Американские средства массовой информации не раз цитировали слова Бориса Николаевича о его повороте на 180 градусов во мнении о США и американцах.
Эти слова Ельцин произнес в первые дни пребывания в Штатах в одном из интервью. «Всю мою жизнь, — сказал он, — я представлял себе Америку по нашим учебникам истории. Теперь, за полтора дня пребывания здесь, мое представление о США изменилось на 180 градусов. Похоже, что капитализм не находится на последней стадии загнивания, как нас учили… Наоборот, похоже, капитализм процветает. То, что вы называете трущобами, у нас было бы вполне нормальным жилищем».
Второй день неофициального визита начался в восемь утра с интервью телекомпании Си-би-эс, ее программе «Лицом к стране». Число зрителей — 1,5 миллиона человек. Ельцин тогда заявил, что у него не две правды, ибо правда одна и он ее придерживался в СССР и будет придерживаться здесь, в США. Было много вопросов, связанных с отношениями Ельцина с Горбачевым. Потом все эти вопросы превратятся в дежурные и будут с небольшими вариациями возникать всюду, где бы мы ни находились.
После интервью с Грегори Гуровым нас принял известный миллионер Боб Шварц. Собрались у него дома, в фешенебельном здании, окна которого выходят в Национальный парк. Меня поразили «холодные» мраморные полы, такие же подоконники, и никаких перегородок — лишь колонны разделяли огромный холл, где проходила встреча. Завтрак состоялся в десять утра, после чего, по инициативе Боба Шварца, на машинах мы отправились на вертолетную площадку. Погода стояла исключительная и потому, наверное, сам Нью-Йорк и статуя Свободы произвели на нас неизгладимое впечатление. Это была фантастическая фигура на фоне бирюзовой лагуны, и ее («Свободы») позолоченный факел на солнце казался ослепительно огненным. Лучший символ свободы просто трудно представить! Мы пролетели над статуей один раз, затем, сделав широкий разворот, снова облетели ее. Именно тогда Ельцин шутливо заметил, что после облета статуи Свободы он почувствовал себя в два раза свободнее.
Более часа находились мы над Нью-Йорком, любовались его огромными зданиями из стекла. В солнечную погоду они становятся золотисто-голубыми, а в пасмурную — отливают темно-синим мрамором. Побывав на тридцатом этаже такого гигантского многоэтажника, я пытался понять, к чему же крепятся стеклянные конструкции…
Затем мы посетили «Метрополитен музей», где Ельцин довольно живо делился своими впечатлениями. Он свободно называл имена художников и картины, говорил что-то об освещении и Третьяковской галерее.
После прогулки по Национальному парку в доме Боба Шварца состоялась представительная пресс-конференция, на которой, в частности, присутствовали корреспонденты «Вашингтон пост», «Нью-Йорк тайме», «Национального общественного радиовещания», «Ассошиэйтед пресс». И тогда я лишний раз убедился, что такие пресс-конференции — родная стихия Бориса Николаевича. Он легко и, я бы сказал, с удовольствием отвечал на все вопросы, которые на этот раз имели гораздо более широкий тематический спектр. Например, зная, что он является председателем Комитета по делам архитектуры и строительства Верховного Совета СССР, журналисты довольно подробно расспрашивали его об этой отрасли. Многое из той пресс-конференции сейчас кажется как бы выпавшим из времени. Например, когда он говорил о консерваторах, на поддержку которых рассчитывал Горбачев, то называл в числе прочих бывшего главу КГБ Виктора Чебрикова, секретаря ЦК КПСС Егора Лигачева, секретаря МГК партии Льва Зайкова, первого секретаря ЦК КП Украины Владимира Щербицкого. Сейчас, после провала попытки государственного переворота, мы знаем, что те старые консерваторы были почти ручные, «плюшевые мишки», которых можно было потрепать за ушко. Тогда, разумеется, никто не мог даже предположить, что очень скоро им на смену придут генералы, которые вызовут в Москву танковые дивизии с большей легкостью, чем это требуется для вызова «неотложки».
Но в чем-то Ельцин был пророком. Когда корреспондент газеты «Вашингтон пост» спросил: «Кто среди членов Политбюро работает удовлетворительно?» — Ельцин, улыбаясь, ответил: «Вы задаете мне вопрос, на который невозможно ответить». Но тут же добавил, что вполне доверяет Александру Яковлеву, либерально настроенному секретарю ЦК по иностранным делам и, по-видимому, самому доверенному лицу Горбачева.
После разговора с журналистами Ельцин встретился с председателем Комитета по внешним сношениям Сената США Клейборном Пэллом. Я не был на той встрече и потому не знаю, о чем тогда шла речь. И вечером, опять же в доме Боба Шварца, был устроен ужин в честь Ельцина. Я впервые присутствовал на такой трапезе. Было накрыто несколько столов. Я сидел за тем, где находились люди моего ранга: помощники, советники, консультанты. Борис Николаевич находился в одной компании с Бобом Шварцем, Пэллом, Дэвидом Экманом из еженедельника «Тайм».
