Во время службы на границе в 1923 году отец вступил в комсомол в городе Шепетовке. В начале сентября 1923 года он подал рапорт о переводе в Мелитополь со Славутинского погранпоста и вернулся домой. Как мне думается, причиной ухода отца было не только то, что он устал от продолжавшихся третий год беспрерывных боевых действий, соскучился по семье и родному городу, но и то, что в Украинском ГПУ, как и по всей стране, шло сокращение чекистского аппарата и резкое уменьшение его бюджета.

По возвращении домой отец находился в основном на комсомольской работе. Таким образом, его чекистский стаж был прерван на полтора года. Первоначально отец попал на работу в аппарат Мелитопольского окружкома ЛКСМУ. Он был заведующим информационного отдела окружкома и членом правления, комендантом клуба рабочей молодежи, затем, в 1924 году, — секретарем сельской ячейки ЛКСМУ в селе Ново-Григорьевка Генического района Запорожской области, а в начале 1925 года — секретарем ячейки ЛКСМУ завода имени Воровского (и одновременно учеником слесаря на этом заводе) в городе Мелитополе. В том же году отец совсем короткое время являлся практикантом Мелитопольского райпотребсоюза.

В феврале 1925 года окружком ЛКСМУ направил отца снова на работу в органы ОГПУ. В 1925–1927 годах он — сводчик информационного отделения Мелитопольского Особого отдела ОГПУ, в 1927–1928 годах — помощник уполномоченного учетно-статистического отделения Мелитопольского окротдела ОГПУ, затем — младший оперативный работник в окружном отделе ГПУ, где отец отвечал за работу осведомителей, действовавших в греческом, болгарском и немецком поселениях. В 1928 году в биографии отца происходит резкий поворот. Он переходит на работу в Харьков, тогдашнюю столицу Украины, и там до 1930 года работает уполномоченным Информационного отдела ГПУ УССР, одновременно заканчивает два курса рабфака.

Отец, вспоминая о том времени, заполненном работой, говорил, что моя мама, уже тогда будучи его женой, побудила заняться изучением права в Харьковском университете. Но ему удалось побывать всего на десяти лекциях и сдать один экзамен — по экономической географии. На большее у него просто не хватало времени. Тогда рабочий день отца начинался в десять часов утра и заканчивался в шесть вечера с коротким перерывом на обед. После этого начинались встречи с осведомителями на явочных квартирах. Они продолжались с половины восьмого вечера до одиннадцати. Затем отец возвращался на службу, чтобы доложить начальству о полученных оперативных материалах.

По ленинскому декрету 1922 года ГПУ, а позднее НКВД — КГБ (теперь — ФСБ) и служба внешней разведки при принятии важных решений в вопросах внешней и внутренней политики государства должны были стать основными источниками информации для всех уровней советского и российского руководства. Знаю, что и сегодня руководство страны получает ежемесячные доклады о положении в государстве от органов госбезопасности по линии их агентуры. Подобного рода доклад включает изложение внутренних трудностей и недостатков в работе различных организаций, предприятий и учреждений.

По заведенному еще при Сталине порядку встречаться со своим осведомителем в дневное время было не положено. Встречались по вечерам. Было известно, что Сталин засиживается допоздна, и все чиновники работали в таком же режиме.

По иронии судьбы отделение информации отдела, в котором служил отец, возглавлял бывший царский офицер Козельский, происходивший из обедневшей дворянской семьи. Хотя этот человек и служил в царской армии, его симпатии к большевикам, проявившиеся в годы революции, позволили ему завоевать их доверие. Тем не менее доверие их не стало гарантией спокойной жизни. Отец как-то сказал, что в 1937 году Козельский покончил самоубийством, чтобы избежать ареста во время кампании чисток.

Казалось, карьера отца развивается по восходящей. Однако в 1930 году в его судьбе происходит новый поворот. Он попадает в резерв назначений ГПУ (без денежного довольствия) и вскоре получает новое — весьма необычное, но чрезвычайно важное — задание, которое совместно контролируется руководителями ОГПУ и партийными органами. Отец становится заведующим культурно-воспитательной частью, а затем комиссаром трудовой коммуны (спецколонии) ГПУ УССР для малолетних правонарушителей и беспризорных детей, расположенной недалеко от города Прилуки в селе Ладан.

