1

Дежурство только началось, и Андо, сидя в кабинете дежурного судмедэксперта, внимательно просматривал папку со сведениями о трупе, который ему предстояло вскрыть. На поляроидных снимках были запечатлены в различных ракурсах мертвое тело и место происшествия. Андо разглядывал снимок за снимком. У него потели ладони, и он то и дело откладывал папку в сторону и отправлялся к раковине. Середина октября – не самое жаркое время, но Андо обильно потел независимо от сезона, и частое мытье рук было для него насущной необходимостью.

Он снова разложил фотографии на столе перед собой и внимательно вгляделся в одну из них. На снимке коренастый, невысокого роста мужчина полулежит на полу, голова запрокинута на край кровати. Наружных ран на теле нет. Следующий снимок – лицо крупным планом. Никаких кровоподтеков или следов удушения. Сколько эти снимки ни разглядывай, ничего такого, что могло бы навести на мысль о причине смерти, не видно. Именно поэтому – хотя и непохоже было, что речь шла об убийстве – тело отправили в Палату медэкспертизы. Эту неожиданную смерть, скорее всего, можно отнести к разряду так называемых «странных», необъяснимых смертей. Но по закону, кремировать, пока не установлено, от чего именно умер человек, запрещено.

Руки и ноги покойного были раскинуты в стороны, так что мертвый мужчина на снимке напоминал пятиконечную звезду. Андо хорошо знал этого мужчину. Звали его Рюдзи Такаяма, и вместе с ним Андо шесть лет проучился на медицинском факультете университета.

Почти все выпускники их факультета хотели стать лечащими врачами и открыть свою практику. Так что Андо с его интересом к судебной медицине сразу же приобрел репутацию чудака. Но Такаяма отчудил еще круче. Закончив медицинский факультет с прекрасными результатами, он оставил медицину и поступил на философский факультет в том же самом университете. Последние несколько лет Такаяма числился преподавателем на кафедре философии – читал лекции по логике. Так что с точки зрения карьеры они с Андо были «в одной весовой категории», хоть и преподавали на разных кафедрах. Когда Такаяма перешел на философский, его зачислили сразу же на третий курс, но даже учитывая этот факт, его академическую карьеру вполне можно было назвать головокружительной. Такаяма был младше Андо на два года. Разница в возрасте объяснялась тем, что Андо смог поступить в университет только с третьей попытки. В этом году Такаяме исполнилось тридцать два. И в этом же году он умер.

Андо скользнул глазами по графе «время смерти». Там стояла вчерашняя дата – 19 октября, 21 час 49 минут.

– Надо же, какая точность, – сказал он и перевел взгляд на полицейского – высокого лейтенанта, который специально пришел, чтобы наблюдать за вскрытием. Насколько Андо было известно, Рюдзи жил один в небольшой квартире в Восточном Нагано. Откуда такое точное время, если речь идет о внезапной смерти одинокого мужчины?

– Так сказать, счастливое совпадение, – как ни в чем не бывало ответил лейтенант и уселся на стоявший рядом стул.

– Какое еще совпадение? – спросил Андо.

Вместо ответа лейтенант посмотрел на молодого сержанта, который пришел вместе с ним:

– Кажется, Маи Такано уже здесь?

– Так точно, здесь, – ответил сержант. – Ждет в комнате для родственников.

– Позови-ка ее сюда.

– Слушаюсь! – сержант вышел из кабинета.

– Она, правда, не родственница, но тело обнаружила именно она. Сейчас он ее приведет. Студенка-обожательница, ну... короче, любовница покойного. Если вас, доктор, ее показания чем-то смутили, вы можете ее сами расспросить еще раз.

После вскрытия тело обычно передают родным. И сейчас в комнате для родственников в ожидании процедуры вскрытия находились мать Рюдзи и его старший брат с женой. Вместе с ними ждала и Маи Такано, женщина, которая обнаружила тело и которая, судя по всему, была любовницей покойного.

Она вошла, остановилась у порога и легким кивком приветствовала присутствующих. Андо вскочил с места.

– Я вас задержу ненадолго, – сказал он и подвинул Маи стул.

Молодая женщина была одета в простое темно-синее платье, в руке она комкала белый носовой платок. На фоне чужой смерти женская красота становится особенно заметна.

Изящное тело, тонкие руки, стройные ноги. Из-за темного платья ее кожа казалось особенно бледной. Мягкий овал лица, правильные черты, безупречной формы череп. Андо словно воочию увидел то, что скрывалось под ее нежной кожей. Для этого ему не нужно было проводить вскрытие. Он знал, как устроен ее аккуратный, без изъянов скелет. Знал, какого цвета ее внутренние органы. Его захлестнуло желание прикоснуться к ее плоти.

Лейтенант представил их друг другу. Маи хотела было присесть на стул, предложенный Андо, но вдруг едва заметно пошатнулась и оперлась рукой о письменный стол.

– Что с вами? – спросил Андо, обеспокоенно вглядываясь в ее лицо. Ему показалось, что бледная кожа женщины слегка сероватого оттенка, как у людей, больных малокровием.

– Ничего страшного, не обращайте внимания. – Маи, прижимая платок ко лбу, стояла с опущенной головой и смотрела куда-то в пол. Лейтенант принес ей стакан воды. Сделав пару глотков, она немного пришла в себя и еле слышным голосом сказала:

– Простите, я, кажется...

И тут Андо наконец понял, в чем дело. У Маи, по-видимому, были месячные, что в сочетании с психологическим напряжением трагического дня дало такой эффект. Так что к малокровию это вряд ли имеет отношение, и для беспокойства действительно нет причин.

– Знаете, Рюдзи Такаяма был моим однокурсником. Мы с ним дружили в университете. – Андо сказал это, чтобы немного разрядить атмосферу.

Маи подняла глаза от пола:

– Доктор, кажется ваша фамилия Андо?

– Совершенно верно.

Маи пристально посмотрела на него, прищурилась и дружелюбно кивнула, как будто старому знакомому, которого давно не видела.

– Ну что же, очень приятно, – сказала она.

Андо истолковал эту перемену в ее настроении следующим образом: она решила, что ему можно доверять – с телом своего бывшего друга доктор будет аккуратным. Хотя на самом-то деле как дружба, так и отсутствие таковой никоим образом не могли повлиять на его скальпель.

Но тут вмешался лейтенант:

– Прошу прощения, госпожа Такано, вы не могли бы еще раз, для доктора Андо, рассказать о том, как вы обнаружили тело? – Было похоже, что вынужденный заниматься расследованием этого случая, который и делом-то не назовешь, лейтенант тяготился бездействием. Он всем своим видом говорил, что сейчас не время предаваться воспоминаниям об усопшем. Что сержант привел сюда свидетельницу Маи Такано, которая первой обнаружила труп, вовсе не для подобных разговоров. А для того, чтобы она рассказала дежурному эксперту, доктору Андо, о том, что произошло вчера вечером, в 21 час 50 минут. Возможно, это свидетельство прояснит ситуацию и поможет установить причину смерти. Что и является сейчас главной задачей.

Маи негромко принялась пересказывать Андо все то, что она уже рассказала полиции вчера вечером.

– Телефон зазвонил, когда я сушила волосы феном – я как раз только вышла из ванны. Когда раздался звонок, я посмотрела на часы. У меня в комнате на стене висят большие часы. Я на них посмотрела, потому что удивилась: кто может звонить в такое время? Все-таки почти десять вечера. Такаяма-сэнсэй вообще звонил очень редко. Честно говоря, чаще всего я звонила ему сама. Впрочем, те несколько раз, что он мне звонил, это случалось довольно рано, не позже девяти. Поэтому я даже и не подумала, что это он. Просто сняла трубку, сказала «алло». И через секунду услышала в трубке дикий вопль. Я подумала, что, может быть, это кто-то балуется, и уже хотела положить трубку, но вопль превратился в всхлипы, а потом все затихло... и мне показалось, что... Эта тишина в трубке, она была очень странная, какая-то потусторонняя... Мне стало страшно, но я снова прижала трубку к уху. Я вслушивалась в эту тишину, пытаясь понять, что там происходит, на том конце провода. И тут у меня в голове будто кто-то включил проектор, и я увидела лицо Такаямы-сэнсэя. Я поняла, что это он кричал. Это был его голос. Я повесила трубку и набрала номер сэнсэя. Номер был занят. И я окончательно решила, что звонил именно он и что с ним случилось что-то нехорошее.

– То есть Рюдзи вам ничего не сказал? – спросил Андо. Маи покачала головой:

– Ни одного слова. Единственное, что я услышала, – это ужасный вопль.

Андо записал что-то у себя в блокноте и задал следующий вопрос:

– А что было дальше?

– Я села на электричку и поехала к нему. Дорога заняла примерно час. И когда я зашла в квартиру... Он лежал там, у кровати...

– А дверной замок?

– Вообще-то... сэнсэй дал мне ключ от своей квартиры, – сказала она, неподдельно смутившись.

– Нет-нет, я только хотел спросить, была ли дверь заперта изнутри.

– Да.

– Так, значит, вы зашли в квартиру... – Андо ждал продолжения.

– Сэнсэй лежал на полу, откинув голову на край кровати. Лицом вверх, руки и ноги широко раскинуты в стороны... – Маи запнулась. Голос ее прервался. Она замотала головой, словно пытаясь прогнать возникшую перед глазами мучительную картину.

Впрочем, что касается положения тела, – здесь можно было обойтись и без дополнительных объяснений. Перед Андо на столе лежала пачка фотографий, которые красноречивей любых слов представляли бездыханное тело Такаямы.

Андо сложил эти фотографии веером и принялся обмахивать ими вспотевшее лицо.

– Скажите, а вы не заметили чего-нибудь странного в квартире у Такаямы?

– Да нет, вроде бы... только телефонная трубка все еще лежала на полу рядом с телефоном, и из нее слышались гудки...

Андо сопоставил то, что рассказала ему Маи, с теми фактами, которые содержались в официальном отчете. Он хотел как можно точнее представить себе порядок событий. По-видимому, Рюдзи почувствовал, что с ним происходит что-то неладное и позвонил самому близкому человеку – своей любимой девушке Маи Такано... Он думал, что она сумеет ему помочь. Но почему он не позвонил по 119? Скажем, если ты вдруг чувствуешь боль в груди и у тебя хватает сил, чтобы звонить по телефону, то самое простое – это вызвать «скорую помощь».

– А кто вызвал «скорую помощь»?

– Я.

– Откуда вы звонили?

– Из квартиры Такаямы-сэнсэя.

– Значит, Рюдзи не стал звонить в Службу спасения... – Андо взглянул на лейтенанта. Тот кивнул – видимо, уже успел проверить, что из квартиры покойного второго звонка в Службу спасения не поступало.

На секунду Андо подумал, что это вполне могло быть самоубийство. Скажем, измученный безответной любовью, молодой человек решает покончить с собой и выпивает яд. Потом звонит своей жестокой подруге, чтобы укорить ее, но сил его хватает только на то, чтобы испустить предсмертный вопль... ну или что-нибудь в этом роде.

Впрочем, из отчета следовало, что версия с самоубийством маловероятна. Ничего, что могло бы содержать яд, в квартире покойного не обнаружили, и никаких доказательств, что Маи собиралась бросить Такаяму, тоже не было. Достаточно посмотреть на нее, чтобы все эти подозрения сразу же исчезли. Даже человек нечувствительный и безразличный ко всему, что касается отношений между мужчиной и женщиной, с первого взгляда догадался бы, насколько важное место занимал мужчина по имени Рюдзи Такаяма в жизни этой молодой женщины. Ее глаза то и дело наполнялись слезами, но это не были слезы раскаяния в том, что она довела любящего человека до самоубийства. Нет – это были слезы отчаяния. Ей была невыносима мысль, что больше уже никогда она не сможет прикоснуться к своему любимому.

Андо словно смотрел в зеркало. Подобное выражение тоски и отчаяния он видел на своем лице каждое утро и уже привык к нему. Эти чувства нельзя подделать. И то, что Маи пришла сегодня в Палату медэкспертизы, чтобы забрать тело после процедуры анатомирования, лишний раз говорило об ее искренности. Ну и самое главное – люди типа Рюдзи Такаямы не стали бы совершать самоубийство из-за несчастной любви.

...Значит, либо голова, либо сердце...

Вероятнее всего вскрытие покажет либо паралич сердечной мышцы, либо кровоизлияние в мозг. Впрочем, все-таки не исключена возможность, что это результат отравления. Анализ может показать цианистый калий, пищевое отравление, отравление газом, а может, и вовсе что-то непредсказуемое... Хотя вряд ли – до сегодняшнего дня Андо очень редко ошибался в своих прогнозах. Наверное, Рюдзи Такаяма просто почувствовал приближение смерти и захотел в последний раз услышать голос любимой женщины. Но не успел. Издав нечеловеческий вопль, он умер. Сердце его остановилось... Да, скорее всего, события развивались именно так.

В кабинет заглянул техник, который сегодня ассистировал Андо.

– Доктор, все готово, – сказал он.

Андо поднялся из-за стола и, ни к кому конкретно не обращаясь, произнес:

– Ну что ж, приступим.

Так или иначе, после вскрытия все должно разъясниться, и причина смерти Такаямы перестанет быть загадкой. За все годы работы еще не было ни одного случая, чтобы Андо не смог выяснить причину смерти. Поэтому он не сомневался в себе. Еще немного, и он узнает, что именно убило Рюдзи Такаяму.

 

2

Они шли в прозекторскую по коридору, залитому осенним утренним светом, но настроение у всех было сумрачное. В такт шагам неприятно поскрипывали резиновые сапоги. Они шли вчетвером: Андо, ассистирующий врач и двое полицейских. Все остальные: техник, протоколист и фотограф – уже ждали в прозекторской.

Открыв дверь, они услышали шум льющейся воды: техник стоял у раковины, оборудованной сбоку от анатомического стола, и мыл инструменты. Кран в прозекторской в диаметре шире, чем обычные бытовые краны, и толстая белая струя воды выглядела весьма внушительно. Весь пол – что-то около тридцати квадратных метров – был совершенно мокрый. Именно поэтому все присутствующие в прозекторской, включая двух полицейских, были обуты в резиновые сапоги. Воду оставляли включенной все то время, пока продолжалась диссекция.

На анатомическом столе абсолютно голый, выставив белый живот, ждал начала процедуры Рюдзи Такаяма. Его плотно сбитое тело – примерно метр шестьдесят в длину – из-за выступающего живота и развитой мускулатуры на груди напоминало большую бочку. Андо взял его правую руку и слегка потянул вверх. Рука покорно поддалась. Еще одно доказательство того, что жизнь покинула тело. Когда-то этот мужчина гордился неимоверной силой своих рук, но теперь они были не сильнее ручонок младенца, и Андо мог манипулировать ими как угодно. Рюдзи был самым сильным студентом в университете. В армрестлинге ему не было равных. Любой, кто выходил против него, проигрывал, стоило Рюдзи слегка напрячь свой бицепс. Но сила ушла из этих рук. И если Андо сейчас отпустит правую кисть Рюдзи, то она безвольно упадет обратно на анатомический стол.

Аккуратно опустив руку Такаямы, Андо взглянул на пах покойного, туда, где виднелись обнаженные гениталии. Съежившийся пенис казался почти белым среди черных лобковых волос. Головка полностью ушла в крайнюю плоть. Крохотный член выглядел трогательно и невинно. Это впечатление усиливалось из-за разительного несоответствия мягкости и беззащитности пениса крепости и накачанности остальных частей тела. «Скорее всего, между Рюдзи и Маи Такано ничего не было...» – подумал Андо.

Он воткнул скальпель в тело Рюдзи чуть ниже подбородка и, рассекая толстый слой мышц, провел длинную линию до брюшной полости. Смерть наступила более двенадцати часов назад, и тело уже успело остыть. Специальным резцом Андо отпилил ребра, вынул их одно за другим, потом достал из грудной клетки оба легких и передал их технику. В университете Рюдзи считался одним из самых яростных противников курения и, судя по состоянию его легких, он остался верен своим убеждениям до самой смерти. Легкие были нежно-розового цвета. Техник, моментально взвесив и обмерив оба легких, громко продиктовал полученные результаты, так, чтобы протоколист смог сразу же их записать. Фотограф принялся фотографировать обмеренный орган во всех ракурсах – прозекторская то и дело освещалась яркими световыми вспышками. Все здесь присутствующие были отличными специалистами своего дела, работа спорилась.

Сердце было покрыто тонкой жировой пленкой. В зависимости от того, как падал свет, оно казалось то желтоватым, то белым. Его размер был несколько больше среднего. Триста двадцать граммов. Ровно столько весило сердце Рюдзи Такаямы. То есть тридцать шесть сотых процента от общего веса его тела.

Андо было достаточно всего лишь один раз взглянуть на поверхность сердечной мышцы (которая еще двенадцать часов назад сокращалась, заставляя пульсировать кровь), чтобы заметить широкую зону омертвения. Почти вся левая сторона сердца, а также нижняя часть мембраны были коричнево-красного цвета, гораздо более темными, чем обычно. Коронарная артерия, которая, разветвляясь, покрывала всю поверхность сердца, в одном месте была закупорена, скорее всего, тромбом. Из-за этого приток крови к сердцу прекратился, и сердце остановилось.

Исходя из размеров омертвевшей поверхности, Андо прикинул, где именно произошла закупорка, – похоже, в левой коронарной артерии, как раз в районе ее разветвления. Тромб в этом месте особенно опасен, и вероятность смертного исхода очень велика. Причина смерти становилась очевидной. Хотя все равно надо будет ждать результатов анализа, чтобы определить, что именно вызвало закупорку артерии.

Андо уверенно произнес: «Инфаркт миокарда вследствие закупорки левой коронарной артерии», – и перешел к извлечению печени. Потом он проверил почки, селезенку и кишечник, осмотрел брюшную полость, но ничего подозрительного не обнаружил.

Он уже собирался вскрывать череп, когда техник, с сомнением покачав головой, негромко сказал:

– Доктор, взгляните, пожалуйста, на глотку... – и с этими словами он указал пальцем в середину глубокого разреза. Слизистая оболочка на стенках глотки была частично повреждена. Повреждения были незначительными, и если бы не замечание техника, Андо вполне мог бы их проглядеть. Честно говоря, Андо ничего подобного раньше не видел. Он был уверен в том, что эти повреждения не имели к причине смерти никакого отношения, но на всякий случай взял пробу слизистой. После анализа станет ясно, что это такое и чем вызвано.

