И вот из этого питательного субстрата и вылезали проекты, одним из которых и были ПНВ и тепловизоры. Но еще до них были одноэлементные и многоэлементные ИК-индикаторы.
Путь к ним был тернист. Как только я узнал, что здесь уже знакомы с инфракрасной техникой, я тут же загорелся идеей ее применения. Вот только поиск специалистов затянулся. Нашлось несколько человек, которые что-то слышали, но они были заняты на более важных проектах — тех же электронных лампах, а они осенью-зимой сорок первого были гораздо важнее. Да и радиолокация тоже стояла на первых позициях. Единственное чем они смогли помочь — это подсказать какую-то литературу, где про эту технику вообще может быть хоть что-то написано. Так что мы отобрали несколько студентов и школьников старших классов — и засадили их сначала за поиски литературы, а потом и за ее изучение. И, надо заметить, они составили вполне неплохой реферат, по которому уже что-то можно было начинать делать. Настолько неплохой, что даже наши более опытные специалисты сказали "ну, может что-то и получится", и пообещали выкроить время если не на сами исследования — "Да-да, лампы сейчас гораздо важнее", то хотя бы на периодические консультации наших юных дарований.
А идея с рефератированием технической и научной литературы мне понравилась. Выходило, что мы одним махом получали и выжимку по интересующим вопросам, и хоть как-то подготовленных специалистов. Так что уже весной сорок второго тысячи школьников и студентов в возрасте от тринадцати до двадцати четырех лет сидели в библиотеках и штудировали наши и немецкие учебники, технические и научные книги — помимо изучения немецкого, английского и французского языков, они учились и технологиям, а главное — составляли индекс применявшихся терминов. Книг и в БССР, и особенно в Восточной Пруссии, мы нашли очень много — больше, конечно, на русском и немецком языках, но и на английском и французском хватало. И каждому работнику выдавалось в месяц по одной книге, которую он должен был прошерстить — пусть не изучить досконально рассмотренный там вопрос, но хотя бы определить — где и про что говорится, а также составить конспект. Конечно, сначала старались дать книгу на русском языке, и уже затем — на иностранном по той же тематике — человек уже немного свыкся с терминологией, так хотя бы она не будет совершенно неизвестной переменной. А вскоре мы начали поручать разбор книг парам, в которых пытались совместить более-менее знающего предмет или просто область рассматривавшихся в книге вопросов, и более-менее знающего сам язык, и уже они подтягивали друг друга в тех областях, где им не хватало знаний. Если же находились персонажи, одинаково хорошо разбирающиеся, скажем, и в физике, и в немецком, то к таким прикрепляли середнячков, по которым была надежда подтянуть их на более высокий уровень за более-менее короткий срок.
За полтора года мы просмотрели таким образом более двадцати тысяч книг, причем большую часть — как минимум два раза — и чтобы избежать ошибок, и для привнесения в не всегда и не для всех интересный процесс соревновательности — зная, что по той же тематике работает и другая пара сверстников, ученики как-то старались подтянуться, получали заряд бодрости, меньше филонили. Наверное. Ну и доступность самих проверяющих и консультантов мы старались обеспечить по полной — сначала нашли несколько десятков знающих немецкий на достаточно хорошем уровне, а потом, после освобождения Восточной Пруссии от нацистской власти у нас появилось много носителей языка, которые соглашались сотрудничать с нами. И все эти люди консультировали "работничков" хотя бы по грамматике, разъясняли особенности применения слов — все помощь. А ведь были и специалисты по многим вопросам. Так что работа кипела — организация проектов, требовавших множества простых действий, была у нас уже довольно хорошо отлажена — иерархическая система, план, дублирование работ, чтобы избежать ошибок и привнести соревновательный момент, тщательный контроль, причем не только конечного результата, но и в промежуточных точках — и чтобы вовремя вернуть человека на правильный путь, и чтобы не допустить большой просрочки, прежде всего путем сверки результатов дублирующих групп — если они очень сильно расходятся, значит, кто-то сильно ошибся и требуется повторить работу. И ко всему этому — обеспечение ресурсами и поддержкой на максимально возможном уровне. Я где только можно называл это социалистическим подходом к изучению наук — может, так оно и было, я лишь постарался побыстрее нацепить на эту деятельность положительный ярлык, чтобы какой-нибудь горлопан не замазал ее чем-то типа "потогонная система" или еще чем похлеще — тогда придется тратить много времени, чтобы обелить эти работы, а ведь может и не получиться, и тогда все пойдет прахом. Этого бы не хотелось.
