, Данило отдал Волынь Васильку. Несмотря на это, оба княжества продолжали существовать как единое целое под руководством более сильного старшего брата. Подобно своему отцу, Данило стремился заручиться поддержкой горожан и крестьян против боярской знати. Он основал множество городов, в том числе в 1256 г.— Львов, названный в честь Данилова сына Льва. Старые города укреплялись, новые заселялись ремесленниками и купцами из Германии, Польши, а также из городов Руси. Кроме того, после падения Киева сюда перебрались большие армянская и еврейская общины. Галицкие города были многонациональны со времени их основания, такими они и остались до наших дней. В деревнях же князь пытался защитить крестьян от боярского произвола, направляя туда специальных чиновников. В армии были созданы крестьянские полки.

Главной внешнеполитической проблемой князя Данила оставались монголо-татары. В 1241 г. они насквозь прошли Волынь и Галичину, хоть и не принесли им столь непоправимых бед, как другим землям Руси. Однако успехи Романовичей не оставили монголо-татар равнодушными. Вскоре после победы под Ярославом Данило получил грозный приказ явиться к ханскому двору. Выхода не было — пришлось подчиниться. В 1246 г. Данило отправился на Волгу, в Сарай-Бату — столицу Батыя. И, можно сказать, визит удался на славу. Князя хорошо встречали и, что гораздо важнее, хорошо провожали: во всяком случае он вышел от хана живым. Впрочем, и выкуп за свою жизнь он дал немалый — признание монгольского владычества. Сам Батый изощрялся в остроумии, всячески пытаясь унизить князя. Так, подавая ему чашу кислого кумыса, хан заметил: «Привыкай, князь,— теперь ты один из нас».

Тем, впрочем, дело и кончилось. До Волыни и Галичины от ханской столицы — путь неблизкий, так что наводить свои порядки в княжестве Данилы (вроде того, как это делалось в северо-восточных, ближайших к Орде княжествах) хану было затруднительно. И все обязанности галичан и волынян перед новыми повелителями по сути свелись к тому, что во время набегов монголо-татар на Польшу и Литву они плелись в обозе их разудалой конницы. Во всем же прочем влияние Орды в Галичине и на Волыни поначалу было настолько слабым, что Данило даже имел возможность проводить вполне самостоятельную внешнюю политику, подчас открыто направленную на то, чтобы избавиться от унизительной зависимости.

Установив дружеские отношения с Польшей и Венгрией, Данило обратился к папе Иннокентию IV с просьбой о помощи в организации крестового похода славян на монголо-татар. Взамен князь обещал свое согласие на переход всех своих владений под церковную юрисдикцию Рима. Так впервые была высказана вслух главная и постоянная проблема всей истории Галичины — проблема отношения западных украинцев к римско-католической церкви.

Вскоре благосклонность Рима к галицкому князю получила официальное подтверждение: папа прислал ему настоящую королевскую корону. И в 1253 г. в Дорогочине на Буге Данило был коронован официальным папским посланником. Впрочем, галицкого князя интересовали, по-видимому, не столько папские церемонии, сколько реальная помощь Запада в избавлении от азиатского ига. Но ее-то как раз и не было — вопреки всем папским обещаниям.

Так и не дождавшись западной подмоги, Данило все-таки уже в следующем, 1254 г., решился двинуть свои войска на Киев, дабы освободить его от монголо-татар, пока их главные силы оставались далеко на востоке. Поначалу галицкому князю сопутствовал успех. И все же удержать Киев ему не удалось. Более того, он жестоко поплатился за свои честолюбивые замыслы. В 1259 г. огромное монголо-татарское войско Бурундая неожиданно обрушилось на Галичину и Волынь. Поверженные Романовичи были поставлены перед выбором: либо крепостные стены всех городов будут немедленно разобраны (и их беззащитные жители попадут в полную зависимость от монголо-татар) — либо все они будут безжалостно уничтожены. Скрепя сердце Данило согласился полностью разоружиться перед захватчиками и вынужден был наблюдать за тем, как разрушались те самые стены, которые он так упорно возводил.

И тем не менее неудачи антимонгольской политики Данила не привели к потере его влияния на западных соседей. Огромен был авторитет галицкого князя в Польше, особенно в Мазовецком княжестве. Именно поэтому литовский князь Миндаугас (Мендовг) вынужден был пойти на территориальные уступки галицкому князю в Мазовии — несмотря на то, что как раз в это время Литва начинает свой путь к гегемонии во всем восточноевропейском регионе. Более того, в знак добрососедства Миндаугас должен был дать согласие на брак двух своих отпрысков с Даниловыми сыном и дочерью. Никогда еще галицкие князья не играли столь существенной роли в центральноевропейских делах, как при Даниле. Он прекрасно освоил такой важнейший инструмент средневековой внешней политики, как династические браки. Женив с воет о сына Романа на принцессе Гертруде — наследнице бабенбергского престола, Данило затем даже попытался (хоть и неудачно) посадить его на трон австрийского герцога.

