Осенью происходило развитие не только нашей авиатехники, но и вообще всей территории. За сентябрь в дополнение к нашим 65 тысячам мы втянули в свой район из окружающей местности еще более ста тысяч человек — в основном гражданских но и военных нашлось немало — и в лагерях, и в лесах. Пришлось расширять и контролируемую территорию. Немцы пытались нас сдерживать, но все более-менее боеспособные пехотные дивизии были на главном фронте, и против нас они могли бросить только недостаточно обученные и укомплектованные части. Их мы брали измором — небольшие но постоянные диверсионные операции плавили эти части — обстрелы из минометов, снайперская охота, нападения на колонны — порой было достаточно выбить двадцать процентов личного состава, чтобы обстановка с той или иной местности резко склонялась в нашу пользу — немцы теряли способность контролировать какие-то участки и это вдруг и резко приводило к тому, что они больше не могли контролировать и другие — мелкие патрули мы выбивали, крупных на всех не хватало, и им оставалось сидеть в населенном пункте, закопавшись по самую макушку. Над местным населением они больше не зверствовали после нескольких показательных ответных акций с нашей стороны — мы печатали листовки, где подробно рассказывали немецким солдатам что и почему мы сделали с их соратниками. Пока еще остающиеся в живых прониклись и даже иногда расстреливали зарвавшихся из своих союзничков. Все чаще удавалось договориться с гарнизоном какой-нибудь деревеньки о том, что мы их выпускаем с легким оружием и минимальным количеством боеприпасов в ответ на то, что они сдадут нам этот пункт — сейчас для нас было главным территория, а не кровь врага — ее мы выпили немало и еще больше выпьем, но надо наращивать базу для победы.

Территории были нужны прежде всего из-за урожая. Посевы на освобожденных землях убирались ударными темпами с помощью прицепных зерновых и клубнеуброчных комбайнов — на время страды пришлось отвлечь много пехотных соединений и рабочих из мастерских, зато собрали урожай практически мгновенно — за две недели. Урожай был не слишком большим, но позволял надеяться дотянуть до следующего. В укрепрайонах строились зерно- и клубнехранилища, куда он и свозился — пришлось пустить на них весь бетон, произведенный в течение месяца, зато была надежда сохранить максимум из собранного. Бетонные заводики строились постоянно — небольшие, на пять-десять кубометров бетона в сутки, они работали круглосуточно в две смены по 12 часов, обеспечивая нас строительным материалом для дотов, бункеров, тех же хранилищ, складов — мы зарывались в землю, строя системы опорных пунктов на пересечениях дорог и на танкоопасных направлениях, которые смогут поддерживать друг друга. Наземная операция представлялась нам наиболее опасной угрозой — все-таки для бомбежек мы были менее уязвимы из-за нашей рассредоточенности — немцы замаятся гоняться по воздуху за каждым подразделением, а вот если наедут танки — хана — зачистят и даже не пикнем. Конечно, нас смогут выковырять артиллерией калибра не менее 150 миллиметров или полутонными бомбами, но вот все что полегче — это наши укрепления выдержат.

Из всего населения в войсках было не более тридцати тысяч человек, из них пятнадцать — в технических — танковых, артиллерии, авиации, радиовойсках, еще семь тысяч — это подразделения спецназа, которые сильно портили немцам кровь своими наскоками и могли сильно притормозить какие угодно колонны на узких лесных дорогах, а по шоссе они так просто и не пройдут — мы прикрыли их достаточно мощными укрепрайонами, которые не только были насыщены пехотой, но и сами прикрыты — и крупнокалиберной артиллерией, и авиацией. Ну и восемь тысяч были в стрелковых подразделениях, задачей которых было встать на позиции и умереть. Их мы тоже переучивали на маневренную войну, но не все были к ней способны, да и учителей не хватало. Во всех частях постоянно шли учения — штабные и полевые. Индивидуальные, подразделениями и соединениями — в последних упор делался прежде всего на взаимодействие между родами войск — пехотой, танками, артиллерией, авиацией, спецназом, снайперами — целые оркестры днями и ночами отрабатывали слаженность своих партий. Многие солдаты и командиры чесали затылки и говорили, что вот если бы такая армия была четыре месяца назад, мы были бы уже в Берлине. Что самое интересное, большинство тактических приемов придумали эти же самые военнослужащие — их просто надо было немного подтолкнуть в нужном направлении и позволять ошибаться на занятиях — главное, чтобы они каждую свою мысль могли обосновать, а оппоненты — разобрать именно мысль, а не человека, ее выдвинувшего. Такой подход способствовал созданию деловой и дружеской атмосферы — даже если кто-то по итогам обсуждений оказывался не прав, ему не было смысла злиться, наоборот, мы старались сделать так, чтобы он воспринимал это как возможность обучиться, нарастить свои знания, улучшить навыки.

Немцы тоже почувствовали улучшение нашей тактики а порой и стратегии — все чаще их подразделения оказывались в окружении и были вынуждены сдаваться. Их мы обменивали на наших военнопленных и гражданских в соотношении один немец за десять-двадцать наших — пока фрицы ценили себя еще очень высоко.