Почти сразу ввели и "оплату" труда — в основном — "учебными" баллами, но небольшую часть стали платить и деньгами — если не настоящими рублями, то хотя бы продуктовыми карточками, чтобы "юные человеки" как можно раньше привыкали зарабатывать своим умом и знаниями. А чтобы проверяющие не ломали глаза, людей обучали работе на печатных машинках — мы скопировали какую-то немецкую печатную машинку и за пару месяцев запустили их производство, как только мне надоело разбирать рукописные тексты — докладные записки, протоколы заседаний, отчеты о выполнении работ. К тому же в дальнейшем я рассчитывал прогнать всю эту печатную продукцию через распознавалку, и чем раньше мы начнем печатать, тем быстрее потом загоним все в компьютеры.
Но и сейчас мы постарались упростить работу с исходными текстами. Параллельно с рефератированием книги переводились на микрофильмы, окончательные варианты конспектов, полученные после одного-двух-десяти согласований и доработок, печатались и также микрофильмировались, а заодно составлялся индекс упоминавшихся терминов — комплект картонных перфокарт. Точнее — несколько комплектов — и индексов по книге могло быть несколько — скажем, не только химический, но и физический или медицинский, и библиотек было много, и резервные копии никогда не помешают. Перфокарты набивались уже десятками килограммов в день.
Так что одновременно с распространением научной и технической информации мы обучали студентов. Причем книги подбирались не просто так, а в зависимости от ранее изученных — человек получал специализацию, а многократное изучение информации по одной тематике позволяло постепенно насытиться знаниями в данной области — получался если и не готовый специалист, то хотя бы человек, который что-то слышал и знал по своей тематике. А уж специалистом он становился во время работ в лабораториях и на заводах. Шла тренировка "по бразильской системе", хотя позднее такую подготовку стали называть "русская система". Я и сам во время учебы в институте писал шпаргалки, но при сдаче экзаменов ими не пользовался — просто не было нужно — и так все учил, и при написании шпаргалок материал я представлял в сжатой форме, основные положения — они-то и откладывались в голове, а "мясо" вспоминалось уже по ходу дела — когда страницу учебника надо ужать в два предложения с двумя-тремя формулами, поневоле вчитываешься в материал, пытаясь выцепить самую суть — вот он и откладывается. В принципе, преподавателям было бы достаточно посмотреть подготовленные студентами шпаргалки, чтобы понять, насколько хорошо те овладели материалом. Шутка, конечно, но в каждой шутке есть доля шутки.
Была еще одна идея, которая, как я надеялся, выстрелит в будущем. Ведь учебников и научных книг каждый год выходило много, и в дальнейшем этот вал будет только нарастать, поэтому мы мало того что дадим студентам самые свежие знания, так еще откроем к ним доступ и для остальных специалистов, у них появится возможность хотя бы в сжатой форме посмотреть — чего новенького в их специализации, а уж если это покажется интересным, то тогда можно будет изучить вопрос и более глубоко, по первоисточнику. Да и студенты позднее будут не только конспектировать учебники, но и проводить описанные в них опыты, чтобы проверить их правильность, ну и набить руку на конкретной работе, а не просто "изучить" вопрос, чтобы потом благополучно все забыть. Собственно, мы уже и сейчас начинали применять это на практике.
