После падения Киева в 1240 г. ареной основных событий в истории Украины стали западные земли—Галичина и Волынь. Но к концу XVI в. на востоке вновь возникает эпицентр исторических движений — и мы опять должны обратиться к землям, лежащим в бассейне Днепра и все это время пребывавшим в запустении.

Собственно, именно этот вековечный рубеж между оседлыми и кочевыми народами, широкое, громадное пограничье, своеобразная зона безопасности, периферия цивилизованного мира и называлась тогда Украиной, т. е. землей у края. В интересующую нас эпоху борьба с кочевниками разгорелась тут с новой силой, а религиозное противостояние христиан и мусульман еще и подливало масла в огонь. Этот вечный бой, бой не на жизнь, а на смерть, волновал, притягивал, манил многих молодых и сильных мужчин из мирных западных районов, оказавшихся в то самое время под гнетом крепостного права. Жизни в рабстве люди предпочитали опасности пограничья и смерть в бою. Так появляется новое сословие — колонисты-казаки, первоначальная цель которых состояла в том, чтобы оттеснить татар подальше на юг и таким образом обеспечить возможность хозяйственного освоения районов пограничья.

Но по мере того как оттачивались казацкие сабли и военное мастерство их мобильных, хорошо организованных отрядов, по мере того как наполнялись земли Украины слухами о захватывающих дух казацких победах над ордами татар и оттоманских турок — украинское общество начинало видеть в казаках не только борцов с мусульманской угрозой, но и своих защитников от религиозных домогательств и социально-экономического гнета польской шляхты.

Постепенно казаки выдвигаются в авангард украинского общества и оказываются глубоко вовлеченными в решение его главных проблем. Вот так и вышло, что взамен естественного лидера — дворянства, потерянного в результате полонизации, Украина получила руководящую и направляющую силу в лице казачества

 

На южных рубежах

Веками оседлое население Украины мечтало раз и навсегда освоить плодородные черноземы Великой степи. В эпоху Киевской Руси была возведена целая система укреплений к югу от Киева, чтобы защитить эти земли от набегов кочевников и способствовать их заселению. Но нашествие монголо-татар смело эти укрепления с лица земли. При литовцах новые колонисты стали продвигаться на юг и новое освоение южных степей увенчалось возведением нескольких крепостей у самого Черного моря, близ устья Днестра. Но в конце XV в., когда укрепившиеся в Крыму татарские ханы стали совершать регулярные набеги на Украину, и эти новые селения были уничтожены, а черноморские крепости пали под ударами оттоманских турок. К середине XVI в. границы земель, населенных украинцами, вновь отодвинулись вплоть до линии укреплений, очерчивающей северный край Степи: от Каменца через Бар, Винницу, Белую Церковь, Черкассы и Канев до Киева. Южнее этой линии лежало так называемое Дикое поле.

Татары. Именно из-за татар это огромное пространство считалось таким «диким» и опасным. Из года в год изводили они все окрестное население. Как молния налетал татарский отряд, дочиста грабил деревню или город. Старых и слабых татары убивали, а молодых и сильных тысячами угоняли в рабство. Недаром Кафу, порт в Крыму, прозвали в Украине «упирем, що п’є руську кров»...

Для татар набеги на Украину были обыкновенной хозяйственной необходимостью, ибо их собственная экономика, основанная преимущественно на скотоводстве, была слишком примитивна, чтобы удовлетворять их растущие потребности. Лишь в обмен на рабов татары могли получать из Оттоманской империи готовые изделия и предметы роскоши, к которым они пристрастились. Впрочем, такое оправдание татарских набегов вряд ли могло утешить украинцев, в своих песнях изображавших татар как страшное стихийное зло:

Особенно часто татарским нашествиям подвергались Киевщина и Брацлавщина, хоть не щадили татары и Подолье, Волынь, Галичину. В конце XVI — начале XVII в. от них совсем житья не стало. Так, если с 1450 по 1586 г. документально засвидетельствовано 86 набегов, то только с 1600 по 1647 г.— 70. И после каждого такого набега татары угоняли с собою в Крым в среднем 3 тыс. человек, а иногда могли угнать и 30 тыс. Так или иначе, ущерб, нанесенный Украине татарами, был весьма серьезен: только на Подолье между 1578 и 1583 годами каждое третье село было опустошено или разрушено непрошеными гостями.

Колонизация земель. Но несмотря на татарскую угрозу, богатые неосвоенные черноземы непреодолимо манили к себе хлеборобов, а главное — потенциальных землевладельцев, наживающихся на зерновом буме. Как мы помним, польские и полонизированные магнаты стремились использовать все свои связи при дворе, чтобы получить в законное владение обширные земли на востоке. Чтобы освоить эти земли, они сманивали крестьян, предлагая им право свободного землепользования (слободы) на 10, 20 и даже 30 лет.

Кроме этих законных переселенцев; было и множество таких, которые просто убегали от мучителей-помещиков. Галицкие и волынские крестьяне потянулись за счастьем на восток.

И вот через одно-два поколения эти крестьяне становились уже совсем другими людьми, не похожими на тех, что остались на западе. Смелые, независимые потомки своих отчаянных предков, рискнувших однажды бросить более или менее устроенную жизнь ради неведомого пограничья,— они быстро освоили военное ремесло и пахали землю с мушкетом наизготовке на случай внезапного появления татар. Их дети, никогда не знавшие крепостного права, вырастали в твердой уверенности в том, что они люди свободные и никому ничего не должны. Этой уверенности, собственно, ничто не мешало и по окончании срока слободы, ибо пахари новоосвоенных земель платили, как правило, денежный или натуральный оброк своим магнатам, а не отбывали изнурительную и унизительную панщину, как на западных землях. К тому же тут, в степи, и земли было вдоволь, так что нередко зажиточный колонист-крестьянин имел в своем полном распоряжении целый лан (около 40 акров), т. е. больше земли, чем у многих шляхтичей на западе.

Другая особенность новоосвоенных (или, точнее, вновь освоенных) земель Киевщины и Брацдавщины — быстрый рост городов. В начале XVII в. только на Киевщине возникает 200 новых городов — а всего их там было 348, т. е. около трети всех городов Украины. А на некогда полубезлюдной Брацлавщине к середине XVII в. уже приходился один город на каждые 218 кв. км. Конечно, это не были города в полном смысле слова (хотя к середине века в них и проживало около 60 % всего населения пограничья) — скорее пограничные форты, за деревянным частоколом которых редко можно было насчитать больше 100 дворов. Под защитой этих фортов жили в основном крестьяне, обрабатывавшие земли в городской округе. Большинство таких городов не имело самоуправления: они принадлежали магнатам, которые и ос но вью ал и их, и защищали своими войсками.

Поскольку в руках магнатов находилась большая часть приграничных земель, мало что оставалось на долю мелкой и средней шляхты. И шляхтичи поначалу являлись на днепровские берега не как землевладельцы, а лишь в качестве администраторов, чиновников, управляющих имениями магнатов. Правда, со временем более или менее приличные наделы получали и они. Впрочем, их было не так уж много в пределах пограничья. К середине XVII в. на всю Киевщину с населением 350—400 тыс. приходилось всего 2—2,5 тыс. дворян, т. е. менее 1 %,— в то время как в среднем по Речи Посполитой шляхта составляла 8—10 % населения. Эти цифры свидетельствуют о том, что мелкая шляхта не слишком охотно перебиралась в новоосваиваемые воеводства, не видя здесь для себя особых перспектив. Да и сами землевладельцы-магнаты предпочитали жить в Кракове, Варшаве или Львове, а для управления своими имениями нанимали евреев. Так магнатское землевладение в Центральной и Восточной Украине, не способствуя переселению сюда мелкой шляхты, стало одной из причин еврейской миграции в эти регионы. Впрочем, большинство евреев селилось во вновь возникающих городах, где начинался буйный расцвет торговли и ремесел и где спрос на еврейских ремесленников, торговцев и ростовщиков был чрезвычайно велик. В начале XVII ст. в Украине проживало уже около 120 тыс. евреев.

Над всем этим разношерстным населением вновь освоенных территорий, как небо над землей, возвышались сказочно богатые магнаты. Самыми могущественными среди них были такие полонизированные украинские династии, как Вишневецкие, Острожские, Збаражские и Корецкие, а также чистокровные поляки — Замойские, Конецпольские, Калиновские, Оссолинские и Потоцкие. К началу XVII в. их громадные латифундии охватывали большую часть пограничья. Так, в Брацлавском воеводстве из общего количества 65 тыс. дворов 60 тыс. принадлежало 18 магнатским семействам. Богатейший магнат Ярема (Иеремия) Вишневецкий — внучатый племянник прославленного Байды — только на Киевщине владел 7,5 тыс. имений и вдобавок контролировал почти всю Полтавщину. По некоторым подсчетам, на его землях проживало около 230 тыс. крестьян. Никогда, пожалуй, ни один помещик не только в Речи Посполитой, но и во всей Европе не имел столь обширных владений. Более того, множество суверенных князей и герцогов тогдашней Западной Европы далеко отставали от польско-украинских магнатов по размерам своих государств и числу проживающих в них жителей. Так что недаром магнатов часто называли «корольками».

Собственно говоря, они и жили по-королевски, и поступали как суверенные владыки, процветая в великолепных дворцах, украшенных голландской живописью и восточными коврами, окруженные пышным двором, охраняемые собственными армиями, не боясь короля, не считаясь с законами королевства. Так, один магнат, некий Лящ, известный своим жестоким обращением с крестьянами, грубо досаждал и дворянам, за что 236 раз приговаривался к ссылке. Но благодаря поддержке других могущественных магнатов ни один из этих приговоров так и не был приведен в исполнение, а Лящ обнаглел настолько, что приказал сшить себе костюм из постановлений королевского суда и являлся в нем ко двору короля. Этот пример, пусть даже исключительный, показывает, насколько возросли мощь и спесь магнатов и как низко упала королевская власть.

 

Казаки

И все же символом нового общества, образовавшегося на широких равнинах Приднепровья, стало совершенно необычное сословие, которое могло появиться только на дальнем пограничье,— казачество.

Слово «казак» тюркского происхождения. Так называли людей свободных, т. е. никому не принадлежавших, ни от кого не зависевших, не имевших четко определенного места в обществе и поэтому предпочитавших селиться на безлюдных окраинах. Славянские казаки впервые появились в 1480-х годах, но лишь с развитием крепостного права в середине XVI в. число их начинает стремительно возрастать. Именно беглые крестьяне поначалу и составляли основную массу казачества — хотя были тут и горожане, и попы-расстриги, и дворяне, ищущие денег или приключений. Часто казаками становились поляки, белорусы, русские, молдаване и даже татары. Нс подавляющее большинство тех казаков, что селились по Днепру, были украинцы. Восточнее, на берегах Дона, в то же время возникает русское казачество.

Первоначальное устройство. Уходя все дальше на юг, где их пока еще не могла достать никакая власть, казаки селились вдоль Днепра и его южных притоков — ниже Канева и Черкасс (в то время это были небольшие пограничные заставы), На этих щедрых, но опасных землях они организовывали так называемые уходы — занятия охотой и рыболовством Кроме этого, они выпасали лошадей и скот.

Эти-то длительные сезонные экспедиции в степь и стали прообразом будущей казацкой организации. Отправляясь в Дикое поле, казаки выбирали атамана — самого опытного, смелого и находчивого. А чтобы лучше защищаться от татар и дружнее действовать на охоте и в рыбацком промысле, разбивались на ватаги — небольшие тесно сплоченные отряды. Со временем казаки стали устраивать в степи уже не временные, а постоянные укрепленные лагеря — сечи. В каждой такой сечи теперь уже круглый год находился свой маленький военный гарнизон. Так «козакування» становилось для многих постоянным занятием и образом жизни.

Королевские старосты приграничных областей не на шутку взволновались. Еще бы: вдруг откуда ни возьмись являются вооруженные и никому не подчиненные люди, которые к тому же открыто щеголяют презрением к властям предержащим! Впрочем, эти же самые старосты (представители знатных магнатских родов) быстро сообразили, как извлечь свою выгоду и из «вольного» казачества. Ведь казак со своей добычей — будь то всего воз рыбы или шкурка пушного зверька — все равно никуда не денется, а придет в город торговать. Вот тут-то и можно обложить его налогом с продажи (кстати, никакими законами королевства не предусмотренным)..,

Но, кроме этой выгоды, была еще другая, более значительная. Ведь до сих пор именно старосты несли на своих плечах безраздельную и, надо сказать, весьма обременительную ответственность за отражение вечных татарских набегов. Теперь они нашли, с кем эту ответственность разделить, казачество оказалось идеально приспособленным для охраны границ. Так что уже в 1520 г, черкасский староста Сенько Полозович завербовал на пограничную службу казацкий отряд. В последующие десятилетия и другие старосты — Евстафий Дашкевич, Предслав Лянцкоронский и Бернард Претвич — активно пользовались услугами казаков не только в оборонительных, но и в наступательных целях, организуя походы на турок и татар.

Магнаты, которым принадлежала инициатива военного объединения казачества, были выходцами из немногих оставшихся неополяченными православных родов украинской знати. Среди них наиболее знаменит каневский староста Дмитро («Байда») Вишневецкий. Его головокружительная карьера и громкая слава часто мешают историку судить о том, что же в легенде о Байде — чистый вымысел и что — исторический факт. Как бы то ни было, достоверно одно: именно Вишневецкий в 1552—1554 гг. объединил разрозненные казацкие ватаги и построил на о. Малая Хортица, стратегически выгодно расположенном за днепровскими порогами, форт, который должен был стать сильным заслоном против татар. Таким образом и возникла Запорожская Сечь — колыбель украинского казачества.

Вскоре после этого Вишневецкий возглавил целый рад казацких походов на Крым и даже осмелился напасть на оттоманских турок. Когда же Речь Посполита отказалась поддержать этот антимусульманский «крестовый поход», Вишневецкий подался в Московию, откуда продолжал свои набеги на Крым. Впрочем, и там что-то ему не понравилось, и, вернувшись в Украину, он занялся Молдавией. Это была роковая ошибка Вишневецкого: молодаване его предали, он оказался в руках турок и был казнен в Константинополе в 1563 г. Доныне сохранились народные песни, прославляющие подвиги Байды.

Запорожская Сечь. Расположенная в недосягаемости для правительственной власти, Запорожская Сечь и после смерти своего основателя продолжала процветать. Любой христианин мужского пола, независимо от его общественного положения, мог прийти сюда и здесь остаться, чтобы стать жителем одного из грубо сколоченных деревянных «куреней», крытых соломой, и приобщиться к казацкому братству. Так же просто он мог и уйти восвояси. Женщины и дети — лишняя обуза в кочевой казацкой жизни — на Сечь не допускались.

Запорожцы заявляли, что не подчиняются никому и ничему, кроме своих собственных законов, которые передавались и совершенствовались от поколения к поколению. Все имели равные права, все участвовали в общих советах — «радах». Эти рады собирались по любому поводу и протекали весьма бурно: обычно из всех дебатирующих сторон побеждала та, что громче крикнет. Точно так же проходили выборы и перевыборы казацких вожаков — атамана, или гетмана, есаулов, писаря, обозного и судьи. По этому же образцу каждый курень (это слово обозначало не только само жилище, но и занимавший его казацкий отряд) выбирал и себе «старшину». Во время военных походов старшина обладала абсолютной властью, правом казнить и миловать. Но в мирное время ее компетенции были весьма ограниченными.

Всего запорожцев насчитывалось 5—6 тыс. Сменяя друг друга, они держали на Сечи постоянный гарнизон, составлявший примерно десятую часть общей их численности. Остальные отправлялись в военные походы или на мирные промыслы. Сечевое хозяйство в основном основывалось на охоте, рыболовстве, бортничестве, солеварении в устье Днепра. Поскольку Сечь лежала на торговом пути из Речи Посполитой на берега Черного моря, торговля также играла немалую роль в жизни запорожцев. Постепенно вопреки декларируемому равенству и братству на Сечи возникают социально-экономические отличия и противоречия между старшиной и рядовыми казаками (чернью), время от времени разряжающиеся бунтами и переворотами.

Городовые (реестровые) казаки. В городах пограничья также проживало много казаков. Так, например, в 1600 г. население Канева состояло из 960 мещан и 1300 казаков с семьями. Точно так же, как и сечевики, так называемые городовые (т. е. городские) казаки игнорировали какие-либо власти, признавая только своих старшин. И все же польское правительство, вполне понимая, что всякая попытка подчинить далекую непокорную Сечь оказалась бы тщетной, не оставляло надежды превратить в своих надежных служак хотя бы городовых казаков, для начала пусть малую их часть.

И вот в 1572 г. король Сигизмунд Август санкционировал создание отряда из 300 оплачиваемых казаков с польским шляхтичем Бадовским во главе. Этот отряд был выведен из подчинения местных правительственных чиновников. Впрочем, его вскоре расформировали, но прецедент был создан: впервые польское правительство официально признало существование казаков, по крайней мере 300 из них, как отдельного сословия, имеющего те же права самоуправления, что и все иные сословия.

Другая, более удачная попытка сформировать санкционированное правительством казацкое войско была предпринята в 1578 г., при короле Стефане Батории. Король установил плату шести сотням казаков и разрешил им разместить в г. Трахтемирове свой госпиталь и арсенал. За это казаки согласились подчиняться назначенным королем офицерам-дворянам и воздерживаться от самовольных нападений на татар, весьма затруднявших ведение внешней политики Речи Посполитой. По заведенным правилам все 600 казаков были занесены в специальный список — реестр. И теперь уже эти зарегистрированные, «реестровые», казаки использовались не только для охраны границ от татар, но и для контроля за «нереестровыми».

К 1589 г. количество реестровых казаков достигло уже 3 тыс. В основном это были оседлые, семейные, хорошо устроенные казаки, часто обладавшие значительной собственностью. К примеру, завещание некоего Тишки Воловича включало дом в Чигирине, два имения с рыбными прудами, леса и пастбища. 120 ульев и 3 тыс. золотых слитков (из них тысяча в закладе под большие проценты). Так что относительно состоятельные реестровые казаки резко отличались от своих нереестровых собратьев, чей скарб скорее напоминал пожитки простого крестьянина. Вот почему отношения между 3 тыс. реестровых и 40—50 тыс. нереестровых казаков часто достигали точки кипения (что, впрочем, не мешало ни сыновьям реестровых убегать на Сечь, ни разбогатевшим нереестровым записываться в реестр).

Таким образом, к началу XVII в. существовало три (хоть и частично перекрывающиеся) категории казаков. Первая — это состоятельные реестровые казаки, завербованные на службу королю и правительству. Вторая — запорожцы, жившие вне официальных пределов Речи Посполитой. И третья — это огромное большинство казачества, нереестровые казаки, жившие в городах пограничья: они вели вполне казацкий образ жизни, но не имели официально признанного статуса.

Борьба против турок и татар. На ранней фазе своего развития нереестровое казачество и особенно Сечь в глазах всего остального общества были просто сбродом разбойников. Так думали не только магнаты и королевские чиновники, но и большинство украинцев. Но к концу XVI в. образ казачества меняется. Во всяком случае, о казаках начинает лучше думать масса простого народа, ободренная их отчаянной смелостью и успехами в борьбе с татарами и их могущественными покровителями — турками.

От турок страдали не одни украинцы. Вся Европа XVI в. дрожала от одной мысли о турецком нашествии. В 1529 г. оттоманцы опустошили Венгрию и едва не захватили Вену. А огромная часть Восточной Европы оставалась под прямой угрозой набегов татар. Так что всякий, кто осмеливался бросить вызов «бусурманам» (так называли в Украине всех мусульман), твердо мог рассчитывать как на симпатии своих земляков, так и на славу за границей.

Но как бы ни дорожили запорожцы своей славой, добытой в походах на турок и татар, пускались они в эти походы отнюдь не ради нее одной — были и цели более практические. Нужно было оттеснить татар подальше от украинских поселений. Да и можно было поживиться добром в захваченных оттоманских городах: ведь регулярная военная добыча составляла приличную часть казацкого дохода.

Чаще всего казаки нападали с моря. Для морских походов у них были заведены целые флотилии, состоявшие из 40— 80 чаек — длинных, узких, неглубоких лодок, в каждой из которых могло поместиться до 60 человек. Как-то ухитряясь проскользнуть мимо оттоманских крепостей в устье Днепра, казаки на чайках атаковали татарские и турецкие укрепления на Черноморском побережье. Впервые подобный набег упоминается под 1538 г., еще до основания Сечи, когда казацкая флотилия частично разрушила турецкую крепость Очаков. После этого казаки все чаще пускались в подобные предприятия, и слава их ширилась по свету — ведь Оттоманская империя была в то время самой могущественной в мире державой! И вот уже главные ее враги, австрийские Габсбурги, в 1595 г. посылают на Сечь своего посла Эриха фон Лясоту для заключения пакта о совместных действиях против оттоманцев в Молдавии. И даже римский папа спешит установить контакты с запорожцами. Как видим, Сечь вела себя как вполне суверенная держава: объявляла войны, проводила собственную внешнюю политику.

Крупнейшего размаха казацкие рейды против турок достигают между 1600 и 1620 годами. В 1606 г, казаки опустошили Варну — сильнейшую турецкую крепость на побережье. В 1608 г. взяли Перекоп, в 1609 — Килию, Измаил и Аккерман. В 1614 г. запорожцы впервые достигли побережья Малой Азии и атаковали Трапезунд. Но самая ошеломляющая акция имела место в 1615 г., когда под носом у самого султана и 30-тысячного гарнизона его столицы около 80 казацких чаек проникли в константинопольскую гавань, подожгли ее и безнаказанно отправились восвояси,— причем пять лет спустя все это было проделано вновь! Наконец, в 1616 г. казаки захватили ненавистную Кафу — рынок рабов в Крыму — и освободили тысячи невольников. Живописуя деяния казаков, турецкий историк XVII в. Найма замечал: «Можно утверждать наверняка, что в мире нет людей, которые меньше дорожили бы своею жизнью и меньше боялись смерти, чем эти... Даже знатоки военного дела заявляют, что этот сброд благодаря своей смелости и находчивости не знает себе равных в морском бою».

Впрочем, и на суше казаки немало досаждали туркам. На грозные призывы султана Османа II к полякам — приструнить казаков — те только разводили руками. Тогда взбешенный султан собрал невиданной силы войско— 160 тыс. человек — и, присоединив к нему еще тысячи своих крымских вассалов, выступил против Речи Посполитой. В 1620 г. поляки потерпели сокрушительное поражение от войска султана под Цецорой. Год спустя всего 35-тысячное польское войско пыталось удержать турок под Хотином и неминуемо было бы уничтожено, если бы вовремя не подошла 40-тысячная казацкая подмога во главе с гетманом Сагайдачным.

С ростом военных успехов росла и уверенность казаков в собственных силах. И вот они уже дерзят полякам, а самих себя начинают называть защитниками веры, рыцарским братством, сражающимся за дело народа. Цель всей этой риторики в общем ясна: приобрести те же права и привилегии, что полагались сословию воинов. Интересно, однако, что, за редкими исключениями, сами казаки, по-видимому, совершенно серьезно входили в этот ими же самими созданный возвышенный образ. Это новое сознание своей высокой миссии заставляло казаков близко к сердцу принимать животрепещущие внутренние проблемы украинского общества.

 

Первые восстания

Быстрый рост казачества немало смутил польское правительство и шляхту, поставив их в двусмысленное положение. С точки зрения шляхтича, казак — всего лишь беглый крепостной. Каким образом он превратился в некую новую и вполне организованную общественную силу — это выше понимания дворянина. Но презрение презрением, а интересы Речи Посполитой превыше всего. И если эти интересы требуют каких-то казаков — что ж, шляхта не прочь использовать и их.

Нечто подобное переживали и правительственные чиновники. Местные власти, которые в мирное время призывали безжалостно уничтожать «этот своевольный сброд», как только требовалась казацкая подмога против московитов или оттоманцев, охотно шли на расширение реестра, обещая казакам вдобавок к щедрой плате все права и привилегии. Но вот наступает затишье — и все обещания напрочь забыты, а казаки опять вне закона.

Всю эту неопределенность еще более усиливали различия в подходе к «казацкому вопросу» местных магнатов и старост пограничных областей, с одной стороны, и польских королей, с другой. Первые конфликтовали с казаками почти ежедневно — вторые же видели в казачестве искусную в бою и к тому же сравнительно дешевую военную силу, которую можно использовать против внешнего врага, а при случае — и против растущей самостоятельности и мощи тех же самых восточных магнатов. Доведение всех этих противоречий до крайней точки было лишь делом времени.

Первое казацкое восстание вспыхнуло в 1591 г. Именно в этом году Криштоф К осине кий — украинский шляхтич и гетман реестровых казаков — получил от короля земли за службу короне. Но не успел он вступить во владение ими, как белоцерковский староста Януш Острожский (полонизированный потомок славного рода) самовольно присвоил их. Не было никакого смысла апеллировать к королю и закону, ибо, как мы помним, против магнатов власть и закон оказывались бессильны. И Косинский выбрал иной путь мести: его казаки предприняли серию набегов на имения Острожского. Пример оказался заразительным, и скоро уже по всей Волыни, Брацлавщине и Киевщине казаки, крестьяне, солдаты стали мстить своим обидчикам. Наконец перепуганная шляхта собрала свое войско, которое возглавил и повел против 2-тысячного отряда Косинского старший в роду князей Острожских — Константин Константинович. В битве на р. Пятке Косинский был разбит. Уцелевшие в бою отделались легким испугом: реестровых казаков, принявших участие в восстании, заставили всего лишь еще раз присягнуть королю, а самого Косинского — трижды поклониться специально для этого собранным членам клана Острожского й попросить у них прощения. Впрочем, вскоре он был убит в случайной стычке при невыясненных обстоятельствах.

Не успело еще утихнуть эхо одного восстания, как разразилось другое, еще более широкое. Возглавил его Северин Наливайко,— как можно судить по польскому источнику, «человек приятной наружности и выдающихся способностей», к тому же «знаменитый артиллерист». Сын галицкого портного, умершего от магнатских побоев, Северин в юности вместе с братом Демьяном нашел прибежище у князя Острожского в Остроге. Демьян стал священником и известным писателем — Северин же предпочел «казацкий способ» добывания хлеба насущного. В 1595 г. Северин Наливайко во главе 2,5-тысячного войска возвращается из успешного похода против турок в Брацлавское воеводство и здесь вступает в конфликт с местной шляхтой. И вновь казаки восстали против ненавистной знати, и вновь к ним примкнули крестьяне. Более того, на помощь восставшим поспешили запорожцы. Заговорили, пока еще смутно и неопределенно, о том, что если восстание победит, то нужно на отвоеванных землях Украины установить власть самих казаков...

Запорожцы, с Григорием Лободой и Матвием Шаулой во главе, действовали на Киевщине и Брацлавщине. А тем временем Наливайко прошел победным маршем через всю Галичину, Волынь и Белоруссию, подбивая крестьян к бунту и сея ужас в сердцах шляхты. Не слишком надеясь, однако, что им удастся противостоять превосходящим силам поляков, восставшие весной 1596 г. объединились и стали отходить на восток, рассчитывая в случае неблагоприятного исхода найти защиту в пределах Московии. До самого мая они успешно отбивали атаки поляков, но понесли большие потери не только в боях, но и от голода и болезней. В конце концов в изможденных войсках Наливайко возник раскол. Склонявшийся к примирению и переговорам с поляками Лобода был обвинен в тайных сношениях с врагом и убит, Однако его сообщники (в основном старшина и богатые казаки) вскоре без лишнего шума выдали Наливайко полякам и убедили повстанцев сложить оружие. Тогда, воспользовавшись смятением в лагере восставших, поляки ворвались в него и вырезали большую часть находившихся там людей. Сам Наливайко был казнен в Варшаве.

В поисках компромисса. Разгромив отряды Наливайко, поляки посчитали «казацкий вопрос» решенным — тем более что и внутренние проблемы казачества к тому времени были уже налицо.

Реестровые казаки, эти весьма состоятельные горожане, в основном склонялись к переговорам и сотрудничеству с Речью П ос политой. Как собственники, они нуждались в твердом общественном статусе и гражданском мире, чтобы и дальше безопасно пользоваться уже имеющейся собственностью и обрастать новой.

Однако большинство казачества — запорожское и нереестровое — не только не имело почти никакой собственности, но и существовало под дамокловым мечом страха: в один прекрасный день снова стать крепостными. Не удивительно, что это большинство связывало улучшение своего положения только с решительными переменами и постоянно конфликтовало с меньшинством. А поляки, естественно, знали об этих трениях и действовали по испытанной формуле: разделяй и властвуй.

Нов этот критический для казаков момент фортуна вновь повернулась к ним лицом. К началу XVII в. Речь Посполита опять безнадежно увязла в непрекращающиеся войны — и опять ей понадобилась военная сила казачества. В 1601 г. 2-тысячный украинский отряд принял участие в трудной для поляков Ливонской кампании. А в 1604 и 1609 годах, когда, воспользовавшись так называемой Смутой в Московии, поляки пустились в интервенцию, на их стороне выступили и запорожцы. В то время редкое заседание сейма проходило без резолюции или проекта относительно использования военного потенциала казачества — и без недопущения при этом уступок казацким требованиям увеличения реестра и расширения автономии.

В этой сложной политической обстановке казакам нужен был лидер, способный к маневру. По счастью такой лидер явился.

Гетман Петро Сагайдачный. Историки единодушны в том, что Петро Сагайдачный был одним из двух самых выдающихся казацких гетманов (вторым по хронологии был, разумеется, Богдан Хмельницкий).

Сагайдачный родился в Галичине, в г. Самборе, по происхождению — мелкий шляхтич. Получив образование в Острожской академии, он отправился на Сечь. Оттуда Сагайдачный возглавил знаменитый морской поход на Кафу в 1616 г. и, вернувшись в ореоле воинской славы на Запорожье, был избран гетманом.

Краеугольным камнем политики нового гетмана стало примирение с поляками: Сагайдачный был убежден, что казаки еще недостаточно сильны для того, чтобы меряться с Речью Посполитой. Напротив, он мобилизовал большие казацкие отряды, которые под его руководством в составе регулярных польских войск участвовали в длительных кампаниях против Москвы и Оттоманской империи. Поборник суровой дисциплины, «щедро проливающий кровь непокорных ему», Сагайдачный быстро преобразовал вольные казацкие ватаги в строевые войска, безоговорочно подчиненные своим командирам. Чтобы избежать конфликта с поляками, гетман в 1619 г. пошел даже на сокращение реестра до 3 тыс., на отказ от несанкционированных морских походов, а также признал право короля утверждать назначение казацких старшин.

Но самым большим достижением Сагайдачного было то, что он по сути превратил казаков из узкой социальной группы, преследовавшей в основном лишь собственные сословные интересы, в потенциально ведущую силу украинского общества в целом. Ведь именно Сагайдачному принадлежала идея союза между казачеством с его грубой военной мощью и утонченной, но политически маломощной украинской культурнорелигиозной элитой. Более того, гетман изыскал достаточно убедительную и наглядную форму, в которой могла бы воплотиться идея такого союза. В 1620 г. Сагайдачный вместе со всем Запорожским Кошем вступает в Киевское братство. Этот шаг должен был ясно продемонстрировать намерение запорожцев стоять отныне на страже культурно-религиозных интересов украинского общества и защищать все его требования в духовной сфере.

В том же году запорожский гетман и православное духовенство приглашают в Киев иерусалимского патриарха Феофана, дабы он собственноручно посвятил в сан нового митрополита и епископов. Поляки объявили Феофана шпионом и грозились схватить его, но Сагайдачный твердо обещал своему высокому гостю полную безопасность. После торжественной церемонии в Киеве 3-тысячный казацкий эскорт с самим гетманом во главе проводил патриарха до турецкой границы.

Сагайдачный умер в 1622 г. На похороны его вышел буквально весь Киев. Ректор Киевской братской школы Касиян Сакович в прочувствованных «виршах на жалосный погреб» гетмана прославил Сагайдачного как мудрого правителя и беззаветного защитника православия, связав его деятельность с традициями киевских князей. Так казачество со всей очевидностью вошло в плоть и кровь украинского общества.

