Естественно, про эти разговоры мы ничего не знали, поэтому в середине января 1942 года мы со спокойной совестью все-таки взяли Минск — пришлось. Немцы начали восстанавливать старую оборонительную линию Сталина, чтобы отгородиться от нас. Мы всячески мешали этим работам — нападали на конвои, освобождали работников из наших граждан. Но работы все-равно, хоть и медленно, но велись, и к весне вполне могли быть закончены. Поэтому, пока немцы не насытили укрепрайоны своими войсками, мы и предприняли успешную атаку на город. Наша атака по времени была согласована с наступлением Красной Армии — они наконец-то собрали мощный кулак, восстановили управление войсками, и были готовы штурмовать Вязьму и Смоленск. И, пока мы были им нужны, мы выбивали из Сталина по-максимуму. Под подготовку к наступлению мы пробили переброску к себе осужденных врагов народа и членов их семей, мотивируя это тем, что нам не хватает народу а людям надо дать шанс искупить вину кровью. Руководству СССР этих людей было тоже не жалко, поэтому к нам в разрывы фронта по непроходимым для немецкой техники, но проходимой нашими вездеходами местам, по воздушному коридору, а то и на санях и даже лыжах, потянулся этот странный поток переселенцев — тогда как основной поток летом и осенью шел на восток, эти шли на запад. Но это позволило многим избежать смерти в лагерях и многие семьи воссоединились на нашей территории. Мы постепенно вводили их в нашу жизнь. Понятно, что многие были озлоблены на советскую власть, но наши следственные органы проводили новые следствия по делам, переданным нам согласно той же договоренности, и многие осужденные были нами оправданы, а против следователей, которые вели их дела, мы, наоборот заводили дела о злоупотреблении властью, хоть во многих случаях и заочно. Но, тем не менее, мы информировали руководство официально и население на Большой Земле — по неофициальным каналам, об этих делах. Такой PR среди населения нам не помешает. Руководство СССР скрипело зубами, но пока терпело — мы надежно прикрыли самые удобные пути доставки грузов центру немецкой армии. А население тихо радовалось. Кто не радовался, так это сотрудники органов, особенно те, кто знал, как он добился признательных показаний. Все чаще бывали случаи неповиновения органам НКВД, иногда сотрудники просто пропадали — тут работали как наши разведгруппы, так и кто-то из местных мстителей. Заодно вытягивали к себе по тем же каналам и семьи наших бойцов и командиров — уже под предлогом воссоединения семей.

Итак, под видом аэродромной войны мы стянули вокруг Минска значительную группировку наших войск и 15го января решительным штурмом взяли город. До этого в течение трех дней в город просачивались штурмовые группы и размещались по схронам, подготовленным нашими подпольщиками. Утром 15го они вышли из схронов и начали отстрел фашистов — сначала с оружием из глушителей, а затем, после начала заполошной стрельбы, уже не таясь стали бить фашистов наотмашь. Напали на узловые точки города, частью уничтожили в них немцев, а частью блокировали. Одновременно с внешнего кольца пошли штурмовые группы — тихо, без артиллерийской подготовки, они подбирались к немецким позициям, войска на которых часть были отвлечены на стрельбу в городе, а частью уже и снимались, чтобы войти в него. Поэтому многие позиции были застигнуты со спущенными штанами и там прошла массовая зачистка. Наши орудия и танки начинали стрелять из леса только если не удавалось застать врасплох — тогда обнаруженные огневые точки давились артиллерийским и минометным огнем, пока наши группы не заходили им во фланг и окончательно их гасили. Координация действий выполнялась массовым применением переносных раций, которые были у каждой группы минимум в двух экземплярах, а если те разбивались — ракетницами — красным указывали куда бить, зеленым — закончить огонь.

За полдня все было кончено, и еще три дня велась тщательная зачистка. В городе было освобождено 100 тысяч советских граждан, около 20 тысяч наших военнопленных, уничтожено — убито или взято в плен — около пяти тысяч фашистов и их пособников. Продовольственных запасов на захваченных складах нам хватит на полтора месяца, также нам досталось теплой одежды и обуви на тридцать тысяч человек — немцы еще не успели передать их в свои войска — пусть померзнут подольше.

Немцы узнали о захвате Минска только днем 17го — мы глушили их радиостанции, прервали проводную связь и плотной сетью заслонов перехватывали всех связников и группы, двигавшиеся на восток. Но часть смогла проскользнуть, и когда дошла, немцы стали снимать части с фронта и резервы и чтобы отправить на запад и вернуть себе город. За это время мы переодели часть наших батальонов в немецкую форму, под видом немецких войск пошли и практически без потерь, уже к вечеру 16го взяли Молодечно в семидесяти километрах на северо-запад от Минска, Борисов — в семидесяти на северо-восток, Могилев — в двухстах километрах на восток и Бобруйск — в ста семидесяти километрах на юго-восток, образовав вокруг Минска выступающий на восток огромный клин, в котором можно будет удобно маневрировать по внутренним коммуникациям в предстоящих оборонительных боях. А минский УР будет нашей твердыней.

