— Как, бишь, называется твоё агентство? «Цу-ру…» «Цуру…» — «Цурукамэ».

— Ах, ну да. Наш-президент уже позвонил туда и сообщил, что Ринка Кадзуки переходит на работу к нему, в новое агентство. Так что всё идёт как по маслу. Выпьем же за это.

Госака поднял бокал, наполненный до краёв красным вином. Мы чокнулись.

— Правда, твои выступления расписаны чуть ли не на два месяца вперёд, но Хирата-сан готов найти тебе замену. Он очень обрадовался, узнав о твоём дебюте.

Мы сидели в мясном ресторанчике в Ёцуя, куда Госака пригласил меня отпраздновать успешный поворот в моей карьере.

— Следуя доброй примете, к работе в новом агентстве ты приступишь сразу после Нового года. Теперь о переезде. Ты всё ещё не подыскала подходящей квартиры, но имей в виду, арендная плата в доме гостиничного типа, где ты сейчас проживаешь, выше, чем повсюду. Словом, так. После праздников ты переезжаешь к президенту. В его доме как раз есть свободная комната, которую он готов тебе сдать. Представляешь, как здорово всё складывается!

Когда же всё-таки мне отказали тормоза? Не имея в руках ни гроша, я вынуждена играть по-крупному. Каждый раз, когда Госака вытаскивает свою записную книжку-ежедневник, я сжимаюсь в комочек, как испуганный зверёк.

— Наконец-то и у тебя появится собственный диск. Одно название чего стоит — «Барабанчик жизни моей»! В ближайшее время будем делать студийную запись. — Раздухарившись, Госака хлопнул меня по плечу. — Нет, ты только подумай! Рождается профессиональная певица, чьи диски будут продаваться по тысяче иен за штуку! Теперь тебе не придётся никого обманывать. Ты сможешь по праву называть себя певицей, выпустившей собственную пластинку. И не надо будет думать о чаевых. Ты сможешь спокойно жить на гонорары от своих выступлений, как все достойные и порядочные люди.

На следующий день, утром, Госака вылетел на Тайвань для участия в пресс-конференции по случаю презентации новой песни Кэндзиро «МАТАТАБИ».

Интересно, долго ли ещё я смогу оставаться в этой квартире? Говорят, по истечении срока аренды карточка, выполняющая роль ключа, автоматически перестаёт действовать.

В голове у меня такая тяжесть, словно туда закачали цемент. Горло распухло и болит так, что трудно глотать. Это грипп. Большего несчастья для певца просто не придумаешь.

Итак, «Барабанчик» у меня в руках. Но голова раскалывается, как будто кто-то колотит по ней палкой. Прямо скажем, не самое удачное дополнение к барабанчику. С тех пор как Дайки исчез из моей жизни, я питаюсь кое-как, вот и заболела. Конечно, стоит мне обратиться в новое агентство, и кто-нибудь немедленно примчится на помощь, но я не хочу этого делать.

Растерявшись от собственной беспомощности, я машинально позвонила Дайки, но равнодушный голос автомата сообщил, что в настоящий момент данный номер не используется. Что же, выходит, Дайки съехал с квартиры?

Маленький, маленький кораблик потерял якорь и бессильно качается на волнах, тщась доплыть до звучащего вдалеке стука барабанчика.

Я промаялась несколько дней, но выздоровление всё не наступало. Напротив, состояние моё ухудшалось, поднялась температура. Между тем в самый разгар болезни мне предстояло выступать с очередным концертом.

И этот день с неотвратимостью наступил. Двадцать четвёртое декабря, канун Рождества.