После Гражданской войны подобного рода колонии ставили своей целью покончить с беспризорностью де-тей-сирот, которых голод и невыносимые условия жизни вынуждали становиться на путь преступности. На содержание этих колоний каждый чекист должен был отчислять десять процентов своей заработной платы. При колониях создавались мастерские и группы профессиональной подготовки: трудовой деятельности ребят придавалось тогда решающее значение. Завоевав доверие колонистов, отцу, по его рассказам, удалось даже организовать фабрику огнетушителей, которая вскоре начала приносить доход.

О своей работе в детской трудовой коммуне отец сам рассказал в своей книге «Горизонты», написанной им в соавторстве с Ириной Гуро (Раисой Соболь). Поэтому ограничусь тем, что приведу отрывок из нее. В этом отрывке о коммуне беседуют первый секретарь КП(б)У Станислав Косиор и заместитель председателя ОГПУ Украины Карл Карлсон.

«— Я имел в виду, Станислав Викентьевич, доложить вам о положении в Прилукской трудовой коммуне, — нерешительно проговорил Карлсон, ожидая, что разговор будет отложен. Но Косиор оживленно заметил:

— Давайте, давайте.

По примеру Болшевской трудкоммуны, где впервые началась работа с малолетними правонарушителями и беспризорниками, украинские чекисты создали такую же коммуну в Харькове, а затем в Прилукском округе. Несколько сот мальчиков, взятых из мест заключения и с улицы, учились там и работали в мастерских.

Сейчас Карлсон рассказал, что, выезжая в Прилукский округ по оперативным делам, побывал в селе Ладан, где в помещениях бывшего монастыря расположена коммуна.

— Хорошо развивается дело. Никаких побегов больше, никаких серьезных нарушений. Все кладовые, ларьки открыты. И эти бывшие воришки и беспризорные и не помышляют взяться за старое. Чертовски способные ребята… Учатся прекрасно.

— А что? Они жизни хлебнули, к сожалению, она их не баловала. А опыт — дала, — вставил Косиор. — У них там семилетка?

— Да. И мастерские, в которых они работают четыре часа в день.

— А что выпускают? Какую продукцию?

— Спортивный инвентарь, хозяйственную посуду, — все там на месте расхватывается… Летом они помогают на полевых работах, а мальчишки постарше даже ремонтируют сельскохозяйственный инвентарь.

— И население относится к ним… ничего? С доверием?

— Сначала боялись их как чумы. А сейчас привыкли.

— Это же все ребята без родных. Отдых у них бывает какой-нибудь?

— Прошлым летом они ездили по маршруту Прилуки — Харьков — Севастополь, пешком до Ялты, оттуда на знаменитом теплоходе «Крым» до Одессы… Вот так.

— И ни один не смотался? Даже в Одессе? — засмеялся Косиор.

— Ни один. В Одессе чекисты организовали им торжественную встречу, возили их всюду. И оставили отдыхать на детском курорте под Одессой.

— А какие-нибудь таланты особые выявляются?

— Очень даже! Видел журнал ихний. Не берусь судить насчет стихов, но показывали Микитенко, так он говорит, надо поощрить, толк из них будет.

Карл Мартынович почувствовал, что секретарю ЦК не хочется отрываться от этой темы, и понимал его: он сам, как и многие работники ГПУ, находил в делах коммуны какую-то отдушину, какое-то окно в мир будущего, воплощенного в этих детях, спасенных от самой горькой участи».

В 1931–1932 годах отец работает инструктором оргинструкторского отдела ГПУ УССР в Харькове.

Благодаря весьма высокому положению своей жены в украинских партийных кругах Павел Судоплатов дважды встречался с Косиором, тогдашним секретарем ЦК Коммунистической партии Украины. Эти встречи проходили на квартире Хатаевича, куда отца и маму приглашали в качестве гостей. Особое впечатление на отца, по его свидетельству, произвело то, как оба эти руководителя смотрели на будущее Украины.

