Сценарий выборов премьер-министра чем-то напоминал выборы заместителей Председателя Верховного Совета. Страсти накалялись до мартеновских температур. Немного предыстории.

Михаил Бочаров уже был известен как член Верховного Совета, соратник Б.Н. Ельцина и работал секретарем в Комитете по делам архитектуры и строительства. Считалось, что Бочаров грамотный экономист, делающий успехи политик и ему под силу такое поле деятельности, как Совмин. Я видел его работу, что называется, вблизи, заходил к нему в комитет, много беседовали, и, когда отсутствовал Борис Николаевич, Бочаров сам вел заседания. И вдруг в прессе появилась как бы ни к чему не обязывающая заметка, в которой говорилось, что Бочарова прочат на место председателя Совмина России. Как потом выяснилось, он сам запустил эту идею.

Прием старый, но верный. Тем более в нашей стране, где каждое печатное слово традиционно воспринималось людьми как непререкаемая истина. И в общем-то сама по себе идея не была отвлеченной фантазией, поскольку в среде демократов имя Бочарова не раз рассматривалось в контексте предстоящих выборов премьер-министра.

Но Ельцин и его окружение прекрасно понимали, что с кандидатурой Бочарова у депутатов возникнут разногласия. Человек это известный, и вряд ли коммунисты захотят видеть его в председательском кресле формируемого Совмина. Уже тогда Бочаров возглавлял концерн «Бутек», хотя раньше был директором кирпичного завода. И слыл умным, целеустремленным руководителем, знающим, как подойти к экономической реформе. И даже сам Горбачев к нему апеллировал на I съезде народных депутатов СССР как к одному из ведущих экономистов — практиков.

Бочаров был вхож к Рыжкову и Горбачеву, добился льготных условий для своего концерна, привлек в «Бутек» ряд зарубежных фирм и совместных предприятий. Под крышу концерна собрал немало светлых умов от экономической науки. Но при всех его, казалось бы, положительных качествах, в глаза бросалась его самовлюбленность, стремление покрасоваться. Более того, в действиях Бочарова часто просматривалась некоторая авантюрность. Сначала у него появилась программа «400 дней», которую, как утверждали осведомленные люди, он «занял» у Явлинского. Естественно, произошел скандал, и Явлинский в прессе обвинил Михаила Александровича в плагиате. Но этот факт, правда, право даже, нисколько не умалял организаторские способности Бочарова. Он по-прежнему оставался отличным специалистом. Речь шла о человеческих качествах, что, естественно, не могло не отразиться на мнении депутатов. Перед Ельциным встала дилемма: назвать ли кандидатуру Бочарова как единственно возможную или же рассмотреть имена и других соискателей? Когда Борис Николаевич, по старой привычке, поинтересовался моим мнением, я сказал, что в случае избрания Бочарова у Ельцина появится дополнительная «головная боль». В принципе, Борис Николаевич думал, наверное, то же самое, но ему мешали личные отношения. Ведь Бочаров баллотировался в народные депутаты как верный соратник Ельцина. И еще тогда поговаривали, что это были целевые выборы — именно Михаилу Александровичу прочили пост «премьера» России.

С другой стороны, сложность заключалась в том, что когда Власов снял свою кандидатуру на пост Председателя ВС России, его вызвали в ЦК и категорически потребовали включиться в борьбу за кресло премьер-министра РСФСР. Созвали на совещание к Горбачеву больше сотни депутатов-коммунистов и поставили перед ними задачу: голосовать только за Власова. Мне лично трудно представить «рядом стоящих» Ельцина и Власова. Но весь фокус состоял в том, что лишь Председатель ВС мог назвать кандидатов в председательское кресло российского Совмина. Началась такая закулисная свистопляска, что только держись. К Ельцину шли и шли коммунисты, аграрии, военные, промышленники и внушали ему, что Бочаров «не проходной». (Я участвовал во многих совещаниях и всюду слышал одно и то же: Бочаров — непроходной…) Давайте, мол, называйте Власова. А Борис Николаевич смотрел спокойно сторонникам Власова в глаза и говорил: «Я хоть сто раз повторю имя Власова, но только при одном условии: вместе с именами альтернативных кандидатов, среди которых будет Бочаров». Они опять за свое: «Хорошо, пусть будет хоть сам сатана, но только фамилия Власова должна быть названа». Ельцин отбоярился: хорошо, мол, подумаю…

