Итак, в конце августа сорок третьего под Гомелем произошел прорыв до Киева, между Гомелем и Брянском началось уничтожение котлов, а вот под Брянском и восточнее шла битва титанов — у немцев там были близко основные ударные силы, что наступали на РККА, ну и нам тоже доставалось.

Напомню, двадцать шестого мы прошли сто пятьдесят километров на юг от Брянска до Льгова, двадцать седьмого — еще шестьдесят километров на восток, и завязали бои на окраинах Курска. Но в четыре часа дня наша Третья танковая была отрезана от основных сил немецкой танковой и двумя мотопехотными дивизиями.

Первые атаки с тыла наши отразили во встречных боях — два батальона развернулись "на пятке" и пристопорили продвижение передовых частей немцев. Затем, одной рукой зарываясь в землю, другой наши отразили еще две атаки — немцы все пытались взять нас с наскока, но плотный стрелковый огонь на средних и ближних дистанциях заставлял их откатываться раз за разом. Потом немцы подтянули гаубичную артиллерию и начали долбить наши позиции. Мы как раз только что потеряли на этом направлении три высотника, поэтому запретили полеты остальным, отчего немецкие артиллеристы почувствовали себя в безопасности. Снаряды в сто пять и сто пятьдесят миллиметров падали и падали на наши позиции. В окопы залетали максимум один из двадцати-тридцати снарядов — слишком мало было у фрицев в дивизиях стволов на такой фронт, чтобы создать достаточную плотность падения снарядов, которой только и можно было эффективно разрушать окопы с использованием навесного огня — это ведь не наши штурмовики, бьющие тоже сверху, но прямой наводкой. Но и близкие разрывы действовали на нашу пехоту угнетающе — под прикрытием высотников, которые и были основным средство контрбатарейной борьбы, мы уже отвыкли от постоянного и изматывающего артиллерийского огня, и сейчас каждый разрыв воспринимался бойцами довольно нервно. Еще бы — все знали, что немецкие сто пять миллиметров дают на грунте средней плотности воронку диаметром полтора и глубиной полметра, а сто пятьдесят — уже почти пять метров и полтора соответственно. Поневоле начнешь ежиться.

Можно было бы, конечно, и пересидеть, дождаться вскрытия окружения снаружи — ведь стволов у немцев пока немного, примерно по пять-семь на километр, боеприпасов тоже наверное не бесконечное количество, да и поражающая сила снарядов по открыто стоящей цели гораздо сильнее, чем по закопанной по самые брови — в этом плане атака была гораздо опаснее. Так, сплошное поражение, с вероятностью девяносто процентов, снаряды калибра сто пять миллиметров давали на площади четырнадцать на шесть метров, а сто пятьдесят — крыли площадь уже двадцать два на двенадцать. Действительное, с вероятностью поражения в пятьдесят процентов, конечно же больше — сорок на двадцать и семьдесят пять на двадцать пять соответственно — в этом плане сто пятидесятки вообще смотрелись как стопы злого гиганта, которые действительно топтали бы нашу пехоту, пойди она в полный рост. Но были моменты. Наша пехота не шла в полный рост. Никогда. Поведение скрытных ящериц им прививалось на КМБ с первыми словами инструктора. Да и пешее наступление практиковалось только на последних сотне-другой-третьей метров, в зависимости от того, как сильна противотанковая оборона, есть ли участки, по которым можно проехать на БМП и не подставить борт под немецкие орудия. К тому же, если удастся сохранить подготовку атаки в тайне, то немцы откроют огонь с некоторым запозданием — надо и обнаружить ее начало, и сообщить на батарею, а батарее — сменить установки прицелов с текущих на подготовленные для заградительного огня, зарядить орудия — пройдет минут пять, ну, минимум три — за это время, да на гусеничном транспорте, можно проехать очень далеко — тогда снова придется менять установки, ну и так далее, а там уже и до немецких окопов недалеко — опасались немцы стрелять так близко к своим, пусть и закопанным в землю. Если только стопятками да минометами. Так что наши, посидев под обстрелом всего пару часов, сказали магическую фразу "да ну их нахер!" и пошли в атаку.

Ну, не сразу, конечно, а после некоторых прикидок сил и их расстановки. И не только из-за обстрела — с каждой минутой оборона немцев будет усиливаться, так что через некоторое время ее уже будет не пробить ничем, только полягут зазря. Так что — сейчас или никогда.