А подготовленные студентами материалы — конспекты и индексы — все активнее стали использоваться в работе нашими научными работниками. Они выискивали нужную информацию, точнее — ссылки на нее, чтобы потом прочитать более подробно. Сами индексы тоже оказались непростой головоломкой. Скажем, если бы слов обычного языка было бы достаточно и пары тысяч, чтобы охватить основные понятия, то вот как быть, например, с химией, где веществ были десятки и сотни тысяч, если не миллионы? В кадровых службах мы применяли индексный поиск, в котором одна позиция на перфокарте обозначала одно понятие. Соответственно, если бы мы применили его для индексирования по химическим веществам, потребовалось бы для каждого вещества выделить отдельную позицию — а это минимум сотни тысяч позиций. Соответственно, если в книге упоминается десять веществ, то его индексная перфокарта по химии, будь она шириной даже в сто позиций, была бы длиной в тысячу позиций. Если даже выделить по пять миллиметров на позицию, получим рулон в пять метров. На котором пробиты всего десять отверстий. Не выход. Хочешь не хочешь, пришлось кодировать вещества в цифре, с соответствующим усложнением поиска. Хотя, по прошествии некоторого времени оказалось, что поиск-то не так уж и сложен — сложнее найти в каталоге веществ код, соответствующий веществу — гроссбухи постоянно пополнялись новыми кодами, и исследователи, найдя по оглавлению нужные вещества, записывали их цифровой код — десятичный — отдавали в библиотечные отделы поиска, там их переводили в двоичный код, и запускали сортировку тысяч перфокарт по каждому тематическому индексу, что были в библиотеках к середине сорок третьего. Десять минут — и машина выдавала кипу карт, в которых упоминалось искомое вещество. Дальше было совсем "просто" — по этой кипе печатались ссылки на книги и страницы в них — и человек шел в читальный зал, где получал копии микрофильмов, а если их не было — бумажные книги — и уже зарывался в них, выискивая по страницам нужные сведения. Этой работой занимались в основном те же студенты, составляя по заданию руководителей или преподавателей конспекты уже по определенным веществам — их свойства, использование, реакции — с указанием ссылок на литературу, чтобы можно было проверить.
С самими индексами тоже было непросто. Так, по химии мы для начала индексировали неорганические вещества — их не так уж много, особенно если сравнивать с органическими. Но уже сейчас становилось понятно, что в веществах главное — их свойства. Поэтому понемногу мы стали вводить индексы по физическим характеристикам веществ, их химическим реакциям — хотя бы их упоминание, без результата — что получается в итоге проведения реакции, хотя уже и тут просматривалась система связанных ссылок — ведь в итоге мы каждому веществу присвоим цифровой код, и сама реакция будет состоять из набора цифровых кодов веществ, участвующих в реакции, и набора цифровых кодов результатов. Многовато, да, поэтому тут мы не спешили, понемногу отрабатывая только неорганические вещества — там все-таки объем реакций существенно меньше. И это мы еще оставляем за скобками условия проведения реакций, тепловой выхлоп — пока было непонятно — надо ли это запихивать в индекс, или и так можно будет посмотреть в книгах по найденным ссылкам. В общем, работы было непочатый край. Так начиналась наша экспертная химическая система, которая со временем разрослась в огромную базу данных по химическим соединениям. Да и остальные предметные области понемногу "обрастали жирком".
А пока мы лишь совершенствовали техническое обеспечение работы с индексами. Так, мы начали микрофильмировать и сами индексы, отчего поиск ускорился почти на порядок, прежде всего за счет того, что было меньше механических перемещений — на один кадр влезал индекс одной книги, и теперь надо было перемещать только его, а не всю бумажную кипу, относящуюся к книге. Печать также автоматизировали, создав специализированные устройства, которые переводили двоичный код страниц в десятичный и печатали уже понятные человеку цифры. Потом автоматизировали и печать названий книг — по номеру книги бралось его название из индексного каталога — также на микрофильмах — и оно выводилось на печать. Все это ускоряло поиск нужной информации. Правда, поначалу ее полезность была еще не всем понятна, да и я порой сомневался в том, что затеял — уж слишком велик был объем информации, что нам предстояло перелопатить, а технологии ее использования были еще туманными мечтаниями. Но по мере накопления переработанных книг, разрешения узких моментов, создания новых технических устройств, система начинала проглядывать все яснее и яснее, пока в начале осени сорок второго она вдруг не набрала критическую массу — пятого сентября мы оснастили одной сортировочной машиной и пятью проекторами микрофильмов уже шестнадцатую библиотеку, причем уже с полусерийным аппаратом для печати страниц с микрофильмов, а количество обработанных книг превысило первую тысячу — тут-то все и стало складываться в стройную систему, которая уже позволила нам нарыть много фактов о разных веществах, их свойствах и реакциях, высвободив опытных сотрудников хотя бы от рутины поиска первичных данных — такие сотрудники занимались решением проблем, а стажеры-студенты-школьники "подтаскивали снаряды".
Но и сами студенты занимались проблемами, теми же датчиками инфракрасного излучения — а больше оказалось и некому.
