«А был ли мальчик? Может, никакого мальчика-то и не было?» Майор Н.Н. Николаев не раз задавался этим вопросом Максима Горького применительно к самому себе.

То есть даже, пожалуй, уже и не к себе, а к тому далекому мальчику, который, если он в самом деле когда-то и был, носил совсем другие имя и фамилию. Эти имя и фамилию если он и мог вспомнить, то лишь приложив немалые усилия. Забыть их было велено прочно и навсегда еще в далеком 1922 году, когда его под именем Синь Дзю забрасывали в Китай. Тогда даже гипнотизер из Главного разведуправления ВЧК над ним поработал: забудь, забудь, забудь. Но он, пожалуй, все же смог бы вспомнить, если бы постарался и если бы в том была нужда. Да только – зачем? Был, не был – какая теперь, в сущности, разница? Надо ли вспоминать?

Но, по законам природы, он, конечно, был, ведь из какого-то же, в конце концов, мальчика потом вылупился, как гусеница из личинки, тот восторженный юноша, который вспоминался уже легче.

Тот юноша сразу же влюбился в российскую революцию и бредил революцией в мировом масштабе; именно такие юноши тогда и нужны были разведуправлению. Уже в 1919 году произошла его встреча с товарищем Петерсом, который и предложил тому юноше раздувать мировой пожар вместе.

Согласился ли юноша? Да он был просто счастлив! Так гусеница превратилась в бабочку.

Помнит ли бабочка о своей жизни в виде гусеницы? Интересный вопрос!..

Первым наименованием этой бабочки стало китайское имя Синь Дзю. Потом она сменит много всяческих имен, пока не обретет нынешнее – Н.Н. Николаев (почему-то именно так, «Н.Н. Николаевым», даже в мыслях теперь называл себя майор).

Стать китайцем? Пожалуйста! В чертах юноши было что-то монголоидное, да еще профессор-хирург постарался: увеличил косину глаз и желваки на скулах – и чем вам не китаец Синь Дзю, родом из северных провинций, владелец обувной лавки в Харбине?

А что осталось в облике новоиспеченного китайца от того юноши? Да почти ничего, кроме разве белых зубов и зорких карих глаз.

Ну да все зубы ему выбили во время допросов в японской контрразведке. Впрочем, у нынешнего Н.Н. Николаева зубы тоже были белые, ровные – но только такие же, как сам Н.Н. Николаев, искусственные.

А от тех двух глаз остался только один – другой потерял в Сигуранце, куда его, румынского гражданина по фамилии Петреску (еще несколько взмахов хирургическим скальпелем – и чем уже не румын?), – куда этого самого Антонио Петреску, мелкого предпринимателя, забрали по подозрению в шпионаже. Вот один глаз после этого и вытек.

Мало кто знал, что на месте правого глаза у майора Н.Н. Николаева – искусно, за большие деньги сделанный для него в Париже протез. То есть не для Н.Н. Николаева, конечно, и не для Антонио Петреску, а для журналиста парижской «Le Figaro» Эжена Деню.

Вот этот самый Эжен Деню после некоторых событий и стал в конце концов материалом для изготовления из него майора Н.Н. Николаева. Потому что злосчастный Эжен Деню где-то прокололся и был заподозрен в связях с Коминтерном. Его адвокатам удалось доказать, что все это пустые наветы, но дело получило широкую огласку, фотографии Эжена тогда, в 1936 году, появились во многих газетах, не только французских, и в Центре решили, что больше данной бабочке ни по каким заграницам порхать нельзя, пускай отныне работает в Москве. Даже предложили самому выбирать, в каком отделе ему, новоиспеченному Н.Н. Николаеву, теперь работать.

К счастью, он не захотел больше работать по части разведки, а предпочел контрразведку. К счастью – потому что вскоре тех, кто был связан с разведкой, здесь, в Москве, начали методично отстреливать. Были расстреляны и Петерс, и Артузов, и Карахан, и многие, кто рангом пониже. Не обошла участь сия даже многих нелегалов, которых Н.Н. Николаев лично знал: их под каким-либо предлогом вызывали в Москву и здесь ставили к стенке. Из знакомых ему разведчиков, кажется, один только Рамзай и уцелел, да и то лишь потому, что по вызову, на что-то сославшись, не прибыл в Москву.

Творилось нечто необъяснимое: ведь во всех странах мира берегут свою разведку как зеницу ока, а тут… Он, Н.Н. Николаев, как и тот ушедший в небытие пылкий юноша, по-прежнему горячо любил страну Великой революции, но понимал, что в ней творится что-то не то. Он искал для себя какие-то объяснения, и иногда казалось, что находил. Например, такое: разведка была тесно связана с Коминтерном, вот после расстрела Зиновьева взялись и за нее.

Но тогда возникал вопрос: ну а Зиновьева (которого, к слову, Н.Н. Николаев терпеть не мог за крикливость и барские замашки), – его-то за что? Его показаниям на суде Николаев не верил, ибо хорошо знал, как такие показания здесь, на Лубянке, подчас добываются.

Хотел, понимаете, Ленина убить, убийство Кирова самолично готовил… Чушь!

И других, того же ранга, что и Зиновьев, – их-то за что?