И снова восстания. После смерти Сагайдачного в отношениях казаков с поляками вновь стал назревать крупный конфликт.

Поначалу казалось, что нового противостояния можно избежать. Ведь ближайшие наследники покойного гетмана, Олифер Голуб и Михайло Дорошенко, разделяли взгляды и ценили миротворческие усилия Сагайдачного. Но им приходилось считаться и с недовольством казачества, особенно нереестрового, своим официальным статусом, вернее сказать — его отсутствием.

В 1621 г. из битвы под Хотином вышла закаленная 40-тысячная казацкая армия, спасшая Речь Посполиту от позора оттоманской оккупации. Но, сделав свое дело, огромное казацкое войско оказалось ненужным, да и опасным для поляков. По реестру, который правительство вовсе не собиралось расширять, казаков должно было быть всего 3 тыс.— остальным предписывалось вернуться в крепостное состояние. Но ни у тех казаков, что после Хотина ушли на Сечь, ни даже у тех, кто все же вернулся в свои города и села, не было ни малейшего желания вновь стать рабами. Вся эта взрывоопасная масса бурлила и лишь ждала повода для нового бунта.

Дорошенко попытался найти выход этой никем не востребованной энергии. Вскоре изумленный турецкий султан был извещен запорожцами, что, оказывается, он заключил мир только с польским королем, но отнюдь не с казаками. В середине 1620-х годов на турецкие берега вновь обрушились морские силы запорожцев под предводительством Дорошенко. Как нельзя кстати подвернулась и династическая распря в Крыму, в которую впервые были втянуты казаки: они оказали поддержку одному из претендентов на ханский трон, обещавшему добиваться независимости Крыма от Оттоманской империи.

Поляков начинало сильно раздражать упрямое желание казаков быть «государством в государстве». Король жаловался в сейме, что «внутренняя анархия на окраинах» порождает новые внешние осложнения, втягивая Речь Посполиту в очередной конфликт с могущественными соседями; что казаки вместо того, чтобы «исполнять королевскую службу», устанавливают свои порядки, «угрожая жизни и имуществу невинных людей». «Более того,— восклицал король,— им покоряется вся Украина!» Приняв решение о необходимости придерживаться твердой линии по отношению к казачеству, польское правительство отправило в Украину специального эмиссара Станислава Конецпольского. Суровый, закаленный в боях полководец, Конецпольский имел к тому же обширные владения в украинских землях.

В 1625 г. Конецпольский двинулся в Украину во главе 8-тысячного войска. Навстречу ему из Запорожской Сечи вышло 6-тысячное казацкое войско под предводительством Марка Жмайла. Потерпев неудачу за неудачей в боях с поляками, запорожцы снова выбрали гетманом умеренного Дорошенко и вступили с противником в переговоры. Наконец был достигнут компромисс: реестр увеличивался до 6 тыс. Но, разумеется, это опять-таки устраивало лишь тех самых «заслуженных» (и богатых) казаков, которые попали в него. Большинству же рядовых и сирых снова предлагалось впрячься в ярмо...

Как только новый реестр был составлен, Дорошенко взялся за усовершенствование организации 6 тыс. «законных» казаков. Все казачество было разбито на шесть полков, постоянно приписанных к шести городам — Киеву, Каневу, Корсуню, Белой Церкви, Переяславу и Черкассам. Каждый полк состоял из сотен, каждой из которых тоже находилось постоянное место в одном из небольших городов в районе расквартирования полка. На всей этой территории гражданская и военная власть принадлежала исключительно казацкой старшине, которая в свою очередь подчинялась гетману и его канцелярии, избираемым казаками, но утверждаемым королем. Так реестровые казаки получили самоуправление, хоть и под пристальным польским присмотром. Зато Запорожская Сечь — этот бастион воинственных, «незаконных», никем не признанных казаков,— будучи формально подчинена гетману, фактически продолжала пользоваться самой широкой автономией.

Соглашаясь на расширение реестра, поляки надеялись, что реестровые казаки возьмут под свой контроль нереестровых. Нашелся, казалось бы, и нужный человек для такого дела. Грицько Черный, избранный в 1629 г, гетманом, пользовался любым случаем, чтобы демонстрировать свою лояльность и преданность Речи Посполитой. Тем самым он прогневал запорожцев, которые в начале 1630 г. выкрали его, привезли на Сечь, судили и казнили.

После этого запорожцы и нереестровые выбрали своим гетманом отчаянного казака Тараса Федоровича, прозванного Трясилом. Он и повел огромное войско повстанцев. И снова Конецпольский во главе армии, состоявшей теперь уже не только из королевских сил, но и из реестровых полков, должен был отстаивать свою «твердую линию» в нелегкой военной кампании. Но на сей раз военная удача оставила его — ив августе 1630 г. в Переяславе ему пришлось заключить договор с бунтовщиками, идя на неслыханные уступки: реестр расширялся до 8 тыс., Трясило оставался безнаказанным и всем восставшим даровалась амнистия. Но коренная проблема тысяч нереестровцев так и осталась нерешенной.

Дабы раз и навсегда покончить с казацкой вольницей, в 1635 г. поляки попытались возвести мощную крепость Кодак на берегу Днепра, чуть выше Сечи. Предполагалось, что новая крепость закроет неуправляемым запорожцам доступ в пределы Речи Пос политой, но не тут-то было: всего за несколько месяцев до окончания строительства Иван Сулима с отрядом казаков до основания разрушил построенное и вырезал новоприбывший гарнизон. Но и Сулиме не поздоровилось: реестровые казаки, желая выслужиться перед поляками, схватили его и выдали на казнь королевским властям.

Вскоре после этих событий, в августе 1637 г., в борьбу с поляками вступила новая повстанческая армия казаков во главе с Павлом Павлюком. По мере продвижения Павлюкового войска из Сечи на север к нему присоединялось множество крестьян, причем не только с правого берега Днепра, но, кажется, впервые — и с новоосвоенных земель Левобережья В декабре 1637 г., навязав повстанцам бой в открытой местности под Кумейками близ Чигирина, польская армия нанесла им сокрушительное поражение. Однако восстание на этом не закончилось. Оно продолжилось на Левобережье под водительством Якова Острянина и Дмитра Гуни, пока не было окончательно подавлено летом 1638 г.

Поляки, окрыленные своими победами и исполненные жаждой мести, больше не собирались торговаться с казаками. По новой «ординации», т. е. закону, принятому сеймом, реестр ограничивался цифрой 6000 и даже реестровые казаки утрачивали право самоуправления. Пост гетмана вообще ликвидировался, вместо него король назначал старосту из поляков.

Казацкие полковники и есаулы отныне должны были выбираться из числа шляхты. Территория казацких поселений строго ограничивалась; каждый, кто попробовал бы без разрешения бежать на Сечь, должен был караться смертной казнью. Тысячи не внесенных в реестр казаков объявлялись крепостными. В довершение этих драконовских мер магнаты, и особенно Ярема Вишневецкий, ввели в стране жесточайший террор, без разбора хватая, пытая и убивая каждого, кто хоть отдаленно подозревался в неповиновении. Циничные шляхтичи решали «казацкий вопрос» по-своему: «Казаки,— говорили они,— это ногти на руках нашей политики: они быстро отрастают, и их нужно часто подстригать». Наступившее затем десятилетие было и впрямь настолько спокойным и стабильным (время мирное, время золотое — так говорят о нем польские историки), что казалось: репрессивное решение «казацкого вопроса» и есть единственно эффективное.

Думается, следует остановиться на основных причинах, которые привели к поражению все пять главных казацко-крестьянских восстаний, происшедших за рассмотренные 45 лет.

Прежде всего, хотя казаки и играли во всех этих восстаниях ведущую роль, в рядах восставших было множество крестьян, и потому многие основные слабости крестьянских бунтов были здесь налицо. Все эти, как правило, спонтанные бунты не имели ни согласованного плана, ни долговременных целей. Главное — отплатить за сегодняшние обиды: ни о чем другом ни казаки, ни крестьяне и не мечтали. Обладая незаурядной смелостью, восставшие, однако, допускали многочисленные ошибки в военной стратегии и тактике и были ограничены в своих действиях, поскольку крестьяне не хотели сражаться ни в чужих местах, ни во время сева и жатвы. Несогласованность между восставшими объяснялась и социально-экономическими различиями в их собственной среде. Рядовые и нереестровые казаки, которым нечего было терять, бунтовали легко и охотно. А вот благополучные и состоятельные представители старшины обычно предпочитали переговоры, компромиссы и даже капитуляцию.

Несмотря на все сказанное, каждое новое восстание прибавляло восставшим военной силы и опыта. Росла их численность, совершенствовалась тактика. Казачество все глубже проникалось идеями защиты угнетенного крестьянства и попранного православия. «Мирное золотое время» оказалось обманчивым: если на поверхности и стоял штиль, то на глубине кипели страсти, ища выхода.

 

Церковь и культура

Вслед за перемещением центра хозяйственной и политической жизни на восток туда же к началу XVII в. смещается и центр жизни духовной. Галичина и Волынь находились в непосредственной близости от Польши, где бушевала католическая Контрреформация, наступившая на горло и православной украинской культуре западных областей. Как мы помним, князь Константин Константинович Острожский, последний «столп православия» на Волыни, скончался в 1608 г., а его внучка, новообращенная фанатичная католичка, передала Острожскую академию в руки иезуитов. Пришла в упадок и Львовская братская школа, ибо православные горожане, разоренные дискриминационной, прокатолической политикой польского правительства, больше не могли поддерживать ее в надлежащем виде.

А в это же самое время восточные воеводства не только переживают хозяйственный бум, но и оказываются практически недоступными для польского католического влияния. Киев снова богатеет, быстро заселяется и возвращает себе былую славу центра украинского православия. Вновь приходящие сюда украинцы прежде всего припадали к святыням Киево-Печерской лавры, с которой и началось православное возрождение.

В 1610-е годы киево-печерский архимандрит Елисей Плетенецкий, родом галицкий шляхтич, объединил вокруг себя просвещенных священнослужителей, в основном тоже галичан. Среди них были Иов Борецкий, Тарасий Земка, Захария Копыстенский, Памва Беринда и Лаврентий Зизаний. Приобретя печатный станок, Плетенецкий пустился в осуществление грандиозной по тем временам программы книгоиздания и в течение 15 лет выпустил в свет около 30 книг (в основном религиозного содержания), т. е. больше, чем было издано за все предшествовавшие годы существования книгопечатания в Украине. Вдохновленные этим примером, киевские православные шляхтичи, мещане и духовенство в 1615 г. основали братство при Богоявленской церкви на деньги, которые были завещаны им на духовные цели богатой православной дворянкой Елизаветой (Галшкой) Гулевич.

Уникальной особенностью этого братства было то, что оно с самого начала поддерживало тесные связи с запорожцами. Связи эти были установлены, вероятно, при помощи Иосифа Курцевича, настоятеля монастыря в Трахтемирове — городе, где размещались казацкий госпиталь, арсенал и казна. Собственно, казаки четко осознали себя защитниками веры уже к 1610 г., когда заявили, что стоят за православие и за тех духовных лиц, которые «не предали древней веры нашей». Как мы помним, при Сагайдачном, в 1620 г., запорожцы всем Кошем вступили в Киевское братство и, что не менее важно, обеспечили безопасность иерусалимского патриарха Феофана, возводившего в сан новых православных иерархов. Ведь после Брестской унии 1596 г. православная община Украины оставалась обезглавленной, ибо большинство ее бывших епископов стали униатами. И когда Феофан посвятил Иова Борецкого в сан митрополита киевского и рукоположил нескольких епископов, украинская церковь вновь обрела своих собственных владык. Католики и греко-католики, разумеется, были взбешены этим актом, который они поспешили объявить незаконным. И все же польское правительство, нуждавшееся в военной помощи казаков, на сей раз предпочло уклониться от вмешательства в церковные дела украинцев, а со временем и было вынуждено признать новых православных иерархов.

События 1620 г. до крайности обострили вражду между православными и греко-католиками. Впридачу к разногласиям по вопросам догмата и религиозных обрядов между ними завязался неразрешимый спор о разделе некогда общих церковных владений. Вокруг церквей, монастырей с прилегающими к ним землями часто разворачивались не просто дискуссии или тяжбы, но настоящие баталии по всем правилам военного искусства, в которых с обеих сторон сражались и погибали сотни священников и монахов. Л в 1623 г. в Полоцке местный греко-католический архиепископ Иосафат Кунцевич, попытавшийся отнять у православных две их церкви, сам стал жертвой разъяренной толпы.

Между тем некоторые видные представители православного духовенства — полоцкий архиепископ Мелетий Смотрицкий, ректор Киевской братской школы Касиян Сакович и другие, будучи обеспокоены нарастающей братоубийственной распрей, попытались достичь компромисса, который «сплотил бы обе Руси». В 1628 г. они дважды скликали православных и греко-католиков на общие соборы в Киеве и Львове, однако их попытки ни к чему не привели. Тогда, обвинив своих православных собратьев в воинствующей непримиримости, Смотрицкий и Сакович стали склоняться к переходу в греко-католичество, что в конце концов и сделали.

Другой выход из положения нашел митрополит киевский Иов Борецкий. Не видя для украинского православия никакого будущего под властью Польши, он в 1625 г. обратился к московскому царю с просьбой принять Украину под свое покровительство. И, надо сказать, в таком обращении не было ничего неожиданного. Еще в 1570-е годы Львовское братство поддерживало тесные связи с православной Москвой. В на-

чале XVII в. множество православных монахов с Украины находили в Москве убежище от преследования католиков. Однако на прямой призыв киевского митрополита Москва реагировала с осторожностью, ограничившись денежной и моральной поддержкой украинцев, но не беря на себя никаких обязательств перед ними, дабы не вызвать раздражения Польши,

Наконец, в 1632 г, само польское правительство решило положить конец разрушительной междоусобице между православными и греко-католиками и навязало им компромиссное решение. Православная иерархия получала официальное признание, а спорная собственность делилась между двумя церквами.

Одним из «архитекторов» этого компромисса был новый киевский митрополит Петро Могила. Многие историки называют его самым выдающимся церковным деятелем Украины XVII в. Потомок знатного молдавского рода, Могила, как и многие его соотечественники, получил образование во Львовской братской школе. Завершив образование в Париже, он вернулся в Украину и быстро сделал духовную карьеру. В 1627 г. 31-летний Могила стал архимандритом Киево-Печерской лавры, а всего пять лет спустя — митрополитом киевским.

Теперь, когда духовенство и паства немного успокоились после десятилетий яростной борьбы с униатами, Могила мог провести давно назревшие реформы как самой православной церкви, так и ее культурно-образовательных учреждений. Собрав вокруг себя группу образованных богословов и церковных писателей, так называемый Могилянский Атенеум, новый митрополит попытался систематизировать православные ритуалы и догматы и подготовил к изданию первый православный Катехизис. Еще будучи архимандритом Киево-Печерской лавры, Могила основал Лаврскую школу. Став митрополитом, он объединил эту школу с Братской, заложив основы так называемой Могилянской коллегии, которой суждено было стать одним из важнейших православных образовательных центров славянского мира.

Коллегия, устроенная по образцу иезуитских, была нацелена на то, чтобы дать учащимся классическое образование. Особое внимание уделялось латыни, польскому языку. В то же время изучение древнегреческого, которому отдавалось предпочтение в братских школах, отошло на второй план. Вообще вся программа Могилянской коллегии отражала характерную для этого времени тенденцию — взять все лучшее и из восточной православно-славянской учености, и из западной, латинско-католической. Однако в своем увлечении культурным наследием Запада Могила и его окружение подчас забывали, что философские трактаты, исторические труды и поэтические произведения латинских авторов доступны и интересны лишь кучке специально подготовленных ученых-схоластов, но не найдут ни отклика, ни понимания в украинском обществе. Так постепенно образовывалась культурная пропасть между киевской духовной элитой и остальными украинцами.

Культура рафинированных верхов оставалась по преимуществу церковной. Книги писались и издавались для того, чтобы доказать истинность православного пути спасения души. Среди этих книг были и такие сложные богословские труды, как «Палинодия» Захарии Копыстенского или «Зерцало богословия» Кирила Ставровецкого. Но и, так сказать, бестселлеры той эпохи, т. е. книги, предназначенные для всех или почти всех грамотных людей, трактовали такие предметы, как жития святых или история чудес Киево-Печерской лавры. Большинство этих книг было написано на церковнославянском языке, по-прежнему служившем основным литературным языком Украины. Появлялись, однако, и первые попытки писать более простым языком, А Памва Беринда на протяжении 30 лет составлял свой «Лексикон», пытаясь подобрать украинские эквиваленты церковнославянских слов.

Другой новостью тогдашней литературной жизни становится растущая популярность поэзии и особенно стихотворных панегириков. Среди наиболее известных образцов этого жанра приведем еще раз «Вирши» Саковича на смерть Сагайдачного, а также опусы студентов Могилянской коллегии в честь их патрона Петра Могилы. В учебных заведениях сочинялись также и пьесы, так называемые «школьные драмы», часто включавшие в себя элементы украинского фольклора. Вообще по мере того как школы выпускали все новые сотни студентов, а типографии, которых было уже около 20,— десятки книг, грамотность все шире распространялась по Украине.

Если киевская элитарная культура развивалась в русле религиозных проблем и не без влияния западных образцов, то культура масс продолжала зависеть от аграрного календаря и образа жизни хлебороба в суровых условиях пограничья. Старинные крестьянские песни повествуют об отношениях человека с природой, о работе в поле, о личных переживаниях. Те, кто пел эти песни, ценили простые человеческие достоинства — трудолюбие, скромность и честность — и смеялись над теми, кто всего этого лишен. Высшим достижением украинского устного народного творчества XVI— XVII вв. считается фольклорный эпос — думы. Их исполняли под собственный аккомпанемент странствующие кобзари. В дни ярмарок или церковных праздников, на деревенских майданах, в казацких лагерях люди сходились послушать кобзаря, поющего о буйной жизни казацкой вольницы, о борьбе с турками и татарами, о том достойном отпоре, который отчаянный казак всегда готов дать гордой и высокомерной шляхте...

* * *

Многие страны Восточной Европы в начале своей Новой истории столкнулись с таким явлением, как вольная жизнь на пограничье. Не только по украинскому Днепру, но и по русскому Дону селились казаки. Было нечто подобное и в истории Венгрии, Хорватии и других христианских стран, где на незаселенных границах с Оттоманской империей возникали в чем-то сходные с казачеством социальные группы. Но нигде это «периферийное» сословие не сыграло такой важной роли в развитии общества, как в Украине. Этого, конечно, можно было ожидать: ведь в те времена пограничьем была, пожалуй, вся Украина, а полонизация украинской элиты привела к тому, что казакам здесь пришлось взять на себя ту роль, которая в других странах принадлежала дворянству. Соответственно казак становится ключевой фигурой не только украинской истории, но и национального сознания — примерно так, как ковбой у американцев или викинг у скандинавов.

Возрастание роли казачества сопровождалось мощным обновлением украинской религиозной и культурной жизни. Киев снова становится центром православия в Украине. Для культурно-религиозной элиты, группировавшейся вокруг Киево-Могилянской коллегии, это было время расширения кругозора и парения духа. С одной стороны, православное возрождение способствовало ослаблению полонизации, с другой — оно ввело в украинскую культуру те западные элементы, которые впоследствии будут удерживать ее от русификации.

Так, в опасной близости от той черты, за которой — полная ассимиляция в чужом общественном укладе и чужой культуре, вступала Украина в свою Новую историю. Но именно это ощущение опасности способствовало тому, что в украинской истории, в национальном характере украинцев появляются такие особенности, которые отличают этот народ от его соседей.

 

Один из крупнейших катаклизмов в истории Украины — Великое восстание 1648 г. По масштабам, силе и влиянию оно не имеет равных во всем начальном периоде Новой истории Европы.

Но» почему же именно Украина? Можно ли в предшествующем периоде развития этой страны усмотреть черты ее предрасположенности к подобному взрыву?

Действительно, новоосвоенные земли Киевщины, Брацлавщины и Черниговщины, ставшие ареной восстания, по-своему уникальны не только для Речи Посполитой, но и для всей Европы. Земли эти, с одной стороны, находились во владении богатейших и могущественнейших магнатов Европы, а с другой — были населены свободолюбивым народом, всегда готовым подняться на защиту своих интересов. Иными словами, самые отъявленные эксплуататоры-феодалы столкнулись здесь с самыми непокорными массами: как говорится, нашла коса на камень...

Кроме того, пограничная роль Украины во многом и привела ее к, так сказать, пограничной ситуации. И сосредоточение несметного количества земли во владении каждого отдельного феодала, и возникновение казачества — все это было возможно лишь на мрачном грозовом фоне Дикого поля. А слабая, децентрализованная власть Речи Посполитой, казалось, делала все для того, чтобы взрыв стал неизбежным. Польское правительство, неспособное собственными силами защитить границы, охотно раздавало магнатам громадные площади порубежных территорий на том условии, что они в случае необходимости позаботятся об их защите. По той же причине правительство смотрело сквозь пальцы на казачество, и только временами, как бы спохватываясь, предпринимало судорожные попытки ограничить бурный рост «запорожского рыцарства» или даже раз и навсегда с ним покончить. Однако на определенной стадии и землевладельцы-магнаты, и воины-казаки достигли такой мощи, что никакое правительство не могло бы сладить ни с теми, ни с другими. Ситуация на украинском пограничье достигла критической точки.

 

Канун Великого восстания

Разумеется, магнаты во многом способствовали той самой колонизации целинных украинских земель, которую польские историки XIX в. громко именовали «цивилизацией Украины». Но именно на них, землевладельцах-магнатах, лежит и огромная доля ответственности за напряженность и нестабильность, ставшие хроническими болезнями украинского общества.

В то время в Украине действовал один закон и одно право — закон и право сильного. К насилию прибегали прежде всего сами магнаты — при малейшем конфликте со своими подданными и друг с другом. При слабости королевской власти царили эгоизм и анархия. Даже сами поляки вынуждены были признавать: «На Украине правит беззаконие».

Склонность магнатов к применению грубой силы ярче всего проявлялась в их отношении к крестьянству. Как мы помним, на первом этапе освоения целинной степи землевладельцы заманивали к себе крестьян, учреждая на определенный срок свободные от повинностей слободы. Но когда все сроки истекли, магнаты набросились на крестьян, как голодные звери, отвечая на малейшие попытки сопротивления жестоким насилием и все больше зверея по мере того, как им удалось гасить очаги крестьянских волнений. А ведь после 1638 г. им казалось, что уже и последний такой очаг погашен...

Пахари новоосвоенных земель, еще не забывшие вкус свободы, отныне должны были трижды или четырежды в неделю работать «на пана». А впридачу землевладельцы выдумывали все новые и новые службы и повинности, к тому же и королевская казна требовала уплату за дом, скотину и хозяйство. Но хуже всего приходилось крестьянину, когда магнат сдавал свои владения в аренду — а к этому ненавидимому крестьянами способу управлять своими землями украинские помещики прибегали довольно часто. Условия аренды заключались в следующем: арендатор регулярно выплачивал землевладельцу твердо установленную сумму, а все, что удавалось выжать из крестьян сверх того, забирал себе. Евреям, лишенным собственной земли и буквально (еще за полтора тысячелетия до описываемых событий римляне насильственно рассеяли их по свету), и юридически (по законам Речи Посполитой им запрещалось владеть земельными наделами), в аграрной по преимуществу стране ничего не оставалось делать, как только идти в арендаторы. К 1616 г. более половины принадлежавших польской короне украинских земель были арендованы евреями. У одних только князей Острожских было 4 тыс. евреев-арендаторов. Вкладывая собственные деньги в аренду и получая ее всего на два — три года, они были заинтересованы в получении за столь короткий срок максимальной прибыли, а потому нещадно эксплуатировали и земли, и крестьян, вовсе не интересуясь последствиями. Нередко арендатор требовал, чтобы крестьяне работали «на пана» уже не три — четыре, а шесть или даже все дни недели, и челядь магната силой выгоняла их в панское поле.

Другой формой аренды стало приобретение монопольного права на производство и продажу табака и алкоголя. Монополист-арендатор мог требовать с крестьян любую плату за эти столь высоко ценимые ими товары — и надо ли говорить, что это не прибавляло ему популярности... По выражению английского историка Нормана Дейвиса, именно участие евреев в эксплуатации украинского крестьянства польской шляхтой «было главной причиной той страшной расплаты, что не единожды ожидала их в будущем».

Не только среди крестьян, но и среди прочих низших сословий украинского пограничья недовольство росло медленно, но верно. Своеобразные условия здешней жизни обрекали на магнатский произвол и недавно основанные города. Процент городского населения на Киевщине и Брацлавщине, где почти половину жителей составляли горожане, был втрое большим, чем в других воеводствах Речи Посполитой. Но, имея официальный статус городов, а иногда обладая и Магдебургским правом, новые поселения по большей части представляли собой всего лишь небольшие крепости. Большая часть их жителей, укрываясь за крепостными стенами от татарских набегов, занималась сельским хозяйством в окрестных степях. Магнаты, на чьих землях, как правило, возводились такие города, отказывались признавать в их жителях полноправных мещан и требовали от них крестьянских податей и повинностей. Наконец, и мелкая украинская шляхта, большинство представителей которой все еще оставались православными, накопила немало обид на всесильных магнатов.

Итак, все основные слои населения бурлили и закипали — а все клапаны, до сих пор более или менее благополучно «выпускавшие пар», теперь оказались закрыты. Колонизация подходила к концу — все меньше и меньше оставалось пригодных для освоения земель, куда крестьяне могли бы убегать от помещиков. На казачество, традиционно вбиравшее в себя все наиболее недовольные социальные элементы, после 1638 г. обрушились суровые репрессии.

Но, в отличие от всех других крестьян Речи Посполитой, в том числе и Западной Украины, хлеборобы Надднепрянщины не знали крепостного ярма — и не хотели его знать. Их мало интересовало, кем считали их магнаты,— сами-то они осознавали себя свободными людьми. Например, у казаков не было сомнения в своем привилегированном, почти дворянском статусе: якобы еще в 1582 г. король Стефан Ба-торий даровал им его. Многочисленные горожане заявляли, что по определению являются и свободными, и самоуправляемыми. Да и крестьян пограничья после десятилетий слободской жизни приходилось заново убеждать, что не они хозяева своей собственной судьбы. И что могло бы их в этом убедить — ссылки на соответствующие законы Речи Пос политой? Но ведь большинство жителей пограничья свято верили в то, что их право на свободу и древнее, и законнее всех польских законов. И это сознание в свою очередь укрепляло их решимость дать отпор «ляхам», как они называли поляков. А то, что католики-ляхи еще и преследовали православную веру, только подливало масла в огонь.

Мало того, что жители украинского пограничья всегда были готовы к неповиновению и бунту, они к тому же в массе своей прекрасно владели оружием. Все народные восстания той эпохи в европейских странах отличались слабой организацией и отсутствием у бунтовщиков военного опыта. В Украине с этим было все в порядке. Иностранные путешественники не раз отмечали, что жизнь в полном опасностей пограничье заставляла даже простых крестьян и горожан в совершенстве осваивать огнестрельное оружие. К тому же стержнем любого украинского восстания сразу становилось казачество — хорошо организованное, закаленное в боях воинство. И даже недавние поражения пошли на пользу казакам, научив их как надо сражаться с регулярной армией по всем правилам военной стратегии и тактики. Итак, чем больше старались магнаты выжать соков из своих украинских владений, тем крепче становились и решимость, и способность украинцев пограничья дать отпор эксплуататорам. Достаточно было одной искры, чтоб запылала вся страна.

 

Богдан Хмельницкий

Редко отдельная личность так крепко держала в руках нити эпохальных событий, как делал это Богдан Хмельницкий во время восстания 1648 г. Недаром многие историки считают его величайшим военным и политическим лидером Украины: ведь личную его роль в крутом изменении всего хода не только украинской, но и всей восточноевропейской истории трудно переоценить.

А между тем дебют Хмельницкого на исторической сцене, да еще в главной роли, состоялся лишь под самый конец его жизни и к тому же почти случайно.

Родился он около 1595 г. в семье мелкого украинского шляхтича Михайла Хмельницкого, состоявшего на службе у польского магната. За свою службу отец Богдана получил хутор Суботов. Сына он послал учиться в Ярослав, в школу иезуитов, где Богдан получил неплохое по меркам того времени образование, овладел польским и латынью.

В 1620 г. случилась трагедия. В том бою под Цецорой, когда турки нанесли полякам сокрушительное поражение, отец Богдана погиб, а сам он попал в турецкий плен. Два года он был невольником. Затем ему удалось вернуться в Суботов.

Записавшись в реестровые казаки, Богдан Хмельницкий женился и с головой ушел в свои дела, более всего заботясь о расширении собственного имения. Восстания 1625 и 1638 годов оставляют этого весьма состоятельного и очень осторожного казака совершенно безучастным. Зато Ъ том же 1638 г., пользуясь хорошей репутацией у правительства, Хмельницкий быстро делает карьеру писаря Запорожского войска. В 1646 г. в составе казацкого посольства он отправляется к королю Владиславу IV. 50-летнему сотнику Чигиринского казацкого полка Богдану Хмельницкому, казалось, уже можно было подводить итоги жизни и карьеры. В общем итоги эти оказывались не так уж плохи...

Что же заставило Хмельницкого резко изменить свою жизнь, а с нею и жизнь своей страны? Да в общем-то рядовой случай (рядовой для историков — но только не для самого будущего гетмана) того беспредельного произвола, что учинили в Украине надменные и ненавистные магнаты.

Дело обстояло следующим образом. Когда в 1646 г. Богдан Хмельницкий по уже известной нам причине отлучился из Суботова, некто Даниэль Чаплинский — польский шляхтич, пользовавшееся покровительством местных магнатов, решил присвоить родовое поместье Хмельницких. Он напал на Суботов и убил младшего сына Чигиринского сотника. Мало того: в Суботове находилась женщина, на которой недавно овдовевший Богдан собирался жениться. Чаплинский похитил ее.

Поначалу законопослушный Хмельницкий пытался подавать на обидчика в суд, причем делал это не один раз — и все без толку. Наконец переполнилась чаша и его терпения. И он решает поднять антипольский бунт.

Впрочем, преображение респектабельного члена высшего общества в яростного бунтовщика не было столь чудесным и внезапным, как это могло бы показаться на первый взгляд. Многие из тех, кто приглядывался к Хмельницкому в его поздние годы, кто наблюдал его на вершине славы, не раз отмечали, что казацкий вождь — человек как бы с двойным дном. Этот смуглый, приземистый казак, прозванный в народе «Хмелем», обыкновенно был спокоен и сдержан. Вежливый, поначалу даже казалось — флегматичный, он вдруг разражался потоками самой бурной страсти, взрывался мощной непобедимой энергией. В общем, это был типичный харизматический лидер, со всем его непреодолимым обаянием и необъяснимым влиянием на массы. В высшие, кульминационные минуты его жизни это был другой человек: речь его завораживала, мысль его одновременно захватывала и повергала в ужас, воля его была непреклонна.

Гипнотическое влияние Хмельницкого на массы впервые проявилось в тот момент, когда, преследуемый поляками, узнавшими о его намерениях, он в январе 1648 г. с горсткой единомышленников прибыл на Сечь. В кратчайший срок он добивается поддержки запорожцев, изгоняет из Сечи польский гарнизон — и тут же его избирают гетманом. Восстание началось.

Поначалу это новое восстание отличалось всеми признаками предыдущих неудачных выступлений казаков и крестьян, более того — развивалось как будто по тому же сценарию: казацкий старшина, обиженный магнатами, жаждет мести; прибыв на Запорожье, он поднимает казачество на борьбу за свои (и его) права и т. д. Но в данном случае с самого начала вступал в действие новый фактор. Этим фактором были исключительные качества самого Хмельницкого — выдающегося организатора, полководца и политика.

Оказывается, еще более чем за год до прибытия на Сечь он не только планировал восстание, но и сплел крепкую сеть единого заговора. Понимая, что самым слабым местом казачества в готовящейся войне с поляками станет отсутствие кавалерии, Хмельницкий нашел смелый выход. Он заблаговременно снесся с давними врагами Речи Посполитой — крымскими татарами, которым и предложил стать его союзниками в борьбе с поляками. Хмельницкий выбрал для этого удачный момент: как раз в то самое время, когда его люди явились к хану, отношения того с Польшей достигли критической точки. И хан посылает своего видного военачальника Тугай-бея во главе 4-тысячной конницы на помощь Хмельницкому.