Потом Андо сделал надрезы на коже вокруг головы и снял с Рюдзи скальп – от затылка ко лбу. Жесткие, как проволока, волосы легли покойнику на лицо, закрыли его глаза, нос и рот. Освещаемый падающими вертикально лучами яркого света, обнажился белый череп, в который раз доказывая, что человеческое лицо – это всего лишь хитро сложенный пласт кожи. Андо отпилил верхушку черепа и извлек мозг.

Мозг на вид – белесая масса, прорезанная множеством морщин. Студенты-медики считаются интеллектуальной элитой. Рюдзи был самым одаренным среди своих однокурсников. Он прекрасно владел английским, французским и немецким и задавал на лекциях такие вопросы, которые мог задавать только тот, кто был в курсе всех последних научных публикаций. Рюдзи наводил ужас на весь преподавательский состав. Но чем дальше углублялся он в медицину, тем неотвратимей его интересы перемещались в сторону чистой математики. Был такой период, когда на их кафедре началось повальное увлечение «кодировками». Каждый студент в порядке очереди должен был создать свой собственный код, а остальные соревновались, кто первым этот код расшифрует. И первым всегда был Рюдзи. Когда пришла очередь Андо, он придумал такой запутанный код, что даже и не сомневался в том, что никто не сможет его разгадать. Но Рюдзи легко разобрался с Запутанной кодировкой. В тот раз Андо, взбешенный тем, что его мысли с такой легкостью были прочитаны другим человеком, даже не смог искренне восхититься математическим гением Рюдзи. Никто из остальных студентов не смог разгадать придуманный Андо код.

Между прочим, именно Андо был тем единственным человеком, кто – всего лишь один раз, но все же – смог разгадать код, придуманный Рюдзи. Однако он отдавал себе отчет в том, что это было просто счастливое совпадение, а никак не результат логического решения. Он уже почти готов был сдаться, когда взгляд его случайно упал на рекламный щит цветочного магазина за окном. Телефонный номер на этом щите навел его на удачную мысль, и в конце концов он нашел ключ к разгадке кода. Но ход его мыслей совпал с ходом мыслей Такаямы по счастливой случайности – даже сегодня Андо не сомневался в этом ни секунды. Тогда ему просто повезло.

В студенческие годы Андо испытывал к Рюдзи чувство, близкое к зависти. Его самолюбие не раз страдало от осознания того, что он никогда не сможет превзойти Рюдзи и всегда будет в интеллектуальной зависимости от него.

Теперь Андо смотрел на этот самый непревзойденный мозг. Мозг был немного тяжелее нормы, но выглядел точно так же, как и у любого другого человека. Для каких, интересно, размышлений использовал Рюдзи клетки этого мозга, пока был жив? Андо довольно смутно представлял себе процесс познания, который привел Рюдзи, все глубже и глубже погружающегося в область чистой математики, в ту точку, где он отказался от чисел и занялся логикой. Но Андо был уверен: если бы Такаяма прожил хотя бы еще десять лет, он бы внес значительный вклад в это направление научной мысли.

Андо восхищался и одновременно завидовал редкому дару Такаямы, мозг которого он сейчас держал в руках. Прорезающие его борозды были глубокими, а лобная доля очертаниями напоминала неприступную горную вершину.

Но теперь все кончено. Эти клетки больше не функционируют. Сердце остановилось из-за инфаркта миокарда, а вслед за остановкой сердца умер и мозг. И в конце концов, по крайней мере физически, Рюдзи оказался во власти Андо.

Андо проверил, не было ли внутреннего кровоизлияния в мозг, и удостоверившись, что не было, вернул белесую массу на место.

С того момента, как он взялся за скальпель, прошло минут пятьдесят. Обычно процедура вскрытия занимает около часа. И в целом Андо уже закончил обследование, но вдруг он застыл на мгновение, будто вспомнил что-то, и запустил руку в брюшную полость. Нащупав кончиками пальцев два маленьких шарика размером с перепелиные яйца, он аккуратно поддел их и вытащил наружу. Тестикулы, имевшие сероватый оттенок, забавно перекатывались у него на ладони.

Андо задал себе вопрос: кто из них двоих достоин большей жалости – Рюдзи, который умер, не оставив потомства, или он сам, допустивший ошибку, в результате которой умер его сын? А ведь мальчику было всего три года и четыре месяца.

...Конечно, я...

Андо ни секунды не колебался с ответом. По крайней мере, Рюдзи умер, не изведав этой бесконечной муки. В его жизни не было невыносимой тоски, внезапная боль не сдавливала ему грудь, он не переживал этой пытки... Собственный ребенок – источник безграничной радости, но, потеряв его, ты испытываешь боль и горе, которые никогда не иссякнут. Ни через сто лет, ни через двести...

С тяжелым сердцем Андо положил бессмысленные, так и не выполнившие своего предназначения тестикулы на анатомический стол.

Теперь осталось только зашить тело. Чтобы придать пустой грудной клетке и брюшной полости объем, Андо вложил внутрь тела старые газеты и начал накладывать швы. Потом он вернул на место скальп, обмыл тело и завернул его в юката. Лишенное внутренних органов тело выглядело более худым, чем до вскрытия.

...Видишь, Рюдзи, ты теперь похудел...

Андо сам удивился тому, что мысленно беседует с мертвым телом. Раньше с ним такого не случалось. Может быть, дело в самом трупе? Или в том, что Андо знал покойника при жизни?

Как бы-то ни было, разговор был односторонний – Рюдзи, разумеется, ничего не ответил. Но в тот момент, когда техник и ассистирующий врач приподняли тело, чтобы переложить его в гроб, Андо вдруг показалось, что где-то внутри себя, в глубине собственной груди, он вдруг услышал голос Рюдзи. Более того, он неожиданно почувствовал зуд в районе пупка. Андо почесал живот, но странное чувство не исчезло. Казалось, что источник, создающий неудобства, находится где-то снаружи, словно что-то вибрировало в воздухе неподалеку от его живота.

В смятении Андо стоял у гроба. Он еще раз провел рукой по распростертому телу Такаямы – от груди к животу. В верхней части живота его рука нащупала какое-то утолщение. Он развязал на покойнике юката и, приглядевшись, увидел, что между швов торчит кусочек газеты. Как раз над пупком. Это показалось ему странным. Он всегда работал очень аккуратно. Тем не менее факт оставался фактом – клочок бумаги отчетливо виднелся на бледном теле покойника. Наверное, когда Такаяму перекладывали в гроб, газеты внутри него немного сдвинулись, и один уголок вылез сквозь незаметную щель наружу. На бумажный клочок, с едва заметными следами крови, налипли частицы жира. Андо аккуратно стер жир и увидел под ним цифры. Шрифт был очень мелким. Андо наклонился, чтобы разглядеть, что именно там написано, и прочел два трехзначных числа, напечатанных одно под другим:

178

136

Может, это был обрывок страницы биржевых новостей, а может, часть рекламного объявления – в газетах иногда записывают телефонные номера в две строчки. Или, например, это могли быть коды телепрограмм. Если вдуматься, то вероятность того, что на случайном обрывке свернутой газеты окажутся – одно под другим – два трехзначных числа и больше ничего, была очень невелика. Сам не зная почему, Андо постарался запомнить эти числа.

...178, 136...

Затянутыми в резиновые перчатки пальцами Андо аккуратно вернул кусочек газеты обратно под кожу и несколько раз легонько прихлопнул шов. Убедившись, что больше нигде ничего не вылезает, он снова завязал на Такаяме юката и еще раз провел рукой вдоль его тела. Округлая линия живота была идеальной. Андо отошел от гроба на несколько шагов.

Внезапно у него по спине пробежал холодок. Он приподнял руку, чтобы снять с нее резиновую перчатку, и заметил, что волоски на руке встали дыбом. Андо оперся на стоявшую рядом стремянку и еще раз внимательно вгляделся в лицо Рюдзи. Веки Такаямы подрагивали, и от этого казалось, что его безмятежно закрытые глаза могут в любой момент открыться.

Звук льющейся воды неожиданно сделался очень громким. Все, кто присутствовал в комнате, были заняты своими делами, и, похоже, единственным, кто чувствовал, что с телом Рюдзи творится что-то неладное, был Андо.

...А вдруг он не умер?.. Что за идиотские сомнения! Просто газеты, набитые в тело вместо внутренностей, немного сдвинулись, и от этого показалось, что он шевелится... Но почему же ни техник, ни полицейские – никто ничего не заметил?..

Андо захотелось в туалет. Внезапно он представил себе, как Рюдзи идет по коридору и шуршит зашитой в него газетной бумагой. От этой мысли позыв к мочеиспусканию сделался нестерпимым.

 

3

Закончив все утренние вскрытия, Андо отправился обедать на станцию Оцука по линии JR. По дороге он несколько раз останавливался и оглядывался назад. На душе у него было неспокойно. Почему? Отчего? Он и сам не знал, но на этот раз его настроение точно не имело никакого отношения к погибшему сыну. За годы своей работы Андо провел не меньше тысячи вскрытий. Так почему же именно сегодня он так разволновался? Он всегда работал очень аккуратно, и до этого дня ни разу не было случая, чтобы кусок газеты вылез наружу сквозь швы. Ничтожная ошибка, но все же ошибка... Неужели он из-за этого так переживает? Нет. Должна быть другая причина. Он зашел в первый попавшийся китайский ресторан и заказал комплексный обед. Пять минут первого – в это время рестораны обычно переполнены, но почему-то именно сегодня посетителей почти не было. Кроме Андо в ресторане обедал еще один человек – пожилой мужчина, который сидел недалеко от кассы и, хлюпая, втягивал в себя китайскую лапшу. На голове у мужчины была кожаная альпинистская шапочка. Время от времени он отвлекался от лапши и смотрел в сторону Андо.

Андо разнервничался.

...Почему он не снял свою дурацкую шапочку? И чего это он все время на меня смотрит?..

Надо успокоиться. Если он начал искать скрытый смысл в таких несущественных мелочах, значит, нервы у него напряжены до предела.

Цифры с клочка газеты, вылезшего сквозь швы на животе Рюдзи, до сих пор стояли у него перед глазами, словно отпечатавшись на чувствительной фотобумаге. Отделаться от этого видения было невозможно, как от назойливой мелодии. Даже сквозь прикрытые веки шесть цифр продолжали маячить перед ним.

...Может быть, это телефонный номер?..

Он посмотрел на розовый телефонный аппарат, стоявший неподалеку от столика, за которым сидел обладатель альпинистской шапочки. Может быть, попробовать набрать эти цифры? Хотя в городе уже давным-давно нет шестизначных номеров. Так что дозвониться куда-нибудь вообще нереально. А даже если он вдруг и дозвонится, что дальше? Вдруг он услышит что-нибудь типа: «Эй, Андо! Ты со мной утром такое сотворил... Между прочим, мне больно было. Это же надо додуматься, оттяпать у мужика яйца!» Такая вот фразочка, да еще и голосом Рюдзи Такаямы...

– Ваш заказ, пожалуйста, – услышал он над ухом невыразительный голос официанта, одновременно с этими словами на стол перед ним опустился поднос. На подносе стояла плошка риса и тарелка супа. Рис был залит подливой из жареных овощей, но при ближайшем рассмотрении в подливе оказались два перепелиных яйца – по размерам они были абсолютно такими же, как и тестикулы Такаямы.

Андо болезненно сглотнул и залпом осушил стакан тепловатой воды, который официант принес вместе с обедом. Он ни в коем случае не отрицал существование так называемого «сверхъестественного», но в данном конкретном случае чувствовал себя полным идиотом. Дались ему эти числа!

Он никуда не мог от них деться. 178, 136. Что это может означать? Шесть цифр, появившихся из живота Рюдзи Такаямы, гения кодировок.

...Это код...

Отпивая мелкими глотками суп из пиалы, Андо расправил на столе салфетку и, достав из нагрудного кармана шариковую ручку, написал на салфетке оба числа:

178,136

Затем он пронумеровал каждую букву латинского алфавита с нуля до двадцати пяти: А – О, В – 1, С – 2 и так далее. Это был самый легкий шифр из всех возможных. Можно сказать, основной код. Сначала он попробовал заменить каждую цифру буквой и получил:

BHI, BDG

Записанное в одну строчку, это выглядело так: «bhibdg». Не нужно лезть в словарь, чтобы понять, что такого слова нет в природе. Тогда Андо ввел в шифр двузначные комбинации. Максимальное значение для таких комбинаций было 25 – учитывая, что он начал счет с нуля, а в латинском алфавите, как известно, двадцать шесть букв. Соответственно комбинации типа 78 или 81 в такой системе кодировки не имели смысла. Он принялся записывать возможные комбинации на салфетке:

178 136

R IBDG

178 136

BHING

178 136

R ING

Только одна комбинация из всех возможных дала в результате осмысленное слово «RING».

...Кольцо...

Андо задумался. Английское слово «ring» имеет несколько значений кроме значения «кольцо». Оно может в качестве существительного означать «звонок телефона», а в качестве глагола может обозначать действие и даже не одно: «звенеть», «доноситься» или «призывать с помощью звонка».

Наверное, это все-таки совпадение... Ну хорошо, из шва на теле Такаямы торчал кусочек газеты, на котором было шесть цифр. Он подобрал к этим цифрам буквы, и у него получилось слово «ring». И что, спрашивается, это значит? Просто стечение обстоятельств.

Где-то вдалеке сработала сирена. Андо вспомнил, как однажды в детстве, когда он был совсем маленьким, в их деревеньке зазвонил пожарный колокол. Его родители работали допоздна, и он всегда оставался дома под присмотром бабушки. Когда звуки колокола неожиданно раскололи хрупкую ночную тишину, он перепугался, побежал к бабушке и долго еще сидел рядом с ней, уткнувшись лицом ей в колени и дрожа от страха. Он не знал источника этого незнакомого гулкого звука, не знал, что это колокольный звон, оповещающий о пожаре, но этот звон вселил в его детскую душу страх. Ему казалось, что этот звук предупреждает о каком-то грядущем ужасном несчастье, о трагедии... Ровно через год после того дня, как он слышал колокольный звон, неожиданно умер его отец.

...Рюдзи, ты, кажется, пытаешься мне что-то сказать, ведь так?..

Когда останки отдавали родственникам покойного, ему почудилось, будто мирно лежавший в гробу Рюдзи, похожий на пустотелую жестяную куклу, немного расслабил застывшие мышцы своего белого лица и изобразил на губах некое подобие улыбки. И Маи Такано, увидев это выражение на лице покойного, неожиданно поклонилась, неизвестно кому и неизвестно зачем. Это было всего лишь час назад. Наверное, родственники Рюдзи проведут бессонную ночь, готовясь к завтрашней кремации. Интересно, где сейчас на своем пути к родительскому дому Такаямы в Сагами-Оно проезжает катафалк с его гробом? Была бы возможность, Андо обязательно сходил бы на церемонию кремации, чтобы удостовериться, что тело Рюдзи превратилось в пепел. Почему-то его не покидало ощущение, что Рюдзи Такаяма до сих пор жив.

 

4

Они договорились встретиться на скамейке возле университетской библиотеки. Сразу после того как закончилась его лекция на юридическом факультете, Андо, взглянув на часы, поспешил к месту встречи.

Вчера Маи Такано неожиданно позвонила в Палату медэкспертизы, и так совпало, что в этот день Андо опять дежурил. Услышав голос Маи в телефонной трубке, он моментально вспомнил ее лицо.

Редко, но случалось, что родственники тех людей, которых он анатомировал, звонили ему на работу, чтобы уточнить причину смерти. Но Маи Такано звонила совсем по другому поводу. Она рассказала, что вечером того же дня, когда состоялась процедура вскрытия, она ушла пораньше с поминок и поехала на квартиру к Рюдзи Такаяме, чтобы разобрать его неопубликованные рукописи. Она уже почти закончила все разбирать, когда случилось нечто, ее обеспокоившее. Маи не стала говорить, что именно произошло, но намекнула, что, возможно, это имеет какое-то отношение к смерти Такаямы.

Разумеется, этот рассказ очень заинтересовал Андо, и ему захотелось узнать подробности, но, кроме того, он почувствовал, что ему необходимо снова увидеть эту странным образом очаровавшую его женщину. Он предложил Маи Такано встретиться после его лекции, а она в ответ назначила место встречи: «Встретимся у библиотеки, на скамейке под вишней».

За все время учебы в университете никто из его тогдашних друзей и знакомых ни разу не предлагал ему встретиться под вишневым деревом. А его будущая жена, которая в то время училась на филологическом факультете, предпочитала встречаться под китайским гинкго.

Он заметил Маи уже издалека. Она сидела на скамейке под вишней. На ней было цветастое платье, и, может быть, поэтому она показалась ему гораздо моложе, чем десять дней назад в кабинете дежурного судмедэксперта.

Андо, держась чуть на расстоянии, прошелся взад-вперед мимо скамейки, чтобы удостовериться, что это действительно Маи. Но женщина сидела, уставившись в книжку, и он никак не мог разглядеть ее лица. Тогда Андо решительно двинулся к ней. Заслышав его нарочито громкие шаги, Маи подняла взгляд от книжки.

– Маи Такано... Если не ошибаюсь... – полувопросительно сказал Андо, подойдя поближе.

Со словами «Спасибо вам, за... тот день» Маи привстала со скамейки. Было видно, что она смутилась, пытаясь подобрать подходящие слова благодарности. Не так-то просто благодарить врача, который анатомировал любимого тобой человека.

Маи взглянула на руки Андо. Тонкие, ловкие пальцы, характерные для людей его профессии, крепко сжимали ручку портфеля.

– Не возражаете, если я сяду? – спросил Андо и, не дожидаясь ответа, сел рядом с ней на скамейку и положил ногу на ногу.

– Вы уже знаете результаты анализа? – Маи произнесла это без всякого выражения. Вместо ответа Андо взглянул на часы и спросил:

– Как у вас со временем? Может быть, пойдем выпьем где-нибудь по чашке чая? У меня есть к вам несколько вопросов.

Не говоря ни слова, Маи встала со скамейки и одернула подол платья.

