С большой землей нам удалось установить связь еще в начале августа, и мы передавали им развединформацию и наши наработки в тактике и технике, но насколько те их использовали — сказать было трудно. Киев со Смоленском держались, но больше успехов и не было, а от переданных нам немцами пленных "оттуда" мы слышали, что их порой по-прежнему посылали в бессмысленные атаки на пулеметы безо всякой артиллерийской либо танковой поддержки — установленный "интернационалистами" людоедский климат в отношении к своим же людям по-прежнему диктовал начальству необходимость брать под козырек и создавать видимость действий несмотря ни на что, лишь бы начальство, которому "видней", видело что их приказы исполняются беспрекословно, а следовательно их власти ничего не грозит.
Мы у себя старались насаждать другую атмосферу — атмосферу сотрудничества, когда и начальники и подчиненные понимали, что делают одно дело и его надо делать совместно, так как не может один человек отследить и проконтролировать все взаимосвязи, и чем комплекснее дело, тем обширнее и сложнее эти взаимосвязи. Поэтому во всех организациях и воинских подразделениях мы вводили единый подход всестороннего, равноправного и аргументированного обсуждения, а комитет по его итогам оценивал деятельность и участие каждого, внося заметки в его учетную книжку, которую ввели специально для таких случаев. Эти же записи вносились и в центральную картотеку гражданского взаимодействия — так окрестили мы эту структуру. Ее цель — отслеживать жизненный путь каждого гражданина, выявлять и продвигать прежде всего тех, кто нацелен на повышение благосостояния общества. Каждому руководителю было вменено в обязанность готовить кадровый резерв — не только для себя, но и для других областей. Специальные депутатские комиссии вели картотеки таких специалистов. Это помогало выявлять некомпетентных людей и переводить их на другие работы или должности — иногда даже с повышением, если выяснялось, что там он принесет больше пользы для нашего сообщества. Конечно, все было далеко неидеально — были и конфликты, несправедливое отношение, но это компенсировалось возможностью подчиненных обратиться через голову начальника, пока его дело не будет рассмотрено на уровне аргументов. Многие начальники, а особенно высшие командиры из военной среды, скрипели зубами, но понимали, что только так мы сможем выстоять. Некоторых конечно приходилось гнобить тем, что они сдались в плен — это позволяло временно снизить накал и перевести обсуждение в конструктивное русло, но окончательно проблемы конечно не решало, а загоняло ее вглубь. Где и когда прорвет было неизвестно. Тем не менее, пока система работала, хотя иногда и со скрипом — не все могли сразу перестроиться на новый стиль взаимодействия с другими людьми, особенно когда все еще хорошо помнили времена, когда на любое мнение компетентного специалиста можно было вылить поток обвинений в предательстве революции и тем самым "победить" в споре, заткнуть оппонента. Сейчас такое тоже прорывалось, и тогда человеку ставилась черная метка, которую он мог стереть только продуктивным трудом или боевыми действиями.
Человека не переделать, но можно переделать его реакцию на происходящее, и уже она, войдя в привычку, начинает менять человека.
Многим, кто в другой истории пошел служить немцам, просто не предоставилось другой возможности. А мы предоставили им возможность не идти к немцам, поэтому они не стали предателями. Хотя предрасположенность к предательству у них и осталась, но она не получила шанса себя проявить — а мы сохраняли для общества в остальном нормального человека.
Территория — это не только население и урожай, но еще и разбросанная по ней техника — ее мы собирали, восстанавливали и вводили в строй. Как я уже говорил, в начале сентября наши механики вывели технологию газопламенной наплавки покрытий на промышленный уровень, и теперь восстанавливали изношенные и разбитые движки. В итоге к двадцатым числам сентября мы собрали танковый кулак из двухсот семидесяти танков — из них пятьдесят семь САУ с противотанковыми пушками трех калибров, 85 средних танков — наших т-34 и немецких т-3, 14 тяжелых кв-2 и остальное — легкие танки с пушечным и мелкокалиберным зенитным вооружением — согласно нашей новой доктрине, принятой с моей подачи, их предполагалось пускать вслед за средними и тяжелыми танками и вместе с ними подавлять пулеметные гнезда и ПТО. На большинство танков мы наварили дополнительной брони, на некоторых сделали сандвичи с бетоном — это хотя и увеличило массу и соответственно снизило скорость, но зато повысило снарядную стойкость техники.
Время работало на нас, но, почувствовав себя увереннее, воспрянув после поражений, все больше горячих голов начинало поглядывать на командиров с недоумением — чего сидим? Надо бить врага!!! Многие командиры тоже извертелись от нетерпения — снова вспомнили про "бить врага на его территории". Надо было делать новое наступление, иначе наломают дров. К тому же и собранный танковый кулак нещадно чесался.
Вопрос — куда наступать. С одной стороны, надо бы на восток, к своим. С другой — так мы растянем фронт как раз между фронтами немцев — те смогут ударить как с юга, так и с севера. К тому же — на востоке — Минск, взять его — большое психологические преимущество. Вот только в нашей ситуации он нам не особо полезен — все дороги Белоруссии надежно перекрыты от передвижения больших колонн немцев либо нашей территорией либо нашими диверсионными группами. Минск получается в как бы в нашей грузовой тени — с его взятием мы только расширим территорию но это не повлияет на грузопотоки фашистов — они уже давно все пускают в обход. Зато поставит нас в еще боле уязвимое положение.
Вот Вильно — это другое дело — в нем пересекается несколько нитей железных и автомобильных дорог, которые сильно загружены. Сейчас мы на них, конечно, воздействовали, но недостаточно — все не перекрыть, и грузопотоки шли в общем беспрепятственно — слишком далеко были эти транспортные артерии от нашей территории. А вот если взять узел — все эти нити станут бесполезными. К тому же стратегически он нам более выгоден — мы можем двигаться на него от Гродно на северо-северо-восток и Лиды на север — там всего-то сто пятьдесят и сто километров соответственно, тогда как путь к Минску получится довольно извилистым — сто пятьдесят километров на северо-восток от Барановичей через несколько городков, захваченных фрицами — разведка доносила, что их уже укрепляют, хотя пока и недостаточно интенсивно. Это же в случае чего задержит и наступление на Вильно от Минска — там уже все двести километров на северо-запад. Взятие Минска ослабит транспортные потоки только для центрального фронта, тогда как Вильно — еще и северо-западный фронт. Двойная выгода.
Так мы спорили до хрипоты две недели. Запрашивали разведданные, характеристики дорог, возможности обороны — и снова спорили. Отработали несколько сценариев, промоделировали в штабных играх десятки маршей и сражений. Последним аргументом в пользу Вильно стало то, что неподалеку обнаружился лагерь военнопленных чуть ли не на двадцать тысяч — такой резерв мы упустить не могли. Потом еще вскрылось, что перекинуть силы с центрального фронта к Минску немцам было проще, чем к тому же Вильно — с центрального или северо-западного. Но это открылось нам уже позднее, на момент принятия решения мы про это как-то не подумали — мал еще опыт.