Затем эти же части рассыпались вокруг этих городов и зачистили мелкие населенные пункты, одновременно эвакуируя гражданское население и вывозя склады, прежде всего — продовольствие — нас стало уже почти три миллиона и вопросы еды были чуть ли не на первом месте после борьбы с немцами.

Тем временем наши танковые батальоны рывком прошли по основным дорогам дальше на восток, под прикрытием бойцов в немецкой форме взяли мосты и двигались вперед до встречи с немецкими частями, которые те спешно снимали с восточного фронта и такими же героическими маршами отправляли на рухнувший запад. Первые немецкие колонны были расстреляны в кратких встречных боях на марше — огонь из зениток вдоль колонны в первые же минуты выкашивал до половины личного состава, а их танки ничего не могли противопоставить нашим САУ, кроме как закупорить на время дорогу своими дымящими тушками. Продвинувшись на сто километров на восток от Днепра, батальоны начинали готовить позиции для засад — тыловым частям надо было дать время чтобы утащить к нам захваченные трофеи и пленных. Поэтому последующие две-три немецкие колонны также уничтожались на марше — полностью или частично, но последние все-равно не могли двигаться дальше. А нам ведь надо было уже отходить — усиливался натиск немецкой авиации. Несмотря на то, что мы стянули к полосе прорыва все наши ВВС и поначалу имели господство в воздухе, уже на третий день оно от нас ушло — весовые категории были несопоставимы. Поэтому мы медленно, с арьергардными засадными боями, покатились назад, утаскивая с собой что только можно — трофейное оружие и технику, боеприпасы, запасы еды и обмундирования, немецких пленных, советских граждан. Попутно взрывали все мосты, закладывали фугасы, оставляли снайперские и минометные засады. Повторялась та же ситуация, что была в боях на Припяти буквально два месяца назад — немецкая машина двигалась через пластилин нашей мобильной обороны и никак не могла разогнаться. Только все происходило в гораздо больших масштабах — тогда на нас двинули не более двух дивизий, здесь же их шло не менее десяти, и каждый такой стальной удав оставлял на дороге кровавые и стальные ошметки — там автомобиль с пробитым радиатором, там — обгорелый танк, подорвавшийся на управляемом фугасе, там — вообще цепочку грузовиков и трупов на обочине, попавших под краткий минометный обстрел. Но они шли. Теряли людей на переправах от мин и огня, но шли. Их бы упорство да в мирных целях. К 20му января они дошли до наших опорных пунктов на правом берегу Днепра, которые все это время яростно обустраивали сотни тысяч человек. Дошли и встали. Штурмовую авиацию мы как могли сдерживали зенитным огнем и истребителями, попытки танков пойти в атаку прерывались нашими ПТО и САУ, выползающими из укрытий в самый неподходящий момент, а пехота нарывалась на фланкирующий огонь из множества ДОТов. Немцы не смогли сразу подтянуть тяжелую артиллерию — именно их колонны были главной целью диверсантов и штурмовых У-2. К 23му января на нашем фронте скопилось немало немецких войск, и тут ударил основной фронт. Прорвав оборону в пяти местах, части Красной Армии устремились конно-механизированными группами в образовавшиеся бреши и ломанулись к Смоленску. И тут немцев снова застали со спущенными штанами, только уже в более грандиозном масштабе. Они наконец почувствовали, что это значит — воевать без оперативной связи — наши глушилки гасили все их радиопередачи, вестовыми быстро сообщать не получалось, с учетом насыщенности местности нашими ДРГ и партизанами, а проводную связь еще надо протянуть и после этого охранять. Оставались самолеты, но их к каждому полку и батальону не поставишь.

Махина, которая надвигалась на нас, стала разворачивать свою тушу в обратную сторону. Оставляя тяжелую технику, склады, она выдиралась из нашего капкана с кровавыми ошметками, но все-таки успела. За Смоленск разгорелись сильные бои — первую линию обороны наши войска смогли проломить на третий день наступления, но потом в город стали входить вернувшиеся немецкие части и наши смогли захватить только несколько окраин. А потом начали откатываться — с юга и севера немцами были переброшены несколько танковых дивизий, которые взломали еще неустоявшуюся оборону и пошли отрезать клиньями наши прорвавшиеся войска, а сверху утюжить их пикировщиками. Теперь уже наши стали спешно отступать, теряя технику и людей. Мы уже не могли помочь большим наступлением — дороги и переправы были разрушены либо защищены сильными заслонами. Единственное что смогли сделать — закинуть самолетами на магистральные железные дороги Прибалтики три десятка ДРГ, которые на неделю парализовали движение. Потом немцы бросили в леса пехотную дивизию и наши ДРГ, кто остался в живых, пришлось эвакуировать. В итоге, опрокинув наступавшие части Красной Армии, немцы сами перешли в наступление и к середине февраля захватили на юге — Брянск, на севере — Новгород и на востоке — Ржев, а также снова вернули себе Вязьму — короткое плечо между восточным и белорусским фронтами позволило немцам быстро сманеврировать и остановить не только нас, но и наступление с востока. В маневре крупными силами они все еще были значительно сильнее нас. Мясорубка снова временно затихла, все начали окапываться, затягивать раны и копить запасы.

