Большую роль сыграл трофейный транспорт. Мы захватили более полутысячи исправных автомобилей, которые существенно повысили наши транспортные возможности. Но техника немцев была менее проходимой, чем наша, поэтому мы почти сразу же перебросили на основные дороги специалистов, и под их руководством мобилизованные местные жители укрепляли плохие участки — проводилась та же работа, что и севернее, только тут действовало меньше техники и было много ручного труда. Но к пятому сентября средняя скорость движения грузового автотранспорта повысилась с пятнадцати до двадцати двух километров в час и полный маршрут до южного фронта теперь занимал не двенадцать, а всего лишь восемь часов — только за счет этого количество тонно-километров возросло на треть на ровном месте, в буквальном смысле этого слова. Да еще мы понемногу переводили автотранспортные роты на перевозки южнее линии Курск-Чернигов, с которой началась вторая фаза наступления.

На юг шли боеприпасы, топливо, бойцы, а обратно вывозились прежде всего люди — мы не были уверены, что сможем удержать немцев на неподготовленных рубежах, поэтому вывозили прежде всего стариков, женщин, детей — с самым необходимым из их домашнего скарба. Вывозили под Смоленск — сначала на автотранспорте, до железных дорог, потом — по железной дороге. Взрослых размещали во временные лагеря, детей — в интернаты, устроенные где только можно — в сентябре уже холодновато. Всем этим занимался Комитет по чрезвычайным ситуациям — еще одна военизированная структура, созданная мною по аналогии с МЧС из моего времени, как раз под такие массовые перемещения населения. Ну и в качестве еще одной независимой от других вооруженной силы — под предлогом необходимости охраны перемещаемых лиц, лагерей, работы в горячих точках нашего тыла — в этой структуре было немало боевых частей, замкнутых на Верховный совет Республики, точнее, на его Председателя, то есть меня — как и Ельцин с МЧС, я создал небольшую личную армию — чисто на всякий случай. Впрочем, немцы после Версаля тоже изгалялись в таком же ключе — их "Организация технической аварийной помощи" по сути была такой же военной организацией, так что "рейхсвер не более ста тысяч" с помощью этой и ей подобных организаций разрастался может даже и до миллиона человек. И мне лишь оставалось надеяться, что КЧС придется применять только по прямому назначению — ликвидация катастроф и обеспечение порядка, но на всякий случай ее боевые части располагались в ключевых точках республики — все как и с МЧС, которая "держала" крупные города. Тем более что у меня был и предлог — борьба с бандитизмом — "Надо же людям тренироваться — так пусть заодно зачищают леса". Ну а чтобы народ не бузил насчет "все воюют, а мы отсиживаемся в тылу", проводились ротации состава и целых подразделений — "командировки на фронт".

Вот эти-то силы и размещали вывозившихся с Украины людей — типовые лагеря на сто, двести и пятьсот человек у нас уже были — и палаточные, и из быстросборных деревянных конструкций, по сути — небольшие городки, не только с жильем, но и с коммунальными службами, банно-прачечным хозяйством, столовыми, клубом с шашками-шахматами и библиотекой, системой и организацией поддержания жизнеобеспечения — некоторые из постояльцев даже говорили, что не прочь бы и остаться в таких хоромах. Работников набирали из самих же постояльцев — они и варили, и убирали территорию, и копали водоотводные канавы, и настилали деревянные тротуары — в конце концов, работали ведь для себя. А следом за постояльцами с юга шла их живность. Скот гнали с юга своим ходом команды из местных — они же заодно и присмотрят за сохранностью, чтобы ничего не пропало, хотя мы и описывали кому что принадлежало в своих гроссбухах, владельцам выдавалась квитанция, а буренкам и прочим козам-овцам на боку рисовались краской буквенно-цифровые обозначения — составленные на основе населенного пункта и фамилии владельца или бригадира, клички животного или цифры, если для колхозного стада — эти две или три части по моим прикидкам составляли уникальный номер животного, а так как он содержал и сведения о принадлежности, то вероятность потерь снижалась. И эти обозначения еще присутствовали и во всех документах — скотиной все дорожили, так что все эти Брзвк-Ивнв-Зрк чапали на север своим ходом. И, пока вывозилось население, выводился скот — готовились к эвакуации и другие ценности и запасы, прежде всего — техника, зерно и сено. Ну, тут уж по возможности, что успеем.