* * *

Маи привела Андо в кафе. Для места студенческих сборищ тут было не так уж шумно – по своей атмосфере оно скорее напоминало небольшой гостиничный ресторанчик. Они сели у окна, из которого видна была улица. Официантка принесла воду и влажные полотенца.

– Фруктовое парфе, – сказала Маи, как только официантка подошла к их столику. Она даже на секунду не задумалась перед тем как сделать заказ. Андо ничего не оставалось, кроме как попросить кофе. Образ «нерешительной девушки» – десять дней назад он запомнил Маи именно такой – рушился прямо на глазах.

– Мм... Обожаю, – сказала Маи, слегка поведя плечами. Андо вздрогнул, на мгновенье подумав, что она говорит о нем, но тут же понял, что речь идет о фруктовом парфе, и рассердился сам на себя.

...Размечтался, как дурак. Стыдно, в моем-то возрасте...

Парфе было украшено вафлями, а на самом верху красовалась темная вишенка. Маи, похоже, была неравнодушна к здешнему парфе. Она ела лакомство с крайне сосредоточенным видом и этим настолько напомнила Андо сына, что он ощутил прилив невыразимой нежности. Так и не притронувшись к кофе, он сидел и любовался тем, как старательно – более подходящего слова и не найдешь – она подносит ложечку с парфе ко рту. Его жена (даже если бы ему и удалось затащить ее сюда) ни за что бы не заказала фруктовое парфе. Скорее всего, она бы попросила лимонный чай «и-пожалуйста-без-сахара», потому что все время сидела на диете и не позволяла себе ни капли сладкого. Однако Маи, по крайней мере в одежде, казалась стройнее его жены, когда та еще была здоровой... После того как они разъехались, жена настолько исхудала, что Андо не мог на нее смотреть без жалости. Но когда он вспоминал жену, он всегда видел ее лицо таким, каким оно было до их свадьбы – округлое, с мягкими чертами.

Маи съела вишенку и, выплюнув косточку на стеклянное, слегка вытянутое блюдце, аккуратно вытерла салфеткой рот. Он никогда раньше не встречал таких женщин – от одного только взгляда на нее ему становилось радостно. Роняя капли растаявшего мороженого на стол, Маи принялась за вафли. Когда с вафлями было покончено, она с задумчивым видом уставилась на остатки взбитых сливок на дне вазочки. «Облизать или не облизывать?» – было написано у нее на лице.

Доев парфе, Маи попросила Андо рассказать ей о методике проведения анализов. Ей хотелось узнать, что произошло с органами Рюдзи Такаямы после вскрытия. Андо смутился. Его не покидало ощущение, что произошла какая-то ошибка: он сидел в кафе напротив красивой молодой женщины, которая только что доела фруктовое парфе, и должен был объяснять ей, что делают во время лабораторного анализа с вырезанными из трупа органами... Андо попытался сообразить, с чего лучше начать свои объяснения.

У него уже был печальный опыт разговора на тему лабораторных анализов с родственниками одного из тех, кого он анатомировал. Эти самые родственники так и не смогли понять, что такое «образцы тканей». Как будто он с ними на иностранном языке говорил. Непонятное словосочетание, по-видимому, навело этих людей на мысль о длинных рядах химических колб, внутри которых плавают органы, залитые формалином. И он потратил впустую кучу времени, повторяя по десять раз одно и то же. Для него самого «образцы тканей» были такой же привычной вещью, как шариковая ручка для клерка, но обычные люди не имели об этих образцах ни малейшего понятия. Они не знали, как это выглядит, какого это размера, каким образом это получают, и еще оставался миллион вопросов, на которые Андо необходимо было ответить, чтобы хоть немного прояснить ситуацию... Поэтому сейчас Андо решил начать с объяснения про «образцы тканей».

– Ну... Основная работа делается в лаборатории. Сейчас постараюсь объяснить, чтобы было понятно. Сначала вырезается маленький кусочек сердца из того самого места, где было повреждение, в данном случае закупорка артерии. Этот кусочек помещается в формалин. Потом от него отрезается маленький сегмент размером с дольку сашими и заливается парафином. На всякий случай поясню, что парафин – это воск. От этой дольки мы отрезаем микроскопическую пробу, снимаем с нее воск и красим специальным красителем. В итоге получаем «образец ткани», который и отправляем в лабораторию. И все, что остается – это ждать результатов.

– То есть «образец ткани» – это, по сути дела, крохотный кусочек внутреннего органа, зажатый между двух стеклянных пластинок? Я правильно понимаю?

– Ну что-то вроде этого.

– И что, так легче делать анализ?

– Конечно легче. Специальный краситель окрашивает ткань таким образом, что под микроскопом становится видна ее клеточная структура, и это значительно облегчает процедуру.

– А вы видели?

...Я видел? Что я видел? А, это она о клетках Рюдзи говорит...

Ее вопрос показался ему немного странным.

– Да. Перед тем как отправлять образцы в лабораторию, я на них, конечно же, взглянул.

– Ну и как вам показалось? – Маи подалась вперед всем телом.

– В левой коронарной артерии была закупорка. Как раз там, где артерия разветвляется. Кровь перестала поступать к сердцу, и сердце остановилось. Как я уже говорил, мы взяли кольцевидные образцы поврежденной ткани и поместили их под микроскоп. Честно говоря, результаты меня удивили. Обычно сердечный приступ, может быть, вы и сами об этом знаете, происходит из-за потери эластичности кровеносных сосудов: на внутренних стенках артерии откладывается холестерол и другие жиры, от этого артерия постепенно сужается. В конце концов какая-нибудь из образовавшихся на стенках атеросклеротических бляшек отрывается и перекрывает ток крови, в результате чего и образуется тромб. Но в случае с Рюдзи закупорка произошла совсем по другой причине. Я в этом уверен на сто процентов.

– Что у него было? – спросила Маи.

– Опухоль, – без разглагольствований ответил Андо.

– Опухоль?

– Да. Мы пока еще не выяснили, какие именно клетки образовали эту опухоль, честно говоря, до этого мне еще ни разу не приходилось видеть саркому в стенке кровеносного сосуда. Короче, у Рюдзи внутри артерии вздулась непонятная шишка, которая перекрыла ток крови.

– То есть это что-то вроде рака?

– Можно и так сказать, если вам понятней. Только вот проблема заключается в том, что раковая опухоль не развивается внутри кровеносных сосудов. Это невозможно.

– А после того как вы получите результаты анализов, станет ясно что это за опухоль и откуда она взялась?

Андо с улыбкой покачал головой:

– Если мы не обнаружим никаких дополнительных симптомов, то вряд ли узнаем причину. Несмотря на торжество научной мысли, даже в таком просвещенном мире, как наш, до сих пор существует множество болезней, причины которых неизвестны. Таких примеров довольно много, а про СПИД я уже и не говорю... Так или иначе, на данный момент нельзя с уверенностью сказать, относятся ли симптомы, обнаруженные у Такаямы, к какому-нибудь известному синдрому или нет. Андо продолжал:

– Впрочем, есть еще один вариант... возможно, что у Рюдзи был врожденный дефект коронарной артерии.

Даже человек, ничего не смыслящий в медицине, может себе представить, что с врожденной шишкой в коронарной артерии активные занятия спортом могут быть опасны для жизни.

– Но ведь Такаяма-сэнсэй... – начала было Маи.

– Знаю, знаю, – перебил ее Андо. – Рюдзи был отличным спортсменом. Он получил медаль на городской школьной олимпиаде; если не ошибаюсь, он лучше всех толкнул ядро, так?

– Да.

– Поэтому трудно поверить, что это врожденная болезнь. Я бы хотел задать вам несколько вопросов, если можно. Рюдзи никогда не жаловался на боль в груди или что-нибудь в этом роде?

После того как Андо защитил диплом и начал работать, они с Рюдзи практически не общались. Разве что здоровались друг с другом, столкнувшись где-нибудь в университете, но и только. Поэтому сам он при всем желании не смог бы заметить никаких изменений в состоянии здоровья Такамы.

– Вы знаете, я была знакома с сэнсеем всего два года...

– Я понимаю. А за эти два года он вам ничего такого не говорил?

– Мне кажется, сэнсэй был очень здоровым. Гораздо здоровее других. Он даже ни разу не простудился за то время, что я его знала. К тому же, не в его характере было жаловаться. Я думаю, что даже если бы у него что-то болело, он вряд ли стал бы говорить об этом. В любом случае, я ничего такого не замечала...

– Совсем ничего? Может, все-таки что-нибудь...

– Простите, но, кажется, совсем ничего...

И тут Андо вспомнил, что это не он позвонил Маи и что встретились они вовсе не для того, чтобы он подробно отчитывался о результатах вскрытия. Это ведь она его позвала, потому что хотела рассказать о том, что произошло на квартире у Такаямы вечером в день поминок.

– Извините, я совсем забыл. Вы, кажется, хотели мне что-то рассказать.

– Да. Но знаете, я не очень уверена в том, что это имеет отношение к смерти сэнсэя... – нерешительно сказала Маи, очаровательно смутившись. Андо пристально взглянул на нее, всем своим видом показывая, что ждет продолжения.

– Десять дней назад, вечером, я ушла с поминок пораньше и поехала в Восточный Нагано, чтобы разобрать неопубликованные рукописи сэнсэя. Когда я разбирала его бумага, вдруг зазвонил телефон. Я не знала, что делать, и в конце концов ответила на звонок. Это был Асакава-сан, школьный друг сэнсэя.

– Вы с ним знакомы?

– Да, я видела его один раз. За четыре... или пять дней до смерти сэнсэя Асакава-сан приходил к нему в гости.

– И что потом?

– Он не знал, что сэнсэй умер, и я рассказала ему об этом... ну, о том, что произошло предыдущим вечером. Асакава-сан страшно разволновался и сказал, что сейчас приедет.

– Куда?

– К сэнсэю на квартиру.

– И он приехал?

– Да. Очень быстро. Гораздо быстрее, чем я думала. Он вошел в квартиру и стал ходить по комнате, заглядывая во все углы. Мне показалось, что он что-то искал. Потом спросил у меня, не заметила ли я чего-нибудь странного. Честно говоря, выглядел он ужасно, как будто его загнали в угол, и он не знает, что теперь делать. Он еще несколько раз спросил у меня, не заметила ли я чего-нибудь необычного в комнате сразу после смерти сэнсэя. А потом он сказал одну вещь, которая меня очень сильно удивила. – Маи прервалась, чтобы выпить немного воды из стакана.

– А что он сказал?

– Я запомнила каждое его слово. Он спросил: «Вы уверены, что Рюдзи ничего не сказал вам перед смертью? Например про видеокассету?»

– Про видеокассету? – переспросил Андо.

– Да. Странно, правда?

Андо подумал, что это действительно должно было прозвучать неожиданно, учитывая, что речь шла о смерти друга. Интересно, почему он спросил про видеокассету? Какое это имеет отношение к Такаяме?

– Ну хорошо. А Рюдзи говорил вам что-нибудь про видеокассету?

– Нет. Ни слова.

– Значит, видеокассета, – пробормотал Андо себе под нос и откинулся на спинку стула. При упоминании этого Асакавы, который появился десять дней назад – в ту самую субботу, когда проходило вскрытие, – Андо почувствовал какую-то неясную тревогу.

– Я конечно, не специалист, но знаете... если, например, на видеокассету записано что-то ужасающее, то это может вызвать сердечный приступ... Мне показалось, что это вполне...

– Ну что вам сказать...

Андо понял, что так обеспокоило Маи. Она бы ни за что не решилась на этот разговор, если бы знала наверняка причину смерти Рюдзи Такаямы. Вся эта ситуация напомнила Андо сцену из детективного сериала, который он видел два-три дня назад по телевизору. Жена изменяет мужу с одним из его подчиненных. Кто-то узнает об этом, начинает следить за женщиной и снимает на видеокамеру страстную встречу любовников в отеле. Потом видеокассету с этой записью присылают женщине по почте вместе с письменным требованием денег. Получив кассету, женщина вставляет ее в видеомагнитофон у себя дома. Сначала по экрану бегут черно-белые полосы, потом появляется изображение: обнаженная женщина в объятиях молодого мужчины. Картинка сопровождается протяжными любовными стонами. И тут вдруг героиня сериала понимает, что видит на экране себя. Осознав это, она падает в обморок. Сюжет настолько избитый, что, посмотрев его, Андо почувствовал себя полным идиотом.

Запись на видеокассете, которая воздействует одновременно и на зрение, и на слух, может очень сильно воздействовать на нервную систему. При определенных – неблагоприятных – условиях просмотра, в принципе, возможен и смертельный исход. Но Андо обследовал каждый миллиметр тела Рюдзи Такаямы и даже взял на анализ образцы тканей...

– Мне кажется, это маловероятно. Не забывайте, что у Рюдзи был тромб в левой коронарной артерии. И, кроме того, вы ведь были с ним знакомы. Разве вы можете себе представить, чтобы он умер от шока, посмотрев видеокассету? – на последних словах Андо не смог удержаться от улыбки.

– Не могу. – Маи тоже не сдержалась и тихонько хихикнула. Похоже, что они оба были одинакового мнения о Рюдзи. Такаяма был смелым до безрассудства и оставался невозмутимым при любых обстоятельствах. И такими пустяками, как видеокассета, его так легко не возьмешь. Ни душу, ни тело.

– А вы не знаете, как мне связаться с этим Асакавой?

– Нет. Хотя, – в задумчивости сказала Маи, прикрыв рот рукой, – мне кажется... Я почти уверена, что когда сэнсэй знакомил нас, он сказал: «...Казуюки Асакава. Корреспондент еженедельника N».

– Казуюки Асакава из еженедельника N – Андо записал это в свой блокнот. Можно будет позвонить в редакцию и найти там Асакаву. Или в крайнем случае узнать его телефонный номер. Скорее всего, мне придется с ним встретиться и поговорить.

Заглянув в его блокнот, Маи с удивлением сказала:

– Вот оно что...

– В чем дело? – Андо непонимающе взглянул на нее.

– Я не знала, что Казуюки записывается такими иероглифами...

Асакава снова посмотрел в свой блокнот. И тут его осенило: он, совершенно не задумываясь, написал у себя в блокноте один за другим четыре иероглифа: Аса-Кава-Казу-Юки. Он не сомневался ни секунды, хотя имя Казуюки Асакава можно было записать как минимум девятью разными способами...

– Откуда вы знаете, что Казуюки Асакава пишется именно так? – глядя на него округлившимися глазами, спросила Маи. Андо не мог ответить на этот вопрос. Наверное, это было шестое чувство. Что-то вроде ясновидения. У него появилось и стало крепнуть предчувствие, что очень скоро судьба надолго сведет его с Асакавой...

 

5

Первый раз за последние полтора года Андо выпил за обедом саке. С тех пор как умер его сын, ему совсем не хотелось спиртного. Хотя он перестал пить вовсе не потому, что чувствовал себя виновным в смерти мальчика. Просто алкоголь имел свойство усугублять его эмоции, в каком бы настроении Андо ни находился. Если он был веселым, то выпив, делался очень веселым. А если он грустил, то грусть становилась невыносимой. Последние полтора года он все время пребывал в подавленном настроении и физически не мог пить. Ему казалось, что если он выпьет хотя бы каплю, то уже не сможет остановиться, пока не будет пьяным вдребезги. А в таком состоянии можно и руки на себя случайно наложить... У него не хватало смелости даже думать об этом.

Шел дождь, что было довольно странно для конца октября. Хотя дождь, скорее, не шел, а клубился, как туман, прямо под зонтом, заплывая Андо за шиворот. Андо возвращался домой. Он слегка захмелел от сакэ и не чувствовал холода. Несколько раз он высовывал руку из-под зонта, пытаясь поймать капли дождя на ладонь, но это ему так и не удалось. Казалось, дождь не падает с неба, а поднимается вверх от земли.

Андо вышел со станции и побрел в сторону комбини. У входа в магазин он остановился, обдумывая, покупать ему бутылку виски или нет. Вокруг станции высились небоскребы, расцвеченные прихотливым узором светящихся окон. Городской пейзаж куда красивее природного ландшафта. Намокшие от дождя правительственные постройки, залитые светом прожекторов, кокетливо блестели на фоне ночного неба. На верхушках высотных домов мигали красные сигнальные огни, словно передавая какое-то зашифрованное сообщение световой азбукой Морзе. Огни загорались и гасли так медленно, что Андо вдруг показалось, что это огромное глуповатое чудовище нависло над ним и не спеша разевает рот.

Андо, с тех пор как расстался с женой, жил в обветшалом четырехэтажном здании напротив парка Йойоги. Его нынешнее жилье ни в какое сравнение не шло с тем кондоминиумом в Южной Аояме, где они жили раньше. Это безусловно свидетельствовало об очень резком понижении социального статуса. В его теперешнем доме даже не было стоянки; и ему пришлось продать свой новенький «БМВ». Всякий раз, оставшись наедине с собой в этой убогой однокомнатной квартирке, Андо ощущал себя студентом. Здесь не было ничего лишнего. Никаких милых вещиц, украшающих жизнь. Из мебели – только пружинная кровать и книжная полка.

Андо вошел в квартиру и сразу же направился открывать окно. Неожиданно раздался телефонный звонок. Он снял трубку:

– Алло.

– Это я.

Андо сразу понял, кто это. Во всем мире был только один человек, который мог ему позвонить и, не назвав имени, даже не поздоровавшись, сразу перейти к делу. Этого человека звали Мияшта. Бывший однокурсник Андо, он работал в исследовательской группе на отделении патологии.

– Извини, что я до сих пор не позвонил. – Андо прекрасно знал, по какому вопросу звонит Мияшта, и заранее поспешил извиниться.

– Я сегодня заходил к тебе в лабораторию.

– А у меня дежурство было в Палате.

– Тебе можно позавидовать: две работы, две зарплаты.

– Кто бы говорил, господин-без-пяти-минут-профессор.

– Ладно, это все ерунда. Ты мне до сих пор так ничего и не сказал по поводу проводов Фунакоши. Ты придешь или нет?