Несмотря на то, что наша третья танковая имела всего пять тысяч человек, занятых в том числе и боями в городе, они собирались атаковать немецкие войска общей численностью в сорок тысяч человек. И были в общем-то правы. По количеству тяжелой бронетехники в сто тридцать танков и САУ мы были сравнимы с немецкой танковой дивизией в сто восемьдесят танков и самоходок, но по пробивной способности наши кумулятивные снаряды позволяли бить их с дистанций в два километра — это если дальнобойными кумулятивами, тогда как немцы могли подбивать нас только подкалиберными с дистанций в полкилометра, да и то — по бортам — лобовая броня с большим углом наклона на таких дистанциях пробивалась насквозь только в тридцати процентах попаданий — ее разнесенные листы были неоднородной преградой, в которой подкалиберник после борьбы с первым листом обычно разрушался на подходе ко второму, еще целому — мы выгребли из межлистового пространства уже не один десяток килограммов вольфрамо-керамических осколков и трухи вперемешку с размолотым наполнителем межлистового пространства — бетон, или пластик, или стеклопластик, или керамика, залитая пластиком — мы экспериментировали. Правда, в немецких мотопехотных дивизиях было дополнительно по сорок танков и еще сорок самоходок, десять из которых были с противоснарядным бронированием, а тридцать — с противопульным. То есть на сто тридцать наших пушечных стволов в противоснарядной броней приходилось двести восемьдесят в противоснарядной броне и шестьдесят — в противопульной. Но в нашей дивизии были еще около двухсот БМП, чьи кумулятивные выстрелы были способны пробивать немецкие танки на дистанциях до километра — с ограничением по дистанции прежде всего из-за повышенного разброса, ведь для кумулятива нет ограничений по дальности поражения — всю свою пробивную силу он несет к цели неизрасходованной, в отличие от бронебойных и подкалиберных снарядов, которые на сопротивлении воздуха теряют энергию, необходимую для пробития брони. Так что против трехсот сорока противотанковых немецких стволов, у нас было триста тридцать стволов. Паритет. Причем, двести из этих стволов могли пробираться по неудобьям, они могли даже плавать! И это не учитывая почти полсотни СПГ и более сотни РПГ. Впрочем, последние были и у немцев, и примерно в таком же количестве, но на все три дивизии — они пока еще не развернули массовое производство своих РПГ на базе нашей конструкции.

Вот по гаубичной артиллерии у нас был провал — всего двенадцать стволов против почти сотни у немцев — у нас отличной заменой гаубиц были штурмовики, поэтому мы не особо возились со ствольной, да к тому же буксируемой артиллерией — и время сворачивания-разворачивания большое, и удлиняются маршевые колонны, и усложняется ведение боя, когда командиру приходится учитывать еще и артиллерию — назначать ей позиции, рубежи огня, вовремя отдавать приказы на сворачивание. С самолетами проще — обозначил цель, прилетели, обстреляли, улетели — и не болит голова о том, что надо не забыть еще и про артиллерию — у нас ведь в дивизиях не было полкового уровня — батальоны, и сразу над ними штаб дивизии — офицеров не хватало, да и появлялась некоторая гибкость, когда можно было набрать боевую группу разного состава, и оперировать уже ими — мы повторяли на уровне дивизии то, что раньше делали на уровне оперативных направлений. Так что и в этой операции мы рассчитывали на штурмовую авиацию. И она работала по немцам ото Льгова. Вот только немцы прикрыли свою главную поражающую силу бронированными ЗСУ, поэтому к немецкой артиллерии можно было добраться только по земле. Да и надо было спешить — наша дивизия хотя и взяла четыре боекомплекта, но половина б/к уже была израсходована во время марша и в боях за Курск. И без создания наземного коридора их пока никак было не пополнить, даже транспортной авиацией — все доступные к посадке участки местности простреливались как минимум гаубичной артиллерией. Зато топлива еще оставалось две трети в баках техники и еще ползаправки — в обозе, а это — более трехсот километров смешанного пути шоссе-пересеченка. Так что тут можно было не беспокоиться.