Но и поляки, предупрежденные о замыслах Хмельницкого, двинули на юг мощную армию, дабы пресечь бунт в зародыше.

Первые победы. В середине апреля 1648 г. близ Запорожской Сечи, при Желтых Водах, 6-тысячный польский авангард встретился с объединенной 9-тысячной армией казаков и татар. 6 мая после продолжительной битвы, во время которой на сторону восставших переметнулось несколько тысяч посланных на помощь полякам реестровых казаков, польское войско было разбито.

Марцин Калиновский и Миколай Потоцкий, командующие 20-тысячной польской армией, были крайне обескуражены бесславной гибелью своего авангарда. А тут еще пленный (на самом деле специально подосланный) казак «предупредил» поляков о том, что повстанческая армия своей численностью намного превосходит польскую. И Калиновский с Потоцким принимают роковое для них решение: они оставляют выгодные позиции под Корсунем, избрав самый неудачный путь отступления по сильно пересеченной местности (поводырем польского войска также оказался тайный агент гетмана). Так, не слишком далеко уйдя от Корсуня, изможденная польская армия попала аккурат в казацкую засаду — а силы казаков возросли к тому времени до 15 тыс. (не считая-татарской конницы). И снова поляки были полностью разбиты. В руках Хмельницкого оказались оба польских командующих, 80 важных вельмож, 127 офицеров, 8520 солдат и 41 пушка. В довершение польских несчастий всего за шесть дней до битвы под Корсунем умирает король Владислав IV. В то время как грозные орды бунтовщиков нависали с юга над Речью Посполитой, она враз лишилась своего короля, своих командующих н своей армии.

Слух о победах Хмельницкого быстро разнесся по стране. Поляки опустили головы, украинцы приободрились. Сперва на правом, а затем и на левом берегу Днепра казаки, крестьяне и горожане стали снаряжать полки на помощь гетману. Тут же сыскались вожаки на местах, разжигавшие очаги малых восстаний. Великое множество крестьян и казаков воспользовались случаем дать волю своей слишком долго копившейся ненависти к обидчикам. Так называемый «Літопис Самовидця» рисует страшную картину разразившихся событий: «где колвек знайшлася шляхта, слуги замковіє, жиды и уряды міскіе — усе забияли, не щадячи ані жон и дітей их, маетности грабовали, костели палили, обвалювали, ксіонзов забияли, двори зась и замки шляхецкіе и двори жидовскіе пустошили, не зоставаючи жадного цілого. Рідкій в той кріві на тот час рук своих не умочил и того грабленія тих добр не чинил».

Военные походы Богдана Хмельницкого

За несколько месяцев почти вся польская шлях га, ксендзы и чиновники были уничтожены или изгнаны. При этом самыми многочисленными и самыми беззащитными представителями ненавистного режима оказались евреи — они-то и понесли самые тяжелые потери. Хмельниччина стала очередной трагической страницей в истории многострадального народа: события 1648—1656 гг. в Украине унесли жизни десятков тысяч евреев. Назвать точное число жертв не представляется возможным из-за отсутствия сколько-нибудь достоверных сведений (по подсчетам С. Эттингера, всего в Украине до восстания проживало 50 тыс. евреев).

Поляки же при малейшей возможности отвечали на резню резней. Особенно яростным сторонником тактики шляхетского террора был Ярема Вишневецкий — богатейший магнат края. В своих левобережных владениях он мобилизует собственное хорошо вышколенное 6-тысячное войско, уводит с собой всех способных двигаться в обозе насмерть перепуганных шляхтичей, ксендзов и евреев и долгим кружным путем отступает на запад. И повсюду, где проходили отряды Вишневецкого, они оставляли за собой выжженную землю, усеянную трупами, не щадя ни казаков, ни крестьян, ни женщин, ни детей. И если Польша рукоплескала «подвигам» Вишневецкого, то украинцы теперь уже и слышать не котели ни о каких переговорах, поклявшись бороться с Вишневецким и другими магнатами не на жизнь, а на смерть.

Тем временем Хмельницкий на все лето стал у Белой Церкви, приводя в порядок прибывающие силы восставших. Под рукой гетмана толпы бунтовщиков преобразуются в дисциплинированную, хорошо организованную армию. Стержень ее составляли 16 испытанных в битвах полков, преданных гетману и своим полковникам — Филону Джеджалию, Максиму Несторенко, Ивану Гире и другим. . Не только «коренные» казаки, но и опытные и одаренные полководцы из дворян и мещан получили полковничьи булавы — среди первых были Данило Нечай, Иван Богун, Михайло Кричевский, среди вторых Мартин Небаба и Василь Золотаренко. Большим вспомогательным отрядом легкой кавалерии командовал Максим Кривонос — один из самых популярных вожаков повстанцев, заклятый враг Вишневецкого. По мере прибытия добровольцев из них формировались новые части, так что к концу лета число восставших колебалось между 80 и 100 тыс., при том что лишь 40 тыс. из них составляли регулярные казацкие полки.

Но и поляки даром времени не теряли. Чтобы задержать продвижение восставших, они лишь для отвода глаз вступили с ними в переговоры, а сами успели мобилизовать 32 тыс. шляхтичей и 8 тыс. немецких наемников. Польское войско собиралось у Львова. Являвшиеся в армию шляхтичи старались, как водится, перещеголять друг друга пышными нарядами. Это дало повод одному современнику заметить, что поляки собираются воевать не железом, а золотом и серебром.

Во главе новой польской армии стояли три магната: изнеженный сибарит Доминик Заславский, образованный латинист Миколай Остророг и 19-летний Александр Конецпольский — «перина, латина і дитина», как не преминул съязвить украинский гетман. 23 сентября воюющие армии встретились под Пилявцами. В разгар боя польским командующим отказали нервы и они бросились наутек. Слух об этом быстро облетел польскую армию, и она последовала своим командующим. Враз слетел с поляков былой лоск, и они стали легкой добычей казаков и их союзников татар.

Победа под Пиливцами открыла Хмельницкому путь на запад. Крестьяне Волыни и Галичины приветствовали восставших и на всем пути их продвижения в глубь западноукраинских земель присоединялись к ним. Слышали даже, как на юге Польши подневольные «хлопы» говорили: «Если бы только Бог смилостивился над нами и послал нам Хмельницкого, мы показали бы этим шляхтичам, как издеваться надлюдьми». В начале октября казацко-крестьянская армия обложила Львов и, наверное, легко овладела бы им, если бы Хмельницкий, не желая обречь на разгром красавец-город, не предпочел взять с него богатый выкуп. Месяц спустя, готовясь к осаде польской крепости Замостье, Хмельницкий получил известие об избрании на польский трон Яна Казимира, воцарения которого гетман как раз и желал, имея на то свои виды. Новый король предложил гетману перемирие.

Для историков по сей день остается загадкой, почему Хмельницкий в тот самый момент, когда ему, казалось, вполне достало бы сил, чтобы до основания разрушить Речь Посполиту, согласился принять предложение короля и вернуться к берегам Днепра. Очевидно, он все еще надеялся как-то приспособить политическую систему Речи Посполитой к нуждам казачества. К тому же голод и чума, обрушившиеся на Украину, коснулись уже и войск гетмана. Татарским же его союзникам не терпелось вернуться домой. По-видимому, в таких условиях вести зимнюю кампанию Хмельницкому казалось невозможным. И в начале января 1649 г. он возвращается в Киев во главе победоносной армии. Шумная толпа горожан приветствовала гетмана, а православное духовенство провозгласило его «новым Моисеем, спасшим свой народ от польского плена».

Растущие осложнения. Но как бы ни впечатляли победы Хмельницкого, они на самом деле отнюдь не прояснили отношений украинцев с поляками.

Хоть гетману не хотелось напрочь рвать все связи с Речью Посполитой, одно он знал твердо: те, кто последовал за ним, уже ни при каких условиях не вернутся к той жизни, что была до 1648 г. Поляки же, соглашаясь на мелкие уступки казакам, настаивали на том, что вся Украина непременно должна возвратиться под власть шляхты. Казалось, положение безвыходно, и оба противника обречены из года в год воевать друг с другом и, неспособные друг друга победить, вечно чередовать кровопролитные войны с переговорами, где заключались, в сущности, никому не выгодные соглашения. И до Хмельниччины все это тянулось полвека — и после каждого такого соглашения вожаки возвращались по домам с единственной целью — готовиться к новой войне...

На сей раз, весной 1649 г., в наступление пошли поляки. Со стороны Волыни главное 25-тысячное войско вел сам король Ян Казимир. Одновременно из Галичины подходила 15-тысячная армия небезызвестного Яремы Вишневецкого. Но Хмельницкий и его союзник хан Ислам Гирей, используя свои обычные тактические преимущества — скорость и обманный маневр, с 80-тысячной армией отрезали путь Вишневецкому, заперев его в Збаражской крепости. Король поспешил на выручку Вишневецкому. Тогда Хмельницкий неожиданно напал на армию Яна Казимира и окружил ее под Зборовом. Но когда победа и под Збаражем, и под Зборовом была, казалось, близка, гетмана предал татарский хан. По-видимому, Ислам Гирей давно уже побаивался растущей силы украинского войска и легко пошел на уговоры и посулы поляков. Он отвел свои войска и потребовал, чтобы Хмельницкий вступил с королем в переговоры. В этих обстоятельствах гетману не оставалось ничего другого, как согласиться.

18 августа 1649 г. был подписан Зборовский мир на следующих условиях. Реестр расширялся до 40 тыс. Польской армии и евреям запрещалось пребывание в пределах Киевщины, Брацлавщины и Черниговщины. Все административные должности в этом крае должны были занимать лишь представители казацкой старшины и православной шляхты. Киевскому митрополиту было обещано место в польском сенате. Всем восставшим даровалась амнистия, однако большинство крестьян должны были вернуться в крепостное состояние, а польские помещики — получить назад свои владения.

Должно полагать, если бы не давление татар, Хмельницкий никогда не пошел бы на такой мир с поляками, который среди украинских масс не мог вызвать ничего, кроме возмущения. При этом поляки были уверены, что уступили слишком много, а казаки убеждены, что получили слишком мало. В результате ни те, ни другие даже не собирались выполнять условия соглашений.

Зато Зборовский договор ярче высветил те внутренние и внешние проблемы, с которыми должен был считаться Богдан Хмельницкий. Не было случайности в том, что в Зборове интересы крестьянства были фактически проигнорированы. Быть может, Хмельницкий, многие его полковники и реестровые казаки и в самом деле хотели улучшить долю крестьянства, но и в мыслях не держали полной отмены крепостного права. Для казацкой элиты, не исключая и гетмана, любое посягательство на институт крепостного права означало б подрыв системы, в которой они сами занимали весьма выгодное и почетное место. Так уже в Зборове выявился конфликт между старшиной и чернью. И эта трещина со временем станет фатальной для казацкого уклада Украины в целом.

Другой нелегкой проблемой были отношения с татарами. Хмельницкий понимал, что именно татарам он во многом обязан недавними, а возможно и предстоящими, победами, и любой ценой хотел сохранить этот союз. Однако дружба гетмана с татарами отнюдь не вызывала восторга у украинских масс, которым, собственно, приходилось расплачиваться с союзниками ясыром. Пока гетман надеялся, что татары удовольствуются пленными поляками, они угоняли на невольничьи рынки всех, кто попадался им под руку, в том числе тысячи украинских крестьян. К тому же долговременный политический интерес татар состоял в том, чтобы не допустить укрепления какой-либо христианской страны: для того-то они и поддерживали борьбу Хмельницкого с поляками, тем не менее не желая гетману полной победы в этой борьбе. Используя Хмельницкого для ослабления Польши, крымский хан надеялся приобщить казаков и к своим набегам на Московию. Но Хмельницкий, уповавший на помощь Москвы, отказался идти туда с татарами и предложил заменить ее Молдавией — богатой и к тому же гораздо более уязвимой, чем Москва.

Так в 1650 г. Хмельницкий занялся молдавскими делами. У него появилась даже надежда посадить на тамошний трон своего сына Тимоша и таким образом установить тесный союз Молдавии с Украиной. Но гибель Тимоша в 1653 г. при обороне Сучавы положила конец неудачной и дорогостоящей кампании.

Тем временем в 1651 г. начался новый этап польско-украинской войны. И снова войну начали поляки, и снова во главе их был сам король, и снова армии поляков и казаков сошлись для решающей битвы на Волыни, на сей раз при Берестечке. По масштабам того времени эти армии были поистине огромны: 150 тыс. с польской стороны (включая 20 тыс. испытанных немецких наемников) и 100 тыс. с украинской плюс 50 тыс. татарской конницы. Почти двухнедельная битва началась 18 июня и закончилась сокрушительным поражением войск Хмельницкого. Его опять подвели татары, покинувшие поле боя в наиболее решающий момент. Хуже того, они выкрали самого Хмельницкого, который пришел уговаривать их вернуться, и отпустили лишь после того, как битва была проиграна. Правда, решительный полковник Филон Джеджалий попытался еще спасти часть украинских войск от окружения, но поляки, воспользовавшись паникой в стане казаков, вырезали около 30 тыс. человек. Впрочем, полякам нелегко досталась эта победа — и они предложили повстанцам переговоры, которые вскоре и начались под Белой Церковью.

Как и следовало ожидать, подписанный 28 сентября 1651 г. Белоцерковский мир был куда менее выгодным для казаков, нежели Зборовский. Казацкий реестр сокращался до 20 тыс., власть гетмана ограничивалась Киевским воеводством, и ему запрещалось вступать в какие-либо внешние сношения, особенно с татарами. Теперь, когда среди казаков воцарилось смятение и сам Хмельницкий не готов был дать отпор, казалось, что условия договора будут выполняться. И польская шляхта стала возвращаться в Украину в обозе королевской армии. А крестьяне и казаки (за исключением горстки реестровых) должны были вернуться в крепостное рабство. Чтобы избежать такой судьбы, они тысячами уходили за границу Речи Посполитой с Московией, где их не только принимали, но и позволяли жить вольными казацкими слободами. Эти прежде малонаселенные земли так и стали называть Слободской Украиной (территория ее примерно совпадает с нынешней Харьковской областью).

Но надо было плохо знать украинского гетмана, чтобы поверить, что он и в самом деле пойдет на выполнение унизительных для него белоцерковских условий. На тайной встрече казацкой старшины в гетманской ставке в Чигирине было решено опять собирать армию и вести ее на поляков. Всего несколько недель спустя войска Хмельницкого атаковали 30-тысячную польскую армию, расположившуюся на Подолье под Батогом, близ молдавской границы. 1 мая поляки были разбиты. Мстя за поражение под Берестечком, казаки убили всех пленных поляков.

Как только распространилась весть о победе, восстание против шляхты вспыхнуло с новой силой, и вскоре казаки заняли всю ту территорию, что была им подвластна до Берестечка. Но годы страшного кровопролития и разрухи брали свое. Ни поляки, ни украинцы уже не рвались в бой так, как в начале восстания. Как изнуренные боксеры, вяло пытаясь наносить удары, думают лишь о том, чтобы не упасть на ринге, так две воюющие армии изматывали друг друга в бесконечных стычках, не в силах нанести решающий удар.

Внешняя политика. Хмельницкий понимал, что для успеха восстания необходима поддержка извне, и Потому все больше внимания обращал на внешнюю политику.

Как мы помним, первым дипломатическим успехом гетмана был союз с крымскими татарами. Однако этот союз оказался ненадежным. Да он и не решал главной проблемы, которая состояла в том, чтобы в ту или иную сторону прояснить отношения Украины с Речью Посполитой.

Поначалу гетман не был готов к полному разрыву с поляками. В своих отношениях с королевской властью в лице ее местного представителя Адама Киселя (а надо сказать, что этот богатейший православный магнат был к тому же и тонкий политик) гетман на первых порах добивался одного — автономии украинского казачества, которое, по его замыслу, должно было стать отдельным и равноправным сословием Речи Посполитой. Но эта цель оказывалась недостижимой из-за упрямого нежелания шляхты признать равными себе тех, кого они привыкли считать неизмеримо более низкими, обреченными подчиняться, а не диктовать свои условия.

В современном нашем сознании легко возникает вопрос: почему же Хмельницкий не провозгласил Украину независимой? Мы-то привыкли мыслить такими вроде бы извечными категориями, как «нация», «национальный суверенитет» (хотя все они получили распространение не раньше, чем после французской революции 1789 г.). Во времена же Хмельниччины такие идеи и чувства могли проявляться (и проявлялись) лишь в самой первоначальной форме — например, в виде слухов о том, что гетман хочет восстановить «древнерусское» княжество или учредить «казацкое». Но даже если бы такие идеи кем-то всерьез и обсуждались, воплотить их в жизнь в тех условиях все равно не представлялось возможным. Как показали беспрерывные войны, казаки могли успешно сражаться с поляками, нанося им тяжкие поражения, но не могли раз и навсегда отстоять Украину от притязаний шляхты. Для обеспечения сколько-нибудь длительной победы над поляками Хмельницкий нуждался в постоянной и надежной поддержке могущественной внешней силы. А для того чтобы получить такую поддержку извне, в то время требовалось лишь одно: признать себя вассалом того правителя, который эту поддержку оказывал.

Для массового сознания украинцев того времени главными проблемами, которые толкали их на непрерывные бунты, были проблемы социально-экономического характера. Их-то и следовало решить во что бы то ни стало. А уж второй вопрос — будут ли они решены при «своем» или при «чужом» правителе. Наконец, в Восточной Европе XVII в. суверенитет отождествлялся не с народом, а с государем, с «законным», т. е. общепризнанным монархом. У Богдана Хмельницкого были и власть, и популярность, но не было одного — вот этой самой монаршей легитимности. И самое большее, что он мог сделать для своей страны, которую перестали устраивать ее нынешние законные правители,— это найти ей такого законного правителя, который устроил бы ее. Проблема самоуправления Украины, собственно, не стояла: его-то украинцы как раз и добились, и сумели отстоять. Теперь им лишь нужно было найти такого монарха, который придал бы их новосформированному автономному обществу законный вид и обеспечил бы его постоянной и надежной защитой.

Подходящим кандидатом на эту роль казался Хмельницкому турецкий султан. Правитель Оттоманской империи был достаточно могуществен, чтобы отвадить от Украины поляков,— и достаточно далек, чтобы не иметь охоты и возможности вмешиваться во внутриукраинские дела. Недолго думая Хмельницкий обменялся с султаном посольствами, ив 1651 г. Оттоманская Порта официально объявила гетмана с его Запорожским войском своими вассалами — примерно на тех же условиях, на которых покровительством Порты пользовались такие ее вассалы, как Крым, Молдавия и Валахия. Однако эта блестяще задуманная гетманом идея оттоманского патронажа так и осталась неосуществленной. Первой причиной тому послужила распространенная в Украине враждебность по отношению к «бусурманам», второй — внутренние изменения в самой Оттоманской империи.

Гораздо более популярным кандидатом на роль покровителя Украины был православный московский царь. С самого начала восстания Хмельницкий умолял его прийти на помощь во имя общей православной веры. Но Москва отвечала уклончиво и с чрезвычайной осторожностью: слишком свежа была еще память о страшных потерях в войнах с Польшей. Московиты предпочитали подождать, пока поляки и казаки истощат друг друга, а там уж посмотреть, что можно предпринять. Но в 1653 г. украинцы пригрозили, что всерьез отдадут предпочтение «турецкому варианту». Дальше откладывать было некуда. Царь Алексей Михайлович созвал Земский собор, который и постановил, что во имя православной веры и святой церкви Божьей царю надобно принять украинцев «под свою высокую руку». Принимая это решение, в Москве надеялись и на то, чтобы отобрать у поляков некоторые российские земли, потерянные в последней войне, использовать Украину как буферную зону в неизбежных столкновениях с оттоманцами — и таким образом расширить свое международное влияние.

 

Переяславский договор

В последние дни 1653 г. московское посольство во главе с боярином Василием Бутурлиным было принято в Переяславе гетманом, его полковниками и генеральной канцелярией Войска Запорожского. А 18 января 1654 г. Хмельницкий созвал раду казацкой старшины, на которой и было принято окончательное решение о переходе Украины «под руку» московского царя. В тот же день при большом стечении народа на городской площади гетман говорил о том, что Украине нужен законный государь. Он назвал всех четырех возможных кандидатов — польского короля, татарского хана, турецкого султана и московского царя — и заявил, что православный московский царь более других подходит Украине. И народ на площади горячо поддержал гетмана, искренне радуясь тому, что выбор пал на православного правителя. Тогда Бутурлин, Хмельницкий и вся созванная на раду казацкая старшина проследовали в городскую церковь, дабы скрепить решение взаимной присягой.

Тут, однако, произошла досадная заминка. Зная, как такие вещи делаются у поляков, Хмельницкий рассчитывал на то, что и в данном случае обе стороны будут присягать на верность друг другу: украинцы — обещая царю свою преданность, царь — обещая украинцам защиту от поляков, уважение прав и привилегий. Но Бутурлин отказался присягать от имени своего монарха, объяснив, что, в отличие от польского короля, русский царь — самодержец и своим подданным не присягает. Тогда Хмельницкий в гневе покинул церковь и пригрозил аннулировать договор. Но Бутурлин упорно стоял на своем. Наконец, скрепя сердце Хмельницкий со товарищи согласились присягнуть царю в одностороннем порядке — ибо боялись, что из-за этой, как им теперь уже казалось, простой формальности лишатся царской помощи.

Вслед за этим в 117 городов Украины были посланы царские чиновники, перед которыми такую же присягу царю Алексею Михайловичу и всем его наследникам принесли 127 тыс. человек. Но драматичный инцидент в переяславском храме не должен пройти мимо нашего внимания, ибо он донельзя ясно выявил различия политических позиций сторон и тех политических ценностей, которые они исповедовали, вступая в соглашение друг с другом.

Как бы то ни было, Переяславский договор был заключен и подписание его стало поворотным пунктом в истории Украины, России и всей Восточной Европы. Некогда изолированная и отсталая Московия совершала гигантский шаг вперед, становясь великой державой. И с этой державой отныне во всем хорошем и во всем плохом будет неразрывно связана судьба Украины.

Разумеется, в дальнейшем между столь тесно связанными народами не обошлось без конфликтов — а потому их «бранный договор» не раз становился предметом самых оживленных дискуссий. Дело усложняется тем, что оригинальные документы давно потеряны, сохранились лишь неточные копии и переводы. Более того, как доказал русский археограф Петр Шафранов, даже эти копии были фальсифицированы царскими переписчиками.

В целом можно насчитать пять основных истолкований Переяславского договора исследователями.

По мнению русского историка права Василия Сергеевича (ум. 1910), соглашение 1654 г. относилось к разряду так называемых «персональных уний>, при которых две страны, имея общего монарха, тем не менее «остаются самоуправляемыми.

Другой специалист по русскому праву, Николай Дьяконов (ум. 1919), доказывал, что коль скоро украинцы согласились на «личное подчинение» царю, они тем самым безусловно принимали поглощение их земель Московским царством, и потому это соглашение было «реальной унией».

Выдающийся украинский историк Михайло Грушевский, а также русский историк Венедикт Мякотин (умер в эмиграции в 1937 г.) полагали, что Переяславское соглашение по форме являлось ничем иным, как вассалитетом — т. е. такой системой отношений, при которой более сильная сторона (в данном случае царь) соглашается защищать более слабую (украинцев), не вмешиваясь в ее внутренние дела и получая взамен налоги, военную помощь и т. п.

Другой украинский историк, Вячеслав Липинский, пошел еще дальше и предположил, что соглашение 1654 г. было не более чем временным военным союзом между Украиной и Московией.

И совсем уж особняком стоит пятое истолкование Переяславского договора. В 1954 г., во время помпезного празднования «300-летия воссоединения Украины с Россией», в СССР было объявлено (правда, не историками, а коммунистической партией), что Переяславское соглашение стало естественной кульминацией вековечного стремления украинцев и русских друг к другу, а союз двух народов явился главной целью восстания 1648 г. Согласно официальной версии, в том-то и состояло все величие Богдана Хмельницкого, что он ясно понял: «спасение украинского народа возможно лишь в единстве с великим русским народом». Следовать этой версии были обязаны все советские историки, так что напрасно мы стали бы искать у них какого-то иного ответа на интересующий нас вопрос. Когда же в середине 1960-х годов Михайло Брайчевский попытался поставить под сомнение вышеупомянутое «партийное решение», то это на долгие годы стоило ему карьеры.

 

Эпилог Великого восстания

Первым очевидным результатом Переяславского договора стали радикальные перемены в международной обстановке. В ответ на переход Хмельницкого «под руку» московского царя поляки заключили союз с татарами. Война вступила в новую стадию.

Весной 1654 г. московская армия и прибывший ей на подмогу 20-тысячный отряд украинских казаков под командой Василя Золотаренко вступили в Белоруссию и отвоевали большую ее часть у поляков. К осени боевые операции переместились в Юго-Западную Украину. Татары, не связанные более никакими обязательствами перед украинцами, нещадно опустошали эту землю. Свидетельство об их зверствах находим, например, в рапорте одного польского офицера: «Трупов одних только младенцев на дорогах и в замке я насчитал около десятка тысяч. Я приказал хоронить трупы прямо в поле — в одной могиле их оказалось больше двухсот семидесяти... Всем убитым младенцам было не более года — остальных детей угнали в неволю. Уцелевшие крестьяне сходятся вместе и оплакивают свое горе».

О том, до какой ненависти друг к другу дошли враждующие стороны, свидетельствует и такой эпизод. В октябре 1654 г. превосходящие силы поляков взяли в осаду казацкую крепость Бушу, уничтожили большую часть гарнизона и вот-вот должны были овладеть замком. Тогда вдова погибшего коменданта крепости Завис ного подожгла пороховой погреб, подняв на воздух и себя, и остаток гарнизона, и наступавших поляков.

После ожесточенных боев все Правобережье лежало в руинах. Те самые земли, которые лишь недавно — и тоже ценой немалых жертв — были освоены и уже начинали щедро отплачивать хлеборобам за их труд, в очередной раз были выжжены и опустошены.

Несчастья преследовали и поляков. Воспользовавшись отвлечением основных польских сил на юг и восток, с севера на Польшу напали шведы, захватив огромную часть ее территории. Речь Посполита, разрываемая на части шведами, русскими, украинцами, была на грани развала. Недаром польские историки часто называют эту эпоху Потопом. Ну а для Хмельницкого вступление в войну шведов было истинным подарком. Перед гетманом открывались новые дипломатические и военные перспективы.

Вскоре шведские и украинские дипломаты уже обсуждали проведение совместных операций. Более того, шведы обещали Хмельницкому помощь в создании Киевского княжества. Предчувствуя неминуемое падение Речи Посполитой, еще один сосед — Георгий II Ракоци, князь трансильванский — тоже искал контактов с гетманом, чтобы вместе захватить и поделить Польшу. Опираясь на такую поддержку, гетман мог теперь уже совсем иначе разговаривать с поляками. И он потребовал у них передать под его правление все украинские земли, включая Волынь и Галичину.

Впрочем, появление тех же шведов на политическом горизонте Украины принесло с собой не только новые возможности, но и новые сложности. Шведам не терпелось свести старые счеты с Московией — и они объявили ей войну. Хмельницкий оказался в деликатном положении, когда его новый союзник стал врагом его же сюзерена. Политические противоречия украинцев с московитами вышли на поверхность. Размещение московских гарнизонов в Киеве и других украинских городах, вмешательство царских чиновников в украинские финансовые дела — все это не на шутку встревожило казаков. Масла в огонь подливало соперничество из-за недавно завоеванной союзными российско-украинскими войсками Белоруссии, где население явно отдавало предпочтение казацкому укладу перед московским и часто присягало на верность гетману, а не царю. Эта скрытая борьба «одной Руси с другой за третью» едва не привела к открытой войне. Москве понадобилось немало времени, чтобы всеми правдами и неправдами выпроводить украинских казаков из Белоруссии.

Но самую болезненную реакцию украинской верхушки вызвал Виленский мирный договор России с Польшей 1656 г. Согласны ли украинцы на мир с поляками — о том их не спросили, а присланную ими делегацию даже не допустили к переговорам. Когда стало ясно, что царь готов пожертвовать интересами украинцев, гетман и казацкие полковники открыто обвинили его в предательстве и нарушении условий Переяславского соглашения. В письме к царю Хмельницкий вовсе не пытался скрыть своего раздражения, сравнивая московитов со шведами к выгоде последних. Как заявлял гетман, только шведы — люди чести, умеющие держать свое слово, ценящие «дружбу и союз». А царь, по слову Богдана, поступил с украинцами «бессердечно»: примирился с поляками, хочет снова отдать Украину в их руки...

За этим разочарованием не преминули последовать и другие. Объединенный украинско-трансильванский поход на Польшу закончился грандиозным провалом. Казачество взбунтовалось, обвинив Хмельницкого во всех своих несчастьях. Неутешительные известия подкосили уже тяжело больного гетмана. 4 сентября 1657 г. в Чигирине Богдан Хмельницкий скончался.

* * *

Трудно переоценить влияние Богдана Хмельницкого на ход украинской истории. Недаром украинские, польские и российские историки единодушны в том, что казацкий гетман стоит наравне с такими его современниками, как Кромвель в Англии или Валленштайн в Богемии. В исследованиях, посвященных Хмельницкому и его эпохе, не раз подчеркивалось умение гетмана малыми средствами добиваться многого. Хмельницкий фактически на пустом месте, где некогда существовала Украина как некая политическая целостность, возрождает ее. Из неуправляемых орд взбунтовавшихся крестьян и казаков он создает мощные, хорошо организованные войска. В гуще народа, преданного его же собственной элитой, находит и сплачивает вокруг себя новых деятельных вождей.

Но, пожалуй, самое важное достижение Хмельницкого состояло в том, # что в обществе, не имеющем ни твердой уверенности в себе, ни даже ясного сознания своей самобытности, гетман разбудил дремавшую гордость, силу и волю к борьбе за свои интересы. До Хмельницкого просто невозможно было бы вообразить себе такого, например, пассажа в письме простого казацкого сотника высокому польскому вельможе: «А що ваша милість писав до нас недавніми часами, що нам, простим людям, не годиться до воєвід грамот писати, то ми за ласкою Божою тепер не є прості, але лицарі Війська Запорізького... Боже дай, щоб здоров був пан Богдан Хмельницький, гетьман усього Війська Запорізького. А пан полковник у нас тепер за воєводу, а пан сотник за старосту, а отаман городовий за суддю!»

Ясное дело, и у Хмельницкого были свои неудачи, ошибки и просчеты. Это и Берестечко, и гиблая молдавская эпопея, и провал казацко-трансильванского похода на Польшу, и, наконец, неспособность заставить и врагов, и союзников Украины признать ее целостность и неделимость. Историки, поэты и беллетристы всех последующих времен наперебой отчитывали гетмана за эти и другие просчеты — при этом часто одни считали просчетами именно то, что хвалили другие. Так, в середине XIX в. отец современной украинской историографии Микола Костомаров славил гетмана за установление связей с Россией и проклинал за его «закулисные» связи с Турцией. А величайший украинский поэт Тарас Шевченко, напротив, не жаловал Богдана как раз за промосковскую ориентацию. Третий видный интеллектуал того же круга, Пантелеймон Кулиш, и вовсе обвинил Хмельницкого во всех смертных грехах: он-де вверг Украину в эпоху убийств, разрухи, анархии, смуты, культурного и нравственного падения. Наконец, уже в XX в. Михайло Грушевский опять-таки усомнился в том, что гетман знал, что делал, изобразив его по преимуществу рабом обстоятельств.

Однако большинство видных украинских историков во главе с Вячеславом Липинским приходят к выводу, что Богдан Хмельницкий сознательно и последовательно пытался создать фундамент будущей украинской государственности и что без его усилий восстановление такого фундамента в новейшие времена оказалось бы невозможным. Что до советских историков, то они также единодушно славили гетмана — но, как и следовало ожидать, по причинам прямо противоположного свойства. Для советских авторов Богдан Хмельницкий — это прежде всего вожак восставших масс, ведущий свой народ прямиком к соединению (или, по их терминологии, воссоединению) с Россией.