В общем, студенты как следует прошерстили библиотеки и из литературы нам стало понятно, что сейчас для использования в ИК-технике выращивают пленки разных сульфидов, причем — поликристаллические, состоящие из мелких кристалликов. Ну я-то, как "самый вумный", сразу стал продвигать монокристаллы. Монокристаллы не заработали — слишком малое в них было время жизни носителей, то есть время релаксации фотопроводимости слишком мало — из-за облучения возникают основные носители — дырки, и в монокристаллах их рекомбинация происходит слишком быстро, а ведь фоточувствительность напрямую зависит от времени сохранения изменения проводимости от облучения — возникшие от попадания фотонов носители должны успеть добежать до электродов, чтобы внешняя цепь ощутила изменение проводимости детектора. Если же возникшие свободные носители быстренько рекомбинируют, то никаких изменений для внешней цепи ожидать не приходится — они просто не успевают пробежать через толщу детектора. Но все эти тонкости мы узнали позднее, через полтора года. А вначале, зимой сорок первого, работали "как все" — выращиванием поликристаллических пленок. Это я, памятуя о широком применении монокристаллов в микроэлектронике, все подталкивал народ выращивать их и для ИК-детекторов. Да, в конце концов вырастили мне эти монокристаллы. Ничего. Как их ни активировали — не работало. И, так как к этому времени уже вовсю производились и использовались элементы на поликристаллических пленках, монокристаллы пока отложили в сторону.
Но с поликристаллическими пленками тоже все было непросто. Так, начиная с марта сорок второго, в своих исследованиях мы исходили из того, что для увеличения обнаружительной чувствительности надо было увеличивать время жизни основных носителей. То есть делать кристаллы как можно меньше, чтобы наличие многих границ между кристаллами препятствовало рекомбинации носителей — так они могут двигаться только внутри одного кристалла и по межкристальным контактам, которых заведомо немного — кристаллы ведь разной формы и прилегают друг к другу не впритык, а с зазорами, касаясь друг друга небольшими участками. От этого снижается вероятность рекомбинации по сравнению с монолитным кристаллом, в котором для перемещений доступны все направления. Но увеличенное время жизни соответственно снижало частотные характеристики приборов — ведь чем дольше живут носители, возникшие от предыдущей точки, тем дольше они будут мешать получению информации от новой точки — информация становится неактуальной, тепловое пятно "смазывается", а то и совсем заплывает — детектор надолго "запоминает" максимальное значение потока фотонов и на более слабые излучения просто не реагирует — носителей и так избыток, чтобы отреагировать еще на какие-то хлипкие фотонишки.
Поэтому для теплопеленгаторов с одним элементом мы старались использовать поликристаллические пленки с мелкими кристаллами — таким приборам было важно обнаружить тепло от малоподвижного источника — солдата, орудия, танка. Они применялись наземной разведкой, где обзор шел по горизонтали, соответственно, телесный угол, который надо было просматривать наблюдателю, был сравнительно небольшим, скорости передвижения целей — тоже, потому можно подержать индикатор подольше на одном месте, чтобы он "забыл" излучение предыдущего места. Главное — не обременять наблюдателя излишком техники, иначе он не сможет смыться из-под обстрела, если его засекут.
А вот для воздушной разведки требовались быстродействующие приборы, поэтому там использовались фоточувствительные элементы с крупными кристаллами — пониженная способность к обнаружению давала вместе с тем хорошие частотные характеристики, то есть возможность делать развертку телевизионного сигнала, чтобы выполнить площадной обзор, а степень обнаружения повышалась применением нескольких элементов для одной и той же точки, ну и увеличенными размерами самих элементов — для воздушной разведки излишек техники был не так уж критичен, поэтому им можно было компенсировать недостатки чувствительных элементов. Позднее мы нащупали еще зависимость от толщины фоточувствительного слоя — чем он был тоньше, тем выше была обнаружительная способность — что-то там было связано с соотношением длины волны излучения и толщины слоя элемента — если слой был тоньше, то эффективность возрастала. Но в сорок втором это были еще только предположения, выведенные на основе наблюдений за работой приборов.