Проснувшись, я с трудом подняла с кровати своё тяжёлое, будто налитое свинцом, тело и, едва волоча ноги, стала приводить себя в порядок. Подхватить простуду для певца — настоящая катастрофа. Некоторые вообще теряют голос, и выступление приходится отменять. У меня пока что с голосом всё в порядке, я спокойно беру даже верхние ноты. Но именно это обстоятельство порой приводит к нежелательным последствиям. Чтобы выдавить из себя нужные звуки, приходится напрягаться в пять раз больше, чем обычно, и от этого нижняя челюсть испытывает колоссальную нагрузку. Я уже не говорю о том, скольких усилий стоит открыть неповинующийся рот. В результате после выступления вся нижняя часть лица ноет так, что впору кататься по полу.

Но ничего не поделаешь, приходится терпеть. Ведь с выступлениями у бродячего артиста негусто — раз, два и обчёлся. Каждый концерт на счету.

Уложив в «громыхалку» подобающее случаю алое фурисодэ, я села в электричку и, протрясясь в ней положенное время, добралась до оздоровительного центра в городке Уцуномия.

Моё шоу началось как обычно. На подкашивающихся ногах я вышла на сцену. Никогда ещё кимоно не казалось мне таким тяжёлым. Можно было подумать, что на закорках у меня сидит здоровенный детина. С утра я измерила температуру: термометр показал тридцать девять градусов. Горячечно дыша, я обратилась с приветствием к публике. Поскольку у меня вообще слегка замедленный темп речи, никто не обратил внимания на моё состояние.

— Я хочу… чтобы наша сегодняшняя встреча… запомнилась вам.

Зазвучала первая песня. Казалось бы, я исполняла её так же, как всегда. Но в какой-то момент, как это уже было однажды, произошла удивительная вещь: я почувствовала исходящий от зала мощный импульс. Не я разжигала зрителей, а они — меня своим энтузиазмом и поддержкой.

— Ринка! Кадзуки! — кричали мне. — Давай жару, жми!

И это при том, что перед ними стояла законченная проходимка, примазывающаяся к знаменитой фирме «Кинг рэкордс»!

— Благодарю вас за вашу поддержку!

Реакция зрителей придавала мне силы. Сценические движения, особые приёмы, нацеленные на то, чтобы привлечь к себе внимание публики, модуляции голоса — всё, чему я успела научиться за эти годы, служило сегодня не более чем дополнением к главному — самой песне. Это было какое-то волшебство. Её величество Песня полюбила меня. Я просто стояла на сцене и открывала рот, а дальше всё свершалось само собой… А, вот опять:

— Браво, Ринка!!

— Я никогда тебя не забуду!

Возбуждение в зале нарастало подобно приливной волне. Постепенно нагреваясь, вода в кастрюле начала закипать.

— У каждого человека есть своя малая родина. Слушая песни северных провинций, каждый из нас всё равно вспоминает милые сердцу края, где он родился и вырос. Итак, для вас звучит «Равнина Цугару».

Наступит весна, и отец непременно домой вернётся,

всем нам привезёт подарки.

Тяжело без тебя, родимый,

да мы уж привыкли к разлуке.

Зал разразился шквалом аплодисментов.

Если так пойдёт и дальше, если Песня по-прежнему будет ко мне благоволить, Ринка Кадзуки, без сомнения, станет звездой. Если у неё хватит мужества сделаться несчастной, она стремительно поднимется к вершинам славы, растеряв по дороге дорогих ей людей. Это и будет доказательством её любви и верности Песне. Но я не в силах на это решиться. В тридцать четыре года уже поздно. Худо-бедно, но я успела узнать вкус и радость жизни. Я не гожусь на эту роль.

Многие из сидящих в зале людей вытирают слёзы. Их тронула моя песня, её колдовские чары. Взоры зрителей обращены ко мне. Неожиданно среди множества лиц я вижу знакомое лицо. Этот зритель изо всех сил аплодирует мне, словно желая сказать: «Отлично! Молодец!»

— Дайки!

Зазвучали вступительные аккорды последней песни. Это — «Осакская рапсодия», она как нельзя лучше подходит для финала. Темп быстрый, мажорный, но сквозь него пробивается нота затаённой печали.