Фунакоши из Второй хирургии уезжал домой в родные места – его отец уволился, передав сыну по наследству свою клинику. Мияшта вызвался организовывать проводы. Он давно уже сказал Андо, где и когда все будет происходить, и попросил перезвонить с окончательным ответом как можно скорее. Но все эти дни Андо был очень занят и совершенно забыл о проводах Фунакоши... Если бы его сын не умер, то, наверное, он очень скоро оставил бы судебную медицину (на которую сделал ставку только для того, чтобы зацепиться в университете), начал бы работать в клинике и в конце концов получил бы по наследству больницу тестя... Вот тогда и ему бы тоже устроили на кафедре проводы... Но по его собственной вине этот план разрушился в одно мгновение.

– Слушай, я опять забыл, когда эти проводы? – поддерживая трубку плечом, Андо полез в ежедневник.

– В следующую пятницу.

– В пятницу, говоришь...

В ежедневник можно было и не лезть. Всего три часа назад он, расставаясь с Маи, пригласил ее поужинать вместе в следующую пятницу. Оки договорились встретиться в шесть. У Андо не было никаких сомнений по поводу того, что выбрать: проводы или свидание. Первый раз за последние десять лет он пригласил в ресторан молодую, красивую женщину, и она, можно сказать, чудом согласилась. От такого подарка судьбы не отказываются. Андо чувствовал, что его встреча с Маи в следующую пятницу – это поворотный момент, независимо от того, удастся ли ему наконец освободиться от затянувшегося кошмара.

– Ну так что у тебя со следующей пятницей? – нетерпеливо спросил Мияшта.

– Извини, конечно, но я не могу в пятницу. Я уже договорился.

– Врешь ведь. Каждый раз одна и та же причина.

...Интересно, и что же это за причина, по которой он каждый раз отказывается от встречи с друзьями?..

– Мияшта, это ты о чем?

– О том, что ты вдруг сделался непьющим. Хотя я-то прекрасно знаю, что ты пьешь как сапожник.

– Причем здесь это?

– Забудь. Ты вовсе не должен пить. Возьми себе чай или сок, просто посиди с нами и все.

– Да я ж сказал, что это здесь ни при чем!

– То есть ты теперь снова пьешь.

– Ну, в общем...

– Значит, ты у нас за кем-то приударил.

Пухлый Мияшта имел на редкость развитую интуицию. Андо помнил об этом и старался разговаривать с Мияштой по возможности откровенно, но в данном случае слово «приударил» показалось ему не совсем уместным. В конце концов, он видел Маи всего лишь два раза. И их первую встречу никак нельзя было назвать романтической. Андо решил отмолчаться.

– Крутая, должно быть, у тебя подружка, раз ты позабыл о проводах Фунакоши. – Андо продолжал хранить молчание. – Поздравляю! Ладно, не бери в голову... Слушай, а может быть, ты вместе с ней придешь? Мы бы вас встретили с распростертыми, так сказать, объятиями...

– Вряд ли. Я с ней только познакомился.

– Перестраховываешься?

– Что-то вроде этого.

– Я же тебя не заставляю...

– Извини.

– Хорош извиняться. Сколько можно? Я все понял и так всем и скажу: «Андо не придет, у него свидание с красоткой». Так что будь готов к расспросам. – И Мияшта радостно засмеялся.

Андо не мог сердиться на Мияшту. После смерти сына, после того как его бросила жена, он страдал в течение стольких долгих дней, пока не обрел наконец некоторое утешение. Этим утешением он был обязан Мияште. Мияшта не стал говорить ему всяких бессмысленных слов типа «выше голову» или там «не падай духом». Он просто сказал: «Прочти-ка вот это», – и протянул ему небольшую книгу. До этого Андо ничего не знал о литературных вкусах своего друга. Как, впрочем, не знал он и о том, что одна-единственная книга может вдохнуть в человека столько сил. Это была так называемая «просветительская» проза, роман о молодом человеке, который пережил несколько серьезный потрясений – как физических, так и психологических. К концу романа молодой человек духовно окреп и сумел преодолеть свое прошлое. На книжной полке Андо эта книга теперь занимала почетное место.

– Кстати, – Андо решил сменить тему, – ты посмотрел результаты анализов Такаямы? Что-нибудь новенькое обнаружилось?

Лабораторные анализы образцов пораженных тканей проводились на кафедре патологии, как раз в той самой лаборатории, где работал Мияшта.

– А, ты про эти анализы, – Мияшта тяжело вздохнул.

– Ты чего вздыхаешь?

– Даже не знаю, что тебе сказать. Я с этим Такаямой замучился уже. Ничего ровным счетом не понимаю. Я, между прочим, хотел тебя спросить, что ты думаешь о профессоре Сэки?

Профессор Сэки преподавал на кафедре патологии и был заведующим лаборатории. Он получил широкую известность благодаря исследованию, посвященному начальному этапу развития раковых клеток.

– А при чем здесь вообще профессор Сэки, и какая разница, что я о нем думаю?

– Ты знаешь, этот старикан иногда говорит очень странные вещи.

– А что он сказал?

– Он говорит, что закупорка артерии – это дело десятое. На его взгляд, проблема совсем в другом. Помнишь поврежденную слизистую глотки у Такаямы?

– Конечно, помню.

Эти повреждения были едва заметными, но Андо прекрасно о них помнил. Он их чуть было не просмотрел во время вскрытия, и только благодаря технику обратил на них внимание и взял пробы.

– Старикан Сэки всего лишь один раз взглянул на твои пробы – между прочим, без всякого микроскопа – и знаешь, что сказал?

– Да говори уже, что ты тянешь?

– Я понял. Сейчас скажу. Короче, Сэки утверждает, что это очень похоже на симптомы оспы.

– Оспы?! – неожиданно для себя самого Андо взвизгнул от удивления.

Оспа (или черная оспа) исчезла с лица земли несколько десятков лет назад благодаря всемирному проекту вакцинации. В 1977 году в Сомали был зарегистрирован последний случай заражения оспой. С тех самых пор оспой никто не болел. ВОЗ (Всемирная Организация Здравоохранения) в 1979 году выступила с заявлением, что вирус этой болезни окончательно уничтожен. Этот вирус поражает только людей, и поэтому длительное отсутствие больных доказывало исчезновение вируса. В настоящее время в мире осталось всего два образца вируса оспы. Замороженные в жидком азоте, они хранятся: один в Московской лаборатории, а второй в Атланте, штат Джорджия. И если окажется, что где-то в мире вдруг появился вирус оспы, значит, не иначе как произошла утечка в одной из лабораторий. Однако, принимая в расчет работу служб безопасности, такое развитие событий казалось очень и очень маловероятным.

– Что, удивился?

– Да он ошибся, наверное.

– Может, и ошибся, а может, и нет. По крайней мере, сказал он именно это, а старость надо уважать. Так что прислушайся к его словам.

– А когда у тебя будут результаты?

– Ну, через неделю уже точно будут. И, между прочим, если действительно окажется, что это оспа, то считай, тебе крупно повезло! – и Мияшта как-то странно засмеялся.

Похоже, что и он не очень-то верил профессору Сэки. Ему тоже казалось, что старик, скорее всего, ошибся. И это было бы не удивительно, а вполне закономерно, ведь врачи их возраста ни разу не видели больного черной оспой. Андо видел только иллюстрации в учебниках. Особенно ему запомнилась фотография ребенка, покрытого оспенными язвами. Совсем маленький, трогательный малыш, покрытый гнойными нарывами размером с горошину, смотрит бессмысленным взглядом в объектив фотоаппарата... «Язвы являются наружным и самым очевидным симптомом оспы. Пик заболевания приходится на седьмой день после заражения» – это все, что Андо помнил про это заболевание.

– Во-первых, у Рюдзи на коже не было никаких язв, – сказал Андо, вспомнив процедуру вскрытия, то, как матово поблескивала под лампой гладкая кожа Такаямы.

– Послушай. Это так глупо, что я даже не хочу об этом говорить. Ты знал, например, о том, что среди вирусов оспы есть такие, которые вызывают очень серьезные повреждения кровеносных сосудов? Настолько серьезные, что вероятность смертельного исхода сто процентов.

Хотя Мияшта не мог его видеть, Андо покачал головой:

– Нет.

– Так вот, теперь знаешь.

– Только не говори мне, что закупорка у Рюдзи случилась из-за такого вот вируса.

– А я и не говорю. Мне просто интересно, как еще можно объяснить эту опухоль внутри артерии? Ты же ее видел под микроскопом!

Андо промолчал.

– Откуда она там взялась?!

Ответа на этот вопрос у Андо не было.

– Я надеюсь, что ты у нас привит от оспы. – Мияшта опять странно засмеялся. – Будет забавно, если окажется, что старик Сэки прав.

– Ничего забавного. Хватит веселиться. Я тут кое о чем подумал...

– О чем это?

– Оспа это или не оспа, но если опухоль в артерии была вызвана каким-то вирусом, то наверняка должны быть и другие люди с такими же симптомами.

Мияшта на том конце провода фыркнул. Потом помолчал, словно прикидывая вероятность существования людей с такими же симптомами, как у Такаямы, и наконец сказал:

– По крайней мере, это не невозможно.

– Слушай, если у тебя будет время, не мог бы ты поспрашивать у своих знакомых в университетских больницах? У тебя же куча связей, ты в два счета все разузнаешь.

– Ладно. Поищу таких же, как твой Такаяма. Вдруг удастся выделить общую группу симптомов, тогда держись! Если это новый синдром, то...

– Чего ты так разволновался? Ты же никого еще не нашел.

На этом разговор закончился. Они попрощались и одновременно повесили трубки.

Сквозь раскрытое окно в комнату вплывал влажный воздух. Андо подошел к окну, но перед тем как закрыть его, взглянул на улицу. Дождь, похоже, уже прекратился. Улица внизу была освещена фонарями, установленными через равные промежутки. На асфальте отчетливо виднелись следы шин – две сухие параллельные полосы. По городской трассе № 4 текла яркая река светящихся фар. Непрекращающийся гул мегаполиса пропитался дождем, разбух от влаги и вяло клубился в воздухе. Андо закрыл окно, оставив городские шумы на улице.

Потом подошел к полке и взял с нее медицинскую энциклопедию. Перевернул несколько страниц.

Про оспу он и правда почти ничего не знал. Он всегда считал, что изучать вирусы не имеет смысла, если только ты ими по-настоящему не интересуешься. Оспой назывались вирусы variola major и minor, принадлежавшие к виду orthopoxvirus из семейства poxvirus. Вероятность смертельного исхода при заражении v. major варьировалась между тридцатью и сорока процентами, а в случае v. minor была от пятидесяти процентов и выше. Кроме того, в природе существовали еще обезьяньи, заячьи, коровьи и мышиные РОХ-вирусы, но в Японии практически не было случаев заражения ими. Все немногие зарегистрированные вспышки заболевания среди животных были локальными и непродолжительными.

Андо закрыл энциклопедию.

...Все это очень глупо. Во-первых: профессор Сэки осматривал пробы невооруженным глазом, даже не заглянув в микроскоп. Во-вторых: он не ставил диагноз, а просто заметил, что симптомы, проявившиеся у Такаямы, немного напоминают симптомы оспы. Вот и все...

Андо продолжал убеждать себя в том, что заражение оспой невозможно. Но почему?! Почему он так настойчиво отрицал версию профессора Сэки? Причина была очевидной. Если обнаружится, что Рюдзи заражен вирусом, то это автоматически ставит под угрозу Маи Такано. Все-таки эти двое были в очень близких отношениях, а оспа передается, например, через слизистую оболочку ротовой полости. Если вирус попадает на слизистую, то дальше неизбежно распространяется по всему организму. Так что поцелуй – самый верный способ заразиться... Он на секунду представил себе страстный поцелуй Маи и Рюдзи и в ужасе замотал головой.

Андо плеснул себе виски в стакан и залпом выпил всю порцию. После почти двухлетнего воздержания алкоголь сразу же подействовал на него. Виски обжег ему гортань и сильно ударил в голову. Андо почувствовал, что впадает в полубессознательное состояние. Он опустился на пол, прислонился спиной к кровати, безвольно раскинул руки и ноги в стороны и уставился в потолок. Но какая-то часть его мозга продолжала бодрствовать.

За день до того, как его сын утонул, Андо видел во сне море. Это был вещий сон, и он знал это наверняка. Он знал, что произойдет что-то непоправимое, чего он не в силах предотвратить. Горе сделало Андо еще более чутким к предзнаменованиям.

Он доверял своему предчувствию... Уголок газеты, торчащий между швов из мертвого тела Рюдзи, шесть чисел, слово «RING», которое ему удалось прочесть. Все это не может быть простым стечением обстоятельств. Рюдзи пытался сообщить ему что-то, пусть несколько странным образом, но это было единственное средство, которым он располагал на тот момент. А теперь Рюдзи Такаяма обратился в пепел. Хотя не полностью. Крошечная часть его плоти сохранилась в виде образцов тканей. Андо не покидало чувство, что даже в таком разрозненном состоянии, в виде крошечных кусочков плоти, Рюдзи не перестает общаться с ним. И именно поэтому Андо казалось, что его друг до сих пор жив. Пусть тело Такаямы сожгли, но он все еще незримо присутствовал в этом мире и даже мог посылать какие-то сообщения.

Балансируя на грани между сознательным и бессознательным, Андо занимал себя абсурдными фантазиями. Он и не заметил, как его иллюзии – не будучи до конца ни правдой, ни выдумкой – привели нас, читателей, к завязке новой истории.

...Какой идиотизм...

Но тут произошло нечто, что заставило Андо встрепенуться и отчасти прийти в себя. Пока в полуотключенном состоянии он лежал на полу, ему начало казаться, что он вылетел из собственного тела и наблюдает за ним со стороны. Картина была очень знакомой. Он совсем недавно уже видел что-то похожее. И тут сквозь навалившийся сон Андо вспомнил: поляроидные снимки из комнаты Рюдзи! Такаяма умер в точно такой же позе: полулежа на полу, голова откинута назад на кровать, руки и ноги раскинуты в стороны... Шока от осознания этого факта хватило ровно настолько, чтобы Андо смог подняться с пола, взгромоздиться на кровать и залезть под одеяло. Лежа под одеялом, он продолжал дрожать до тех пор, пока наконец не погрузился в сон.

 

6

После второго за сегодняшний день вскрытия Андо выехал из Палаты в университет, поручив технику и ассистенту привести прозекторскую в порядок без него. Мияшта позвонил ему сегодня утром и намекнул, что появились новые подробности, касающиеся смерти Рюдзи. Андо не терпелось поскорее узнать результаты анализов, и на выходе из метро он перепрыгивал через две ступеньки, чтобы поскорее выбраться на поверхность.

Он зашел в университетскую больницу с главного входа, пересек вестибюль и направился в сторону старого крыла. Новое крыло, в которое он попал, войдя через главный вход, было построено около двух лет назад. Современное семиэтажное здание было соединено с невысокими строениями старого больничного комплекса сложной системой переходов и лестниц. Эти переходы напоминали запутанный лабиринт. Любой, кто попадал сюда впервые, обязательно терялся. Стоило выйти из нового крыла и попасть в старое, как все вокруг менялось, становилось другим – запах, краски, ширина коридоров и даже скрип ботинок. Когда Андо остановился у железной двери, которая отделяла новый комплекс от старого, и обернулся назад, перспектива неуловимо изменилась, и у него возникло такое чувство, будто он смотрит из прошлого в будущее.

Дверь в лабораторию патологической физиологии была приоткрыта, и Андо увидел Мияшту, сидящего на крутящейся табуретке спиной к двери. Вместо того чтобы заниматься опытами, как положено работнику исследовательской лаборатории, Мияшта, склонившись над столом, почти уткнувшись носом в книгу, что-то сосредоточенно читал, время от времени переворачивая очередную страницу. Казалось, он полностью поглощен этим занятием. Андо подошел к нему сзади и похлопал его по пухлому плечу.

Мияшта спокойно обернулся, снял очки и положил книгу на стол обложкой вверх. На обложке крупным шрифтом было написано: «Астрология для начинающих». Такого Андо не ожидал.

Крутанувшись на табуретке, Мияшта оказался с ним лицом к лицу и без обиняков спросил:

– Ну-ка, говори дату своего рождения.

Андо, оставив этот вопрос без ответа, взял в руки «Астрологию для начинающих», быстро пролистал ее и кинул обратно на стол.

– Значит, ты у нас гороскопами увлекаешься... н-да-а, словно девочка среднего школьного возраста?

– Ты даже не подозреваешь, как часто эта штука попадает в самую точку. Так что давай говори, когда родился.

– Брось дурачиться. Лучше послушай меня... – с этими словами Андо вытащил из-под стола еще одну крутящуюся табуретку и уселся на нее. Все это он проделал очень неловко и, усаживаясь, задел локтем «Астрологию». Книга упала на пол.

– Эй, успокойся. – Мияшта с видимым усилием нагнулся и поднял книгу с пола. Однако «Астрология для начинающих» интересовала Андо меньше всего.

– Ну как? Ты обнаружил вирус? – довольно резко спросил он. Мияшта покачал головой и задумчиво сказал:

– Слышишь, а я ведь поспрашивал в университетских больницах, в прозекторских насчет трупов с такими же симптомами, как у Рюдзи. Тебе интересно, что я узнал?

– Неужели был кто-то еще?

– Получается, что был. В общей сложности еще шесть человек...

– Еще шесть человек... – Андо никак не мог решить, много это или мало.

– Врачи, все с кем я разговаривал, были в шоке. Каждый думал, что, кроме него, никто ни с чем подобным не сталкивался.

– Хорошо. А что за больницы?

Упершись животом в столешницу, Мияшта потянулся за одной из папок, в беспорядке валявшихся на другом краю стола.

– Двое – в больнице при университете С***, один – в больнице при университете Т*** и еще трое в – в Йокогамском университете. Итого шесть трупов. И совсем не исключено, что их число будет расти.

– Ну-ка дай посмотреть. – Андо взял папку из рук Мияшты.

В ней были аккуратно подшиты копии свидетельств о смерти, которыми Мияшта и его приятели из университетских больниц обменялись сегодня утром по факсу. Там же были подшиты и сопутствующие отчеты дежурных судмедэкспертов. Правда, из-за несколько смазанного шрифта читать было довольно трудно. Андо вынимал листочки из папки один за другим и внимательно их просматривал.

Он начал с отчета из университета Т***.