Меня поразило многообразие блюд, в которых превалировали овощи и фрукты, множество холодных и горячих закусок. Была, разумеется, рыба, большие куски мяса, и непременно с кровью, какое-то блюдо, напоминавшее наши пельмени, какие-то неведомые деликатесы. Все разложено по блюдам, и тебе остается только протянуть руку и взять то, что пожелаешь. Никто нас не обслуживал, напитки находились на импровизированной стойке, хочешь — встань и возьми то, что душе угодно. Царила совершенно непринужденная обстановка, никаких условностей и церемоний. Свобода предпочтений…
Я поглядывал на своего шефа и понимал, что поужинать ему не удастся. С одной стороны от него сидел Шварц, с другой — Пэлл, и оба наперегонки задавали ему вопросы. И он, естественно, на них отвечал. Вопросы сыпались и от других участников застолья.
Я знаю, что такое разговоры, и у себя на работе за день столько наговоришься — по телефону и с посетителями, что к вечеру уматываешься до чертиков. Здесь же, в США, не было ни одной минуты отдыха (за исключением, разумеется, сна) — бесконечные контакты с людьми, требующие колоссального напряжения.
В гостиницу мы возвратились после одиннадцати вечера.
А назавтра был понедельник — рабочая неделя. Для нас она начиналась в 7.15 — с интервью Ельцина в телепередаче «Доброе утро, Америка!». Программа транслируется в 84 страны мира и ее смотрят 50 миллионов человек. И когда мы составляли план поездки, я категорически был против столь ранних мероприятий. Надо было учитывать «специфику» сна Ельцина. Первые часы он спит глубоким сном, затем пробуждается, и начинается двухчасовое бодрствование, кстати, очень для него продуктивное. Мозг в эти часы работает особенно интенсивно, без помех. И когда он потом, перед самым утром, снова засыпает, то разбудить его можно только из пушки. А в тот вечер было столько впечатлений, и мы с ним проговорили далеко за полночь…
Невыносимо тяжело было встать, но ведь нас ждала любимая программа американцев. Правда, на телестудию мы явились тютелька в тютельку, и только уселись за столик, как были включены мониторы…
.. Великая Америка, едва открыв глаза после сна, сразу начинает трудиться. Оттого она и такая богатая, и красивая.
В 8.00 на метро мы отправились в финансовый район Уолл-стрит. Меня очень разочаровала «подземная Америка». Нью-йоркское метро заметно проигрывает московскому. Наша подземка — это роскошные «дворцы» и почти абсолютная чистота. Сабвей же Нью-Йорка — это бесприютность при колоссальной концентрации народа. Мусор в огромном количестве и разнообразнейшем ассортименте. После элегантного дома Шварца, роскоши нашего отеля и лимузинов, в которых мы разъезжали, метро показалось жуткой дырой. И когда мы поднялись наверх, в районе фондовой биржи (на Уолл-стрит), все вздохнули с облегчением.
А биржа — потрясла. И потрясла кажущейся хаотичностью, людским муравейником, хотя более организованного «муравейника» трудно себе представить. Вдоль стен, поверху, бежала светящаяся строка с биржевой информацией, но, когда в здание вошел Ельцин, эта строка мгновенно «перестроилась» и появился другой текст: «Сегодня у нас в гостях Ельцин». И все, кто был в этом огромном зале, зааплодировали.
Пожалуй, кульминацией дня стали обед и лекция в Совете по внешним сношениям. Нас предупреждали, что от этой встречи с деловой элитой Нью-Йорка во многом будет зависеть встреча Бориса Николаевича с Президентом Бушем.
Встречал сам Дэвид Рокфеллер, и на лифте вместе с Ельциным они поднялись наверх, а я с редактором журнала «Тайм» остался внизу. Тут же стояли накрытые столики, очень аппетитно сервированные, но на сей раз без крепких напитков.
Лекция должна была состояться на втором этаже, в небольшом старинном зале, рассчитанном на 150 человек. Но публики, пожелавшей встретиться с советским лидером, собралось гораздо больше. Поэтому и в фойе, и в библиотеке, находящейся напротив зала, расставили дополнительные стулья, которые мгновенно были заполнены. Все двери — настежь, чтобы отовсюду было слышно, что происходит в зале. Со мной рядом сидел какой-то пожилой господин, который признался, что за все его 60-летнее посещение этого клуба, он никогда не видел такого многочисленного собрания.
