В играх основные и второстепенные характеристики персонажа, конечно, влияют друг на друга, но очень избирательно. Интеллект может влиять на силу магии и объем маны, сила — на урон и грузоподъемность, ловкость — на скорость атаки и шанс увернуться. Но как сила влияет на интеллект? Выносливость на ловкость? Никак.
В жизни — и здесь без всякого интерфейса понятно — иначе. Тело и личность взаимосвязаны много больше, чем аватара персонажа с игроком, управляющим ею.
Отличное восприятие может быть только при хорошем здоровье. Не куришь — смакуй и упивайся всей гаммой вкусов и запахов. Отличное зрение позволяет подмечать детали, недоступные очкарику без очков. Хорошего здоровья не может быть при низкой выносливости, и выносливость — это не цифровые очки жизни, а крепкое сердце и прокачанная кровеносная система. В здоровом теле не только здоровый дух, но и высокий интеллект, и хотя история знает немало исключений, самые большие достижения науки и культуры за людьми молодыми и здоровыми, находившимися на пике работы мозга — от 30 до 40 лет.
Сейчас интерфейс мне все это наглядно демонстрирует. Полный статус-бар самообладания отображает способность сохранять уверенность при любых обстоятельствах. При полном отсутствии сомнений в успехе в любом решении или действии индикатор уверенности показывает 100 %. Мое самообладание в желтой зоне — меня выбила из колеи явная несправедливость произошедшего.
Низкое самообладание — низкая уверенность. Ехать в ресторан? А смысл? Может, меня умышленно продинамили, не взяв с собой и уже поставив на мне крест? Со всеми преимуществами, которые дает интерфейс, с видением отношения ко мне людей, навыком познания сути и со всем своим восемнадцатибалльным интеллектом я, как какой-то хрестоматийный неудачник из тупой комедии, мокну под монотонным дождем у стен офиса, когда коллеги в сытном тепле ресторана празднуют совершенную мной продажу. Хотя, какие к черту коллеги? Ведь со всеми стажерами трудовые договора, хоть и с испытательным сроком, подписаны.
Можно, конечно, никуда не ехать, упиваясь жалостью к себе и лелея обиды. Как же, я ведь сделал, казалось, невозможное! Где мои геройские почести в виде трудового договора и места в салоне машины с директоратом?
Но нет, я не хочу себя жалеть, предполагая, что меня хотят кинуть с бонусом и работой, видеть во всех коллегах недоброжелателей, и, как обычно, сетовать на несправедливость. Хватит. Это, как сказала бы Марта, непродуктивно. Продуктивным будет отключить воображение и ехать в ресторан. Забыли обо мне? Ну, немудрено, в такой-то суматохе, да и поддали уже все. Никто со мной нянчиться ведь не обязан, приглашение озвучено, место известно, хочешь — езжай, Панфилов, не хочешь — никто не заставляет.
С ранее незнакомым мне чувством омерзения давлю в себе сомнения, подозрения и обиды. Выхожу из-под козырька в дождь, окунаюсь лицом в его струи, и, раскинув руки, наслаждаюсь моментом. Да плевать мне на чужую зависть, на неконкретность боссов, на то, что не успел ни с кем подружиться! Главное, я смог! Я поборолся и добился своего, и мне даже плевать на незасчитанный пока системой квест и возможную потерю бонуса за продажу — смог сегодня, смогу всегда!
Только в этот момент, улыбаясь дождю, воплотившему в себе весь мир — хороший и плохой, добрый и злой, уродливый и прекрасный, — я осознаю, что я не против мира, и мир не против меня. Меня переполняет уверенность, а мое самообладание вырастает до максимума.
Я жив, я здоров, я спокоен. Все будет хорошо.
Далеко не всегда я поступал правильно, зачастую выбирая собственные эгоистичные желания. Надо помочь Яне по дому? Не могу, у меня рейд. Родители зовут в гости? В другой раз, у меня рейд. Заказчик ждет выполненную работу? «Простите, заболел, все будет к понедельнику!», а сам — нет, даже не в рейд, а просто — лень. К чему это привело, видно и без глубокой аналитики.