Сюити Ивата, девятнадцать лет. Умер пятого сентября в одиннадцать часов вечера. Это произошло на перекрестке возле станции Синагава, как раз когда Ивата на своем мотоцикле ждал зеленого сигнала светофора. Вскрытие показало, что у молодого человека произошла закупорка коронарной артерии и, как следствие, остановка сердца. Причиной закупорки стала опухоль, происхождение которой так и не удалось объяснить.

Больница при Йокогамском университете. Три тела.

Томоко Оиси, семнадцатилетняя старшеклассница из Йокогамы. Умерла у себя дома, в тот же день, что и Сюити Ивата, – пятого сентября. Ее родители уехали в Токио на бейсбол, а когда вернулись, их дочь уже была мертва. Причина смерти – тромб в коронарной артерии, вызванный опухолью неизвестного происхождения. Еще двое – молодая пара: Такэхико Номи и Харуко Цудзи. Ему на момент смерти было девятнадцать, ей – семнадцать. Незадолго до рассвета шестого сентября их тела были обнаружены во взятом напрокат автомобиле, припаркованном у подножия Камфорной горы, недалеко от города Йокоска в префектуре Канагава. Трусики девушки были спущены до лодыжек. Молодой человек спустил джинсы вместе с плавками до колен. Они специально заехали в пустынное место, чтобы заняться сексом в машине. Но еще до того как они успели что-либо предпринять, их сердца одновременно остановились. У обоих погибших вскрытие обнаружило в коронарной артерии странные шишки, из-за которых кровь перестала поступать в сердце.

Андо пробормотал: «Что за черт!» – и поднял глаза к потолку.

– Это ты о молодой парочке в машине? – спросил Мияшта.

– Да. Я что-то ничего не понимаю. Получается, что они одновременно умерли от сердечного приступа... И, между прочим, Томоко Оиси и Сюити Ивата умерли примерно в то же самое время и по той же самой причине. Что вообще происходит?

– Ага, и симптомы, заметь, у всех одинаковые. А про маму с дочкой ты уже прочел?

– Нет еще, – с этими словами Андо оторвал наконец взгляд от потолка и снова уставился в папку.

– А ты почитай. У них в глотке обнаружили точно такие же повреждения слизистой, как и у Рюдзи.

Андо пролистнул пару страниц и нашел нужный отчет.

Больница при университете С***. Два тела: Сидзука Асакава тридцати лет и ее полуторагодовалая дочь Йоко.

Прочитав фамилию женщины, Андо почувствовал смутное беспокойство. Руки его неподвижно замерли в воздухе – он глубоко задумался. В чем же дело? Что-то здесь не так...

– Ты чего? – спросил Мияшта, пристально глядя на него.

– Все нормально. – Андо начал читать отчет.

Двадцать первого октября этого года, около двенадцати часов дня, недалеко от съезда с Приморского скоростного шоссе в сторону Ои произошла авария. На промежутке Ураясу – Ои, у въезда в токийский тоннель Минато нередко бывает довольно длинная пробка. Машина, в которой находились Сидзука и Йоко и которую вел муж Сидзуки, съезжая с пандуса на полной скорости, врезалась в малолитражный грузовик, стоявший в самом конце вереницы автомобилей. В результате аварии машина серьезно пострадала, мать и дочь, ехавшие на заднем сиденье, погибли, а водитель получил тяжелые ранения.

– Ну и кому тогда понадобилась судмедэкспертиза? – раздраженно спросил Андо. Если достоверно известно, что люди погибли в автокатастрофе, то вскрытие обычно не делается. А тут не просто вскрытие, а официальная процедура в присутствии полицейского чина, которая необходима только в том случае, когда есть подозрение, что было совершено убийство.

– Ты же не дочитал! Там дальше все написано.

– А ты бы лучше купил новый факс, потому что вот от этого, – и Андо помахал свернувшимися в трубочку листками перед носом Мияшты, – у меня лично уже голова болит.

Ему не терпелось узнать, почему все-таки пришлось прибегнуть к судмедэкспертизе, но разбирать нечеткие строчки, кое-как воспроизведенные допотопным факсом, действительно было очень трудно.

– Ты просто нетерпеливая скотина! – укоризненно сказал Мияшта, отобрал у Андо папку и перешел к делу:

– Вначале все были уверены, что мать и дочь погибли в результате аварии. Однако наружное обследование показало, что ни одна из полученных ими травм не была опасна для жизни. Машину здорово покорежило спереди, но они-то ехали на заднем сиденье. Все это выглядело подозрительно. Поэтому в результате было решено сделать аутопсию. И оказалось, что на все ранения – а их было довольно много: на ногах, на лицах, на руках – не последовало никаких жизненных реакций... А дальше, дружище, уже твоя область начинается.

Наличие или отсутствие жизненных реакций указывает на то, когда были получены ранения – до или после смерти. В данном конкретном случае отсутствие таких реакций могло обозначать только одно: в момент аварии мать и дочь уже были мертвы.

– То есть получается, что он разъезжал в машине с мертвыми женой и дочкой? Так, что ли? – непонимающе спросил Андо.

Мияшта в ответ на это развел руками:

– Получается, что так.

Но если так, то тогда официальная процедура вскрытия действительно была необходима. Кто знает, вдруг муж Сидзуки задумал семейное самоубийство: сначала придушил жигу и дочь, а потом поехал искать, где бы ему наложить руки на себя, но по случайности попал в аварию.

Однако вскрытие сняло с мужа все подозрения. У его жены и дочки, точно так же, как и у остальных пятерых погибших (считая Рюдзи), произошла закупорка артерии, ставшая причиной остановки сердца. Их не нужно было убивать – они сами умерли от паралича сердечной мышцы, в то время как машина ехала по автостраде. И буквально через несколько минут после этого произошла авария.

Тогда становится понятно, почему водитель не справился с управлением... Наверное, он не сразу догадался, что его жена и дочь мертвы. Если предположить, что они тихо умерли во время сна, то он вполне мог ничего и не заметить и продолжал ехать, думая, что они спят. А потом он решил их разбудить и несколько раз окликнул жену. Но жена не отзывалась. Тогда он обернулся, взглянул на нее и в то же мгновение понял, что случилось непоправимое. Он, конечно же, запаниковал, отвлекся от дороги и не заметил длинной вереницы машин на въезде в тоннель...

Должно быть, события развивались именно так или почти так. Потерявший собственного сына Андо мог себе представить тот панический ужас, который охватил мужа Сидзуки, когда он внезапно осознал, что произошло. Андо тоже пережил нечто подобное. Если бы тогда ему удалось справиться с собой и не впасть в панику, возможно, он смог бы спасти Таканори... Но здесь ничто уже не могло помочь несчастному водителю – его жена и дочь умерли до того, как он успел что-либо сделать.

– А что стало с мужем? – спросил Андо. Он почувствовал нечто вроде сострадания к этому человеку, потерявшему две недели назад семью.

– Он в больнице. А ты как думал?

– Он сильно разбился?

– Да нет. Физически он в отличной форме. Но вот с психикой у него серьезные проблемы.

– Он сошел с ума?

– Нет, просто он уже две недели без сознания. С тех самых пор, как его доставили в больницу вместе с мертвыми женой и дочерью.

– Бедняга... – сказал Андо. А что еще можно было сказать?

Любому понятно, что этот человек пережил тяжелейшее психическое потрясение. Потерять одновременно жену и дочку... Вероятно, от чрезмерного нервного напряжения пострадали клетки мозга. Он, наверное, по-настоящему любил свою жену...

Андо забрал у Мияшты папку с материалами и, послюнив палец, принялся перелистывать страницы. Он хотел найти адрес той больницы, где лежал пострадавший в аварии водитель. Вся эта история его очень заинтересовала. Кроме того, ему было любопытно взглянуть на больного и как медику. Андо подумал, что если в больнице, где сейчас лежит водитель, найдутся знакомые, то тогда можно будет получить исчерпывающую информацию об этом случае.

Первое, что он увидел, – это имя пострадавшего: Казуюки Асакава.

– Что?! – Андо даже вскрикнул от удивления.

Это было то самое имя, которое он недрогнувшей рукой записал два дня назад в своем блокноте. Имя человека, который в день поминок приходил на квартиру Рюдзи и разговаривал с Маи Такано. Именно он, Казуюки Асакава, задал Маи странный вопрос про видеокассету.

– Твой знакомый, что ли? – спросил Мияшта и зевнул.

– Не мой, а Такаямы.

– Да ну?

– Я тебе говорю, этот парень, Асакава, был близким другом Рюдзи.

– А ты откуда знаешь?

Андо вкратце пересказал то, что слышал от Маи, и в конце добавил:

– Не нравится мне все это.

Он не стал уточнять, что именно. И так понятно. В общей сложности семь человек умерло от заболевания с абсолютно одинаковыми симптомами: четверо – пятого сентября, один – девятнадцатого октября и последние двое – двадцать первого октября. В случае с молодой парой у Камфорной горы, а также в случае с мамой и дочкой смерть наступила одновременно. При этом оказывается, что муж погибшей женщины был близким другом Рюдзи Такаямы. Похоже, что все, кто умер от этой необъяснимой опухоли внутри артерии, были каким-то образом связаны друг с другом.

Первое, что пришло Андо в голову, это, конечно, мысль о том, что речь идет о какой-то заразной болезни. Но если это заразная болезнь, то как тогда объяснить такое ограниченное число жертв? Разве что эта неизвестная вирусная инфекция, так же, как и СПИД, передается только определенным образом.

Андо подумал о Маи Такано. Логичнее исходить из предположения, что они с Рюдзи, как говорится, были в физическом контакте.

...Надо будет ей как-то поделикатней все объяснить...

От этой мысли Андо стало грустно. Что он мог сказать Маи, кроме того, что она в опасности? Может быть, вообще не стоит с ней об этом всем говорить...

...Надо ехать в больницу...

Факсы Мияшты дела не решали – информации явно не хватало. Чтобы разобраться в этой запутанной истории, для начала надо было лично поговорить с врачом, который анатомировал жену и дочь Асакавы.

Мияшта не возражал, и Андо, сняв трубку, набрал номер университетской больницы С***, чтобы договориться о встрече с тамошним патологоанатомом.

 

7

В понедельник после длинного уик-энда – пятница – суббота – воскресенье – Андо поехал в больницу при университете С***. Больница находилась в районе Ота.

Он бы охотно поехал и раньше, но когда несколько дней назад он позвонил в больницу и настойчиво попросил назначить ему встречу как можно скорее, невозмутимый голос в трубке ответил, что раньше понедельника никак не получится. «Так что если вы хотите поскорее, могу записать вас на понедельник»...

Поднявшись в отделение судебной медицины, Андо нашел нужный кабинет и постучал в дверь. Подождал немного, но ответа так и не последовало. Он взглянул на часы – без десяти час. Значит, до назначенного времени еще десять минут.

В отличие от хирургического и терапевтического отделений, на отделении судебной медицины обычно очень мало персонала. От силы три-четыре человека. И на обеденный перерыв, они, конечно же, ходят все вместе...

«Придется ждать», – подумал Андо, и именно в этот момент у него за спиной раздался голос:

– Вы ко мне?

Андо обернулся и увидел невысокого молодого мужчину в очках. Мужчина выглядел очень, если не сказать слишком, молодо. Даже не верилось, что он может быть практикующим патологоанатомом или, скажем, университетским преподавателем. Но все же он был и тем и другим – Андо узнал этот характерный тонкий голос.

Со словами «приятно познакомиться» они обменялись визитками, после чего Андо вкратце изложил свою просьбу. Как он и думал, невысокий молодой человек был именно тем, с кем несколько дней назад он договаривался по телефону о встрече. На его визитке стояло имя: Казуёши Курахаши, а под именем должность: преподаватель отделения судебной медицины, университет С***. Судя по той ступени карьерной лестницы, которую занимал Курахаши, он был примерно того же возраста, что и Андо. Однако на вид ему было никак не больше двадцати пяти. Видимо, для того чтобы его не путали со студентами, Курахаши выработал специфическую манеру разговора: он говорил очень медленно, невозмутимо и немного свысока.

– Ну что ж, пройдемте, пожалуйста, в кабинет, – с этими словами он открыл перед Андо дверь.

За три выходных Андо выжал из имевшихся у него факсов все, что было можно, и теперь специально приехал в больницу, чтобы увидеть собственными глазами то, что нельзя переслать по факсу. Кроме того, он хотел поговорить с Курахаши как специалист со специалистом.

Обменявшись парой вежливых фраз, они перешли к делу. Как только разговор коснулся профессиональной сферы, с Курахаши как ветром сдуло его невозмутимость. По-видимому, ему самому до сих пор не давал покоя вопрос, как внутри коронарной артерии могла образоваться опухоль.

– Вот, посмотрите сами. – Курахаши достал один из образцов ткани, взятый с поврежденного сектора артерии.

Андо сперва осмотрел образец невооруженным глазом, а потом принялся рассматривать его под электронным микроскопом. Но в этом не было особой нужды. С первого же взгляда стало ясно, что изменения в этих клетках аналогичны изменениям в клетках Рюдзи Такаямы. При обработке клеток гематоксилин-эозином цитоплазма окрашивается в красный цвет, а клеточное ядро – в синий. Это позволяет с легкостью заметить изменения, произошедшие в органе на клеточном уровне. В данном конкретном случае ядра пораженных клеток были гораздо крупнее нормы: в то время как в обычных клетках после введения гематоксилин-эозина большая часть поверхности становится красной, у пораженных клеток большая часть поверхности была синей.

Андо некоторое время рассматривал синий фон, испещренный красными пятнышками-амебами. Надо было во что бы то ни стало обнаружить причину изменений, произошедших с этими клетками. Андо знал, что ему предстоит нелегкая работа: основываясь исключительно на характере и размере повреждений, которое обнаружило вскрытие, определить, кто и каким именно образом совершил убийство.

Андо выпрямился, он почувствовал, что ему не хватает воздуха – непонятно почему, но чем дольше он смотрел в микроскоп, тем труднее становилось ему дышать.

– Извините, а чьи это клетки? – спросил он. – Матери или дочери?

– Матери, – ответил Курахаши, вполоборота повернувшись к Андо.

Курахаши стоял у тянувшегося вдоль стены длинного стеллажа, забитого папками, и пытался что-то найти. Похоже, это ему не удавалось, и он раздраженно покачивал головой.

Андо снова прильнул к окуляру, микроскопический мир властно притягивал его к себе.

...Значит, это клетки той женщины, которая была женой Казуюки Асакавы...

Андо знал, кому принадлежат эти клетки. Исходя из этого, он попытался представить себе, что именно произошло с их хозяином, вернее, хозяйкой. В прошлом месяце машина, которую вел муж этой женщины, врезалась в малолитражный грузовик на съезде со скоростного шоссе. Авария произошла около полудня двадцать первого октября. Вскрытие показало, что мать и дочь умерли примерно за час до аварии. Получается, что они умерли одновременно где-то в районе одиннадцати часов утра. С одинаковыми симптомами. Это никак не укладывалось у него в голове.

Опухоль, которая образовалась внутри коронарной артерии, была крохотной. Но тем не менее ее размеры были достаточны, чтобы перекрыть ток крови. Очень трудно поверить в то, что эта опухоль развивалась в течение продолжительного времени. Если бы это было так, то вряд ли произошло бы то, что произошло, – две одновременные смерти.

Можно предположить, что опухоль возникла в результате заражения каким-то вирусом. Но вероятность того, что после инкубационного периода в несколько месяцев одновременно разовьются одинаковые симптомы, которые приведут к одновременной смерти, была очень мала. Потому что существует еще и такой фактор, как физиологическая разница между людьми. Особенно когда речь идет о тридцатилетней женщине и ее полуторагодовалой дочери. Возраст все-таки играет очень большую роль.

...А может быть, это простое совпадение? Да нет, что-то непохоже...

Молодая пара – юноша и девушка, которых анатомировали в Йокогамском университете, тоже умерли одновременно. А в том случае, если это не совпадение, а закономерность, не остается ничего другого, кроме как признать тот факт, что промежуток между заражением и смертью был чрезвычайно коротким.

Короче, вирусной инфекцией здесь ничего не объяснишь. Андо на время решил сосредоточиться на какой-нибудь другой версии. «Может быть, это пищевое отравление?» – подумал он. При пищевом отравлении у пострадавших довольно часто случается одновременное проявление идентичных симптомов. Пищевое отравление может быть вызвано разными причинами: натуральными ядами, химическими ядами, различными бактериями и так далее. Но Андо никогда не слышал о яде, который бы мог спровоцировать развитие опухоли в коронарной артерии. Разве что произошла «утечка информации» из какой-нибудь секретной научной лаборатории...

Андо снова оторвался от микроскопа. Он прекрасно понимал, что все эти его размышления – пустая трата времени, и что, идя по такому пути, эту задачу ему никогда не решить.

В этот момент к столу, за которым он сидел, подошел Курахаши с толстой папкой. Достав из папки несколько фотографий, он передал их Андо со словами:

– Это фотографии с места аварии. Возможно, вам будет интересно взглянуть.

У Андо не было особой уверенности в том, что фотографии с места аварии смогут что-то прояснить. Ведь причина драмы, как выяснилось, не небрежность водителя, а изменения на молекулярном уровне. Но ему было неудобно отвечать отказом на вежливое предложение Курахаши, особенно учитывая тот факт, что последний приложил немало усилий, чтобы отыскать эти фотографии. Андо принялся один за другим рассматривать снимки.

Первый снимок запечатлел сплющенный капот автомобиля, напоминавший по форме горный глетчер. Фары разбиты вдребезги, бампер покорежен. От лобового стекла ничего не осталось, но боковины выдержали удар и не погнулись. А это значит, что сила удара была не так уж и велика.

На следующем снимке было хорошо видно абсолютно сухую дорожную поверхность без малейших следов резкого торможения. Это в некотором смысле могло быть косвенным доказательством того, что Асакава не смотрел на дорогу и не видел, куда он едет. А куда же он, спрашивается, смотрел? Скорее всего, на заднее сиденье... И Андо вспомнил ужасную картину происшествия, которую он нарисовал себе несколько дней назад в лаборатории у Мияшты.