Интересно, что украинский народ, не подозревая о всех сложностях и тонкостях научной оценки Хмельницкого, всегда питал какую-то инстинктивную и поистине безграничную любовь к «батьке Богдану». В памяти современников гетмана и их далеких потомков Хмельницкий был и остался тем героем-освободителем, кто пробудил свою страну от многовекового сна, вселил в нее надежду, вывел на путь избавления от национального и социально-экономического гнета.

 

Во многих европейских странах Новая история начинается с поражения восстания масс. В Украине она началась его победой. Успех восстания 1648 г. привел к тому, что почти со всей территории страны была изгнана магнатская элита. Политический режим, пришедший на смену шляхетско-магнатскому, был построен по самобытному образцу. События и перемены в жизни Украины середины XVII в. имели поистине эпохальное значение.

Между тем многие проблемы так и остались нерешенными. Среди казацкой старшины возникли острые расхождения по вопросу о том, оставаться ли «под рукою» Москвы или искать сюзерена среди других соседей. Да и разрешение социально-экономических вопросов все еще ждало своего часа. Крестьянство и рядовое казачество по-прежнему надеялись, что Украина станет некоей еще не виданной в мире землей свободных хлеборобов-казаков. А казацкая старшина, кажется, не прочь была просто занять место вытесненной шляхты — и это, наоборот, был хорошо проверенный, испытанный во всем мире способ восстановления общественного порядка в годину нестабильности и смуты...

Еще несколько десятилетий после смерти Богдана Хмельницкого украинцы боролись друг с другом, пытаясь решить эти главные вопросы своего бытия. Внутренние раздоры сопровождались внешней интервенцией и уже полным разрушением всего того, что каким-то образом уцелело в пожарах предыдущих войн. Руина — так назвали этот трагический спектакль украинские историки.

Руина — это эпоха, когда огромная энергия и решимость, обретенные в восстании 1648 г., попусту растрачивались в междоусобицах, которым, казалось, не будет конца. Хмельницкий умер, и 20 лет спустя все достижения гетмана и все успехи народа, объединенного перед лицом общего врага, были сведены на нет неспособностью того же самого народа сплотиться для достижения какой-либо иной общей цели. В результате были упущены многообещающие возможности политического самоопределения, созданные восстанием Хмельницкого.

 

Новый уклад

Когда умер Хмельницкий, казаки имели под своим владением большинство земель Поднепровья (как на левом, так и на правом берегах), т. е. бывшие Киевское, Брацлавское и Черниговское воеводства. Западноукраинские земли — Галичина и Волынь — все еще оставались в руках поляков. На удерживаемой казаками территории площадью около 250 тыс. кв. км проживало примерно 1,2—1,5 млн человек. В первые десятилетия после восстания половина этих земель, принадлежавших до этого польской короне, стала собственностью Запорожского Войска, которое передало большую их часть самоуправляемым крестьянским общинам, платившим налог в гетманскую казну. Часть прибыли с этих (так называемых ранговых) земель шла на выплату жалованья казацкой старшине. Кроме того, около 33 % всех земель принадлежало той же старшине и украинской шляхте, 17 % были собственностью православной церкви.

На подчиненной им территории казаки быстро установили собственную форму правления. Земли были разбиты на 16 военных округов, или полков,— по названиям полков казацкого войска. Полковники, которые во время военных походов командовали этими 3—5-тысячными формированиями, в мирное время олицетворяли собой также административную и судебную власть на всей полковой территории, которая в свою очередь делилась на сотни (там главной властью были сотники). Органы управления полками и сотнями размещались в тех самых городах, названия которых носили эти полки и сотни. На нижней ступени административной лестницы находились маленькие города и села, где власть принадлежала казацким атаманам. Сначала все эти начальники избирались казаками соответствующих формирований, но затем они просто стали передавать свои должности наследникам вместе с землями и имуществом.

На вершине этой военно-административной пирамиды стоял гетман. Теоретически он должен был подчиняться воле казацкой генеральной рады, которая его избирала. Но в период с 1648 по 1656 г. число казаков выросло настолько, что собирать их всех на раду было и трудно, и нецелесообразно. Так что гетманы стали редко прибегать к помощи рады: и Хмельницкий, и его наследники предпочитали собирать лишь самую верхушку старшин, и влияние этой верхушки чем дальше, тем больше росло. На практике гетманы обладали самыми широкими властными полномочиями и считались фактическими правителями Украины. Они не только командовали казацкой армией, но и проводили собственную внешнюю политику, являлись последней административной и судебной инстанцией, распоряжались казной и землями Войска Запорожского. Это последнее обстоятельство давало в руки гетмана особо мощный рычаг власти, ибо «запорожский» (т. е. конфискованный у поляков) земельный фонд был, как мы только что видели, весьма внушительных размеров, и только по милости гетмана можно было получить землю из этого фонда. Годовой доход гетманской казны, не считая дохода с конфискованных земель, составлял 1 млн золотыми слитками от налогов, пошлин и тарифов.

Многочисленные властные функции гетмана помогала ему осуществлять генеральная старшина — некий гибрид генерального штаба с советом министров. Самым влиятельным членом старшины был генеральный писарь: именно он определял повестку дня на заседаниях генеральной старшины, составлял важнейшие правительственные документы и ведал текущими вопросами внешней политики. Другой ключевой фигурой гетманской канцелярии был генеральный обозный — нечто вроде военного министра. Он отвечал за боеготовность 40—60-тысячного регулярного казацкого войска, включая артиллерию. Судебными делами ведал генеральный судья. Генеральный хорунжий и два генеральных есаула использовались гетманом для специальных поручений.

И Хмельницкий, и его наследники столицей Украины всегда считали Киев. Однако ставка самого гетмана и его канцелярия размещались в небольшом казацком местечке Чигирине, а в XVIII в.— в Батурине и Глухове. Формально и казацкая армия, и подчиненные ей земли именовались Войском Запорожским. Однако московиты обычно называли эти земли Малой Русью, или Малороссией, а поляки продолжали придерживаться принятого у них наименования — Украина.

 

Изменения в общественном устройстве

С самого начала Великого восстания в Украине соперничали между собой две различные концепции общественного устройства — эгалитарная и элитарная. На начальном этапе первая из них явно преобладала: ведь на смену господствующей шляхте явилось новое высшее сословие — казачество, а казаком, как все еще считалось, мог стать каждый.

В бурное время 1648—1656 гг. в ряды казачества влились тысячи мещан, крестьян и православных шляхтичей. Согласно неполной московской переписи 1654 г., примерно половина взрослого мужского населения Украины причисляла себя к казакам.

Для крестьянина или мещанина, способного на собственные средства нести воинскую службу, не составляло труда записаться в казацкий полк и получить такие привилегии, как право землевладения, освобождение от налогов, право избирать казацкую старшину и самому быть избранным на ту или иную должность. Если же казак не имел больше средств на экипировку или просто ему надоело воевать, он мог вернуться туда, откуда пришел, и снова стать крестьянином или мещанином. Во всяком случае, самые ближайшие последствия 1648 года состояли в том, что границы между сословиями стали крайне размытыми, а идеи социального равенства получили невиданное для Восточной Европы распространение.

Существенное улучшение жизни восстание принесло и простым крестьянам — разумеется, тем из них, кто уцелел в войне и разрухе. Прогнав шляхту, крестьяне завоевали личную свободу, право распоряжаться своим имуществом, переселяться когда и куда им угодно. Честолюбивые и богатые в любой момент могли, например, уйти в казаки и тем самым сразу приобрести более высокий статус.

Тем не менее далеко не все крестьянские повинности остались в проклятом прошлом. На землях, конфискованных казаками у поляков, крестьяне по-прежнему должны были платить налоги и отбывать некоторые повинности, в основном связанные с обеспечением казацкого войска тягловой силой и провизией, а также давать постой казакам. Сохранился и денежный оброк, и натуральный. Зато радовало, что не нужно больше работать на ненавистной «панщине» — гнуть спину на польских феодалов.

Но прошло немного времени, и даже эти скромные завоевания податного и тяглового сословия были поставлены под вопрос. Дело в том, что вторая из вышеназванных концепций общества — элитарная — подспудно овладевала умами старшины, вытесняя буйный дух эгалитаризма.

Собственно говоря, многие нынешние казацкие вожди, и в особенности значительное число украинских шляхтичей и реестровых казаков, поддержавших Хмельницкого, и до 1648 г. были — пусть небольшой и не слишком видной — но все же органической частью тогдашних верхов. Они и в мыслях не имели создавать «общество равных» — да и вряд ли во всей Восточной Европе нашелся бы в то время представитель образованной знати, который в здравом уме размечтался бы о чем-то подобном. Для украинской знати вся идея восстания состояла в том, чтобы изгнать ненавистную польскую шляхту и магнатов с земель и постов, «естественным образом» предназначенных для местной элиты. Общество без элиты немыслимо и нежизнеспособно. Так по крайней мере считали представители новой знати, т. е. Войска Запорожского, где все ключевые посты достались украинским шляхтичам и зажиточным казакам и где по-прежнему ценились люди более или менее высокого происхождения, имеющие военно-политический опыт и приличное состояние. Ну а уж заняв высокие посты, новая элита постаралась как можно быстрей и укрепить, и приумножить свою власть и свое богатство. И как-то само собой получилось, что общественные земли, которыми сотники и полковники управляли по долгу службы, постепенно превращались в их собственные имения.

Поскольку гетманы были, как правило, выходцами из старшины и в огромной степени зависели от ее поддержки, они не только не препятствовали сосредоточению в ее руках власти и богатства, но и всячески тому способствовали, щедро жалуя посты и земли своим сподвижникам. А с появлением новой элиты опять со всей очевидностью возникала проблема сословного деления — да к тому же новые хозяева жизни прямо требовали все более полного и беспрекословного подчинения от «вольного» казачества и крестьянства. Те в свою очередь отвечали на подобные попытки растущей враждебностью, а порой и открытым сопротивлением. Так в новообразованном казацком обществе возникал все более глубокий раскол, который в конце концов это общество и погубил...

Что касается городов, то их роль в восстании была сравнительно невелика, потому их статус практически остался без изменений. С десяток крупнейших городов — Киев, Стародуб, Чернигов, Полтава и некоторые другие — продолжали пользоваться Магдебургским правом, осуществляя самоуправление посредством выборных магистратов. Зависимость жителей этих городов от казачества, господствовавшего в сельской местности, была сравнительно невелика. Зато огромное большинство маленьких, полуаграрных местечек все более превращались в вотчины казацкой старшины, которая третировала горожан не хуже польской шляхты. Настоящей удавкой на шее городов были пошлины, которыми обкладывались все торговавшие мещане, но от которых были освобождены их торговые конкуренты — казаки. Многие города, недовольные казацкой властью, искали помощи у царя и со своей стороны обеспечивали ему поддержку в конфликтах со старшиной.

В отличие от мещанского сословия православное духовенство поддерживало с казацкой верхушкой дружественные отношения: ведь оно, духовенство, и олицетворяло собой ту самую веру, за которую боролись казаки. Хмельницкий и его наследники не раздумывая подтверждали как права монастырей на их обширные земли, так и все повинности крестьян (трудовую в том числе) в отношении монастырей-землевладельцев. Фактически это окончательно сводило на нет все послабления крестьянам, которых они же сами добились ценою немалой крови, пролитой в восстании. Зато духовная иерархия вполне удовлетворялась существующим положением и отнюдь не искала сближения с Москвой — в церковных делах в особенности, ибо считала московитов стоящими гораздо ниже себя в культурно-религиозном смысле. Московским царям предстояло еще долгие годы обхаживать и задаривать украинское духовенство, прежде чем оно согласится изменить свое отношение к Москве.

 

Начало Руины

Смерть Хмельницкого застала украинцев врасплох. Полу-сформированное украинское общество, окруженное хищными соседями и раздираемое внутренними распрями, нуждалось именно в таком вожде, каким был Хмельницкий. Никто из его наследников не имел таких популярности и авторитета, какими пользовался покойный гетман, и не мог рассчитывать на столь же широкую поддержку. Так что подыскать ему даже формальную замену оказалось не так-то просто.

Богдан Хмельницкий надеялся стать основателем династии украинских казацких правителей и хотел устроить так, чтобы сын его Юрий унаследовал пост гетмана. Но когда умер Богдан, то и сам 16-летний Юрий, и вся старшина ясно увидели, что наследник не готов принять власть в столь критический для страны момент. И потому в 1657 г. гетманом был избран один из самых опытных соратников Богдана Хмельницкого — генеральный писарь Иван Выговский.

Выговский и пропольская ориентация. Среди новой казацкой элиты Иван Выговский выделялся умом и образованностью. Он происходил из православного дворянского рода Киевщины, учился в знаменитой Могилянской коллегии, затем служил в польской армии и в 1648 г. под Желтыми Водами попал в казацкий плен. Оценив образованность и военный опыт Выговского, Хмельницкий освободил его. Записавшись в казаки, Выговский быстро сделал карьеру генерального писаря.

Став гетманом, Выговский немедленно дал понять, что во всех делах и начинаниях будет опираться на высшую старшину. Он стремился проводить самостоятельную внешнюю политику и мечтал о независимом украинском княжестве. При этом он прекрасно понимал, что нынешняя Украина слишком слаба для столь решительного шага и дабы не попасть в полную зависимость от Москвы, должна искать противовес ее влиянию. С этой целью Выговский стремится установить более близкие связи с Польшей.

Возобновление отношений с поляками поддерживала и казацкая, и церковная элита. Зато низы с подозрением относились к любым попыткам старшины найти взаимопонимание с польской шляхтой и яростно выступили против этого. Ядро оппозиции пропольской партии составили запорожцы во главе с Яковом Барабашем и казаки Полтавского полка. Сам же полтавский полковник Мартын Пушкарь вынашивал далеко идущие планы: на гребне антипольской волны он хотел взмыть до гетманских высот.

В то время как Выговский надеялся разыграть против царя «польскую карту», московиты, вмиг дознавшись о внутренних трениях среди казаков, стали агитировать массы против гетмана. Уже к концу 1657 г. взбунтовалась значительная часть рядовых казаков. В июне 1658 г. две враждующие казацкие армии сошлись в кровавой битве под Полтавой, из которой Выговский вышел победителем. Пушкарь вместе с 15 тыс. повстанцев погиб в бою, а Барабаш был позднее схвачен и казнен. Впрочем, победа гетмана оказалась пирровой: в братоубийственной бойне погибло 50 тыс. украинцев.

Теперь разрыв с Москвой стал для гетмана неминуем. И он удваивает свои усилия в поисках взаимопонимания с Польшей. В этом большую помощь гетману оказывал украинский аристократ Юрий Немирич. Немирич долгое время учился в Европе и вывез оттуда идею суверенного украинского («русского») княжества, независимость которого, подобно независимости Голландии и Швейцарии, гарантировалась бы международными соглашениями. Но Выговский, готовясь к войне с Москвой, был не в том положении, чтобы заставить хотя бы поляков признать независимость Украины. В 1658 г. после продолжительных переговоров украинские и польские дипломаты достигли компромиссного соглашения, известного как Гадячский договор.

По этому соглашению Киевское, Брацлавское и Черниговское воеводства должны были составить Русское княжество, которое, наряду с Польшей и Литвой, стало бы третьим равноправным членом Речи Посполитой, пользуясь самой широкой автономией. Гетман — правитель княжества — подчинялся бы только королю и имел бы собственную армию, суды, казну и монетный двор. Без приглашения гетмана польским войскам запрещалось вступать на территорию княжества. Казакам даровались их древние права. Ежегодно сотня казаков по представлению гетмана должна была получать дворянское достоинство. Поляки готовы были сделать важные уступки и по религиозным вопросам: действие Брестской унии на землях княжества прекращалось, а по всей Речи Посполитой православные уравнивались в правах с католиками. Наконец, в Украине предполагалось открыть два университета и «сколько понадобится» школ и типографий.

Историки благоговейно вчитываются в статьи Гадячского договора, воображая, сколь далеко идущие последствия имел бы он для судеб Украины, Польши и России, если бы когда-либо вступил в силу. Этого, однако, не произошло. Договор еще не был подписан, когда огромная армия московитов числом около 150 тыс. под командованием князя Алексея Трубецкого вторглась в Украину. Спешно собрав свои войска и объединившись с польскими и татарскими союзниками, Выговский выступил в северо-восточном направлении навстречу противнику. 29 июня 1658 г. под Конотопом царская армия испытала одно из крупнейших поражений за всю свою историю. Вот как С. М. Соловьев описывает его последствия: «Цвет московской конницы... сгиб в один день; пленных досталось победителям тысяч пять... В печальном платье вышел Алексей Михайлович к народу, и ужас напал на Москву... Царствующий град затрепетал за собственную безопасность». Ходили слухи о том, что царь собирается бежать за Волгу, ибо Выговский уж на подходе к столице...

Однако гетман не мог воспользоваться своей блестящей победой. В Украине продолжали стоять московские гарнизоны. Нападение запорожцев на Крым заставило татарских союзников гетмана вернуться восвояси. Снова взбунтовалась Полтавщина. Несколько промосковских полковников выступили против гетмана, обвинив его в том, что он «продал Украину полякам». Это было последним ударом. Продолжать войну с Моской у Выговского не стало сил. В октябре 1659 г. он отказывается от гетманства и бежит в Польшу.

Теперь уже преимущество перешло на сторону Москвы. Тем временем Юрию Хмельницкому исполнилось 18 — и в надежде, что славное имя отца заставит народ сплотиться вокруг сына, старшина избирает его гетманом. Трубецкой, вернувшийся в Украину с новым войском, требует, чтобы молодой гетман явился в его лагерь для пересмотра договора, который его отец подписал с царем. Подчинившись этому требованию, Юрий совершил первую из своих многочисленных ошибок. Приведенный в замешательство не только мощью царской армии и угрозами Трубецкого, но и тем текстом Переяславского договора, который показал ему московский вельможа (лишь впоследствии выяснилось, что это была поддельная копия), Юрий поспешил подписать новый и крайне невыгодный вариант договора с Москвой. В редакции 1659 г. Переяславское соглашение допускало размещение московских гарнизонов не только в Киеве, но и во всех крупнейших городах Украины. Более того, казакам запрещалось вести войны и вступать в какие-либо связи с иностранными государствами без разрешения царя. Избрание гетманов, генеральной старшины и полковников без утверждения Москвы считалось недействительным. Все эти условия, на которые пошел Юрий, его отец пять лет тому назад отказался бы даже обсуждать. А в Москве ликовали: упорные попытки взнуздать Украину, кажется, впервые дали результат...

Наконец, в 1660 г. соперничество между Россией и Польшей за Украину вновь переросло в открытую войну. Под Чудновом на Волыни царская армия попала в окружение поляков. Но Юрий со своей старшиной вместо того чтобы поспешить московитам на помощь, вступил в переговоры с Польшей. И когда россияне под Чудновом были разбиты, Юрий дал свое согласие на возврат Украины в Речь Посполиту.

В этот самый момент политический хаос в Украине, кажется, достиг апогея. На Правобережье, где разместились армии Хмельницкого и поляков, власть гетмана оставалась неизменной. Но на Левобережье, по-прежнему контролируемом Москвой, казаки отказались признавать Хмельницкого и избрали наказным гетманом Якова Сомка. Раздираемая социальными конфликтами и политическими междоусобицами, оккупированная польскими и царскими войсками, Украина распалась на две части, и каждая из них имела теперь своего гетмана. Это была настоящая Руина.

Отчаявшись исправить положение, Юрий Хмельницкий в январе 1663 г. отказывается от гетманской булавы и уходит в монастырь. Власть его преемника Павла Тетери теперь уже ограничивалась Правобережьем. Убежденный сторонник про-польской политики, Тетеря происходил из дворянского рода, получил хорошее образование и при Хмельницком-старшем занимал ряд важных постов. Как и Выговский, он старался придерживаться польской линии. Вместе с поляками он вторгся на Левобережье, причем убеждая короля Яна Казимира продолжать поход до самой Москвы. Но наступление провалилось, и Тетере вместе с поляками пришлось возвращаться на правый берег Днепра, чтобы принять участие в подавлении начавшихся здесь антипольских мятежей.

Вновь оказавшись хозяевами положения в тех самых местах, откуда начиналось восстание 1648 г., поляки были одержимы жаждой мести, повсюду сея смерть и разрушения. Польский полководец Стефан Чарнецкий, захватив Суботов, где в церкви, построенной Богданом Хмельницким, по завещанию, упокоилось его тело, приказал вскрыть могилу, а прах гетмана развеять по ветру.

Видя в Выговском потенциального соперника, Тетеря потребовал от поляков арестовать и казнить его, что и было исполнено. А Юрия Хмельницкого прямо из монастырской кельи препроводили в польскую тюрьму.

В общем Тетеря и его польские союзники натворили достаточно, чтобы отвратить от правобережного гетмана даже тех немногих казаков, которые его поддерживали. В конце концов пришлось и ему отречься от гетманства и искать спасения в Польше. Кажется, теперь уж всем стало ясно, что какие бы разумные политические доводы ни приводились в пользу союза с поляками, украинское общество, в особенности его низшие слои, никогда на этот союз не пойдет.

Турецкая альтернатива: Дорошенко и Юрий Хмельницкий. С разделом Украины на польскую и российскую сферы влияния, с обострением соперничества гетманов, бывших не более чем марионетками в руках своих чужеземных хозяев, среди здравомыслящей части казацкой старшины все более росло недовольство обеими враждующими партиями и все чаще раздавались призывы пощадить «неньку-Україну» и вернуть ей былую славу. Громче и решительнее всех говорил об этом 38-летний черкасский полковник Петро Дорошенко. Он-то и стал следующим гетманом Правобережной Украины.

Надо сказать, что Дорошенко имел все основания претендовать на гетманство. Сын полковника, внук гетмана, он тесно сотрудничал с Хмельницким, занимал высокие посты при Выговском и Тетере. В 1666 г., устранив со своего пути двух опасных соперников — Василя Дрозденко и Степана Опару, Дорошенко наконец получает гетманскую булаву. И сразу же заявляет: его цель — воссоединить под своей эгидой Левобережье с Правобережьем.

Дабы укрепить свое положение, новый гетман по совету своего друга, митрополита Иосифа Тукальского, проводит ряд тщательно продуманных реформ. Надеясь получить поддержку масс, Дорошенко стал часто собирать генеральную раду и выслушивать мнения рядового казачества. А чтобы избавиться от чрезмерной зависимости от старшины, гетман создает 20-тысячный корпус наемников-«сердюков», подчиненный ему одному. Но самые смелые и далеко идущие замыслы Дорошенко вынашивал в области внешней политики.

Поначалу, подобно всем правобережным гетманам, Дорошенко проводил польскую линию. Но его политика радикально изменилась после заключения Андрусовского мира 1667 г. между Россией и Польшей. В договоре этом по большей части речь шла об Украине — но ни одна из сторон и не подумала поинтересоваться мнением самих украинцев. А ведь по сути Польша с Россией договорились о разделе Казацкой Украины: поляки признавали суверенитет царя над Левобережьем, московиты же давали свое добро на возвращение Правобережья под власть Польши. Извечно деликатный вопрос о Киеве решался таким образом: еще на два года город останется под властью России, а после будет возвращен полякам. Кстати, этот пункт договора Москва так никогда и не выполнила. Что до обширных и практически безлюдных земель Запорожья, то они по Андрусовскому договору переходили под совместный протекторат России и Польши и должны были служить буфером против татарских набегов.

Польша и Россия были вполне удовлетворены достигнутым соглашением, но для Украины оно означало непоправимую политическую катастрофу. Если уже Юрию Хмельницкому и Выговскому, правившим всей Надднепрянской Украиной, было достаточно сложно сохранять свободу действий, то каково же приходилось их преемникам, разделенным на «левых» и «правых» и все более зависящим от своих зарубежных суверенов! Теперь, когда польская шляхта возвращалась на Правобережье, стало ясно, что Москва грубо нарушила взятое на себя в 1654 г. обязательство защищать Украину от поляков. Разочарование и гнев охватили оба берега Днепра. Говорят, что когда гетман Дорошенко получил известие о сделке в Андрусове, с ним случился сердечный приступ.

Итак, после Андрусова о продолжении пропольского курса не могло быть и речи. И Дорошенко решает вернуться к одному из давних проектов Богдана Хмельницкого и вновь обратиться за помощью к Оттоманской Порте.

На этот раз время было выбрано весьма удачно: Порта как раз вынашивала очередные захватнические планы и с готовностью оказала поддержку гетману. Осенью 1667 г. объединенная турецко-казацкая армия атаковала польские силы в Галичине. В результате этого нападения королю Яну Казимиру пришлось предоставить правобережному гетману широкую автономию. Но Дорошенко этого было мало: он задумал раз и навсегда избавиться от поляков и передал Украину под протекторат Оттоманской Порты (очевидно, надеясь, что турецкое господство будет чисто символическим).

Обеспечив Правобережью кажущуюся безопасность, Дорошенко двинул свою армию на Левобережье. Тут ему удается свергнуть соперника — левобережного гетмана Ивана Брюховецкого. В 1668 г. Дорошенко достиг вершины власти. Опираясь на турецкую помощь, он полностью контролировал оба берега Днепра. Теперь ничто не мешало ему объявить себя гетманом всей Украины.

Однако успех Дорошенко оказался эфемерным: слишком много было у него могущественных врагов, обеспокоенных укреплением гетманской власти. Многократно испытанная тактика подрыва этой власти состояла в использовании потенциальных соперников гетмана. Татары предприняли попытку заменить Дорошенко неким Суховиенко. Не успел Дорошенко расправиться с этим соперником, как поляки выдвинули куда более опасного Михайла Ханенко, с помощью которого они вновь захватили Правобережье. Выступив навстречу оккупантам, Дорошенко оставил вместо себя на Левобережье Демьяна Многогришного, назначив его наказным гетманом. Тогда Москва, почувствовав свой шанс, двинула войска на Левобережье и заставила Многогришного отречься от Дорошенко и признать власть царя.

А Дорошенко уже с трудом удерживал и Правобережье. В 1672 г. с 12-тысячным отрядом он вынужден был пристать к 100-тысячной турецкой армии, вторгшейся в Подолье с целью выбить оттуда поляков и превратить эту землю в турецкую провинцию. Вступив в союз с «бусурманами», Дорошенко обрек свой некогда огромный авторитет на резкое падение. Быстро таяли ряды его сподвижников. В 1675— 1676 гг. Москва нанесла ему последний удар. Вместе с лево-бережными казаками россияне вступили в кровавую битву за Чигиринскую крепость против турок — и Дорошенко оказался на стороне «неверных» против православных. Осознав безвыходность своего положения, он отдает булаву Ивану Самойловичу, новому гетману Левобережья. Царь сравнительно мягко обошелся с «последним истинным казаком», отправив его в подмосковную ссылку.

Турки, впрочем, быстро нашли замену своему ставленнику, да еще какую! В 1677 г. они назначили гетманом Правобережья Юрия Хмельницкого, надеясь, что славное имя отца вновь поможет сыну сделать политическую игру. Между тем биография этого загадочного и, по-видимому, психически неуравновешенного человека к тому времени и без того уж напоминала невероятный приключенческий роман. Начав карьеру гетманом, он был затем монахом, архимандритом, три года сидел в польской тюрьме, после освобождения воевал с татарами, оказался у них в плену и был отправлен в Константинополь, где еще шесть лет провел за решеткой. И вдруг турки выволакивают этого несчастного из камеры, суют ему в руки гетманскую булаву... Понимая, что вид подобной марионетки вряд ли способен кого-либо вдохновить, правители Оттоманской империи в довершение к громкому имени дают ему звонкий титул «князя Сарматии и Украины, господаря Войска Запорожского». Но титул мало помог бедному Юрию, второе гетманство которого оказалось столь же бездарным, сколь и первое.

В 1677—1678 гг. Юрий Хмельнйцкий вместе с турками несколько раз пытался взять Чигирин — отцовскую столицу. В битвах за нее с обеих сторон участвовали мощные армии — 200-тысячная турецкая и 70-тысячная российская, не считая 50-тысячного отряда левобережных казаков, выступивших на стороне Москвы. После того как Чигиринская кампания закончилась для него ничем, Юрий попытался организовать набег на Левобережье, обернувшийся жалким провалом. Не получив никакой поддержки, он в конце концов смог «править» лишь на том небольшом участке Подолья, что отвели ему турки. Но и тут он умудрился создать столь неспокойное и вдобавок еще деспотичное «государство», что, наконец, смертельно надоел «бусурманам», которые и казнили его в 1681 г.

В том же самом году турки и крымские татары заключили Бахчисарайский мир с Москвой, признав в нем, в частности, все владения друг друга в Украине. Пять лет спустя аналогичное соглашение Москва подписала и с Польшей. Так к 1686 г. был завершен раздел Украины между соседними державами.

 

Левобережье под властью России

Левобережье из-за своей близости к России все это время оставалось в сфере влияния Москвы. В годы хаоса — 60-е и 70-е — смертоносные вторжения турецких, татарских, польских и российских армий, ставшие проклятием некогда цветущего Правобережья, значительно реже обрушивались на левый берег Днепра. Но и Левобережье познало отпущенную ему меру смертей и разрухи. Причиной тому были, однако, не столько набеги иноземцев, сколько непрекращающиеся выступления масс против собственной старшины.

Внутренняя борьба разгорелась вскоре после первого гетманства Юрия Хмельницкого. Яков Сомко, происходивший из семьи богатых мещан, откровенный сторонник старшинского элитаризма, объединился со своим недавним соперником, нежинским полковником Василем Золотаренко, дабы обеспечить избрание последнего гетманом и таким образом создать условия для господства старшины. Но против фракции Сомко — Золотаренко выступил Иван Брюховецкий — выходец из низших слоев и большой демагог. Это последнее качество обеспечило Брюховецкому избрание запорожским атаманом. А Москва, как обычно, натравила одну фракцию на другую. На сей раз царь благоволил Брюховецкому, ибо подозревал старшину в пропольских настроениях. И потому в июне 1663 г. московские вельможи одобрительно наблюдали за тем, как развивались события на так называемой «Черной раде» — шумном сборище казацкой черни, которая при поддержке городской голытьбы и крестьян избрала гетманом Брюховецкого, силой разогнав сторонников Сомко и Золотаренко (впоследствии новый гетман казнил их обоих).

Иван Брюховецкий (гетман с 1663 по 1668 г.). Полностью завися от Москвы, Брюховецкий делал ей одну уступку за другой. Он с готовностью подтвердил Переяславский договор в редакции 1659 г. и к тому же предложил на собственный счет содержать российские гарнизоны в Украине.

В 1665 г., выразив желание «предстать пред ясны очи» царя, Брюховецкий с почетным караулом из 500 казаков отправился в Москву. Это был первый гетман, нанесший визит царю. Москва встречала его с почетом: он был пожалован в бояре и женим на боярышне. Очарованный царским приемом, Брюховецкий подписал новое соглашение, в очередной раз урезавшее права и вольности Украины. Почти все главные украинские города передавались в прямое подчинение Москвы. Царским чиновникам разрешалось собирать налоги с украинских крестьян и мещан. И даже киевский митрополит должен был отныне назначаться Москвой. Более того, соглашение предусматривало, что и выборы самого гетмана могут проводиться лишь в присутствии официальных представителей царя, и каждый новый гетман отныне должен был отправляться за утверждением в должности в Москву.

Брюховецкий дорого поплатился за свое пренебрежение интересами Украины, лишь только его московские друзья взялись за дело. Московские гарнизоны быстро почувствовали себя хозяевами в украинских городах. Царь устроил в Украине перепись населения, и переписчики грубо вмешивались в личную жизнь людей. А самодовольные сборщики налогов обложили население такой непомерной данью, что оно кляло на чем свет и Москву, и особенно своего гетмана, накликавшего всех этих захребетников. Даже некоторые церковные иерархи, ранее приветствовавшие промосковский курс, теперь открыто протестовали против него. Впрочем, неизвестно, сколько бы еще терпели украинцы издевательства Брюховецкого и Москвы, если бы в 1667 г. чашу их терпения не переполнил Андрусовский договор.