Дайки пришёл послушать моё выступление. Самое лучшее из всех, какие у меня были.

Голос мой звенит, как колокольчик, вторя оживлённому ритму мелодии. Я спускаюсь в зал и обхожу зрителей, расточая им улыбки.

Не уходи без меня, Дайки. Слышишь? Дождись меня…

Наконец занавес медленно пошёл вниз. Я отвесила зрителям глубокий поклон. Собравшиеся в артистической осветители и ведущие устремились ко мне. «Что с тобой сегодня? — в изумлении спрашивали они. — Ты выступала блестяще!» Рассеянно выслушав комплименты, я бросилась к двери и побежала в фойе.

Дайки!

У выхода из зала толпились зрители в банных костюмах. Завидев несущуюся им навстречу певицу в концертном наряде, они обступили меня с шумными возгласами:

— Глядите, это она, Ринка Кадзуки!

— Дайте, я пожму вам руку! Перебивая их, я спросила:

— Вы не видели здесь молодого мужчину в рабочей одежде? Такого, с суровым лицом? Он был на концерте.

— Кажется, видел, а что? — откликнулся кто-то.

— Не иначе Ринка влюбилась! Всё, пропала девонька!

«Пропала… Пропала…» — неслось мне вслед, пока я пробивалась сквозь толпу поклонников. Надо скорее удирать отсюда!

Для отработавшего концерт артиста пылкое внимание зрителей оборачивается мукой, — такое ощущение, словно под ногами у тебя не пол, а утыканная иглами циновка. К тому же мне нездоровилось. Пока я стояла на эстраде, владевшее мной возбуждение заставляло меня забыть про недомогание и слабость, но теперь они снова напомнили о себе, как будто кончилось действие наркоза. Отступившая на время хворь стала возвращаться. Мой организм исполнял печальную рапсодию: главную партию вела режущая боль в горле, ей вторила нестерпимая ломота в челюсти. Всё! Сил моих больше нет!

Как была, в алом фурисодэ, я подхватила свою «громыхалку» и выбежала на дорогу. Налетевший сбоку вихрь хлестнул меня по щеке и едва не сбил с ног. В темноте мелькали гонимые колючим ледяным ветром снежинки. Вокруг было уже белым-бело. Какая красота! Украшенные мерцающими рождественскими лампочками высокие деревья молчаливо стояли вдоль дороги в пушистых, как вата, снежных шапках.

В здании оздоровительного центра весело мигали праздничные огни. Наверное, в эту минуту состоящий здесь в штате эстрадник Тони в костюме Санта-Клауса раздаёт печенье и подарки отдыхающим, которые приехали сюда, чтобы на время забыть об одиночестве.

Пожалуй, надо вернуться. Я тоже хочу подарок…

Из последних сил я сделала несколько шагов в сторону центра. Снег скрипел под моими сандалиями. Внезапно невыносимая боль сдавила мне голову, и я рухнула на снег.

— Помогите! Артистке плохо! — закричал кто-то.

Закончивший раздачу подарков Тони в костюме Санты выскочил из дверей парадного входа. Вместе с ним был Мусин Ямамото, исполнитель юмористических номеров.

— Надо бы отвезти её домой.

— Не беспокойся, я знаю, где она сейчас снимает квартиру.

Тони подхватил меня на руки и усадил в принадлежащий Мусину «мерседес».

— Из… Извините, что причиняю вам столько хлопот.

— О чём ты говоришь? На то мы и друзья, чтобы выручать друг друга в беде!

Не успевший переодеться Мусин в небесно-голубом костюме «камисимо» и фирменных солнечных очках сел за руль и, лихо газанув, помчал свой автомобиль вперёд. Мне стало не по себе.

— Нельзя ли чуточку сбавить скорость? — жалобно попросила я, но Мусин не внял моей мольбе. Он по-прежнему гнал машину по узкой дороге, задевая боковым зеркалом столбы электропередачи.