За это время мы восстановили минский УР и построили УРы вокруг городов оборонительного клина и опорные пункты на перекрестках дорог. Наши дорожные роты проложили десятки километров лесных дорог и путей, по которым можно было скрытно от авиации перебрасывать войска. Также построили пятнадцать лесных аэродромов с хорошо укрытыми складами, капонирами, дотами охраны и зениток — и на вырост, и в качестве резервных. Минск мы отдавать больше не собирались.

Для немцев же его потеря не была критична — основные дороги с запада мы все-равно надежно блокировали, поэтому он не представлял для них важного транспортного узла, каким был в прошлой истории. И они его обошли — пустили грузы по северным и южным путям. Вот Орша, а особенно Смоленск, были для них важны — в этих узловых точках сходилось несколько веток в меридиональном и широтном направлениях. Уж их-то немцы не собирались нам отдавать.

Мы же, не дожидаясь окончания кампании, занялись уже привычной работой по сортировке новых людей — к трем миллионам добавилось еще столько же эвакуированных со временно отбитой у фашистов территории. Бывших пленных красноармейцев и советских граждан мы как обычно распределяли по производственным участкам и подразделениям. Причем, что тоже стало привычным, не всегда боец шел в часть — до критичного момента хороший токарь нам был полезнее хорошего бойца.

Пленных немцев следователи тщательно допрашивали, интересуясь не только из какой они части, но и чему их обучают, какую тактику они применяют, какова их повседневная жизнь. Немцы уже не расстреливали наших командиров, хотя от расстрела политруков и евреев они еще не могли отказаться, так же как и мы — от расстрела эсэсовцев и лиц, замешанных в карательных операциях против мирных граждан СССР. Но, вместе с тем, уже зная о том, что мы готовы обменивать военнопленных и гражданских, немцы собирали указанные категории во временных лагерях с более-менее сносными условиями — порядки и смертность в них были уже не те, что в начале войны. При обмене мы яростно торговались, и по-прежнему за одного немца выдергивали из плена по десять-пятнадцать наших граждан. А так как военнопленных у нас было почти столько же, что и у немцев, мы получали много гражданского населения. Брали всех — ведь это наши люди. Кроме того, РДГ координировали действия партизанских отрядов — совместными усилиями они искали и переправляли к нам тех, кто еще не попал в плен или их населенный пункт еще не был занят немцами, проводили операции освобождения небольших групп военнопленных, вытаскивали из оккупированных населенных пунктов гражданских лиц. Основная нагрузка на переправку легла на плечи транспортной авиации на базе У-2 и на вездеходы — зимой по лесам особо не походишь. Хотя уже в начале февраля в лесах на оккупированной территории мы проделали скрытые пути, по которым мог двигаться наш автотранспорт — такие колонны в пять-семь грузовиков отвозили партизанам и ДРГ на захваченной территории боеприпасы и оружие, а обратно вывозили наших граждан из тех, кто не мог или не хотел остаться в партизанах, или по кому нами принималось решение не оставлять его там. Продовольствие тоже подкидывали, но немного — основным поставщиком служила немецкая армия.

Жаль, конечно, что наше наступление с востока окончилось так нехорошо. Им бы еще поднакопить силы, боеприпасы, подучиться атакам. Ведь все уже было — на том же юге, еще в июне Пуркаев предлагал встать в оборону чтобы организовать части, но Жуков приказал наступать — в результате натыкались на оборону, теряли танки на маршах — из-за поломок, атак авиации, сюда же добавить несогласованные действия из-за неналаженной связи и бардака на уровне командиров дивизий. Некоторые дивизии проходили до пятисот километров за три дня — еще бы не терять до половины танков на этих переходах. А потом уже и топлива не хватает- еще бы его хватало при таких бесполезных маршах. Даже несмотря на это действовали успешно — пробивали линии обороны немцев, брали пленных, в Дубно захватили несколько десятков немецких танков, а когда оказались в окружении — смогли вырваться и выйти к своим. Что же было бы если бы встали в оборону? Комдивам же надо было учиться, а в обороне это делать всяко легче. Глядишь, в той истории и сдачу Киева не только бы отсрочили, а возможно и вообще бы его не сдали или сдали бы, но позднее и с меньшими потерями — если бы не приказы вести наступление. И тут опять — вместо натаскивания войск в обороне и на контратаках — пошли в большое наступление. В моей-то истории зимой 41го наступали уже на значительно ослабленного фрица, а тут его остановили гораздо раньше, соответственно у него осталось больше сил. И вот результат — провал. Хорошо хоть не катастрофа, как летом 42го под Барвенково. Мы таких ошибок не допускали и полномасштабных наступлений не вели — только локальные атаки и контратаки, удары из засад, маневр вдоль фронта — постепенно учили своих командиров крупномасштабным боям.