Дэвид Рокфеллер представил Ельцина как оппозиционера Горбачева, что, однако, не помешало присутствующим зааплодировать. Мой шеф был настроен по-боевому. Для него чем больше народу и чем острее вопросы, тем увереннее себя чувствует. Был один вопрос, что называется, в лоб: почему, дескать, вы выступаете против Горбачева и тем самым вносите раскол в стране? Он ответил: «Это здесь, в США, так нежно относятся к Горбачеву, а у нас о нем существуют разные мнения». И Ельцин стал объяснять прописные для нас истины. Что перестройка началась без стратегии и что начинать ее надо было с перестройки самой парти-и. У нас все еще господствует тоталитаризм, который душит всякую инициативу и мешает обществу двигаться вперед.
Когда встреча закончилась, никто из присутствующих не хотел расходиться. Среди собравшихся были Дуэйн О. Андреас — председатель Совета правления и исполнительный директор фирмы «Арчер Даниэл Мидланс» и советско-американского торгового и экономического совета; Роберт Бернстайн — председатель Совета правления и президент издательства «Рандом Хаус инк»; Том Брокоу — ведущий и редактор-администратор вечерней передачи известий «Эн-би-си Найтли Ньюз»; Кеннет Дам — вице-президент по юридическим вопросам и внешним сношениям корпорации Эй-би-эм; Памела Харриман — председатель общественного движения «Демократы на 1980-е годы», член национального комитета партии демократов; Джоэл Мотлей — вице-президент фирмы «Лазар Фрорес энд Ко» и многие другие.
Во время встречи произошел любопытный эпизод. Кто-то из присутствующих спросил: «Что Ельцин привез в Америку?» То есть с какими идеями он приехал в Штаты? И он, не моргнув глазом, ответил: «Обо всем, что я с собой привез, я скажу самому Бушу. У меня есть что сказать вашему Президенту, и, я думаю, ему будет интересно встретиться со мной». Этими словами Борис Николаевич всех заинтриговал.
Экман, который находился рядом со мной, воскликнул: «Все в порядке, ваш шеф обеспечил себе встречу с Бушем». И переводчик Гарри Колтер тоже поздравил меня: «Радуйтесь, Лев, что вы работаете с таким человеком. Он, кажется, убедил этих людей и обеспечил себе встречу с нашим Президентом».
От Рокфеллера мой шеф вышел триумфатором. Он весь сиял. Но радоваться особенно было некогда: через двадцать минут его ждала прямая телепрограмма «Час новостей ведущих Макнила и Лерера». Число телезрителей — от пяти до семи миллионов.
За каждое интервью в США платят, и Б.Н. Ельцин в этом смысле не был исключением. Однако от каждого его выступления имел свой процент и Джим Гаррисон, спрессовавший программу своего «раба» Ельцина до последней степени. Легко сопоставить его график работы: в 14.15 интервью на ТВ, а уже в 17.00 — лекция в институте Гарримана при Колумбийском университете. К нему мы подъехали на машинах, затем поднялись по очень широкой (напоминавшей нашу Потемкинскую в Одессе) лестнице, ведущей к величественному старинному зданию. На ступенях — сотни студентов, которые встречали московского гостя бурным ликованием. Столь теплый прием растрогал Бориса Николаевича, и он уже готов был пренебречь программой и начать выступление прямо на площадке перед университетом. Попросил даже через переводчика организовать внешнюю радиотрансляцию. Здесь уже находились представители ведущих телекомпаний и вели прямой репортаж. Ельцин чувствовал себя в родной стихии — московского митинга… Но вскоре пришел представитель администрации и сказал, что лекция все же должна состояться в зале университета.
Встретили Ельцина президент Колумбийского университета Майкл И. Соверн и профессор политических наук директор института Гарримана Роберт Легволд. Ельцин подчинился и вошел в зал, где уже находился мэр НьюИорка и многочисленная публика. Это было гигантское помещение необыкновенной красоты. Побывав в таком святилище хоть раз, человек наверняка задумается о смысле и значении просвещения.
Лекция продолжалась около двух часов и, на мой взгляд, была одной из лучших лекций Бориса Николаевича в Америке…
Затем состоялся ужин в «Речном клубе», на котором председательствовал Дэвид Рокфеллер и собралось много именитых гостей (в том числе: Пол Баралан — руководитель программной деятельности, фонд имени Форда; Антонина Буне — исполнительный директор, фонд Сороса; Колин Кампбелл — президент, фонд имени братьев Рокфеллеров; Уэйл Грин — советник фонда семьи Рокфеллеров; Дейвид А. Хамбург — президент корпорации имени Карнеги в Нью-Йорке и еще несколько президентов).
В Балтимор мы вылетели на частном самолете, предоставленном в наше распоряжение Дэвидом Рокфеллером. В половине двенадцатого ночи мы уже были в университете Дж. Гопкинса.