Так что движение по дорогам было очень оживленным. Ко второму сентября мы успели забросить на южный фланг еще по семь тысяч человек и по двадцать-тридцать танков и самоходок, поэтому наши колонны расползлись вширь и начали окапываться — каждая группировка численностью в пятнадцать-двадцать тысяч человек теперь занимала фронт в пятьдесят-семьдесят километров — вполне уже неплохая плотность войск для обороны. И они были подперты танковыми кулаками по семьдесят-сто машин, да еще с сотню БМП, ну и вездеходов примерно столько же — учитывая, что ударные армии РККА насчитывали по сотне-полторы танков, полтысячи минометов, семьсот орудий — каждая наша группировка была такой ударной армией. Да, мы уступали по количеству стволов — и минометных, и артиллерийских, но частично это компенсировалось штурмовиками с ракетным вооружением — возможность стрельбы прямой наводкой крупнокалиберными ракетами было даже выгоднее, чем навесная стрельба из гаубиц — разброс наших неуправляемых реактивных снарядов был десять тысячных, то есть при стрельбе с километра отклонение составляло максимум десять метров, а стрельба зачастую велась и с более близких дистанций — порой с сотни метров.

К началу сентября мы подперли каждую из пяти групп уже двумя десятками штурмовиков, каждый из которых мог взять по десять РС-82 и пять РС-120, что при пяти вылетах в сутки давало две тысячи ударов калибром 82 и тысячу — калибром 120 миллиметров. Вроде бы и немного — тринадцать и восемь боекомплектов ствольной артиллерии аналогичного калибра, но за счет большей точности они увеличивались в два, а то и три раза. К тому же авиационные ракеты не испытывали тех огромных нагрузок, что снаряды при выстреле, поэтому стенки ракет можно было делать тоньше, соответственно, больше влезало взрывчатки, то есть ракеты по мощности (или, как говорят военные — по могуществу) приближались уже к следующим калибрам. Ну а нужное количество осколков добиралось готовыми поражающими элементами — еще и за счет этого ракеты были эффективнее — меньше энергии взрывчатки тратилось на разрушение корпуса, сами элементы были контролируемых размеров, поэтому их было просто больше, а за счет лучшей аэродинамики и большей силы взрыва убойная сила сохранялась на более дальних дистанциях. Нет, пожалуй что можно принять эти калибры равными следующим калибрам артиллерии, и тогда получается уже двадцать пять и семнадцать боекомплектов. Да и стрельба "по требованию", а не "по территории", еще больше увеличивала эффективность, так что — с учетом повышенной точности стрельбы, мы получали эквивалент как минимум полусотни и тридцати б/к — хотя это все-равно не дотягивало до нескольких сотен боекомплектов, что обычно выпускались при артподготовках наступления. Ну это так, мысли вслух — наступать мы все-равно не собирались, так как общая численность бойцов была всего под сто тысяч человек на весь южный фланг — тут только думать об обороне, а не о наступлении.

Тем более что продолжалась зачистка тылов — бронетехника не только шла прямиком на юг, но и заворачивала в в боковые промежутки — отсутствие у немцев противотанковой артиллерии резко склоняло чашу весов на нашу сторону в деле освобождения городов и поселков, и даже РПГ немцам особо не помогали — все-таки их тыловики не умели полноценно ими работать, и либо палили в белый свет как в копеечку, либо слишком долго целились и поэтому срезались автоматными очередями. Так что даже если где-то организовывался опорный пункт с круговой обороной, мы его брали — сложнее было выловить тех, кто ушел из населенных пунктов и пробирался к своим — тут уж только засады и мобильные группы перехватывали кого-то. Но и так — в конце августа и начале сентября мы только пленными собрали с этой территории более ста тысяч человек, в основном — тыловиков и по госпиталям. И немцев было меньше половины, остальные — из их союзников. Убитых было меньше — тысяч десять, еще столько же раненных уже в ходе боев, причем если их быстро не вывезти, то порой местные жители могли кого-нибудь втихую и придавить — немецкая власть всех достала, так хоть как-то отомстить. Ну и пробиралось к своим примерно тысяч двадцать.