Поэтому без колебаний, с осознанием правоты, ловлю такси и еду домой. Потому что в любой ситуации, требующей выбора, надо выбирать семью и близких.
А у меня дома Ричи весь день не выгулянный.
Рациональное зерно в этом решении есть. Пока коллеги доедут, пока рассядутся, пока сделают заказ, перебивая друг друга, пока им принесут заказ… У меня есть час точно, и здорово, что работа не очень далеко от дома, а пробок уже нет — я успеваю выгулять пса, перекинуться в сухое и добраться до ресторана.
Скулеж Ричи слышен, когда я еще поднимаюсь в лифте. Он уже не в силах терпеть — я только начинаю открывать дверь, как в образовавшуюся щель, обиженно лая, проскакивает черная молния, тычет влажным носом мне в ладонь и бежит к лифту.
— И тебе здравствуй, Ричард! Идем гулять! — отвечаю собаке и любезно жму кнопку вызова. Ричи нетерпеливо скребет лапой по створкам кабины.
В кабине лифта он чуть не ползает по стенам, но терпит. Вот с кого бы пример брать некоторым жильцам нашего дома!
Выгул не занимает много времени. Через полчаса я сижу в такси и еду в «Серебро»…
— Ну и погодка, да? — начинает разговор усатый таксист пятого уровня. — Сейчас бы дома за столом у телека посидеть, грамм сто опрокинуть, а потом борщеца со шкварками да со сметанкой навернуть, хлебушка черного с чесночком…
От нарисованной картины рот наполняется слюной. В салоне машины жарко, я зеваю, но поддерживаю беседу.
— Это да, я бы тоже не отказался. Весь день на ногах, и не ел ничего толком.
— А это ты зря, сынок, кушать надо по расписанию! Ты, небось, и в армии не служил, что о таких простых вещах понятия не имеешь? — он начинает немного злиться, вижу по индикатору. — Откосил, небось? Сейчас все косят, а долг Родине отдать — ищи ветра в поле!
Таксист внимательно смотрит на меня в зеркало заднего вида, ожидая ответа на свой вопрос о моей службе в армии. В армии я не служил, но его снисходительно-покровительственный обвиняющий тон мне не нравится.
Прикрываю глаза, не желая с ним общаться…
От ответа на неудобный вопрос меня спасает чей-то звонок. Водитель убавляет громкость радио — то ли из соображений тактичности, то ли, чтобы не пропустить, о чем буду говорить.
— Алло, Филипп, это ты? — узнаю голос Павла.
— Да, Павел Андреевич, слушаю.
— Ты далеко?
— Еду, скоро буду.
— А, ну так даже лучше. Короче, шеф просил передать, что мы не нуждаемся в твоих услугах, и ты можешь не приезжать. Удачи!
Удачи? Да они охренели!
— Паша, погоди! — я еле скрываю бешенство.
— Чего еще, Филя? — он передразнивает мой тон и смеется, после чего резко серьезнеет. — У меня нет времени с тобой лясы точить, нам горячее уже принесли.
— Да просто скажи, как мужик мужику, почему? Я ожидал чего угодно, вплоть до кидалова с бонусом, но чтобы так — вы в своем уме? Я за полдня принес вам контракт, который ранее вам мог только сниться — я что, плохой продажник?
Павел молчит. Я слышу, как он встает из-за стола и отходит от веселого шума застолья.
— Я не знаю, какой ты продажник! Сегодня тебе повезло, ты сам говорил, что встретил Виницкого случайно. Собственно, саму продажу сделали мы с шефом: договорились и подписали договор. В чем было твое участие? В молчаливом присутствии?
— Да ни хрена бы вы не продали, если бы я не убедил владельца!
