ГЛАВА 1

28 декабря, Суббота

Зима в этом году явно задерживалась. До Новогодних праздников оставалось всего несколько дней, а на улицах города снега почти не было. Температура воздуха весь декабрь держалась около нуля. Поэтому снег, если и выпадал, то быстро таял. Для обычного поволжского городка, находящегося в нескольких сотнях километров от столицы такие погодные условия под Новый Год были очень непривычными. Невольно на ум приходили модные разговоры о глобальном потеплении. Но это глобальное потепление не принесло в город южного климата. Не стало теплее летом, не появились в садах виноград и грецкие орехи. Зато увеличился по длительности переходный период с осени к зиме. Холодные дожди, мокрый снег и распутица на дорогах теперь продолжались дольше обычного. Город к этому оказался не слишком готов. Если бы в ноябре выпал и лёг снег, как в старые добрые времена, то покрыл бы собой всю неустроенность городской жизни, весь мусор на тротуарах и во дворах, все ямы на дорогах. Но снега почти не было. Поэтому промозглая погода явно усугубляла внешний вид города, который, не смотря на свою по известным меркам молодость, производил впечатление пожилого неухоженного человека, не очень опрятного и преждевременно постаревшего.

По главному проспекту города, оглашая дома звуками десятка клаксонов, двигался пышный свадебный кортеж автомобилей и мотоциклов. Главный проспект, который до сих пор носил имя вождя мирового пролетариата, был не так сильно разбит, и по нему вполне можно было передвигаться на хорошем автомобиле. Проспект упирался в здание администрации города, поэтому он и был главным, и поэтому же поддерживался в приличном состоянии даже в распутицу. Администрация города, как и положено, расположилась на центральной площади, которая носила имя верного соратника вождя мирового пролетариата. Никогда этот соратник в здешних местах не бывал, даже близко не проезжал, и жизнь изучал не в университетах. Зато еще до победы пролетарской революции он здорово прославился, как экспроприатор и неуловимый налётчик. Естественно, что деньги, которые он реквизировал у нерасторопных государственных учреждений и частных лиц, шли на светлое дело борьбы за освобождение рабочего класса. Ну, а уж когда рабочий класс наконец-то освободился, он прославился, как основатель и первый руководитель специального карательного органа под названием «Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем», в простонародье «ЧК». Из тогдашних первых чекистов выросли потом НКВДэшники, от которых пошли КГБэшники, а затем уж и ФСБэшники, при которых мы все сейчас и живём. Освободившийся рабочий класс нужно было держать в узде, и на этом поприще, созданная им «матрёшка» славно потрудилась. Сам город тоже носил имя этого человека с «железной волей, горячим сердцем и холодной головой». Как все эти взаимоисключающие качества могли уживаться в одном человеке, приходится только удивляться. Так что трудно спорить с поэтом, что «были люди в наше время». В центре площади, на которой находилась администрация города, а также, естественно, Городская Дума, и ещё ряд государственных и муниципальных структур, установлен памятник этому великому революционеру. И если в столице подобный памятник то сносили, то опять восстанавливали на прежнем месте, в городе таких попыток даже и не предпринималось. Ведь город носил его имя, как же без памятника? Со времени революции минуло много лет, сменилось не одно поколение горожан. История стала подзабываться, изменились приоритеты. Поэтому у юных жителей города иногда возникают вопросы, почему город в Поволжье носит польское имя, с трудом выговариваемое. Нельзя ли было подойти к этому вопросу проще, чтобы не делать грамматических ошибок в написании своего места рождения и проживания.

Возглавлял свадебный кортеж белый лимузин последней модели, очень длинный и очень вальяжный. На его крыше был укреплен колокольчик, а оба бампера украшали пестрые ленты. Караван машин не оставлял никаких сомнений в том, что в брак вступают не простые граждане и даже не среднего достатка.

Кортеж направился к престижному, сверкающему свежей побелкой дому, в котором этажей было больше, чем квартир. Этот дом в городе был единственным, построенным за последние двадцать лет, жильём класса «люкс». Естественно, что этот дом был заселён лучшими людьми города: от депутатов до заслуженных уголовных авторитетов. На одной лестничной площадке проживали спикер городской думы и вышедший на отдых бандит, а этажом выше — начальник местной полиции и крупный бизнесмен. Такое соседство было в городе нормальным явлением. Неизвестно только, понравилось ли бы такое положение вещей человеку «с железной волей», до памятника которому от дома было всего-то метров сто. Он ведь всегда считался аскетом даже среди соратников по партии. При жизни он всегда ходил в длинной до пят солдатской шинели, кирзовых сапогах, в которые были заправлены военные галифе. На роскошь этому пламенному революционеру было наплевать, он ее презирал. От того, наверное, суровый взгляд его памятника, устремленный прямо на этот непростой дом, стал еще строже.

Возле дома, в небольшом, тщательно вычищенном от снега скверике уже собрались встречающие. Они приготовили конфетти, цветы, мелкие монеты и выстроились вдоль шикарной ковровой дорожки, постеленной прямо на мостовую от проезжей части до центра скверика. Там, в глубине сквера под огромными голыми липами было установлено несколько «шведских столов» с разноцветными бутылками и экзотическими фруктами. Холодно не было, хотя солнце с утра и не появлялось из-за низких, темных туч. Порывистый, но не холодный ветер сбивал с голых деревьев снежок, и казалось, что в скверике падает снег.

На одном из столов с выпивкой и закусками лежал огромный хлеб-соль, на расшитом золотом парчовом полотенце — дань старинной русской традиции. Хоть собравшиеся здесь люди считали себя «новыми русскими», но всегда предпочитали подчеркнуть в этом клише именно второе слово. Отсюда и хлеб-соль, и парчовое полотенце, и ковровая дорожка и колокольчики на машине с молодыми. Вообще обилие ярких красок, пусть даже и в отдельно взятом месте, для города было не характерно. Это было нарушением серого, монотонного пейзажа из дня в день повторяющегося и привычного. Для города помпезность и блеск свадебной церемонии больше походили на нелепость, каким является желание построить светлое будущее в отдельно взятом дворе.

Около столика с хлебом-солью стоял отец жениха и с волнением поглядывал на часы. Он время от времени перебрасывался парой слов с окружающими его близкими друзьями, среди которых он выгодно отличался прекрасной фигурой, ухоженным лицом и манерой держаться: властно, и в то же время снисходительно. На вид ему было лет пятьдесят или чуть больше. Но, лишь, подернутые сединой, виски, да мелкая сетка морщин возле глаз, напоминали о его возрасте. Однако назвать этого высокого роста, широкоплечего с холодными голубыми глазами на мужественном лице, человека пожилым, язык не поворачивался. Он рано овдовел, но так больше и не женился. Недостатка в женском внимании он, наверняка, не испытывал, но ни одна из женщин так и не смогла надолго задержаться в фокусе его внимания. Поэтому он был слегка раздосадован ранним браком сына, ведь ему только недавно исполнилось двадцать два года. Рановато для женитьбы, но отговаривать сына он не стал.

Этот пятидесятилетний красавец был одет в прекрасный белый костюм, который шился наверняка индивидуально и далеко от этих мест. Запонки с крупными брильянтами и золотая заколка на галстуке удачно дополняли его туалет. И квартира в престижном доме, и добрая половина автомобилей в свадебном кортеже и даже встречающие принадлежали этому человеку. Никто и не вспоминал даже, что раньше он был вторым секретарем горкома комсомола, ходил работать на центральную площадь и учил юных граждан всеобщему равенству. За последние два десятка лет он успел позаниматься и политикой, и поработать в городской администрации, но по настоящему нашел себя в бизнесе. На сегодняшний день его смело можно было называть олигархом местного значения. Это было бы более правильно, чем «новый русский». Тем более что этому определению человека нового типа общественным мнением приписывались не только положительные качества. Как правило «новыми русскими» называли богатых, но бестолковых бандитов, время которых осталось в лихих девяностых. У бывшего комсомольского лидера было два высших образования, причем одно из них настоящее, полученное еще в советское время. Поэтому определение «олигарх» ему подходило больше. Классики марксизма тоже не нашли бы в этом определении для нашего героя никакого недоразумения. Он и с властью связан, и богат. Причем, он богат, именно потому, что связан с властью. Пусть на местном уровне, но сути определения «олигарх» это не меняет. Как это все ему удалось, и где он взял самые первые деньги, теперь уже никого не интересовало. Вот он — «олигарх», пусть он раньше был трижды коммунистом, но раз теперь у него денег куры не клюют — значит, он удачливый предприниматель, значит, он умеет жить. Не удивительно, что и живёт он теперь как раз напротив своего бывшего места работы, где начиналась его карьера комсомольского функционера.

Сегодня Валентин Петрович Седов, так звали этого человека, женил сына. Свадебную церемонию он организовал на самом высоком уровне. Все было предусмотрено и распланировано до мелочей. Тут и кортеж автомобилей, и группа поддержки, которая должна рукоплескать, выкрикивать приветствия и лить слезы умиления, и охрана, и прислуга, и сценарий, и тексты тостов. Все должно идти по плану и не предусматривать никаких случайностей. Сейчас действо приближалось к кульминации — белый лимузин подруливал к началу ковровой дорожки. Оркестр заиграл Мендельсона. Крепкие, плечистые парни отошли чуть назад и пожирали глазами толпу. Группа поддержки горланила вовсю. Фотокорреспонденты местных газет защелкали вспышками фотоаппаратов, телевизионщики приготовились к съемке. Седов самодовольно улыбнулся, все идет по плану. Дверь лимузина распахнулась, жених с невестой вступили на ковровую дорожку. Стало очень шумно, оркестр и группа поддержки старались заглушить друг друга, молодых посыпали гирляндами и монетами. Валентин Петрович принял у помощников хлеб-соль и направился навстречу молодым.

Вдруг жених как-то неуклюже вскинул руки, сделал пару неуверенных шагов, потом слегка подпрыгнул и упал. В толпе началась паника. Охрана, раскидывая всех, кто попадался под руку, ринулась к жениху. Поднялся жуткий переполох, а ничего не видящий оркестр, продолжал эксплуатировать Мендельсона. Кто-то кричал: «Вызовите скорую помощь!», кто-то просто визжал: «Караул!». Когда, наконец, Валентин Петрович сквозь толпу пробрался к сыну, тот уже не дышал. Он лежал на ковровой дорожке лицом вниз в луже крови. Тёмное кровяное пятно под его левой лопаткой продолжало увеличиваться в размерах.

— Негодяи, уроды, — неизвестно к кому обращаясь, прошептал Валентин Петрович, — мерзавцы…

Он сделал знак рукой и многочисленная охрана начала разгонять толпу. При этом крепкие, плечистые парни не церемонились ни с кем. Досталось и несостоявшейся снохе, она несколько раз упала, запутавшись в своём роскошном белом платье, потеряла туфли и фату. Фату сразу подхватил ветер, и вскоре она зацепилась за верхушку огромной липы. Доставать её никто не собирался. Невеста посмотрела на неё отсутствующим взглядом, и босиком направилась к одной из машин кортежа.

В это время из дома на другой стороне улицы вышел высокий светловолосый мужчина лет тридцати пяти в кожаной куртке и с футляром под гитару в руке. Он лениво посмотрел на толпу, снующую по скверику на противоположной стороне улицы, и достал сигарету. Какая-то проходившая мимо старушка заметила ему:

— Молодой человек, вы куртку испачкали.

Тот посмотрел и стряхнул пыль с рукава:

— Благодарю вас.

Старушка еще хотела что-то сказать, но он, увидев подъезжавший автобус, бросил окурок и прыгнул на подножку. Проехав две остановки, он сошел с автобуса и сел в припаркованную около «Универмага» темную «девятку». Машина легко завелась, и сквозь начинающуюся метель устремилась к выезду из города.

Через полчаса в скверике, где собирались встречать жениха и невесту, стало всё, как обычно. Оркестр собрал свои инструменты и спешно ретировался, столы с угощением убрали, толпа встречающих разбрелась. Осталась только охрана и лежащий на ковровой дорожке жених. Уже подъезжали полицейские машины. Яркие краски, которые на несколько десятков минут раскрасили городской пейзаж, исчезли. Снова все стало серым, обычным, привычным глазу. Даже взгляд памятника великому революционеру, казалось, успокоился.

 

ГЛАВА 2

Старший следователь следственного комитета Иван Андреевич Одинцов, крупный сорокалетний мужчина с обозначившимся уже животиком и всеми признаками увядания на некогда привлекательном лице, выехал на место происшествия в своем «Опеле». Настроение у него было скверное: сорвался поход всей семьей в театр. Его жена, Лидочка, так и не привыкшая за пятнадцать лет их совместной жизни к таким вот неожиданностям в службе мужа, выкрикнула в сердцах:

— Господи! Ну, когда это кончится? Ну что тебя держит в этой несчастной милиции? Ты же не глупый мужик, ну уйди ты юрисконсультом в любую коммерческую шарашку! Вон, Липский…

В таких случаях она всегда ставила ему в пример Аркашку Липского, который года три назад ушел из следствия в крупную фирму, сейчас разъезжал по заграничным командировкам и имел все, что душе угодно.

— Не время еще, Лидочка, — отмахивался Одинцов, — вот через пару лет возможно и уйду. И, кстати, я служу не в милиции.

— Боже, какая разница? — возмущалась жена, — все равно все соседи считают тебя ментом.

— Это их дело.

— Ну, ладно бы еще платили хорошие деньги, а то ведь…

Не слушая стенания жены, Одинцов поехал на работу, куда его вызвал по телефону дежурный. На службе его сразу попросили пройти к начальнику городского следственного отдела, который входил в областное следственное управление, а оно, в свою очередь, в следственный комитет Российской Федерации. Игорь Моисеевич был одет по-домашнему, и это указывало, что приехал он не надолго. После рукопожатия начальник сказал:

— Убили сына Седова. Поезжай на место, разберись и принимай дело.

— А, кто такой Седов? — спросил Одинцов.

— Откуда мне знать, — проворчал Игорь Моисеевич, — я тут недавно. Я думал, что ты его знаешь. Меня вытащил с дачи мэр, попросил лично организовать расследование и поскорее найти убийцу. Значит, Седов должен быть известен не только мэру.

— Седов, Седов…, - пробормотал, напрягая память, Иван Андреевич, — был лет двадцать назад с такой фамилией городской комсомольский секретарь. То ли второй, то ли третий. Я уже и не помню. Потом кинулся в коммерцию и вроде бы преуспел. Сейчас — крупный бизнесмен. Больше никаких Седовых я не помню. Во всяком случае, таких Седовых, из-за которых забеспокоился бы сам глава администрации.

— Вот и разберись, Иван Андреевич, — сказал мягко начальник.

Уже доставая тёплую куртку из шкафа, он тоном приказа добавил:

— В полиции бери кого хочешь, у нас, сам знаешь, людей не густо.

— А почему я? — обиженно спросил Одинцов, — у меня же отпуск через две недели.

— Ничего, отгуляешь попозже. Кстати, вот тебе и стимул поторопиться: закроешь дело и гуляй, — улыбнулся Игорь Моисеевич.

— Почему я? — снова спросил Одинцов, — почему не Борисов? Надо же ему когда-то начинать. А тут такой случай подходящий. А я бы помог.

— Ты же знаешь, что Борисов ищет взяточников в наших рядах.

— Вот это могло бы и подождать.

— Ну, хватит, — начальник застегнул куртку и подошёл к двери кабинета, — мне лучше знать, что сначала, а что потом. Держи меня в курсе.

Одинцов огорченно спросил:

— Кто из розыска выехал на место?

— Вроде бы Крыленко с бригадой, — ответил, пожав плечами, Игорь Моисеевич, — и помни, Иван Андреевич, дело на контроле.

— Я помню.

— Тогда, выполняй, — Игорь Моисеевич распахнул дверь и жестом показал Одинцову, чтобы тот покинул помещение. Одинцов вышел из управления, взял в дежурке адрес убийства и выехал на место происшествия.

— Хорошо хоть Крыленко, — подумал Одинцов, держась за руль своего «Опеля», — этого я знаю. Исполнительный и не дурак. Ему вроде бы майора надо, он горы свернет. Дело-то, видимо, громкое предстоит. Хорошо, что Крыленко, а то прислали бы какого-нибудь лопуха, чуть поковырялся и лапки к верху — получи «висяк». А с этим хохлом мы еще потрепыхаемся.

Размышляя подобным образом, Одинцов подрулил к месту убийства. Толпа зевак рассосалась, но место все равно было оцеплено гаишниками, так что пришлось предъявить удостоверение.

Увидев Одинцова, Крыленко — черноволосый с квадратным подбородком на волевом лице молодой мужчина, отошел от своих людей и пожал следователю руку. Если бы не рост, ниже среднего, Крыленко вполне бы походил на героев-сыщиков из западных боевиков. Здесь и кувалда вместо кулака, и стрижка под бобрик, и некогда перебитый нос. Но вот рост все портил, и опускал его до уровня какого-нибудь участкового райотдела, неудачника и вечного капитана.

— Вам поручили? Иван Андреевич? — спросил Крыленко.

— Угадал, иначе чего бы мне тут делать. Ну, много наковырял?

— Ничего почти, — Крыленко опустил голову, — пожалуй, увязнем мы тут накрепко.

— Ну, ну не пророчествуй! А кто такой Седов? Я имею в виду папашу.

— Седов — это мешок с деньгами. Это Ротшильд местного масштаба. Универмаг на площади знаете?

— Ну и что?

— Это его универмаг. И еще у него полно магазинов, машин, баб, друзей и всего прочего, что так притягивают деньги. Да и вы тут по такому же поводу. Застрелили бы простого смертного, вы сюда не приехали бы вовсе, а меня вызвали бы к себе только в понедельник.

— Ну ладно, хватит философствовать, — строго сказал Одинцов, — давай в двух словах: факты, улики и что уже сделал. А то, что Седов старший не беден, я и без тебя знаю. Это не секрет. Ну, рассказывай.

— В четверть первого сюда подъехал свадебный кортеж, — обиженно начал Крыленко, — кругом толпа встречающих, оркестр и все такое. Жених и невеста вышли из машины. Не сделав и двух шагов, жених упал. Выстрелов никто не слышал, правда, было шумно. У убитого одна пуля в груди, другая в голове. Скончался на месте. Из толпы выстрелить незаметно было невозможно, так как у Седова охраны больше, чем у нас в розыске оперативников. Если только из соседних домов стреляли, но тут надо быть снайпером с приставкой «супер». До ближайшего дома расстояние приличное. Все гости и охрана мною допрашиваются, тело после осмотра места происшествия отправлю на вскрытие, пули потом на экспертизу. Баллистики уже тут. Как узнаем, откуда стреляли, поищем следы. Вот и все.

— Ты говоришь, две пули в трупе?

— Две.

— Он, что контрольный выстрел ещё успел сделать? При таком стечении народа?

— Нет, конечно. Стреляли издалека. Это было что-то типа дуплета. Но тогда это не просто снайпер, а настоящий ас.

Лицо Ивана Андреевича на секунду помрачнело. Он что-то пробормотал себе под нос.

— Что? Что вы сказали? — спросил Крыленко.

— Нет, ничего. Молодец, всё правильно сделал — похвалил Одинцов, — теперь запоминай. Сегодня у нас суббота. К понедельнику собери все, что сможешь о Седове убитом и о Седове старшем. Все, что есть. Биография, связи, друзья, недруги — ну, не мне тебя учить. Заодно припиши сюда и невесту, может тут ревность. Затем, составь список всех стрелков, что у нас есть на картотеке с адресами: кто сидит, кто гуляет, и где находился в момент убийства.

Крыленко пытался, было, возражать. Но Одинцов не дал ему раскрыть рта:

— В людях ограничений никаких, твое начальство предупреждено. Дело на контроле там, — Одинцов показал пальцем в небо, — так что, сам понимаешь, им результат нужен, как можно скорее. Ко мне явишься в понедельник с результатами предварительных экспертиз и протоколами допросов, и со всем собранным материалом. Всех, кто скажет что-либо путное, вызывай в следственный отдел на вторую половину дня повесткой. Я сам еще раз допрошу. Обрати внимание на жильцов соседних домов. Наверняка, какая-нибудь бабка всю жизнь проводит у окна, и такой спектакль пропустить не могла. Словом, действуй, а я пойду на труп взгляну.

Когда Иван Андреевич подошёл к лежавшему на ковровой дорожке трупу, дежурный следователь уже заканчивал составлять протокол осмотра места происшествия. Следователь был Одинцову хорошо знаком. Игорь Борисов, совсем еще недавно был студентом юридического университета и пришёл на работу в следственный комитет несколько месяцев назад.

— Привет, Игорь, — поздоровался с коллегой Одинцов.

— Здравия желаю.

— Ты сегодня дежуришь? А я думал, что тебя от этого освободили, так как есть у тебя дела и более важные.