Украинцев Левобережья, как и их соотечественников на правом берегу Днепра, больше всего потрясло и оскорбило то, что царь, обещавший Украине защиту от поляков, просто так взял и отдал половину ее ненавистной шляхте. И в 1667— 1668 гг. по всему Левобережью прокатилась волна выступлений против царских гарнизонов и их украинских прихвостней. Брюховецкий, осознав, что слишком далеко зашел в своей промосковской политике, издает ряд универсалов, в которых распинается в любви к «неньці-Україні». Он даже тайно сносится с Дорошенко, предлагая тому антимосковский союз. Но было слишком поздно. Лишь только полки Дорошенко вступили на левый берег Днепра, Брюховецкий был растерзан той самой темной и яростной толпой, что всего пять лет тому назад возвела его в гетманское достоинство.

Демьян Многогришный (1668—1672). Этот черниговский полковник был назначен наказным гетманом Левобережья самим Дорошенко, вынужденным под давлением поляков возвращаться на правый берег. «Человек неученый и простой», Многогришный умел заставить подчиняться даже тех своих подданных, у которых отнюдь не вызывал восторга. Когда звезда его формального начальника, Дорошенко, стала клониться к закату, Многогришный забыл и думать о разрыве с Москвой и вместо этого заново присягнул царю. В награду царь признал его законным гетманом Левобережья.

Однако тот факт, что именно Многогришный восстановил связи с Москвой, вовсе еще не означал, что он намеревался, уподобившись Брюховецкому, стать марионеткой в царских руках. С типичной для него грубоватой прямолинейностью Многогришный уведомил россиян о недовольстве украинцев размещением московских гарнизонов и потребовал их убрать. Царь в ответ предложил компромиссное решение: оставить гарнизоны лишь в пяти больших городах. Касательно же Киева Многогришный тонко намекнул, что его, как, впрочем, и все другие украинские города, царь не завоевывал, а «принял под свою высокую руку» согласно добровольному желанию Войска Запорожского, а потому не вправе «уступить» его полякам. Несмотря на грозный тон, который усвоил себе в разговорах с Москвой Многогришный, ответная реакция в основном была примирительной. Очевидно, бесславный конец Брюховецкого, при котором московиты позволяли себе слишком много, послужил им хорошим уроком. Умело затушевывая свое присутствие на левом берегу Днепра, Москва намеревалась теперь выставить себя в выгодном свете по сравнению с политически неуклюжими поляками, чьи непрерывные карательные акции на Правобережье лишь усиливали ненависть и сопротивление украинцев.

Частично вернув утраченную его предшественником автономию, Многогришный не без помощи наемников-«компанийцев» принялся восстанавливать на Левобережье закон и порядок. Однако недостаток такта и упрямое нежелание ладить со старшиной погубили гетмана. Против него возник заговор казацкой элиты, причем заговорщики в своих доносах царю обвиняли в тайных замыслах самого Многогришного: он-де состоит в секретной переписке с Дорошенко и хочет переметнуться под власть Турции. Наконец в 1673 г. старшина добилась своего. Собственно, и сам царь был не прочь избавиться от неудобного гетмана. Увидев, что тот теряет поддержку, он приказал схватить его, пытать и сослать в Сибирь.

Иван Самойлович (1672—1687). Если избрание Брюховецкого отражало конфликт между массами и старшиной, то свержение Многогришного свидетельствовало о внутренних противоречиях в самой казацкой верхушке — между старшиной и гетманами.

В принципе не ожидая ничего хорошего от сильной гетманской власти, старшина около трех месяцев оттягивала выборы преемника Многогришного — а тем временем обратилась к царю с предложением ограничить гетманские прерогативы. Царь только этого и ждал.

Таким образом, когда, наконец, в 1672 г. гетманом был избран Иван Самойлович, он уже не имел права судить и карать представителей старшины, а также вступать в какие-либо внешнеполитические связи без согласия на то старшинской рады. Более того, нового гетмана сразу же заставили распустить те наемные части, которые по традиции находились в его непосредственном подчинении. Навязывая гетману все эти реформы, старшина расширяла свою и без того огромную власть — ценой подрыва гетманской власти, т. е. украинской автономии.

Самойлович был сыном священника, с блеском закончил Могилянскую коллегию и вступил в Запорожское Войско. Став гетманом и учтя опыт своих предшественников, он постарался ни разу не испортить отношения со старшиной. Последнюю он щедро наделял землями, всячески поощряя в ней элитаристские стремления — вплоть до создания при гетмане специальной гвардии из младших офицеров — так называемых «значкових військових товаришів» (в основном сыновей казацкой элиты), выполнявших особые поручения и готовившихся со временем сменить отцов на высоких постах. Таким образом и на Левобережье постепенно появлялись старшинские династии.

Во внешнеполитических делах главным стремлением Самойловича, как и предыдущих гетманов, было распространить свою власть на всю Украину. Он усилил контроль над мятежным Запорожьем, а в 1676 г. храбро повел свои полки на Правобережье и в союзе с царской армией вступил в отчаянную схватку с турками и Дорошенко. По-видимому, счастливейшим днем в жизни Самойловича был тот, когда Дорошенко торжественно сложил пред ним булаву. С этого дня Самойлович становился «гетьманом обох берегів Дніпра». Но и двух лет не прошло, как турки снова вытеснили Самойловича и его российских союзников с Правобережья. Оставляя эти земли, Самойлович организовал массовый исход населения с правого берега на левый. Таким образом, прародина казачества практически опустела.

Новый удар по надеждам Самойловича на воссоединение Правобережья с Левобережьем был нанесен так называемым «Вечным миром», который в 1686 г. подписали Россия и Польша. По этому договору Киев и Запорожье «навечно» передавались царю, а все оставшееся Правобережье и Восточная Галичина (Русское воеводство), несмотря на протесты гетмана, были оставлены Польше. Разочарованный политикой Москвы, Самойлович в 1687 г. весьма неохотно присоединился к грандиозному походу московитов на татар. И хотя в этом походе участвовало более 100 тыс. российских солдат и около 50 тыс. казаков, из-за плохой подготовки наступления и тяжелых природных условий война с татарами, стоившая россиянам и украинцам десятков тысяч жизней, была полностью проиграна. У гетмана, на которого командующие царской армией взвалили всю вину за поражение, нашлись враги и среди собственной, столь им, казалось бы, лелеемой старшины, обвинившие его в незаконном обогащении. В результате всех этих происков в том же 1687 году Самойлович оказался не только в отставке, но и в Сибири.

 

Раздел Украины

Как бы ни складывались исторические судьбы украинцев до 1648 г., в их жизни в Речи Посполитой был по крайней мере один положительный момент: почти всех их, украинцев, она собрала под одной «политической крышей». Но в эпоху Руины Польше пришлось разделить мятежную Украину с Россией — и с той поры должно было пройти почти 300 лет, прежде чем политическое единство Украины было восстановлено.

В результате раздела возникли существенные отличия как между украинцами, живущими в российской и польской сферах влияния, так и внутри этих сфер. К концу XVII в. население Украины составляло около 4 млн человек, и каждый из ее регионов имел свои местные особенности, прежде всего административно-политического характера.

 

Под властью России

Левобережье (Гетманщина). Территория Левобережья была освоена незадолго до восстания 1648 г. и ко времени самого восстания оставалась малонаселенной. Но после 1648 г. жизнь Левобережья круто меняется. К 1700 г. население его составляло уже 1,2 млн человек. Благодаря сохранению в этом регионе независимой и хорошо организованной системы казацкого управления и массовому притоку беженцев из Правобережья сюда к этому времени фактически переместился центр политической и культурной жизни Украины.

В украинской историографии этот регион часто называют Гетманщиной. Ввиду его особого исторического значения он будет рассмотрен в отдельной главе.

Земли запорожцев. Некогда центр вольного казачества, Запорожская Сечь утрачивала свою особую роль по мере того как казацкий уклад и власть гетманов стали устанавливаться по всей Украине. К концу XVII в. Сечь перестала быть авансценой главных политических, религиозных и общественных событий, а запорожцы постепенно стали возвращаться к своим местным делам и заботам.

В редкие годы Запорожье, этот островок казацкого братства, насчитывало больше 10 тыс. жителей. Зато «домом» запорожцу была вся широкая безлюдная степь — от Гетманщины на севере до Крымского ханства на юге. Формально земли запорожцев с 1667 г. находились под совместным польско-российским протекторатом, а с 1686 г. полностью перешли под власть царя. Что до гетманов Левобережья, то они всегда считали Сечь своей территорией, хотя сами запорожцы всегда готовы были дать отпор не только гетманам, но любой державе, которой вздумалось бы показать здесь свою власть. Вплоть до самого конца XVII в. они продолжали свои набеги на территорию Крымского ханства и Оттоманской Порты, что, впрочем, не мешало им время от времени без лишней щепетильности вступать в союз с мусульманами против гетмана, короля или царя. Классический запорожский атаман той эпохи Иван Сирко, заводила и душа всех отчаянных вылазок против турок и татар (чем, собственно, и прославился), в то же время проявлял типичную для запорожцев неразборчивость в высокой политике, игнорируя (и тем самым еще более запутывая) те проблемы, что стояли перед украинским обществом в целом.

Большие изменения произошли и в социально-экономической жизни Запорожской Сечи. Военная добыча или плата за военную службу уже не были главными источниками существования запорожских казаков. Многие из них были заняты рыболовецким или охотничьим промыслом, пчеловодством и другими мирными делами. На Сечи развиваются ремесла (запорожцы славились как кузнецы, а лодки-«чайки», которые они сами себе мастерили, вдоль и поперек избороздили Черное море), запорожцы деятельно участвуют в торговле между Севером и Югом.

Не миновало Запорожье и разделение на бедных и богатых со всеми вытекающими отсюда последствиями. Кое-кто из запорожской старшины получил земельные владения в пределах Гетманщины или даже по соседству с Сечью. Впрочем, если где еще и сохранялись древние казацкие обычаи и дух казацкого братства, так это именно на Сечи. И по-прежнему Сечь оставалась притягательной и гостеприимной для всех, кого не устраивала жизнь севернее днепровских порогов, а запорожцы пользовались всенародной любовью украинцев, в особенности нижних слоев общества.

Слободская Украина. Эта обширная территория к востоку от Полтавы, вокруг того места, где теперь расположен Харьков, формально всегда находилась в пределах российских границ. Но долгое время земля эта была практически безлюдной: открытая всем ветрам, она оказалась беззащитной перед лицом татарских набегов. Вот почему царское правительство охотно позволяло селиться здесь беженцам с Украины, раздираемой непрекращающимися распрями. В середине XVII в. украинским беженцам не только было разрешено осесть в этих землях, но им была предоставлена автономия, которой они и воспользовались, устроив свое самоуправляемое общество по казацкому образцу.

К концу XVII в. украинское мужское население Слобожанщини составляло 86 тыс. человек, из которых 22 тыс. были приписаны к казацким полкам. Подобно соседнему Левобережью, Слобожанщина была разделена на полки, названные по пяти основным городам,— Харьковский, Сумской, Ахтырский, Острогожский, Изюмский. Слободские полковники, в отличие от левобережных, избирались пожизненно. Москва, однако, пристально следила за тем, чтобы украинские казаки в пределах ее границ не избрали себе единого гетмана и не создали, таким образом, столь же сильный, единый политический организм, какой они создали в пределах Речи Посполитой. Вместо этого царь сам назначал им воеводу. Резиденция воеводы находилась в Белгороде. В его обязанности входило присматривать за действиями казаков, не давая им выйти за установленные рамки. Каждый из пяти казацких полковников находился в прямом подчинении воеводы и общался с ним отдельно, не имея никаких общих дел с остальными четырьмя полками. Таким образом, хотя украинское население Слобожанщины постоянно росло, самостоятельной политической роли она не играла.

 

Под властью Польши

Правобережье. Киевщина, Брацлавщина, Волынь и Подолье больше всего страдали и в годы Великого восстания, и в эпоху Руины, подвергаясь непрекращающимся польским, российским, турецким и татарским вторжениям. В конце 1670-х годов, после опустошительных боев за Чигирин и массовой эвакуации, организованной Самойловичем, на всем Правобережье почти не осталось жителей. Но едва в начале 1680-х годов бои стали утихать, как поляки, не теряя времени, начали организовывать новое заселение края. Понимая, что для достижения этой цели проще всего разрешить казакам вернуться на их земли, Речь Посполита в 1685 г. формально восстановила на Правобережье казачество с традиционными для него формами самоуправления. Фактически же поселенцы-казаки вновь появились в этих местах несколькими годами раньше.

Таким образом, вскоре край вновь был заселен украинскими казаками и крестьянами, многие из которых вернулись в родные места с Левобережья. Движение колонистов организовали и возглавили казацкие полковники Семен Палий, Самийло Самусь и Захар Искра. Полковые округа были устроены вокруг Фастова, Богуслава, Корсуня и Брацлава. Поляки, как и прежде, использовали казаков в своих войнах. Например, в знаменитую победу над турками в 1683 г. под стенами Вены внесли свой вклад 5 тыс. украинских казаков, сражавшихся в войске короля Яна III Собеского. Заметим, что это было за два года до того как польский сейм дал официальную санкцию на восстановление казачества (в следующем, 1684, году число казаков удвоилось и составляло уже 10 тыс.).

Но лишь только казаки и крестьяне стали вновь понемногу заселять Правобережье, сюда же начала возвращаться и польская шляхта. История «вечного» противостояния, однажды уже разразившегося Великим восстанием, пошла по новому кругу...

Западноукраинские земли. Галичина и Волынское Полесье, или Русское и Белзское воеводства, к тому времени представляли собой густонаселенный край. Издавна его прибрала к рукам польская шляхта.

Находясь вдали от южных степных границ Речи Посполитой, эти земли никогда не знали такого «пограничного» явления, как казачество. Некому было защитить крестьян от шляхты, и потому в этих местах гнет ее был особенно тяжел и страшен.

В то же время и культурное влияние близкой Польши сказывалось в западных землях, как нигде в Украине, и, как нигде, глубокие корни пустила здесь греко-католическая церковь. Сплошь полонизированное местное дворянство не выказывало ни малейшего интереса к политическим притязаниям украинцев. Даже тогда, когда восставшие массы во главе с Богданом Хмельницким проникли далеко в глубь Галичины (а он, как и другие гетманы, претендовал на все те земли, где говорят по-украински), поляки не имели особых хлопот с наведением порядка в западных регионах, часто используя их как плацдарм для карательных операций против казаков.

Некоторая часть западной территории Украины к этому времени находилась во владении других соседних стран. Оттоманская Порта в 1672 г. оккупировала большую часть Подолья, вновь уступив его полякам лишь в 1699 г., однако Северная Буковина и после этого досталась туркам. А украинское население западных склонов Карпат, как и в предыдущие столетия, оставалось под властью Венгрии.

 

Культурная жизнь

Несмотря на все бедствия и разрушения во времена Великого восстания и Руины, духовная культура в Украине не только продолжала развиваться, но и вовлекала в свою орбиту все более широкие слои населения.

Сирийский христианин-араб Павел Алеппский, проезжая в 1655 г. через Украину по пути в Москву, свидетельствовал, что даже украинские крестьяне умели читать и писать, а сельские священники считали своей обязанностью собирать и обучать сирот, «не позволяя им слоняться по улицам, как бродягам».

Многие сельские общины нанимали себе учителей из выпускников братских школ, а странствующие бакалавры («бакаляри») Киево-Могилянской коллегии часто состояли воспитателями детей в богатых семьях. Эта коллегия, в 1701 г. получившая статус академии, и ее филиалы в Виннице на Подолье и в Гоще на Волыни даже в худшие времена продолжали нести свет разума и просвещения. За первые десятилетия после реформ Петра Могилы в основанном им высшем учебном заведении сформировалась стройная концепция 12-летнего обучения. Те студенты, которым удавалось пройти все ступени столь долгого и нелегкого пути в науку, свободно овладевали латынью, древнегреческим и церковнославянским, поэтическим мастерством и ораторским искусством — и, наконец, на высшей ступени,— философией и теологией. Кроме того, здесь обучали астрономии, географии и математике, что отражало растущий интерес к этим наукам.

Большинство студентов академии были сыновьями богатых мещан и казацкой старшины, хотя нередко здесь можно было встретить сыновей простых казаков и даже крестьян. Не отказались в Украине и от прежней практики обучения молодежи в западноевропейских университетах, и даже под властью России левобережные украинцы умудрялись сохранять тесные связи с европейской, прежде всего польской, культурой. Эту открытость украинцев в отношениях с иностранцами также отмечал Павел Алеппский, говоря о том, что повсюду в Украине он и его спутники встречали самый дружелюбный прием, нигде не ощущая себя «чужаками», в то время как в России он не видел «радости и свободы» и чувствовал себя так, будто на сердце ему «повесили замок».

Киевская академия собрала вокруг себя известную всему православному миру культурную элиту. Среди ее преподавателей были выдающийся церковный деятель и писатель Лазарь Баранович, ученый-эрудит немецкого происхождения Иннокентий Гизель, страстный полемист Иоанникий Галятовский. Многие произведения этих авторов имели достаточно широкую читательскую аудиторию. Особенно популярен был «Синопсис» Гизеля, посвященный древнейшей украинской и российской истории и проникнутый духом не только православия, но и московского самодержавия. «Синопсис» увидел свет в 1674 г. и в течение 150 лет выдержал 12 изданий. Киевские ученые, по преимуществу принадлежавшие к духовному сословию, все главные жизненные вопросы рассматривали с точки зрения церкви. В их книгах преобладают антикатолические и антиуниатские темы, а излюбленной политической идеей было объединение христианских народов для борьбы с «проклятыми бусурманами». Писали они вычурным барочным стилем, пользуя древний и неизменный книжный язык — церковнославянский, далекий от разговорного украинского языка той эпохи. «Простой» язык считался неприспособленным для научных занятий и недопустимым в ученых трудах.

Однако той же самой второй половиной XVII в. предположительно датируются и некоторые памятники светской литературы, авторы которых широко применяли местное наречие и трактовали более конкретные предметы. Так, например, «Літопис Самовидця», приписываемый некоему Роману Ракушке-Романовскому, представителю казацкой старшины, повествует о событиях 1648—1657 гг.

Вообще к концу XVII в. книга в Украине перестает быть редкостью. Невзирая на военные бедствия и смуту, в стране продолжают существовать 13 типографий (девять украинских, три польские, одна еврейская). Больше всего книг печаталось в Киеве, Новгороде-Сиверском и Чернигове. Из 20 книг, изданных, например, в Новгороде-Сиверском, 15 принадлежали украинским авторам. А тираж учебников для начальных школ, выпущенных в одном только 1679 г., составлял 6 тыс. экземпляров.

 

Изменения в церкви

Поначалу могло показаться, что восстание 1648 г. пойдет на пользу православной церкви. Сам Богдан Хмельницкий любил повторять, что защита православия — главная цель восставшего народа. И он, и его преемники щедро раздавали церкви земли и привилегии. Однако несмотря на то, что церковь получила 17 % всей пахотной земли и таким образом стала значительной экономической силой, политическое ее значение постепенно падало.

При первых гетманах киевские митрополиты (как, например, Сильвестр Косив и Дионисий Балабан) пользовались почти полной свободой действий. Вожди казачества не вмешивались в дела церкви; духовенство и церковные крестьяне составляли как бы автономную часть украинского общества. Даже в отношениях с царями и польскими королями (среди подданных которых по-прежнему оставалось множество православных) киевские митрополиты действовали, как считали нужным, по сути проводя самостоятельную политику.

Однако в 1658 г. вопрос о том, кому принадлежит право духовной юрисдикции над украинской православной церковью, приобрел неожиданную политическую актуальность из-за решения митрополита Балабана перейти вслед за Выговским на сторону поляков. Москва не могла допустить, чтобы духовный пастырь украинских православных находился на территории враждебной Польши. Поэтому царь назначил черниговского архиепископа Лазаря Барановича «временным» митрополитом Левобережья. Таким образом, в православной иерархии, как и во всем украинском обществе, произошел раскол. Затем под давлением московитов украинская церковь вышла из-под прямой юрисдикции патриарха константинопольского, перейдя под юрисдикцию патриарха московского.

Украинское духовенство Левобережья поначалу сильно сопротивлялось московскому подчинению, ибо считало московскую церковь «ниже» украинской, и прежде всего в культурном смысле. Но после нескольких десятилетий осторожных и тактичных уговоров украинцы в конце концов согласились с доводами Москвы, и в 1686 г. новоизбранный митрополит, князь Гедеон Святополк-Четвертинский, дал благословение на переход своей церкви под юрисдикцию московского патриарха. Гетман Самойлович, казацкая старшина, мелкое духовенство и братства единодушно поддержали это решение.

Тем временем на Правобережье поляки со всевозрастающей жестокостью преследовали православие. С переходом в греко-католичество таких значительных епархий, как Львовская, Перемышльская и Луцкая, православная церковь на всей Правобережной Украине вступает в полосу упадка.

* * *

Едва установившись, новый казацкий порядок в Украине в эпоху Руины столкнулся с катастрофическими внутренними и внешними противоречиями. Во времена Хмельницкого казачество было грозной, воинствующей силой. Двадцать же лет спустя Казацкая Украина представляла собой беспомощную жертву внутренних распрей, чужеземных вторжений и разделов. Причинами ее поражений и неудач в тот период были, во-первых, внутренний конфликт в казацком обществе — между элитарным и эгалитарным пониманием общественного развития; во-вторых, сильнейшее внешнее давление на еще не сформированное казацкое общество трех самых могущественных держав Восточной Европы — Московии, Польши и Оттоманской Порты; наконец, в-третьих,— отсутствие у казаков четкого понимания стоявших перед украинским обществом политических целей, а также отсутствие соответствующих институтов эффективного управления всеми слоями этого общества. Вот почему в эпоху Руины Казацкая Украина сумела сохранить лишь часть своих завоеваний 1648 года.

 

Когда допылала Руина и развеялся дым пожарищ, Гетманщина на левом берегу Днепра превратилась в новый центр политической, культурной и хозяйственной жизни Украины. Отныне фокус определяющих событий в истории этой страны окончательно переместился с ее крайнего запада на крайний восток.

Гетманщина была автономным, но отнюдь не независимым политическим образованием. Но во всяком случае она давала украинцам больше самостоятельности, чем они имели когда-либо со времен Галицко-Волынского княжества.

Как часть Российской империи, Гетманщина существовала в достаточно новом для большинства украинцев политическом окружении. Это не была та раздираемая на части, разваливающаяся империя польской шляхты, которая все еще носила гордое имя Речи Посполитой и с которой украинцы имели дело до сей поры. Отныне (во всяком случае после того как пришлось поставить крест на упованиях части казацкой элиты на польскую или турецкую альтернативу) украинцам предстояло поспорить с суровыми правителями набирающей силу России.

Российские цари, полные решимости сосредоточить всю власть в империи в своих руках, по самой своей сути не могли принять идеи украинского (или какого-либо иного) самоуправления. И такое положение вещей вполне соответствовало принципам и практике абсолютизма, который с начала XVIII в. устанавливается по всей Европе. Недаром такие убежденные поборники абсолютизма, как Петр I и Екатерина II — два самых выдающихся правителя России,— считали самодержавие не только самым действенным и целесообразным, но и самым просвещенным способом правления. Подобная позиция вступала в полное противоречие с теми формами самоуправления, основанными на самобытных учреждениях и традициях, которые существовали в Гетманщине. Отсюда главной проблемой политической жизни Украины XVIII в. становится борьба имперского централизма России со стремлением Украины к автономии — борьба долгая и драматичная.

 

Казацкое управление

К концу XVII в., после отвоевания поляками Правобережья и утверждения автономии Запорожья, в непосредственном подчинении гетманов осталось лишь около трети той территории, что некогда была подвластна Хмельницкому (или около шестой части нынешней Украины). Эти земли на левом берегу Днепра украинцы называли Гетманщиной, а московиты — Малороссией. Они делились на 10 полковых округов: Стародубский, Черниговский, Нежинский, Прилукский, Киевский, Гадячский, Лубенский, Переяславский, Миргородский и Полтавский. В начале XVIII в. ставка гетмана находилась в Батурине, который и считался административной столицей Гетманщины. Край этот был относительно густонаселенным и экономически развитым. Здесь было 11 больших и 126 малых городов, около 1800 сел. В 1700 г. здесь проживало около 1,2 млн. человек, т. е. примерно четверть всех тогдашних жителей Украины.

Система казацкого управления Гетманщиной мало изменилась с 1648 г.— разве что сильно разрослась гетманская канцелярия. Сотрудники ее, состоявшие в основном из выпускников Киевской академии, отчасти уже напоминали европейских бюрократов. Что до самих гетманов, то они по-прежнему плохо отличали свое личное добро от казенного, в результате чего в финансах царил невообразимый хаос. Для борьбы с ним в штат гетманской канцелярии были введены два главных казначея («генеральні підскарбії»), но и им не под силу было разрешить главную финансовую проблему Гетманщины, а именно — остановить неуклонное падение прибылей казны из-за все расширяющейся «приватизации» общественных земель казацкой старшиной. Сами же гетманы, по-видимому, не могли или не хотели предотвратить это постоянное таяние общественных и ранговых владений, утекающих в частное пользование старшины.

Однако стабильность казацкого управления отнюдь не означала отсутствия каких-либо изменений в социально-экономическом укладе Гетманщины. Изменения были, и весьма значительные.

Уже к концу XVII в. старшина не только вытеснила рядовое казачество с командных постов (фактически сделав их наследственными), но и полностью отстранила его от участия в принятии решений. Чем ниже опускались рядовые казаки по социальной лестнице, тем выше громоздились их материальные проблемы. Нескончаемые войны XVII — начала XVIII в. разоряли многих казаков, которые должны были на собственный счет снаряжать себя на войну. Как и следовало ожидать, уменьшение численности боеспособного казачества самым непосредственным образом сказалось на гетманском войске, прежде всего на его количестве, составлявшем в 1730 г. лишь 20 тыс. Да и само казацкое снаряжение, как, впрочем, и стратегия и тактика ведения боя, все больше отставали от времени. Так что уже к началу XVIII в. армия Гетманщины была лишь тенью некогда грозного казацкого войска.

Изменился и, так сказать, стиль руководства. Если казацким вождям поколения Богдана Хмельницкого были свойственны политическое предвидение, смелость и решительность действий, то лидеры эпохи Гетманщины, рожденные совсем в другую эпоху, преследовали куда более скромные, сугубо практические цели. Они прежде всего старались приспособиться к существующей политической ситуации, как правило, не пытаясь радикально изменить ее. В целом же у них было две заботы: поддерживать приличные отношения с царем и вместе с восходящей элитой укреплять свои личные права и привилегии за счет рядового казачества и крестьянства.

 

Переломный момент

Чуть ли не с первого дня своего протектората над Казацкой Украиной российские цари стремились как можно быстрее из формальных суверенов превратиться в безраздельных правителей этой страны. Со своей стороны казацкие лидеры, успевшие за годы Руины полностью разочароваться в польской и турецкой альтернативах, более не пытались подвергать сомнению необходимость поддерживать связи с Москвой. Тем не менее казацкие гетманы все еще выступали за сохранение хотя бы того немногого, что осталось от прав, гарантированных Переяславским соглашением 1654 г. Неизменно выказывая Москве свою лояльность, они таким образом надеялись убедить царей в том, что автономия Украины не угрожает прочности империи.

Иван Мазепа (1687—1708). Отношения Гетманщины с Россией вошли в решающую фазу во времена гетманства Мазепы — одного из самых выдающихся и самых противоречивых политических деятелей Украины.

Мазепа родился, по одним данным, в 1639 г. на Правобережье, в украинской дворянской семье, пользовавшейся самой высокой репутацией в Войске Запорожском. Он получил прекрасное образование — сначала в Киево-Могилянской коллегии, а после в иезуитской коллегии в Варшаве. Затем он служил при дворе польского короля и в качестве придворного много путешествовал по Западной Европе, а позднее исполнял обязанности королевского эмиссара в Казацкой Украине.

В 1669 г., вернувшись на Правобережье, Мазепа поступает на службу к гетману Правобережной Украины Дорошенко. Однако первая же его дипломатическая миссия здесь заканчивается тем, что он попадает в плен к запорожцам, которые выдают его левобережному гетману Самойловичу. Мазепе грозила смертельная опасность — но, будучи тонким политиком, он и из этой ситуации вышел победителем. Покорив Самойловича своими безупречными манерами и дипломатическим опытом, он сделался доверенным лицом левобережного гетмана. Те же самые качества вскоре помогли Мазепе установить тесные связи с высокопоставленными царскими чиновниками. И когда в 1687 г. Самойлович был смещен, то заменил его не кто иной, как Мазепа, поддержанный российскими вельможами.

Мазепа был гетманом в течение почти 21 года, и все эти годы его политика, собственно, ничем не отличалась от традиционной политики левобережных гетманов. С еще большей последовательностью, чем его предшественники, он укреплял положение старшины, раздав ей более тысячи земельных наделов. В еще большей степени, чем у предшественников, у нового гетмана был развит «хватательный рефлекс». Благодаря щедрым дарам царей и неустанной заботе о собственном благе Мазепа стал обладателем около 20 тыс. поместий, т. е. одним из богатейших людей в Европе. При этом, как и большинство таких людей, он был интеллектуал и меценат, жертвовавший весомую часть своих богатств на нужды культуры и церкви.

Ревностный поборник православия, Мазепа по всей Гетманщине построил множество храмов, выдержанных в том витиеватом стиле, который иногда называют казацким, или мазепинским, барокко. На его же средства были возведены новые корпуса Киевской академии, а количество ее студентов достигло при нем 2 тыс. Кроме того, он основал много новых школ и типографий, «дабы украинское юношество в полную меру своих возможностей пользовалось благами просвещения». Недаром киевские «спудеї» (студенты) и духовенство слагали в его честь восторженные панегирики.

Что же до простых крестьян и казацкой черни, то они вряд ли смогли бы делать что-либо подобное — даже если бы знали латынь. Дело в том, что Мазепа, как никто другой, дал мощный толчок старшинскому элитаризму и чем дальше, тем больше восстанавливал против себя рядовых казаков Гетманщины, а также принципиальных эгалитаристов — запорожцев. В 1692 г. Украина уже стояла на грани социального взрыва, когда писарь Петро Иваненко-Петрик, обладавший широкими связями среди казачества, бежал на Сечь, чтобы поднять там восстание против гетмана. Объявив, что настало время разделаться с кровопийцами-старшинами и вызволить Украину из-под власти Москвы, Петрик заручился поддержкой татар и вступил в борьбу за «независимое украинское княжество». Однако татары вместо того чтобы сражаться с «московскими прихвостнями», стали грабить украинское население. Популярность Петрика сразу пошатнулась и восстание сошло на нет.

Отношения с Москвой. Удивительное превращение пленника в гетмана, умеющего держать в руках ненасытную и коварную старшину, вступление Украины при новом гетмане в эпоху культурного расцвета и хозяйственного подъема — уже всего этого было бы вполне достаточно, чтобы имя Ивана Мазепы прославилось в веках. Но главное искусство Мазепы-политика состояло, пожалуй, в той ловкости, с которой он устраивал как свои, так и общеукраинские дела, сохраняя при этом добрые отношения с Москвой.

Когда на российский престол вступает молодой и деятельный Петр I, Мазепа в очередной раз обнаруживает свой сверхъестественный дар очаровывать сильных мира сего. Гетман оказывает самую энергичную помощь юному царю в осуществлении первого из его далеко идущих планов — выбить ключ к Азовскому морю из рук турецкого султана. Кульминацией азовского похода на турок и татар стало взятие крепости Азов в 1696 г. Опытный гетман также постоянно снабжал своего политически неоперившегося суверена мудрыми советами, особенно насчет поляков. Так между ними возникает близкая дружба. Как острили казацкие полковники, «цар скоріше не повірить ангелові, ніж Мазепі». А российские чиновники заявляли, что никогда еще не было столь полезного и выгодного для царя гетмана, как Иван Степанович Мазепа.