— Не бойся. Обещаю, ты останешься жива. Кстати, это можно проверить. Ну-ка, дай сюда руку. Так, посмотрим… Линия жизни отчётливая, нигде не прерывается.

Я завизжала от ужаса:

— Как можно вытворять такое за рулём! Водитель должен смотреть вперёд, на дорогу!

— Да, я и впрямь отвлёкся. В последнее время у меня вообще нелады с памятью. Значит, водитель должен смотреть вперёд? Ясно. Теперь не забуду.

Во время своих выступлений Мусин Ямамото всегда приглашает на сцену кого-нибудь из зрителей и, гадая ему по руке, сыплет ехидными остротами. Этот человек вообще не может ни минуты прожить без шуток. Но сегодня он не слишком словоохотлив.

— В этом году настоящее белое Рождество, — задумчиво произносит он.

— Да, — киваю я.

На улицах полно весёлых людей, они куда-то спешат с букетами в руках. Автомобиль замедлил ход и остановился перед светофором на перекрёстке.

Мы оба молчали, погрузившись в мысли о Рождестве, каждый в свои. Эгоистам, вроде нас с ним, этот праздник даёт повод для рефлексии. «Динь-дон», — звенят колокольчики, и в этом звуке нам обоим чудится упрёк. Алые бантики почему-то вызывают ассоциацию с кровью. С давних пор повелось, что в этот день я остаюсь одна, — мои возлюбленные всегда куда-то испаряются…

— За долгие годы, что мы прожили с женой, я ни разу не сделал ей стоящего подарка. Просто не приходило в голову. Представляешь, какое свинство? Я был невнимательным мужем.

«Мерседес» снова энергично тронулся с места.

— Я думал только о том, как ублажать зрителей, а про неё совершенно забыл. И спохватился лишь тогда, когда её не стало. Но было уже поздно.

Со звуком, похожим на ржание ретивого коня, автомобиль совершил очередной крутой вираж и выехал на улицу, которая показалась мне знакомой.

Оглядевшись по сторонам, я поняла, что это тот самый квартал, где мы жили с Дайки. А вот и станция Хигаси-Кавагути.

— Как отсюда лучше проехать к тебе? — спросил Мусин. — Постой, ты ведь, кажется, живёшь не одна.

— Пожалуй, я выйду здесь.

— Да ты что! В таком состоянии?

— Ничего, мне и так неловко…

Несмотря на протесты Мусина, я решительно извлекла из машины свой чемодан.

— Ну, будь осторожна.

«Мерседес» умчался. Простояв какое-то время в растерянности, я медленно побрела к дому, к нашему опустевшему дому, в котором больше нет Дайки. Рядом со мной поскрипывала моя «громыхалка», прочерчивая на снегу две параллельные линии.

Ну у и чего ты собираешься этим добиться?

Я знаю, что впереди ничего нет. Но всё равно на что-то надеюсь и иду вперёд. Я всегда так делала. Мне приятно идти по этой усыпанной снегом улице. Мне достаточно уже одного этого.

Пошатываясь, я бреду в темноте к милому сердцу дому. Осталось совсем немного.

Вдруг впереди показалась мужская фигура.

— Дайки?! — хотела крикнуть я, но от неожиданности у меня пропал голос.

— Я услыхал знакомый грохот. Оказалось, это и вправду ты, — проговорил Дайки с видом, не выражавшим особого дружелюбия. Изо рта у него клубился белый пар. — Давай свой чемодан. Переночуешь сегодня здесь.

Я вошла в знакомую дверь. Преодолевая головокружение, посмотрела по сторонам: всё здесь оставалось таким, как прежде, только не было моих вещей.

— Так ты… всё это время… жил здесь?

— Да. Вот, возьми, переоденься.

— А как же телефон?..

— Я подумал, что ты начнёшь мне названивать, и сменил номер. Ой, надо же, сколько возни с твоим фурисодэ. Погоди-ка, кажется, у тебя жар!