Внимательно рассмотрев еще две-три фотографии, он разложил оставшиеся снимки веером на столе. На них не было ничего примечательного, хотя... Его рука застыла в воздухе. Он взял со стола фотографию внутренней части кабины. Видимо, фотограф крупным планом снимал через переднее окно с правой стороны. Ремень безопасности свисал, спускаясь на водительское место, а пассажирское сиденье от удара сложилось пополам. Андо пристально разглядывал этот снимок, пытаясь понять, что именно привлекло его внимание.

С ним довольно часто случалось нечто похожее, когда он читал книги. Например, неожиданно вспомнив какой-то иероглиф, который видел несколькими страницами раньше, Андо мог часами листать книгу, причем ему никогда не удавалось этот иероглиф найти, хотя он точно знал, что он где-то там.

Руки у Андо вспотели, шестое чувство заработало на полную мощность. Он неспроста обратил внимание на этот снимок. Там должно что-то быть, какое-то сообщение для него. Он поднес фотографию к глазам так близко, что коснулся ее кончиком носа. Принялся методично рассматривать ее миллиметр за миллиметром. Наконец он увидел то, что должен был увидеть.

Честно говоря, увидеть это действительно было очень трудно – из-под упавшей вперед спинки пассажирского сиденья торчало что-то черное. На снимке был виден только передний край черного предмета. На полу под пассажирским сиденьем лежал еще один черный плоский параллелепипед. Андо, от возбуждения чуть не сорвавшись на крик, подозвал Курахаши:

– Послушайте! Как вам кажется, что это такое? – и ткнул пальцем в черный предмет на снимке. Курахаши надел очки и внимательно взглянул на фотографию. Потом с сомнением покачал головой, но не потому, что так и не смог разглядеть, что это такое, а потому, что никак не мог взять в толк, отчего, собственно, его новый знакомый так сильно возбудился.

– Ну и что это такое? – подняв глаза от фотографии, пробурчал он.

– Я думаю, что это видеомагнитофон! А вы как думаете? – Андо очень хотелось, чтобы Курахаши с ним согласился.

– Да. Действительно, вроде бы похоже на видеомагнитофон, – согласился Курахаши и вернул фотографию Андо.

Вообще-то, черный предмет на переднем сиденье мог быть и большой черной коробкой конфет. Но при внимательном рассмотрении становилось видно, что на нем есть несколько черных круглых кнопок. То есть эта вещь вполне могла оказаться тюнером, усилителем или чем-то в этом роде. Но Андо решил, что это был именно видеомагнитофон, и ничто иное. А черная вещь на полу больше всего была похожа на ноутбук. Учитывая, что Асакава был журналистом, тот факт, что он имел при себе ноутбук, не вызывал удивления. Но вот зачем ему понадобился видеомагнитофон?

...Зачем он взял его с собой в машину?..

Андо был уверен в том, что это видеомагнитофон, потому что он прекрасно помнил рассказ Маи Такано. Маи рассказала ему, что в день поминок Асакава пришел на квартиру Рюдзи и принялся спрашивать у нее, не знает ли она чего-нибудь про видеокассету. Получается, что на следующий день после этого разговора – то есть через день после смерти Такаямы – Асакава с видеомагнитофоном на пассажирском сиденье выехал в неизвестном направлении и, возвращаясь назад в свою токийскую квартиру, попал в аварию.

...Интересно, куда же он ездил? Может, он отвозил видеомагнитофон в починку? Ну да, и решил с ветерком прокатиться по хайвею...

Для того чтобы починить видеомагнитофон, можно было вполне дойти пешком до ближайшего магазина электротоваров. Андо отчаянно соображал, зачем мог Асакаве понадобиться в дороге видеомагнитофон. Ведь без веской причины нормальный человек вряд ли стал бы таскать с собой такую бандуру.

Андо еще раз просмотрел разложенные на столе фотографии. На одном из снимков он заметил номерные знаки разбитой машины. На всякий случай записал их к себе в блокнот: «Синагава, WA 5287». «WA» означало, что машина была взята напрокат. Выходит, Асакава не только хватает видеомагнитофон и мчится неизвестно куда – он еще и специально для этого нанимает машину. Но почему?! Андо попытался поставить себя на место Асакавы. Зачем бы ему могло понадобиться ехать куда-то с видеомагнитофоном?

...Чтобы переписать кассету?..

Он не смог придумать никакой другой причины. Например, если бы ему позвонил приятель из другого города и сказал, что у него есть очень редкая видеозапись, но для того, чтобы ее переписать, нужен еще один видеомагнитофон, то Андо вполне мог бы поехать к этому приятелю со своим видиком, только для того чтобы сделать себе копию.

«Ну хорошо, предположим, он поехал переписывать кассету, – Андо обхватил голову руками, – но какое отношение может иметь эта кассета к целой цепочке загадочных смертей?»

У него появилось необъяснимое желание во что бы то ни стало добраться до этой мифической кассеты и по возможности ее посмотреть. Авария произошла на Приморском шоссе недалеко от Ои. Интересно, куда отправили машину и кто занимается этим происшествием?

По идее разбитую машину должны были поставить на аварийную стоянку в ближайшем отделении дорожной полиции. Значит, видеомагнитофон, находившийся в салоне автомобиля, тоже автоматически переходит в распоряжение полиции. Жена и дочь Асакавы погибли, сам он в бессознательном состоянии был доставлен в больницу и пока не выписан, значит, вероятно, никто на этот видеомагнитофон не претендовал и не претендует. И, скорее всего, эта штука до сих пор находится в отделении.

Как и у любого судмедэксперта, у Андо было немало знакомых в полиции. Он подумал, что добраться до этого видеомагнитофона не составит для него большого труда.

Однако прежде всего надо было посмотреть на самого Казуюки Асакаву. Асакава поступил в больницу в бессознательном состоянии около двух недель назад. За это время он вполне мог прийти в себя. И если он уже в состоянии разговаривать, то, конечно, лучше всего поговорить непосредственно с ним и узнать все из первых рук. И чем скорее, тем лучше.

– Вы случайно не знаете, в какой больнице находится Казуюки Асакава? – спросил Андо у Курахаши.

– Если не ошибаюсь, в Сайсей-беин в Сина-гава. Это больница Общества спасения, – ответил Курахаши и еще раз для уверенности проверил в папке. – Да-да. Так оно и есть. Но насколько мне известно, пациент поступил в больницу в бессознательном состоянии...

– Ну ничего. Я все равно хочу его навестить, – ответил Андо, и несколько раз кивнул головой, будто бы убеждая в чем-то себя самого.

 

8

Прижавшись щекой к окну такси, Андо впал в полудрему, балансируя на грани между сном и явью. Но вот голова его соскользнула с правой руки, подложенной между стеклом и щекой, и он здорово стукнулся лбом о водительское сиденье. В ту же секунду где-то невдалеке сработала сигнализация. Андо машинально взглянул на часы. Десять минут третьего. Выйдя от Курахаши, он сразу же взял такси и поехал в Синагаву. С тех пор как он сел в такси, прошло всего лишь десять минут. Значит, он дремал минуты две-три, не больше. Но ему казалось, что прошло уже очень много времени. Как будто он встречался с Курахаши и рассматривал фотографии с места аварии не сегодня, а несколько дней назад. Он чувствовал себя немного не в своей тарелке, каким-то потерянным или, вернее, вырванным из привычного мира и заброшенным неизвестно куда, неизвестно кем... Заливистые звуки сигнализации были слышны даже через плотно закрытое окно такси.

Машина не двигалась. Они стояли в крайнем левом ряду четырехполосной дороги и, видимо, ждали сигнала для поворота, потому что остальные три ряда машин продолжали движение. Андо нагнулся вперед и посмотрел через лобовое стекло. Немного впереди, чуть слева, он увидел железнодорожный переезд. Шлагбаум был опущен, и, как это часто бывает на железнодорожных переездах, звучала сирена и мигали предупреждающие огни. Андо показалось, что свет загорается немного не в такт звуку, впрочем, это могло быть просто игрой его воображения. Переезд через железнодорожную линию Кейхин, соединяющую Токио и Йокогаму, находился метрах в ста от того места, где остановилось такси. Нужно было подождать, пока пройдет экспресс – больница Сайсэй-беин, куда они ехали, находилась по ту сторону железной дороги.

Токийский экспресс уже прошел, но шлагбаум так и не поднялся. Стрелка на электронном табло у переезда показывала, что теперь должен пройти поезд в сторону Йокогамы. Водитель такси, воспользовавшись свободной минутой, шелестел своими бумажками, время от времени что-то на них записывая.

...А куда спешить? Все равно времени еще навалом. Время посещений в больницах обычно до пяти вечера...

Неожиданно Андо ощутил на себе чей-то взгляд. Он встрепенулся, принялся оглядываться по сторонам. Кто-то пристально смотрел на него, и он почувствовал себя «образцом ткани», зажатым между двумя стеклянными пластинками и помещенным под микроскоп.

В этом неотрывном взгляде, который Андо ощущал даже позвоночником, было что-то особенное. Казалось, что на него не просто смотрят – его изучают. Андо еще раз огляделся по сторонам: мало ли, вдруг в одной из соседних машин едет какой-нибудь его знакомый и таким странным образом пытается привлечь его внимание. Но вокруг не было ни одного знакомого лица. Ни в машинах, ни среди пешеходов. «Наверное, мне показалось», – подумал Андо. Однако ощущение, что на него устремлен чей-то пристальный взгляд, никуда не исчезло. Он выглянул из окна. С левой стороны между тротуаром и путями тянулась земляная насыпь. Он заметил какое-то шевеление в невысокой траве. Но вот шевеление прекратилось. Потом возобновилось. Какое-то существо, ни на секунду не сводя глаз с Андо, двигалось по насыпи, время от времени останавливаясь, будто выжидая удобного момента...

Это была змея. Андо никогда раньше таких не видел. «Разве в городе бывают змеи?» – подумал он. В узких холодных глазах рептилии отражалось осеннее неяркое солнце. Так вот, значит, кто на него смотрит...

Андо вспомнил случай, который произошел с ним в детстве. Он тогда жил с родителями в деревне и учился в начальной школе. В один из весенних дней, ближе к вечеру, он возвращался из школы домой и брел вдоль длинной сточной канавы. Русло канавы было зацементировано. На противоположной стенке он вдруг увидел небольшую змею, похожую на серый тонкий шнурок. Вначале он даже не понял, что это змея, – издалека ему показалось, что это просто трещина в цементе. Но когда он подошел поближе, то трещина неожиданно сделалась выпуклой, и на шероховатой цементной поверхности проступили округлые контуры змеиного тела. Андо остановился и поднял с земли камень размером с кулак. Прикинув на ладони его вес, он пристроил его в руке поудобней и бросил в сторону змеи.

Между ним и змеей, застывшей на другом берегу канавы, было несколько метров. Он не думал, что сможет в нее попасть. Но камень, описав воздухе небольшую дугу, угодил прямо в змею, размозжив ей череп. Увидев, что он натворил, Андо расплакался. Стоя на другом берегу канавы, он вдруг почувствовал себя так, будто бы размозжил змее голову своим собственным кулаком. Он даже несколько раз вытер руку о штаны, настолько реальным было это чувство.

Андо пересек узкую полоску травы, росшую вдоль цементного русла и, подойдя к самому краю канавы, заглянул вниз, пытаясь разглядеть змею. На мгновение ему показалось, что он увидел узкое серое тело в мутных струях, и в ту же секунду он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. ...Совсем как сейчас... Это не был взгляд мертвой рептилии. Андо заметил в траве другую змею, гораздо больше той, которую он убил. На ее гладкой невозмутимой морде поблескивали два узких глаза, неотрывно устремленные на него. Взгляд этот был настолько пропитан ненавистью, что Андо испугался. Он понял, что маленькая змея была детенышем большой и что теперь с ним наверняка произойдет что-то ужасное...

Бабушка Андо часто говорила ему, что убить змею – плохая примета. Он чувствовал, что своим взглядом змея наложила на него проклятье.

В раскаянии он раз за разом повторял: «Я не хотел его убивать, я не думал, что попаду ему в голову»...

С тех пор прошло больше двадцати лет, но Андо помнил этот случай так ясно, как будто все произошло только вчера. Он знал, что «змеиное проклятье» – это всего-навсего предрассудок и что навряд ли рептилии умеют отличать свое потомство от чужого. Кроме того, не факт, что это был ее змееныш... Андо прекрасно все понимал, но тем не менее не мог заглушить звенящую в голове – словно предупреждение об опасности – сирену.

«Хватит! Не думай об этом!» – мысленно прикрикнул он на себя.

Это не помогло. У него перед глазами стояла пугающая картина: мертвый маленький змееныш с белым животиком безвольно плывет по течению, а за ним следом, извиваясь, скользит большая змея...

...Она наложила на меня проклятие...

Андо больше не мог себя контролировать. Против своей воли он вдруг увидел человеческую жизнь всего лишь как цепочку навязанных неизвестно кем причин и следствий... Перед глазами вновь и вновь возникал один и тот же образ: тонкое тело маленькой змеи полощется в воде, зацепившись за нависшую над канавой ветку, а большая змея обвилась вокруг своего детеныша, словно пытаясь защитить его. По форме это напоминало молекулу ДНК...

Только сейчас Андо понял, что молекула ДНК, которую он видел в клеточном ядре под микроскопом, действительно похожа на двух переплетенных в пустоте змей. Молекула, которая содержит всю генную информацию биологического вида, беспрерывно передающуюся из поколения в поколение... Получается, что человек по рукам и ногам связан двумя рептилиями.

...Таканори!..

Ослабевшим от душевной муки голосом Андо позвал сына. Он чувствовал, что теряет самоконтроль, и это испугало его. Надо что-то придумать, надо отвлечься от этих мучительных мыслей – он поднял голову и посмотрел в окно. Через лобовое стекло был виден проезжающий мимо красный Йокогамский экспресс. Поезд уже начал тормозить – до станции Синагава оставалось всего несколько сотен метров. И поэтому он ехал очень медленно. Можно сказать, полз, как змея.

...Опять змея...

Андо не мог избавиться от навязчивых ассоциаций. Он закрыл глаза и попытался думать о чем-нибудь другом. Но стоило ему закрыть глаза, как он почувствовал едва ощутимое знакомое прикосновение. Маленькая ручонка на миг обвилась вокруг его лодыжки и исчезла, смытая волной. Он проклят. Змея прокляла его...

Андо чуть было не взвыл. Слишком уж все похоже... Мутное течение уносит маленького змееныша с размозженной головой, а через двадцать лет сбывается проклятие большой змеи.

Андо так и не смог спасти сына, хотя тот был совсем рядом... Июньский почти безлюдный пляж, сезон еще не открылся. Они с сыном лежат животами на прямоугольном плоту и молотят ногами по воде. Плот все дальше уплывает в открытое море. С берега еле слышно доносится голос его жены. Она зовет сына:

– Така-тян! Я жду, плыви обратно!

Но мальчик, раскачиваясь вверх-вниз на волнах, не обращает на маму внимания.

– Мицуо! Быстро возвращайтесь! – в голосе жены слышны истерические нотки.

Волны становятся все выше, Андо и сам чувствует, что надо возвращаться. Он пытается развернуть плот, и в этот момент их выносит на гребень волны, а еще через секунду плот переворачивается, и они оказываются в воде...

Андо ушел под воду с головой, и только теперь заметил, что они отплыли от берега так далеко, что даже взрослому человеку здесь не достать до дна. Его охватила паника. Он вынырнул на поверхность, оглянулся, но сына нигде не было видно. Он принялся шарить в воде руками, нырять и выныривать, но тщетно. В какой-то момент он заметил жену, которая в одежде, как была, бросилась к нему со стороны берега. И в эту же секунду он почувствовал маленькую руку сына на щиколотке.

Он резко нагнулся, чтобы ухватить мальчика и... это было ошибкой. От резкого движения крошечные пальчики соскользнули с его ноги, и правая рука Андо, едва задев голову сына, ухватила пустоту.

Жена, обезумев, металась в воде. Над июньским морем разносилось эхо ее горестных рыданий.

...Он был так близко...

Но Андо не смог дотянуться до сына. И хотя он раз за разом нырял на глубину, кидался направо и налево, ему так и не удалось поймать маленькую руку, которая, соскользнув с его щиколотки, навсегда исчезла в глубине моря... Его сын исчез. Тела так и не нашли. Где оно теперь? Лежит где-то на дне? Все, что осталось от Таканори, – это прядь волос, зацепившихся за обручальное кольцо на безымянном пальце Андо...

Шлагбаум наконец-то поднялся. Андо тихо всхлипывал на заднем сиденье, зажав рот рукой, чтобы не зарыдать во весь голос. Но водитель уже давно заметил, что с его пассажиром творится что-то неладное, и то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, пытаясь понять, что происходит.

...Приди в себя! Ты совсем расклеился. Так нельзя!..

Одно дело заламывать руки и кидаться в отчаянии на свою кровать у себя в квартире, но показывать слабость на людях – это никуда не годится... Неужели нет ничего, что могло бы его спасти, вытащить из этой бездны отчаяния?! И вдруг он вспомнил прелестное лицо Маи Такано. Он словно наяву увидел, как мило она ест фруктовое парфе... С таким аппетитом, что даже начинает казаться, что сейчас она не удержится и оближет вазочку, не обращая внимания на то, что он сидит прямо напротив нее. Воротничок белой рубашки трогательно выбивается из-под цветастого платья. Свободную руку Маи положила себе на колено. Доев парфе, она вытирает губы бумажной салфеткой и поднимается со стула...

Андо снова обрел почву под ногами. Фантазии о Маи были его единственным спасением. Они отвлекали его от душевных страданий, от невыносимого горя. Он не мечтал о женщине с тех пор, как развелся со своей женой... вернее, со дня смерти своего сына. Секс уже давно потерял для него какую бы то ни было привлекательность.

Такси, переезжая через рельсы, качнулось вверх и вниз. И, повторяя это движение, в воображении Андо качнулось вверх и вниз обнаженное тело Маи Такано.

 

9

Сойдя с электрички на станции Сагами Огано линии Одакю, Маи Такано дошла до перекрестка и в нерешительности остановилась, не зная, в какую сторону свернуть. Две недели назад она уже проходила здесь, но это было ночью, и двигалась она в противоположном направлении, поэтому теперь никак не могла вспомнить дорогу.

В день поминок родители Рюдзи привезли ее к себе домой на машине. Они ехали вместе из Палаты медэкспертизы. А теперь она, не пройдя и сотни метров, уже потерялась.