В последней фразе Ивана Андреевича улавливался плохо скрываемый сарказм. Игорь Борисов по личному распоряжению нового начальника следственного отдела города уже три месяца занимался проверкой уголовных дел, которые были закрыты другими следователями, или наоборот, необоснованно возбуждены. Словом, Игорь Борисов, занимался поисками взяточников и коррупционеров в рядах следственного отдела. Новый начальник решил начать свою деятельность на новом посту именно с этой, необходимой, по его мнению, процедуры. Сам Игорь Моисеевич был назначен начальником тоже недавно, шесть месяцев назад. Причём продвигался он по карьерной лестнице не в этом городе, поэтому и вверенный ему коллектив не был для него родным. Не имея времени, чтобы разобраться в каждом следователе, Игорь Моисеевич решил эту проблему, прибегнув к старому проверенному способу. Он поручил молодому следователю проверить все подозрительные дела за последние несколько лет. Борисов самостоятельно ещё не расследовал ни одного уголовного дела, ни с кем из следователей подружиться не успел, знания у него свежие, глаз не «замыленный». Поэтому лучшей кандидатуры для подобной работы и придумать было нельзя. Борисов целыми днями пропадал в архивах судов и «копал» очень добросовестно. У следователей отдела, и у Одинцова тоже, это его рвение вызывало раздражение и горькую усмешку. Как можно было, неопытному пацану доверить разбираться в их делах, и на основе его работы делать выводы? Ничего, кроме злорадства, такая позиция нового начальника у следователей не вызывала. Поэтому Иван Андреевич и был удивлён тем, что оказывается, поиск взяточников не освобождал доверенное лицо руководителя от повседневной службы.

— Есть что-нибудь интересное? — спросил Одинцов, нехотя нагибаясь над трупом.

— Нет, Иван Андреевич. Обычное заказное убийство.

— С чего ты решил, что заказное?

— Стрелял снайпер, причём очень хороший, у которого с убитым не может быть никаких отношений просто по определению.

— А ревность?

— Вряд ли, хотя и не исключено. Но тогда получается слишком много совпадений.

— Ну?

— Получается, что у невесты должен быть парень, которому она предпочла убитого Седова. Этот парень к тому же оказался большим снайпером. Парень этот должен был настолько проникнуться чувствами к невесте, что решиться на убийство соперника. Не слишком много совпадений? И к тому же истинный ревнитель скорее всего положил бы обоих, или только невесту.

— Это почему?

— Ну, как же? Помните у Островского: «…так не доставайся же ты никому».

Иван Андреевич подумал, что к своему стыду из Островского этой фразы он не помнил, как, впрочем, вообще никаких цитат классиков процитировать он был не в состоянии.

— А этот сосунок далеко пойдёт, — подумал Одинцов по себя, — и не только в познании русской литературы. Если, конечно, я разрешу.

Вслух Иван Андреевич сказал совсем не о том, о чём подумал:

— Может, ты и прав. Ладно, заканчивай, протокол отвези в отдел, а труп отправь на вскрытие. Да, попроси, чтобы вскрыли немедленно. Дело на контроле и медлить нельзя. Уголовное дело к производству принимаю я. Это приказ Игоря Моисеевича.

— Хорошо.

— Я потом заеду в морг, посмотрю на результаты.

Иван Андреевич дал ещё какие-то указания Крыленко, а потом медленно направился к своей машине. Крыленко с тоской посмотрел ему вслед:

— Нет, не видать мне майора.

Уже усаживаясь в машину, Одинцов ещё раз оглянулся на место происшествия и увидел белую фату, которая повисла на ветках липы. Фата развевалась на ветру и выглядела совсем уж неуместной на фоне обычной рутинной работы дежурной следственной группы.

— Вот так, — сказал себе Одинцов, — что называется «сходил за хлебушком».

Размышляя так о женихе, даже точнее — муже, который не дожил даже до первой брачной ночи, Иван Андреевич попытался вспомнить, откуда это: «сходил за хлебушком»? Может быть, тоже из какого-нибудь классика? И только вспомнив, что эту фразу он слышал в каком-то фильме и к литературной классике она не имеет никакого отношения, Иван Андреевич снова подумал об Игоре Борисове:

— Хоть ты и начитанный, но если я не разрешу, ничего у тебя в нашей конторе не выйдет. Так что тебе, Игорёк, надо со мной дружить, а не искать на меня компромат. Да, ты и сам всё скоро поймёшь.

Расчистив снег, уже успевший скопиться на лобовом стекле автомобиля, Иван Андреевич, увидел, что труп уже грузят в «труповозку». Поэтому через пару часов можно будет поехать в морг и поговорить с патологоанатомом. Может быть, он сообщит что-то интересное. А пока можно и перекусить. Одинцов завёл двигатель и, поругивая усиливающуюся метель, поехал в сторону ресторанчика «Русь», где он любил бывать и не только из-за очень неплохой кухни.

 

ГЛАВА 3

Подъехав к ресторану «Русь», Иван Андреевич остановил машину. Хотя до наступления вечера, когда только и считалось в городе нормальным посещать рестораны, было ещё несколько часов, возле входа он увидел два десятка покуривающих мужчин и несколько женщин. Из ресторана доносилась громкая музыка. Никто из куривших и шумно переговаривающихся людей не надел верхней одежды, а между тем начавшаяся метель запросто могла уложить их в постель на все Новогодние праздники. Раз это куривших не останавливало, значит, они уже успели принять изрядную дозу горячительных напитков.

— Ах, да, — подумал Одинцов, — скоро же Новый Год. Наверное, в ресторане какой-нибудь корпоративный праздник.

Он посмотрел через дорогу. Напротив ресторана «Русь» на другой стороне улицы находилось кафе-бильярдная «Дуплет». Около кафе было тихо, никаких корпоративов там не проводилось. Одинцов знал, что негласным хозяином этого кафе является Сергей Иванович Дадонов — самый главный в городе уголовный авторитет. Хотя официально кафе принадлежало какой-то фирме, но кто в нём хозяин не было большим секретом. В этом кафе собиралась братва и за бильярдом решала свои проблемы. Иногда бывал и сам хозяин. Проводить в кафе корпоративы он запрещал.

Иван Андреевич ещё раз прочитал вывеску:

— Дуплет, — сказал он вслух, — ладно, посмотрю в морге на этот дуплет. Настоящий дуплет я видел в исполнении только одного человека, но он мне кое-что обещал….

Выйдя из машины, Иван Андреевич направился в ресторан. На дверях висела табличка: «Извините, у нас спецобслуживание».

— Навыдумывают, — проворчал про себя Одинцов, — на этом словце «спец» словно все помешались. Спецоперация, спецобъект, спецназначение. Теперь вот, пожалуйста, «спецобслуживание». Хотя чему удивляться, если даже во главе государства бывший сотрудник спецслужб. Отсюда и «спец» сверху, до низу.

В дверях стояли два охранника. Одинцов хотел достать из куртки удостоверение и спокойно пройти, но, быстро опомнившись, вынул руку из кармана.

— Старею, — подумал Одинцов, — чуть агента не засветил.

Охранникам Иван Андреевич сказал:

— Я к Владиславу, к администратору. Я ему звонил пятнадцать минут назад.

Один из охранников включил рацию:

— Владислав Николаевич, ответьте первому.

В рации послышался шум и неразборчивый голос. Однако охранник, видимо, всё разобрал:

— К вам пришли.

В ответ послышался треск, но это нисколько не смутило охранника.

— Проходите, пожалуйста, — охранник раскрыл дверь, — Сева, проводи.

— Не нужно, — Одинцов прошёл в дверь, — я знаю дорогу.

В ресторане «Русь» гулянье было в самом разгаре. Столы были сдвинуты, и из них получилась буква «П». На короткой планке буквы, видимо, сидело руководство организации, а на длинных столах — все остальные участники мероприятия по ранжиру. Музыканты старались во всю. Скачущая на середине зала публика с удовольствием подпевала:

Пробираясь через поющую толпу, Иван Андреевич не без удовольствия отметил про себя:

— Годы идут, а «Поворот» жив. Все, или почти все, знают слова и мотив. Хотел бы я посмотреть, кто бы стал подпевать, если бы здесь прозвучало бы что-то из Кобзона, или даже Пугачёвой. А они себя мнят великими. Вся их великость кончается вот здесь.

Иван Андреевич не был большим знатоком рок-музыки, но он умел делать выводы из увиденного. Ещё школьником впервые услышав «Машину Времени» он понял, что не Лещенко или Кобзон, не Пугачёва или Ротару останутся надолго, или даже переживут себя. Поэтому ему было приятно услышать, что сейчас, под Новый Год, в ресторане играют не «Арлекино» или «Маэстро», или что-то из Ротару, из которой даже вспомнить нечего, а «Поворот».

Корпоративы в следственном отделе тоже бывали. Но проводились они прямо на рабочем месте. Все говорили добрые слова в адрес проставляющегося виновника торжества, хвалили его незаурядные деловые и человеческие качества. Однако весь этот словесный понос не мог помешать завтра же сожрать этого человека, которому накануне пелись дифирамбы. Так уж устроена система.

Пробравшись сквозь танцующих, он зашёл в кабинет администратора. Администратор, Владислав Николаевич, сидевший за большим письменным столом, увидев Одинцова, сразу поднялся и протянул ему руку.

— Добрый вечер, Иван Андреевич, — улыбнулся администратор.

— Привет, Владик, — Одинцов, не дожидаясь приглашения, уселся на место хозяина кабинета.

— Кушать будете?

— Да, что-нибудь лёгкое, мне сегодня ещё работать.

— Тогда эскалопчик? Постненький, да с пюрешкой?

— Давай, — махнул рукой Одинцов, — и чайку покрепче.

Администратор снял трубку внутреннего телефона и отдал соответствующее распоряжение.

— Ну, что, Владик? Что слышно?

— Ничего, Иван Андреевич. Всё тихо.

Одинцов достал сигарету и прикурил от услужливо протянутой зажигалки.

— Седова убили, — затянувшись, сказал Одинцов.

— Вальку? — взмахнул от неожиданности руками Владик.

— Нет, сына его. Убили сегодня, три часа назад. Прямо во время свадьбы.

— Боже мой, — запричитал администратор, — бедный Валя, совсем бандиты обнаглели.

Убивают среди бела дня. Куда милиция, то бишь, полиция смотрит? Это же надо?

— Ну, хватит, — прервал его Иван Андреевич, — чего ты раскудахтался. Святоша, тоже мне. Лучше скажи, что думаешь об этом.

— А что я думаю? Я пока даже осознать ничего не могу. Я же от Вас эту новость и услышал. Валю жалко, сынок у него был один. На кого он теперь свои миллионы оставит?

— Тебе — то, что? Я пришел не стоны твои слушать, а узнать, что ты думаешь по этому поводу.

— Ничего я не думаю, — Владислав достал из буфета бутылку коньяка и разлил по рюмкам, — помянем? Ах, да вы, наверное, за рулём? Но кто вас остановит?

Одинцов, казалось, не разделял скорби своего агента по убитому жениху:

— Владик, не заставляй меня напоминать тебе о том, кто ты такой и откуда взялся, как ты оказался на столь хлебном месте и чем ты мне обязан.

— Понял, понял, — администратор внимательно посмотрел на Одинцова, — что вы хотите знать?

— Вот так-то лучше.

В дверь кабинета постучали, Владик открыл дверь, впустив молоденькую официантку с подносом. Она поставила поднос на стол и быстро удалилась.

— Чья работа, по-твоему? — спросил Одинцов, принявшись за еду.

— Это они, больше некому, — Владик показал рукой на окно, где на противоположной стороне улице уже засветилась вывеска кафе «Дуплет».

— Обоснуй.

— Дадон в последнее время сильно растерял свой авторитет. Кругом у него проблемы, в основном финансовые. Братве становится нечего кушать, нечем греть зоны, не с кого становится получать. Везде одни картузы с кокардами, да чёрные конторские пиджаки. Многие отказываются от услуг Дадона и переходят к вашим. Полагаю, что и Валька отказался с ним сотрудничать и вот результат. Сына замочил, паршивец.

— А смысл? Что этот твой Валька сразу раскошелится? Скорее наоборот.

— Зато другие в штаны наложат, это точно.

— А что другие? Откуда они узнают, что это Дадон нагрешил, а не какие-нибудь другие бандиты? Например, залётные?

— Не смешите, Иван Андреевич. Даже мне сразу понятно, чьих рук это дело. Среди бизнесменов дураков мало. Всем понятно, какие есть силы в городе, сколько этих сил, и на что они способны. А «залетать» в наш город нет смысла, тут и своим волкам места уже не хватает.

— Ну, ну, — перебил его Одинцов, — попрошу без ярлыков и обобщений.

— Простите, Иван Андреевич, я не вас и ваш департамент имел в виду.

— Ладно, откуда сведения? — деловито осведомился Одинцов.

— У меня через дорогу, — он вновь показал на светящуюся напротив вывеску, — есть свои людишки. Под нормальных пацанов косят, но за деньги, как говорится, готовы маму родную продать. Кстати, о деньгах. Моя скромная должность администратора уже не позволяет мне расширять нашу агентурную сеть, а такая возможность имеется.

— И что предлагаешь?

— Неплохо бы мне директором ресторана заделаться.

— Это с твоей-то биографией?

— Ну, с этим проблем не будет, если вы не подскажете, то никто и не поинтересуется. Но, насколько я знаю наших хозяев, они доверяют нынешнему директору всецело. Он, действительно, не ворует, разве что по мелочи.

— Хорошо, будешь с Нового Года директором. Сеть нужно расширять. Раз твой директор не ворует, значит, он законченный наркоделец. Наркотиками торгует. Подходит?

— Да хоть ядерными ракетами, лишь бы его отсюда убрали.

— Считай, что решено. Теперь скажи, откуда у Дадона такой специалист по стрельбе?

Администратор округлил глаза, давая понять, что не понимает, о чём идёт речь.

— Ах, да, — стукнул себя ладонью по лбу Одинцов, — Седовского сына застрелил снайпер, причём выдающийся, а не рядовой.

— У Дадона нет такого плана людей. С трёх шагов они, конечно, многие попадут, но снайпера у него нет. Это точно. Это товар штучный.

— Значит?

— Значит нанял.

— Это понятно. Слушай, Владик. Ставлю тебе задачу выяснить, как Дадон вышел на снайпера, сколько было посредников, и если они были, то мне они нужны с адресами и фамилиями. Снайпер, скорее всего Дадону не знаком, а то уже давно бы нашли его труп.

Понял?

— Понял, Иван Андреевич.

— Ну, и про «вовремя доложить» не забывай. Любая информация хороша ко времени.

Одинцов поднялся и, не прощаясь, вышел из кабинета. Возле машины он снова внимательно посмотрел на кафе-бильярдную «Дуплет». Перед дверями никого не было, но сквозь тюлевые занавески было видно, что в кафе уже есть народ.

— Вот такая вот теперь суровая действительность, — сказал самому себе Иван Андреевич. — Даже администратору захудалого ресторана, по совместительству моему агенту, место работы которого находится в двух километрах от места убийства, через три часа после убийства, известно: кто заказал, по какой причине, и какие цели преследовал. Заказчику тоже известно, что все кругом уверены, что это его работа. Даже ментам. И ему на это наплевать, он сейчас поигрывает в бильярд в своём собственном кафе, оформленном на подставную фирму. Он не боится, что за ним приедут и арестуют на глазах у ошеломлённой братвы. При всём при этом убийство взял на контроль сам мэр, я возбудил уголовное дело и буду с помощью Крыленко и его людей рыть носом землю. Смешно.

Иван Андреевич завёл двигатель машины и поехал в городской морг. Можно было, конечно, сделать это и завтра, но слово «дуплет», которое сегодня его буквально преследовало, настаивало не откладывать посещение морга.

 

ГЛАВА 4

Подъехав к моргу, Одинцов припарковал машину, но к входной двери не спешил. На улице совсем стемнело, территория морга почти не освещалась. В беседке, что находилась возле самого входа в этот предпоследний приют, он заметил старичка в белом халате. Тот сосредоточенно курил. На сморщенном лице старичка было полно бардовых прожилок, глаза у него были с желтизной, а руки дрожали, как с великого похмелья. Одинцов тоже достал сигарету и прошел в беседку.

— Здорово, Пахомыч!

— А, Ваня, приветик, — приветливо улыбнулся старик, — какими судьбами?

Пахомыча Одинцов знал давно и нередко пользовался его услугами. Если соблюдать формальности, то посмотреть на труп не так-то просто, нужно оформить кучу бумаг, а Пахомыч решал этот вопрос быстро с помощью обыкновенной бутылки.

Одинцов затянулся и спросил:

— Привезли тут тебе недавно одного…

— Это жениха что ли?

— Вот, вот именно жениха, ты его резал?

— А кто же еще? Сегодня суббота, а хирург будет только в понедельник. А покойники-то ждать не могут, их хоронить надо.

Пахомыч бросил окурок:

— Так ты про его душу приехал?

— Ага, — ответил Одинцов, — ничего интересного не заметил?

Старик посмотрел на Одинцова, но не увидел, чтобы у того где-нибудь под одеждой была спрятана бутылка. Одинцов сразу догадался, о чем речь:

— Минуту, — сказал он и пошел к припаркованной машине.

Когда бутылка оказалась в руках Пахомыча, он сразу повеселел:

— Интересного говоришь? Да, нет. Ничего особенного. Пульки я вытащил и в уголовку отправил: одну из черепушки, вторую прямо из сердца. Стрелял, видно, специалист — такой дуплет!

— Глубоко сидели?

— Прилично. Стреляли не из пистолета. Тут винтарь работал, и явно не наш, а импортный, уж больно калибр большой, да и пульки больно чудные, не нашенские.

— А в животе что?

— Да так, ничего особенного. Как у всех. Завтрак, немного вина, мелочь разная. А вообще-то парень крепкий был, царство ему небесное, взглянешь?

— Да, пожалуй.

Старик быстро привез укрытое простыней тело.

— На, любуйся, — Пахомыч отдернул простыню и отошел в сторону.

Одинцов посмотрел на тело:

— Так, — подумал он, — и как же тебе, приятель, не повезло. Угораздило тебя быть сыном такого папаши. Вот и пришло время расплачиваться за счастливое детство и беззаботную юность.

Одинцов внимательно осмотрел тело и обратился к старику:

— Пахомыч, переверни-ка его.

— На дырки хочешь посмотреть, — догадался старик, — сейчас мы его родименького.

Он, кряхтя, перевернул тело. Одинцов склонился над трупом и даже подвинул тележку поближе к свету.

— Не может быть, у нас же был уговор, — пробормотал Одинцов. В его памяти тотчас нарисовался другой труп, с точно такими же ранениями. С тех пор прошло больше четырёх лет, но аккуратные кровяные пятна на черепе и под левой лопаткой он запомнил.

— Что-что? — спросил старик.

— Да нет, ничего, — громко сказал Одинцов, — увози. Это я так, про себя.

Старик повез покойника в холодильник, а Одинцов вышел на улицу.

— Ну, что? Терентий? — спросил он сам себя, — почерк его. Дуплет, так сказать, чтоб наверняка. Одна пуля под левую лопатку, вторая в голову, в затылок. Если попал, то гарантия смерти стопроцентная. А Терентий не промахивается. Но, как он мог нарушить уговор?! Если это — его работа, то это уже наглость! Тогда он уже не жилец, кто бы за ним не стоял. Если такой волк перестает соблюдать законы стаи, то стая его просто загрызает. Оставлять его в живых при таких раскладах просто опасно. Вот и нет у меня больше снайпера, надо искать другого.

Одинцов сел в машину и поехал домой. По дороге он стал вспоминать всю эту давнюю историю с Терентием, а если следовать точным данным, то Павлом Николаевичем Терентьевым.

Сам Иван Андреевич работал в следственных органах давно, почти двадцать лет. За это время сами органы следствия поменялись до неузнаваемости. Происходили различные реформы, которые были призваны усилить независимость следователей, поднять их уровень. И вот, наконец, совсем недавно, следственный комитет, в котором работал Иван Андреевич, лишился в своём наименовании важного продолжения, то есть «при прокуратуре Российской Федерации». Теперь следственный комитет, и его нижестоящие инстанции, то есть управления в областях, отделы в городах от прокуратуры уже не зависели. Поэтому в расследовании определённой категории дел, подведомственной следственному комитету, никто следователя, кроме его вышестоящего начальника, не контролировал. Быстро сообразив, к чему привела новая реформа, Иван Андреевич решил, что рано ему ещё уходить из следственных органов. Только теперь, в новых условиях, тщательно создаваемая им на протяжении многих лет система, должна раскрыться и заработать по-настоящему. Частью этой системы был и Терентий. Лет десять назад работая ещё в прокуратуре, Одинцов вёл дело о заказном убийстве одного уголовного авторитета. И тогда по чистой случайности удалось выйти на исполнителя. Эту случайность Одинцов посчитал знаком свыше и решил не использовать её в расследовании. Однако, он подробно объяснил снайперу, что может вполне обеспечить ему пожизненный срок. Снайпер, прочитав заключения экспертиз, показания свидетелей, а самое главное — показания посредника, который решил, что лучше сдать исполнителя, чем заказчика, согласился с Иваном Андреевичем, что попался. Тогда Одинцов снайпера отпустил, а материалы с доказательствами спрятал. В результате дело было закрыто, посредник неожиданно умер в следственном изоляторе от сердечного приступа, а снайпер дал Ивану Андреевичу несколько обязательств. Он обязался не работать ни в городе, ни в области, а также выполнить для Одинцова работу по специальности. Проще говоря, если Одинцову понадобятся услуги снайпера, то тот обязан эти услуги оказать.

