Казалось, суета вокруг не имеет ничего общего с операцией по задержанию преступников. Но это было не так.

Костя Пахомов не отходил от нее ни на минуту. Алену проинструктировали, что она должна делать и как себя вести. Переспросили.

— Я все помню, — сухо отозвалась она. Оперативник прикрепил к ее блузке едва заметный микрофон.

— Слав, фонить не будет? — волновался Пахомов.

— Не, не должен.

— Тогда ладно…

Среди группы захвата Алена, к удивлению, заметила Семена. Он был в бронежилете, надетом поверх футболки, сидел на подоконнике, проверяя оружие, и пересмеивался с высоким жилистым парнем. В ее сторону он ни разу не повернул головы. Если ему наплевать на нее, зачем он здесь, это же не его профиль?

От созерцания равнодушия Семена Алену отвлек голос Пахомова:

— Алена Владимировна, повторите еще раз, что вы делаете!

Она заученно повторила:

— Беру сумку, стою у обочины. Подъезжает машина, я отдаю сумку и машу платочком вслед.

— Чего? — вытаращился Пахомов. — Алена Владимировна, ради бога, не нужно самодеятельности, иначе за вашу безопасность мы не ручаемся!

— А кто ручается? — занервничала она, хотя выпила с утра успокоительные капли. — Почему я должна отдавать им деньги? Это мои деньги… Вернее, брата. Он зарабатывает их в поте лица. Его фамилия далеко не Абрамович. А тут знаете сколько? Вам за всю жизнь не заработать. Так что деньги я им не отдам!

Пахомов вымученно вздохнул, едва не заставив ее усовеститься.

— Делайте все так, как мы договорились! Как только сумка будет у них, вы уходите. Дальше — наша работа.

От страха холодело внутри. Ко всему прочему заболел живот, и Алена сидела сгорбившись, прижав к нему руки. Почему это должно было случиться с ней? Чем она провинилась и перед кем? Тем, что умеет работать и ее салон нравится клиенткам?

Неожиданно на плечо опустилась тяжелая ладонь, и Алена вздрогнула и обернулась.

Семен. Таки обратил внимание.

— Не волнуйся. Все будет хорошо.

Алена усмехнулась:

— Если будет плохо, я обещала оставить бизнес подруге… Мимочка рвалась со мной, а я не разрешила. Не хватало, чтобы с ней что-то случилось.

Алену пробило на разговор. Она доверчиво вглядывалась в лицо Семена:

— Может, нужно было отдать деньги и не связываться с вами?

— Ты все сделала правильно, — похвалил Семен.

— Тогда почему мне страшно? — задала она закономерный вопрос. — И что ты здесь делаешь? Ты же из другого отдела?

— Напросился, — признался он.

Хотелось разгромить его какой-нибудь насмешкой… И не получилось.

— Зачем?

— Как-никак ты моя соседка…

— Ну да, так и есть.

Алена разочарованно отвернулась, уставилась в окно.

День выдался солнечный, но нежаркий. В высоком голубом небе плыли облака, похожие на собак, лошадей, улиток… По дорожке шла молодая пара. Парень обнимал девушку, прижимался носом к ее виску и что-то нашептывал. Она смущалась, а потом нежно касалась губами его губ.

— Я слишком молода, чтобы умереть! — вздохнула Алена.

На самом деле она смирилась с тем, что ее непременно убьют.

Семен покачал головой, отозвал в сторону Пахомова.

— Она нервничает. Сорвется ведь. Может, перенести операцию?

— Да ты что? Все готово! Ребята заблокировали улицу, ждут нас.

— Но для нее это опасно!

Пахомов хмыкнул:

— Да не волнуйся ты за свою кралю. Отдадим тебе в руки в лучшем виде.

Алена слышала разговор, незаметно улыбнулась: волнуется за нее! На душе потеплело. Казалось, кто еще будет переживать, кроме брата да Мимочки? Но есть он, Семен Краснов.

От возгласа Пахомова: «Пора!» Алена едва не лишилась чувств, но заставила себя встать. Пошла на нетвердых ногах к двери, сталкиваясь по пути с оперативниками.

— Извините… извините…

— Алена…

Она повернулась, взглянула на Семена.

— Я буду рядом, — шепнул он, легонько коснувшись губами ее щеки.

Она не успела ответить. Сквитается потом.

Оперативники словно растворились в воздухе, рядом не осталось никого. Но Алена чувствовала их незримое присутствие и знала, что больше остальных за нее переживает Семен.

— Надо верить… Все будет хорошо! — бормотала она себе под нос.

Алена прогуливалась вдоль дороги минут пятнадцать. Мимо шли люди, никому не было до нее дела. Может, никто уже и не придет? Вот радости-то будет!