Экономические проблемы и трагедию коллективизации они рассматривали тогда как временные трудности, которые следует преодолевать всеми возможными средствами. По их словам, необходимо было воспитать новое поколение, абсолютно преданное делу коммунизма и свободное от всяких обязательств перед старой моралью. Наибольшее внимание следовало уделять развитию и поддержке новой украинской интеллигенции, критически относящейся к националистическим идеям. Потребовались еще шестьдесят лет и развал Советского Союза, чтобы стало очевидным: нужно было проявить, по крайней мере, терпимость и постараться понять противную сторону, а не стремиться во что бы то ни стало ее уничтожить.

Родителям льстило, что такие люди, как Косиор и Хатаевич, разговаривают с ними как со своими товарищами по партии, хотя они были тогда еще комсомольцами. Кандидатами в члены партии стали позднее.

Отец встретился со своей будущей женой, нашей с братом Анатолием матерью, в Харькове. Ему было тогда двадцать лет, ей на два года больше, она приехала на Украину из Белоруссии. Наша мать — Кримкер Суламифь Соломоновна (по мужу — Каганова, а с 1951 года — Судоплатова) Эмма Карловна, родилась 1 мая 1905 года в Гомеле в мелкобуржуазной семье. Ее отец, по специальности — сплавщик леса, еще до революции, а потом и во времена нэпа вел также торговлю тканями, получаемыми из-за рубежа.

Мама была с детства очень способной, и ей удалось поступить в такое учебное заведение, где для евреев существовала ограничительная норма. Она окончила гомельскую женскую гимназию с золотой медалью (ее сдали в Торгсин в свое время, чтобы помогать большой семье, в которой кроме мамы было еще шесть детей).

Позднее она стала работать секретарем-машинисткой у Хатаевича, секретаря гомельской губернской организации большевиков. Когда ее начальника перевели в Одессу, где он возглавил партийную организацию, она в 1923 году последовала за ним. Именно в Одессе мать и перешла в местное ГПУ. Ей поручили вести работу среди проживавших в городе немецких колонистов. Голубоглазая блондинка, она говорила на близком к немецкому идише и вполне могла сойти за немку. В семье, кстати, с нами мама говорила всегда по-русски.

В Харьков ее перевели за год до того, как туда перебрался отец. Первым мужем матери был сотрудник органов Гранский Виктор Исидорович. Уволенный в 1937 году из НКВД, он сохранил членство в ВКП(б), поскольку партийных взысканий не имел. Они развелись незадолго до знакомства мамы с отцом.

Мама занимала в ГПУ УССР более весомое положение, чем такой новичок, каким тогда был мой отец. Как образованной и привлекательной женщине, к тому же начитанной и чувствовавшей себя вполне свободно в обществе писателей и поэтов, ей доверили руководить деятельностью осведомителей в среде украинской творческой интеллигенции — писателей и театральных деятелей. Отец встречался с мамой поначалу только по службе, и, как он потом любил говорить, его поразили ее красота и ум.

Отец мамы умер, когда ей было всего десять лет. В том же возрасте остался без отца и мой отец. Она начала работать и одна содержала всю семью. А у отца было четверо братьев и сестер, нуждавшихся в его помощи. Так что у него с мамой было много общего: оба они явились в свое время опорой для своих семей и должны были в силу обстоятельств рано повзрослеть.

Для отца, по его же словам, «Эмма была идеалом настоящей женщины». В 1928 году они поженились, хотя официально зарегистрировали брак лишь в 1951 году. Также жили семьями многие из их товарищей, годами не оформляя своего брака. Они прожили вместе более шестидесяти лет. В ней всегда чувствовался ум, прозорливость, большая внутренняя культура, организованность — эти качества помогли ей сохранить семью, выжить в тяжкое время, дать отцу уже в зрелом возрасте путевку в новую жизнь, в новом качестве — в качестве советского писателя, переводчика, публициста.

Мама была награждена орденом Ленина, орденом Красного Знамени, медалями. На пенсию вышла в звании подполковника. Умерла в 1989 году.