Именно благодаря своей дружбе с Петром Мазепа сумел извлечь пользу из большого казацкого восстания, которое разразилось в 1702 г. на контролируемом поляхами Правобережье. Во главе восстания стоял любимый в народе полковник Семен Палий (напуганные польские чиновники доносили, что он собирается «пойти по стопам Хмельницкого»), а основной его причиной явилось то, что после нового заселения правобережных земель шляхта вновь попыталась вытеснить оттуда казаков.

Войско Палия насчитывало уже 12 тыс., когда к нему присоединились новые силы восставших под предводительством Самийла Самуся, Захара Искры, Андрия Абазина. Вскоре восставшие взяли Немиров, Бердичев и Белую Церковь. Польская шляхта в панике бежала на запад, и уже действительно начинало казаться, что сценарий 1648 г. может (пусть не полностью, а в меньших масштабах) повториться на правобережных землях. Однако в 1703 г. поляки сумели вернуть себе большую часть утраченной территории, а Палий в своей «столице» Фастове был взят в осаду.

В это самое время закоренелый враг царя Петра шведский король Карл XII вторгся в Польшу. Воспользовавшись политическим замешательством, Мазепа убеждает Петра дать ему, гетману, санкцию на оккупацию Правобережья. Так вновь соединились две части Надднепрянской Украины. Кроме того, дабы обезопасить свой авторитет от возможных посягательств популярного Палия, Мазепа с согласия Петра арестовал его и отправил в Сибирь.

Казалось бы, дружба гетмана с царем выгодна им обоим, а умение гетмана поддерживать эту дружбу не оставляет сомнений в ее прочности. И тем не менее уже с самого начала XVIII в. в их отношениях появляются некоторые черты напряженности.

Северная война, начавшись в 1700 г., продолжалась в течение 21 года. Главным противником Петра в этой изнурительной схватке за выход к Балтийскому морю был его ровесник, молодой шведский король Карл XII — одаренный полководец, но неважный политик. На первом этапе войны он нанес Петру ряд сокрушительных поражений. Но Петр, ярый «западник», сумел извлечь из этих поражений хороший урок и рьяно взялся перестраивать по западной модели армию, управление и общество в целом. От всех своих подданных Петр требовал безоговорочного подчинения центральной власти, его чиновники контролировали все аспекты жизни людей, а все «старомодные» местные обычаи отменялись. В таких условиях оказалась в опасности и старинная автономия Гетманщины, неприкосновенность которой обещал украинцам в 1654 г. отец Петра.

Теперь, во время войны, царь предъявил Украине неслыханные требования. Казаки — впервые за всю свою историю — должны были воевать исключительно за интересы суверена. Вместо того чтобы защищать собственную землю от своих исконных врагов — поляков, татар и турок, они должны были сражаться со шведами в далекой Ливонии, Лифляндии и Центральной Польше. Во время этих кампаний стало до боли ясно, что казакам не справиться с регулярной европейской армией. Год за годом возвращались домой казацкие полки, оставляя в северных землях 50, 60, а то и 70 % своих бойцов. К тому же и моральный дух казацкого войска значительно упал после того, как в 1705 г. Петр I, чтобы лучше координировать действия своих армий, поставил во главе казацких полков русских и немецких офицеров. Эти чужеземные командиры мало ценили казацкую армию, зачастую используя ее просто как пушечное мясо. Поползли слухи о готовящейся царем полной реорганизации казацкого войска. Старшина, чье положение прямо зависело от занимаемых ею военных постов, забеспокоилась.

Украинские крестьяне и мещане также отказывались существовать «на военном положении». Они жаловались, что российские войска, расквартированные в их городах и селах, их же жестоко притесняют. Мазепа писал царю, что отовсюду получает жалобы на бесчинства российских войск, сам начиная уже верить слухам о том, что Петр собирается заменить его иностранным генералом или одним из своих русских фаворитов.

Но последней каплей, что переполнила чашу гетманских обид и заставила его искать альтернативу царскому покровительству, стал вопрос защиты от поляков. Когда над Украиной вплотную нависла угроза оккупации войсками Станислава Лещинского (польского союзника Карла XII), Мазепа обратился к Петру за помощью. Но царь, в то время ожидавший наступления шведов, ответил: «Я не могу дать и десяти солдат. Защищайся как знаешь».

Нарушив царское обещание защищать Украину от ненавистных поляков — обещание, составлявшее самую основу соглашения 1654 г.,— Петр тем самым освободил и украинского гетмана от его обязательств. 28 октября 1708 г., когда Карл XII отклонился от прямого пути на Москву и повернул войска на Украину, Мазепа, прежде всего надеясь сохранить свою страну от опустошения, переходит на сторону шведов. За ним последовали 3 тыс. казаков и многие видные старшины.

Следующей весной был подписан пакт, закрепляющий условия, на которых украинцы вступили в союз со шведами. Взамен на военную помощь и провизию Карл обещал защищать Украину и не идти на мир с царем до тех пор, пока Гетманщина полностью не освободится от власти Москвы и не восстановит свои давние права.

Петр I «зело удивился», узнав о поступке «нового Иуды» Мазепы. А несколько дней спустя командующий российскими войсками в Украине князь Ментиков напал на гетманскую столицу Батурин и вырезал все 6 тыс. ее жителей, включая женщин и детей. Слухи о батуринской резне и устроенная российскими войсками по всей Украине кампания террора (по малейшему подозрению в симпатиях к «бунтовщику» любой мог быть подвергнут аресту и казни) изменили планы многих предполагаемых сторонников Мазепы. Тем временем Петр I приказал той старшине, что не пошла за Мазепой, избрать себе нового гетмана, и 11 ноября 1708 г. им стал Иван Скоропадский.

Так или иначе, многие украинцы за Мазепой не пошли. Ужасная участь Батурина напугала их. Русские по-прежнему стояли в Украине и наводили страх. Но и протестанты-шведы не вызывали особых симпатий. В общем, большая часть украинского населения предпочитала пока ни во что не вмешиваться и подождать, как развернутся события. Единственной крупной силой, которая сразу и безоговорочно перешла на сторону гетмана, как ни странно, были запорожцы: ненавистный элитарист Мазепа представлялся им все же меньшим злом, чем еще более ненавистный царь. И они дорого поплатились за свое решение. В мае 1709 г. российские войска разрушили Сечь. Царь издал постоянно действующий указ: каждого пойманного запорожца казнить на месте.

На всем протяжении осени, зимы и весны 1708—1709 гг. враждующие армии маневрировали в поисках стратегически выгодных позиций и пытались заручиться поддержкой украинского населения. Наконец 28 июня 1709 г. они сошлись под Полтавой. Полтавская битва — одно из самых решающих сражений во всей европейской истории — была выиграна Петром I. В результате попытки Швеции подчинить себе всю Северную Европу провалились, а Россия, получив выход к Балтийскому морю, начала превращаться в одну из великих европейских держав. Относительно украинцев, то Полтавская битва положила конец их попыткам порвать с Россией. Отныне полное поглощение Гетманщины набирающей силу Российской империей становилось лишь делом времени. Тем более что Петр считал покорение Англией Ирландии подходящим образцом для осуществления своих планов в отношении Украины.

Едва спасшись от преследования российской конницы, Мазепа и Карл Х!1 нашли прибежище на молдавской земле, бывшей в то время частью Оттоманской империи. Здесь-то, близ города Бендеры. 21 сентября 1709 г. и умер 70-летний Иван Мазепа, удрученный постигшими его под конец жизни несчастьями.

Пилип Орлик (1710—1742). За Мазепой в Бендеры ушли около 50 видных представителей старшины, почти 500 казаков из Гетманщины и более 4 тыс. запорожцев. Историки называют этих беженцев «мазепинцами». Это была первая украинская политическая эмиграция. В 1710 г. они избрали своего гетмана в изгнании — Пилипа Орлика, бывшего при Мазепе генеральным писарем. Пытаясь завоевать себе поддержку в Украине, он на случай своего прихода к власти составил даже проект конституции («Pacta et constitutiones», или так называемую Бендерскую конституцию), в которой брал на себя обязательство ограничить гетманские прерогативы, уменьшить социально-экономическую эксплуатацию, сохранить особый статус запорожцев и бороться за политическое и церковное отделение Украины от России. При помощи Карла XII Орлик вступает в союз с крымскими татарами и Оттоманской Портой и в начале 1711 г. предпринимает совместный запорожско-татарский набег на российские позиции в Украине. Поначалу удача сопутствовала Орлику, но затем его войска были разбиты. На протяжении нескольких следующих лет Орлик с горсткой своих сторонников в поисках поддержки переезжал из одной европейской столицы в другую. В конце концов гетман в изгнании был интернирован в Оттоманской империи, однако и отсюда продолжал бомбардировать французских, польских, шведских и турецких государственных деятелей манифестами о тяжкой доле Украины и вместе с сыном Григорием строить планы освобождения своей родины от «московського ярма».

 

Падение украинской автономии

После провала планов Мазепы украинцы вынуждены были перейти к обороне. Тем не менее процесс поглощения Гетманщины Российской империей был довольно затяжным. Да и не все российские правители XVIII в. были столь отъявленными централистами, как Петр I. Царское правительство нуждалось в поддержке «малороссов» в своих бесконечных войнах с турками, а потому тщательно избегало прямых антагонизмов с Украиной, предпочитая к своей цели — ограничению ее самоуправления — продвигаться медленно, но верно.

Для достижения этой цели российские цари использовали все обычные средства создания империй, и прежде всего главнейшее из них — разделяй и властвуй. Применительно к Украине это в основном означало: раздувай и поощряй конфликты между гетманом и старшиной. Правда, можно было еще и саму старшину держать в узде тем же способом, т. е. угрозами в случае неповиновения натравить на нее простой народ, крестьянство. Любой просчет украинской администрации, любая жалоба «голоты» на старшину использовались центральным правительством как повод для введения административных реформ по общероссийскому образцу. И все эти нововведения неизменно сопровождались благочестивыми заявлениями о том, что в основе их лежит исключительно монаршая забота о подданных.

Украинские земли в составе Российской империи в начале XVIII в.

В своей централизаторской политике в Украине российское правительство руководствовалось в основном тремя целями: 1) полностью подчинить себе как украинскую элиту, так и население в целом; 2) перестроить всю систему управления, хозяйства и культуры в Украине по российским образцам; 3) выжать максимум из ее людских и хозяйственных ресурсов. Следует заметить, что в этом отношении Украина не составляла исключения, ибо подобную политику царское правительство проводило и в других землях, присоединенных к империи, и в самой России.

Иван Скоропадский (1708—1722). Хоть Скоропадский был замешан в мазепинском заговоре и поддерживал идею украинской автономии, однако, по мнению Петра I, он был уже слишком стар и не опасен. Потому-то царь согласился с избранием Скоропадского новым гетманом Украины — ив общем не ошибся. Новый гетман мало сопротивлялся петровским реформам. Впрочем, даже если бы он и попытался оказать какое-то сопротивление, то вряд ли смог бы это сделать, ибо сразу после избрания царь приставил к гетману своего наместника Измайлова с двумя полками и секретной инструкцией: немедленно арестовать гетмана со всей его старшиной, если их действия вызовут подозрение.

Примерно в это же время Петр I подтверждает договор 1654 г., но лишь в самых общих чертах. На просьбу же Скоропадского подтвердить и «особые» права украинцев царь ответил резким отказом в том смысле, что украинцы и так имеют больше вольностей, чем какой-либо иной народ на земле.

«Уравнивание в правах» не заставило себя долго ждать. Резиденция гетмана была перенесена из Батурина в Глухов, поближе к России. Казацкая армия получила русского главнокомандующего. Во главе полковых округов также были поставлены русские или иностранцы. Новоиспеченная российская знать, и прежде всего Меншиков — любимец Петра, палач Батурина, — впервые получила огромные земельные владения в Украине. Жестко контролировалось даже книгоиздание, «дабы малороссийские книги не противоречили великорусским».

Эксплуатация украинских ресурсов принимала различные формы. С 1709 по 1722 г. украинцы должны были содержать 10 российских полков, размещенных на их земле. Между тем десятки тысяч казаков отправлялись на север. Они рыли Ладожский канал, строили царю его новую столицу Санкт-Петербург. Там, в условиях сурового климата и жесточайшей эксплуатации многие из них погибли.

В 1719 г. украинцам было запрещено экспортировать зерно прямо на Запад. Вместо этого они должны были доставлять его в российские порты Ригу и Архангельск, где оно продавалось по ценам, установленным правительством. И в довершение российским купцам создавались льготные условия для торговли в Гетманщине — украинцы же должны были платить громадные пошлины за товары, которые они везли продавать на север.

Последним ударом было учреждение в 1722 г. так называемой Малороссийской коллегии из шести российских чиновников: постоянно находясь в Украине, они должны были разделять с гетманом высшую исполнительную власть. Это уж было чересчур и для многотерпеливого Скоропадского, и он отправился в Санкт-Петербург просить царя пересмотреть свое решение. Петр отказался наотрез — и старый гетман, ни с чем вернувшись в Глухов, в скором времени скончался.

Павло Полуботок (1722—1724). После смерти Скоропадского старшина обратилась к царю за разрешением на выборы нового гетмана. Тем временем наказным гетманом они избирают черниговского полковника Павла Полуботка — человека уважаемого и умеющего за себя постоять.

Полуботок тут же предпринимает энергичные меры, чтобы избавиться от Малороссийской коллегии, вновь обращаясь к царю с просьбой об избрании гетмана. Раздраженный его настойчивостью, Петр отвечал, что все гетманы были предатели и что никаких выборов не будет, пока не отыщется такой кандидат, которому можно верить. Но Полуботок был не из пугливых и продолжал добиваться своего. Пока Петр вел войну в Иране, наказной гетман сумел заручиться указом имперского Сената, запрещавшим Малороссийской коллегии предпринимать что-либо без ведома гетмана и без согласования с украинской администрацией. А поскольку коллегию учреждали якобы для рассмотрения жалоб украинцев на администрацию, особенно на коррумпированную систему судопроизводства, Полуботок заявляет, что сам со всем этим разберется,— и действительно начинает разбираться. Он реорганизует суды по принципу коллегиальности, борется с «хабарниками», назначает инспекторов для наблюдения за исполнением его указов на местах. Чтобы уменьшить количество крестьянских жалоб, наказной гетман всячески убеждает старшину хотя бы не так откровенно издеваться над людьми.

Нововведения ретивого гетмана, решившего обойтись без помощи сверху, весьма разозлили царя. Летом 1723 г. наказной гетман и его единомышленники затребованы в столицу и вынуждены давать объяснения о том, почему они «мешают» работе коллегии. В то же время президент коллегии Вельяминов, почуяв, что пришло время покончить с Полуботком, уговорил нескольких украинцев написать на него доносы и просить введения в Украине общеимперских порядков. В ответ на эти доносы наказной гетман посылает в Украину своего эмиссара, чтобы организовать кампанию петиций, которая засвидетельствовала бы поддержку украинского самоуправления подавляющей частью населения. И тогда окончательно взбешенный царь бросает за решетку и самого Полуботка, и всех, кто подписал петицию. Лишь смерть Петра I в начале 1725 г. спасла всех этих людей от Сибири.

В 1725 г. большая часть украинской старшины вернулась домой, но уже без своего наказного гетмана. Павло Полуботок скончался за несколько месяцев до Петра I — в каземате Петропавловской крепости.

Данило Апостол (1727—1734). Избавившись от Полуботка, Малороссийская коллегия получила свободу действий в Гетманщине. Еще в 1722 г. она ввела в Украине прямое налогообложение, тяжко ударившее по населению. В 1724 г. Вельяминов торжественно рапортовал о 600-процентном увеличении всей суммы налогов. Но тут с президентом коллегии случилось головокружение от успехов, и он потребовал, чтобы и новоиспеченные русские помещики Левобережья платили по новым таксам. И вот тогда на сторону украинской автономии вдруг встал... князь Меншиков, бывший до сих пор ее злейшим врагом. Самый влиятельный российский политик, владелец обширнейших поместий во всей Гетманщине, он подверг деятельность Малороссийской коллегии самой резкой и нелицеприятной критике. Да и другие важные лица в Санкт-Петербурге сменили гнев на милость к украинцам и их самоуправлению: ведь в 1726 г. на российском политическом горизонте замаячил призрак новой войны с турками и в этих условиях настраивать против себя украинцев было бы по меньшей мере легкомыслием. Таким образом, в 1727 г. влияние Меншикова вкупе со стратегическими соображениями привело к тому, что имперский сенат объявил о роспуске первой Малороссийской коллегии и издал декрет, разрешавший «для блага и спокойствия» местного населения избрать гетманом человека «достойного и преданного».

В октябре 1727 г. гетманом выбирают 70-летнего миргородского полковника Данила Апостола. Всеобщее торжество по поводу этого события несколько затушевывало тот факт, что имперское правительство не только отказалось на сей раз подтвердить все статьи Переяславского соглашения 1654 г., но и навязывало гетману новые ограничения. Отныне российский наместник должен был наблюдать за всеми внешнеполитическими связями гетмана, российский фельдмаршал — за его военными распоряжениями, а царь получал право даровать земли в Гетманщине. Единственным утешением было то, что Гетманщину вывели из подчинения Сената и передали в ведение министерства иностранных дел.

Новый гетман быстро осознал тщетность любых попыток реставрации прежних политических прерогатив и все свое внимание сосредоточил на социально-экономических вопросах. Он продолжил судебные реформы и учредил казначейство, составившее первый за всю историю Гетманщины расчет годового бюджета. Поскольку фонд общественных и ранговых земель серьезно истощился, в 1729—1731 гг. была проведена тщательная ревизия и многие земли были возвращены в общественное пользование. Особенно успешно Апостол отстаивал украинские торговые интересы. Он добился отмены многочисленных пошлин, которые были установлены имперскими чиновниками для украинских купцов и ставили последних в неравноправные условия с их российскими конкурентами.

Занимаясь все больше внутренними делами, гетман исподволь добился и некоторых политических побед. Отвоевав себе право назначать генеральную канцелярию и полковников, Апостол резко сократил число русских и иностранцев в своей администрации. Киев, долгое время находившийся в ведении российского губернатора, Апостолу также удалось вернуть под свою юрисдикцию. И даже запорожцам, которые с 1708 г. считались изгнанными на территорию крымских татар, весной 1734 г. ценою драматичных перипетий и немалых дипломатических усилий был вновь присвоен официальный статус подданных Российской империи — что опять-таки свидетельствовало об укреплении позиций в ней Гетманщины. Но до дня этой последней своей победы Апостол уже не дожил: он скончался в январе того же года.

«Правление гетманской канцелярии» (1734—1750). Это подобное новой «коллегии» учреждение было изобретено в окружении новой императрицы Анны Иоанновны исключительно для того, чтобы после смерти Данила Апостола не позволить украинцам выбрать себе нового гетмана. Что поделать: российские императоры в наступившую эпоху меняются с калейдоскопической скоростью — и вместе с ними меняется имперская политика в отношении Украины...

Новый орган управления Гетманщиной состоял из трех русских вельмож и трех украинских старшин, а возглавлял его князь Шаховской. Делая вид, что его коллегия создается временно, Шаховской на самом деле имел тайную инструкцию всячески распространять слухи о том, что в непомерных налогах и во всех грехах предыдущего управления виноваты одни лишь гетманы и что с отменой Гетманщины украинцы сразу заживут значительно лучше. В секретную миссию Шаховского входили даже такие вещи, как расстройство браков представителей украинской старшины с польской, белорусской и правобережной шляхтой и в то же время всемерное поощрение брачных связей той же старшины с русским дворянством.

Пришедший на смену князю Шаховскому князь Барятинский также предпринимал все меры к тому, чтобы лишить украинцев их самобытности. Так, например, в 1734 г. он арестовал киевский магистрат в полном составе и конфисковал давние хартии его прав, надеясь, что содержание их вскоре забудется, а если и вспомнится, то, не имея документов, киевляне все равно ничего не смогут доказать... В том же самом году имперский Сенат дважды отказывался утвердить в должности киевского мэра («посадника») кандидата-украинца и сдался лишь после того, как было доказано, что в городе нет ни одного русского, который мог бы претендовать на столь высокий пост.

При Анне Иоанновне и ее всемогущем фаворите, немце Бироне, элита Гетманщины окончательно изуверилась и, махнув рукой на политику, с головой ушла в частную жизнь. Столь фаталистским настроениям весьма способствовало введение пресловутой российской политики «слова и дела», когда не только за «дело», но и за «слово» критики в адрес властей запросто можно было попасть в лапы всемогущей Тайной канцелярии, где пытали, а после казнили или ссылали в Сибирь. Более того, принцип «слова и дела» требовал доносительства не только от близких друзей, но и от членов семьи, так что страх и взаимное недоверие становятся в эту эпоху в порядке вещей.

Крестьянам и простым казакам при бироновщине приходилось тоже не сладко. Тяжким бременем свалилась на них российско-турецкая война 1735—1739 гт., в которой Левобережье использовалось императорской армией в качестве основного плацдарма. За четыре года войны были мобилизованы десятки тысяч казаков и крестьян, а потери украинцев достигли 35 тыс.— цифра поистине огромная для страны с населением 1,2 млн. К тому же в 1737—1738 гг. Украина вынуждена была на собственный счет содержать от 50 до 75 российских полков. Это стоило Гетманщине 1,5 млн рублей, что десятикратно превышало ее годовой бюджет. Едва оправившись от столетней казацко-польско-российско-турецкой войны, Украина вновь стала ареной опустошительного конфликта. К 1740 г. страна была совершенно обескровлена. Русские офицеры из своих украинских походов вынесли впечатление о выжженной земле. А украинская старшина еще на протяжении нескольких десятилетий будет жаловаться на то, что край никак не может оправиться от военных потерь.

В поисках хотя бы одного «государственного достижения» той эпохи остановимся на создании в 1728 г. специальной комиссии, которой было поручено разобраться в царившем в Украине правовом хаосе. Дело в том, что до этого времени нормы права в Украине формально продолжали основываться на Литовском Статуте XVI в. И вот в 1744 г. 18 членов комиссии выдали результат своего 16-летнего труда — новый кодекс законов, или «Права, по которым судится малороссийский народ».

Кирило Розумовский (1750—1764). Собственно говоря, судьбы Украины XVIII в. зависели не столько даже от российских императриц, сколько от их фаворитов. И если любовник Анны Иоанновны немец Бирон принес украинцам мало добра, то этого нельзя сказать о фактическом супруге следующей императрицы — Елизаветы Петровны.

Смазливый казачок с Гетманщины Олекса Розумовский добился взаимности будущей императрицы еще тогда, когда был простым хористом придворной капеллы. К чести его, Олексий всегда избегал политики, но до конца дней хранил самые пылкие чувства к своей родине. Возможно, эти чувства отчасти передались и его супруге, в особенности после того как ее восторженно встречали в Киеве в 1744 г.

Воспользовавшись приездом императрицы, старшина уже в который раз обратилась с просьбой о новом гетмане — и Елизавета дала свое согласие. Однако «выборы» все откладывались, ибо кандидатом Елизаветы был не кто иной, как младший братишка Олексия Розумовского, Кирило,— а тому было всего 16, и надо было поднабраться ума-разума, прежде чем стать украинским гетманом. И вот юношу посылают учиться на Запад, а по возвращении назначают президентом Императорской Академии наук. Тем временем с Гетманщины выводятся российские войска, и все «коллегии» и «канцелярии», навязанные Украине при предыдущем правлении, постепенно сворачиваются. В 1750 г. в Глухове с большой помпой новый 2 2-летний гетман наконец получает булаву.

Эпоха Кирила Розумовского — золотая осень Гетманщины. И хотя большую часть времени молодой гетман проводил в Петербурге, со страстью отдаваясь придворным интригам, он все же не забывал о своем Левобережье. Понимая, что общество в Гетманщине стало слишком сложным, чтобы старшина могла исполнять в нем судебные, административные и военные функции, Розумовский приступает ко введению отдельной судебно-административной системы. В 1763 г., после длительной подготовки, вся Гетманщина была разделена на 20 уездов («повітів») и каждый уездный суд получал в свое ведение все местные уголовные, гражданские и имущественные дела. Судьи выбирались, как правило, из местных дворян. Мещане, как и в прежние времена, в каждом большом городе имели свои собственные суды.

Кроме того, Розумове кому снова удалось восстановить гетманскую власть над Киевом и запорожцами. Он даже предпринимает некоторые попытки модернизации казацкого войска,— впрочем, весьма поверхностные: вводит строй, униформу, совершенствует артиллерию. В планы Розумовского входило и создание университета в старой мазепинской столице Батурине, и введение обязательного начального образования для всех казацких сыновей — но последующие политические события не позволили гетману осуществить эти планы. И все же при нем и Глухова коснулся дух Европы. Столицу Гетманщины украсили изящные дворцы с английскими парками, в театре сменяли друг друга итальянские оперные труппы, и местная знать, одетая по последней парижской моде, заполняла многочисленные кофейни... А поскольку всем этим прелестям своей столицы гетман все же предпочитал достоинства столицы имперской, не досаждая своей старшине мелочной опекой,— глуховской и всей прочей элите в Гетманщине дышалось при нем необычайно легко. Сбывалась, наконец, ее заветная, еще с конца XVII в. затаенная мечта о превращении в «нормальное» дворянство. Именно дворянством, или шляхтой, эти бывшие корпусные офицеры отныне и стали себя называть.

Елизавета довольно снисходительно наблюдала за всеми преобразованиями молодого гетмана, но лишь до тех пор пока в своем увлечении он не переходил определенных границ.

Петиции Кирила с просьбами высочайше дозволить ему дипломатические сношения с европейскими дворами или освободить украинское войско от участия в войнах, прямо не связанных с украинскими интересами, неизменно и решительно отклонялись. Более того, даже в эту весьма благоприятную для украинской автономии эпоху имперское правительство вовсе не отказалось от прежних централизаторских планов и продолжало потихоньку их осуществлять. Так, например, в 1754 г. бюджет Гетманщины был поставлен под контроль Петербурга, а таможенные границы между Украиной и Россией упразднены. Когда же Розумовский стал добиваться права по собственному усмотрению распределять земли в Гетманщине, ему ответили, что земли в империи дарует одна лишь императрица. Короче говоря, во всех подобных случаях ясно давалось понять: существуют установленные рамки, вне которых украинцам никогда не будет позволено самим разбираться в своих делах.

Когда же к власти в 1762 г. пришла Екатерина II, Кирило Розумовский приехал в Глухов, и на сей раз надолго. Во всяком случае заниматься его делами ему пока еще никто не мешал — ив 1763 г. он собрал старшину на важный совет. Поводом для него было объявлено обсуждение судебных реформ. Однако разговор быстро перешел на проблему увядания былой славы, усечения былых прерогатив Гетманщины. В конце концов делегаты так распалились, что отправили новой императрице составленную в сильных выражениях петицию, в которой потребовали возвращения утраченных прав и созыва дворянского парламента Левобережья на манер польского сейма. Глуховская петиция была проникнута убеждением гетмана и старшины в том, что их страна — отдельное политическое и экономическое целое, связанное с Россией лишь в лице монарха. По мнению американского историка Зенона Когута, со времен Мазепы автономистские взгляды не высказывались публично в столь резкой форме, в какой они выражены в Глуховской петиции. А вслед за ней Екатерина получает новое смелое предложение Розумовского: признать гетманство наследственной прерогативой его семьи. Иными словами, украинцы просили у Екатерины постоянных гарантий их автономии.

Но украинская элита просчиталась. Как раз в это самое время под влиянием едких нападок на украинскую автономию в записке Теплова (кстати, бывшего учителя Розумовского) Екатерина решает вовсе упразднить ее. Она вызвала Розумовского в Петербург и потребовала его отставки. Тот пытался еще тянуть и торговаться, но вскоре вынужден был покориться и ушел в отставку 10 ноября 1764 г.

Российская экспансия в Украину в конце ХVIII в.

Ликвидация Гетманщины. Екатерина II довершила в Украине начатое Петром I. Эта немецкая принцесса, вошедшая в династию Романовых благодаря своему браку с Петром III, оказавшаяся на троне ценой дворцового переворота (который ее супругу стоил жизни), оказалась убежденной сторонницей русификации и централизации. Подобно многим правителям эпохи просвещенного абсолютизма Екатерина нисколько не сомневалась в том, что наиболее разумной и эффективной является та власть, что основана на принципах самодержавия и не обременена такими «феодальными реликтами», как особый статус отдельных земель. Отсюда ее неприятие не только украинской, но и ливонской, финской и любой другой автономии. Задача русификации всех этих «провинций» представлялась ей не только вполне ясной, но и легко осуществимой: следует только, говорила она, поставить там умных губернаторов. И она нашла такого губернатора — выдающегося российского полководца и политика Петра Румянцева, поставив перед ним четкую задачу: любыми средствами стереть из памяти жителей Левобережной Украины гетманов и Гетманщину.

В помощь Румянцеву была сформирована вторая Малороссийская коллегия, состоявшая из четырех российских чиновников и четырех доверенных членов старшины. В своде секретных инструкций Румянцеву Екатерина предупреждала его о том, чтобы он действовал осторожно, не вызывая ненависти местного населения к имперской администрации. Ново-назначенный генерал-губернатор должен был постепенно готовить почву для упразднения украинской автономии, всячески подчеркивая и повторяя, что постоянное ухудшение доли простого народа есть прежде всего результат отсталых «малороссийских обычаев». По отношению к старшине губернатору следовало проводить политику кнута и пряника: сурово наказывая любое проявление автономистских тенденций, поощрять тех, кто «не заражен болезнью самоволия», щедро обещая им посты в местной администрации и в имперском правительстве, полное уравнение в статусе с русским дворянством и полную свободу в отношении крестьян.

Румянцев не обманул ожиданий императрицы. Поначалу он избегал крутых перемен, стараясь завоевать расположение подчиненных. Он принял в свою канцелярию множество украинцев, учредил почтовую службу и приступил к тщательному изучению социальных и хозяйственных условий в крае. Но не все шло по плану. Когда в 1767 г. Екатерина, мечтая показать всему миру «просвещенный» характер своего режима, учредила знаменитую Комиссию по составлению нового уложения, собрав в нее делегатов от всех сословий (за исключением крестьянства) и земель, то, к превеликой досаде Румянцева и самой императрицы, ряд украинских делегатов во главе с Григорием Полетикой воспользовались случаем, дабы еще раз заявить о своем стремлении восстановить гетманство и вернуть давние вольности Украины. Сходные настораживающие мнения были высказаны и делегатами других «окраин». Под предлогом надвигающейся войны с Турцией императрица отложила заседание комиссии «до лучших времен».

Лишь по окончании российско-турецкой войны 1768— 1775 гг. Румянцев приступил к решительным действиям. Первый удар был нанесен по Запорожской Сечи: российские войска в 1775 г. неожиданно явились на Сечь и разрушили ее. А в 1781 г. пришел черед самой Гетманщины. В это время была проведена всеимперская административная реорганизация, в связи с чем привычные 10 полковых округов Левобережья были упразднены, а на их месте появились три наместничества — Киевское, Черниговское и Новгород-Сиверское, аналогичные российским губерниям. Так на территории бывшей Гетманщины внедрялся указ Екатерины от 7 ноября 1775 г., согласно которому вся империя, по словам В. О. Ключевского, «была разрезана на 50 губерний... исключительно по количеству народонаселения, без всякого внимания к пространству и к прежнему историческому делению страны, к местным бытовым связям и особенностям населения». Соответственные ответвления имперской бюрократии («губернские учреждения») заменили все прежние украинские административные, судебные и финансовые органы. Затем последовало и упразднение знаменитых казацких полков — в 1783 г. их заменили регулярные части, в которые на шестилетний срок рекрутировались крестьяне (причем не только украинские). Так отдельная украинско-казацкая армия прекратила свое существование.

Вопреки утверждениям правительственной пропаганды введение на Левобережье общеимперских порядков не облегчило, а еще более осложнило положение местного крестьянства. В 1783 г. украинские крестьяне были лишены права уходить от своего помещика — права, которого русские крестьяне не имели с незапамятных времен. Иными словами, крестьянство Левобережья отныне официально объявлялось крепостным.