Как и об обороне — поголовное вооружение автоматическим оружием создавало такую плотность стрелкового огня нашей пехоты, что мы превосходили все три немецкие дивизии. Правда, у немцев в отделениях этих новых дивизий помимо пулемета появилось уже два автомата МП-43 под немецкий промежуточный патрон 7,92х33 и одна бельгийская самозарядка под немецкий винтовочный. То есть в обороне немецкое пехотное отделение, вместе с оставшимся пулеметом, становилось вполне серьезной силой, несмотря на вооружение остальных винтовками с ручным перезаряжанием. Но наше отделение в обороне по количеству выпущенных пуль было все еще в два раза мощнее, несмотря на в треть меньшую численность. Но немецкий взвод был уже в полтора раза больше нашего, хотя половина его была с обычными винтовками, так что разница в численности нивелировалась, а по мощности огня мы были впереди. Правда, за счет большего количества стволов и нового оружия немцы уже могли иногда свести это преимущество до равного состояния — просто стрельбой из большего числа стволов с разных направлений — нашему пехотинцу приходилось следить за большим количеством направлений, ему было доступно меньше позиций для стрельбы, так как его подкарауливало больше стволов. Но, тем не менее, за оборону мы были спокойны — ведь каждое наше отделение поддерживала одна БМП, которая своим оружием вполне могла тормознуть и положить мордой в грязь два-три немецких отделения, ведь мы довольно плотно упаковали ее оружием — 82мм пушка-миномет, способная стрелять в обоих режимах, 7,62-мм пулемет, АГС — все это — сведенное в один оружейный блок в башне, причем пулемет и АГС можно было расстопорить для более гибкого управления огнем, и на крыше — еще крупняк — и по пехоте, и против авиации. Башня БМП была больше, чем в моем времени, зато не тесно и есть пространство для установки еще чего-нибудь интересненького.

Вот, исходя из этих расчетов, комдив и оставил два мотопехотных батальона оборонять занятые кварталы Курска, а из остальных сформировал боевые группы и двинул на прорыв.

Диспозиция немцев была следующей. В городе оборонялись части самого гарнизона, а также проходившие маршем на север части и вдобавок уже прошедшая через город мотопехотная дивизия, которую завернули обратно. Она же давила и на северный фланг нашей дивизии. С запада зашла еще одна мотопехотная дивизия, которая и отрезала нас от основной группировки, образовав внутренний и внешний фронт. А с юга подходила танковая дивизия, но ей еще надо было перебираться через болотистые берега Сейма. Сделать ей это было непросто, так как мы выставили против нее десять самоходок, которые, выезжая из-за укрытий, пока срывали все подготовительные работы по наведению переправ. Мост на шоссе к югу от Курска мы смогли разрушить, и ей, чтобы подобраться к нам, оставалось либо идти на восток и потом проходить через город или севернее него, либо на запад, чтобы уже там перейти по мостам на северный берег Сейма, и затем ударить по нам из-за спины западной мотопехотной дивизии. Она, кстати, тоже не представляла непосредственной опасности — ее сил явно не хватит, чтобы удерживать западный фронт и еще наступать на восток. Так что у нас было три часа, пока немецкие танки не найдут, как до нас добраться. За эти три часа требовалось разгромить северную мотопехотную дивизию. К ней как раз шел удобный маршрут по междуречью Большой Курицы и Обмети, протекавших с севера на юг и впадавших в Сейм. Между ними было десять-двенадцать километров, и хребты междуречных возвышенностей шли также с севера на юг, что было для нас удобно — это и прикрывало нас от артиллерии западной дивизии, так как их наблюдатели не видели, что происходит за этими холмами, и одновременно затрудняло оборону северных — мы могли простреливать местность вдоль склонов и сбоку, а сами находились на той же высоте, что и немцы.

Вдоль хребтов мы и двинулись. Наше наступление началось во время очередной немецкой атаки — они как раз подошли близко к окопам, так что немецкая артиллерия прекратила огонь, чтобы не задеть своих. И тут из-за южных склонов холмов, под прикрытием которых мы организовали пункты сосредоточения атакующих частей, и двинулись наши стальные колонны. Немецкая атака сразу "присела". Фрицы уже были готовы сделать последний рывок к нашим окопам, а тут на них вывалилась куча палящих с коротких остановок стволов. Шесть немецких танков, что поддерживали атаку пехоты, были подбиты сразу, остальные начали спешно откатываться. Но, кажется, немецкая пехота скоро их обгонит.