Но мы уже сами чувствовали, что при таком раскладе Бочаров оказался в явных аутсайдерах. Тем не менее продолжали зондировать расстановку сил, беседовали со многими депутатами, председателями депутатских комитетов и комиссий.

Предварительная работа была чрезвычайно насыщенная, хотя со стороны и малозаметная.

И вот, сопоставив все «за» и «против», Ельцин пригласил к себе Власова. Когда он пришел, я был в приемной. Зашел улыбающийся, вальяжный человек, ничуть не сомневающийся в своей значимости, поздоровался со всеми и направился на беседу с Ельциным. Однако долгого разговора не получилось, ибо Борис Николаевич, как всегда, лаконично изложил суть проблемы. Сказал же он Власову примерно следующее: «Будьте мужественны и снимите свою кандидатуру. Я не смогу с вами работать»… Однако Власов Ельцину ответил в том духе, что, дескать, сделать он этого не может, поскольку дал слово своим товарищам баллотироваться на место премьер-министра. Шеф опять гнет свое: «Поймите, Александр Владимирович, вы попадете в некрасивое положение, потому что я хоть десять часов подряд буду называть кандидатов, но вашу фамилию все равно не назову»… А Власов упрямо: «Не сниму, хоть убейте»… И те, кто стоял за Власовым, прекрасно понимали, что эта их креатура — последний рубеж, за который еще можно зацепиться.

После их разговора захожу в кабинет Бориса Николаевича и застаю его вконец расстроенным. Стали прикидывать разные варианты, как когда-то делали это в Госстрое. Я его начал успокаивать: что же, мол, еще можно ожидать от правоверного партийца? Конечно, он будет упираться, ибо это последняя надежда номенклатуры остаться у власти. Ведь создать и противопоставить консервативный Совмин демократическому парламенту — это голубая мечта Горбачева и Лукьянова. Я, кстати, сказал Борису Николаевичу, что все надо делать по Конституции, которая дает право Председателю ВС самому называть кандидатуры. Как в свое время сделал Горбачев, назвав Павлова, Лукьянова и Рыжкова.

Так Борис Николаевич и решил поступить. Пригласил к себе Бочарова — давай, мол, Михаил Александрович, посоветуемся. Бочаров предложил свой вариант: пойти в альтернативной связке с Силаевым и Рыжовым. «Силаева я «легко переиграю», а Рыжов сам снимет свою кандидатуру в «мою пользу», — размышлял Бочаров.

«Силаев? Ну, что ж, Силаев так Силаев!» — уже после разговора с Бочаровым сказал Ельцин. Борис Николаевич хорошо знал Силаева. В прошлом — министр авиационной промышленности, затем возглавлял комитет ВС России по машиностроению. Выяснилось также, что у Силаева не сложились отношения с Рыжковым, который не принимал идеи и предложения Силаева по машиностроительной промышленности. Рыжков не любил Ивана Степановича, и в этом был его (Силаева) «плюс», Рыжков не помогал ему и постоянно отдалял от себя.

Вот так, совершенно экспромтом появилась мысль «ставить» на Силаева — человека из «тени», на которого не точат зубы ни коммунисты, ни демократы. Он был нейтрален для всех, а судя по характеристике, он представлялся тем человеком, с которым Председатель ВС готов сотрудничать. Во всяком случае, хотя бы в переходный период. И точно угадал Борис Николаевич — Силаев оказался именно тем руководителем, который придал дополнительный динамизм деятельности демократов. У Бочарова бы на это не хватило бы ни такта, ни опыта, ни смелости…

Силаев встретился с Ельциным и, после недолгой беседы, под всеми условиями Бориса Николаевича «подписался». То есть под теми условиями, которые в общем определяли будущую радикальную реформу России.