Ну, допустим, за всем этим стояла высшая политика, с которой разведчик должен просто смиряться и принимать как объективную данность, не его это уровень; но простых людей, да еще в таком количестве, их-то – почему? Н.Н. Николаев дал для себя такое объяснение: во многом все потому, что в «органы» пробралось много всякого дерьма, наподобие работающего этажом ниже майора Чужака, или убиенного недавно старшего майора Буциса, или даже недомерка Ежова с его «незаконченным низшим»; вот это дерьмо и обстряпывает свои дерьмовые делишки, чтобы выслужиться да еще и помародерствовать при этом. Вообще, когда он попал сюда, в НКВД, воняло тут уже не приведи боже! Когда он, то есть Антонио Петреску, бежал из румынской тюрьмы – а для этого пришлось пробираться через выгребную яму, – даже в тот момент, кажется, воняло не так погано, как тут.

И если высшая политика не его уровень, то убрать дерьмо – уровень вполне подходящий для любого, кто не привык жить среди фекалий. Майор Н.Н. Николаев и не привык, и не желал.

И тогда он, используя свой опыт старого разведчика, начал втихаря собирать материалы на всех мародеров, так уютно пригревшихся здесь. Боже, сколько всего набралось! Даже для притерпевшегося к любому дерьму ассенизатора этого было бы многовато.

Взять, к примеру, Буциса и Ведренку. Мало того, что мародеры, занимавшиеся самым банальным грабежом, так оба еще, как оказалось, и извращенцы. А вот майор Чужак – тот просто мародер, но зато какого размаха!.. А другие-то, другие фигуранты!.. В общем, вляпался майор Н.Н. Николаев в целую кучу этого самого.

Теперь надо было решать, что со всем этим делать. Publier? Ха-ха! Чай, не в Париже живем! Здесь и слов-то подобных не существует.

Положить папку с их делами на стол к Ежову?

Такая же глупость. План по посадкам они все выполняют, даже с лихвой, поэтому все их прочие художества наркома лишь позабавят слегка. Вот если бы в каком-нибудь троцкизме были замешаны… Увы, тут они как младенцы чисты.

Существовал еще один вариант, казавшийся самым выполнимым: попросту отстрелять втихую всех этих сволочей. А что? Он бы запросто сумел, дело для него знакомое, в Бухаресте вон генерала одного пристрелил. Правда, то было по заданию Центра, а тут придется действовать по собственному произволу; ну да какая разница: пуля – она не ведает, по чьему приказу летит.

На их место придут другие, такие же…

Что ж, можно потом – и тех.

Не слишком ли много их для него одного?..

А почему, собственно, для одного? Вон, и П.П. Петров, и А.А. Александров – он это знал – думают о тех мародерах примерно так же, как он, и доверял он им полностью; почему бы и не поделиться с ними мишенями?.. А что, эти, пожалуй, и согласятся.

Все равно мало? Наверняка найдутся в этих стенах и другие, подумывающие о том же. Отыскать их – вполне решаемая задача для разведчика.

Были тут, правда, и свои минусы. Если чекистов станут отстреливать, как зайцев, то НКВД начнет хватать тысячи невинных людей уже по этому делу, и в их смерти будет виноват уж точно он, майор Николаев Н.Н. Из-за сотни мерзавцев погибнут тысячи невиновных, и всё из-за него. Чем он тогда лучше Чужака какого-нибудь?..

В тот день, когда майор прочитал в сводке о том, как высокохудожественно были убиты Буцис и Ведренко, он подумал: «Молодцы ребята! Значит, кто-то решился раньше меня».

А до Буциса и Ведренки были Капралов и Цыганков, тоже весьма замысловато убитые, но тогда он, Н.Н. Николаев, решил, что это какой-то случайный, одноразовый эпизод.

Нет – оказалось, не эпизод! Безусловно, тут действовала хорошо подготовленная группа. Еще тогда он подумал, что неплохо бы самому влиться в нее.

Найти эту группу?.. Что ж, при его навыках задача вполне посильная…

И вот теперь копия письма этого самого Призрака к наркому Ежову лежала у него на столе.

Как добыл?

О, и не такое когда-то, поди, добывали!..

Значит, Тайный Суд существует, в этом Н.Н. Николаев теперь уже нисколько не сомневался.

Самому войти в него? Но в этот Суд, насколько он откуда-то знал, можно попасть лишь по праву происхождения. Увы, у Н.Н. Николаева, вообще почти уже не помнящего о своем происхождении, такого права не было.

Да и зачем ему туда? Ребята и так покамест делают то, что надо. Не мешать им – и все дела. Ну и оберегать их, конечно, от своего же ведомства.

Но сперва, ясное дело, надо узнать, кто нынче в этом Тайном Суде состоит. И тут у него, кажется, были кое-какие зацепки, благодаря особому свойству его памяти: она умела вдруг из кучи всякого накопившегося хлама выуживать лишь то, что относится к интересующему его вопросу, а уж он, Н.Н. Николаев, в свою очередь, умел составить из этих звеньев необходимую цепь.

…миссис Сазерленд…

…фиктивный брак с британским заводчиком…

…встречалась с неким истопником Васильцевым…

…Васильцеву почему-то вдруг вернули паспорт, который перед тем уже отобрали…

…больше не ходит в свою кочегарку, хотя и числится…

…с некоторых пор живет безбедно, хотя зарплаты больше не получает…

…лежа в больнице, бормотал в бреду: «палка», «камень» и что-то еще…

Да, кое-что, кажется, складывалось!

Он придвинул к себе телефонный аппарат, набрал двузначный номер и сказал в трубку:

– Наблюдение с миссис Сазерленд снять. И еще: добыть все, что касается истопника Васильцева Юрия Андреевича. Срочно. И мне на стол.

А положив трубку, вдруг произнес вслух:

– Митенька…

Да, именно так звали того мальчика – если он, мальчик, конечно, был.

А может, мальчика-то и не было?..