Но и такие примитивные системы были в войсках очень востребованы — даже одноэлементным прибором можно было обнаружить источник тепла, и уже затем оптикой с большим увеличением — фактически, мини-телескопами на основе параболических зеркал — уточнить — что это там теплится. Так что почти год немецкие снайпера, корректировщики и наблюдатели на нашем фронте долго не выживали — к лету сорок второго мы смогли обеспечить покрытие до трех теплопеленгационных приборов на километр фронта, хотя бы на сложных участках. Поэтому днями, а особенно ночами, тысячи глаз выискивали живого фрица — сначала нащупывали излучаемое их головами и телами тепло, затем высматривали — что это конкретно за тепло — может, какой зверь, или техника дальше в том же направлении, или недавно стрелявший миномет, или костер, да и найти точные координаты источника тепла, даже если это была голова фрица, было не так уж просто — на дальности полкилометра прибор захватывал пять метров фронта. А уж затем, если определяли, что точно — человек, ну или предположительно, но больше там быть некому — например, за ним шло болото, или склон холма — следовал выстрел снайпера, минометный налет или выстрел из СПГ — не убить, так хоть спугнуть. Потом эта техника была широко востребована охотниками на дичь, ну а пока дичью были фашисты, и наши охотники круглые сутки терпеливо высматривали добычу.
Но поликристалличность приводила к тому, что массив элемента был неоднороден, а где неоднородность — жди изменения характеристик. Вот приборы и деградировали — ухудшалась их чувствительность, а то и просто вдруг отказывались работать. Первые приборы работали не более суток, если вообще работали — брак достигал девяноста процентов, так что до войск сначала доходили совсем крупицы — сотня-другая элементов в сутки. Да и каждый прибор был индивидуален по своим характеристикам — одни могли учуять фрица и за километр, другие видели хорошо если за сотню метров, так что командирам приходилось очень хорошо подумать, как разместить ИК-наблюдателей. Ну, "близорукие" детекторы в основном уходили ДРГшникам — им высматривать засаду в лесу, то есть на коротких дистанциях — самое то. Да и пехота охотно использовала такие приборы на сложнопересеченной местности, засекая немецкие разведгруппы, что пытались просочиться в наш тыл через неудобья и буераки — все лучше, чем ничего. А уж высмотреть охранение во время ночной вылазки к немецким позициям, или, наоборот, засечь такую же вылазку к нашим окопам — вообще была песня — вскоре после появления ИК-детекторов фрицы стали просто бояться "ночных чертей", что видели в темноте и безошибочно открывали массированный огонь из пулеметов точно по группам немецкой пехоты, что пыталась скрытно подобраться к нашим позициям.
Первое время все увеличивавшиеся потери таких немецких групп еще не настораживали немецкое командование, и оно все так же позволяло своим ухарям ходить на нашу сторону. Но потом неумолимая статистика просто-таки проорала — "Они ведь не возвращаются!!!" — осенью сорок второго у нас было уже минимум по одному детектору уже на каждый на километр фронта, это не считая "ушедших" за линию фронта вместе с ДРГ или "шастающими" в нашем тылу в поисках вражеских шпионов и диверсантов — темнота перестала быть прикрытием. Правда, причины таких потерь немцам были неясны — единичные выжившие солдаты рассказывали лишь о кинжальном огне из пулеметов точно по их группе, причем осветительные ракеты сразу же летели точно по направлению к лазутчикам. Впору было бы поверить в мистику, тем более что немцы были очень восприимчивы ко всякой чертовщине — вспомнить то же общество Туле. К сожалению, восприимчивы были не все — в октябре фрицы получили первые образцы нашей ИК-техники — в одном месте продавили фронт и захватили трофей, в другом — прибор прихватил перебежчик, которого упустили наши психологи — "ларчик" наших ИК-секретов постепенно открывался. Но первое время — пару месяцев, пока немцы не начали вырабатывать и проверять методы противодействия ИК-обнаружению, мы еще пожинали плоды нашей технологической продвинутости — резко спало количество ночных вылазок на наши позиции, так что бойцы получали больше времени на отдых, уменьшилось поголовье немецких снайперов, так что наша пехота действовала смелее и решительнее — сходить в местную атаку, сделать вылазку к немецким окопам — опасность этих действий резко снизилась — наши снайпера нарабатывали опыт в спокойной обстановке — после немецких снайперов к Одину отправлялись пулеметные расчеты и корректировщики, а с одними винтовками против нашей пехоты уже не повоюешь, так что немцам волей-неволей приходилось выкатывать орудия на прямую наводку, где их расчеты уже поджидали наши САУ и снайпера — даже в отсутствие подвижек фронта мы ежедневно уничтожали сотни единиц немцев, десяток-другой пушек, до десяти танков — курочка все клевала и клевала по зернышку, и немцев становилось все меньше.