Четыре года назад такие услуги Ивану Андреевичу понадобились. Терентий работу выполнил, а в кармане Одинцова осталась крупная сумма, которую он взял за прекращение уголовного дела. Дело прекратить не получилось, деньги возвращать не хотелось. С помощью меткого дуплета Терентия и приговора о пожизненном сроке Одинцов избавился от всех проблем. Никто более не знал о полученной им сумме. Поэтому забавно было глядеть на подсудимого, который был уверен до последнего, что дело его будет закрыто, а он из зала суда отправится домой.

После этого случая Иван Андреевич к Терентию не обращался. Поэтому почерк сегодняшнего убийства, явно свидетельствующий о причастности его «крестника» к делу, вызвал у Одинцова такую реакцию.

— Терентий, видимо, посчитал, что мне он уже ничего не должен. Ну и наглец!

Сразу же после того, как отъехал от морга, Одинцов набрал номер сотового телефона Терентия, который был известен только ему, и мог использоваться только для связи между ними. Но вместо ответа, Иван Андреевич услышал речь робота, что такого номера не существует. Одинцов понял, что снайпер решил в одностороннем порядке прервать отношения, которые их связывали, посчитав, видимо, что все долги он роздал. Более того, Терентий нарушил и вторую часть уговора, то есть он выполнил работу в этом городе, чего обещал Одинцову не делать никогда.

Иван Андреевич уже подъезжал к своему дому, и размышления нужно было заканчивать. Он вышел из машины, достал сигарету и закурил. Подводя итог своим мыслям, он проговорил сам себе вслух:

— Если он так себя повёл, то обратно в стойло его не загонишь. Получается, что он больше мне не нужен. Надо его найти, и лучше всего застрелить, при попытке оказать сопротивление, а то, чего доброго начнёт ещё каяться. Конечно, никто ему не поверит, что я его покрывал столько лет, но всё равно неприятно. Такая большая у нас страна, работай, где хочешь. Нет, ему нужно тут, у меня под носом. Видать гонорар был настолько велик, что он сразу забыл про все клятвы.

 

ГЛАВА 5

29 декабря, воскресенье

Декабрьская метель только к вечеру субботы разыгралась по-настоящему. Днем она то принималась, то снова стихала, а сейчас, ближе к полуночи в ее намерениях не оставалось никаких сомнений. Порывистый ветер нес крупные снежные хлопья, создавая поземку на открытых местах и дорогах. Кривцов, с трудом уже всматриваясь в белую круговерть, выехал, наконец, на большую площадку перед аэропортом. Здесь он остановился, вышел из машины и стал очищать дворники, которые превратились в две бесформенные сосульки.

— Хорошо, что только к вечеру погода испортилась, — подумал Кривцов, — если бы это безобразие началось днем, то работать сегодня я бы не решился. Так что жениху сегодня крепко не повезло. Зато мне повезло. Если бы не свадьба, то, как бы я его достал?

Кривцов три последние недели вел наблюдение за будущей жертвой. Парень вел обычный для юного мажора образ жизни: ночные клубы, дискотеки, рестораны. Словом на улице почти не появлялся, а если и появлялся, то с многочисленной охраной. Большие надежды Кривцов связывал с дачей, на которую младший Седов наведывался пару раз в неделю. Однако, просидев на дереве возле дачи целую неделю, Кривцов отказался от затеи выполнить работу именно там. Охраны на даче было много, а путей отхода не было совсем. Но время, проведенное на дереве, даром для снайпера не прошло. В мощный бинокль он разглядел внутри дачи, вернее в комнате Седова старшего один очень интересный сейф, в котором хранилась небольшая шкатулка. Старший Седов пару раз доставал её, и то, что лежало в шкатулке очень заинтересовало Кривцова. Ещё и по этой причине он решил не стрелять в клиента на даче, так как потом к этому сейфу точно не подберешься. Изучив способ, которым хозяин дачи открывал сейф, Кривцов свернул наблюдение и решил поискать другое место для работы. И тут ему повезло, жертва решила жениться. Лучшего развития событий и придумать было нельзя. Многолюдно, внимание охраны отвлечено на гостей, шумно и путей отхода полно. Правда, расстояние от его позиции до жертвы было великоватым, но не критическим. Попадал он и с больших расстояний. Лишь бы погода не подвела, тогда всё должно получиться. Погода не подвела.

После «работы» Кривцов совершил свой обычный в таких случаях ритуал. Он сел в автобус, пересел в машину, прокатился по нескольким знакомым, поговорил с ними о разной ерунде, потом объехал несколько населенных пунктов за городом. В каждом из них имелся водоем. Используя нехитрый инструмент, Кривцов утопил в этих водоемах и свой дипломат с документами, и одежду, в которой «работал», и оптику, и винтовку вместе с гитарным футляром. После всей этой замысловатой процедуры, он теперь возвращался в город уже с другими документами, уже в другую квартиру. Все эти потуги теоретически могли гарантировать Кривцову алиби, но он на это не слишком надеялся. Скорее он рассчитывал в случае чего выиграть время, чтобы исчезнуть. Это «в случае чего» могло произойти только по одной причине — «заказчик». Конечно, между Кривцовым и «заказчиком» всегда был посредник, а в последнем случае даже два, но цепочка, ведущая к нему, существовала. Это Кривцов понимал, поэтому и принимал «защитные» меры, стараясь ничего не упустить.

Существовала и еще одна опасность, но про нее Кривцов старался не думать. Эта опасность была похуже возможного фортеля «заказчика». Но с ней Кривцов жил уже давно, и вспоминал о ней с каждым годом все реже. Более того, он считал, что уже расплатился по долгам. Он сделал для кредитора несколько лет назад то, что тот просил. Они должны быть в расчёте. Уже несколько лет кредитор о себе не напоминал. Кривцов подумал, что, и кредитор больше не считает его должником. Кривцов выбросил сим-карту, которая использовалась только для связи с кредитором. Более того, он взялся за работу в городе, что тоже нарушало их с кредитором уговор. Но уж больно велик был гонорар, отказаться от которого решился бы не каждый. Страхуясь, Кривцов всегда брал весь гонорар вперёд, чтобы «заказчик» из жадности не решил после работы избавиться от самого Кривцова.

— После этой последней работы можно смело выходить на пенсию, и отправляться в тёплые страны, — решил про себя Кривцов, — а мент меня не достанет. Это не в его интересах. Брать меня, ему резона нет. Я же могу и заговорить про дела давно минувших дней. Ему проще меня завалить, но кто это делать будет? Второго такого, как я, найти нелегко. А сами менты, если им не угрожать пистолетом, стрелять не начнут. Кишка тонка, у нас тут не Чикаго тридцатых годов.

Оказавшись в аэропорту, посреди ночи, Кривцов обнаружил, что сегодня он совершил ошибку. Нет! Это не касалось защитных мер, тут все выполнено добросовестно. В последней проруби он утопил даже и ломик с топором, которыми рубил лёд. Все проруби он тщательно засыпал снегом, а его следы уже надёжно замела подоспевшая вовремя метель. Это даже была не ошибка, а казус, недоразумение. Вместе с дипломатом, в котором лежал паспорт и водительские права на имя Карпова Юрия Ивановича, он утопил в загородном пруду и свой кошелек. Никаких особых денег в кошельке не было, и об этом не стоило жалеть. Но вся нелепость ситуации заключалась в том, что он оказался в пятидесяти километрах от города, зимней ночью, без копейки денег и с почти полным отсутствием бензина в баке машины. Помощи ждать не откуда, но и оставаться тут на ночь не хотелось, тем более что Кривцов очень устал и проголодался. В новой квартире, которую он снял две недели назад, и куда уже перевез не хитрые пожитки, было немного денег, но до квартиры еще надо было добраться.

— Надо кого-нибудь подвезти, — подумал Кривцов, — хотя бы на бензин заработать.

Но в столь позднее время самолеты ниоткуда не прилетали, да и метель этому не способствовала. Аэропорт могли и закрыть по погодным условиям. Кроме того, настоящие таксисты рядком выстроившиеся у выхода из аэропорта не оставляли Кривцову никаких шансов.

Метель не унималась, и когда Кривцов уже, было, решил разжиться бензином у какого-нибудь водилы, он увидел приближавшуюся к его автомобилю женщину. У нее был чемодан на колесиках. Недавно приземлился только самолет из Франкфурта, который не столько высаживал в аэропорте пассажиров, сколько дозаправлялся. Кроме как с этим самолетом, женщина никоим образом попасть в аэропорт не смогла бы. Кривцов приободрился. Из Франкфурта нищие не прилетают.

— До города довезете? — спросила женщина.

— Садитесь, — призывно распахнул дверцу Кривцов.

— Сколько вы с меня возьмете?

— Двести, — мужественно выдохнул Кривцов, в два раза понизив известный ему тариф. Рисковать единственным пассажиром в данной ситуации было нельзя.

— Двести чего? Евро?

— Почему евро? Рублей конечно. С чего вы взяли, что евро? Ах, да, вы, наверное, из-за границы прилетели. Нет, у нас все по-прежнему, у нас тут рубли.

— Но у меня только евро. Рублей нет.

— Вы что давно не были на Родине, или вообще иностранка?

— Нет, я не иностранка, только на Родине не была больше года. Командировка затянулась.

— Тогда мы с вами попали в затруднительную ситуацию.

— Почему? — удивилась женщина, — разве за то время пока меня не было, запретили хождение иностранной валюты?

— Нет, слава Богу, не запретили. Но дело в том, что у меня нет никакой валюты, ни нашей, ни чужой, и бензина тоже почти нет. А на заправках берут только рубли.

Женщина призадумалась. Потом, видимо что-то решив, открыла свою сумочку и стала в ней что-то торопливо искать.

— Что вы ищете? — спросил Кривцов.

— Паспорт.

— Зачем вам паспорт?

— В аэропорте есть обменник. Я сейчас поменяю евро, и мы поедем.

— Но вам же проще обратиться к другому таксисту. И без хлопот у него поменять вашу валюту. Зачем вам со мной связываться?

— А как же вы? Вы же в беде, насколько я поняла. Не собираетесь же вы ночевать в аэропорте? Обратиться вам не к кому, а русские в беде своих не бросают. Так, кажется, говорил один из братьев в известном фильме.

— На войне. Он говорил, что русские не бросают своих на войне.

— Да, действительно, но у нас всегда война. Во всяком случае, до моего отъезда было так. И если вы оказались в аэропорте ночью в таком положении, то война видимо еще не кончилась.

Женщина оставила свой чемодан в багажнике Кривцовской «девятки» и быстро пошла в сторону аэропорта. Кривцов сидел в машине и думал, а как бы он поступил в такой ситуации на месте своей пассажирки. Со стыдом он признался себе, что, наверное, не стал бы вникать в проблему и воспользовался другой машиной. Он не успел поразмышлять на предмет того, стала эта женщина такой сердобольной в результате долгого отсутствия на Родине, или была какая-то другая причина ее поведения. Пассажирка вернулась, уселась на заднее сиденье.

— Вот держите, — она протянула Кривцову две сотенные купюры и назвала адрес.

Кривцов сразу же заехал на заправку и заправился. Они ехали молча. Дорога шла через промышленную зону. Усиливающийся снег и ветер, тьма за окном не способствовали разговору двух незнакомых людей. Наконец автомобиль въехал в город. Пассажирка прервала молчание и задала то ли Кривцову, то ли самой себе странный вопрос:

— Почему город не иллюминирован к Рождеству?

— Вы меня спрашиваете? — переспросил Кривцов.

— Нет. Просто, я жила в маленьком немецком городке. Там еще в начале декабря все было приготовлено к Рождественским праздникам и Новому Году. Так красиво.

— Наш город никто, никогда, ни по какому поводу не иллюминирует. Я просто думаю, что вы об этом забыли. Ничего, сейчас зайдете в свой подъезд и все вспомните.

— Почему?

— Потому что о Родине больше всего напоминают подъезды домов. Это и есть Родина. Не то, что внутри квартир, а именно подъезд. В квартирах все пытаются сделать некое подобие Европы, а подъезды уже ничьи, и именно там граждане являются самими собой, то есть теми, кто они есть на самом деле.

— А вы философ.

— Нет. Я циник.

— Циниками обычно становятся в зрелом возрасте.

— А мне уже давно за тридцать. Самое время, — ответил Кривцов, — кстати, мы уже подъезжаем, вы бы позвонили, чтобы вас встретили.

— Я живу с теткой. Телефона у нее не было никогда, да и старенькая она, чтобы чемоданы таскать, сама управлюсь.

— Ну, что вы, я помогу.

Машина остановилась у подъезда пятиэтажной «хрущевки». Метель не унималась. Кривцов взял чемодан и пошел вслед за пассажиркой. В подъезде было тускло, пахло кошками, стены щедро были расписаны не лишенными фантазии подростками. На бетонном полу валялись окурки, бумажки и другой мелкий мусор.

— Ну, как, вспомнили?

— Да, пожалуй, — вздохнула женщина, — ну, почему у нас так?

— Это слишком долгий разговор, да и зачем знать причины.

Они поднялись на третий этаж. Женщина достала ключи, но с удивлением обнаружила, что ключи не подходят. Кривцов поставил чемодан на пол, и почему-то не уходил. Ему хотелось убедиться, что женщина попадет домой. Тем временем дверь распахнулась, и на лестничную площадку вышел толстый мужчина средних лет в спортивных штанах и голым торсом.

— Вам что здесь надо? — спросил он, почему-то обращаясь к Кривцову.

— Вы кто? — вопросом на вопрос ответила пассажирка.

— Как кто? Я здесь живу, а вот почему вы пытаетесь попасть в мою квартиру, я не знаю, поэтому сейчас вызову милицию.

— Но здесь жила моя тетка, Бажова Пелагея Степановна. Она где?

— Знаете, девушка, шли бы вы отсюда. Я получил эту квартиру три месяца назад. Мне ее выделила городская администрация….

Тут отворилась дверь соседней квартиры. На площадку вышла пожилая женщина в стареньком застиранном халатике.

— А, Оленька, здравствуй, милая…

— Здравствуйте тетя Катя, вот приехала, а тут…

— Умерла Пелагея-то. Четыре месяца, как схоронили. Квартира у нее не приватизирована была, вот и заселили других жильцов. Мы хотели тебе сообщить, да разве тебя найдешь. Ты же у Пелагеи-то не прописывалась, мы хоть говорили, что ты тут живешь, да толку что. Ты, уж, голубушка, вещи вот забери Пелагеи, да и свои тоже. Я все сохранила.

— Спасибо, — медленно проговорила пассажирка, — я потом зайду.

— Ну, вот и разобрались, — толстяк закрыл дверь.

— Оленька, может тебе переночевать негде, так заходи, правда, у меня Николай Иванович заболел, но ничего, придумаем что-нибудь.

— Спасибо, я сама… — она не договорила, подняла чемодан и стала спускаться по лестнице.

Кривцов перехватил у нее чемодан и отправился вслед. На улице метель стихла, была тихая слегка морозная ночь, как это обычно и бывает под Новый Год. Женщина уселась на лавку около подъезда и заплакала. Кривцов стоял рядом и не знал, что ему делать. Но рыдания скоро прекратились, и женщина, поднявшись с лавки, и, видимо, приняв какое-то решение, обратилась к Кривцову:

— Отвезите меня в гостиницу, пожалуйста.

— Хорошо, — ответил Кривцов и, уложив чемодан в багажник, усадил ее в машину.

Они вновь выехали в город, на улицах не было видно ни одного человека. Кривцов посмотрел на часы: третий час ночи.

— Простите, — сказал он, — я случайно узнал, что вас зовут Олей. Я — Олег. Олег Кривцов.

Про себя Кривцов отметил, что Олег звучит лучше, чем Юрий. А вот фамилия стала менее благозвучной.

— Очень приятно, — сквозь слезы ответила Ольга.

Кривцов никогда не считал себя альтруистом не только в силу «профессии», но сейчас на него что-то нашло:

— Я не знаю, с чего начать. Помните, вы сказали там, в аэропорте, что русские своих в беде не бросают. Так вот, я думаю, что вам не следует ехать в гостиницу. Переночуйте у меня. У меня двухкомнатная квартира, я живу один. А завтра вы решите все свои проблемы. Я думаю, что вам просто надо отдохнуть.

— Отдохнуть, — повторила за Кривцовым Ольга, — да, наверное, да отдохнуть. Я хочу есть и спать. Только, Олег, я не решу своих проблем никогда, мне негде жить, у меня никого нет.

— Но вы же где- то прописаны.

— Это длинная история, но она уже закончилась.

— Тем более, чего вам делать в гостинице, не будете же вы жить там постоянно. Все равно пока вы найдете жилье, вам лучше пожить у меня.

— Вы это серьезно? — спросила Ольга, — вам это зачем?

Кривцов и сам не понял, зачем ему все это. При свете тусклых лампочек в подъезде Ольгиного дома он рассмотрел ее достаточно хорошо, но не нашел в ней ничего особенного. Женщина, как женщина. Лет тридцать, может чуть больше. Разве что, какая-то свежая что ли. Но Кривцов объяснил эту свежесть долгим пребыванием за границей. Пройдет пару недель, пройдет и свежесть. То есть, как женщина Ольга не произвела на Кривцова особого впечатления. Тогда что? Почему он зовет ее к себе? Может даже ни на один день. Зачем ему эти хлопоты? Тем более что в той комбинации, которую он задумал, ей места не было. Кривцов не находил ответа. Но Ольге ответил достаточно правдоподобно:

— Я хочу вам помочь. Поверьте, я сам не знаю почему.

— Вы действительно циник. Ну что ж, я принимаю приглашение. И спасибо за правду.

— Разве за правду благодарят?

— К сожалению, в нашей стране — да.

Кривцов быстро добрался до дома, в котором недавно снял квартиру, припарковал машину и понес Ольгин чемодан в свой подъезд. Приняв у Ольги пальто, Кривцов показал ей комнату:

— Вот здесь располагайтесь. Вот ваша кровать. Вы идите в ванную, там есть чистое полотенце, а я пока что-нибудь приготовлю. Как вы относитесь к яичнице?

— Прекрасно отношусь. Спасибо, Олег.

Олег и Ольга сидели на кухне и ели яичницу. Кривцов заварил чай, нашел даже варенье. Тускло светил торшер. Олег повнимательнее рассмотрел Ольгу и решил, что она даже очень неплохо выглядит. Интересно, как она попала в такую ситуацию, что осталась без крыши над головой? Но расспрашивать он не решился. У гостьи слипались глаза, было видно, что она очень устала. Пожелав ей спокойной ночи, сам Кривцов прошел в зал, где разобрал диван, и наспех застелив его, тоже улегся спать. Он тоже вымотался и силы были на исходе.

 

ГЛАВА 6

Утром Кривцов пошел в парикмахерскую. Так он делал всегда перед Новым Годом. Заглянув в комнату гостьи, он увидел, что она еще не проснулась. Стараясь не шуметь, он оделся и вышел на улицу.

Ожидая своей очереди, он вдруг заметил знакомое лицо. В зале в одном из кресел сидел рыжий мужчина с испитым лицом. Очевидно, он вчера крепко принял, и от него разило перегаром так, что даже молоденькая парикмахерша периодически морщилась, старательно выводя на рыжей голове «полубокс». Кривцов повнимательнее разглядел Рыжего.

— Стоптанные ботинки, — оценивал про себя внешний вид Рыжего Кривцов, — брючки, которые никогда не гладили, выбивающаяся из под белой простыни олимпийка. Все ясно, Рыжий в загуле и без копейки. Интересно, как это он решил с утра пойти подстричься не похмелившись?

Рассматривая Рыжего, Кривцов стал вспоминать, сколько лет прошло с момента их последней встречи. Выходило, что двенадцать, а может и тринадцать. Надо сказать, что Рыжий изменился не очень сильно. Он и тогда, в лагере усиленного режима, производил впечатление законченного алкаша. На зоне Рыжий в блатные не стремился, а жил простым мужиком. Видно, что и сейчас он сильно не преуспевал.

Тем временем Рыжий стал проявлять признаки беспокойства, стрижка подходила к концу. Его глаза так и шарили по стоящим около зеркала рядам пузырьков и флаконов. Наконец, девушка положила ножницы и сняла с Рыжего простынь. Он что-то ей сказал, и она, улыбнувшись, куда-то ушла. Тогда Рыжий, быстро посмотрев по сторонам, схватил большой пузырек с одеколоном, сунул его за пазуху и опрометью бросился к дверям. Пулей проскочив мимо Кривцова, он выбежал на улицу. Кривцов усмехнулся и вышел вслед за ним.

— Рыжий хоть на меня и не похож, но по возрасту и росту подходит. Как удачно начинается сегодняшний день, — подумал про себя Кривцов.

Побродив по окрестным дворам, он быстро наткнулся на сбежавшего клиента. Рыжий видимо уже похмелился. С довольным видом он развалился на заснеженной скамейке скверика и попыхивал сигареткой. Кривцов подошел и сел рядом:

— Здорово, Рыжий.

Рыжий выпучил глаза, что-то прошепелявил и отчаянно порывшись в памяти, наконец, ударил себя по коленкам:

— Терентий! Точно Терентий! Ну и встреча!

Он бросился, было, на Кривцова с объятиями, но тот, будто бы не разделяя восторга Рыжего, отстранился и просто пожал ему руку.

— Давно освободился? — спросил Кривцов.

— Два месяца уже.

— Что-то долго ты сидел.