— Послушай, там… на той квартире…

— Да, я знаю. Ты не могла туда попасть, верно? Сегодня истёк срок аренды, и карточка-ключ перестала действовать. Я так и подумал, что ты приедешь сюда. Не оставаться же на улице…

— Нет, я ни о чём таком даже не догадывалась… Значит, мне можно остаться здесь?

— Ты что, шутишь? — воскликнул Дайки и отвернулся. — Вообще-то я твёрдо решил никогда больше с тобой не встречаться. Но вспомнил, что у меня нет ни одной кассеты с твоими песнями.

— За… Зачем они тебе?

— Чтобы послушать в машине, например. А у меня нет ни единой записи. Хорошо, у одного парня на стройке нашёлся календарь, в котором указаны все мероприятия, проводящиеся в том самом оздоровительном центре. И там я увидел твоё имя.

Дайки нажал на кнопку магнитофона, и оттуда полилась песня. Одна из тех, что я исполняла во время сегодняшнего концерта.

— Я весь вечер слушал эту плёнку. Ничего не скажешь, у тебя здорово получается.

— Дайки! — забыв про недомогание, я бросилась ему на шею.

— Это ещё зачем! Не подлизывайся. Я пока что тебя не простил. И не надо снова вешать мне на уши лапшу насчёт того, что ты отказываешься от дебюта.

Что это, намёк? Он хочет, чтобы я отказалась от дебюта? Меня охватило жуткое смятение. По правде говоря, я уже порядком намучилась из-за этой истории. Но как же быть с песней, которую Госака написал специально для меня? «Барабанчик жизни моей»…

— Знаешь, я действительно решила отказаться.

Эти слова сорвались с моих губ прежде, чем я успела хорошенько подумать. Одна барабанная палочка выпала из моих рук. А вслед за ней и вторая:

— Я хочу быть с тобой. Буду ездить с концертами, как прежде.

Вот так, в один миг, я шутя вышвырнула на свалку обе палочки, а в придачу к ним — и сам барабанчик. Решение было принято — окончательно и бесповоротно.

И тут Дайки огорошил меня невероятным известием.

— Вот-те раз! Так ты, оказывается, ещё ничего не знаешь? Этого мошенника арестовали!

Дайки бросил мне спортивную газету. В разделе происшествий красовалась набранная крупным шрифтом фамилия Госаки. Того самого Госаки. Я прочла заголовок:

ПЯТИДЕСЯТИМИЛЛИОННАЯ АФЁРА ПОД НАЗВАНИЕМ «Я СДЕЛАЮ ТЕБЯ ЗНАМЕНИТОСТЬЮ»

— Что-о?!

«Я устрою тебе дебют и выведу на большую эстраду». Соблазняя такими щедрыми посулами безвестных исполнителей, выступающих на горячих источниках, сорокасемилетний композитор Рэйдзи Госака (настоящее имя — Гэндзабуро Номура) получил от них в общей сложности около пятидесяти миллионов иен и в настоящий момент находится под арестом по подозрению в мошенничестве. По слухам, Рэйдзи Госака доводится приёмным отцом исполнителю энка Кэндзиро Ёсии, снискавшему головокружительный успех на Тайване благодаря своему хиту «ОТОКО». Являясь автором слов и музыки к этой песне, Госака завоевал признание не только за границей, но и в Японии…

— Прочитав, что этот тип промышлял среди вашей бродячей братии, я забеспокоился и позвонил Кахо-сан на мобильный. Она, в общем-то, всё подтвердила. Кстати, наша приятельница сильно изменилась.

…Сосредоточив внимание на эстрадной карьере Кэндзиро Ёсии, Госака вложил полученные обманным путём средства в создание рекламного видеоклипа с записью песни «МАТАТАБИ», который в марте будущего года должен поступить в продажу. Обвиняемый признал свою вину, заметив при этом: «Речь идёт о талантливом исполнителе, однако ни эстрадное агентство, ни фирмы звукозаписи не рискуют вложить деньги в этот новый проект. Мне ничего не оставалось, как показать им пример»…

Газетный лист дрожал в моих руках. Но в то же время я почувствовала невероятное облегчение.