Мы же, раздвигая взрывами замешкавшихся, неспешно шли вперед — нельзя было сразу уничтожить атакующих фрицев, иначе немецкие гаубицы могли снова открыть огонь. Ближе к вершинам шли танки, ворочая башнями и стреляя в малейшее движение. Ширина хребтов была два-три километра, и разместить средства ПТО немцы могли либо на западных или восточных склонах самих хребтов, либо уже через понижения местности, с соседних вершин. Но тогда при первом варианте вершины будут закрыты выпуклостями склонов самих холмов, защищая нашу технику от выстрелов по бортам, и только в редких случаях они будут доступны для огня, а во втором варианте дистанции в полтора-два километра будут уже великоваты для надежного поражения наших танков, тогда как мы могли обстреливать немецкие пушки осколочными, а их самоходки — кумулятивными снарядами. То есть расчет направления атаки по вершинам хребтов был построен на том, что на них нельзя организовать нормальную противотанковую оборону, когда можно стрелять в борт и перекрестным огнем, когда хотя бы один из бортов будет доступен для поражения.

Но все оказалось еще проще — немцы еще не успели подтянуть всю свою ПТО, и тем более расставить ее на местности — по рассказам пленных, при развороте дивизии обратно к Курску вперед пустили пехоту на грузовиках и танки, чтобы как можно скорее добраться до города и помочь с обороной, поэтому противотанковые средства, уступив им дорогу, запаздывали. Так что наши танки вполне спокойно шли на север, постепенно отдавливая немецкую пехоту, что пыталась как можно быстрее откатиться обратно. Но под танковыми гусеницами ей это плохо удавалось — повсюду звучали выстрелы, взрывы осколочных снарядов сметали пехотинцев, пулеметные очереди прошивали их насквозь, а очереди крупняка просто рвали немцев на куски. Несколько оставшихся после атаки немецких танков пытались было оказать сопротивление, но их минут за пятнадцать расстреляли наши танки и, особенно, самоходки, которые шли следом за танками в качестве средства огневой поддержки — они не могли идти вперед и одновременно стрелять вбок, поэтому со своим ограниченным огневым маневром не годились для скоротечного наступления, когда надо продвигаться вглубь вражеской обороны, но при этом одновременно вертеть стволом во все стороны и вступать в огневые противоборства на довольно близких дистанциях, когда противник может оказаться практически на любом ракурсе. Зато самоходки хорошо отстреливали немцев на дальних дистанциях — жесткое крепление орудий, когда не надо заботиться о том, чтобы башню не снесло отдачей, позволяло установить более мощные по сравнению с танками пушки. Да и старички калибров 85–88 работали неплохо — более просторное боевое отделение позволяло поддерживать высокий темп стрельбы, буквально забивая в очередной немецкий танк снаряд за снарядом, пока тот не начинал дымить. Так танки с самоходками и продвигались вперед, поочередно делая короткие остановки и выстреливая очередной снаряд, так что по направлению к немцам шел постоянный поток стальных тел вращения. А по склонам и между холмами, чуть впереди танков, шла спешенная пехота, которую поддерживали огнем из АГС, пулеметов и пушек-минометов их БМП — они прикрывали танки от гранатометчиков, которые то тут, то там пытались высунуться из травы, из-за холмика или куста и всадить реактивную гранату в танк. Над местностью висела пороховая дымка, которую пытался, но никак не мог прибить к земле по осеннему мелкий дождь, почти изморось. Ни мы, ни немцы не применяли задымления — для нас неудачно дул ветер — сильно и в лицо, быстро снося любую дымовуху, а немцы рассчитывали использовать свою артиллерию, поэтому пытались сохранить максимально возможные дистанции для наблюдателей. Правда, получалось у них не очень — мы прочно висели на хвосте у пехоты, отступавшей под мощным натиском наших танков, и немцы, опасаясь ее задеть, относили огонь слишком далеко на юг, пытаясь хотя бы помешать подтягиванию наших резервов.

Между двумя хребтами, вдоль которых шла атака, было два-три километра. По этим хребтам и двигались две боевые группы. Западная гнала немецкую пехоту медленнее и постепенно отставала от восточной, прикрывая левый фланг наступления. А восточная, гораздо более сильная, мощно перла вперед — немецкие солдаты буквально выскакивали из-под гусениц, но только чтобы угодить под автоматные очереди нашей пехоты. Поэтому, отследив наступление двух групп, немцы начали перестраивать свою оборону для отражения обеих атак — они сняли часть резервов из-за спины роты, державшей оборону против восточной колонны, и начали передвигать их на запад. А взамен от шоссе пошли другие части, чтобы подпереть уже восточный фланг.