Маи знала номер телефона родителей Рюдзи и могла в любой момент им позвонить, но ей было стыдно просить его маму, чтобы та пришла за ней на станцию. Ей ничего не оставалось, кроме как довериться своей интуиции. Она знала, что их дом где-то недалеко. В прошлый раз она дошла до станции минут за десять.

Неожиданно перед ее глазами всплыло лицо Андо. Он пригласил ее поужинать в пятницу в ресторане, и она согласилась. А теперь вдруг подумала, что, может быть, и не стоило соглашаться. Она уже жалела о том, что приняла его приглашение. Андо был для нее прежде всего другом Рюдзи. Человеком, с которым она могла поделиться воспоминаниями о покойном.

Маи вынуждена была признаться самой себе, что, соглашаясь на совместный ужин, она в некотором роде преследовала корыстные цели – ей хотелось как можно больше узнать о студенческих годах Рюдзи. Маи надеялась, что истории, которые она услышит от Андо, позволят ей проникнуть глубже в непостижимый внутренний мир Рюдзи Такаямы.

Но вдруг Андо рассчитывает на то, на что обычно рассчитывает мужчина, приглашая красивую женщину в ресторан? Такое развитие событий Маи совершенно не устраивало. Она еще на первом курсе уяснила для себя, что мужчины и женщины обычно желают совершенно разных вещей. Лично она всегда стремилась к отношениям, основанным на дружбе и интеллектуальном взаимообогащении, однако интересы ее друзей мужского пола в конечном итоге всегда оказывались сосредоточенными, как говорится, ниже пояса. Поэтому каждый раз ей приходилось прерывать отношения, и каждый раз она старалась делать это как можно более мягко.

Однако каким бы мягким ни был разрыв, после расставания с очередным поклонником Маи всегда чувствовала себя вымотавшейся и была на грани нервного истощения. Что же касается ее партнеров – их последующее поведение было просто невыносимым. Они писали ей длиннейшие, на десяток страниц, письма с извинениями. Но это только ранило ее еще больше.

Некоторые пытались просить у нее прощения «за то, что произошло» по телефону, хотя Маи вовсе не ждала от них раскаяния. Она надеялась, что горький опыт научит их чему-нибудь, заставит повзрослеть. Ей хотелось хоть раз увидеть такого мужчину, который сумел бы обратить свой позор в импульс для дальнейшего развития. Мужчину, который поднялся бы над самим собой и стал зрелой личностью. Маи верила, что, будь среди ее поклонников такой человек, она, не колеблясь, подарила бы ему свою дружбу. Но быть подругой инфантильного, не желающего взрослеть человека с неокрепшей душой ребенка – выше ее сил.

Единственным мужчиной, с которым у Маи сложились серьезные отношения, был Рюдзи Такаяма. Он разительно отличался от мечтательных юношей, летевших к Маи со всех сторон, как мотыльки на свет. Их общение было бесценным для них обоих. Если бы Маи могла знать наверняка, что ее отношения с Андо будут такими же, как с Рюдзи, она бы согласилась ужинать с ним сколько угодно раз подряд. Но по своему собственному опыту она знала, что это маловероятно. К сожалению, встретить взрослого японца, достойного по праву называться мужчиной, почти нереально. Но тем не менее она не могла выбросить Андо из головы.

Как-то раз Рюдзи упомянул Андо в разговоре. Они тогда говорили о генной инженерии, но в какой-то момент Рюдзи отвлекся и рассказал Маи историю, в которой фигурировал Андо.

Помнится, Маи сказала, что плохо понимает разницу между ДНК и генами. «Разве это не одно и то же?» – спросила она у Рюдзи, и в ответ на это он объяснил ей, что ДНК, по сути дела, является уникальным химическим материалом, который несет в себе наследственную информацию, а ген – это всего лишь частица этой бесценной информации. Рюдзи также сказал, что существует специальная технология расщепления ДНК на отдельные сегменты с помощью катаболических энзимов. Но самым удивительным было то, что эти сегменты можно было соединить заново, но уже в другом порядке.

– Что-то вроде головоломки, – сказала тогда Маи.

– Ну да, головоломка, – согласился с ней Рюдзи и добавил: – Или расшифровка секретного кода.

И после этого он начал увлеченно рассказывать Маи о разных способах кодирования информации, по ходу дела вспомнив случай из своей студенческой жизни.

Впервые столкнувшись с ДНК-технологиями и осознав, что их основным методом, по сути дела, является дешифровка, Рюдзи увлекся играми, в основе которых лежала криптография. В то время многие студенты увлекались молекулярной биологией, и Такаяма предложил группе своих однокурсников с медицинского факультета устроить интеллектуальную мегаигру. Правила были очень простыми. Каждый в порядке очереди придумывал кодировку, писал с ее помощью сообщение, а остальные должны были расшифровать это сообщение. Побеждал тот, кто решал головоломку первым. Разумеется, эта забава помогала студентам оценить свои математические и логические способности, но, кроме того, она требовала от игрока некоего мгновенного озарения. Очень быстро на факультете началось повальное увлечение новой игрой.

Кодировки бывали разной сложности – в зависимости от математических и прочих способностей того, кто их придумывал. Но для Рюдзи чаще всего не составляло труда разгадать зашифрованные послания его однокурсников. А вот Рюдзины кодировки были никому недоступны. И только одному человеку как-то раз удалось расшифровать его код. Этим человеком был Мицуо Андо. Рюдзи рассказал Маи, какой шок он испытал, когда Андо сумел прочесть его сообщение.

«Я весь словно оледенел изнутри. Этот человек просто прочитал мои мысли...»

Этот рассказ произвел на Маи сильное впечатление, и она навсегда запомнила имя Мицуо Андо.

И когда следователь-лейтенант представил ее дежурному судмедэксперту, она была потрясена таким совпадением. Это действительно оказался тот самый Андо – в самом начале разговора он сообщил ей о том, что учился вместе с Рюдзи на одном курсе и был его другом. Маи знала, что именно он сумел разгадать кодировку Рюдзи. Она чувствовала, что ему можно доверять, и не сомневалась в том, что Андо, пользуясь скальпелем так же умело, как и логикой при дешифровке, сумеет определить причину смерти Рюдзи.

Молодая женщина все еще была под влиянием человека, умершего две недели назад. Если бы Рюдзи не упомянул в разговоре имя Андо, Маи ни за что не стала бы звонить в Палату. А если бы она не позвонила, то не состоялась бы ее встреча с Андо в университете под вишневым деревом. И уж конечно, она бы даже думать не стала о том, чтобы пойти вместе с малознакомым человеком в ресторан. Но одно только случайное слово из уст Рюдзи, и Маи связана по рукам и ногам.

Она свернула с главной дороги в лабиринт узких улочек. Сделав несколько поворотов, она наконец заметила яркую вывеску комбини, которую запомнила в прошлый раз. Теперь она знала, куда идти. Отсюда до дома родителей Рюдзи было рукой подать. Надо было всего лишь свернуть за угол около круглосуточного магазинчика, чтобы увидеть крыльцо дома. Маи ускорила шаг.

Этот дом, стоявший на участке примерно в четыре сотни квадратных метров, снаружи был совершенно неотличим от стоявших рядом соседних домов. Маи помнила, что на первом этаже располагалась довольно просторная гостиная, соединенная с маленькой комнатой в японском стиле.

Маи нажала на кнопку звонка, и почти в ту же секунду дверь открылась, и на пороге появилась мать Рюдзи. Создавалось впечатление, что она специально поджидала Маи прямо за дверью. Поздоровавшись, она торопливо провела гостью на второй этаж, в ту самую комнату, где Рюдзи провел тринадцать лет своей жизни – с начальной школы до второго курса. На втором курсе, несмотря на то что его родители жили не так уж и далеко от университета, он предпочел переехать на съемную квартиру и жить самостоятельно. С тех пор Рюдзи пользовался этой комнатой только в те редкие разы, когда приезжал навестить родителей.

Хозяйка предложила Маи чашку кофе со слоеным фруктовым пирогом, после чего вышла из комнаты. Глядя на ее поникшую печальную фигуру в конце коридора, Маи прониклась состраданием, ощутив глубину горя, которое переживает мать, только что потерявшая сына.

Оставшись одна, Маи неторопливо обвела комнату взглядом. Четверть комнаты – примерно два татами – занимал письменный стол. Стол стоял в дальнем углу на специально постеленном поверх циновок ковре. Вдоль одной из стен тянулись книжные полки, рядом с ними на полу были навалены картонные коробки и старые электроприборы, заслонявшие нижние полки. Маи пересчитала коробки – их было двадцать семь.

В этих коробках содержалось все имущество Рюдзи, перевезенное сюда из квартиры в Восточном Нагано после его смерти. Крупные вещи – стол, кровать и другая мебель – отправились на свалку, а книги были упакованы в коробки и доставлены в родительский дом.

Вздохнув, Маи присела на татами и пригубила кофе. Она решила, что разумнее с самого начала исходить из того, что ей не удастся ничего найти... Эта затея уже начинала казаться безнадежной. Даже если они где-то здесь, отыскать эти несколько рукописных страниц в картонных коробках, до отказа забитых книгами, – задача не из легких. А может быть, их и вовсе нет в этих коробках, и тогда Маи понапрасну потратит время на поиски.

Каждая коробка была заклеена клейкой лентой. Сняв шерстяную кофту и закатав рукава рубашки, Маи подвинула к себе ближайшую и вскрыла ее. Внутри плотными рядами лежали книги карманного формата в бумажных обложках. Она вытащила несколько томиков наугад. Среди них случайно оказалась книга, которую она подарила Рюдзи на прошлый день рождения. Маи сделалось грустно. Мягкие обложки книжек хранили запах квартиры в Восточном Нагано...

...Не время раскисать...

Маи вытерла набежавшие на глаза слезы и принялась разбирать коробку. Она выложила все содержимое на пол, но, как и следовало ожидать, ничего похожего на рукопись в коробке не оказалось. Маи попыталась мыслить логически – куда могли деться эти листки. Например, Рюдзи мог заложить ими страницы какой-нибудь книга. Или засунуть в папку с материалами, которыми он пользовался во время написания работы... Она содрала клейкую ленту со следующей коробки.

По спине градом катился пот. В поисках рукописных листов Маи методично выкладывала книга из коробок на пол, а потом аккуратно складывала их обратно – это был адский труд. Закончив с третьей коробкой, она всерьез задумалась о том, чтобы самой написать недостающий текст.

Отдельные написанные Рюдзи статьи по теории символической логики публиковались и раньше, но в основном в специализированных журналах. А неопубликованная рукопись, отрывок из которой безуспешно искала Маи, была рассчитана на широкий круг читателей и относилась к жанру научно-популярной литературы. В этой книге такое научное понятие, как логика, рассматривалось в контексте разнообразных социальных проблем. Поэтому книга должна была стать более или менее доступной. Одно из крупных издательств уже начало публикацию отдельных глав рукописи в своем ежемесячнике, и Маи имела к этой публикации самое прямое отношение – она вызвалась подготовить рукопись к изданию и даже встречалась для обсуждения технических вопросов с главным редактором. За то время, что она работала с рукописью, Маи успела разобраться и в теории, и в методе изложения, который выбрал Рюдзи. Собственно говоря, именно поэтому она почти не сомневалась, что сможет воспроизвести как содержательную часть, так и стилистические особенности потерянного фрагмента. Но только при условии, что речь идет об одной, максимум двух недостающих страницах.

...Если б знать наверняка, что не хватает только одной страницы...

Будь это одна-единственная страница, Маи не удержалась бы от соблазна. Каждый опубликованный отрывок в среднем был страниц в сорок: самый короткий насчитывал тридцать семь страниц, самый длинный – сорок три. В следующем месяце должна бьиа выйти последняя часть рукописи, но Маи понятия не имела, сколько в ней было страниц изначально. И соответственно, она при всем желании не могла знать, сколько страниц не хватает в последнем отрывке.

Две недели назад, когда Маи ушла с поминок и отправилась на квартиру к Рюдзи, чтобы подготовить последнюю часть рукописи к публикации, в его бумагах она нашла тридцать восемь законченных страниц. На последней странице в самом низу стояла цифра 38. На всякий случай она пересчитала листы. Их и было 38, и она даже не подумала о том, что в рукописи чего-то не хватает.

Но когда, уже после похорон Рюдзи, время начало поджимать, и Маи, засев за работу, прочитала все тридцать восемь страниц от начала до конца, оказалось что, несмотря на правильную нумерацию, – за страницей 37, как ей и полагается, шла страница 38 – в рукописи не хватает самого важного – в ней отсутствовали выводы, подводящие итог проделанной работы. А без выводов вся работа была лишена смысла.

Две последние строки на тридцать седьмой странице были зачеркнуты шариковой ручкой, и от них влево тянулась стрелочка, которая обрывалась на краю листа. Но на тридцать восьмой странице, там, где по идее следовало быть продолжению, текст отсутствовал. Маи так и не смогла придумать этому никакого объяснения, разве что Рюдзи добавил еще несколько страниц, но эти страницы куда-то пропали.

Обнаружив это, Маи страшно расстроилась и принялась вновь и вновь перечитывать рукопись. Но чем больше она читала, тем яснее становилось, что между последними двумя страницами есть логический зазор. Там явно чего-то не хватало. Те рассуждения и умозаключения, которые Рюдзи многократно повторял и развивал на протяжении всей рукописи из главы в главу, заканчивались словами: «И все же именно по этой самой причине...» – за которыми, судя по всему, должна была последовать антитеза. Но никакой антитезы за этим не следовало. И этот факт указывал на отсутствие как минимум одного, а может статься, и нескольких абзацев, кто знает, сколько страниц они заняли... Однако больше всего Маи беспокоило, что сроки выхода книги неумолимо приближались. Дело принимало серьезный оборот.

Ей ничего не оставалось, кроме как позвонить родителям Рюдзи и рассказать им о возникшей проблеме. Через два-три дня после похорон все книги и личные вещи Такаямы были перевезены из квартиры в Восточном Нагано в его бывшую комнату в доме родителей. Маи объяснила родителям, что недостающие страницы рукописи вполне могли оказаться заложенными в какую-нибудь книгу и таким образом попасть вместе со всеми вещами Рюдзи к ним домой. Она попросила разрешения еще раз просмотреть вещи их сына. Родители Рюдзи не возражали.

Теперь, сидя над коробками, Маи вдруг почувствовала прилив тоски и отчаяния. Она чуть было не разрыдалась.

...Ну почему, почему ты должен был умереть именно сейчас?!.

Обидно до слез. Это ж надо было так умудриться – закончить рукопись и тут же умереть!

...Сейчас же вернись и расскажи мне, куда делись недостающие страницы!!.

Маи потянулась за остывшим кофе.

Если бы она прочитала эту рукопись раньше, то подобного бы не произошло. Она кляла себя на чем свет стоит. Если пропавшие страницы не отыщутся, ей придется писать эти выводы самой. А вдруг это будет совсем не то, что хотел написать Рюдзи?

От этой мысли Маи стало страшно. Какое нахальство с ее стороны вообще думать об этом. Ее, конечно, сразу же после защиты диплома приняли в аспирантуру, но чтобы молоденькая двадцатилетняя девочка взяла и самовольно дописала заключительную часть работы вместо известного ученого, от которого все ожидают гениальных выводов...

...Нет, я не смогу...

Надо во что бы то ни стало найти недостающие страницы. С этой мыслью Маи вскрыла следующую коробку.

В начале пятого в комнате, выходившей окнами на восток, начало потихоньку темнеть. Маи включила свет. Дни, как всегда в ноябре, стали заметно короче. Но погода до сих пор стояла теплая. Маи поднялась с полу и задернула занавески. Все это время ей казалось, что с улицы за ней кто-то наблюдает.

Она уже разобрала чуть больше половины коробок, но так и не нашла того, что искала.

Неожиданно Маи услышала биение собственного сердца. Оно билось часто-часто, в бешеном темпе. Девушка опустилась на колени и застыла в этой позе, дожидаясь, пока приступ пройдет. До этого с ней ничего похожего не бывало. Положив руку на левое колено, она раздумывала над тем, что же могло вызвать такое частое сердцебиение. Может быть, чувство вины из-за того, что она потеряла самую важную часть рукописи сэнсея? Да нет, не похоже. Она вдруг почувствовала, что в комнате есть кто-то еще. Кто-то прячется совсем рядом и внимательно наблюдает за ней... Маи показалось, что вот-вот из темного угла позади сваленных друг на друга коробок выскочит кошка или что-нибудь в этом роде...

От затылка вниз по спине пробежал неприятный холодок. Кто-то сверлил ее взглядом. Она обернулась. На одной из дальних коробок лежала розовая шерстяная кофта – там, где Маи оставила ее перед тем как приступить к работе. Отражая электрический свет лампы, ячейки между шерстяными нитками поблескивали, словно множество маленьких глаз. Маи схватила кофту. Под кофтой оказался видеомагнитофон.

Черный, обмотанный проводом аппарат спокойненько лежал поверх картонной коробки. Он не был включен в сеть. Да и телевизора здесь не было. Наверное, его привезли из квартиры Рюдзи вместе с книгами.

Маи опасливо протянула руку и дотронулась до верхней панели видеомагнитофона. Провод был обмотан вокруг корпуса ровно посередине, поэтому от ее прикосновения аппарат слегка закачался из стороны в сторону, как детские качели.

...Разве я положила кофту на видеомагнитофон?..

Маи попыталась вспомнить, но не смогла. Получается, что перед тем как начать распаковывать коробки, она сняла кофту и, сама того не заметив, кинула ее на видеомагнитофон. Пусть так. Она снова уставилась на черную поверхность аппарата. С минуту взгляд ее был прикован к видеомагнитофону. И за это время Маи думать забыла о недостающих листах рукописи – она вспомнила о таинственной видеокассете.

Маи до сих пор не могла забыть слова Казуюки Асакавы, которые тот произнес на следующий день после смерти Рюдзи: «Вы уверены, что Рюдзи ничего не говорил вам перед смертью? Например про видеокассету?..»

Маи аккуратно размотала провод, и с вилкой в руке принялась искать розетку. Наконец она заметила торчащий из-под стола удлинитель с розеткой на конце. Включив видеомагнитофон в сеть, она взглянула на таймер, на котором загорелись и начали мигать четыре нуля, словно отсчитывая пульс аппарата-мертвеца, возвращенного к жизни.