— Никакие кассеты тебе больше не понадобятся, — сказала я, выключив магнитофон и отбросив в сторону газету. — Я спою тебе в любой момент, как только ты захочешь.

«Милый Мусин, — прошептала я про себя, — вы преподнесли мне царский рождественский подарок. Спасибо вам от всего сердца!»

— Честное слово, Ринка, я страшно рад, что вы вернулись к нам в агентство «Цурукамэ».

— До сих пор не могу понять, как меня угораздило вляпаться в эту историю.

— Да, действительно. Давайте выпьем за то, что этому проходимцу не удалось вас одурачить. Я доволен, что вы вернулись, а всё прочее не имеет для меня значения. Теперь, понимаете ли, всем нам работа снова будет в радость. Ха-ха-ха.

Хирата поднял бокал, и мы чокнулись. Удивительное дело! Совсем недавно точно так же я чокалась с Госакой.

— Ничего не скажешь, уходящий год был для вас на редкость суматошным.

— О, Хирата-сан, эти самые слова я слышу каждый год.

— И всё же, несмотря на молодость, вы с честью выдержали все испытания.

Так ли это? Конечно. Жизнь и впрямь не скупится для меня на всевозможные испытания. Пользуясь тем, что Хирата настроен на сентиментальный лад, я позволила себе немного порисоваться:

— Да, действительно, в моей жизни бывало всякое. Но каждый раз, оказываясь в трудной ситуации, я говорю себе: такова воля провидения. Мы живём всего один раз, и у каждого из нас своя судьба, не похожая ни на чью другую.

— Подумать только! Такая молодая и такая мудрая.

А что? Я действительно мудрая! Держа в руке бокал с пивом и глядя на вращающуюся подставку с суси, я упивалась собственным величием. Но стоило мне осушить свой бокал, как затылок пронзила резкая боль. Видимо, я ещё не совсем оправилась после гриппа. Впрочем, нет, это наверняка боги наказали меня за гордыню. Нечего, мол, заноситься, ты сама же и навлекаешь на свою голову испытания!

— Да, вы, Ринка, молодец! И я намерен вас поощрить. — После выслушанных мною дифирамбов этого следовало ожидать. — Итак, сколько вам сейчас лет?

— Вас интересует мой настоящий возраст?

— Нет, сценический.

— Гм, дайте подумать. Вначале мне было двадцать шесть, потом стало двадцать четыре, а не так давно исполнилось двадцать два.

— Могу вас обрадовать: с сегодняшнего дня вам ровно двадцать! Поздравляю с совершеннолетием! Ха-ха-ха!

На следующий день Дайки, прихватив с собой одного из рабочих, перевёз мои пожитки с временной квартиры и водворил их на прежнее место. У меня даже не было времени привести свои вещи в порядок, а между тем уже завтра я должна была выступать с концертом в очередном оздоровительном центре.

— Где это видано, — со скорбным видом ворчал мистер Уайлд, запихивая коробки с моими туалетами в стенной шкаф, — чтобы имущество женщины состояло из одних шмоток!

— Может быть, устроим перерыв? — предложила я. — Пиво уже охладилось. Пойду позову твоего помощника.

Выглянув из окна на улицу, я увидела следующую картину: приехавший с Дайки парень стоял возле грузовика, беседуя с каким-то молодым франтом. Когда я его окликнула, он помахал мне рукой и восторженно закричал:

— Ринка-сан! Это — знаменитый артист! Он дал мне автограф!