Неожиданно возле бровки с визгом затормозили жигули. Опустилось стекло со стороны пассажира, высунулась рука с толстыми, мясистыми пальцами и поманила ее. Набрав в грудь побольше воздуха, Алена подошла, заглянула в салон. Она сразу же узнала одного из бандитов, приходивших за деньгами. Кажется, его звали Винни-Пух.

— Принесла?

— Да, — коротко ответила она.

— Давай, коза, и в следующий раз не вы…ся, иначе вместо стола разобьем на мелкие части твою головку!

Бандит захохотал, широко открыв рот. На Алену пахнуло смрадом давно не чищенных, гниющих зубов. Она бы отдала сумку, если бы не оскорбление. Что-то внутри переклинило. Забылись наставления оперативников, ушел страх.

— Как вы меня назвали?

Бандит закрыл рот, уставился на нее как на рубль в своем кармане.

— Че, коза, блеешь?

— Сам ты… козел!

Слово вырвалось непроизвольно, Алена сразу же пожалела об этом. Но было поздно. Физиономия бандита побелела, отвисла тяжелая челюсть.

— Че?

— Слышь, Пух, а она тебя того… опустила, — крякнул с водительского места второй бандит. — Во дает, курва! Расскажу пацанам — оборжутся! Баба нашему Винику не дала… Вернее дала не то, что хотел!

Винни-Пух стал медленно вылезать из машины. Алена пятилась, со страхом вглядываясь в огромную фигуру. Как он поместился в жигулях?! Во всех фильмах братки разъезжают в машинах величиной с автобус. С другой стороны, кто обратит внимание на родной жигуленок?

— Ну, падла… Я тя щас прямо здесь замочу, а деньги себе возьму — как компенсацию морального… как его… ущерба!

Он хотел забрать сумку, но Алена успела спрятать ее за спину.

Бандит на мгновение опешил от ее наглости, а потом рявкнул:

— Ты че, вша? Совсем охренела? Хозяйский кулак не распознала?

Огромный волосатый кулак двинул по скуле. Рот мгновенно наполнился соленой кровью, капли просочились в уголки губ. Алена не знала, как удержалась на ногах.

— Дай сумку, коза! — орал бандит, уже не обращая внимания на застывших прохожих. Он успел схватить край сумки.

— Не дам! — сопротивлялась Алена, дергая сумку на себя.

— Ну все, сама напросилась…

Он полез за пазуху и вынул пистолет, почти такой же, как она видела у Семена. Онемев от ужаса, Алена уставилась на черный зрачок. Жаль, что вчера у них с Семеном ничего не получилось — так умирать было бы веселее.

Но выстрелить Винни-Пух не успел: к нему уже бежали оперативники.

— Легавые! Ходу, Пух, ходу! Давай быстрей, плюнь на бабки! — кричал ему подельник.

— Так ты еще мусоров навела? Дай сюда сумку! — Винни-Пух прицелился Алене в лицо. — Читай молитву, сука!..

Алена зажмурилась. Неожиданно ее накрыло жаркой волной, свалило с ног и прижало к земле. Подвернувшуюся руку пронзило болью. Алена не сразу поняла, что ее прижимает к асфальту Семен.

— Лежи, не двигайся! Не шевелись! — кричал он в ухо.

Где там пошевелишься, если он лежит на ней? Дышать и то трудно.

Вокруг происходило невообразимое: кричал Семен, ругались оперативники, гвалт прерывала сирена. От шума закладывало уши, а страх превратился в сплошную массу.

— Берем, берем их!

Водителя поймали быстро: он подвернул ногу и стонал на тротуаре.

— Лежать, тварь, пока случайно не выстрелили! — посоветовали ему.

Заработала рация Пахомова.

— Костя, второй… Второго бери, он побежал к палаткам! Там рядом подворотня. Наши есть?

— Да, его ждут!

С асфальта Алену поднял Семен. Стоять самостоятельно она не могла, поэтому тут же повисла на его плече. Сил хватило на то, чтобы заметить разорванную на груди блузку, сломанный каблук да потрогать ссадину на лбу. Но главное — она жива!

— Сема, вы как? — крикнул на бегу Пахомов.

— Нормально. Взяли?

— Ребята зажали его в подворотне. Отстреливался, гад! Ничего, теперь долго пистолет в руки не возьмет. Ребята ему пальцы сломали.

Алена вжалась в Семена: два оперативника тащили под вывернутые руки упиравшегося Винни-Пуха. Он сцепил зубы, но и через них успевал материться на всю улицу. Отвесил поклон и Алене:

— Сука продажная! Тварь! Я тебя запомню на всю жизнь. Жив буду — встретимся. А не буду — ребята встретят.