— Да откуда нам знать, встречался ты с ним или нет? Может ты просто нашел визитку Германа? Короче, все, мне пора.
Связь обрывается. Сижу, уткнувшись взглядом в телефон, и он снова звонит. Это мама. Откашливаюсь, чтобы придать голосу невозмутимость.
— Мама, привет!
— Филипп, ты где? — мамин голос взволнован и напряжен.
— Еду по работе…
— Кира умерла!.. — Мама перебивает, не дослушав, и начинает рыдать. — Сынок! Кирочку убили!
— Мам…
Я оглушен. У меня разрывается сердце и отнимается речь. Рыдания матери сотрясают трубку. Слышу глухой голос отца:
— Филипп, приезжай в третью городскую. Мы здесь.
Слышу, как отец успокаивает мать, забыв отключиться. Я слушаю мамин плач и неловкие утешения папы, и мне хочется выть.
— Шеф, мне надо в больницу, сестра умерла.
— Соболезную, — отвечает таксист.
Он везет меня какими-то окольными путями — через какие-то дворы, маленькие улочки. Я закрываю глаза, чтобы прочувствовать горе, остаться с ним один на один. Через какое-то время понимаю, что он не уточнил, в какую больницу мне нужно, а потом чувствую слабый укол в шею и отключаюсь…
Очнувшись, понимаю, что не могу ничем пошевелить. Сквозь полуоткрытые глаза где-то вдали вижу ярко освещенный потолок. Верхний край поля зрения забит иконками дебафов — интоксикация, паралич, обезвоженность, голод, бессилие, подавление силы воли. Слышу чей-то глухой безэмоциональный голос:
— Объект пришел в себя.
Силюсь посмотреть, но ничего не чувствую. Пытаюсь спросить, где я, но язык прилип к нёбу.
— Илинди, сними с него дот, — говорит чей-то знакомый голос.
Меня обволакивает туманная серебристая дымка, всем телом чувствую прикосновение чего-то невесомого, что на мгновение резко впитывается в меня и тут же выделяется из всех моих пор, уже окрашенное в красно-черное. Меня выворачивает, и хорошо, что я снова владею телом — перегибаюсь через бортик ложа и выполаскиваю на пол какую-то слизь.
— Дай ему воды, — говорит тот же голос.
В поле зрения появляется фляжка с открученной головой.
— Пей.
Алчно пью, даже не сполоснув рот — каждая пролившаяся капля кажется чудовищным расточительством.
— Оклемался?
— Еще воды.
— Сотвори еще одну, Илинди.
Мне протягивают еще одну флягу. Напившись, чувствую облегчение.
Фокусирую взгляд — зрение пока недостаточно острое, я вижу какие-то размытые силуэты — человеческие и… нечеловеческий, ростом под три метра. Идентификация не срабатывает.
— Не старайся, бесполезно, у тебя восприятие сейчас под дебафом. И «Познание сути» невысокого уровня для работы со старшими расами.
— Я хочу сесть.
— Садись.
Осторожно, преодолевая боль в мышцах, сажусь и вижу Виницкого. С ним рядом, видимо, та самая Илинди — высокая девушка в голубом вечернем платье. Ее платиновые волосы ниже плеч. Виницкий, на полголовы ниже спутницы, в иссиня-черном бронекостюме. Его броня напоминает мне высокоуровневый сет доспехов разбойника из Игры. Из-под его наплечников клубится черный дым.
Мы находимся в большом просторном хорошо освещенном помещении. Я не вижу источники света — свет стелется повсюду, не создавая теней, он насыщенный, но не слепит глаза.
Нечеловек внимательно смотрит мне в глаза, считывая информацию. Чувствую, как что-то копошится в моей голове, перебирая пласты памяти. Быстро отвожу взгляд, и вторжение в мой разум прекращается.
— Николай Сергеевич? Виницкий?
— Он самый, Филипп. Прости за грубое вмешательство в твою жизнь, за дебафы — это требование старших рас при выеме любого кандидата.