Все бы ничего, да вот "свои" становились все ближе — за немцев играло укоротившееся транспортное плечо. Направление Краков-Львов-Житомир-Киев было транспортным коридором для питания западного фланга немецкого наступления, Дунай — Черное море — Днепр — Днепропетровск- и затем на север — Харьков-Белгород-Курск-Орел — артерией восточного фланга, причем ее одной не хватало, поэтому второй путь — также через Черное море, и потом либо Николаев-Кременчуг-Ромны, либо, огибая Крым — Мариуполь-Сталино-Славянск-Изюм-Харьков либо — Ростов-на-Дону — Воронеж. И немецкие колонны и железнодорожные составы продолжали прибывать, несмотря на то, что мы разбомбили с высотников, а то и штурмовиками, несколько десятков мостов, не брезгуя даже совсем уж небольшими, в десяток-другой метров. Но немцы все лезли и лезли. Их саперные батальоны, как муравьи, восстанавливали мосты, наводили переправы, позволяя немецким подкреплениям продвигаться на север. Местами мы еще пытались продвинуться дальше на юг, но чувствовалось, что наступление выдохлось — мы слишком оторвались от обжитых мест и транспорт просто не поспевал перебросить достаточно сил, чтобы наступление не заглохло.

А немцы все подтаскивали и подтаскивали подкрепления, и тут же бросали их в бой — наше наступление, наталкиваясь на эти кочки и камни, подскакивало, теряло ход, снова разгонялось, но с каждым разом все меньше и меньше, пока не остановилось — немцы наконец смогли навалить плотину из своих частей и остановить поток. Развернулись трехдневные бои, в которых два потока схлестывались на широких пространствах. Пространства бурлили и покрывались грудами горящей техники и мертвых тел, гарью и кровью. Фланговые удары перемежались стрельбой в упор из засад, авианалеты шли непрерывно — немцы долбили наши колонны, мы — немецкие — открытые пространства уже не давали той защиты, к которой мы привыкли — приходилось перестраивать работу истребительной авиации, чтобы прикрыть наши наземные войска и дороги. Хотя прикрытие требовалось в основном от горизонтальных бомбардировщиков, против которых у наземных войск не было собственных средств защиты — зенитные ракеты мы не успели протащить дальше на юг. От пикировщиков и штурмовки истребителями наземные войска нормально прикрывались и сами — крупнокалиберными пулеметами и 23-миллиметровыми зенитками. Впрочем, и немцы уже надежно прикрывали свои части такими же средствами. Так что сторонам оставалось только подлавливать друг друга — искать отбившихся от стада.

Это днем — ночь была нашей. Необстрелянные немецкие части, сформированные на западе, и пусть даже повоевавшие в Африке или в Малой Азии, были совершенно неприспособленны к нашему фронту, а особенно к его ночной жизни. И это несмотря на то, что у них уже были разработаны грамотные методички по тепловой маскировке — о необходимости маскировки еще и от ПНВ немцы пока даже не догадывались. Одно это нас пока и спасало — днем мы еще как-то сдерживали напор немецких орд, и отыгрывались ночью — штурмовики с ПНВ, снайпера, диверсионные группы, танкисты — ночью немцев можно было брать тепленькими — в прямом и переносном смысле. Да, где-то пытались засвечивать наши приборы запуском осветительных ракет, укрытыми кострами, дававшими тепловые пятна, и что там у них еще было написано в методичках. Но не везде, и не всегда качественно. Так что целей хватало. Мы подбросили ещ сменных экипажей, поэтому сотня штурмовиков могла совершать в сутки уже десять вылетов, половина из которых — ночью. Они накидывались на клинья, что вбивали в наши порядки немецкие танковые части, а потом их с боков поджимали отодвинутые немецким наступлением наши подразделения — отойти-то они отходили, но недалеко, готовые в любой момент накинуться и вырвать очередной клок из немецких полчищ. А сами немцы пока не успевали осознать, что тут воюют совсем по-другому, что это не англичане, которых немцы возили в пустынях мордами по песку. Но и мы привыкали к новой обстановке и тактике.