Да и в последующие несколько месяцев, пока фрицы пробовали разные методики ИК-маскировки, все было более-менее нормально — количество приборов, их долговечность, чувствительность — все эти параметры росли довольно быстро, так как мы наработали экспериментальную базу, позволившую хоть как-то управлять параметрами приборов. Еще бы — мы ведь не просто заменяли чувствительные элементы — мы накапливали статистику — изучали химический состав вышедших из строя или резко ухудшивших свои показатели элементов, состав газа в вакуумных баллонах, если это был вакуумный элемент. И повышали жесткость технологических допусков — применяли все более сухие газы, все более высокое вакуумирование, все более длительную дегазацию, чтобы детали меньше выделяли газов во время работы.
Мы в свою очередь тоже развивали тактику применения новых приборов. Так, на фронте в километр мы сосредоточивали до двадцати снайперов, до пятидесяти ИК-приборов — и с этим всевидящим оком пехота подбиралась к немецким окопам на дистанцию гранатного броска, тогда как снайперы отстреливали любую тепловую тень над брустверами, ну а САУ — высунувшиеся танки. Единственное, с чем мы не сразу разобрались — это заградительный огонь вслепую и косоприцельные амбразуры. Немецкие корректировщики навострились высовываться на мгновение, и каждый раз — на новом месте, так что они все-таки могли наблюдать нейтралку и сообщать артиллерии примерные координаты целей. Ну а косоприцельные амбразуры были просто недоступны для фронтального огня, так что немецкие пулеметчики могли внезапно обрушить фланговый огонь на наши цепи. Правда, эти цепи подбирались по пластунски, поэтому урон был невелик, но вот слитную атаку гранатами эти пулеметы сорвать могли. Ну, тут уж нам оставалось только тренировать тактическое мастерство командиров, чтобы они расставили пехотинцев таким образом, чтобы те атаковали выступы немецких позиций, в фасах которых и размещались эти амбразуры, да при приближении к немецким окопам выставлять группы огневого подавления. А против артиллерии все-таки приходилось привлекать штурмовики и давить артиллерийским и минометным огнем возможные дислокации немецких арткорректировщиков. Как бы то ни было, ИК-техника позволила нам в относительной безопасности натаскивать бойцов.
Так что постоянное совершенствование шло по всем фронтам — и в тактике применения нового оборудования, и в оборудовании. Ведь и сама поликристалличность пленок была не единственным аспектом их фоточувствительности — большую, огромную роль играл кислород. И не просто кислород, а адсорбированный на поверхности кристаллов. То есть не нормальные, химические, соединения свинца с кислородом, которые было легко получить — важен был кислород, который просочился в межзеренное пространство и "налип" на грани кристалликов. Как мне объясняли наши ученые, он создавал локальную ловушку для неосновных носителей — электронов. Прилипая к поверхности кристалла, он создавал эдакую яму с положительным потенциалом, и выбитые фотонами электроны устремлялись к таким ямам, отчего рекомбинация с дырками шла менее интенсивно, время жизни дырок увеличивалось — увеличивалась и фоточувствительность. Конечно, до определенного предела, но все-таки. Причем ученые уверяли, что важен именно поверхностный кислород, а не тот, что продиффундирует вглубь кристаллов или же вообще будет в соединении со свинцом — "Да мы проверяли — при температурах ниже жидкого кислорода диффузии нет, а пленки сенсибилизируются, значит, важен кислород, что находится на поверхности. И с оксидами свинца тоже проверяли — не они это". Ну, я им верил — не лезть же в эти дебри самому. И вот с этим поверхностным кислородом было не очень просто — его удерживали на поверхности силы Ван-дер-Ваальса, то есть связь с пленкой была довольно слабой — нагрей чуть посильнее, и полученная тепловая энергия легко оторвет кислород от кристалла — и все — плакала наша фоточувствительность. Кислород надо было беречь. А перед этим — насытить им межкристалльное пространство. Получалось немного прикольно — посыпь пленку кислородом — она и станет фотоэлементом. Вот только нашим ученым было не до смеха. Тем более что они выдвинули и другую теорию фоточувствительности — согласно ей кислород, напротив, создавал отрицательное поле, которое вытягивало из массива кристаллов дырки и отталкивало электроны. В общем, единство среди ученых наблюдалось только в том, что они считали кислород тем довеском, который и придавал фоточувствительность элементам, а вот как он это делал — тут продолжались споры. Не было единства и по части технологии изготовления этих элементов.