— Так я же после тебя еще две ходки сделал.

— Ну и дурак, — не зло бросил Кривцов.

— А куда денешься, молодой был…

— Чем занимаешься-то?

— Да, так, коммерция, покупаю, продаю, — гордо ответил Рыжий.

— И как успехи?

— На жизнь хватает.

— Неужели пустые пузырьки из-под одеколона «Шипр» пользуются огромным спросом? — усмехнулся Кривцов. Он нагнулся и достал из-под скамейки, только что опорожненную Рыжим, тару.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Рыжий.

— А то, Коля, так, кажется, тебя называла мама, что десять минут назад ты увел этот пузырек из-под носа у молоденькой девочки, которая так мучилась с твоими кудрями. Причем ты даже спасибо не сказал, я уж не говорю про деньги. Уж больно ты спешил, как и все коммерсанты.

Рыжий сразу осунулся и помрачнел.

— Что же мне, подыхать? Ну, нет у меня ни гроша и взять негде!

— Запой? — спросил Кривцов.

Рыжий кивнул и обхватил голову руками, потом неожиданно взорвался:

— Вот это у меня уже где! — и он провел ладонью по горлу, — скорей бы уж загребли на зону опять. Не нужен я тут никому. Жена еще по первой ходке укатила куда-то на Украину с хахалем. Старики умерли. Никого нет! Понимаешь, никого! Жить негде, жрать нечего. За шконку в общаге надо пахать на конвейере за сущие гроши, да еще и начальству в задницу заглядывать. На черта мне такая жизнь сдалась? Сунулся к блатным, не берут. Старый, говорят, стал, только обуза. А какой я старый, мне всего-то тридцать шесть. Или тридцать семь? А, какая разница!

Рыжий махнул рукой и замолчал.

— Со мной пойдешь? — спросил Кривцов.

— У тебя дело? — оживился Рыжий.

— Не знаю пока, посмотрим, — уклончиво ответил Кривцов.

— Конечно, пойду, Терентий, да я за тебя…

— Какой я тебе Терентий? — зло оборвал его Кривцов, — забудь, понял? Кривцов я, Олег Кривцов.

— Ладно, как скажешь.

Они поднялись и быстро зашагали в сторону улицы.

 

ГЛАВА 7

Сергей Иванович Дадонов, в известных кругах величаемый «Дадон», сидел за столиком в бильярдной вместе со своими боевыми товарищами. Воскресенье только ещё начиналось, поэтому в кафе не было других посетителей. Кроме него за столиком медленно потягивали пиво Шалый, Хирург и Герыч. Все они были похожи друг на друга: высокие, скорее толстые, чем накаченные и лысые. Сам Дадон носил нормальную прическу и лицом походил на тихого интеллигента. Но это сходство продолжалось ровно до тех пор, пока Дадон не раскрывал рта. Стоило ему заговорить, как сразу становилось понятно, что перед вами заслуженный авторитет. Дадон сам не сидел, но постоянно общался с людьми уважаемыми, не раз топтавшими зону. Наверное, от них он и нахватался этого умения так славно изъясняться. В девяностые годы круг авторитетов сильно поредел, кого застрелили, кого посадили, кто и сам не дожил до нового тысячелетия. И вышло, что Дадон остался самым авторитетным в городе. И если честно сказать, то в новом веке значение Дадона и его войска сильно уменьшилось. Коммерсантов крышевали менты и гэбэшники, а то и просто городская администрация. Добывать хлеб насущный было все труднее. Никто не хотел видеть в лице Дадона того независимого рефери, слово которого окончательно и подлежит неукоснительному исполнению. Остались только старые наработки, да и те доход приносили маленький. Из-за этого и войско Дадона поредело. Трудно становилось жить. С тоской вспоминал Сергей Иванович то время, когда коммерсанты сами платили за безопасность. Оставалось только придумать незатейливые способы увеличения этих платежей. Поэтому в ходу были взаимные наезды братвы друг на друга, героические стычки, спасение жизни крышуемого и так далее. Все это ничего кроме смеха у братвы не вызывало, но коммерсанты верили этим спектаклям и увеличивали платежи. Друг на друга по серьезному братва наезжала только если делила что-то между собой: женщин, власть и те же деньги. Но чтобы палить друг в дружку из-за какого-нибудь задрипанного коммерсанта? Увольте. Раньше у Дадона было полтора десятка бригад, их деятельность была разносторонней и пронизывала всю городскую экономику. Сейчас этих бригад осталось всего три. Бригадиры и составляли Сергею Ивановичу компанию в это хмурое воскресное утро.

Хирург занимался проститутками, которые работали на шоссе. До недавнего времени мешали конкуренты из соседнего городка, но после разборки, на которой выяснилось, что авторитета у Дадона больше, чем у их пахана, все шоссе было в распоряжении Хирурга. Оставалось ждать весны, так как в тёплое время года доходы от деятельности придорожных жриц любви были значительно выше. Конечно, Дадону было противно заниматься таким бизнесом, но дел оставалось совсем немного. Приходилось мириться.

— А что у тебя с лицом? — спросил Сергей Иванович. На правой щеке Хирурга отчетливо проглядывались несколько свежих царапин. — Наехал кто?

— Нет, — оживился Хирург, — я тут процедуры принимаю в больнице. От нервов лечусь.

Все живо заинтересовались и прислушались. Нервные болезни в последнее время беспокоили не очень законопослушных граждан все больше и больше.

— Прописали мне душ Шарко.

— Чего? — переспросил Шалый.

— Ну, это процедура такая. Стоишь голый, а в тебя направляют под большим давлением со всех сторон тонкие струи воды. Эти струи как иголки колют, — пояснил с сознанием дела Дадон.

— А нервы тут причем? — спросил Герыч.

— Считается, что это успокаивает. А тот лепила, что это выдумал, носил фамилию Шарко. В честь него и назвали процедуру, — Дадон посмотрел на Хирурга, — и что тебя водой поцарапало?

— Нет, я, как нормальный пацан, разделся в раздевалке и захожу в процедурный кабинет в нормальных пацанских трусах, — Хирург показал рукой чуть выше колена, — а там сидит тетка старая и толстая. Она мне говорит, чего ты в трусах пришел? А я их понятий не знаю, ну вернулся в раздевалку и снял трусы. Захожу без трусов. Тетка чуть со стула не рухнула. Заорала как потерпевшая, ну и мазнула мне пятерней по роже, еле ноги унес.

Громкий смех завершил рассказ Хирурга. И только Герыч, отсмеявшись, спросил:

— Я не понял: в трусах нельзя, без трусов тоже нельзя, а как же тогда можно?

— В плавках.

Смех еще раз потряс своды бильярдной. Когда все успокоились, Дадон посмотрел на Герыча.

— Что с наркотой?

— Что могу, то делаю, но пока…, - замямлил Герыч.

— Ты прямо излагай, что виляешь.

— Короче, цыгане с нами работать не хотят.

— Причина?

— Говорят, что с ментами добазарились, теперь они их крышевать будут.

Дадон поморщился. Сколько уже хлебных мест перешло от него к ментам, и не сосчитаешь. Причем безо всяких разборок, стрельбы и прочих атрибутов выяснения отношений. Просто забрали и все, иди, попробуй вернуть назад. Завтра же упрячут на зону, да еще и старые грехи вспомнят.

— Ну и черт с ними. Ментам тоже сладко не будет. С этими цыганами проблем больше, чем доходов. Подожди, скоро из ментовки всё пропадать начнёт, — Сергей Иванович сказал это чисто для вида. Все понимали, что наркота — дело доходное, и оно у них отобрано. И главное, что поделать ничего нельзя: ни стрелку забить, ни пацанские аргументы предъявить, ни просто наехать. Против государства не попрёшь.

Герыч, погоняло которого не имело отношения к героину, как это можно было бы подумать, тоже согласился с Дадоном в отношении цыган. Но если он не будет больше заниматься наркотой, то чего ему ещё делать? За проститутками Хирург смотрит, Шалый с коммерсантами занимается, а ему выходит остаётся только на разборки рассчитывать? Герыч, получивший погоняло от своего настоящего имени Герман, приуныл. Нет бизнеса — нет доли в доходах. Бригада разбежится, сил поубавится. А Дадону — всё по барабану. А с другой стороны — чего он может? Против ментов — ничего.

Сергей Иванович отхлебнул пива и посмотрел на Шалого. Тот вертел на пальцах замысловато изготовленные четки. На нитку четок были нанизаны искусно сделанные черепа.

— А ты Шалый, что молчишь?

— Я прояснить хотел, насчёт этого барыги.

— Ты Седова имеешь в виду?

— Ну, да. Когда к нему идти, завтра же или подождать пока схоронит «спиногрыза»?

— Так, ты не понял ничего?

— Понял, — ответил Шалый, который занимался крышеванием бизнесменов. Бригада у него была самая многочисленная и отмороженная, но в последнее время и это успехов не приносило. Коммерсанты всё больше уходили под крыло правоохранителей.

— Ничего ты не понял! — заорал Дадон.

Все притихли.

— Чего тут непонятного? — Шалый даже заикаться начал, так как Дадон умел кричать на собеседника, — для чего же надо было «спиногрыза» мочить? Чтобы прогнуть папашу, чтоб начал, в конце концов, баблом делиться.

Он ещё хотел что-то сказать, но Сергей Иванович его остановил. Обратившись уже ко всем, сидящим за столом, он властным голосом произнёс:

— Вы что совсем ничего не поняли? Вы, что думали, что Седов после всего того, что произошло, пригласит нас в амбары за деньгами, да ещё и мешков побольше взять попросит? Он теперь нас живьём сожрёт. Сил у него не меньше нашего.

— Тогда зачем столько денег угробили на стрелка?

— А затем, что это был урок не Седову, а всем остальным, кто артачится и решил к ментам переметнуться. Теперь они будут знать, что с ними будет. А от Седова давно толку нет. Он сам в авторитете. Но если при всём при этом мы смогли его достать, то остальные станут сговорчивее. Поняли?

За столом прошёл ропот. Вся комбинация поразила братву своей глубиной и продуманностью. Хирург первым пришёл в себя:

— Значит надо идти не к Седову, а ко всем остальным.

— Точно, — согласился Дадон и, обращаясь к Шалому, тоном приказа добавил:

— И не откладывай, а условия оплаты ужесточи. И ещё, Шалый, отыщи мне посредника.

— Он сам мне названивает, говорит дело сделано, надо бы с ним рассчитаться.

— Рассчитаемся, — Дадон понизил голос, — найди его. Ну и…. Словом, он нам больше не нужен. Убьём сразу двух зайцев. И ему платить не надо, и дорогу к нам перекроем.

— А кто мочить будет, — напрягся Шалый.

— Ты и замочишь. Он же только с тобой дело имел. К тебе в случае чего и приведёт.

Шалому возразить было нечего. Хоть он и занимался только коммерсантами, и к мокрым делам старался не приближаться, спорить с Дадоном не было смысла. Сам вляпался.

— Ладно, — Шалый отпил глоток пива, — есть у меня нормальные пацаны. Затопчут и в озеро с камнем на шее.

— Это уж как хочешь. Но посредник должен быть убран, как можно скорее.

— Может сначала надо вытрясти из него, кому он деньги носил? Может, стрелок нам ещё и понадобится? — Шалый из последних сил старался отмотаться от мокрого дела.

— Носил-то он не самому стрелку, а его подельнику, или такому же посреднику, но со стороны стрелка, — Дадон задумался. В его голове быстро зародилась комбинация, которая обещала принести неплохие деньги. Вернее, сохранить их.

— Слушай, Шалый. Ты прав насчёт посредника. Ты его сразу не мочи. Найди подходящее тихое место, и там вытряси из него всё, что он знает про того, второго, которому он деньги передавал. Не самому же снайперу он деньги носил. Когда клиент созреет, позови меня. Я сам задам ему пару вопросов. А уж потом и в озеро.

Что задумал Дадон, остальные так и не поняли. Но, исходя из опыта, они давно усвоили, что Сергей Иванович ничего зря не делает.

— Ну что, пацаны? — Дадон поднялся из-за стола, — сыграем по сотке?

— Два на два? — спросил Герыч, — тогда я с Шалым.

Они заказали ещё по кружке пива и направились к бильярдному столу.

 

ГЛАВА 8

Валентин Петрович Седов не спал всю ночь с субботы на воскресенье. Его помощники занимались организацией похорон, договаривались о месте на кладбище, заказывали памятник. Можно было не беспокоиться, что всё будет организовано по высшему разряду. Валентин Петрович не пожелал, чтобы тело сына привозили в его квартиру. Это бы означало, что двое суток в квартире будет проходной двор из желающих выразить соболезнование. Он понимал, что все эти люди придут не прощаться с его сыном, а только за тем, чтобы помозолить глаза ему, богатому и властному Валентину Петровичу Седову. Поэтому хватит им и десяти минут около подъезда.

Седов бесцельно ходил по комнате. От усталости ныла спина, от бессонницы стучало в висках. Он налил себе в фужер изрядную порцию коньяка и залпом выпил. В желудке сразу же зажгло. Валентин Петрович вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего завтрака.

— Что это я расклеился? — сказал сам себе Валентин Петрович, — нет, так нельзя. Так недолго и самому «в ящик сыграть». А я ещё не со всеми рассчитался.

Он решительно поднялся из-за стола и, раскрыв дверь комнаты, крикнул:

— Катя! Иди сюда!

Через несколько секунд его секретарь, миловидная девушка лет двадцати, зашла в комнату:

— Доброе утро, Валентин Петрович. Я вас слушаю.

Она держала в руках блокнот и ручку и приготовилась записывать. Седов замахал руками:

— Нет, не надо ничего писать. Найди мне Иванова. Пусть зайдёт ко мне.

— Он в Испании, в отпуске.

— В какой ещё, к чёртовой матери, Испании? Кто ему отпуск давал?

— Вы, Валентин Петрович. Я сейчас попробую с ним соединиться, правда, там ещё раннее утро. Три часа разницы.

— Звони немедленно, и сразу дай мне трубку.

Девушка вышла из комнаты. Она работала домашним секретарём Валентина Петровича, в офисе у него была более опытная секретарша. Седов подумал, что надо, наверное, вызвать из офиса опытную. Сейчас, после убийства сына, под рукой должны быть только профессионалы. Катя была принята на работу вовсе не из-за деловых качеств, а скорее для украшения интерьера.

— Что она до Испании, что ли не дозвонится? — подумал Седов про заходившую девушку, — не всё же ей кофе разносить и бедрами вилять?

Он ещё не успел устать от нетерпения, как послышался стук в дверь комнаты и, вошедшая девушка, передала ему трубку телефона:

— Иванов, — сказала она и вышла из комнаты.

Валентин Петрович присел на диван:

— Иванов? Это я.

— Здравствуй, Валентин Петрович.

— Собирай вещи и первым же самолётом возвращайся. У нас тут проблемы нарисовались.

— Я уже в курсе.

— Тогда почему ты ещё там, в этой чёртовой Испании? И кто тебе сообщил?

— Телевизор смотрю. Я уже здесь.

— Где здесь? — не понял Седов.

— Выгляните в окно, Валентин Петрович. Я сейчас осмотрю место убийства и поднимусь.

Седов подошёл к окну и увидел внизу чёрный БМВ Иванова. Сам Иванов стоял на месте убийства и слушал рассказ Сашки, начальника охраны. Сашка отчаянно жестикулировал, что-то объясняя Иванову.

— Сашка себя выгораживает, — подумал Седов, — мол, я и мои люди тут не причём. Ничего, Иванов разберётся, кто при чём, а кто нет.

Валентин Петрович успокоено вздохнул. Он вдруг понял, кого ему не хватало со времени убийства. Ему не хватало Иванова, который всё знает и всё умеет, который может решить любую проблему.

— Я даже и не вспомнил о нём, а он уже здесь. И приехал не с соседней улицы, а вон откуда. Были бы у меня все такие, как Иванов, не посмел этот ублюдок сына застрелить. А может это и не он?

Иванов тихо зашёл в комнату патрона. Как всегда безукоризненно одетый в строгий чёрный костюм, белую рубашку и галстук. Лицо этого, чуть выше среднего роста, сухощавого человека никогда ничего не выражало. Трудно было по внешнему виду определить его возраст. Можно только было с уверенностью сказать, что Иванов не был молодым, но и пожилым его считать тоже было нельзя.

Валентин Петрович пожал ему руку и пригласил садиться на диван.

— Ну, что скажешь? — Валентин Петрович налил себе и гостю коньяк.

— Сашка мне всё рассказал, в выгодном ему свете, конечно. Судя по тому, что возле дома напротив стоит ментовская машина с номерами из уголовного розыска, то стреляли, видимо, оттуда. Хотя это и далековато. Через пару часов я всё уточню.

— Это всё?

— Я прямо из аэропорта, только вот машину успел взять. Пока ещё рано делать выводы. Думаешь, Дадон?

— Ну не из городской же администрации? Или ты, может быть, думаешь, что фабрикант Быстров, или владелец сети супермаркетов Ильяшевич решили меня вот таким образом напугать?

— Я разберусь. Ты, Валентин Петрович, занимайся похоронами, а я по своим каналам всё выясню. Узнаю, что в ментовке, на тело погляжу, с братвой побеседую. Через два дня у вас будет исчерпывающая картина: с адресами, фамилиями, явками. А дальше вам решать, кого и как наказывать.

Иванов поднялся с дивана, так и не притронувшись к бокалу с коньяком. Седов вопросительно на него посмотрел.

— Мне ещё рулить. При сложившихся обстоятельствах лучше не рисковать.

— Ты думаешь, что всё так серьёзно?

— Я не исключаю никаких вариантов. И если на нас наехали менты, а ещё хуже конторские, лучше им не давать повода.

— Тебе видней, — сказал на прощанье Валентин Петрович, а про себя подумал:

— Чего бы я без Иванова делал? Никому верить нельзя, а ему я верю.

Иванов вышел из дома Седова и поехал в кафе-бильярдную «Дуплет». Когда он зашёл в зал, партия за одним из столов была в разгаре. Четверо игроков, целиком поглощённые игрой, на вошедшего даже не посмотрели. В одном из них Иванов узнал Дадона. Никогда они раньше не пересекались, но фотографии Сергея Ивановича Иванов видел не раз. Иванов достал из кобуры пистолет и, передвигаясь к игровому столу, медленно накручивал на ствол глушитель. Наконец, на него обратили внимание.

— Эй, мужик, ты чего творишь? — закричал Шалый. Все игроки тотчас подняли головы и застыли в оцепенении. Оружия у них не было. А бильярдный кий не слишком хорошая замена пистолету. Бежать тоже некуда. Как назло, бильярдный стол, за которым шла игра, стоял посредине зала. Куда не кинься, пуля догонит.

— Ну что, беспредельщики, — Иванов накрутил, наконец, глушитель и медленно снял пистолет с предохранителя, — совсем оборзели? Убиваете фраеров средь бела дня?

— Ты о чём, мужик? — Дадон весь бледный положил кий на стол, — и кто ты такой?

— Моя фамилия Иванов. Я хочу знать, чем вам помешал застреленный вчера жених?

— Какой жених? — спросил Дадон, — мы вообще не при делах. Если ты из полиции, то покажи ксиву. А если нет, то вали отсюда.

— Заткни свою пасть, — Иванов выстрелил в Дадона и снёс ему мочку уха.

Дадон взвыл, остальные попятились. С кухни на крик прибежали обедавшие охранники, но, увидев в руках Иванова пистолет, остановились в дверях.

— Вызывайте ментов! — заорал Шалый.

— Про ментов вспомнил, паскуда, — крикнул Иванов, и следующим выстрелом вышиб кий из рук Шалого. Потом он повернулся и, не спеша, пошёл к выходу. У самой двери он обернулся:

— Слушай, Дадон. Неужели ты думал, что тебе вчерашние художества простят? У тебя, что совсем мозгов нет? Ты смотрел кино про Жеглова с Шараповым?

— И что? — спросил уже успокоившийся Сергей Иванович.

— А то, что твой номер шестнадцатый! Понял, урод? Или ты до сих пор уверен, что бежишь во главе стаи?

— Какой стаи? — не понял Дадон.

— Нашей большой стаи. Той самой, в которой твой номер шестнадцатый. Теперь тебе конец. Никто тебя ментам отдавать не будет. Не надейся, что будешь мотать срок где-нибудь под Воркутой. Не будет для тебя никаких сроков. Так что прячься, если успеешь.

Он вышел из кафе, быстро сел в машину и уехал.

Истекающий кровью Сергей Иванович и его бойцы бросились к окну.

— Кто это был? — спросил Герыч, — номер машины запомнили?

— Не знаю, — ответил Дадон, — не мент, это точно. Псих какой-то. Так что, пацаны, надо ещё стволов прикупить. Давно не воевали. Машина у него приметная, таких в городе не много. Если надо будет, найдём.

— Но мочить нас он стал, хотя и мог всех положить, — Шалый достал из кармана чистый носовой платок и отдал его Дадону, чтобы тот приложил его к раненому уху.

— Это кто-то из людей Седова, больше некому, — Дадон вытирал лицо платком Шалого, — ничего, посмотрим кто кого. У нас бойцов хватает. Наши пацаны разговоры вести не будут, замочат и всё. Поэтому за нами сила, вот он и не выстрелил.