На несколько дней фронт завис — ни туда, ни сюда. После занятия Черного Моря немцы получили удобную транспортную артерию и смогли прокидывать водным путем большое количество грузов, на который не могли воздействовать партизаны — так и появилось много бронетехники и танковых, танко-гренадерских дивизий, да и мотопехотных хватало, а следом подходили еще и пехотные.

Большую проблему стали представлять новые немецкие самоходки — штуги и хетцеры. С длинноствольными пушками, на хетцерах — аж в семьдесят калибров — эти машины могли пробивать наши танки и самоходки, пусть и не последних моделей (а других тут не было), на дистанциях до километра, пусть и подкалиберными, а уж БМП они щелкали и обычными снарядами. Поэтому в открытой местности вскоре развернулись танковые перестрелки с дальних дистанций — выйдет наш или немецкий танк из-за пригорка, бахнет — и прятаться, иначе сожгут те, кто сечет вершины холмов и ложбины — танкисты обеих сторон повадились шариться по окрестностям на мотоциклах, чтобы высмотреть директрисы, по которым их стрельба могла бы проникать максимально глубоко во вражеский тыл — порой даже доходило до драк, когда два таких командира практически одновременно выискивали удобный маршрут для снарядов — всем хотелось набить побольше врага — не только нашим, но и немцам. И вперед не продвинуться — обе стороны окопались на обратных скатах высот и встречали наступающие группы слитным огнем, разве что иногда разведгруппам удавалось просочиться в тыл противника. Ситуация, возникшая впервые под Орлом, снова повторялась — опять возник позиционный фронт, насыщенный подвижными силами, так что любой прорыв или вклинение быстро закрывались. Несколько дней мы проворачивали высадку небольших — взвод-другой — десантов в тылу врага с помощью транспортников, которые садились на более-менее ровных площадках, но по мере подтягивания немцами все новых и новых частей их тыл все плотнее закрывался, так что уже через пять дней мы прекратили эту практику, потеряв за последний день три транспортника. Что делать — никто не знал — ни мы, ни немцы. Пат.

Причем во многом его возникновению способствовало новое вооружение, что поступало в немецкие части — если раньше наше преимущество в оружии было неоспоримым, то сейчас разрыв стремительно сокращался.

Например — стрелковка. Я-то по первости надеялся, что самозарядное и автоматическое оружие снизит потребность в бойцах на передовой, что в обороне, что в наступлении — те будут способны выполнять большее количество выстрелов в минуту, за счет чего обеспечат нужную плотность стрельбы по целям. Да, в засадах либо при обороне так и было — немцы двигались по полю, наши по ним стреляли, много народа не требовалось, именно поэтому мы и смогли выделить много людей для работы на предприятиях и в лабораториях. Хотя уже и в те периоды расчетная и фактическая численность бойцов не совпадали — если по расчетам выходило, что требовалось, скажем, три человека на сто метров фронта, то по факту могло потребоваться и пять, и десять — причем с тем же самым оружием. Тут сказывалось несколько факторов. Прежде всего — местность. За редким исключением она была неровной, так что были участки, которые не просматривались с позиций бойцов — и по этим участкам немцы могли бы близко подбираться к нашим позициям. И бойцов просто так не попередвигаешь — пока он бежит к другой позиции, с которой можно простреливать нужный участок — ложбинку или просто местность с бугорками, старая позиция остается без присмотра — и немец начинает по ней продвигаться. Поэтому приходится сажать по бойцу на каждую такую позицию — вот уже идет отклонение от расчетных величин, причем в большую сторону. Есть и другой момент — немцы ведь, гады, тоже стреляют. И даже если не ранят или убьют бойца, то заставят его на время спрятаться, то есть прекратить огонь — снова участок остается без присмотра. Так что на один участок надо сажать уже двух бойцов — когда одного придавили, второй может вести огонь — подавить амбразуру в бруствере не так-то просто, поэтому по ней надо вести огонь всем отделением — за счет этого второй боец и имел возможность вести стрельбу.