Нет, она непременно должна ответить… Но Семен дернул ее за руку и повел к машине, припаркованной чуть дальше. Алена прихрамывала, но торопилась, плюнув и на рваную блузку, и на сумку с деньгами, которую забрали оперативники в качестве вещественного доказательства.

Алена блаженствовала: Семен обращался с ней терпеливо, осторожно, как с драгоценностью. Принес влажные салфетки, стер с ее лица кровь и пыль, подул на ссадину от бандитского кулака.

— Попей водички, станет легче.

Алена глотнула из протянутой бутылки фруктовой воды. Неужели на самом деле все закончилось? Сколько прошло времени? То ли вечность, то ли минут десять.

Семен сидел на корточках рядом с открытой дверцей.

— Алена, ты в порядке?

Не дождавшись ответа, обошел машину, сел за руль и щелкнул ремнем безопасности. Алена безучастно наблюдала в окно за стайкой воробьев. Пережитое волнение оставило в душе опустошительную дыру, куда провалились все эмоции. Она почти не отреагировала на прикосновение мужской руки ко лбу и вспухшей скуле.

— Больно?

— Терпимо.

— Заедем в больницу. Пусть тебе обработают рану.

Больница… Холодные стены, противный запах лекарств, проникающий в нос, даже если не дышать, зря потерянное время.

— Не хочу в больницу, домой хочу.

А потом откинулась на сиденье, закрыла глаза и задремала. Когда очнулась, Семен пытался вытащить ее из машины на руках.

— Сама дойду.

Алена слабо уперлась в его грудь поцарапанными ладонями. Семен возражать не стал, поставил ее на ноги и отошел на шаг.

— Как хочешь.

Она тут же покачнулась и схватилась за голову: перед глазами все плыло, а земля норовила убежать из-под ног.

— Ой, что-то мне нехорошо…

Семен снова подхватил ее на руки, на надежные, крепкие руки. Пожалуй, здесь можно переждать даже цунами.

Он принес ее к ней домой, бережно опустил на кровать. Алена тут же отвернулась, сжалась в комок, подтянув колени и обняв руками. В ее сумочке разрывался трелью сотовый, звонил телефон на тумбочке, но она никак не реагировала на звонки.

— Хочешь, я отвечу?

— Мне все равно.

Неужели она вернулась домой? Осознание, что она жива, проникало в каждую клеточку, разносилось с кровью по венам. Но оболочку страха пробить оказалось не так просто. Успокаивали родные стены, привычный запах и — присутствие Семена.

Он включил сотовый, ответил Мимочке.

— Что вы паникуете? Жива она… Да! Нет, приходить не стоит. Ей сейчас нужно побыть одной.

Алена слабо усмехнулась: раскомандовался!

По домашнему телефону звонил Аленин брат. С ним Семен разговаривал как по полицейскому протоколу. Сквозь обрывки дремоты до Алены доносились «меры безопасности», «наружное наблюдение», «средства защиты». Потом она поняла, что средства защиты — это бронежилет, а не то, что пришло в голову в первый момент. Она неожиданно для себя рассмеялась. Потом из глаз ручьем хлынули слезы.

— Это нормально, — успокаивал Семен. — Запоздалая реакция на стресс.

Алену колотило, не помогало ни теплое одеяло, ни горячий чай, который приготовил Семен. Он уже научился ориентироваться в ее кухне!

— Сейчас не самое лучшее время для разбора полетов, но зачем ты отнимала сумку? — Семен присел на край постели. — Ты должна была отдать ее — и все!

— Отдать — и все! — передразнила она через стук зубов. — Я собиралась, но он меня оскорбил!

— Братки по-другому говорить не умеют. А ты его разозлила. Это как плеснуть в огонь бензин!

— Лебезить перед ничтожеством не умею! — огрызнулась Алена.

Семен внимательно посмотрел на нее, дотянулся и убрал прядь волос с лица. Мгновенное прикосновение обожгло не хуже того огня с бензином.

— Вижу, тебе лучше, — он поднялся со вздохом. — Тогда я, пожалуй, пойду.

Алена перестала пить чай:

— Ты куда?

— На работу. Мне пора, — усмехнулся Семен.

Отставив пустую чашку, Алена вылезла из-под одеяла.

— Как это пора? Я должна остаться одна? А если они заявятся ко мне домой?

Семен скользнул взглядом по ее разорванной блузке и по тому, что виднелось под ней.

— Не заявятся.

Он поправил бронежилет, в котором выглядел толстокожим носорогом. На самом деле — толстокожий! Неужели трудно понять, как он сейчас нужен ей?

Алена встала с постели и закрыла дверь, отделяющую комнату от прихожей.

— Мы так не договаривались! Мне страшно одной! Вы должны меня защитить. Обязаны! — выкрикнула она.

Они незаметно перешли обратно на «вы».