— Может зря мы сынка барыги замочили? Теперь ходи и оглядывайся, — сказал Шалый. Было видно, что с ним согласны и Герыч, и Хирург. Наполеоновские замыслы Дадона запросто могли кончиться для всех пулей, или, в лучшем случае, тюрьмой.

— Что? — заорал Дадон, — зря? Вы что, собрались в ментовские шныри перекраситься? Или к Седову в охранники податься? Вам на понятия насрать? Думали, что всю жизнь будете с лохов бабки собирать? А пришло время, со стволами побегать, вы и в штаны наложили? Идите, лижите жопы ментам и коммерсантам, не держу.

Воцарилось молчание. Никто с места не двинулся. Наконец, Шалый заговорил:

— Ладно тебе, Дадон. Чего ты кипишуешь? Я же так без задней мысли. Никого мы не боимся. Если надо, то всех замочим, ты же знаешь. Вместе мы сила, и посмотрим, чей номер шестнадцатый.

Этому сомнительному доводу никто из присутствующих не поверил.

 

ГЛАВА 9

Кривцов поселил Рыжего в гостинице «Центральная». Он заплатил за две недели вперёд, чем успокоил администратора, так как внешний вид Рыжего вызывал у того опасения: как бы их новый постоялец не умыкнул из гостиничного номера полотенце или графин со стаканом. Но заплаченная Кривцовым сумма позволяла надеяться на компенсацию в случае подобной пропажи. Рыжему Кривцов тоже выдал приличную сумму. С него было взято обещание: не пить, приодеться и сидеть в гостинице тихо до специального распоряжения. Рыжий поклялся, что так и будет, чему Кривцов нисколько не удивился, так знал цену обещаниям алкоголиков. Однако то, что Рыжий пить не перестанет, не сильно беспокоило Олега. В задуманной им комбинации Рыжему отводилась такая роль, что сыграть он её сможет и пьяным.

Возвращаясь из гостиницы, Кривцов всё-таки зашёл в парикмахерскую, высидел очередь и постригся. После стрижки он попросил у молоденькой девушки, которая его обслуживала, разрешения воспользоваться городским телефоном. Эта просьба вызвала у нее недоумение: сейчас у каждого был сотовый телефон. Она предложила Кривцову свой мобильный, но он хотел позвонить именно по городскому телефону. Девушка отвела Кривцова в служебное помещение, где находился телефон, и оставила его одного. Кривцов быстро набрал известный ему номер.

— Алло, Моня? Это я.

— С наступающим, — ответили в трубку.

— Слушай, надо встретиться. Есть для тебя работа, срочная и высоко оплачиваемая.

— Интересно. Когда и где?

— Давай второго числа, в полдень, в «Руси».

— А ресторан будет работать?

— Будет. Я проверял, как раз все корпоративы закончатся. Ну, что? Договорились?

— Хорошо. Я приду.

Кривцов положил трубку, и ещё раз поблагодарив девушку, вышел из парикмахерской.

На противоположной стороне улице находилась автобусная остановка. Желающих уехать было немного. Кривцов обратил внимание на мальчишку лет двенадцати, у которого в руках был футляр для гитары. Точно такой же футляр использовал в своей работе и Кривцов. Сейчас этот футляр вместе с находившейся в нём винтовкой лежат на дне озера. Кривцов перешёл дорогу и подошёл к мальчишке.

— Играешь? — спросил он его.

— Ага, — ответил тот.

— Тяжело?

— Раньше было тяжело, а сейчас привык. Пальцы только болят.

— Это пройдёт. В музыкальной школе учишься?

— Ага, уже скоро закончу. Я бы сам никогда не стал учиться играть на классической гитаре. Мама замучила, она у меня музыкант.

— Повезло тебе, — сказал Кривцов, вспомнив свою мать.

— В чём же это мне повезло?

— Сам скоро поймёшь. Ну, будь здоров, — Кривцов медленно пошёл от остановки.

— С наступающим! — крикнул ему вслед мальчишка.

Кривцов помахал ему в ответ и пошёл своей дорогой.

— Мама — музыкант, — подумал он про себя, — конечно, тебе повезло, приятель. Не наркоманка, не пьяница, не наводчица, не воровка, а музыкант.

Он вспомнил свою мать, которую трезвой редко видел. Когда она напивалась, то всегда плакала и гладила его по голове. Но через несколько минут её настроение могло измениться, и вместо этого поглаживания можно было запросто получить и подзатыльник. Ещё она любила собирать в их комнате в коммуналке своих собутыльников и собутыльниц. Кривцов ещё в детстве задумывался, отчего так вышло? Мать была образованной женщиной, в своё время закончила институт, работала в каком-то конструкторском бюро. Как могло произойти, что всё в жизни ей заменила водка? Почему в тридцать с небольшим она выглядела на все пятьдесят? Когда ему было лет двенадцать, мать устроилась на работу в стрелковый тир, в парке культуры и отдыха. После школы, а в выходные с утра до вечера Кривцов стрелял. Никто его не учил, но он тогда еще заметил, что у него хорошо получается, что к этому делу у него был несомненный талант. Там, в тире, он разучил свой дуплет. Когда стрелять в мишени стало неинтересно, так как попадал он в них легко, юный стрелок решил усложнить себе задачу, благо и двуствольные винтовки в тире имелись. Он так приспособил какую-то зверюшку, что та падала, если только в нее попадали две пульки подряд, причем между выстрелами должно пройти не больше секунды. Не сразу, но этот трюк стал у Кривцова получаться.

Мать умерла, когда Кривцову было пятнадцать, а в стране начали строить капитализм. Можно было ещё допустить, что пристрастие матери к алкоголю вызвано потерей работы, крушением идеалов и другими переменами в жизни страны. Тогда многие спивались по этой причине, так как не были готовы самостоятельно выживать в новых условиях. Но мать Кривцова спилась гораздо раньше. Она пристрастилась к алкоголю ещё до перестройки. И никакие трудовые коллективы, никакие воспитательные меры местного участкового милиционера не помогли. Даже её муж и отец Кривцова не смог ничего поделать. Он просто с ней развёлся, и Кривцов его больше ни разу не видел. Не захотел его отец бороться, а нашёл самый лёгкий способ избавиться от всех проблем. Сначала Кривцов на него обижался, а потом, с годами понял, что папаша был прав. Как говориться, против лома нет приёма. Поэтому с пятнадцати лет Кривцов был предоставлен самому себе. Пару лет он пожил в семье родной сестры матери, но у той были свои дети и свои заботы. Поэтому все члены приемной новой семьи вздохнули с облегчением, когда Кривцова забрали, наконец, в армию. Отправляясь служить, Кривцов однозначно решил, что из армии в эту семью не вернётся. В армии, взяв в руки боевое оружие, он опасался, что навык, приобретенный им в тире, пропал, так как к началу службы он не стрелял года три. Но навык никуда не делся.

— А у этого парня мама — музыкант, — подумал про себя Кривцов. — Значит, он, по крайней мере, не станет таким же, как я. Разве ему не повезло?

Кривцов зашёл в цветочный магазин и купил букет из белых лилий. Ему захотелось доставить удовольствие своей квартирантке. А в этом случае цветы — самый верный способ угодить женщине.

Он поднялся на свой этаж и позвонил.

— Это мне? — удивилась Ольга, открыв дверь Кривцову.

— Вам, кому же ещё? Кстати, почему вы не поинтересовались, кто пришёл? — спросил Кривцов.

— Отвыкла, в Германии об этом не спрашивают, — Ольга взяла букет и поднесла к своему лицу, потом прошла на кухню и поставила цветы в вазу.

— Я все-таки вас попрошу в следующий раз спрашивать, и не открывать незнакомым людям.

— Хорошо, — пообещала Ольга, — вы кого-то боитесь?

— Я похож на человека, который может кого-то бояться? Нет, я просто боюсь за вас.

— Спасибо, за меня давно уже никто не боялся, и цветов никто не дарил, да ещё таких роскошных. Спасибо.

— Пожалуйста, — Кривцов сел за кухонный стол, — если все благодарности исчерпаны, то может, что-нибудь съедим?

— Конечно, — Ольга стала расставлять на столе посуду, — я кое-что смогла приготовить, несмотря на скудность имеющихся продуктов. Ключа у меня не было, а то бы я в магазин сходила.

— Банки не работают.

— При чём здесь банки?

— При том, что у вас нет наших отечественных рублей, а на евро в магазинах ничего не купишь. Давайте, мы с вами позже вместе сходим и купим еды. Скоро Новый Год, а у нас нет ничего.

— Точно, я и забыла. Только мне неудобно. Мало того, что поселилась в вашей квартире, так ещё нахожусь на полном иждивении.

— Бросьте вы это? Я же не предлагаю вам лобстеров купить. К тому же в нашем провинциальном городке их, наверное, не продают.

— А вы их пробовали?

— Нет, конечно. Где бы я их попробовал? Мы купим что-нибудь банальное, чтобы изготовить салат «Оливье», мясо по-французски, и торт на десерт. Надеюсь, вы сможете приготовить столь популярные блюда?

— Конечно, но всё равно неудобно.

— Перестаньте, прошу вас, — Кривцов закурил, — если бы мне не доставляло радости за вами ухаживать, я бы этого не делал. Поверьте мне.

— Вы, действительно, циник, — заулыбалась Ольга.

— Я вас об этом предупреждал. Кстати, предлагаю перейти на «ты».

— Без брудершафтов и поцелуев? — лукаво спросила Ольга.

— Уже поздно, спать пора, хотя время для поцелуев подходящее.

— Ладно, я пошутила. Переходим на «ты».

 

ГЛАВА 10

30 декабря, Понедельник

Одинцов внимательно слушал доклад Крыленко и что-то записывал у себя в блокноте.

— Это все? — спросил он, когда Крыленко затих.

— Все.

— Не густо, — откинулся он в кресле, — значит, стреляли, говоришь, с чердака дома напротив. Точнее никак?

— Все облазил лично. Никаких следов. Если бы не баллистики, то в это с трудом верится. Далековато.

— А винтовка-то, говоришь, штатовская? И, определить это удалось только по пулям, так как и винтовку и гильзы стрелок унёс с собой? Странно, обычно орудие убийства нормальные киллеры бросают на месте преступления. А этот забрал.

Крыленко пожал плечами.

— Жильцов опрашивал?

— Опрашивал. Но в Седовском доме из окон обычно не смотрят, не те люди, а смотреть из того дома, из которого стреляли — мало толку. Увидишь то же, что и все. В общем, этот стрелок — парень с головой.

— А кто спорит, что он не дурак. Дурак бы взял автомат, вышел на проезжую часть и расстрелял бы всю колонну. Теперь о Седовых.

— Седов — младший, — начал Крыленко, открыв блокнот, — ничего из себя не представляет, вернее не представлял. Студент — переросток, выросший на папиной шее. За ним ничего такого нет, разве что мелочи: девочки, рестораны, каннабис.

— Что?

— Ну, марихуана. Легкий наркотик.

— Так и говори, чего умничаешь?

— Простите. Круг общения соответствующий: богатые молокососы, которые от обычной ракетницы наделают в штаны. Врагов у него нет, все проверено, досадить он никому не смог бы. Ну, разве что заслужил по морде, но не более. В подробности не вдаюсь, так как уверен, что пострадал он только потому, что у него такой папаша. Папаша у него действительно не промах.

— Ну, ну продолжай, — заинтересованно кивнул Одинцов.

— Папа — настоящая акула. Никто не знает, где он взял деньги, с которых раскрутился. Особенно самые первые. Наши люди из его окружения тоже не знают. В поле нашего зрения попадал дважды за последние три года. Поле зрения — это еще громко сказано. Так, просто его фамилия упоминалась при расследовании нескольких дел, и то никаких доказательств о его причастности добыть не удалось. Сами знаете, какие у нас возможности, а Седов ворочает суммами, от величины которых волосы дыбом встают. Насколько нам известно, у него собственная, хорошо оплачиваемая и профессиональная служба охраны и добычи информации, причем не чета нашей. Так вот этот Седов давно не ладит с Дадоном. Если не знаете, то это известный в городе уголовный авторитет, из новой волны.

— Это что за классификация? — спросил Одинцов, — или опять умничаешь?

Крыленко встал со стула и продолжил:

— Это значит, что не имеет судимостей, а наоборот имеет высшее образование. Воровские законы не очень соблюдает, хотя от своих людей требует их соблюдения. Стал смотрящим в городе, хотя и зону не топтал, и вором в законе не является. Нонсенс по классическим воровским понятиям. Так вот, универмаг Седова и несколько магазинов находятся на территории, которую контролирует Дадон. По сведениям наших людей из окружения Дадона, Седов отказывается ему платить. Дадон, чтобы не растерять свой авторитет не может терпеть неуплаты длительное время. Он знает, что деньги Седова не очень чистые и что тот никогда не заявит о попытке рэкета, так как у самого рыло в пуху. Одним словом, идет обычная война между тем, кто уже нахапал и тем, кто не успел или проглядел дележ пирога. Седов не привык платить уголовникам и не желает признавать их власти, а Дадон, имея реальную силу и большое количество головорезов, готовых за него в огонь и в воду, не хочет никому отдавать хотя бы часть своей власти, тем более человеку не своего круга — его просто на смех поднимут. Поэтому, наверняка, Дадон и заказал убийство сына, чтобы папаша поспешил раскошелиться.

Крыленко замолчал. Иван Андреевич вспомнил свой разговор со своим агентом Владиславом и с удовольствием отметил про себя, что в аналитических вопросах он на голову выше, чем Крыленко.

— Ты хочешь сказать, что теперь Седов ляжет под Дадона? После того, что произошло?

— Не знаю, но мне кажется, что Дадон так думает, это точно. Иначе, зачем нанимать дорогостоящего киллера, деньги общаковские тратить?

— Да, — протянул Одинцов, — все эти философские измышления хороши для учебников, а где факты? Улики? То, что ты мне тут рассказываешь, я и без тебя знаю. По стрелку что-нибудь нарыл?

— Исполнителя найти нелегко, — сказал Крыленко, — но даже если нам повезет, он ничего не расскажет о заказчике. Он вообще его может не знать, и даже в глаза не видеть. Стрелки такого калибра обычно работают через посредника.

— Да, знаю я, — раздраженно проговорил Иван Андреевич, — у стрелка есть свой посредник, у заказчика свой. Между этими посредниками могут быть еще люди, причем их количество зависит от жадности заказчика и стрелка. Наш шанс как раз в том месте этой цепочки, где два посредника с обеих сторон друг другу знакомы. Но, не зная ни одного звена в этой цепи выйти в любую сторону цепочки практически невозможно. Это всё мне известно.

— Что же я могу изменить в такой системе? — уныло развел руками Крыленко.

Одинцов постучал карандашом по столу и, немного подумав, сказал:

— Что же получается? А, Крыленко? Висяк? А дело на контроле у мэра. Наверняка, он какой-нибудь друг или собутыльник Седова. Все они выходцы из бывшего комсомола или исполкома. Партхозактив, так сказать. Все это может кончиться плачевно. Мэр, увидев нашу беспомощность, вызовет бригаду из центра, из хваленого МУРа. Те будут резать по живому, найдут не больше нас, однако наворочают много. А потом последуют оргвыводы, несоответствия и так далее. Сам знаешь, что последует.

— Вряд ли Седов заинтересован в приезде ребят из МУРа, но и нам он ничем не поможет. Он сам постарается найти убийцу. Для Седова пятнадцатилетний срок для исполнителя слишком мал, он зажарит его живьем.

— Но мэр может и не спросить Седова и, желая прогнуться, вызовет москвичей.

— Может, — согласился Крыленко.

— Тут нужно крепко подумать, — проговорил Одинцов.

— Есть кое-какие мысли, но сначала поговорите со свидетелем, вернее со свидетельницей. Она в приемной.

— Кто?

— Невеста. Если у вас появится версия, то я у себя в розыске.

— Ладно, пригласи невесту.

Крыленко вышел из кабинета. Глядя ему вслед, Иван Андреевич подумал:

— Нет, братец. Капитан — это твой предел. Опер из тебя, как из волчьего хвоста сито. Так что не видать тебе очередного звания, как собственных ушей. Аналитик хренов. Если ты в уголовке самый толковый, то что тогда остальные?

 

ГЛАВА 11

Рыжий блаженствовал в номере «люкс» лучшей гостиницы города. Номер почти соответствовал наименованию «люкс» и не только по стоимости проживания. Комнат было две: спальня с большой двуспальной кроватью и ночным столиком, и гостиная с телевизором, холодильником, телефоном, мягкой мебелью и коврами. Правда, опытный глаз определил бы, что ковры не первой свежести и обои местами выцвели, и ванная слегка покрыта желтым налетом. Но Рыжий балдел от окружающего его великолепия и ничего этого не замечал. Такие хоромы он видел только по телевизору и даже не мечтал в них очутиться. Сюда устроил его Терентий. Он же дал Рыжему денег, велел приодеться и откормиться. Кроме этого Рыжий обещал Терентию не пить и честно продержался половину дня. Потом он все же сбегал в магазин и купил водки, несколько бутылок, решив, что бросать пить следует постепенно, а мгновенная завязка даже повредит здоровью.

Зато в остальном, он точно следовал указаниям Терентия: оделся с головы до ног, сделал прическу, тщательно брился и обильно опрыскивал себя французским дезодорантом. Рыжий с удовольствием рассматривал себя в зеркале, цокал языком, прищелкивал пальцами, оценивая под разными углами свой новый костюм. Потом вздыхал, снимая его, вешал в шкаф, и, облачившись в «Adidas», устраивался перед телевизором со стаканом русской водки и американской сигареткой. Вчерашним вечером он даже соблазнил горничную, немолодую, но еще вполне привлекательную женщину. Поэтому проснулся Рыжий в приятнейшем расположении духа и сладко потянулся:

— Вот это жизнь! — сказал он самому себе, присев в большой, застеленной свежим постельным бельём, кровати. Потом быстро вскочил, открыл холодильник, достал бутылку и прямо из горлышка сделал солидный глоток. Живительная влага приятно обожгла. Рыжий от удовольствия зажмурился, потом откусил от лежавшего в холодильнике яблока и снова возвратился в постель. Подняв трубку телефона на ночном столике, он дождался голоса дежурного администратора.

— Доброе утро! — пропел вежливый женский голос.

— Здравствуйте, это тридцать третий. Можно подавать завтрак.

— Через пять минут и приятного вам аппетита!

В трубке послышались гудки. Рыжий положил трубку.

— Сервис! Ха! — хмыкнул он, и, набросив халат, стал ждать завтрак. Он бы с удовольствием спустился в ресторан, или вообще пошатался бы по городу и там где-нибудь за кружечкой пива позавтракал, но Терентий не велел высовывать носа до тех пор, пока он не скажет. Поэтому и водки Рыжий купил с запасом, чтобы не бегать в магазин ещё раз. По этой же причине одежду он купил в магазине при отеле.

— В конце концов, здесь даже лучше, чем на улице, — размышлял Рыжий, — и уж, конечно, Терентий поместил меня сюда не по доброте душевной. Он запросит плату и по всем правилам. Интересно, какое у него дело? Сидел он вроде то ли за грабеж, то ли за разбой. Но это когда было? Лет десять прошло, может Терентий уже не раз масть сменил? Если же у Терентия все по старому, и предстоит «гоп-стоп», то сесть придется лет на шесть или восемь. И то если, а это наверняка, Рыжему не доверят главной роли.

— Ну и что? — философски рассудил он, — месяц такой жизни стоит этого! А может, и не поймают. У Терентия башка варит крепко, охота ему в ментовке вшей кормить. Не такой человек Терентий, чтобы всё не взвесив, голову в петлю совать! Нет, не такой! Может и выгорит. А сейчас, что раньше времени голову ломать.

Успокоившись, Рыжий с улыбкой на лице встретил горничную, которая катила впереди себя столик с завтраком.

— Доброе утро! — пропела она, и Рыжий по достоинству оценил ее пышные формы. Эта была помоложе и посмазливее своей сменщицы, которую Рыжий уже успел оценить.

— Доброе, доброе, — пробормотал Рыжий, и уселся за стол.

Горничная стала накрывать поминутно нагибаясь. Ее пышная грудь так и заколыхалась под шелковой беленькой блузкой. У Рыжего захватило дух:

— Ух, ты, стерва, — подумал он, — будь у меня такое богатство, я бы вообще не работал, а только бы показывал его за деньги.

— Как вас звать, красавица? — спросил Рыжий.

— Лена, — кокетливо ответила горничная.

— Елена Прекрасная?

— Надеюсь.

— А, я — Николай!

— Второй?

— Почему второй? — не понял шутки Рыжий.

— Надолго к нам? — вместо ответа задала вопрос Лена, прощая Рыжему его дремучесть.

— Как пойдут дела. Коммерция — вещь непредсказуемая, — важно ответил Рыжий.

— Ну вот, — горничная еще раз посмотрела на накрытый стол, — кушайте на здоровье.

Она грациозно удалилась, покачивая налитыми бедрами. Рыжий с восхищением посмотрел ей в след.

— Фу, ты черт. Вот это баба! — подивился Рыжий, — вот подожди, чертовка, доберусь и до тебя.