Зато украинская знать от всех этих перемен только выиграла. Крестьяне наконец-то оказались в ее полной власти — сама же она была уравнена в правах с русским дворянством и согласно екатерининской «Жалованой грамоте дворянству» 1785 г. освобождалась от обязательной государственной и военной службы. Вот почему бывшая верхушка Гетманщины восприняла ликвидацию автономии без особых страданий. Можно назвать лишь считанные проявления какого-либо протеста — например, тайную попытку Василя Капниста в 1791 г. заручиться поддержкой Пруссии для реставрации прежней Гетманщины. Но одиночки вроде Капниста были уже не в силах предотвратить поглощение Казацкой Украины Российской империей.

 

Имперская экспансия

Начиная еще с XV в. экспансия Москвы становится доминантой истории всей Восточной Европы и в частности Украины. Цифры говорят сами за себя: если в 1462 г. восходящее Московское государство занимало всего лишь 24 тыс. кв. км, то в 1914 г. территория Российской империи составляла 23,8 млн кв. км, т. е. шестую часть всей земной суши. По подсчетам историков, империя росла со средней скоростью 80 кв. км в день!

В конце XVIII в. Российская империя собрала все свои силы для великого завоевания Юга. Ее главными целями стали широкие степи Причерноморья, находящиеся под властью крымских татар, а также контролируемые Турцией морские пути — ключ к Средиземноморью и ко всей мировой торговле.

Покуда империя для осуществления указанных планов нуждалась в помощи украинцев, она позволяла им сохранять свою автономию (Гетманщину). Но как только Россия подписала с Турцией Кючук-Кайнарджийский мирный договор 1774 г., закрепивший военный успех екатерининской империи и признавший ее присутствие на Черном море и сюзеренитет над Крымским ханством,— стало ясно, что Гетманщина обречена. Та же судьба ожидала и все другие земли, лежавшие между Россией и Черным морем.

Разрушение Запорожской Сечи. После возвращения под власть России в 1734 г. запорожцы получили обратно свои прежние земли. Неподалеку от места старой Сечи (разрушенной в 1709 г. войсками Петра) они построили Новую Сечь. Впрочем, имперское правительство особой радости от этого возвращения не испытывало.

С одной стороны, запорожцы, конечно, незаменимы в войнах с турками — в этом смысле Екатерина не могла ими нахвалиться и не жалела для них медалей. С другой же стороны, с этими запорожцами у «государыни императрицы» вечные хлопоты. Настоящий рай для беглых крестьян, Сечь не знала крепостного права и имела вдоволь непаханой земли для новых поселенцев. И только где вспыхнет антидворянский бунт — запорожцы тут как тут. В 1768 г. они играют первую скрипку в кровавой Гайдамаччине на Правобережной Украине. И они же в 1772 г. укрывают от гнева царицы многих участников не менее кровавой уральской Пугачевщины.

Впрочем, и среди самих запорожцев насилие и социальные конфликты стали к тому времени обычным делом. С быстрым заселением запорожских земель (а к 1770 г. здесь проживало уже 200 тыс. человек, в основном казаков) интенсивное развитие получают земледелие, скотоводство и торговля. Всю эту хозяйственную деятельность контролировали запорожские старшины. Последний кошевой атаман Запорожья Петро Калнышевский имел 14 тыс. голов скота. Его старшины мало уступали ему в богатстве. На Запорожье, как и в Гетманщине, все более углублялась социальная и имущественная пропасть между казацкой старшиной и голотой, и бедные часто шли войной на богатых. В 1768 г. запорожская старшина едва не стала жертвой казацкого погрома: переодевшись монахами, казацкие начальники бежали с Сечи и искали спасения в близлежащих российских гарнизонах. И лишь вмешательство имперских войск помогло восстановать порядок.

Постоянные конфликты на Сечи, упрямое сопротивление запорожцев правительственным попыткам колонизации Причерноморья — все это убеждало Екатерину в том, что проблема требует радикального решения. Война с турками закончилась победой, татарской угрозы больше не существовало — теперь уже ничто на мешало императрице разрушить Сечь вторично.

4 июня 1775 г., когда большинство запорожцев все еще находилось на турецком фронте, возвращающаяся оттуда же российская армия под командованием генерала Текели окружила Сечь, захватила ее и сравняла с землей. Калнышевский и старшина, несмотря на свою пророссийскую ориентацию, были арестованы и сосланы на Соловки. Большой отряд запорожцев из 5 тыс. человек нашел приют на турецкой территории, недалеко от устья Дуная. Около половины запорожских земель были поделены между российскими вельможами, остальные переданы немецким и сербским колонистам. Объявив о ликвидации Сечи, Екатерина пыталась стереть ее даже из памяти народа, заявляя, что само употребление слов «запорожец», «запорожский казак» впредь будет рассматриваться как оскорбление ее императорского величества.

История Запорожской Сечи имеет свой эпилог. Те 5 тыс. запорожцев, что ушли за турецкий кордон, получили разрешение султана поселиться в устье Дуная. Чтобы создать им противовес, правительство в 1784 г. переселяет остаток бывших запорожцев в междуречье Буга и Днестра. В 1792 г. «бугских» казаков переименовывают в «черноморских» и переводят на Кубань. В 1828 г. часть задунайских казаков во главе с Йосипом Гладким возвращается в Российскую империю и вскоре присоединяется к своим побратимам на Кубани. Так что кубанские казаки — прямые потомки запорожцев.

Покорение Крымского ханства. После неудачной кампании 1686 г. Российская империя в течение почти целого столетия пыталась завоевать Крым. Во время войны 1734—1739 гг. российские и украинские войска прорвались на полуостров, но эпидемии и нехватка продовольствия заставили их отступить. Однако в 1774 г. они вернулись в Крым, захватили весь полуостров и заставили турецкого султана в Кючук-Кайнарджийском договоре отречься от своего сюзеренитета над Крымским ханством. Ханству этому, впрочем, оставались считанные годы: в 1783 г.— одновременно с Гетманщиной — оно прекратило свое существование.

Трудно переоценить значение этого события для истории Украины да и всей Восточной Европы. Крымское ханство было последним в Европе бастионом тюркских кочевников, и еще совсем недавно, в 1769 г., десятки тысяч татар совершили свой последний опустошительный набег на Украину. Теперь с набегами было покончено — равно как и со всей тысячелетней угрозой Великой степи. Перестав быть смертельно опасной для оседлых жителей порубежья, степь отныне и навсегда покорилась крестьянскому плугу.

Разделы Речи Посполитой. Даже некогда мощная Речь Посполита, чье население в описываемую эпоху составляло 11 млн, а территория простиралась на 733 тыс. кв. км, не была защищена от российской экспансии. «Златые вольности» довели эту страну до шляхетского беспредела, и она стала практически неуправляемой. В состоянии почти полной анархии, поощряемой и местными магнатами, и иностранными державами (тем и другим анархия была на руку), провела она, пожалуй, весь XVIII век. И, конечно, соседняя Россия, извлекая максимум политической выгоды из своего традиционного статуса защитницы православия и православных Речи Посполитой, с особым успехом расстраивала все планы поляков по реформированию и оживлению государственной власти в их стране.

Наконец, агрессивные соседи Речи Посполитой — Россия, Пруссия и Австрия — решили открыто воспользоваться ее плачевным состоянием. В результате трех разделов— 1772, 1793 и 1795 годов — польско-литовское государство исчезло с карты Европы. Львиная доля бывшей Речи Посполитой — 62 % территории и 45 % населения — досталась России; 18 % территории и 32 % населения отошли к Австрии и соответственно 20 и 23 % — к Пруссии.

На Украине все эти радикальные перемены в Восточной Европе сказались самым непосредственным образом: в 1772 г. украинцы Галичины и Буковины попали под власть Австрии, а Правобережная Украина в 1795 г. вошла в состав Российской империи. История Украины отныне вступала в новую фазу.

* * *

На протяжении почти целого столетия Гетманщина была центром политической жизни Украины. Хотя московские, а затем и петербургские цари не только контролировали ее внешние связи и военные кампании, но и постоянно вмешивались во внутренние дела, однако гетманская администрация, суды, финансы, армия, социально-экономическая политика — все это создавалось, осуществлялось и поддерживалось самими украинцами.

Самоуправление способствовало появлению новой украинской дворянской элиты. Новое дворянство было предано своим традициям и гордилось ими. Даже на закате Гетманщины представители казацкой старшины, делегированные в имперскую законодательную комиссию, были искренне убеждены в превосходстве своих законов и обычаев над всеми прочими — и с этих позиций открыто отвергли екатерининские реформы. Таким образом, значение Гетманщины как исторического прецедента украинского самоуправления поистине трудно переоценить — вплоть до начала XX в., когда вопрос о самоопределении украинской нации будет поставлен ребром.

Более чем через полвека после ликвидации Гетманщины Тарас Шевченко писал:

Гетманщину не только не забыли — память о ней помогла начать новую эру в украинской истории. Многие украинские интеллигенты, формировавшие национальное самосознание начала XX в., вышли именно из потомков казацкой старшины. Гетманщина — ключевой компонент истории Украины, ее национальный миф, важный исторический пример, вдохновляющий и современных украинцев к укреплению своей государственности.

 

Итак, эксперимент по созданию казацкого «общества равных» не удался. В XVIII в. социальное устройство Левобережной Украины было приведено в соответствие с тем, что к тому времени сложилось в соседних восточноевропейских странах. С появлением в Гетманщине дворянской элиты крестьяне снова стали крепостными, а казаки по своему статусу сравнялись с крестьянами. Что до Правобережья, то там польская шляхта попросту восстановила свое прежнее господство и вернула старые порядки. В той же части Украины, которая входила в Российскую империю, социально-экономический гнет несколько облегчался благодаря открытию для колонизации необозримых плодородных земель Причерноморья, отнятых имперским правительством у запорожцев и крымских татар.

В 1768 г. кровавое восстание украинских крестьян против шляхты разразилось на Правобережье, где социальные конфликты обострялись еще и в результате религиозной дискриминации. Но восстание провалилось, и снова шляхта получила эти земли в свою безраздельную власть. И казалось, ничто не могло разрушить этот веками неизменный строй.

Зато в области культуры в начале и середине XVIII в. наступает некоторое оживление, особенно в Гетманщине. Впрочем, уже к концу того же столетия Украина становится вполне провинциальной во всех ее регионах и во всех сферах жизни — культурной, общественной и хозяйственной.

 

Экономика

Основным источником существования населения Гетманщины продолжало оставаться сельское хозяйство. Торговля и мануфактуры оставались неразвитыми — даже по сравнению с соседними землями России. Российские цари поступали точно так же, как и абсолютные монархи в других странах: предпринимая попытки стимулировать хозяйственное развитие окраин, в то же время не позволяли им превзойти в экономическом отношении центр державы, т. е. в данном случае собственно Россию. Результаты такой политики сильно сказались на экономическом положении Украины XVIII в.

Сельское хозяйство и связанные с ним промыслы. Важнейшие перемены в сельском хозяйстве Украины были связаны с расширением зоны его распространения на юг. Но несмотря на огромное количество и отменное качество новых земель, существенного увеличения урожаев не произошло. Виной тому были устаревшие орудия и методы ведения сельского хозяйства в Украине. По-прежнему применяя расточительную экстенсивную систему трехпольного севооборота, колонисты предпочитали осваивать все новые и новые земли (благо, недостатка в них не было) вместо того, чтобы интенсивно использовать уже освоенные. Средние урожаи пшеницы лишь в три — четыре раза превышали количество посеянного зерна, что по европейским меркам даже того времени было чудовищно мало. Закрепощение крестьян лишь способствовало отсталости: имея в избытке даровую рабочую силу, Землевладельцы не ощущали потребности в нововведениях.

К тому же крепостное право в том виде, в каком оно получило развитие в Украине, тормозило специализацию и профессионализацию населения. В России, где почвы беднее, помещики поощряли стремление крестьян зарабатывать деньги на оброк различными ремеслами и промыслами, причем, как правило, в городах. В плодородной же Украине помещик любому оброку предпочитал панщину. Отсюда, кстати, и особая привязанность типичного украинского крестьянина к традиционному образу жизни в деревне и в поле — черта, которая решительно отличает его от типичного русского крестьянина и стоит того, чтоб ее подчеркнуть.

При общей консервативности сельского хозяйства в Украине все же и в нем к концу XVIII в. появляется нечто новое — например, кукуруза и картофель. Чаще, чем до этого, землевладельцы вкладывают средства в связанные с сельским хозяйством производства, начиная получать от них существенную прибавку к своим капиталам. Помещичьи мельницы мололи не только помещичье зерно, но и — за соответствующую плату — крестьянское. Только на Левобережье в 1782 г. насчитывалось более 3,3 тыс. водяных мельниц и около 12 тыс. ветряных. Но, пожалуй, самым прибыльным было производство пшеничной водки («горілки»), продажа которой многим помещикам приносила около половины всей их прибыли. Не удивительно, что в 1750 г. на каждый полковой округ Гетманщины приходилось в среднем по 50 винокурен.

Были и такие землевладельцы, которые занимались разведением знаменитых украинских волов, овец, а также лошадей. Так, Кирило Розумовский имел табун из 5 тыс. коней, из них 800 чистокровных. По-прежнему сохранялись и такие традиционные промыслы, как пчеловодство: некоторые пасеки Правобережья насчитывали до 15 тыс. ульев.

Торговля. Плохие дороги, недостаток денег, чрезмерные проценты по займу (от 20 до 50 за год) — все это по-прежнему тормозило развитие торговли в Украине. И все же рост ее был налицо. Основным стимулом развития торговли был рост сельскохозяйственного производства (справедливо, впрочем, и обратное утверждение: с развитием торговли появлялся смысл больше производить сельхозпродукции). Трудности передвижения заставляли людей собираться для купли-продажи в тех или иных городах в строго определенные дни месяца или года. Впрочем, торговые ярмарки в таких городах, как Нежин, Ромны, Киев, Переяслав, Полтава, Харьков, продолжались неделями, и купить там можно было все, чего душа пожелает. Левобережье в торгово-экономическом смысле было динамичнее Правобережья. Здесь в 1780-е годы насчитывалось уже около 400 ярмарок да еще 700 местных базаров, где велась мелкая торговля.

Другой формой мелкой торговли, особенно популярной у казаков и крестьян, была продажа соли и рыбы. Те, у кого хватало денег на воз да воловью упряжь, большими ватагами отправлялись в опасный путь к Черному морю. Там, нагрузившись солью и рыбой, они развозили их по всей Украине. Зачастую такие торговцы, называемые чумаками, постепенно сколачивали достаточные капиталы, чтобы вложить их в большое предприятие. Этот пример показывает, что и в Украине система бартера, т. е. простого обмена товара на товар, постепенно теми или иными путями заменялась денежной экономикой.

Внешняя торговля почти не развивалась до той поры, пока в конце XVIII в. не были основаны портовые города на побережье Черного моря. Как и следовало ожидать, основной статьей экспорта стали продукты сельскохозяйственного производства. Впрочем, еще задолго до этого украинские купцы поддерживали широкие связи с балтийскими портами и западными рынками, но имперская политика привела к тому, что вся эта торговля переместилась на север. С 1714 г. Петр I вынуждал украинских купцов везти пшеницу в российские порты — Архангельск, Ригу и Санкт-Петербург, а в 1719 г. экспорт украинского зерна на Запад был полностью запрещен. На польско-украинской границе вводились строгие пошлины также и на импортные товары, чтобы затруднить их конкуренцию с изделиями недавно основанных российских мануфактур. К тому же, как мы помним, торговавшие на Левобережье российские купцы пользовались льготами, в то время как украинцы за готовые товары, ввозимые в Россию, должны были платить пошлину в размере от 10 до 40 % стоимости товара. Российские купцы не преминули воспользоваться этим и стали глубоко проникать в украинскую торговлю, так что ко времени отмены торговых барьеров между Левобережьем и Россией в 1754 г. вся оптовая торговля была уже в их руках.

Мануфактуры. Промышленность в Украине развивалась медленнее, чем в России, и причин тому было несколько. С одной стороны, выгодные условия земледелия отвлекали внимание и энергию украинцев от всех других производственных сфер. С другой стороны, имперские политики подталкивали промышленное развитие России, рассматривая Украину как сырьевой придаток. Не случайно некоторые советские историки досталинского периода рассматривали хозяйственные взаимосвязи России и Украины как пример экономических отношений колониального типа.

Все это, впрочем, не означало полного отсутствия мануфактурного производства в Украине. Такое производство, хотя и в малых формах, все-таки развивалось и получило достаточно широкое распространение. И старшина Левобережья, и магнаты Правобережья основывали множество стеклоплавильных и стеклодувных мануфактур, на каждой из которых работало по 15—20 человек. В монастырях практиковалось бумажное производство. В городах численность таких ремесленников, как кузнецы, стеклодувы, плотники, маляры, портные и кожевники, часто достигала 400— 600 человек. Некоторые села, особенно в менее плодородных землях Северной Гетманщины, жили исключительно ткачеством или обработкой древесины.

Развитие мануфактурного производства в России и Украине имело некоторые особые черты по сравнению со странами Западной Европы. Там оно возникало, как правило, сразу в больших индустриальных центрах, здесь же — по селам и имениям, где жили предприниматели-помещики. Еще одно отличие — ведущая роль правительства в развитии мануфактур. Так, например, в Слободской Украине гигантские текстильные фабрики на тысячи рабочих мест были устроены именно правительством. Рабочие таких мануфактур набирались из крепостных. Крепостными они и оставались, отрабатывая на фабрике свою «панщину» точно так же, как они делали бы это на помещичьем поле.

 

Социальные изменения в Гетманщине

Новая элита. К началу XVIII в. новая знать уже вскарабкалась на вершину социальной пирамиды Гетманщины и неплохо там себя чувствовала. Дух казацкого товарищества и братства более не смущал ее. К тому же ни одно восточноевропейское общество до сей поры не знало иного способа управления политической и социально-экономической жизнью, кроме такого, при котором всю ответственность за порядок в стране и защиту ее от внешних врагов берет на себя дворянство, пользуясь взамен неограниченной властью над землями и крестьянами. И соответственно, по мере того как жизнь Левобережья входила в нормальное русло, она естественным образом порождала такие общественные отношения, которые существовали во всех соседних странах, где знать занимала господствующее положение.

Самым ярким проявлением победы элитаризма над эгалитаризмом явилось создание в Гетманщине так называемого «значкового військового товариства». В его, как мы бы сейчас сказали, «номенклатурных» списках числились имена взрослых мужчин из семей казацкой старшины, которые не занимали еще никаких должностей, но с появлением вакансий могли претендовать на тот или иной «руководящий» пост. В 1760-е годы «списочная» иерархия была уже достаточно сложной и включала 1300 имен — это не считая тех 800 человек, которые уже занимали те или иные посты. Таким образом, несложно подсчитать, что в середине XVIII в. из всего миллионного мужского населения лишь 2100 взрослых мужчин составляли «сливки общества» в Гетманщине. Эта цифра возросла еще в несколько раз, когда в 1785 г. имперское правительство решило уравнять в правах украинское дворянство с русским. В Санкт-Петербурге не слишком хорошо разбирались во всех тонкостях гетманской номенклатуры, так что тысячам мелких украинских чиновников и богатых казаков без особых трудов удавалось выхлопотать себе дворянский статус, сплошь и рядом по поддельным документам.

Титул дворянина был не только приятен, но и весьма полезен, ибо давал право получать в «вечное» наследственное пользование огромные земельные наделы, которые гетманы и цари налево и направо раздавали своей многочисленной и преданной старшине. На худой конец, можно было, дожидаясь дарованого, перебиться пока ворованым, т. е. попросту присвоить себе те общественные, казенные земли, к управлению которыми приставлен по службе... Так или иначе, к 1735 г. в частную собственность новой элиты перешло уже 35 % всех пахотных земель Гетманщины, а служба давала ей возможность во всяком случае полностью контролировать (если не использовать в личных целях) еще 11 %. Таким образом, менее 1 % жителей края владели почти половиной всей земли.

Как и повсюду в Европе, богатства распределялись среди знати неравномерно. Некоторые семьи, особенно те, члены которых выбивались в гетманы, полковники и генеральную старшину, благодаря влиянию и связям получали громадные латифундии. Например, Мазепа владел 19 654 поместьями, Скоропадский — 18 882, Апостол — 9103. Однако средний представитель старшины обладал и довольно средним достатком даже по сравнению со среднерусским помещиком. Поместье украинского дворянина, обычно единственное, включало около 30 крестьянских душ, поместье русского — в среднем втрое больше. Эти цифры показывают, что помещиков в Гетманщине было больше, чем в России, а крепостных крестьян — меньше.

И все эти многочисленные помещики, бывшая старшина, ныне предпочитающая именовать себя шляхтой,— крупная и мелкая, богатая и бедная — высасывала все соки из крестьян, равно как из казаков. От крестьян новая шляхта требовала все того же, чего и старая,— растущего как снежный ком оброка, изнурительной барщины, дворовой службы. А у множества обнищавших казаков она скупала или силой отнимала землю, пытаясь обложить их теми же повинностями, что и крестьян.

Внутренний антагонизм старшины и черни в украинском обществе имел далеко идущие политические последствия, ибо давал возможность царскому правительству натравливать украинцев друг на друга. Еще в XVII в. Москва активно поддерживала выступления украинских масс против казацкой элиты, когда та предпринимала попытки отказаться от власти царей. Зато в XVIII в., укротив сепаратистские порывы старшины, цари помогали ей эксплуатировать крестьянство — и эта монаршая помощь постепенно становится жизненно необходимой украинским помещикам. И хотя некоторые из них по-прежнему вздыхали по «обычаям» и «вольностям» Гетманщины, жизнь заставляла больше думать о выгодах империи и всероссийских самодержцев.

«Жалованная грамота дворянству» 1785 г., в которой Екатерина II уравняла украинскую знать во всех правах с российской, еще более усилила проимперскую ориентацию новой шляхты. Отныне любой мелкий шляхтич в набирающей силу империи мог сделать самую головокружительную карьеру на ее громадных завоеванных просторах. Относительно образованные, имеющие административный опыт украинские дворяне добивались высоких постов не только в имперской администрации бывшей Гетманщины, но и в Крыму, на Правобережье, в далекой Грузии — словом, во всех новых землях Российской империи.

К концу XVIII в. украинцы уже занимали и целый ряд высших правительственных постов в Санкт-Петербурге. Безбородыми, Завадовские, Кочубеи и Трощинские, став имперскими министрами и даже канцлерами еще в 70—80-е годы, помогают и многим своим землякам сделать карьеру в столице. Имперская служба открывала множество личных возможностей и преимуществ, и этим, между прочим, объясняется столь вялое сопротивление украинской элиты ликвидации Гетманщины. Успехов по службе добивался лишь тот, кто так или иначе приобщался к современному образованию и «имперской» культуре. Так что бывшей старшине пришлось сменить роскошные казацкие шаровары на европейские камзолы и фраки, родную украинскую речь — на русскую и французскую. И лишь самые отъявленные романтики оплакивали гибель Гетманщины, тоскуя по казацкой славе.

Упадок казачества. После восстания 1648 г. казачество пользовалось широкими привилегиями, получая за воинскую службу земли и освобождение от налогов. Казакам разрешалось иметь самоуправление, заниматься торговлей и гнать «горілку» — привилегия, ранее принадлежавшая исключительно шляхте. Таким образом, если по своему имущественному положению большинство казаков мало отличались от крестьян, то прав у них было теперь примерно столько же, сколько было их до этого у изгнанной ими польской шляхты. Если чем они от нее и отличались, так только тем, что не могли заставить крестьян работать на себя,— этим правом по-прежнему пользовались одни лишь помещики.

Однако при всем при том отнюдь не бесправное казачество с конца XVII в. живет все хуже и хуже — если говорить о рядовых казаках — «сіромахах». Давно уже не собирались казацкие рады, и старшина лишь числилась выборной, на самом деле прибирая к рукам все больше власти над простыми казаками. А тут еще и экономические проблемы. Да и как им не быть, когда казак — он и воин, и пахарь, един в двух лицах. И если до 1648 г. такое раздвоение было казаку в общем нипочем (войны были коротки, добыча велика, да и короли польские щедро оплачивали «накладные расходы»), то нынче, при царях, можно было ни за что ни про что загреметь на двадцатилетнюю Северную войну, а то и на работы на болотах и каналах. Кроме того, снаряжаться на долгую изнурительную службу казак должен на свой кошт. Делать нечего: залезаешь в долги и снаряжаешься. А потом кредиторы-старшины заберут в счет уплаты всю казацкую землю, и живи как знаешь — чаще всего «арендатором» на своей же земле, батрача на старшину-помещика как простой крестьянин... Говорят: «Терпи, казак, атаманом будешь», но выбиться простому казаку в старшины стало все труднее, а попросту сказать — невозможно. Да и самих-то казаков при такой жизни становилось все меньше: в 1650 г. было 50 тысяч, в 1669 — 30, а в 1730 осталось лишь 20 тысяч.

Тут уж падением численности казацкого войска обеспокоились цари: дешевое пушечное мясо им требовалось по-прежнему. Чтобы каким-то образом сохранить казачество, царское правительство запретило продажу казацких земель указом от 1723 г. и еще раз — указом от 1728 г., предпочитая бороться со следствием и не замечать причины. Наконец, местные власти в Гетманщине попытались провести более глубокие реформы, в 1735 г. разделив всех казаков на две категории. Те, кто побогаче (стало быть, более боеспособные), названные «виборними», по-прежнему должны были воевать. А те, кто был слишком беден, чтобы снаряжаться на войну («підпомічники»), должны были, пока «виборні» воевали, обеспечивать их провизией, быть у них на посылках и даже обрабатывать их земли. Кроме того, «підпомічники», в отличие от «виборних», облагались налогом (правда, он был вдвое меньше того, что платили крестьяне). Так бедные казаки стали слугами богатых и старшины.

Но все эти реформы не остановили обнищания основной массы казачества. Хотя в реестре 1764 г. значилось 175 тыс. «виборних» казаков (и еще 198 тыс. «підпомічників»), боеспособными на деле были всего 10 тыс. Все меньше оставалось свободных от долгов казацких хозяйств. К концу XVIII в. большинство беднейших казаков фактически превратились в государственных крестьян, а все их былые вольности и права присвоила себе кучка богатеев и старшин, превратившихся в помещиков-дворян. Задавленное экономическими тяготами, эксплуатируемое своей же бывшей старшиной, утратившее военные навыки, равно как и свое стратегическое назначение ввиду исчезновения сухопутной границы на юге,— украинское казачество прекратило свое существование.

Повторное закрепощение крестьянства. В описываемую эпоху незакрепощенные крестьяне в Восточной Европе были большой редкостью. Значительная часть таких крестьян, чудом оставшихся свободными, проживала на украинском Левобережье, однако положение их постоянно ухудшалось.

Пиком крестьянской свободы явилось восстание 1648 г.— хотя уже и сам Богдан Хмельницкий разрешил монастырям собирать оброк с крестьянства, проживавшего на монастырских землях, а стало быть сделал первый шаг к возвращению старых порядков. Но подлинная лавина бедствий накатилась на крестьян в XVIII в. В это время все свободные, самоуправляемые «военные поселения» постепенно переходят из общественного земельного фонда Гетманщины в руки частных землевладельцев из числа старшины.

Новые помещики поначалу лишь собирали с крестьян скромную арендную плату или вменяли им в обязанность такие работы в поместье, как перевозка дров или заготовка сена. При Мазепе максимальная трудовая повинность выросла до двух дней в неделю: хуже, конечно, чем полная свобода, но лучше, чем четырех — шестидневная барщина в Польше и в России. Но всего через одно поколение средняя продолжительность барщины на Левобережье выросла до трех, а кое-где и до четырех — пяти дней в неделю. Кроме того, в военное время на крестьян возлагалась обязанность обеспечивать императорскую армию провизией и постоем, они должны были содержать дороги, возводить мосты и выполнять другие вспомогательные работы. А когда изнуренные украинские крестьяне взывали о помощи ко всероссийским самодержцам, то находили мало сочувствия, ибо доля крестьян в самой России была много хуже, и все, что могли сделать имперские власти, так это «уравнять в правах» всех крепостных — конечно, не за счет послаблений крестьянам в России, а за счет еще большей эксплуатации их в Украине.

И все же до тех пор пока крестьянин имел право переходить с места на место, он мог перебраться к более «доброму» помещику, переселиться в другую деревню или, на худой конец, уйти куда глаза глядят, в открытую степь... Но старшина, поддерживаемая имперским правительством, постепенно ограничивала и эту крестьянскую «привилегию». По закону 1727 г. крестьянин, уходя от помещика, терял право на все имущество, принадлежавшее ему на старом месте. С 1760 г. от крестьянина, желавшего уйти от своего помещика, требовалось сперва заручиться на это его же, помещика, письменным согласием.

Поскольку законный уход становился почти невозможным, крестьянину, недовольному своим положением, оставался лишь один выход — незаконный побег. Излюбленным пристанищем тысяч беглецов с Гетманщины стали запорожские степи — и это давало Екатерине II лишний повод для ликвидации Сечи. Наконец, в 1783 г. императрица поставила точку в истории повторного закрепощения крестьян Левобережной Украины: отныне и при любых обстоятельствах им полностью запрещалось уходить от своих помещиков. Всего-то и попользовался украинский хлебороб им же самим в 1648 г. завоеванной «свободой» — 135 лет...

Положение городов и горожан. В аграрной Гетманщине с ее подчеркнуто сельским укладом горожане были совершенно бесправными. Казацкая администрация (за исключением Мазепы и Апостола) в лучшем случае игнорировала само существование в Гетманщине такого сословия, как мещане, в худшем — открыто ущемляла их права. Не говоря уж о том, что сам мещанин не мог претендовать на административную должность вне своего города, а городское самоуправление не имело никакой административной и судебной власти над многочисленными представителями живущей в городах старшины, казачества и крестьянства,— все они подчинялись лишь казацким властям. Более того, во многих случаях именно выходцы из казацкого и крестьянского сословий и составляли большинство жителей того или иного города, но не признавали его законов и порядков. А иногда старшина вообще ликвидировала самоуправление городов, в особенности малых и слабых, переводя их под свою прямую юрисдикцию. В результате за 60 лет, с 1723 по 1783 г., количество городов в Гетманщине уменьшилось с 200 до 122.

Горожане были унижены не только политически, но и экономически. Казаки освобождались от всех налогов и свободно торговали в городах, не платя при этом ни гроша в городскую казну. Коммунальные расходы, содержание городской казны — все это ложилось на плечи мещан, которые должны были платить большие налоги с продажи. Вот почему большинство магазинов и лавок в городах содержали казаки, солдаты российских гарнизонов и даже монахи — но только не коренные жители. При таких условиях большинство городов Левобережья постоянно населяло небольшое количество людей — в среднем 3—5 тыс. (см. также табл. 2).

Таблица 2

Социальная структура Левобережной Украины (1795 г.)

Но и среди всеобщего застоя существовали оазисы благосостояния. Киев, например, и в это время не потерял значения административного, военного, торгового и культурного центра, его население выросло с 11 тыс. в 1723 г. до почти 43 тыс. в 1780-е годы. Неплохо шли дела у нежинцев, Стародубцев и жителей других городов, расположенных на севере Украины, близ торговых центров России. Статистические данные по Нежину помогут составить представление о характере его экономики: в 1786 г. мещане содержали 387 магазинов, шесть кофеен, 29 кузниц, 73 кабака («шинка»), 124 корчмы, восемь кирпичных производств, два сахарных завода и 15 ветряных мельниц.

В целом, однако, хозяйственное развитие украинских городов на протяжении всего XVIII в. шло очень медленно. Зато в некогда безлюдных степях на юге начинался экономический бум.

 

Открытие Юга

Извечное продвижение восточных славян на юг, в богатые черноземные области Причерноморья — постоянный фактор истории Украины. И вот к концу XVIII в., в основном благодаря усилиям имперского правительства, цель раз и навсегда была достигнута. Отныне вся южная треть Украины становилась доступной для хозяйственного развития. Освоение столь громадной территории по своему значению может быть сопоставлено разве что с колонизацией американского Запада, и в этом освоении интересы украинского общества и цели российского имперского экспансионизма полностью совпадали.