Маи в нерешительности поводила вытянутым указательным пальцем над панелью видеомагнитофона, не зная, что делать дальше. Внутренний голос говорил ей, что лучше всего к этой штуке не прикасаться. И тем не менее Маи нажала на кнопку «eject». Заработал моторчик, щель приоткрылась и показался край видеокассеты. На белой наклейке на боку кассеты было написано:

Лайза Миннелли, Фрэнк Синатра, Сэмми Дэвис-мл. 1989

Торчащий наружу из видеомагнитофона край кассеты чем-то напоминал огромный язык. А сам видеомагнитофон походил на озорного ребенка, который вызывающе подмигивал Маи и дразнил ее языком.

Маи решительно взялась за черный бок кассеты и потянула ее на себя.

 

10

У самой больницы такси, в котором ехал Андо, нагнала машина «скорой помощи». Дело происходило на узенькой улочке, и, чтобы пропустить «скорую» с бешено завывающей сиреной, им пришлось втиснуться в небольшое пространство между двумя почтовыми грузовиками, стоявшими на обочине. Прикинув, что с первой попытки выехать обратно на дорогу водитель все равно не сможет, Андо решил не тратить времени зря и, расплатившись, вышел из такси. Ему показалось, что пешком он гораздо быстрее дойдет до одиннадцатиэтажного здания больницы, нависшего над узкой улицей, заслонив полнеба.

Андо повернул с улочки на главную дорогу и быстро зашагал в сторону центрального входа. Он увидел, как машина «скорой», обогнавшая их, въезжает в узкую щель между старым и новым корпусами. Не намного же ей удалось его обогнать. Хотя Андо и шел пешком, они добрались до больницы почти одновременно.

Сирена уже замолкла, но красный вращающийся фонарь на крыше «скорой» продолжал крутиться, отбрасывая пурпурные отсветы на стены больницы. Чистое голубое небо разливало покой, который, обнимая землю, создавал некий звуковой вакуум вокруг машины «скорой помощи», выхватив ее из уличного шума, подобно тому как луч прожектора выхватывает из темноты деталь пейзажа.

Чтобы попасть в больницу, Андо должен был пройти мимо «скорой». Красный фонарь уже перестал вращаться, последние отголоски сирены растаяли в небе. Воздух вокруг уплотнился, словно наполненный ожиданием момента, когда задние дверцы с треском распахнутся и побегут санитары с носилками... Но ничего не происходило.

Андо замер на месте, напряженно глядя на «скорую». Прошло десять, двадцать секунд. Двери оставались закрытыми. Тридцать секунд... Воздух словно застыл. Со стороны больницы то же безмолвие – никто не спешил, не бежал.

Андо очнулся и двинулся в сторону входа, и в этот самый момент дверцы «скорой» неожиданно с резким звуком открылись, и санитары начали выпрыгивать наружу, одновременно вытаскивая носилки с пациентом. Возможно, у санитаров была уважительная причина, по которой они так долго сидели в закрытой машине, ничего не предпринимая. Возможно. Но даже и сейчас они еле шевелились!

Носилки на какую-то долю секунды приняли почти вертикальное положение, и лицо пациента, отчасти закрытое кислородной маской, оказалось на уровне лица Андо. Их взгляды встретились. Тело на носилках напряглось. Казалось, пациент пытается повернуться в сторону Андо, но вот силы покинули его, и он безвольно затих. Глаза его потухли. Он, этот находящийся в критическом состоянии человек, так долго ехал в «скорой» лишь только для того, чтобы встретить свой конец у самого входа в больницу...

На своей работе Андо часто сталкивался со смертью. Но еще ни разу ему не приходилось быть случайным ее свидетелем. Почувствовав недоброе, он отвернулся от мертвого человека на носилках. «И чем, спрашивается, я лучше Мияшты с его астрологией?» – подумал Андо. Сперва эта змея на железнодорожном переезде, теперь вот чужая случайная смерть. В последнее время он стал придавать значение даже самым незначительным происшествиям. Когда-то Андо посмеивался над теми, кто верит в предсказания, в сглаз и прочую чепуху, но теперь оказалось, что он сам точно такой же. Больница Сансей-беин имела непосредственное отношение к университету С***, и дежурный врач по фамилии Вада, с которым Андо предстояло встретиться, был выпускником именно этого университета. Вада поступил на факультет на несколько лет позже Курахаши, но тем не менее они дружили. Курахаши уже успел позвонить своему приятелю и предупредить его о неожиданном визитере. Поэтому стоило Андо появиться в кабинете у Вады и представиться по имени, как тот сразу же проводил его на седьмой этаж в западном крыле.

Асакава неподвижно лежал на кровати, глядя в потолок. Андо подошел поближе и, заглянув ему в глаза, сразу же вспомнил недавнюю сцену у входа в больницу. Взгляд Асакавы практически не отличался от потухшего взгляда человека на носилках. Это были глаза мертвого человека.

Рядом с кроватью Асакавы стояла капельница.

Андо не знал, как выглядел Асакава раньше, но можно было предположить, что когда-то он весил раза в два больше, чем сейчас. Щеки больного ввалились, в неухоженной бороде просвечивала седина.

– Господин Асакава, – негромко сказал Андо. Ответа не последовало. Андо хотел было тронуть его за плечо, но задержал руку в воздухе и в нерешительности обернулся к Ваде, словно спрашивая у него разрешения. Вада кивнул, и Андо притронулся к Асакаве, но тут же инстинктивно отдернул руку: ему показалось, что под тканью пижамы он явно ощутил гладкую кость скелета. Однако у человека, лежащего на кровати, прикосновение не вызвало никакой реакции.

Отойдя немного от кровати, Андо снова повернулся к Ваде и спросил:

– И давно он так?

– С тех пор как его привезли, – без всякого выражения ответил Вада.

Асакаву доставили в больницу двадцать первого октября. Значит, вот уже пятнадцать дней как он не говорит, не кричит, не смеется, не сердится, не ест, не справляет нужду...

– Как вы думаете, чем может быть вызвано такое состояние пациента? – спросил Андо самым вежливым тоном, на какой он только был способен.

– Сначала мы думали, что при аварии была получена черепно-мозговая травма. Но обследования не обнаружили никаких отклонений. Так что, скорее всего, мы имеем дело с психическим расстройством.

– Вы имеете в виду психический шок?

– Что-то в этом роде...

Тяжелое потрясение, которое испытал Асакава, в одночасье лишившись и жены, и дочери, вполне могло вызвать серьезные нарушения. Но Андо казалось, что должно быть что-то еще. Возможно, из-за того, что он видел фотографии с места аварии, Андо довольно ясно представлял себе сам момент столкновения. И каждый раз при этом его мысленный взгляд неминуемо был направлен на пассажирское сиденье и лежащий на нем видеомагнитофон. Видеомагнитофон будоражил его воображение, постепенно завладевая всеми мыслями, и Андо не мог уже думать ни о чем другом. Зачем Асакава взял с собой в машину этот видеомагнитофон? Что он собирался с ним делать? Куда они ехали? Единственным, кто мог ответить на эти вопросы, был человек, который лежал перед Андо на кровати. Ах, если бы он мог говорить...

Андо пододвинул к изголовью кровати стул и уселся поудобней. Некоторое время он рассматривал профиль Асакавы, пытаясь представить себе тот иной, иллюзорный мир, в глубины которого погружен этот безмолвный и неподвижный человек. Да, тело его здесь, в нашем реальном мире, но душа далеко отсюда. И не нам судить, где ему лучше. Здесь и сейчас или в той, другой реальности, где его жена и дочка, возможно, все еще живы. И может быть, в этот самый момент Асакава держит свою дочь на руках и играет с ней.

– Господин Асакава, – снова сказал Андо. В его голосе слышалось сочувствие. Ведь и он тоже пережил тяжелое горе... Андо знал, что они были почти ровесниками, ведь Асакава учился вместе с Рюдзи. Но человек, на которого он сейчас смотрел, выглядел в лучшем случае лет на шестьдесят. Да, печаль и горе так быстро старят человека. В этом Андо убедился на своем собственном примере... Он чувствовал, что очень постарел за последний год. Раньше бывали случаи, что его принимали за студента, но теперь все чаще люди думают, что ему гораздо больше лет, чем на самом деле.

– Господин Асакава, – Андо попробовал еще раз. Но тут Вада не выдержал и вмешался:

– Мне кажется, что это бесполезно. Он вас не слышит.

И это было чистейшей правдой. Асакава никак не реагировал на свое имя. Вздохнув, Андо поднялся со стула.

– Он придет в себя, как вам кажется? – спросил он у Вады.

В ответ Вада развел руками:

– Это одному Богу известно.

Состояние пациентов вроде Асакавы может улучшиться и ухудшиться без видимых на то причин. В таких случаях медицина не может дать однозначного ответа, как будет дальше развиваться болезнь.

– Если его состояние хоть как-то изменится, прошу вас, дайте мне об этом знать.

– Хорошо.

Можно было уходить. Андо не видел никакого смысла оставаться здесь еще. Они с Вадой одновременно вышли из палаты, но в дверях Андо обернулся и снова посмотрел на Асакаву. Тот, как и прежде, неподвижно лежал на спине, устремив свой неживой взгляд в потолок.

 

11

Откинувшись на спинку кресла, насколько это было возможно, Маи оперлась на нее спиной и, приняв положение полулежа, уставилась в потолок. Эта поза позволяла ей расслабиться, когда она оказывалась в тупиковых ситуациях. Слегка перегнувшись через спинку назад, Маи могла прочесть написанные вверх ногами названия книг, стоявших позади нее на книжной полке. Не обращая внимания на то, что ее свежевымытые длинные волосы рассыпались по ковровому покрытию, она закрыла глаза и на некоторое время неподвижно застыла в этой неестественной позе.

Маи жила в небольшой однокомнатной квартирке – вместе с кухней и ванной от силы пятнадцать квадратных метров. Одна из стен была полностью занята книжными полками, так что места ни для письменного стола, ни для кровати уже не оставалось. Поэтому на ночь Маи убирала низенький складной столик, который служил ей и письменным, и обеденным столом, в стенной шкаф, после чего раскладывала на полу футон. Она была готова жить в тесноте, но зато недалеко от университета. Денег, которые присылали родители, и то немногое, что она сама зарабатывала репетиторством, на более просторную квартиру не хватало. Квартирка, хоть и была маленькой, но удовлетворяла трем основным требованиям – она располагалась близко к университету, в ней были туалет и ванная и, кроме того, она худо-бедно, но давала Маи возможность побыть наедине с собой.

На оплату квартиры у нее уходила половина того, что она зарабатывала за месяц. Но тем не менее Маи была довольна своим жильем. Она прекрасно знала, что в пригороде за те же самые деньги она легко сможет найти гораздо более просторную квартиру, но у нее и в мыслях не было куда-то переезжать. И ей нравилось, что, сидя за низеньким столиком посреди комнаты, она может, не вставая с места, дотянуться до любого понадобившегося ей предмета.

С закрытыми глазами Маи протянула руку к музыкальной системе и нажала на кнопку. Заиграла ее любимая музыка. В такт музыке Маи начала похлопывать себя по бедрам. В школе она занималась легкой атлетикой. Была спринтером. Должно быть, поэтому у нее были такие упругие, сильные ноги. Маи немного задержала дыхание и снова начала дышать, но теперь ее грудь под цветастой пижамой вздымалась и опускалась в такт музыке. Широко раздувая ноздри, Маи ритмично втягивала воздух, в душе надеясь на внезапное озарение. Ее не оставляла мысль, что сегодня она во что бы то ни стало должна подготовить окончательный текст и завтра отнести его в издательство.

Встреча с Кимурой – редактором, который занимался публикацией книги Рюдзи, была назначена на завтрашний полдень. А она до сих пор не придумала, что же ей делать с недостающими страницами. Весь сегодняшний день Маи провела, разбирая коробки с книгами Рюдзи Такаямы, но так ничего и не нашла. У нее больше не оставалось времени на поиски. Честно говоря, Маи вообще начала сомневаться в существовании этих недостающих страниц. Вполне может быть, что Рюдзи умер, не успев дописать книгу. В таком случае нужно было собраться с силами и как можно скорее самой написать выводы в последней части рукописи.

Но дело не клеилось, и Маи уже второй час не могла написать ни строчки. Чтобы хоть чуть-чуть взбодриться, она приняла душ, но и это не помогло. Раз за разом повторялось одно и то же: написав предложение, она сразу же его зачеркивала, и скомканный лист летел в мусорную корзину.

Неожиданно ее осенило. Маи открыла глаза.

...Ну конечно! У меня ничего не получается, потому что я пытаюсь добавить что-то свое...

Все это время она пыталась «залатать» обнаружившуюся на последних страницах рукописи смысловую прореху, заполнить пробел собственными словами. Но угадать неординарный, перескакивающий с темы на тему ход мыслей Рюдзи Такаямы было нереально. Получалось, что самое разумное, что Маи может сделать, – это убрать один или два абзаца до и после «прорехи», немного подредактировать оставшийся текст, и проблема таким образом будет решена.

Маи встряхнулась, вернула спинку кресла в вертикальное положение и села поудобней. Еще не все потеряно. Отнимать – не добавлять. Ей казалось, что убрать пару-тройку абзацев не составит большого труда. Да и Рюдзи, будь он жив, наверняка бы предпочел этот вариант, несмотря на то что в этом случае часть его идей осталась бы невысказанной. Уж лучше так, чем откровенной отсебятиной исказить изначальный смысл его теории.

Приняв такое решение, Маи немного расслабилась. И в этот самый момент ей на глаза попалась видеокассета. Та самая, которую она обнаружила в комнате Рюдзи и, ни слова не сказав его родителям, увезла к себе. Когда Маи впервые увидела эту кассету, ее охватило непреодолимое желание узнать, что на ней записано, но в комнате, где стояли коробки с книгами, не было телевизора, а лишний раз беспокоить родителей Рюдзи Маи не хотела. Поэтому ей ничего не оставалось, кроме как тайком увезти кассету с собой. Впрочем, в начале она думала попросить разрешения, но когда исчезла последняя надежда найти недостающие страницы, и Маи собралась уходить, ей вдруг стало ясно, что она не знает, как заговорить об этой кассете... Что она могла сказать? «Извините, эта кассета так меня заинтриговала, что мне обязательно захотелось ее посмотреть. Не возражаете?» Ничего себе заявление. И что значит «заинтриговала»? Маи вряд ли смогла бы ответить на этот вопрос. Вот и получилось, что она, так ничего и не сказав о кассете, которая лежала у нее в сумке, просто попрощалась с родителями Рюдзи и поехала к себе домой.

Лайза Миннелли, Фрэнк Синатра, Сэмми Дэвис-мл. 1989

Вполне возможно, что Рюдзи просто решил записать для себя музыкальное шоу... Вроде бы самая обычная видеокассета, но почему при виде ее все другие мысли исчезают из головы? Маи попыталась вспомнить, что она делала, когда пришла домой. Она много чего делала, но кассету из сумки вроде бы не доставала. И на телевизор ее не клала. И тем не менее видеокассета теперь лежит на небольшой видеодвойке, словно поддразнивая хозяйку квартиры...

Особую, магическую силу кассеты Маи ощутила еще днем, в бывшей комнате Рюдзи. Хотя тогда кассета, вставленная в видеомагнитофон, была ей не видна. А теперь, лежа на виду, лишенная каких бы то ни было покровов, она, казалось, стремилась, как галактическая черная дыра, втянуть в себя все пространство комнаты вместе с Маи.

Название записи, впрочем, не имело ничего общего с музыкальными вкусами Рюдзи. Такаяма слушал музыку очень редко, но если слушал, то обязательно классическую. Так что, судя по названию, написанному на наклейке, кассета принадлежала не Рюдзи, а кому-то другому. И записывал эту кассету, скорее всего, не Рюдзи, а этот самый «кто-то другой». Ну а потом запись попала в квартиру в Восточном Нагано. А оттуда довольно сложным путем – в комнату Маи.

Не вставая с кресла, Маи протянула руку и вставила кассету в видеодвойку. Система автоматически включилась. Маи выбрала нужный канал и нажала на кнопку «play».

Раздался характерный щелчок, а за ним едва слышное шуршание пленки. Аппарат заработал. Осознав это, Маи торопливо нажала на паузу. А вдруг на этой кассете записано что-то такое, чего ей не стоит смотреть? Образы, однажды отпечатавшиеся в нашем сознании, остаются с нами навсегда. Маи прекрасно это знала. От этих образов уже нельзя будет избавиться. Может быть, лучше остановиться, чтобы потом не пожалеть?.. Но в конце концов любопытство взяло верх над осторожностью. Маи нажала на кнопку и перевела взгляд на экран.

По экрану шли черно-белые полосы. Из динамиков раздавались шум и потрескиванье. Но вот в одну секунду полосы исчезли, и экран словно залило чернилами. Все, пути назад нет. Маи приготовилась смотреть запись до конца. И перед ее глазами – одна за другой – пронеслись странные, бессмысленные сцены, не имевшие ровным счетом никакого отношения к написанному на кассете названию...

* * *

Запись кончилась. Маи почувствовала, что ее сейчас вырвет, и бросилась в ванную... Она хотела остановить кассету на середине, но не смогла противостоять непостижимой силе, которая исходила от образов, мелькающих на экране, и досмотрела до самого конца. Вернее, ее заставили досмотреть. Ей насильно показали эту запись. Как ни старалась, она так и не смогла заставить себя нажать на кнопку «stop».

Маи бил озноб. На лбу выступили капельки пота. Она чувствовала, как содержимое желудка неумолимо подступает к горлу. То, что она испытывала, нельзя было назвать страхом – скорее это было отвращение. Маи казалось, что какое-то инородное тело проникло в нее и затаилось где-то глубоко внутри. Нужно было избавиться от него. Во что бы то ни стало. Маи засунула два пальца в рот. Ее вырвало, но совсем чуть-чуть. В горле защипало. Маи закашлялась, на глазах у нее выступили слезы. Бессмысленно оглядевшись вокруг, она рухнула на колени. Ей начало казаться, что она разваливается, распадается на куски... Но вот сознание покинуло ее и унеслось куда-то далеко-далеко.