Присмотревшись к молодому человеку, названному «знаменитым артистом», я узнала в нём… Кэндзиро. Он был весь в чёрном: чёрная шляпа, чёрные солнцезащитные очки, чёрная кожаная куртка, чёрные брюки. В таком прикиде звёзды эстрады обычно отправляются на Гавайи, — это у них такая «дорожная мода». Я невольно прыснула. Кэндзиро улыбнулся своей обворожительной кривозубой улыбкой и помахал мне снизу рукой.

— Вас приветствует знаменитый артист, — крикнул он. — Можно я сейчас зайду? А грозный хозяин дома?

Кэндзиро поднялся к нам в квартиру и в качестве тайваньского сувенира вручил мне дуриан. Дайки держался вполне миролюбиво: видимо, прозвучавшая в программе «Азиатские старты» песня «ОТОКО» произвела на него неизгладимое впечатление.

— Привет! А ты, оказывается, певец что надо. Ну, давай, присоединяйся, — сказал он и, открыв баночку пива, протянул Кэндзиро.

Тот принуждённо хихикнул и одним махом её осушил. Подопечный Дайки был на седьмом небе оттого, что стал обладателем заветного автографа. Судя по всему, он регулярно смотрел телевизор и был в курсе всех подробностей творческой биографии Кэндзиро. Треща без умолку, он сообщил нам, что его кумир выдвинут на соискание премии «Новые имена», присуждаемой кабельным радио, что диск «ОТОКО» занял сорок восьмое место в хит-параде новых песен, что в ближайшее время планируются его выступления в Нью-Йорке… Смущённо улыбнувшись, Кэндзиро сказал:

— Да, до сих пор всё у меня было тип-топ. Но кто знает, что будет теперь, когда моего учителя засунули в кутузку. Для него создание песен — всё равно что азартная игра, он только и думает, как бы сорвать банк. Ох, морока, морока!

Лучше бы Кэндзиро не касался этой темы! Я попыталась спешно перевести разговор в другое русло, но в глазах у Дайки уже сверкнули опасные огоньки.

— Кстати, я хотел тебя спросить, — начал он, — это ты познакомил Ринку с этим прохиндеем-композитором?

Все притихли, в оживлённом до сих пор разговоре возникла неловкая пауза. Дело плохо! Но Кэндзиро, ничуть не тушуясь, ответил:

— Да, я. А что?

Видя, что противник ни капельки не сробел, Дайки несколько растерялся, однако как бы между прочим уточнил:

— И ты сделал это, понимая, что она может стать жертвой обмана?

— Что?! — воскликнул Кэндзиро, вызывающе вскинув вверх подбородок. — Какой смысл её обманывать? Таких, как она, не обманывают! Обманывают людей основательных, хватких. Только с такими и можно провернуть «сделку»! Вот что я скажу вам, папаша: не знаю, давно ли вы знакомы с Ринкой, а я успел изучить её вдоль и поперёк. Да она же вся как на ладони, будто голенькая. Какому мошеннику придёт в голову её надувать? Зато существуют ловкие типы, которые не прочь воспользоваться её доверчивостью и заманить в свои сети, а потом пудрить ей мозги, дескать, мы с тобой семья. Такая вот сказочка со счастливым концом.

Внутренне напрягшись, я с ужасом ждала, чем всё кончится. Как остановить железные кулаки Дайки? Ни о чём другом я была просто не в состоянии помышлять. Но вопреки моим опасениям Дайки весело тряхнул головой и громко захохотал.

— А ведь ты попал в самую точку! Так оно и есть!! Встретив Ринку, я решил, что заарканить её проще простого. А чего, думаю, не порезвиться? Как говорят, поматросил и бросил. Кто же знал, что она перевернёт все мои планы?! Ах-ха-ха-ха!

— Х-ха… Ах-ха. Аха-ха-ха-ха! — подхватил Кэндзиро.

Ничего не понимающий паренёк-рабочий тоже рассмеялся — за компанию. В следующую минуту уже все трое хохотали, как безумные, хлопая друг друга по спине.