Колонизация Причерноморья началась еще до разрушения Сечи и покорения Крыма. За счет притока беженцев-крестьян как с Гетманщины, так и с подвластного Польше Правобережья (где эксплуатация крестьянства, как мы помним, резко усилилась) мужское население запорожских земель возросло с 11 тыс. в 1740 г. до более 100 тыс. в. 1775 г. Кроме того, имперское правительство всячески поощряло колонизацию этих земель иностранцами. В 1752 г., несмотря на протесты запорожцев, западная часть их земель была отдана православным сербам, несколько тысяч которых бежали сюда от преследований в католической империи Габсбургов. Эта колония получила название Новой Сербии. Год спустя на восток от Сечи была основана еще одна колония — Славяносербия. Немецкие поселенцы также щедро наделялись землей в этих краях при Екатерине И. В то же время быстро росло российское административное и военное присутствие, а сопротивление запорожцев лишь ускорило разрушение Сечи в 1775 г. После переселения запорожцев и покорения Крымского ханства на юге начался большой экономический бум 1780-х годов.

Этапы колонизации Юга

Чтобы привлечь дворян на новые земли, имперское правительство позаботилось о предоставлении им всевозможных льгот. Дворяне (в основном русские офицеры и чиновники) получали земельные наделы по 4 тыс. акров при условии заселения каждого из них 25-ю крестьянскими хозяйствами. Но крестьян при избытке земель уже не хватало. Тогда дворяне пошли на уступки. Вместо ставших обычными четырех — пяти дней барщины новоприбывшие крестьяне за право получить в личное пользование 160-акровый земельный участок должны были отрабатывать на помещика всего два дня в неделю. Многие из новоизбранных крестьян были родом с Правобережной Украины, однако и многие русские староверы, немцы и молдаване также переселялись на новые земли. Вся эта территория, несмотря на неоднократные реорганизации и переименования, была известна под названием Новороссии. К 1796 г. только мужское население края достигло впечатляющей цифры 554 тыс. человек, 80 % которых составляли русские и украинцы.

Еще быстрее, чем освоение степей, шел рост причерноморских городов. На местах древних греческих колоний-полисов или турецких крепостей возникали такие города, как Александровск, Херсон, Николаев, Одесса. Населяли их люди разных национальностей — русские, греки, армяне, евреи. Здесь процветала торговля, основной статьей которой было зерно. Веками Украина давала обильные урожаи пшеницы, но не имела удобных выходов на мировые рынки. Теперь, наконец, новые черноморские порты эти выходы обеспечивали, чем и спешили воспользоваться землевладельцы и купцы. Между 1778 и 1787 гг. урожаи в Новороссии возросли на 500 %, а объем внешней торговли в причерноморских портах и особенно Одессе между 1764 и 1793 гг. подскочил на 2200 %. Землевладельцы, которые прежде взращивали зерно в основном для собственных нужд, теперь производили его на продажу. Отныне Украина из степного пограничья Европы превращалась в ее главную житницу.

 

Демографическая и территориальная статистика

К концу XVIII в. по всей Европе резко ускорился рост населения. Украинцы в это время насчитывали около 10 млн, а земля их была второй в Европе по величине (после России).

Но в политическом отношении украинцы оставались малозаметными, ибо не имели собственного государства, находясь под властью иноземных держав (данные о расселении украинцев см. в табл. 3).

Таблица 3

Земли, населенные украинцами к концу XVIII в.

Плотность населения в разных регионах Украины была неодинаковой. Наиболее густозаселенными были земли Восточной Галичины (35 человек на кв. км), за ней шли Левобережье (25 человек), Правобережье (20) и, наконец, недавно захваченные степные земли Южной Украины (5 человек на кв. км). Для сравнения следует учесть, что средняя плотность населения в Западной Европе того времени составляла 50 человек на ка км.

Различные регионы Украины отличались друг от друга и по этническому составу. Так, на Левобережье украинцы составляли 95 % населения, на Правобережье — около 90, в Восточной Галичине — около 75, в Южной Украине — около 65 %. Значительной была и миграция населения — в основном с Левого берега на Правый и особенно на Юг.

 

Правобережье под властью Польши

Если на Левобережье Гетманщина, несмотря на постепенную утрату автономии, все же в течение целого столетия оставалась отчетливо украинским политическим, культурным и социально-экономическим образованием, управляемым своею собственной элитой, то почти 50 % украинцев, находившиеся под властью Польши, о таком самоуправлении могли лишь мечтать. Огромное большинство этих украинцев были крестьяне. Они не имели ни своей элиты (которая к тому времени почти полностью полонизировалась), ни собственных политических учреждений и были совершенно беззащитны перед лицом растущего социально-экономического гнета и религиозной дискриминации. Едва теплились некогда ярко горящие украинские культурные очаги в Западной Украине. Страшна была участь Правобережья. Поначалу казалось, что именно эта земля — колыбель казачества, арена первых побед восстания 1648 г.— должна стать ядром нового казацкого уклада. Но опустошительные войны эпохи Руины превратили ее в безлюдную пустыню. И хотя формально Польша вернула себе этот край уже в 1667 г. (по Андрусовскому договору), фактически восстановить свой шляхетский уклад на Правобережье Речь Посполита сумела лишь к 1713 г.

Вновь разделив Правобережную Украину на Волынское, Подольское, Брацдавское и Киевское воеводства (хотя сам Киев теперь уже был в составе Российской империи), польское правительство стало продавать или раздавать огромные наделы «ничейной» земли немногим семействам магнатов. Среди них выделялись Любомирские, Потоцкие, Чарторыйские, Браницкие, Сангушки и Ревуцкие. К середине XVIII в. около 40 магнатских семейств владели 80 % всей территории Правобережья, причем многие «новые» помещики были прямыми потомками «старых», т. е. изгнанных в 1648 г.

Как и век тому назад, магнаты приваживали крестьян к новым землям, соблазняя их свободным от всех повинностей 15—20-летним пользованием земельными наделами. И снова крестьяне, пришедшие из Галичины, Левобережья, а иногда и Центральной Польши, с воодушевлением принимались заново осваивать опустошенный край. И снова жизнь в нем входила в нормальное русло — и снова заканчивался срок «слободы» — и, как легко было предвидеть, шляхта опять предъявляла крестьянам свой жестокий счет. К концу XVIII в. на большинстве северо-западных земель Украины крестьяне были закрепощены и работали на панщине по четыре — пять дней в неделю. Однако чем дальше на юг, тем жизнь крестьян становилась относительно свободнее: в менее населенных южных регионах помещики предпочитали получать оброк.

Если село возрождалось достаточно быстро, то восстановление городов Правобережья шло гораздо медленнее: ведь, кроме разрухи, на пути мещан стоял их давний заклятый враг — шляхта. Снова прочно обосновавшись в своих роскошных «маєтках», снабжавших их всем необходимым, магнаты весьма мало нуждались в городах, более того — продолжали конкурировать с ними и всячески им вредить. Они ввозили или переманивали к себе превосходных мастеров, составлявших конкуренцию городским ремесленникам. Они добились запрета на размещение в городах таких выгодных промыслов, как мукомольный, ткацкий, производство поташа и особенно «горілки». Да и многие города и городами-то были лишь по названию, ибо находились в полной собственности магнатов а население таких городов процентов на 80 состояло из крестьян, обрабатывавших землю в округе.

Но несмотря на все эти трудности, некоторые города — такие как Луцк и Дубно на Волыни, Каменец и Бар на Подолье, Бердичев и Умань в Киевском и Брацлавском воеводствах — сумели значительно вырасти, причем в основном за счет местной и внешней торговли. В торговле большая роль принадлежала евреям, которые быстро приспосабливались к жизни в городах. Торговало Правобережье в основном зерном и скотом. Обычно скот перегоняли и зерно везли сухопутными путями на Запад или в балтийские порты, однако к концу XVIII в. польские магнаты постепенно переориентировались на черноморские.

Почти все ценности, создаваемые на Правобережье, оседали в сундуках польских «корольков». Об их богатстве и самодурстве ходили легенды. Одному лишь роду Любо-мирских принадлежало 31 местечко и 738 сел. Один из представителей клана Потоцких имел 120 тыс. крепостных, а «при дворе» его постоянно находилось 400 шляхтичей. Рассказывали, что лишь во время одного из многочисленных магнатских пиров было съедено 60 быков, 300 телят, 50 овец, 150 свиней, около 20 тыс. тушек дичи и выпито более 32 тыс. литров венгерского вина, не считая еще более впечатляющего количества прочих напитков. И все это на глазах и за счет украинских крестьян!.. Очевидно, из восстания 1648 г. шляхта не извлекла для себя никакого урока.

Видно это было и по тому, с каким усердием поляки вновь принялись за свою прежнюю политику «искоренения» православия. Греко-католические иерархи в своих регулярных кампаниях против православного духовенства беззастенчиво опирались на поддержку польской армии и правительства. В результате столь рьяной деятельности «борцов за веру» в 1760-е годы на всю Киевщину и Подолье осталось всего каких-нибудь 20 православных приходов (парафий). Лишенные своих церквей, православные находили оплот веры в монастырях. В 1761 г. Мельхиседек Значко-Яворский — молодой и энергичный архимандрит Мотронинско-Троицкого монастыря, признанный лидер православных Правобережья — приступил к организации сопротивления католическому и греко-католическому гнету. Его важнейшим шагом было обращение к Екатерине II с просьбой прийти на помощь православным в Польше. С вовлечением православной России в религиозные проблемы украинского Правобережья дело приобретало новый поворот.

Гайдамаччина. К тому времени казачество официально прекратило свое существование на Правобережье, не считая тех немногих казаков, что поступили на службу к польским магнатам. Поэтому, в отличие от 1648 г., не было силы, которая помогла бы крестьянам подняться против шляхты и возглавила их борьбу. И все же широкое, хотя и стихийное, выступление вскоре охватило Правобережье.

Его участников называли гайдамаками — тюркским словом (как и слово «казак»), означающим «бродяга», «разбойник». Поляки употребляли его примерно с начала XVIII в., адресуя беглым крестьянам, которые укрывались глубоко в лесах и время от времени выходили грабить имения шляхты. На ранней стадии европейской Новой истории такие изгои общества, жившие грабежом богатых и часто пользовавшиеся поддержкой народных масс, были распространенным явлением. Анализируя его, английский историк Эрик Хобсбон пользуется термином «социальный разбой». По мнению историка, эти, как он выражается, «социальные разбойники», руководствовались сложной и взрывоопасной смесью мотивов, начиная самым обычным грабительским инстинктом и кончая полубескорыстным желанием отомстить угнетателям своих земляков, экспроприировав их, угнетателей, собственность. Иной идеологии, кроме столь смутных идеалистических мечтаний, «социальные разбойники» не имели, равно как не имели они и какого-либо плана социально-экономического устройства, альтернативного существующему. В общих чертах данное Э. Хобсбоном определение «социального разбоя» применимо и к Гайдамаччине.

Гайдамаки, поначалу вызывавшие у шляхты лишь легкое раздражение, постепенно превратились в главную угрозу ее существованию. Одной из причин резкого роста числа гайдамаков стало окончание 15—20-летнего срока «слобод». После стольких лет действительной свободы многие крестьяне отказывались в один далеко не прекрасный миг превращаться опять в крепостных, предпочитая уходить в гайдамаки. Тем более что гайдамакам-то как раз жилось все вольготнее, и причиной тому была слабость польской армии. Шляхта весьма неохотно тратилась на ее содержание, так что к тому времени армию пришлось сократить до 18 тыс. Из них на Правобережье стояло 4 тыс.— могли ли они поддерживать порядок? Но, пожалуй, самую важную причину растущей силы гайдамаков следовало поискать на соседнем Запорожье, откуда гайдамаки получали и снаряжение, и новых рекрутов, а самое главное — опытных и авторитетных главарей.

Гайдамацкая опасность для шляхты многократно возрастала во времена войн и смут. Так, в 1734 г., когда в очередной раз две враждующие партии бились между собой за избрание нового короля и втянули в войну Россию, сотник надворного войска князя Ежи Любомире кого по имени Верлан дезертировал из армии и объявил восстание против «панов». Повсюду распуская слухи о том, будто бы сама российская императрица оказывает ему покровительство, Верлан собрал тысячную гайдамацко-крестьянскую армию и, устроив свои ватаги по образцу казацких полков, терроризировал Брацлавщину, Волынь и Галичину, пока наконец польские войска не заставили его бежать в молдавские степи. Однако безнаказанность Верлана вдохновила гайдамаков, и вскоре у него нашлись подражатели. Тут шляхта, решив, что клин клином вышибают, подкупила запорожца Саву Чалого, одного из гайдамацких главарей, поручив ему вылавливать своих же бывших дружков. И надо сказать, что в течение нескольких лет ему это удавалось, пока на Рождество 1741 г. он не погиб от рук запорожцев. В 1750 г. гайдамацкие бунты разгорелись с новой силой. В одной лишь Брацдавщине было разграблено 27 городов и 111 сел. И только благодаря прибытию армейских подкреплений удалось погасить этот очаг восстания, грозивший вспыхнуть большим пожаром.

«Социальный разбой» широко распространился и в Западной Украине, особенно в Карпатах. Местные гайдамаки, называемые опрышками, собирались в ватаги обычно по 30— 40 человек и нападали на шляхтичей, богатых купцов и арендаторов-евреев. Самым знаменитым из опрышков был Олекса Довбуш, который, подобно легендарному Робин Гуду, раздавал награбленное бедным, чем завоевал огромную популярность среди гуцулов — жителей Карпатских гор. После того как в 1745 г. Довбуш был убит мужем его любовницы, на смену ему пришли новые главари — Василь Баюрак и Иван Бойчук. Последний, потерпев ряд неудач в Галичине, бежал на Запорожскую Сечь, откуда пробовал, хотя и неудачно, повести новую ватагу на запад. Несмотря на неоднократные попытки польских властей раз и навсегда покончить с опрышками, им это так и не удалось: опрышки пережили Речь Посполиту и продолжали орудовать в Карпатах до тех пор, пока эти земли не отошли в 1772 г. к Австрийской империи.

Колиивщина. В 1768 г. Речь Посполита была охвачена общей смутой. Шляхту все больше раздражало постоянное вмешательство в польские дела российской императрицы Екатерины II. Сперва она добилась того, что ее любовник Станислав Понятовский был избран польским королем. Затем она заставила поляков гарантировать религиозные свободы православным. Взбешенные интригами русских, польские шляхтичи в феврале 1768 г. создали так называемую Барскую конфедерацию, и армия конфедератов напала на российские войска, расположенные на польских землях.

Для православных Речи Пос политой настали тревожные времена. Многие из них были убеждены, что конфедераты не простят им поддержки, которую они получали от России. Другие решили упредить надвигающиеся репрессии и первыми напасть на шляхту.

В мае 1768 г. ватага из 70 гайдамаков, возглавляемая запорожцем Максимом Зализняком, выступила из Мотронин-ского монастыря на север, в заселенные районы Правобережья, подбивая крестьян к бунту против шляхты. Люди Зализняка распространяли грамоты, в которых говорилось, что пора сбросить цепи рабства и отомстить за муки, издевательства и невиданные притеснения. В считаные дни отряд пополнился мощным подкреплением из крестьян и окрестных гайдамаков. Город за городом сдавались повстанцам — Фас-тов, Черкассы, Корсунь, Богуслав, Лысянка. В начале июня более 2 тыс. гайдамаков обложили Умань—хорошо укрепленный город, за стенами которого искали защиты тысячи шляхтичей, католических и греко-католических священников и евреев-арендаторов. Судьбу Умани решил Иван Гонта, сотник надворного казачества у майского магната Стефана Потоцкого, перейдя со всем своим отрядом на сторону повстанцев. Вскоре город пал и началась беспощадная резня, в которой страшной смертью погибли тысячи мужчин, женщин и детей.

К концу июня в руках восставших были уже все Брацлавское и Киевское воеводства, а также часть Подолья и Волыни. Лишь присутствие польских и российских войск в других западноукраинских землях мешало их присоединению к восстанию. Неожиданно командующий российскими войсками генерал Михаил Кречет ников получил приказ императрицы помочь полякам покончить с бунтовщиками: Екатерина боялась, что восстание переметнется на Левобережье. Вечером 6 июля 1768 г. Кречетников пригласил к себе в гости ни о чем не подозревавших Зализняка, Гонту и других гайдамацких вожаков и тут же арестовал их; затем его солдаты перехватали и большинство других не успевших опомниться гайдамаков. Гонту и 800 его людей выдали полякам, которые пытали уманского сотника, а затем казнили. Зализняк с остальными гайдамаками был сослан в Сибирь. Польский воевода Юзеф Стемпковский в течение еще нескольких следующих лет мстил украинским крестьянам за восстание 1768 г. и в своей резиденции в Кодне до смерти замучил тысячи человек. Так бесславно закончилось последнее выступление украинского крестьянства против польских феодалов.

 

Культурная жизнь

XVIII век был парадоксальной эпохой в истории украинской культуры. Он стал свидетелем замечательного расцвета украинской литературы и искусства с его причудливо-витиеватым барочным стилем. В то же самое время создаются условия, при которых украинская культура лишается своих самобытных черт и начинает приспосабливаться к российским имперским образцам.

Церковь. Православная церковь веками выступала центром и движителем культурной жизни в Украине. В борьбе с польским католицизмом именно она стала воплощением украинской самобытности. Однако теперь на авансцену украинской истории выступила Российская империя в роли защитницы всех православных, в том числе украинцев, и церковь в роли духовной поборницы украинства сразу отошла на второй план. Случилось это примерно в то же самое время, когда украинская церковь перестала существовать как отдельное целое.

Поглощение украинской церкви имперским духовным «истеблишментом» происходило параллельно ликвидации автономии Гетманщины. Переход украинской церкви под юрисдикцию московского патриарха состоялся в 1686 г. Некоторое время после этого православная церковь в Украине процветала. Ее школы были лучшими во всей империи. Прекрасно образованных украинских священников зазывали во все епархии России. Наконец, благодаря покровительству Мазепы, укрепилась экономическая база церкви. Но одновременно появляются признаки, не предвещавшие ничего хорошего. Уже в 1686 г. Черниговская епархия из-под юрисдикции киевского митрополита перешла в прямое подчинение Москвы. Чуть позже то же самое произошло и с Перяславской епархией.

Еще больше авторитет киевского митрополита был подорван между 1690 и 1710 гг., когда такие древние бастионы православия, как Львовская, Перемышльская и Луцкая епархии, в конце концов уступили польскому давлению и одна за другой подались в греко-католики. Но самый болезненный удар всей православной церкви был нанесен в 1721 г., когда Петр I ликвидировал Московский патриархат и основал Святейший Синод — бюрократическое учреждение, состоявшее из правительственных чиновников и церковных иерархов и управлявшее всеми делами церкви. Фактически это превращало православную церковь и в России, и в Украине в бюрократический придаток государства. Украинцы были глубоко вовлечены во все эти преобразования: Феофан Прокопович, ближайший советник Петра по церковным вопросам, поддерживал их, а Стефан Яворский, один из ведущих духовных мыслителей и деятелей империи, порицал.

Окончательный подрыв не только автономии, но и самобытности украинской церкви для торжествующего бюрократического централизма был лишь делом времени. В 1722 г. Синод назначил в Киев нового митрополита, Варлаама Вонятовича. Впервые, в нарушение древней традиции, митрополит был назначен, а не избран на соборе церковных иерархов. Но уже в 1730 г. этого митрополита сослали на далекий север, поскольку он упорно сопротивлялся нововведениям. Многие деятели российского духовенства, исполненные безоглядной ксенофобии, долгое время с подозрением относились к украинцам, считая их «зараженными» латинскими ересями. Теперь они получили возможность стричь всех под одну гребенку. Под предлогом искоренения еретических отклонений Синод вынуждал украинцев печатать книги, писать иконы, строить церкви по общероссийским образцам. В 1786 г. государству были переданы все церковные земли и церковь стала полностью зависеть от правительства в материальном отношении. К концу XVIII в. большинство церковных иерархов Украины были русскими или, во всяком случае, русифицированными. Утрачивались традиции и отличительные черты украинской православной церкви, ее личностная, более «западная» ориентация. Теперь она стала просто еще одним средством распространения имперской культуры.

Образование. Образовательный уровень в Гетманщине был высок — во всяком случае по сравнению с Россией. По данным, собранным в семи из десяти полковых округов, в 1740-е годы здесь существовало 866 школ, в которых за три года обучали основам чтения и письма. Кстати, такая система образования резко отличала Левобережье и от Правобережья, где большинство школ контролировали иезуиты, а польское начальное образование для украинских крестьян было практически недоступным. Это явилось одной из причин той незначительной роли, которую играло Правобережье в культурной жизни Украины той эпохи.

В области среднего образования Левобережье могло похвалиться несколькими коллегиями, такими как Черниговская, Переяславская и Харьковская. Высшим образовательным учреждением в крае была Киево-Могилянская академия, получившая этот титул в 1701 г. Щедро субсидируемая Мазепой, она стала одной из лучших высших школ во всем православном мире. В десятилетие, предшествовавшее Полтавской битве, здесь ежегодно училось 2 тыс. студентов. Среди преподавателей академии были такие светила, как Иосафат Кроковский, Стефан Яворский, Феофан Прокопович. Те, кто осиливал строгую 12-летнюю программу обучения в академии, пользовался уважением во всей империи, и сами императоры охотно вербовали академических преподавателей и выпускников на высшие церковные и правительственные должности.

Впрочем, отношения Киевской академии с царским правительством не всегда были дружественными. После истории с Мазепой количество ее студентов было сокращено до менее 200. В 1740-е годы, когда академией руководил Рафаил Заборовский, здесь уже училось более 1000 студентов, и академия вступила в эпоху своего последнего расцвета. Причины как расцвета, так и последующего упадка академии во многом коренились в ней самой. Тесно связанная с церковью и укомплектованная представителями духовенства, академия, как и прежде, делала акцент на преподавании таких традиционных предметов, как философия, богословие, риторика, логика и т. п. Схоластические методы обучения устарели, а попытки освоить проникающие с Запада новейшие рационалистские научные течения были робкими и малоэффективными. Церковная ориентация и традиционализм академии постепенно начинают отталкивать от нее молодежь, заинтересованную в получении современного европейского образования. В 1790 г. более 90 % из всех 426 студентов академии составляли сыновья священнослужителей. В конце концов знаменитое учебное заведение было преобразовано в обыкновенную духовную семинарию.

А тем временем украинцы, желавшие приобщиться к новейшим знаниям, охотно поступали в учебные заведения, которые начиная с 1750-х годов открывались в России,— такие как Московский университет или Медицинская академия. Понимая, что украинская высшая школа устарела, гетман Розумовский и старшина просили имперское правительство разрешить им устроить университет в Батурине, но получили отказ. Так в течение XVIII в. и в области образования произошел поворот на 180 градусов: ведущие учебные заведения империи находились теперь не в Украине, а в России.

Культурные достижения. Примерно с середины XVII и до конца XVIII в. художественное и интеллектуальное творчество украинцев было так или иначе обусловлено развитием стиля барокко. Появление этого стиля тесно связано с той удивительной эпохой и ее потрясающими событиями, и сам он помогал лучше выразить и понять дух эпохи. Удовлетворяя вкусы знати, барочный стиль подчеркивал величие и роскошь, подавал жизнь как увлекательное театральное действие, а талантливо разыгранный в пышных декорациях спектакль умел превратить в живую жизнь. Содержанию он предпочитал форму, простоте — сложность, новизне — синтез.

По-видимому, последнее предпочтение и сделало барокко особенно привлекательным для украинцев. Само промежуточное положение между православной восточной и латинизированной западной культурой естественно склоняло их к синтетическому мышлению и требовало синтетического стиля. Барокко не принесло в Украину новых идей — скорее оно предложило новые приемы, такие как парадокс, гипербола, аллегория, контраст, и эти приемы помогали культурной элите четче уяснять, яснее толковать, тщательнее разрабатывать старые истины.

Кстати, многие представители этой элиты не были «украинцами» — в том смысле, что жили вовсе не местными интересами и не национальными проблемами. Они мыслили либо общеправославными, либо общеимперскими категориями. В XX в. некоторые историки культуры задним числом поругивали барочных интеллектуалов за беспочвенность, бесплодность и оторванность от жизни. Но барокко, как бы то ни было, вернуло украинской культуре динамизм, стремление к блеску и совершенству, тяготение к диалогу с Западом. Пройдет немало времени, прежде чем Украина вновь заживет столь кипучей интеллектуальной и культурной жизнью, какой она жила в эпоху барокко.

Литература и искусство. Все эти особенности барочного стиля отразились в творчестве так называемых «перелетных птиц» — украинцев, получивших образование в польских или западноевропейских университетах, а затем вернувшихся в Киев и преподававших в академии. Эти «европейские умы» высоко ценил Петр I, который возлагал на них большие надежды, поручая их попечению важнейшие церковные и культурно-образовательные учреждения в России. Особую известность среди них получили Феофан Прокопович, Стефан Яворский, Дмитро Туптало, Симеон Полоцкий, но было и много других, быть может, не столь известных. Во всяком случае, между 1700 и 1762 гг. более 70 украинцев и белорусов занимали высшие церковные должности в Российской империи. И хотя русских в империи, естественно, было намного больше, они за то же время сумели выдвинуть на такие должности всего лишь 47 человек.

Достигая вершин карьеры на севере и проводя там большую часть жизни, «перелетные птицы» все же успевали кое-что сделать и за свои киевские годы. Например, Прокопович еще в то время, когда преподавал пиитику в Киевской академии, написал свою знаменитую драму «Владимир» (1705), воспевающую крещение Руси. Интересно, что это патриотическое произведение, где Киев назван «вторым Иерусалимом», Прокопович посвятил одновременно Петру и Мазепе, а любовь к Киеву отнюдь не помешала автору «Владимира» стать главным идеологом петровских реформ, направленных на централизацию и секуляризацию общества. Стефан Яворский, ректор Киевской академии и автор элегантных стихотворений на украинском, польском и латыни, в 1721 г. занял высший пост в русской церкви. Уже в России он написал «Камень веры» — пылкий трактат против протестантизма.

Выходили из Киевской академии и писатели иного рода. Это были не священники и не учителя академии, а те выпускники или недоучившиеся студенты, которые духовной стезе предпочли карьеру казацких хорунжих и писарей. Научившись кое-чему у своих профессоров, они отнюдь не заразились их любовью к богословским диспутам и цветистым панегирикам. Увлеченные проблемами своей современности и ближайшей истории, эти академисты становились казацкими летописцами.

Интереснейшим из них был Самийло Величко. Его четырехтомное «Сказание о войне казацкой с поляками через Зиновия Богдана Хмельницкого», законченное в 1720 г., охватывает события 1648—1700 гг. В предисловии к своему труду этот ученый казак вопрошает: «Ежели может що быти любопытствующему нраву человеческому, кроме телесных требований, ласкавый чительнику, так угодное и приятное, яко чтение книжное и ведение прежде бывших деяний и поведений людских?» Затем Величко объясняет, каким образом в годы разорения и запустения родной земли он проникся интересом к ее истории: «Видех же к тому, на розных там местцах, много костей человеческих, сухих и нагих, тилко небо покров себе имущих, и рекох во уме — кто суть сия. Тех всех, еже рек, пустых и мертвых насмотревшися, поболех сердцем и душею, яко красная и всякими благами прежде изобиловавшая земля и отчизна наша Украиномалоросийская во область пустыне Богом оставленна, и населници ея, славные предки наши, безвестнии явишася. Аще же и вопрошах о том многих людей старинных, почто бысть тако, из яких причин и чрез кого опустошися тая земля наша? — то не единогласно отвещеваху ми, еден тако, а другий инако; и немощно мне было совершенно з их не единогласных повестей информоватися о падении и запустении оноя тогобочныя отчизны нашея».

Другой знаменитый образец того же жанра создал Григорий Грабянка. Его «летопись» посвящена тому же периоду и, согласно прямому указанию автора, преследует цель убедить читателя в том, что украинцы ни в чем не уступают другим народам. Анализируя недавнее прошлое, Грабянка, как и Величко, решительно поддерживает притязания старшины на социально-экономическое и политическое господство в Украине.

Процесс постепенной ликвидации Гетманщины также нашел отклик в литературе. Так, в 1762 г. переводчик генеральной канцелярии Семен Дивович написал длинную полемическую поэму «Разговор Великороссии с Малороссией», в которой отстаивал право Украины на автономию. В том же духе писал свои сочинения Григорий Полетика. Яркое представление о менталитете казацкой элиты дают сохранившиеся дневники и записки Миколы Ханенко, Якова Марковича и Пилипа Орлика.

Высокого уровня достигло в XVIII в. украинское искусство. Особых успехов украинцы, большая часть которых работала в России, добились в музыке. Композиторы Дмитро Борт-нянский, Максим Березовский и Артем Ведель заложили основы знаменитого украинско-русского хорового церковного пения. В своих произведениях они вдохновлялись украинскими народными мелодиями. Широкое признание получили живописец Дмитро Левицкий и архитектор Иван Григорович-Барский. Еще в начале века, благодаря щедрости гетмана Мазепы, по всей Украине было возведено множество храмов в стиле так называемого «казацкого барокко» — одновременно более строгом и более элегантном, чем тогдашние образцы барочного стиля в западноевропейской архитектуре. Шедевры позднего барокко появились в Украине во второй половине XVIII в.— такие как Успенский собор Киево-Печерской лавры, Андреевская церковь в Киеве и собор св. Юра во Львове. По городам и селам распространялся народный театр — вертеп, а по праздникам, выходя из церкви, люди останавливались на площади послушать странствующего кобзаря или бандуриста.

Григорий Сковорода (1722—1794). Несомненно, наиболее самобытным украинским интеллектуалом того времени был Григорий Сковорода. Сын бедного казака с Левобережья, Сковорода в 12-летнем возрасте поступает в Киево-Могилян-скую академию. Учился он долго и разнообразно — то в академии, то на Западе — и, как утверждает легенда, чередовал лекции со странствиями по всей Центральной Европе, «чтобы лучше познать людей». Выучив латынь, древнегреческий, польский, немецкий и старославянский языки, он прекрасно знал философские труды древних и новых авторов. Между 1751 и 1769 гг. Сковорода с перерывами преподает в Переяславском и Харьковском коллегиумах, однако необычность его философских взглядов и педагогических методов вызвала гонения со стороны духовных иерархов. В конце концов Сковорода был вынужден оставить официальную педагогику и начать жизнь странствующего философа.

Сковороду называют «украинским Сократом». Пешком обходя родное Левобережье и Слобожанщину, встречаясь с самыми разными людьми, он со всеми вступал в диспуты, у всех выпытывал их взгляды на жизнь. Свои беседы философ заводил и на ярмарке, и в дороге, и на отдыхе в деревенском саду. Больше всего его занимал вопрос о человеческом счастье: как люди понимают его, как добиваются, и в чем на самом деле состоит предназначение и счастье человека. По Сковороде, ключ к счастью — в самопознании и следовании тому пути, к какому каждый «по естеству своему» предназначен. Не нужно человеку ни богатства, ни славы, главное — быть независимым от «мира» и мирских забот. Такие убеждения привели философа к открытой критике старшины и духовенства за то, что они угнетали крестьян.

Творческое наследие Сквороды весьма разнообразно: тут и стихи, и басни, и учебники по этике и поэтике, и философские трактаты. Живя в гармонии с тем, что он так активно проповедовал, странствующий философ заслужил любовь простого народа, а многие его высказывания вошли в народные песни и думы. На могиле своей Сковорода завещал написать: «Мир ловил меня, но не поймал».

* * *

Вместе с XVIII столетием заканчивалась и бурная, многогранная культурная эпоха. В результате завоеваний Петра I Россия получила доступ к долгожданному «окну в Европу» на Балтике, а роль Украины как посредника животворных культурных влияний постепенно теряла свой смысл. Зато имперские границы резко обрубили контакты Украины с

Западом. Отныне Россия, максимально используя и выход в Европу, и «западническую» ориентацию своих монархов, и — не в последнюю очередь — «утечку умов» в центр империи с Украины, обгоняет последнюю в культурном отношении. Изолированная, склонная к традиционализму «Малороссия» все больше напоминает провинцию. После утраты политической автономии ей начинает угрожать и потеря культурной самобытности.