Академик Юрий Рыжов действительно снял свою кандидатуру в пользу Бочарова, который со своей программной речью выступил как демократ. И хотя читал по бумажке, выступление было весьма эмоциональным. Стоял на трибуне, словно национальный герой, готовый свернуть горы. Вот, мол, пройдет месяц-два — и все будет блестяще. Все депутаты, уже знали, что его программа заимствована у Явлинского, и потому в устах докладчика звучала неубедительно..

Силаев, наоборот, выступил скромно, предупредив зал, что подготовиться как следует не успел. Говорил без «шпаргалки», доходчиво изложил основные направления своей концепции. Не знаю, на какой процент он убедил депутатов. Началось голосование. Ельцин, конечно, рисковал: если Бочаров наберет больше голосов, то именно его придется назначать премьер-министром. Но в первом туре никто не победил — Силаеву не хватило одного голоса. Бочаров же проигрывал 20 с лишним «мандатов».

Борис Николаевич попросил меня пригласить обоих претендентов к нему в кабинет. Первым пошел Бочаров. И Ельцин изложил ему свою точку зрения: «Ну, Михаил Александрович, теперь вы видите, что ваша кандидатура не проходит. Ив этой ситуации я вынужден назвать имя Силаева…» Бочаров в знак согласия кивал головой, он вышел от Председателя очень расстроенный.

И когда Ельцин порекомендовал съезду проголосовать за Силаева, выступил космонавт Севастьянов (который всегда голосовал против предложений демократов) и очень решительно поддержал кандидатуру Ивана Степановича. Это, мол, тот человек, который «нам нужен». Он еще не знал, что Силаев идет с одобрения Ельцина, и потому «промахнулся». Но как бы там ни было, после выступления Севастьянова почти все партократы и военные проголосовали за Силаева. И как бы в утешение Бочарову, Борис Николаевич предложил его кандидатуру на место председателя Высшего экономического совета при российском парламенте. Многие крупные ученые-экономисты были, конечно, разочарованы таким назначением, хотя делалось это с согласия Президиума ВС России. «Бочаров? — удивился один ученый муж. — Директор кирпичного завода, в экономике личность малоизвестная, и какой уважающий себя ученый-экономист пойдет в его подчинение?» И это действительно оказалось ошибочным назначением, Бочаров со своей работой в новой должности не справился. Правда, в процессе работы он пытался заигрывать с военно-промышленным комплексом, хотел привлечь его мощный потенциал. У него были неплохие отношения с генералом Родионовым, печально известным по тбилисским событиям (апрель 1989 г.), и многими членами «номенклатурной промышленности». Был случай, когда ко мне однажды пришли представители промышленников и сказали, что они скоро «поставят Бочарова к стенке» за его безделье. И поскольку его на эту должность назначали по инициативе Бориса Николаевича, то все упреки в адрес Михаила Александровича рикошетом били по Ельцину.

Однажды я пришел к Бочарову и прямо заявил ему, что среди народных депутатов зреет недовольство его бесплодной работой. Он ответил, что все это, мол, ерунда и что «нам осталось жить максимум до марта… «Нас сметут», — сказал он в заключение нашего разговора. Говорил он это в декабре 1990 года. И как в воду глядел, только не в марте, а в августе нас пытались «смести» путчисты. Впрочем, именно его тесные связи с ВПК, позволяли ему прогнозировать дату государственного переворота.

Затем Бочаров по собственному желанию подал в отставку, так и не привнеся в развитие российской экономики новых концепций.

Недавно Жириновский сделал одно интересное заявление. Когда, мол, он станет Президентом СССР (наверное, отреставрированного?), то премьер-министром нового правительства он обязательно назначит Бочарова…