Он снова побежал к холодильнику и сделал изрядный глоток. Вчерашний успех в любовных делах произвел на Рыжего огромное впечатление. Не то, чтобы у него давно не было женщин. Нет, дешевых проституток в городе всегда хватало. За бутылку пива на вокзале можно запросто договориться. Дело было в том, что на чистом постельном белье, в огромной кровати Рыжий не занимался любовью ни разу в жизни. Даже когда он был женат, все это происходило второпях на диване. А здесь, в отеле, да еще сразу после ванны, секс оставил у него совсем иные ощущения, которые он испытал впервые.

— Ладно, — думал Рыжий, — за такую жизнь я согласен и десятку увезти, — повязав салфетку, он принялся за завтрак.

Уминая за обе щеки искусно приготовленный лангет, Рыжий удивлялся превратностям судьбы. Еще позавчера он ненавидел жизнь всеми фибрами души и желал поскорее возвратиться на зону, где хотя бы кормили три раза в день. Сейчас вспомнив вкус лагерной баланды, он чуть не поперхнулся. А сегодня? Сегодня он чисто вымыт, побрит, на нем приличная одежда и от него не пахнет козлом. В холодильнике есть водка, закуску носят прямо в постель. Бабы не просят себя долго уговаривать. Да и какие бабы-то! Не чета вокзальным шлюхам. И все это вежливо, на «будьте любезны»!

— Что-то Терентий уж сильно расщедрился, — подумал вслух Рыжий, — дело мне предстоит, видимо, не шуточное. Иначе, чего меня так умасливать?

Немного погрустив, Рыжий снова приложился к бутылке из холодильника:

— Ну и пусть. Каждому — своё. Я согласен сделать всё, что ни прикажет Терентий. Я мог бы сдохнуть и ни разу не пожить так, как сейчас.

 

ГЛАВА 12

Одинцов уже битый час допрашивал невесту убитого, но так и не мог понять: для чего Крыленко ее вызвал. Он вяло рассматривал сидевшую напротив него девицу, которая никак не выглядела убитой горем. Обыкновенная, смазливая пустышка с длинными красивыми ногами и манерами завсегдатая дорогих ресторанов. Одинцов выспросил у нее уже абсолютно все, но ничего стоящего, что хоть как-то было бы связано с убийством, он не услышал. Наконец он не выдержал и спросил напрямую:

— Вас уже кто-нибудь допрашивал по этому делу?

— Да, капитан какой-то. Низенький, плотный, неинтересный, — девица сделала жест плечом, по которому можно было судить, что Крыленко на роль супермена не годился.

— А что он спрашивал?

— Да, так. Ерунду разную. С кем я трахаюсь, какие мне больше нравятся. Маньяк какой-то или просто озабоченный.

— Ну и что вы ему поведали?

— У вас здесь все помешаны на сексе? — возмутилась девица.

— Послушайте, девушка, — жестко сказал Одинцов, — у вас, между прочим, жениха убили, и мы здесь не в бирюльки играем. Если я спрашиваю, значит надо.

Девушка резко посмотрела на Одинцова, распрямила спину:

— На интимные вопросы я могу и не отвечать.

Одинцов, казалось, не заметил произошедшей с ней перемены:

— Ну?

— Господи! — шумно выдохнула девушка, — спрашивал он о тех людях, вернее мужчинах, с которыми я спала кроме Седова. Особенно Колей интересовался, от него я ушла к Седову.

— Кто этот Коля?

— Я с ним полгода…, - девушка с трудом подыскивала слова, — была, одним словом, но у него нет ни гроша, и точно никогда не появится. Хотя, как мужчина, он на голову выше Седова. Но жить надо и устраиваться надо, ведь мне уже двадцать, а Коля к тому же еще сидел два раза, и кто знает, может еще сядет. Зачем мне все это?

Девушка продолжала объяснять Одинцову, почему она предпочла уйти к Седову. Чувствовалось, что это объяснение она повторила много раз себе самой или подругам, поэтому речь ее текла без запинки и на хорошем эмоциональном уровне. Одинцов делал вид, что слушает, а сам размышлял:

— Ну, теперь мне все ясно, зачем она тут. Ай, да Крыленко, ай да сукин сын. Все он понял, этот хохол, и все рассчитал. К майорскому званию есть не только прямые пути, но и обходные тоже имеются. Ай, да сукин сын!

Узнав адрес Коли, Одинцов отпустил девушку. Полчаса он ходил по кабинету, все взвешивая. Потом, словно на что-то решившись, он прошел к столу, взял телефонную трубку и позвонил Крыленко:

— Крыленко? Бери свою бригаду и цепляй Колю. Ты знаешь, о ком я говорю?

— Знаю, — твердо ответил Крыленко, — адрес у меня есть.

— Крути его по-настоящему. Чтобы к четвергу он раскололся и давал показания.

— Ревность? — спросил на всякий случай Крыленко.

— Она самая. Обрати внимание на следующие моменты: мотив, алиби, оружие, следы на чердаке. Самое трудное — алиби, надеюсь на тебя. Ещё раз поговори с невестой, как её, ах, да — Лобанова Галина. Разговори её, чтобы мотив обозначился.

— Всё понял.

— Не переусердствуй, чтобы в четверг он своим ходом передвигался. И адвоката ему приготовь из наших.

— Постараюсь.

— Ну, действуй и свяжись с прессой, пусть всё распишут в лучшем свете.

Одинцов бросил трубку. Машина запущена, и теперь её не остановить. Она перемелет этого, ни о чём догадывающегося пока, Колю, как бы он не сопротивлялся. Из-за ревности пожизненное он, конечно, не получит, но лет 12–15 увезёт. А всё за то, что имел глупость путаться с невестой Седова и потому ещё, что посидел, да не один раз. Теперь ни один судья ему не поверит. К тому же Крыленко обложит его доказательствами, да ещё и признание попытается выбить. Если Коля не совсем дурак, то он возьмёт на себя что угодно, чтобы не потерять здоровье. Хотя бы на предварительном следствии, он признается. В суде он может отказаться от ранее данных показаний, но судья ему не поверит, это уж точно.

— Получается, что Терентия я опять выгородил, — подумал Одинцов, — так что теперь он у меня весь в долгах.

Иван Андеевич прослушал сообщения на автоответчике, затем поинтересовался у дежурного, нет ли для него информации, но ничего стоящего не было. Он дал задание своей агентурной сети отыскать Терентия, даже фотографию его вручил нескольким специалистам, но пока это эффекта не принесло. Терентий как в воду канул. Но если бы его поисками занималась полиция, можно было переживать. В профессиональных же способностях людей, созданной им организации Одинцов не сомневался. Через два или три дня Терентия найдут. В этом нет никаких сомнений.

— Ничего, — успокаивал себя Иван Андреевич, — наверное, после дела затаился. Сидит где-нибудь в тихом месте и бабки пересчитывает. Отыщется. Стоит ему высунуть нос на улицу, и он тут же попадется.

 

ГЛАВА 13

Валентин Петрович Седов только что возвратился с похорон сына. С момента тех злополучных выстрелов он не занимался никакими делами, переложив всё на помощников, и никого не хотел видеть. В лучшем ресторане города ещё продолжались поминки, но Седов в сопровождении узкой группы доверенных лиц и телохранителей отправился домой. За накрытым, установленным по старой доброй традиции буквой «Т», столом расселось шестеро приехавших с хозяином мужчин, а Седов сел во главе, как и положено руководителю, хозяину. Он оглядел закусывающих мужчин, все они были моложе его и одеты были строго официально. Валентин Петрович с тоской смотрел на них, понимая, что если припрет, то положиться, собственно не на кого. Все они будут думать в случае возникновения критической ситуации только о себе. Никакие высокие зарплаты и количество клятв в преданности роли не играют. Из всей этой братии можно всерьёз рассчитывать только на Иванова. Он — выходец из Конторы, там воспитывают совсем по другому. От этих невеселых мыслей настроение Валентина Петровича испортилось окончательно. Он взял со стола вилку и тихонько постучал по рюмке. Все сразу затихли и перестали есть.

— Саша, — обратился Седов к здоровенному парню, — как вы думаете, за что я плачу деньги вам и вашим мордоворотам?

Парень громко задышал и опустил голову.

— Я плачу вам деньги за безопасность. Ещё раз повторяю: за безопасность, — Седов повысил голос, — я плевать хотел на этого сопляка Дадона. От меня он не получит ни рубля! Он думает, что меня напугал? Дурак тупоголовый, урка! Да, я его в порошок сотру, быдло!

Серов немного успокоился, потом обратился к сидящему напротив человеку:

— Иванов, где собирается дадоновская банда?

— Кафе-бильярдная «Дуплет». На углу Покровской и Бульвара Мира. Это заведение полностью принадлежит ему и около восьми вечера там особенно кучно. Правда, Дадон туда редко ходит.

— Ты слышал, Саша? — Седов снова повернул голову в сторону начальника охраны, — давай, исправляйся. Как ты это будешь делать, меня не касается, но чтобы на нашу фирму глаз не положили. Размажь их всех по стенкам, понял? А Дадона я пока трогать не буду, ему пули мало. И учти, Саша — ещё один прокол и поедешь в Воркуту пилить лес, вместе со своей кодлой. Понял?

Парень только молча кивнул. Седов обвёл взглядом всех сидящих:

— Все свободны. Иванов, задержись.

Гостиная быстро опустела. Седов взял со стола бутылку коньяка, два стакана и взглядом показал Иванову на дверь в кабинет. Удобно расположившись в кресле, Седов разлил коньяк по стаканам. Выпили. Закурив сигарету, Седов посмотрел на сидящего напротив Иванова:

— Ну, докладывай.

Иванов знал своего хозяина много лет. Работая ранее в органах безопасности, он в своё время отвечал за безопасность второго секретаря горкома комсомола. Потом, когда горкома не стало, и комитет реорганизовали, Иванову места не нашлось. Зато Седов принял его к себе с распростёртыми объятьями: Иванов много знал, много умел, имел широкие, невидимые простым глазом, связи. Со временем Иванов стал правой рукой Седова, стал незаменимым для него человеком. Из всех сотрудников он один обращался к Валентину Петровичу на «ты».

— Зря ты затеял это мщение. Наломает Сашка дров.

— Не твоё дело, — оборвал его Седов.

— Ну, ну не горячись. Чего ты передо мной-то выпендриваешься. Дадон в курсе, что деньги у нас не совсем чистые, но как ты их делаешь, ему никогда не догадаться, мозгов не хватит. Он знает, что платить ты ему не стал бы ни при каких обстоятельствах. Сил у тебя хватает, чтобы Дадона не бояться. Да и вообще, никого.

— Тогда зачем ему эта акция?

— Всё просто. Ведь не только ты отказываешься ему платить. Но ты самый богатый и сильный бизнесмен в городе. Если совершить акцию против тебя, то все остальные поймут, что слова Дадона с делом не расходятся. Лучше заплатить, чем рисковать жизнью своей или ближайших родственников.

— Маразм.

— Конечно, способ убогий. Но у Дадона нет другого выхода. Ещё пара лет, и он может остаться один. Авторитет требует, чтобы его постоянно поддерживали.

— Значит, он убил моего сына, чтобы поднять свой авторитет? Он знал, что денег от меня всё равно никогда не получит?

— Да. Глупо конечно, но на большее он не способен. А этой акцией возмездия ты только распылишь его. Да и не дело тебе ввязываться в уголовные разборки. Ты серьезный бизнесмен и рано или поздно, когда в государстве установится порядок — ты будешь у руля, не Дадон же. Дело Дадона шарить по карманам и сидеть в тюрьме.

— Ладно, я действительно погорячился. У нас не Чикаго. Отмени акцию, а Сашке надо урезать премиальные.

— Вот это правильно, — Иванов улыбнулся.

— Что там полиция? — спросил Седов, вновь наполнив стаканы.

— К делу приставлен Одинцов из следственного комитета, Крыленко из розыска. Лично мэр контролирует следствие. Но у них ничего пока нет, да и вряд ли появится.

— Откуда такая уверенность?

— Потому, что стрелял профессионал, снайпер. Наверняка его нанял лично Дадон и то через посредника и за большие деньги. Найти его почти невозможно.

— Почти?

— Почти. Дело на контроле и кого-то менты должны выловить. Иначе сюда могут нагрянуть ребята из центра, многие чины получат по шапкам. Мы внимательно следим за следствием и как только Крыленко или Одинцов проколются, мы сможем их взять голыми руками. Нам давно нужен свой человек и в уголовном розыске, и в следственном комитете. Ну, Крыленко нам не подойдет, а вот Одинцов представляет для нас определённый интерес. Конечно, можно было его прихватить и сейчас, поверьте, есть за что.

— Женщины?

— Нет, власть и деньги. Он только с первого взгляда простой труженик следственных органов. Сейчас следственный комитет с подачи нового начальника ищет взяточников в своих рядах. Если Одинцову не помочь, он в скором времени загремит по полной программе. Это было бы нежелательно. Таких умных людей в следственном комитете больше нет.

— Хорошо. Держи на контроле этого Одинцова и при первой возможности купи.

— Цена?

— Раздели свою пополам.

Иванов поморщился. На его скулах заходили желваки, что не ускользнуло от Седова.

— Да, брось ты, все мы сколько-то стоим. Нечего разыгрывать из себя благородную девицу. Ты для меня — человек бесценный, но всё равно сумма, которую я тебе плачу, имеет конкретное выражение.

Помолчали, потом выпили ещё.

— Слушай, — наконец сказал Седов, — вот тебе перспектива и не слишком далёкая. Разборку в кафе отменить, Дадона пока не трогать. Одинцова нужно защитить и купить. Руками полиции загрести Дадона и его окружение. Дадона привести ко мне, а всех остальных упрятать на максимальные сроки. И последнее. Найти мне этого стрелка, хочу на него посмотреть. Понимаю, что нелегко, но надо. Денег не жалей.

— Всё решаемо, кроме стрелка. Боюсь, что Дадон и его люди не знают исполнителя. Обычно перед снайпером есть цепочка посредников и достаточно длинная.

— И что?

— После акции посредников начинают убирать. Снайпер с одной стороны, а заказчик с другой.

— Тогда заказчику проще убрать самого снайпера.

— Не скажи. Чтобы добраться до снайпера нужно последовательно выбивать сведения из цепочки посредников. Цепочка может быть очень длинной. Чтобы добраться до того посредника, который выведет на снайпера, потребуется время. Снайперу же гораздо проще. Убрал того, кто приносил тебе заказ и всё. Все старания заказчика могут оказаться напрасными и оборвутся на полпути к снайперу. Единственный наш шанс состоит в том, что снайпер может понадобиться заказчику снова.

Седов быстро понял эту нехитрую систему страховки и проговорил:

— Всё зависит от того, кто первый доберётся до посредника, передававшего заказ и вознаграждение исполнителю. Заказчик, или сам снайпер?

— В принципе — да. Только снайперу это сделать гораздо проще, чем заказчику. Получил от посредника деньги и заказ, и тут же его прикончил. Гарантия, что на тебя не выйдет заказчик — сто процентов.

— Почему ты думаешь, что снайпер так не поступил?

— У нас не Чикаго, про который ты уже вспоминал. Убьёшь одного посредника, другого и никто тебе работу больше не принесет. Так что я уверен, что посредник стрелка жив и здоров. А вот тот человек, который вышел на него от Дадона в опасности.

— Ты хочешь сказать, что Дадон уже в этом направлении работает?

— Скорее всего. И поверь, что воровских законов Дадон не соблюдает. Ведь по понятиям нельзя трогать тех, кто организовывал и делал дело по твоему заказу и за твои деньги. Даже если дело сорвалось по причине, не зависящей от всех участников. Трогать и предъявлять по понятиям никому и ничего нельзя.

— Не понял, — изумился Валентин Петрович, — это как же? Деньги заплачены, причем не малые, дело не сделано, а спросить нельзя?

— Если снайпер стрелял, но не попал, то с него спросить можно. Если посредник деньги взял, но до адресата не донес, тем более. Я говорил о форс-мажоре. А уж если работа выполнена, то добиваться от участников дела адресов и фамилий никаким понятиям не соответствует. Это — просто беспредел. И Дадону об этом хорошо известно. Но он авторитет из «новой волны», и понятия чтит только тогда, когда ему это выгодно. Поэтому, чтобы себя обезопасить Дадон, наверняка, начал погоню за снайпером.

— Тогда включайся в эту погоню, и опереди Дадона. Не мне тебя учить.

Иванов поднялся с кресла, слегка склонил голову в поклоне и вышел из комнаты.

 

ГЛАВА 14

Шалый, в миру Шалаев Александр Анатольевич, правая рука Дадона, сидел у себя дома на кухне, пил водку, закусывая квашеной капустой. Капусту он брал из большой миски прямо руками. Так ел квашеную капусту его дед, потом его отец, и Шалый не собирался изобретать другой способ. Выпив очередную рюмку, он запускал пальцы в миску с капустой, доставал со дна изрядную порцию и направлял себе в рот. При этом у него не возникало никаких ассоциаций по поводу немытых ладоней. А если бы и возникли, то сразу бы нашлось и оправдание. Водка убьёт всех микробов. Так считал его дед, отец, так же надеялся на водку и сам Шалый.

Сидя на кухне Шалый проклинал тот день, когда предложил Дадону свои услуги по поиску снайпера для выполнения специальной работы. Промолчи он тогда, сейчас бы и не было никаких проблем. Но язык в очередной раз подвёл Шалого. Не умел он на ходу сообразить, что нужно говорить, а что лучше придержать до будущих времён, а то и вовсе забыть. Эта несдержанность подводила Шалого не раз и не два. Ещё в детстве ему доставалось от сверстников за невыполненные обещания. А уж когда он повзрослел, и успел не раз посидеть, оканчивались такие конфузы не просто тумаками. В первую сидку он чудом избежал «петушатника» за то, что обронил в адрес смотрящего за зоной нелепое «погоняло», которое тот уже не носил. В последнюю ходку Шалому крепко досталось за невыполненное обещание загнать в зону наркоту. Пришлось даже в больничке поваляться, так сильно он пострадал от гнева братвы. И не быть бы Шалому в авторитете, если бы эта недостойная понятий черта его характера не компенсировалась бы с лихвой другими достойными авторитета качествами. Он умел повести за собой братву, во время разборок он не щадил ни себя, ни противника. Наконец, он сам считался отмороженным на всю голову, и бригада у него была такая же, как и сам бригадир. Поэтому если Дадону нужно было разрулить проблему силовым методом, то лучшего исполнителя, чем Шалый и его пацаны, и придумать было невозможно. Возраст Шалого неумолимо приближался к сорока годам. В эти годы топтать зону очень не хотелось. И здоровье уже не то, и сил тащить срок может и не хватить. Тем более такой срок, который могут дать за организацию убийства. Поэтому и грустил Шалый на своей кухне не по детски. Никакой карьеры вора на зоне Шалый сделать не мог. Там свои авторитеты, свои понятия, которые были более приближены к воровским. Здесь, в городе, Дадон вспоминал о понятиях и воровских законах только тогда, когда это было ему нужно. Сам Шалый старался жить по закону: не имел семьи, жил скромно, заботился об общаке. Но при живом Дадоне, который кстати и вором-то не был, Шалому никак не светило стать «Законником». Кто даст рекомендации? Дадон не вор, а настоящие воры Дадона сторонятся, в городе их нет. Да и сам смотрящий в воры не стремится, ему и так хорошо.

Когда Дадон решил подстрелить сына самого крупного в городе бизнесмена, он обратился к помощникам с просьбой поискать выходы на хорошего стрелка. Все промолчали, и лишь Шалый взялся договориться со снайпером. Признаться, Дадон не сильно надеялся на этот порыв своего бригадира, так как знал о цене его обещаний. Но Шалый не подвёл, и дело выгорело.

И вот сейчас Шалый проклинал свой проклятый язык, так как лишний раз убедился в том, что инициатива наказуема. Теперь ему надо идти на мокрое дело. Не ему непосредственно, но если дело будет расследоваться, то до него точно доберутся, и пойдёт он в этом деле организатором, то есть паровозом. Эта перспектива очень печалила Шалого. Получается, что он за свой язык будет в перспективе отвечать ещё и за убийство Седовского сынка. Ведь это он передавал для снайпера все инструкции, кого замочить и как это должно выглядеть. Не скажешь же в суде, что ему эти инструкции Дадон передал. Это не по понятиям, этого никто не поймет. Единственное, чем успокаивал себя Шалый, что ментам до снайпера никак не добраться. Если до него первым доберётся Дадон, то снайперу точно крышка. А Дадон до него доберётся, так как у него есть направление в поисках. И от него, от Шалого, здесь много зависит.

Шалый набрал номер телефона Сеньки Шаргана:

— Семён Петрович, здравствуйте.

— Добрый вечер, Александр Анатольевич, давно жду вашего звонка.

— Вот я и звоню, встретиться бы надо. Хочу вам передать гонорар за ваши хлопоты.

— Это было бы очень кстати. Надеюсь, вы остались довольны?

— Очень довольны, — Шалый уже устал говорить на нормальном человеческом языке, но с Сенькой иначе было нельзя. Он возглавлял крупную торговую фирму, за «крышу» платил исправно, и давно перестал быть Сенькой Шарганом — некогда большим специалистом по отмыванию чёрных денег.

— Давайте забьём стрелку на первое число, на утро, — Шалый всё-таки сорвался на привычный для себя жаргон, — скажем, в десять утра в кафе «Дуплет».