Ну, так было раньше — сейчас все чаще немцы вводили в отделение второй пулемет даже в обычных пехотных дивизиях, не говоря уж о танковых и СС. А также самозарядные винтовки и штурмовые автоматы под их промежуточный патрон — возможности подавления амбразур возрастали, так что требовалось сажать уже трех, а то и четырех бойцов на тот же участок, что ранее защищался только одним-двумя. И дальше будет только хуже — за два года войны немцы полностью перевели свою промышленность на военные рельсы — как говорил Гитлер в своей программной речи насчет тотальной мобилизации в конце 1941го (АИ) "Против немецкого народа ополчился весь мир!" (вот интересно — с чего бы)))?) "Поэтому весь немецкий народ должен сплотиться в этой борьбе, на время поступиться своим благосостоянием". Так что они не только массово выпускали автоматы, но и преодолели пулеметный кризис, когда в сорок втором в связи с большими потерями на восточном и нашем фронте в их ротах пулеметами были обеспечены только два взвода из трех, а в дивизиях второго эшелона — и вообще только один взвод. Сейчас же пулеметы шли во все нарастающих количествах, по мере того, как немцы переводили свои производства с МГ-34, в котором было множество фрезерованных деталей, на МГ-42, где преобладали штамповка и сварка. Причем пулеметы шли не только с заводов самой Германии — немцам очень помогали и "братья"-славяне — чехи, поляки.

Так, еще до захвата в 1938 м Чехословакия занимала сорок процентов мирового оружейного рынка. Выпуск пулеметов в 1938 составил пять тысяч штук ежемесячно. Пять тысяч. В месяц. Да, по сути в большинстве своем это были штурмовые винтовки, с магазинным питанием — эдакие уродцы с магазином на 20 или 30 патронов, установленным поверх ствольной коробки. Но — пять тысяч! — месяц — и получаем дивизию, чьи линейные подразделения полностью укомплектованная автоматическим оружием. А если учитывать, что в месяц те же чехи выпускали 120 тысяч винтовок — можно было вооружать десять дивизий ежемесячно. Ну и двести орудий ежемесячно лишь доводили это число до логического финала — на все десять дивизий не хватит, но две-три свое тяжелое вооружение получат. В сорок третьем чехи поставляли Гитлеру ежемесячно уже триста тысяч винтовок, семь тысяч пулеметов, ну и до кучи — миллион снарядов, двести самоходок, самолеты Ме-109, двигатели, в общем — работали на немцев в поте лица. Так что по совокупности — а про белочехов мы тоже не забыли! — к чехам были большие претензии. Да и поляки трудились на Германию на своих 264 крупных, 9 тысячах средних и 76 тысячах мелких предприятий — в отделе немецкой статистики по восточным странам сидел наш человек — его сын попал к нам в плен и отказался возвращаться, через него и завербовали агента, поэтому цифры были, что называется, из первых рук. Впрочем, западные завоеванные страны тоже не отставали от восточных подельников — та же Бельгия — ее FN — Fabrique Nationale — сделала для немцев самозарядку FN FAL на основе нашей СВТ, но под немецкий патрон — и сейчас клепала ее во все увеличивающихся количествах.