Умер Данило в 1264 г. Таким образом, его политическая деятельность продолжалась без малого шесть десятилетий. Украинские историки считают его самым выдающимся галицко-волынским правителем. В самом деле, его политические успехи были весьма значительны, особенно если принять во внимание, что условия, к которым он всю свою жизнь был вынужден применяться, никак не способствовали удачному правлению. В самом начале его, борясь за восстановление и расширение отцовских владений, Данило испытал на себе экспансионистские устремления Венгрии и Польши. Сломив мощное сопротивление бояр, он много сделал для того, чтобы социально-экономический и культурный уровень жизни его подданных стал одним из самых высоких в Восточной Европе. Но он не смог осуществить всех своих планов. Ему не удалось ни удержать Киев, ни добиться главной цели — освобождения от монголо-татарского ига. И все же ему почти всегда удавалось свести влияние Орды к минимуму. Пытаясь отгородиться от Востока, Данило обратился к Западу. Во всей своей последующей истории западные украинцы будут действовать по примеру Данила.

Почти целый век после смерти Данила на Волыни и в Галичине не происходило каких-то особых изменений. Галицкий престол унаследовал сын Данила Лев (1264—1301), волынский же после смерти Василька достался его сыну Володимиру (1270—1289). Двоюродные братья продолжали управлять своими землями так, как правили их отцы: энергичный, деятельный Лев был постоянно втянут в политические конфликты — скромный Володимир оставался в тени.

Когда в Венгрии умер последний правитель из династии Арпадов, Лев захватил Закарпатскую Русь, тем самым создав прецедент для будущих претензий Украины на западные склоны Карпат. Польша, ставшая ареной междоусобных войн, также была важным объектом приложения недюжинных сил Льва: одно время он даже добивался трона польских королей в Кракове. Поскольку в конце XIII — начале XIV в. западные соседи Галицко-Волынской земли были временно ослаблены, оба княжества, несмотря на агрессивность Льва, жили относительно спокойно.

Иногда, правда, возникала некоторая напряженность в отношениях между самими кузенами, ибо, как уже было сказано, Володимир составлял полную противоположность Льву. Не проявляя активности ни на военном, ни на дипломатическом поприще, он весь отдался мирным делам: строил города, замки, церкви. Галицко-Волынская летопись изображает Володимира как «великого книжника и философа». Чтение и переписывание древних рукописных книг было его любимым занятием. Смерть Володимира в 1289 г. сильно опечалила не только его подданных, но в равной мере и историков Украины, поскольку эти последние усматривают определенную связь между кончиной князя и прекращением Галицко-Волынской летописи, внезапно обрывающейся на этом печальном событии. О том же, что происходило на Волыни и в Гали-чине в последние десятилетия их независимости — между 1289 и 1340 гг., нам практически ничего не известно, если не считать нескольких разрозненных и случайных эпизодов.

Так, мы знаем, что после смерти Льва сын его Юрий одновременно правил и в Галичине, и на Волыни. Очевидно, это был сильный князь, ибо, как указывают летописцы соседних стран, при нем его подданные жили мирно и «процветали в богатстве и славе». Положение Юрия было настолько прочным и солидным, что позволяло ему провозгласить себя «королем Руси». Событие, происшедшее в 1303 г., также убедительно свидетельствует о его авторитете. Недовольный решением киевского митрополита о переносе митрополии на северо-восток, в столицу Владимирского княжества, Юрий добился от Константинополя разрешения на создание отдельной митрополии в Галичине.

Последними из Романовичей были сыновья Юрия Андрий и Лев. Они вместе управляли Галицко-Волынским княжеством. Озабоченные растущей силой соседней Литвы, они заключили союз с немецкими рыцарями Тевтонского ордена. С монголо-татарами же братья держались независимо и даже враждебно. Есть основания предполагать, что именно в битвах с ними они и погибли.

В 1323 г. умер последний князь местной династии, и галицко-волынская знать два года спустя выбрала себе в князья Болеслава Мазовецкого, польского кузена Романовичей. Изменив имя на Юрий и приняв православие, новый князь ни в чем не отступился от политики его предшественников. Несмотря на свое польское происхождение, он пытался отвоевать галицко-волынские земли, захваченные поляками, а также подтвердил союз с тевтонцами против литовцев. Во внутренних делах Юрий-Болеслав продолжал поддерживать города и стремился расширить свои полномочия. Все это, очевидно, привело к конфликту князя с боярами, которые в 1340 г. отравили его — якобы за то, что он окружил себя иностранцами и хотел ввести католицизм. Так Галичина и Волынь лишились своего последнего князя, причем по вине собственной знати. Отныне западные украинцы долгие века будут жить под чужеземным владычеством.

* * *

На протяжении ста лет после падения Киева Галицко-Волынское княжество служило опорой украинской государственности — в том смысле, что не только наследовало политическую роль и политический уклад Киевской Руси, но и препятствовало поглощению западноукраинских земель Польшей. Таким образом, жители этих земель — украинцы или, как их тогда называли, русины — в переломный момент своей истории сохранили чувство культурной и политической общности. И это чувство украинцев будет иметь решающее значение для выживания их как отдельного национального образования в те трудные времена, которые еще только начинались.