— В десять разве кафе уже откроется? Все-таки все с похмелья будут.

— Не парься, откроется.

— Тогда договорились.

Сенька отключил телефон. Шалый ещё выпил, потом закурил. Он решил повезти Сеньку сразу после Нового Года за город, на дачу к одному из своих пацанов. Тот сказал, что в деревеньке никто не зимует, дачники бывают только летом. Пока снега немного, проехать на джипе можно. В деревне нет никого, никто им не помешает. Правда дача не отапливается, будет холодно. Шалый велел взять с собой водки и еды на пару дней, так как был уверен, что Сенька быстро не расколется. С собой помимо хозяина дачи, Шалый решил взять ещё двоих самых отмороженных бойцов.

Засыпая, Шалый проклинал тот день, когда, получая с Сеньки очередной платёж, принял его приглашение пообедать. Обед затянулся, и они с крышуемым пропьянствовали до утра. Вспоминали старые добрые времена, общих друзей и недругов. В разговоре Сенька и сообщил Шалому, что знает выход на человека, который может выполнить самую деликатную просьбу, то есть избавиться от кого угодно. Но стоит это очень дорого. Шалый выслушал и посчитал это высказывание Сеньки пьяной похвальбой. Ну, нравится Сеньке похвалиться такими связями. Да, жалко, что ли? Лишь бы платил исправно. А через неделю Шалый и брякнул, что у него есть выход на стрелка. Брякнул при всех авторитетах и в присутствии самого Дадона. И вот чем кончилось. Теперь можно опасаться, что остаток дней придется провести на зоне. Уснул Шалый лишь под утро.

 

ГЛАВА 15

Коля, Николай Лыков сидел в кресле перед телевизором. Ночная программа заканчивалась, и он изо всех сил боролся со сном, дожидаясь возвращения матери с вечерней смены. Он всегда её дожидался, несмотря даже на то, что утром самому нужно было рано вставать на работу. Так уж у них повелось. Много неприятностей доставил Коля своей матери за последние годы. Ещё малолеткой связался с дурной компанией, сидел, вышел и снова сел. Но вот теперь, повзрослев, твёрдо решил завязать и уже три месяца вкалывал на заводе, куда устроила его мать. Сначала работать не очень нравилось, но постепенно Коля увлёкся ремонтом насосов и компрессоров, куда его определили, и даже находил в этом свою прелесть. К тому же и деньги платили неплохие.

Глаза Лыкова слипались, и он с трудом различал фигуры, мелькавшие на экране. Было душно, и балконная дверь была открыта. Вдруг с балкона мелькнула какая-то тень, и Коля даже ничего не успел понять, как получил страшный удар в челюсть и моментально отключился. Когда он возвратился из небытия, в комнате горел яркий свет. Коля лежал на животе посреди комнаты, руки его были стянуты за спиной наручниками. По комнате расхаживали несколько человек в пятнистой, камуфляжной форме. Один в штатском о чём-то расспрашивал Колину мать, которая смотрела на него отрешённым взглядом. Коля захотел закричать:

— Мама! Я ни в чём не виноват! Ошибка это! Прогони их!

Но у него получилось только какое-то неясное, глухое мычание. Челюсть не двигалась. По сладковатому привкусу Коля понял, что у него полный рот крови. Он попытался проглотить эту липкую массу, но ничего не получалось. Он закрыл глаза и сразу пропали красные круги, непрерывно плясавшие перед Колиным взором, всё застелила тьма.

В это время Крыленко, руководивший захватом, велел обыскать квартиру, а сам, взяв у Колиной матери ключи от сарая, вышел во двор. На улице он подогнал оперативную машину вплотную к сараю, посветил на замок. Быстро с ним справившись, он достал из машины винтовку «Смит и Вессон» американского производства с оптическим прицелом и глушителем и спрятал её в сарае. Потом закрыл дверь на замок и отъехал на машине к Колиному подъезду. Около подъезда стоял участковый милиционер:

— Надо понятых, двоих в квартиру, двоих пришли к сараю.

Через полчаса Крыленко по всем правилам изъял винтовку из Колиного сарая, что и засвидетельствовали понятые, расписавшись в протоколе. В квартире люди Крыленко перевернули всё вверх дном. Так как им самим было непонятно, что нужно искать, то они просто открывали очередной ящик стола или комода и вытряхивали их содержимое на пол, на середину комнаты. Потом несколько человек прошлись по этой куче барахла грязными сапогами. Через полчаса после начала обыска чистенькая «хрущевка», где проживал Коля Лыков со своей матерью превратилась в помойку. Зашедший в квартиру Крыленко, увидев этот бардак, выругался про себя:

— Заставь дураков Богу молиться.

Он остановил обыск, затем вышел в прихожую и нашел на полочке для обуви пару не старых кроссовок.

— Это обувь Вашего сына? — спросил он мать Коли. Та не сразу поняла, что от нее хотят. Крыленко повторил вопрос громче, уже тыкая кроссовками прямо ей в лицо. Женщина только кивнула. Далее был составлен протокол об изъятии кроссовок, который подписали понятые, которые присутствовали в квартире при обыске. У этих двоих пожилых людей, которые жили с семьей Лыковых на одной лестничной площадке больше трех десятков лет, действия полицейских не вызвали никаких эмоций. Они не возмущались погромом, испорченными вещами, хамским поведением, и тем более не стали об этом писать в протоколе, хотя такое право им законом предоставлено. Они этим правом не воспользовались не только потому, что побоялись. Они были уверены, что только так и должна вести себя полиция, когда приходит в квартиру к преступнику. Что Коля Лыков совершил преступление — они не сомневались, просто так ни к кому с обыском не приходят. Так было на их памяти всегда. И при Сталине, и при Брежневе. Почему сейчас должно быть иначе?

Колю бросили в машину и повезли в уголовный розыск. Мать Коли Лыкова так и осталась сидеть на диване, уставившись тупым взглядом на беспорядок в квартире. Даже шум отъезжавших машин не смог её отвлечь. Понятые, перешагивая через разбросанные вещи, отправились домой с чувством выполненного гражданского долга.

 

ГЛАВА 16

Кривцов поставил машину и посмотрел снизу на окна своей квартиры. На кухне горел свет. Он невольно поймал себя на мысли, что этот факт ему нравится. Кривцов никогда не был женат и не собирался этого делать. Работал он нечасто. Как и хороший шпион передает информацию не чаще одного раза в несколько лет, Кривцов тоже старался больше одного раза в год не работать. Это только в кино какой-нибудь очередной Штирлиц общается с центром каждую неделю, да еще и по рации, да еще и из того города, где сам живет. Но, на то это и кино. Поэтому времени для общения с женщинами у Кривцова было достаточно. Иногда он жил с какой-нибудь женщиной по нескольку месяцев. Но потом совместная жизнь ему надоедала, и он легко возвращался к одиночеству, которое его не страшило, так как он к нему привык. Но вот это освещенное окно что-то на миг пробудило в его воспоминаниях. Он попытался вспомнить это что-то, но так и не смог.

Кривцов снова посмотрел на свое освещенное окно и достал сигарету.

— Второго января я закажу Моне документы. За хорошие деньги Моня расстарается и за неделю их сделает, — прикидывал про себя Кривцов, — по ним я куплю билет куда-нибудь в Европу. Пока Моня ковыряется, нужно здесь закончить все дела, замести все следы. И первое, что надо сделать, это избавиться от Кирюхи.

Кирюха, а на самом деле, Кирин Александр Николаевич, был для Кривцова все последние годы незаменимым человеком. Именно он искал для Кривцова работу, и он приносил деньги за выполненный заказ. Конечно, и сам Кирюха имел неплохой процент и, благодаря Кривцову, преуспевал. После знакомства с Кирюхой Кривцов в своей деятельности перешёл на совсем другой уровень. Все последние заказы оплачивались безналом. Кирюха подыскал Кривцову хороший германский банк, открыл счёт на предъявителя, и исправно пополнял его после каждой операции. Состояние счёта Кривцов мог проверить по Интернету, связавшись с банком. Секретный пароль для снятия со счёта имелся только у Кривцова. Кирюха мог только пополнить счёт, но произвести иные операции он не мог. Заглянув на свой счёт ещё до последней «операции с женихом» Кривцов обнаружил, что денег там предостаточно, чтобы прожить оставшуюся жизнь где-нибудь в тихом месте на берегу тёплого моря. В принципе можно было карьеру завершать и исчезнуть. Но тут Кирюха принёс такое заманчивое предложение, что Кривцов решил его принять. Однако то, что это будет в последний раз, он решил твёрдо и окончательно. Поэтому и начал готовиться к своему исчезновению заранее. Ничего не подозревающий Кирюха выполнил свою часть работы как обычно на самом высоком уровне. Винтовка была самой современной, почти пристреляна, информация о жертве была исчерпывающей, так что выполнить работу было делом техники для хорошего стрелка. Единственным упущением являлось то, что заказчик расплатился наличными. Когда Кирюха раскрыл перед Кривцовым кожаную сумку, битком набитую пачками евро, то Кривцов даже немного ошалел. Раньше он никогда не видел такого количества денег в одном месте. Он отсчитал Кирюхе его долю, но в сумке как будто и не уменьшилось. Кирюха предложил Кривцову переводить деньги на счёт в Германию постепенно, чтобы не вызвать подозрений. Но Кривцов отказался. Он застегнул сумку и положил её в ячейку камеры хранения на железнодорожном вокзале.

— Всё равно наличные понадобятся, — решил Кривцов, — уезжать надо будет из Москвы, да и как сложится отъезд, пока неизвестно.

Докурив, Кривцов чуть было не бросил окурок под ноги. В последний момент он передумал и прошел к соседнему подъезду, где находилась урна для мусора. Урна была одна на все четыре подъезда, и уцелела чудом. Ее просто неудобно было выкапывать или ломать, так как она была врыта слишком близко к скамейке. Это урну и спасло, но вид у нее все равно был жалкий.

— Вот она, Родина, — посмотрел на урну Кривцов, — ладно, прочь печали и сомнения. Завтра Новый Год, последний в этой стране.

Он вернулся в машину и достал подарочную коробку с литровой бутылкой коньяка, которую только что купил, затем поднялся в свою квартиру и позвонил в дверь. Ольга впустила его.

— Здравствуй, — приветствовал ее Кривцов, — ты, почему опять не спрашиваешь «кто?».

— Извини, отвыкла, в Германии об этом никогда не спрашивают.

— Правда? Даже не верится, что мы у них войну выиграли.

Кривцов внимательно посмотрел на Ольгу и увидел, что глаза у нее заплаканные и вид усталый.

— Ты снова плакала?

— Немного. Жалко себя, вот и плачу. Больше не буду, садись за стол. Ключа у меня не было, поэтому приготовила из того, что смогла найти.

— Зато у меня есть кое — что.

Кривцов принес на кухню большую бутылку коньяка.

— Боже, — прошептала Ольга, — куда тебе столько? Ты — алкоголик?

— Нет, смотри. «Багратион» — двадцать пять лет выдержки. Качество гарантировано.

— Стоит этот коньяк, наверное, кучу денег.

— Хороший коньяк должен дорого стоить.

Они сели за стол. Кривцов налил «Багратион» в рюмки.

— Помнишь, что при переходе на «ты» была нарушена процедура? — спросил Олег, — предлагаю выпить на брудершафт.

— Раз этого требует процедура, — пожала плечами Ольга.

Коньяк оказался на редкость вкусным. Они сделали по глотку, и Кривцов поцеловал девушку в губы.

— Завтра Новый Год, — сказала Ольга, — давай елку купим.

— Елку? Я бы с радостью. Но, понимаешь, Ольга, купить ёлку это скучно. В Новый Год хочется приключений, поэтому мы с тобой сейчас пойдём в лес.

— На ночь глядя? Там же темно.

— Мы воспользуемся этим, и сломаем пару еловых веток, нарядим их пробками от бутылок, и вопрос с елкой будет решен.

— Нас не арестуют?

— Не волнуйся, в акции буду участвовать я один, а ты будешь стоять на шухере.

— Никогда еще на шухере не стояла.

— Надо же когда-нибудь начинать.

Через пару часов они вернулись домой с еловыми ветками, замерзли и устали. Кривцов настоял на том, чтобы Ольга отправилась в ванную греться, а сам налил себе коньяка и устроился перед телевизором. Вообще Кривцов не смотрел телевизор, так как реклама и извечная развлекуха ему давно надоели. Разве что спортивными передачами он не пренебрегал. Сейчас он смотрел на экран рассеянным взглядом. Думал он совсем о другом. Ему стало очевидно, что Ольга ему нравится. Не смотря на то, что он себя успокаивал тем, что просто помогает человеку, который ему помог, Кривцов себя знал хорошо. Не стал бы он этого делать, окажись Ольга, как говорилось в известном романе, «немолодой, глупой и некрасивой».

— Олег, ты ужинать будешь? — спросила его Ольга, выйдя из ванной, — могу предложить вечную яичницу.

— А ты?

— Я не ужинаю, фигуру берегу.

— Ну и я тоже буду беречь, вместе веселей.

Ольга присела на соседнее кресло и подобрала под себя ноги.

— Оля, ты что, правда, так долго была в Германии? — спросил Кривцов.

— Правда. Год и два месяца, без перерыва, а что тебя удивляет?

— И как там?

— Трудно объяснить, — задумавшись, ответила Ольга. — Понимаешь, Олег, первые три месяца проходят как в тумане. Все кругом чистенько, уютненько, никто никому не грубит, все хотят тебе помочь. Следующие три месяца это всё настолько надоедает, настолько кажется ненастоящим и искусственным, так хочется где-нибудь плюнуть или выругаться по-настоящему, что сил нет. Очень хочется домой, где можно все это получить с лихвой. Дома можно придти на работу не накрашенной, не чистить каждый день сапоги, пропустить обед и поесть бутербродами, словом жить как все окружающие. Но через полгода эта ностальгия проходит и кажется, что иначе, как немцы живут, жить невозможно, и как ты раньше до этого не догадалась. Кажется само собой разумеющимся, что мужчины пропускают тебя вперед, ты сама уступаешь место пожилым, любую бумажку бросаешь в урну, а не под ноги. И так делают все. Ты хочешь всегда придти на помощь, и тебе отвечают тем же. Ты удивишься, но там даже собаки ходят со своими хозяевами в кафе, сидят рядом со столиком и тихо ждут, пока хозяева насытятся, при этом ничего не требуют: ни еды, ни внимания. Есть там у меня подруга, Маргет зовут. По-нашему мать — одиночка, живет одна с ребенком, замужем не была, моя ровесница. Так вот я у нее книгу попросила найти, ну справочник такой по шитью, это хобби у меня такое. И что ты думаешь, она поехала специально в другой город, купила эту книгу за пятьдесят евро и мне ее подарила. Я не знала, что мне делать, было так стыдно. Я поймала себя на мысли, что я для нее в другой город за книгой не поехала бы.

Ольга затихла, а потом произнесла:

— Я, наверное, тебя утомила.

— Нет, что ты, — возразил Олег, — очень интересно. А где еще ты была?

— Была в Париже, Брюсселе, Амстердаме, Гааге, Ницце, Люксембурге, Милане, Флоренции и даже в княжестве Монако. Я же больше года в Германии работала, вот и ездила на экскурсии. Хотелось мир повидать. Деньги мне копить было некуда, вот и тратила на поездки.

— Молодец, — похвалил Кривцов, — повезло тебе. Наверное, и языки знаешь?

— Английский достаточно прилично. Но я сама бы никогда не выучила, немцы в свое время условие поставили, чтобы выучили все. Учителей нам нанимали. Но без практики, конечно, ничего не вышло бы.

— А что и немцы говорят на английском?

— Конечно. Причем лучше меня, и, причем, все. И не только немцы, а и французы, и итальянцы, и голландцы, словом вся Европа.

Кривцов налил в фужеры еще коньяка. Он поймал себя на мысли, что в этом вопросе у него будут проблемы.

— Давай выпьем за то, чтобы и у нас когда-нибудь стало так же, как там, где ты была.

Они выпили. Ольга встала, подошла к окну:

— Боюсь, что твой тост не сбудется никогда.

— Почему?

— Понимаешь, Олег, мы ведь отстали не в производстве автомобилей, или сотовых телефонов или качестве жилья. Этому всему можно научиться у тех же немцев. Научили же они нас проектировать, ведь до их прихода я стояла возле кульмана с карандашом и линейкой. Сейчас даже вспоминать смешно, но это было, и многие были против немцев. Боялись, что они украдут у нас какие-то технологии, или еще что-то. Но, повторю, отстали мы не в этом. Подойди, посмотри в окно.

Кривцов с фужером в руках подошел к окну и посмотрел на улицу. Кругом стояли обшарпанные дома, по сильно разбитой дороге сновали грязные автомобили, редкие прохожие двигались темными пятнами по вытоптанной в снегу тропе тротуара. Было тускло и мрачно, несмотря на падающий снег. И главное, совсем не ощущалось, что завтра Новый Год. Причем, самое печальное, что подобная картина будет видна из любого окна, любого дома в этом городе.

— Вот где мы отстали, и боюсь, что навсегда. Во всяком случае, если мы не позовем китайцев, навести тут порядок, сами мы никогда не справимся. Ни с подъездами, ни с дорогами, ни с домами.

— Почему китайцев?

— Просто их много, и работать они умеют. Ты думаешь, нашего человека заставишь грязь убирать? Никогда, так как он житель великой державы и грязь убирать ему не пристало.

— Да ты философ.

— Нисколько. Я тоже циник, как и ты.

— Ну, тогда, за здоровый цинизм, — провозгласил тост Кривцов.

— Нам с тобой с такими темпами выпивки до Нового Года не хватит.

— Хватит, — махнул рукой Олег, — ну что, пошли спать.

Сам он уже с ног валился.

— Пошли, — согласилась Ольга, и, пожелав спокойной ночи, вышла из комнаты.

 

ГЛАВА 17

31 декабря Вторник

Сегодня в последний день года следователям следственного отдела города можно было на работу не выходить. Начальник, Игорь Моисеевич, на оперативке вчера так и сказал:

— У кого есть хвосты в виде бумажной работы, выходите на службу и работайте. У кого всё сделано, пожалуйста, празднуйте.

На службу почти никто, кроме дежурного следователя, не вышел. Игорь Борисов сидел в своём кабинете и изучал, сделанные им за месяц выписки из уголовных дел, которые он изучал в архивах судов. Начальник приказал ему после праздников явиться с докладом о проделанной работе:

— Ну, Игорёк, пора тебе закругляться. Пора и к самостоятельной работе приступать. Первое убийство после праздников — твоё.

Игорь просматривал свои записи, и удивительная у него получалась картина. Вот, например, несколько лет назад в городе произошло убийство. Сын крупного коммерсанта по фамилии Исаев застрелил двоих человек в лучшем ресторане города. Что-то они не поделили, завязалась драка, и тогда в её разгаре, когда к драке присоединились почти все, находившиеся в ресторане, раздались выстрелы. Случай банальный. Следователь быстро отыскал стрелявшего. Довести расследование до суда было делом техники. Ничего на первый взгляд необычного. Однако в деле имелась справка, что отец обвиняемого, то есть тот самый крупный бизнесмен Исаев, был застрелен двумя выстрелами из винтовки иностранного производства за несколько дней до окончания следствия по делу его сына. Борисов поискал в архиве дело по этому убийству, и обнаружил, что оно прекращено. Убийцу так и не нашли, улик никаких. Оба дела вёл Одинцов. Конечно, это могло быть совпадением. Сначала сын убивает в ресторане двоих человек, и ему светит двухзначный срок. А за несколько дней до окончания следствия, то есть до того дня, когда обвиняемый сын сможет полностью прочитать уголовное дело и увидеть перспективу, которая его ожидает, погибает отец, причём явно насильственной смертью.

В деле сына Борисов не нашёл никаких огрехов. Напротив, следователь нагрузил сынка по полной программе. Даже усматривалось какое-то особое рвение следователя, его неуёмное желание, чтобы убийца не получил никакого снисхождения в суде. Ничего не забыл следователь: вменил сыну и незаконное хранение оружия, и нанесение телесных повреждений пяти потерпевшим, и умышленную порчу имущества ресторана. Словом, букет из статей Уголовного Кодекса получился пышным. Собирая характеризующий преступника материал Одинцов не побрезговал даже мелкими административными нарушениями. И надо сказать, что следователь своего добился. Преступник получил пожизненный срок. И даже это не удивило бы Игоря, так как следователь и должен быть таким бескомпромиссным. Удивило Борисова другое. Все остальные дела Одинцова никак не походили на это. Во всех остальных делах Одинцов так не усердствовал. Да, расследование велось, но без должной прыти. Не усматривалось в действиях Ивана Андреевича большого желания упрятать других обвиняемых на максимальный срок. Это было ему явно не интересно.

В деле по расследованию убийства Исаева старшего вообще нет никаких следственных действий. Так, разная мелочь, которая ничего не доказывает: протокол осмотра места происшествия, экспертиза пуль, экспертиза причин смерти. Очевидцев происшествия нет. Есть допрос некого Серёгина, который был соучредителем Исаева старшего в нескольких фирмах. Следователь, видимо, отрабатывал версию разборок между учредителями. Но эта версия не подтвердилась, долю убитого в бизнесе унаследовал отбывающий пожизненное заключение сын. Серёгину смерть партнёра ничего не дала, и дать не могла.