— Выеме? Старших рас? Кандидата? Сколько я здесь? Где я?
— Ты получишь ответы на все вопросы, Фил…
— У меня сестра погибла! — я вскакиваю. — Мне надо к ней!
— Мы знаем и соболезнуем твоей утрате. Илинди, накинь на него умиротворение.
Меня снова обволакивает, на этот раз изумрудная дымка. Чувствую себя прекрасно. Беспокойство, тревога, паника — все исчезает.
— Филипп, — говорит Виницкий, убедившись, что я уже никуда не рвусь и спокойно сижу. — Хочу познакомить тебя с Хфором. Он представляет цивилизацию ваалфоров — таково их самоназвание в нашей речевой транскрипции. Ваалфоры — одна из трех влиятельнейших рас в Галактике.
Перевожу взгляд на Хфора. Срезанное восприятие не дает разглядеть инопланетное существо в деталях, но мне хватает и того, что я вижу — массивное гуманоидное тело, упакованное в бесшовный облегающий скафандр или броню с мерцающим энергетическим (?) полем. Две ноги, две руки, покрытая шлемом голова. А еще копыта и хвост. Демон во плоти.
— Приветствую, человек! — в голове звучит голос Хфора.
— Здравствуйте, Хфор. Рад знакомству, — отвечаю я и слышу сдержанный смешок Илинди.
Виницкий улыбается.
— Ладно, продолжим. Филипп, вы можете не обращать внимания на Хфора, он будет только наблюдать. Наша беседа — необходимый этап проверки тебя, как кандидата.
— Кандидата на что? Куда?
— Позволь, я начну сначала. Три старейшие расы Галактики составляют Дро-Раг — Совет старших, придерживающийся принципов блага Сообщества разумных рас. Совет старших не вмешивается в развитие младших, но постоянно наблюдает за ними с момента, как обнаруживает во вселенском инфополе первые сигналы новых разумных. Как только младшая раса самостоятельно выходит во вселенское инфополе, Совет устанавливает с ней контакт.
— А мы уже вышли в это инфополе? — удивляюсь я. — Что-то в новостях об этом не говорили.
— Человечество обнаружит и начнет активно взаимодействовать с вселенским инфополем в конце этого века.
— Как?
— Что как? Как обнаружит?
— Нет! Каким образом все это касается меня, если этого еще не произошло?
— Илинди, обнови умиротворение… И сотвори попить. Спасибо.
Виницкий делает несколько глотков из фляжки, сотворенной девушкой, и продолжает.
— Филипп, я отвечу на твой вопрос, но прояви терпение. Итак, человечество открыло, прости, откроет вселенское инфополе. Люди смогут, используя интерфейс дополненной реальности, мгновенно получать информацию о чем угодно. Абсолютное знание сделает людей всемогущими в рамках Солнечной системы: начнется колонизация и терраформирование планет, крупных астероидов системы, между ними откроются телепорты. Люди вступят в наибольший расцвет в своей истории. Но, подключившись к вселенскому инфополю, человечество обнаружит себя для других цивилизаций. Мы не одни во вселенной — это знание шокирует и напугает человечество: ведь наша цивилизация самая молодая и неразвитая. В случае агрессии мы будем беззащитны против невообразимых инопланетных технологий. Но никакой агрессии не произойдет. Мы получим приветственное сообщение от Сообщества разумных рас и предложение пройти стандартную диагностику, которое определит роль человечества в иерархии разумных Галактики.
— Не просто роль, — снова слышу мысленную передачу Хфора. — Но возможность. Диагностика человечества определит саму возможность интеграции вашей расы в Сообщество.
— Да, Филипп, так и есть. И если мы не пройдем испытание…
— Мы обнулим вашу расу, — звучит это именно так, но картинка в голове показывает другое.