— Такая вот загогулина получилась. Когда я изредка наведываюсь к своим, сынишка спрашивает: «Дядя, а вы кто?» Супружница связалась с какой-то странной сектой. Одним словом, полный кавардак. Послушай, Кэндзиро, приходи встречать с нами Новый год. Что-то меня в этот раз не тянет проводить праздники со своей прежней семьёй. Ты, наверное, тоже свободен, ведь участие в конкурсе «Алое и белое» пока что тебе не грозит.

— А почему бы и нет? — слегка конфузясь, отозвался Кэндзиро. — Я остался в одиночестве: моя «мамулька» усвистала на праздники к своему благоверному. Правда, меня она тоже приглашала, но мне не больно-то улыбается глядеть на рожу её муженька. Пожалуй, поторчу у вас, кстати, можно будет заняться любовью втроём.

— А-ха-ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха-ха!

Мы вышли на улицу проводить Кэндзиро.

— Не знаю, долго ли ещё я смогу подвизаться на этом поприще, — грустно проговорил он.

Гневно сверкнув очами, Дайки тотчас же набросился на него:

— Это ещё что за фокусы? Ты рассуждаешь, как избалованный ребёнок. Я этого не потерплю!

Кэндзиро даже съёжился от неожиданности. Встав у него на пути, Дайки схватил прислонённую к дереву у дороги грязную лопату и, грозно подняв её вверх, зарычал:

— О такой непыльной работёнке, как у тебя, можно только мечтать. Имей в виду, здесь, в Токио, желающих пожить красиво хоть отбавляй. Если после всего достигнутого ты повернёшь назад, то не стоило вообще браться за это дело. Надо было с самого начала уступить дорогу другим. Ясно?! То-то же!

Кровь в нём кипела от праведного гнева, и алые отблески заката ложились на его руки, лицо, фигуру.

Двадцать девятое декабря.

Я сижу в самолёте компании ANA. В два часа дня рейсом № 65 он вылетел из аэропорта Титосэ и взял курс на Токио. Моё выступление в оздоровительном центре города Саппоро было последним в этом году. За стеклом иллюминатора стелются пушистые облака — целое сахарное королевство!

«Уже три часа? — размышляю я. — Интересно, где мы сейчас пролетаем?»

Скоро мы будем в Токио. Я медленно прокручиваю в памяти свои выступления в оздоровительном центре вплоть до вчерашнего вечера. Передо мной встаёт лицо одного старика.

— Для нас, пожилых людей, здесь настоящий рай, — сказал он мне. — Искупаешься в горячем источнике, послушаешь песни… Благодать! Вы завтра снова будете здесь выступать? Неужели мы уже больше никогда не встретимся?

Скорее всего, не встретимся. Однако я улыбнулась и ответила ему так:

— Обязательно встретимся. Правда, завтра вместо меня будет выступать другая певица.

Глаза у старика загорелись, и он сказал:

— Значит, завтра я снова смогу послушать песни?

Я остаюсь всё той же бродячей певицей, кочующей по городам и весям. Моё имя по-прежнему никому не известно. Оно задерживается в памяти слушателей всего на один день, да и то только потому, что его крупно пишут на заднике сцены. А потом все его забывают. Но меня это вполне устраивает. Потому что я — ангел, живущий в обличии Песни…

По радио объявляют: «Температура воздуха в Токио — 15 градусов. Погода безоблачная, по-весеннему ясная».

Душа всегда стремится быть чем-то наполненной. Порой вдруг замечаешь, что у неё есть корни, которыми она привязана к земле. И всё же я могу в любой момент воспарить. Потому что моя душа — крылата.

Какое это трудное, мучительное дело — набирать высоту. Теперь я точно знаю, что мы с Песней составляем единое целое. Если отдавать ей себя без остатка, надо быть готовой к множеству горестных испытаний, но я и впредь буду летать.

В пространстве, которое мои слушатели, каждый по-своему, отождествляют с раем.

И в небе своей мечты.