Так что автоматический огонь со стороны немцев только возрастал, поэтому даже для обороны требовалось все больше бойцов на передовой. Частично это компенсировалось усилением огня тяжелого оружия — минометов и станковых пулеметов. Первые закрывали поле боя ворохом осколков, что придавливало наступающих немцев, а вторые строчили либо заградительным огнем, чтобы также хотя бы придавить наступающего фрица, либо работали по конкретным целям — пулеметы у нас уже шли штатно с оптическими прицелами, поэтому могли работать с шестисот-восьмисот метров, но как правило начинали с трехсот, край — с четырехсот — они хотя и находились во второй линии, за спинами пехоты, но выдать себя раньше времени — это значит попасть под огонь артиллерии или танков, а на четырехста метрах уже заканчивался артогонь по площадям и начиналась только стрельба прямой наводкой — но тут уже и немецкие танки ввязывались в перестрелку с нашими танками и самоходками, так что немецким танкистам было не до наших пулеметов. Станковые пулеметы мы все-таки выделили в отдельный класс — не стали делать, как немцы, единый — по опыту использования немецких пулеметов нам показалось, что как пехотный пулемет первой линии он тяжеловат, как пулемет, установленный на станке, недостаточно эффективен — длина ствола и толщина его стенок не позволяла вести точный огонь на дистанциях свыше пятисот метров — уже на ста метрах рассеивание было 25 сантиметров, и чем дальше — тем хуже, тут только ставить заградительный огонь по площадям — вроде бы дело полезное, но для такого огня надо много патронов и долго стрелять, сравнительно тонкий ствол быстро перегревается — и привет, надо менять — каждые 150 выстрелов, иначе пули просто начинали зажиматься расширившимся от нагрева стволом, чей канал от этого сужался — проходить они еще проходили, но куда полетят — это было неведомо. Сомнительная польза. Ну и как танковый он был подвержен тем же проблемам, да еще повреждения ствола от осколков было частым явлением. Поэтому, хотя многие детали наших пулеметов были однотипны, но как минимум пулеметы на станкачи и танки шли с более толстым и длинным стволом — длина повышала настильность траектории, а толщина — снижала рассеивание за счет меньшей вибрации, ну и позволяла вести более продолжительный огонь, так как дольше выдерживала нагрев. К тому же эти стволы мы начали делать оребренными, да еще начали закутывать в сплошной кожух — пороховыми газами в него подсасывался воздух и получалось интенсивное воздушное охлаждение — это придумали наши разработчики глушителей — они поднаторели в вопросах управления потоками горячих газов и холодного воздуха, вот и выкатили доработку. Так что в линейных подразделениях еще оставались пулеметы почти той же конструкции, но сейчас все больше и больше туда шло пулеметов под промежуточный патрон — они и более легкие, чем под 7,62, и из-за массового применения артиллерии стрельба из окопов первой линии все-равно велась на дистанциях менее трехсот метров, так что особая дальность и не нужна, ну а для обеспечения высокой интенсивности стрельбы мы стали делать их ствол также оребренным и с воздухоохлаждающим кожухом — все-таки в первой линии требовалось ставить мощный заградительный огонь, когда фрицы, собравшись в какой-то ложбинке, пытались рывком достичь наших окопов. Так что единого пулемета у нас наверное и не будет.

Но это все оборона. В наступлении же с потребным количеством бойцов все было еще сложнее — теперь уже нам требовалось давить немецкие амбразуры, соответственно, на поле боя было необходимо выставить много бойцов, чтобы, пока одни давят брустверы, другие подбирались ближе. И тут автоматическое оружие давало выигрыш даже меньший, чем я рассчитывал. Да, количество пуль в минуту позволяло надежно подавить одному бойцу тридцать метров окопов. Согласно расчетам. Проблема была в том, что боевая скорострельность была существенно ниже — бойцу надо высмотреть амбразуру, что уже непросто, затем прицелиться, выстрелить, по результатам пристрелки ввести поправки в прицеливание, снова выстрелить. И так — несколько раз, чтобы сидящий в окопе фриц хотя бы на минуту спрятался от такого плотного обстрела. Но чтобы высмотреть амбразуру, надо смотреть очень внимательно — маскировкой фрицы владели немногим хуже нас. И вот для этого нужно было много глаз — то есть на поле надо вывести гораздо больше бойцов, только чтобы разглядеть — куда стрелять. Причем минимум половина все-равно ошибется и будет палить по сплошному брустверу, особенно если дистанции — триста метров и более. То есть потребное количество бойцов еще больше возрастает. Но и это еще не все. Количество боеприпасов небесконечно, поэтому бойцы, израсходовавшие две трети боекомплекта, должны выводиться во вторую линию, а на их место заступать те, кто еще не выпулил свои патроны. И вот количество бойцов еще возрастает. Да, когда наши врываются в окопы, автоматическое и самозарядное оружие снова дает большое преимущество и снижает потребности в бойцах, но до окопов еще надо добраться. Так что наступать мы были не готовы.