Пустые, постепенно разрушающиеся города, через тысячелетия слившиеся с природой, новая эволюция, меняющийся ландшат, природные катаклизмы, движущиеся континенты, новые моря, горы, животные и новый разумный вид на планете. Мыслепередача намного эффективней в плане коммуникаций. Четыре слова и пронесшиеся в миг перед глазами сотни тысяч лет возможной истории Земли без людей.
— Продолжайте, — севшим голосом прошу Виницкого.
— Нам надо будет предоставить около двадцати тысяч наиболее достойных представителей человечества для участия в испытании…
— Двадцать тысяч семьсот тридцать шесть человек, — уточняет Хфор.
— …И этих кандидатов мы отберем сами, из числа тех, что пройдут предварительный этап.
— И на каком этапе сейчас я? — Я больше не могу удивляться. Происходящее настолько нереально, что вопросы задаю машинально, просто поддерживая разговор. — И почему я?
— На предварительном. Кандидатов для него отбирал Совет.
— Хфор? — я обращаюсь к ваалфору.
— В испытании не могут принять участие пассионарии — выдающиеся экземпляры расы. У Сообщества был печальный опыт допуска к диагностике лучших представителей расы-кандидата. Произошла переоценка расы, и дальнейшее развитие событий показало, что это в корне неверный подход. Основная масса представителей любого вида не способна на то, что могут ярчайшие образцы расы.
— Для предварительного этапа совет отобрал кандидатов по своему разумению — обычных, ничем не примечательных людей без каких-либо достижений, — резюмирует Виницкий. — В том числе из нашего времени. Дальше шерстить в прошлое они не пошли — человеческий разум до создания интернета не был готов к адаптации к интерфейсу дополненной реальности. Велик риск отторжения и нарушения психики.
— Но как они это сделали? Из будущего?
Мне мысленно отвечает Хфор:
— Операции с временными потоками — важное достижение Совета.
Виницкий, не услышав этого, отвечает сам.
— Филипп, это пока вне нашего понимания и познания сути. Тем более, я такой же кандидат, как ты, за тем исключением, что уже вышел в следующий раунд.
— Так вы тоже… — понимающе шепчу я.
То-то взлет Виницкого показался мне таким стремительным, когда я изучал его биографию. Обычный инженер, потерявший работу в девяностые, развод, затишье и внезапный взлет!
— Я уложился в год, — он подтверждает мои мысли.
— Как это сделать? И что будет, если я не пройду испытание?
— Здесь мне тебя нечем порадовать. Вернешься в свою серую никчемную жизнь без интерфейса. Память о нем, естественно, сотрут.
— Хотя бы не аннигилируют… И в чем заключается отбор?
— Тебе надо…
— Достаточно! — раздается властный шелестящий голос Хфора.
Мы с Виницким удивленно смотрим на нечеловека.
— У меня достаточно данных, — говорит он магнату и обращается ко мне. — Человек, ты можешь идти.
— Куда? — я оглядываюсь и не вижу никаких выходов.
Илинди указывает мне в сторону дальней стены за моей спиной.
— Смелее, человек, — говорит она.
Я осторожно встаю с ложа. Мне хочется разглядеть девушку поближе. Делаю шаг вперед, другой, но вдруг натыкаюсь на невидимую преграду.
Она назвала меня человеком, значит ли это, что она — тоже нечеловек?
Сужаю глаза, чтобы разглядеть в ее облике хоть что-то нечеловеческое и ахаю. Ее большие радужные глаза смотрят с легким презрением, а сквозь копну сияющих волос пробиваются кончики ушей.
— Филипп, лучше иди. Илинди легко вывести из себя.
И я иду. Эффект умиротворения уже спал, и мне хочется поскорее выбраться отсюда и ехать к родителям. Меня снова наполняет горечь потери Киры.
Когда я подхожу к стене, которая больше похожа на чешуйчатый бок крокодила-альбиноса, в ней раскрывается проем, за которым я вижу плавно изгибающийся в сторону узкий коридор.