— Я не обязан вас защищать! — разозлился Семен. — Позвоните подруге. Она все равно рвалась сюда. Пусть приезжает, утешает, выслушивает…

— Не указывайте, кому мне звонить!

— Я не собираюсь ни указывать, ни оставаться здесь. Б няньки не нанимался! — отрезал Семен.

Он подошел к Алене, положил руки ей на талию, приподнял над полом и переставил в сторону. Как деревянного истукана! Но она не привыкла быть простой деревяшкой. У нее есть права на защиту!

— Эй, вы!.. Не смейте трогать меня! Вы такой же, как те бандиты.

Семен вернулся, обжег злым взглядом:

— Не советую сравнивать меня с бандитами!

— А то что?

Он молча пошел к двери, рванул ее и так же яростно захлопнул.

Когда он начал снимать бронежилет, Алена с готовностью бросилась помогать. И слов не понадобилось, будто заранее сговорились, кто что делает и где чьи руки будут. Ни разу не запутались, не столкнулись: Семен расстегивал Аленину блузку, она — ремень его джинсов. Он стягивал с нее брюки, она — его футболку. Когда надоело путаться в остатках вещей, они просто упали на постель и принялись целоваться. В какой-то момент Семен отстранился от нее и рыкнул:

— Не пожалеть бы потом!

— Ни за что! — убеждала Алена, скидывая то немногое, что еще оставалось на ней.

Семен громко втянул в себя воздух и выдохнул:

— Класс!

Что именно класс, Алена не поняла да и не очень к этому стремилась. Она тоже могла воскликнуть: «Супер!», чувствуя силу его рук. Но он ни разу не сделал больно или неприятно.

Ей нравилось то, что он позволяет делать с собой все, что ей взбредет в голову. Ложится, чтобы ей было удобнее, молчит, если она просит, рычит, когда ей хочется увидеть тигра. И, как настоящий кавалер, всегда пропускает даму вперед…

* * *

Вадим наблюдал за Зизи. Рыбка оклемалась, теперь он мог выпустить ее в общий аквариум.

Рыбки и воспоминания о матери занимали все его мысли. О Кате, ожидающей его звонков, он думал редко. А она настаивала. Времени, проведенного в лесу на поляне, ей было мало. Она, как ненасытная шлюха, требовала еще и еще, теребила за впалые щеки, извивалась на нем, как большой слизняк. В конце концов Вадим скинул ее и принялся одеваться. Он достаточно поцарапался о ветки и мелкие камни, засыпал волосы песком и землей. Никакого удовольствия не получил.

— Вадик… Ты куда?

Катя лежала на земле — большая, белая, противная. Он отвернулся.

— Домой.

— Почему? Мы же только начали!

Хотелось крикнуть ей в лицо, чтобы она искала себе другого кобеля.

— Я устал! — ответил он, направляясь к тропинке.

Она поспешно натягивала белье — позади раздавалось неприятное сопение.

— Вадик, мальчик мой, подожди! Куда же ты уходишь от своей мамочки?

Он думал, что ему понравится привычная игра: он — маленький мальчик, она — его любимая мама. Но как только из уст Кати вырывалось слово «мама», Вадима выворачивало наизнанку. Ее хрипучий голос вызывал у него отвращение. Разве может его мать говорить противным голосом? Он должен звучать как флейта в райском саду! На этот раз он ошибся. Жалость сыграла плохую шутку.

— Вадик, стой!

— Ну что тебе?

— Когда мы еще встретимся?

— Я позвоню.

Он не звонил ей уже несколько дней. Может, она сама поймет, что дальше ничего не будет?

Вадим встал на стул, покопался на антресоли и достал заветную шкатулку. В ней он хранил самое дорогое: открытки от матери на его дни рождения, безделушки, сделанные ее руками, пакет с локонами его Золотых Рыбок. Вещи — тлен. Волосы — другое дело. Они имеют запах шампуня или духов, цвет, структуру. Их можно гладить, перебирать, прижаться к ним щекой. А еще он мечтал сделать из них какую-нибудь безделушку. Сидеть потом вечерами, смотреть на нее и наслаждаться «Лунной сонатой».

Но самый драгоценный пакетик он доставал редко и почти никогда не открывал: там лежали волосы матери. Когда она проходила химиотерапию, они выпадали пучками. Он находил их на подушке под материнской головой каждое утро и заботливо собирал. Правда, они были безжизненными и тусклыми, не то что раньше. Носить парик мать отказалась и в последние дни жизни повязывала платок. А он так мечтал увидеть ее вновь красивой, молодой, сильной, как его Золотые Рыбки!

Не хватало Катиных волос. Может, все же позвонить?

Он оделся, вышел на улицу, доехал до метро и отыскал телефон.

— Катя, это я…