Тем более что наша тактика не предусматривала массового применения артиллерии, точнее — стрельбы навесом, в отличие от Красной армии и вермахта. За счет этого потребность во взрывчатых веществах, порохе, металле для снарядов существенно снижалось — по сравнению с СССР и Германией как минимум на порядок. Мы работали прежде всего на прямой наводке — именно для этого мы и выпускали много самоходок и штурмовиков. Впрочем, до нынешнего времени по другому и не получилось бы — у нас просто не было столько пороха и взрывчатки. В принципе, сейчас мы уже могли бы начинать переходить к массированному применению гаубичного огня — гаубичных стволов у нас было еще много, они работали либо заградительным огнем по открытым целям — наступающим фрицам, либо устанавливались на самоходки — для разрушения ДОТов и подавления позиций ПТО. И над этим надо было думать, причем быстро — военное оснащение войск менялось, менялись их возможности — и приходилось нащупывать новую тактику в изменившейся обстановке — из-за появления у немцев множества длинноствольных орудий калибров 75 и 88 миллиметров при атаке позиций наши самоходки старых конструкций уже не были так неуязвимы, как ранее — если немецкие 75 миллиметров длиной 48 калибров на дистанции километр пробивала до девяноста миллиметров брони под углом 60 градусов, то 75 миллиметров с длиной 70 калибров — уже 150 миллиметров, тогда как наши предыдущие модели танков и самоходок имели толщину брони в сто миллиметров. Да, наклон брони там составлял 60 градусов, то есть угол встречи будет тридцать, и исходя из этих расчетов немцы вроде бы не должны пробивать даже наши старые машины, особенно с километра. Но это только в теории. На практике местность имеет неровности, танк или самоходка могут оказаться ниже, да еще спускаться по склону, немецкое орудие — на холме — и вот угол встречи снаряда и брони начинает стремительно приближаться к заветным шестидесяти градусам. Наши танкисты, конечно, старались поставить корпус углом на обнаруженные орудия, чтобы уменьшить угол встречи снаряда — тут уже шла и перпендикулярная составляющая этого угла, так что плоскость лобовой брони снова отклонялась в сторону более острых углов. Но это не всегда возможно — надо ведь когда-то поворачивать и в другую сторону, да и не всегда виден немецкий ствол, к тому же борта еще более уязвимая часть, и даже попадание по касательной может их если не пробить, то проломить и оставить рваную прореху, а уж если пройдет вдоль катков ходовой и сорвет их пару-тройку, заодно прихватив и кусок гусеницы — все, выпрыгивай из танка и прячься среди травы и бугорков — сейчас танк расстреляют. Вот наши новые модели — те уже имели двести миллиметров лобовой брони. Но они в конце августа готовились к операциям на западном фасе нашего фронта, и гнать их на восток — это значит сорвать наши планы на осеннюю кампанию — и так летняя уже была сорвана. Вот против этих танков даже немецкая пушка калибра 88 миллиметров с длиной 71 калибр, хотя она и брала уже 165 миллиметров с километра, для новых танков была опасна и лишь на ста метрах. Но для старых моделей, новые 70-калиберные стволы были опасным противником на дистанциях километр и менее, а для бронетехники на основе техники СССР — и два километра уже не могли ничего гарантировать.

С воздушной техникой тоже начинались проблемы — из-за появления у немцев во все большем количестве бронированных ЗСУ уже и атаки штурмовиками становились менее эффективными. Жалко — мы ведь только-только нащупали ключик к взламыванию немецкой обороны, чем и воспользовались в боях под Брянском. К сожалению, немцы тоже умели складывать два и два — вот у них и пошли эти ЗСУ, причем еще до Брянского сражения. Еще бы — мы почти два года тиранили их своими штурмовиками, так что время на создание нового оружия у них было — сейчас они просто начали добираться до фронта в массовом количестве, хотя и ранее боевые части начинали мало того что ставить свои зенитки на самоходные платформы, так еще и обкладывали их броней. Но это был эрзац, пусть и более эффективный, чем открыто стоящие зенитные орудия. Сейчас пошел вал. А жаль — у нас только-только начал поступать в войска очень интересный боеприпас.