Стоит мне переступить порог, как проход закрывается, меня плавно подталкивает, и мне ничего не остается, кроме как идти вперед.
Прохожу по причудливо меняющему направление туннелю метров сто, когда замечаю впереди какое-то движение. Сливаясь с полом и стенами, в мою сторону быстро ползет какая-то полупрозрачная масса. Идентифицирую и вижу красный текст:
Кислотный студень
7 уровень.
Студень высотой мне по пояс и занимает всю ширину прохода, мне его не обойти. Перепрыгнуть тоже вряд ли удастся — надо было качать ловкость.
И он опасен.
Делаю несколько шагов назад, рыщу взглядом — ищу хоть что-то, что может сойти в качестве оружия — пусто. Отрывая пуговицы, снимаю рубашку, обматываю ею кулак. Жду приближения твари.
Она не заставляет себя ждать. Подобравшись, она каким-то образом делает прыжок в мою сторону. Изо всех сил я, закрыв глаза, бью тварь обмотанным кулаком.
Вы нанесли урон кислотному студню: 1 (удар кулаком).
Шкала здоровья твари даже не шелохнулась. А вот мое резко поползло вниз — студень поглотил меня всей своей массой, и все, что я дальше чувствую — адская непереносимая боль разъедающей меня заживо кислоты.
Я кричу, но тут же давлюсь залившейся в глотку желеобразной кислотой.
Задыхаюсь, грудь раздирает изнутри, и мой болевой порог многократно превышен. Я теряю сознание…
…но окончательно не умираю. Сквозь забытье слышу чьи-то голоса вокруг:
— …разве стал убегать, Хфор?
— Чем? Голыми руками?
— …эффект неожиданности!
— …объекта свидетельствует о низком…
— Деинсталляция интерфейса Augmented Reality произведена успешно!
— …Приехали!
Меня кто-то пихает в плечо. Открываю глаза.
— Приехали, говорю, сынок! Просыпайся! — я в машине, и меня трясет, ухватив за ворот рубашки, усатый таксист.
— Куда приехали? — у меня полная дезориентация в пространстве и времени. — Где я?
— В Караганде! — рычит водитель. — Тебе «Серебро» нужно было? Вот оно, твое «Серебро»!
— Серебро… — я смотрю в окно и вижу ресторан. — Сколько с меня?
— Восемь сотен.
Расплачиваюсь и, с трудом двигая онемевшим телом, вылезаю из машины. Такси резко трогается и уезжает.
Дождь уже закончился. Я смотрю под ноги и понимаю, что стою в луже. Выхожу из нее и ощущаю вибрацию в кармане брюк. Вытаскиваю телефон — номер мне не знаком.
— Да!
— Ты где потерялся, пропаданец? — голос Павла весел и бодр. — Шеф тебя требует, уже весь ресторан на уши подняли, еле твой номер нашли — хорошо у Дарьи был записан!
— Шеф? Вы же сказали не приезжать…
— Что? Кто сказал? Я?
Слышу, как он, прикрыв ладонью трубку, орет в сторону: «Вы что, черти, охренели? Кто сказал Панфилову не приезжать сюда?».
— Короче, Филипп, ты далеко? Сможешь подъехать?
Я смотрю на горящую вывеску «Серебра», на шумную гомонящую толпу на летней веранде ресторана… В голове вертится какая-то важная мысль.
— Недалеко, — отвечаю, помолчав. — Скоро буду.
— Понял, ждем, — Павел заканчивает разговор.
С замершим сердцем звоню Кире. Слышу долгие протяжные гудки, покрываюсь потом, получаю системный алерт о недопустимой частоте сердечных сокращений, и, когда уже успеваю оплакать сестру, слышу ее бодрый обеспокоенный голос:
— Филя! Ты чего так поздно звонишь? Все нормально?
— Все прекрасно, сестричка, — я облегченно улыбаюсь и выдыхаю. — Соскучился. Как ты?