Этого-то мы и ждали. Пока западная группа из танковой роты и батальона мотопехоты неспешно продвигалась вперед, восточная, состоявшая из танкового батальона, рванула к немецким позициям, что немцы начали оборудовать в пяти километрах к северу от Курска. Ее поддерживала вся гаубичная артиллерия дивизии, обрушив на немецкие позиции короткий огневой вал. Под его прикрытием из-за спин спешенной пехоты вышла пехота на БМП, откинула в стороны остатки отступавших немцев и рванула к немецким позициям, пока занимавшие их немцы прятались от артиллерийского огня и не могли стрелять прямой наводкой. Когда нашим оставалось сто метров, артиллерийский огонь сместился чуть вперед, но его интенсивность была такой же, чтобы немцы в наспех отрытых окопах считали, что по ним еще стреляют. И они поняли свою ошибку только тогда, когда к ним стала спрыгивать злая русская пехота. Немецкая рота, что обороняла участок в полкилометра, была сметена этой стремительной атакой, а пока наш батальон зачищал окопы и выставлял оборону по флангам взятой позиции, в прорыв вошли танковая рота и следующий мотопехотный батальон, дошли полкилометра до Верхнего Касиново, в котором сходились оба хребта, и вломились в резервы и тылы немецкой дивизии. А за ними шла еще одна танковая рота и одна мотопехотная рота. Эта группа не стала ввязываться в бои, а прошла на запад с юга от Верхнего Касиново, развернулась в обратную сторону и обрушилась на тылы роты, что обороняла западный хребет. Тут и наша западная группа поднажала, так что немецкая рота за пятнадцать минут была расплющена между молотом и наковальней. Центр обороны немецкой дивизии был уничтожен. Меньше чем за час немцы потеряли более батальона пехоты, двенадцать танков и семь противотанковых орудий, при наших потерях семеро убитыми, три танка безвозвратно, и пять — с ремонтом до полутора суток. Самое главное — мы нашли половину немецкой дивизионной артиллерии — она находилась в лощине за Верхним Касиново. После короткой бойни в живых осталось совсем немного артиллеристов — уж очень наши бойцы на них обозлились.

Темнота понемногу опускалась на землю. В вечерних сумерках еще один мотопехотный батальон при поддержке танковой роты завернул направо, на восток, прошел за спинами немецкой обороны, вышел на шоссе, скорым маршем прошел пять километров обратно на юг и уже в густых вечерних сумерках вломился в городские кварталы, занятые фрицами. Те, не ожидая русских с северного направления, были слишком дезориентированы нападением с тыла, чтобы оказать какое-то существенное сопротивление — мы потеряли всего один танк и две БМП, зато уничтожили более двух рот немецкой пехоты и, самое главное, освободили городские кварталы вплоть до Тускаря — в руках немцев осталась только восточная часть города вместе с железнодорожной станцией, находившейся на восточном берегу реки. Плюс — немецкие части, находившиеся западнее шоссе, попали в окружение. Их дожимали уже ночью. Всего же за день северная дивизия немцев потеряла половину личного состава, почти все танки, две трети артиллерии. Конечно, операция была на грани фола — комдив бросил на нее почти все силы, оставив на остальном периметре длиной более пятнадцати километров всего три мотопехотных батальона и десяток самоходок, так что тем пришлось изрядно повертеться, чтобы создать видимость больших сил — ведь даже с автоматическим оружием бойцам, растянутым парами и тройками по всему фронту, приходилось бегать вправо-влево на полсотни метров, чтобы показать немцам, что огонь ведется из многих точек. Блеф удался еще и потому, что немцы пока не подготовили атаки — на оставшемся периметре мы были прикрыты реками, да и немцам требовалось сосредоточить силы — они ведь атаковали буквально с марша. Так что по результатам дневных боев в руках нашей дивизии оказался почти прямоугольник со сторонами двенадцать на пятнадцать километров, неприкрытый реками только с северной стороны. Но завтра, когда немцы перегруппируются, придется туго.