Игорь уже собирался убрать все дела Одинцова снова в архив, и с чистой совестью признаться себе, и доложить начальнику, что Одинцов Иван Андреевич, ни в чём предосудительном не замешан, как на глаза ему попался один документ, приобщенный к делу. Из протокола осмотра места происшествия следовало, что убийство бизнесмена произошло на улице Советской около дома номер шесть. Когда Борисов читал протокол, то не обратил на адрес никакого внимания. Но в самом начале дела имелось сообщение о преступлении, на котором он остановил взгляд. Позвонивший сообщал, что произошло убийство на выходе из ресторана. Борисов подошёл к карте города, которая висела на стене кабинета, и обнаружил, что по улице Советской в доме под номером шесть действительно находится большой ресторан. Он снова посмотрел на сообщение о преступлении. Звонок поступил на пульт дежурного в восемь тридцать утра. Жил убитый Исаев далеко от этого ресторана. Чего бы ему тут делать в столь ранее время? И почему следователь в протоколе осмотра места происшествия не упомянул, что в доме под номером шесть находится ресторан? Пропустил? Не досмотрел? Не придал значения?

Борисов вышел из кабинета и поехал по указанному адресу. Зайдя в ресторан, он отыскал администратора. Крупный пожилой мужчина, повертев в руках удостоверение Игоря, сначала насторожился, но, узнав, зачем тот пожаловал, вздохнул с облегчением:

— Да, молодой человек, я помню этот случай. Тогда, утром, прямо у входа в ресторан застрелили известного человека.

— Он к вам часто заходил?

— Ко мне нет, но в ресторане бывал. Не сказать, чтобы часто, но иногда я его видел. Сам я с ним знаком не был, не тот уровень.

— В котором часу открывается ресторан?

— Мы открываемся после обеда и работаем всю ночь, до последнего клиента.

— То есть, убитый мог утром покидать ресторан, проведя в нём всю ночь? — спросил Борисов.

— Нет, уже к трём утра ресторан пустеет. Но вас, видимо интересует, что же он делал в ресторане так рано?

— Да, хотелось бы.

— Я тогда был на смене. Убитый заказывал банкет на пятьдесят человек, это я точно помню.

— Почему?

— Потому что после убийства, заказ никто не отменял. Приезжал какой-то его друг, и из банкета получились поминки. Тем более что всё было оплачено самим покойным. Вот такой забавный, если так можно выразиться, случай. Поэтому я и запомнил.

— Не помните, как выглядел друг?

— Помню, да и фамилию его знаю.

Администратор достал записную книжку и, полистав её, назвал фамилию:

— Его фамилия Серёгин Анатолий Алексеевич. Он тоже у нас бывает, но не часто. Даже реже, чем бывал покойный.

— А вы не помните, что собирался праздновать у вас в ресторане убитый?

— Мы этим не интересуемся, но, по-моему, то ли день рождения сына, то ли сын возвращался из армии, что ли? Хотя, какая для сына такого человека может быть армия. Точно не помню, что-то связанное с сыном.

— Спасибо, — поблагодарил администратора Игорь.

Уже уходя, он спросил:

— Последний вопрос. Вы слышали выстрелы?

— Нет, я находился в конторке, но их никто не слышал. С улицы кто-то забежал и сообщил, что мужчине плохо.

— Вы сразу же вышли на улицу?

— Вышел не я, а кто-то из технических работников, я вышел минуты через две.

— На улице был народ?

— Нет. Не было почти никого. День был выходным, никто никуда не торопился, на улице было пусто.

Еще раз поблагодарив администратора, Борисов попрощался и уехал. Уже в машине у него созрел довольно дерзкий план. Для его реализации нужно было поговорить с этим Серёгиным и вытрясти из него сведения о том, что собирался отмечать в ресторане Исаев. Не мог же убитый не поделиться своими планами со своим партнером и соучредителем. К тому же Серегин, по словам администратора, приехал в ресторан после убийства и реформировал банкет в поминки. В принципе, Игорь уже понял, чему мог радоваться убитый Исаев накануне завершения следствия по делу его сына, и что он ждал, и для чего заказал банкет. Но хотелось точных сведений и доказательств. Можно было, конечно, съездить в колонию и поговорить с сыном убитого, так как он, наверняка тоже много знает. Но показаниям осужденного к пожизненному сроку мало кто поверит.

Если бы Игорь работал следователем давно, он бы вызвал Серёгина повесткой на официальный допрос, они бы мило побеседовали, и ничего нового Игорь не узнал бы. Серёгин вообще мог не захотеть разговаривать. Да и не было у Игоря особого желания напакостить Одинцову, просто его увлек азарт ищейки, когда правду нужно добыть любой ценой. Поэтому Борисов пристегнул кобуру, проверил пистолет, взял маленький диктофон и служебную машину. Предварительно он позвонил двум своим друзьям и попросил их помочь разобраться с одним негодяем. Бывшие спортсмены, а нынче коммерсанты, охотно выразили желание поучаствовать в маленьком предновогоднем приключении. Широкоплечие и светловолосые, оба приятеля Игоря, походили на гангстеров из какого-нибудь американского фильма, и как нельзя лучше подходили своим внешним видам для роли, которую он им приготовил.

Взяв адрес Серёгина в материалах дела, Игорь, захватив двух друзей, подъехал к дому Серегина и остановил машину на другой стороне улицы, напротив его подъезда. Пока оставалось время, он тщательно инструктировал своих друзей. Те молча кивали и разминали плечи.

 

ГЛАВА 18

Коля Лыков валялся на бетонном полу камеры в следственном изоляторе. Он потерял счёт времени. Как только он поднимал голову от холодного пола, тотчас в камеру заходили двое парней и начинали его мутузить. Били умело, только по телу и ногам, голову не трогали. Стоило Коле потерять сознание, парни выливали на него ведро холодной воды и уходили до следующего Колиного прояснения. Сколько это продолжалось и когда кончится, Коля не знал. В его сознании почему-то вертелась только одна мысль: лежать на бетонном полу в мокром виде — это значит неминуемо получить туберкулёз. Однако доползти до нар сил не было, их не было даже перевернуться, своего тела он не чувствовал. Это была одна сплошная боль.

Уже в который раз он очнулся и поднял голову. Тут же лязгнула тяжелая металлическая дверь, и кто-то вошёл в камеру. Коля приготовился к очередному сеансу, однако его схватили за руки и подняли. С трудом Коля удержал равновесие, перед глазами плыли розовые круги. Он с трудом различил человека в белом халате, который что-то тыкал ему в нос. Коля вздрогнул и отвернулся. Нашатырь защипал глаза.

— Ну, что ты шарахаешься, падло? — выругался врач, — держите его!

Парни крепче схватили Колю за руки. Врач достал из сумки шприц и сделал Коле укол. Боль сразу начала утихать, в голове просветлело.

— Спасибо, доктор, — сказал Коля и попытался улыбнуться врачу.

— Пользуйся, — сказал врач и вышел из камеры.

— Иди вперёд, руки за спину, — приказал один из парней. Коля неуверенно зашагал по коридору.

В кабинете, куда привели Лыкова, сидел Крыленко. Он кивком приказал парням убраться, а Колю усадил на стул, привинченный к полу посреди кабинета. Крыленко закурил, угостил Лыкова и, направив на него свет от лампы, спросил:

— Ну что, Коля, будем сознаваться?

— В чём?

Крыленко взял, стоящую в углу винтовку и протянул Лыкову:

— Твоя?

Лыков повертел в руках винтовку и положил на стол:

— Первый раз вижу.

«Лопух, — подумал Крыленко, — вот ты и влип».

— Значит не твоя? И Виктора Седова ты из неё не убивал?

— Да, вы, что гражданин начальник? Я не знаю никакого Седова.

— Галину Лобанову ты тоже не знаешь?

— Почему не знаю? Была у меня такая подружка, только мы с ней давно разбежались. Я слышал, она замуж собралась.

— Вот именно. И вышла бы, если бы ты её будущего мужа, Виктора Седова, не прихлопнул.

— Но у меня и в мыслях этого не было.

— Где ты был в субботу днём?

— Нигде, дома сидел, смотрел телевизор, — вспоминал Коля.

— Никто к тебе не заходил?

— Нет.

— Мать была на работе?

— Да.

— Пришла в три?

— Да.

— Значит, алиби у тебя нет, — даже с облегчением сказал Крыленко.

— Но мне оно не нужно, — неожиданно сказал Коля, — никого я не убивал и не собирался. Чтобы меня обвинить, нужны доказательства.

Сказав это, Коля немного успокоился. Он уже имел дело с милицией, с дознавателями и знал, как себя вести.

Крыленко затушил окурок и медленно заговорил:

— Слушай, Лыков, и хорошенько усвой. В субботу днём ты двумя выстрелами из этой вот винтовки убил Виктора Седова во время свадебной церемонии. Убил из-за ревности, так как безумно любил его невесту, Галину Лобанову. Стрелял ты с чердака дома напротив.

— Я никого не убивал. Это вы всё сами придумали, я и стрелять-то не умею, — упрямо сказал Коля.

— Я ничего не придумал, тебе нужны доказательства? На прикладе винтовки твои пальцы, обнаружили её в твоем сарае. Вот протокол выемки. На чердаке дома, из которого ты стрелял, следы от твоих кроссовок, наконец, есть показания убитой горем невесты, что ты грозился убить её жениха. Чего тебе ещё нужно? Да, и алиби у тебя нет.

— Это всё подстроено! — закричал, задыхаясь, Коля.

— Об этом расскажешь судье, но сомневаюсь, что он тебе поверит. Ты — убийца, Коля, и если ты думаешь иначе, то сейчас тебя отведут обратно в подвал, и будут убеждать. Я уверен, что послезавтра ты признаешься не только в том, что убил Седова, но что и съел его. Действие наркотика, который тебе ввели, скоро кончится и тебе снова будет больно. Так что будь здоров, как это ни кощунственно звучит. Как захочешь признаться, дай знать. Моя фамилия — Крыленко. Сейчас — семь утра. У меня сегодня выходной, и вообще Новый Год сегодня. Так что соображай, Коля. Даже если ты сегодня и надумаешь сегодня признаться, меня найдут не сразу, а тех, кто тебя пытается убедить, могу остановить только я. Понял?

Коля сидел с опущенной головой:

— Но так же нельзя, — прошептал он.

— Можно, Коля, можно. У тебя есть выбор: или пишем явку с повинной, суд это учтёт. Через час у тебя будут сигареты, чай, еда, хороший адвокат, завтра свидание с матерью. К тому же я гарантирую тебе минимальный срок и позабочусь, чтобы на зоне тебя устроили в хорошее место. А если будешь твердить своё, то всё равно сядешь, доказательств достаточно. Но до освобождения ты не доживёшь, здоровье ты оставишь тут, в подвале. Подумай, дурачок, о тебе забочусь.

Крыленко вызвал конвой и велел увести Лыкова. На этот раз Лыкова не посадили в одиночку. Камера оказалась общей. Кроме Лыкова в камере было ещё пятеро арестованных. Колю удивило, что все они были, как на подбор: рослые, крепкие, мускулистые. Но у него слипались глаза от бессонной ночи и непрерывных побоев. Поэтому он свалился на свободные нары. Поспать Лыкову не удалось.

— Ты чего же, землячёк, с братвой не поздоровался? — ткнул его в бок один из сокамерников.

— Да он, похоже, нас не уважает, — поддержал его другой, — придётся его научить.

— Да ладно, ребята, отвяжитесь. Я спать хочу, — сказал Лыков, который уже бывал в изоляторах, тюрьмах и зонах. Он знал, как себя надо вести, что можно, а что нельзя.

— Ну, ты даёшь, паскуда, ребят нашёл, — снова ткнул его первый. Потом он поднял Колю за шиворот и с размаху бросил его на пол. Не успел Лыков закричать, как трое принялись его мутузить. Били ловко и умело. Коля не помнил, сколько продолжалась эта пытка. Но тут их остановил ещё один сокамерник, не принимавший участия в избиении:

— Хорош, стойте, вы, архаровцы. Набросились на пацана.

Бить перестали.

— Вы что не видите, что это свой пацан. Даже не пискнул. Кто ещё его тронет, башку оторву.

Он подошёл к полумёртвому Лыкову, поднял его и усадил на нары. Потом вытащил изо рта папиросу и сунул её Лыкову в рот:

— На, братан, курни. А вы, шавки, соберите чего-нибудь похавать. И чифиру сварите.

Через десять минут Коля, съев пару бутербродов и выпив чаю, почувствовал себя легче. Его спаситель, назвавшись Герой, спросил:

— Звать-то тебя как, земляк?

— Коля зовут. А фамилия Лыков. Погоняло у меня «Лык».

— Ты, что? Сидел что ли?

— Два раза, первый раз по малолетке.

— Шьют тебе чего?

Лыков всё подробно рассказал Гере и в конце добавил, что сам не знает, за что сидит. Тот выслушал, смачно сплюнул сквозь зубы и сказал:

— Влип ты, паря. Раз твои пальцы на волыне, и шалава твоя бывшая про угрозы ментам напоет, то им теперь твоё признание не нужно. Советую сознаться, тогда, может, пожизненное и не дадут.

— Но я не знаю никакого Седова.

— Это ты можешь там, — Гера показал пальцем в потолок, — следаку лапшу вешать, а мне-то всё ясно.

— Ты мне не веришь?

— Что я тебе, прокурор что ли, верить или нет. Я тебя от этих шакалов спас? Спас. Это точно. А ты меня слушать не хочешь. Подумай над моими словами, если, конечно, жить хочешь.

Гера лёг на нары и закрыл глаза. Лыков тоже прилёг, но не для того, чтобы спать, а сосредоточиться. И тут в его голову пришла совершенно очевидная мысль: все его сокамерники — подсадки. И они прекрасно разыграли свой спектакль. Одни бьют, другие спасают. Одни плохие, другие хорошие. Жертва тянется к спасителю и раскрывает перед ним душу. Умный, сильный, авторитетный спаситель даёт совет, как себя вести на следствии. Или жертва соглашается и даёт нужные показания, или её продолжают бить до тех пор, пока нужные показания ей дать приходится, чтобы прекратить эти мучения. Вариант беспроигрышный. Незаметно Лыков уснул. Проспав пару часов, он поднялся с нар и подошёл к Гере.

Гера спросил:

— Ну что, Лык, надумал?

— Да, я, пожалуй, воспользуюсь твоим советом.

— Вот и молодец! — как-то облегчённо вздохнул Гера. Он не заметил, что переиграл, но от Лыкова это не ускользнуло.

Когда раздавали еду, Гера дольше обычного задержался возле кормушки. Потом он объяснил свой разговор с вертухаем весьма оригинально:

— Сейчас легавый за водкой сгоняет. Сегодня Новый Год и пора бы нам разговеться.

Все бурно приветствовали это заявление. Сразу после еды Лыкова вызвали на допрос.

— Теперь мне всё ясно. Гера сообщил, что я дозрел, — думал Лыков, идя по коридору.

Крыленко был уже в кабинете:

— Здравствуй, Коля.

— Виделись.

— Точно. Ну, лишний раз пожелать здоровья не помешает.

Чувствовалось, что своим решением признаться, Лыков снял у них много проблем: и у Геры, и у Крыленко.

— Садись, кури. Надеюсь, что у тебя было время подумать?

— Да, я подумал, — ответил Коля.

— Тогда, вот тебе ручка, я буду диктовать, а ты пиши. А потом, по старой дружбе я поговорю с прокурором, чтобы тебе не дали слишком много. Сейчас и адвокат подойдёт, чтобы всё по закону было.

— Спасибо, ты — настоящий друг, — ответил с иронией Лыков, — только раньше я бы хотел в туалет.

— Это можно. У тебя, как у плохого бойца перед атакой понос. Ха-ха.

Зашёл полицейский и повёл Колю в туалет, предварительно пристегнув Колину руку к своей руке наручниками. Лыков бывал уже под следствием и был уверен, что справлять нужду ему придется пристегнутым к вертухаю. Но перед входом в кабинку, к удивлению Лыкова, полицай наручники снял, хотя Коля и не слишком на этом настаивал. Закрывшись в кабине, Лыков быстро отсоединил от сливного бачка цепочку с массивной фаянсовой ручкой. Потом он приоткрыл дверь и принялся скрести пальцами по стенке. Полицай, услышав шум, заглянул в кабинку. Уловив момент, Лыков ударил его фаянсовой ручкой по голове. Тот мгновенно обмяк и упал. Коля быстро его раздел, нацепил мундир, закрыл полицая в одной из кабинок и быстро пошёл по коридору.

День был предпраздничным, время было обеденное, народа в управлении почти не было. На выходе молоденький дежурный милиционер хотел было что-то сказать, но Коля опередил его:

— Я только за сигаретами, взад-вперёд.

Милиционер понимающе кивнул. Коля вышел на улицу. Отойдя от здания управления, он остановил первую попавшуюся машину:

— На вокзал. Я прошу вас помочь в проведении следственных действий.

Шофёр микроавтобуса не стал пререкаться и помчался к вокзалу. Там Лыков успел запрыгнуть в последний вагон пригородной электрички.

Через две остановки Лыков сошёл. На этом тихом полустанке жил его приятель, на которого Лыков мог положиться. Причём, никто из знакомых Лыкова о местожительстве Артёма, так звали приятеля, не знал. У Артёма можно было отсидеться, собраться с мыслями и решить, что делать дальше.

 

ГЛАВА 19

Спал Кривцов очень крепко. Проснувшись около десяти часов утра, он не сразу понял, почему он спит в зале, на диване. Он грешным делом подумал, что напился вчера, и до своей кровати не добрался. Так иногда бывало раньше. Но, увидев на столе початую бутылку коньяка, он все вспомнил.

Кривцов прислушался. На кухне слышалось какое-то шипение и пахло блинами.

— Чего я с ней все праздники делать буду? — спросил он сам себя, — ума не приложу, — роман начинать вроде бы рано. Да и зачем мне этот роман? Дама она умная, пол мира проехавшая, ничего серьезного между нами быть не может, да и не хочу я ничего серьезного. А просто переспать? Так это я сейчас только книжку записную возьму и можно хоть каждый день и все с разными. Сюда, конечно не приведешь, но есть такие, к кому можно и на дом сходить.

Потом они ели блины и болтали о всякой ерунде.

— Сегодня, между прочим, Новый Год, — сообщила в конце завтрака Ольга.

— Неужели? — в тон ей ответил Кривцов, — кто бы мог подумать.

— Как будем праздновать? — спросила она.

— Предлагаю провести инвентаризацию имеющихся продуктов. После этого решить, что из них можно приготовить праздничного. Алкоголя у нас полно. Все просто.

— А ты, может быть, какие то другие планы имел, ну до моего появления?

— Какие я мог иметь планы, — соврал Кривцов, — я уже много лет встречаю Новый Год одинаково. Телевизор, вино, банка консервов.

Было заметно, что это враньё Ольге понравилось.

— Может, у тебя тоже были планы? — спросил Кривцов.

— Были. Но тетка умерла, а больше у меня никого из родственников нет. Есть правда подруги, но у них свои семьи. Связи я с ними не поддерживала, они до сих пор уверены, что я еще не вернулась. Нет, если, конечно, я им позвоню, то они меня пригласят, но делать этого мне не хочется. И вообще с будущего года жизнь моя изменится, не знаю, в какую сторону, но все будет иначе, я это чувствую.

— С чего это ты так решила?

— Ну, как же. Жить придется в другом месте. Родных не осталось никого. Работа только осталась прежней, а в остальном….

Ольга притихла, на ее глазах опять стали надвигаться слезы:

— Тебя вот еще стесняю. Прости, пожалуйста, но ты мне уже сильно помог, не знаю, что я делала бы в гостинице.

— Ну ладно, ладно, — Кривцов погладил ее по голове, — сегодня же Новый Год. Плакать нельзя, а надо наоборот веселиться. Поэтому на правах старшего объявляю общий сбор с целью поиска продуктов.

— Зачем? Я сейчас схожу в магазин и куплю все, что надо, — Ольга промокнула выступившие слезы и поднялась на ноги.

— Еще чего, — запротестовал Кривцов, — деньги тебе еще понадобятся.

Олег мог бы сходить в магазин и сам, но по правилам конспирации, которым он следовал неукоснительно, после работы лучше не появляться в общественных местах пару недель. Он стал извлекать из стоящих на кухне тумбочек свертки и банки и ставить их на стол.

— Хорошо, будем исходить из того, что есть, — согласилась Ольга.

— И правильно. Если бы я был один, то я бы открыл банку консервов, сварил картошки и устроился перед телевизором, — вдохновенно врал Кривцов, — но в присутствии дамы это неприлично.

— Дама все понимает, и что-нибудь изобразит из подручных средств.

К вечеру в квартире Кривцова появился неплохо сервированный стол. В числе прочих блюд имелся даже симпатичный на вид тортик. Он отметил про себя, что Ольга, несомненно, хорошая хозяйка и умеет не только вкусно готовить, но и подать приготовленное. В полночь они поздравили друг друга с Новым Годом и переместились к телевизору.

— Скорей бы уж на работу, — сказала Ольга.

— Тебе хочется на работу?

— Хочется. Хотя не могу сказать, что я ее очень люблю. У нас там свой дурдом, как, наверное, и везде.

— Разве у немцев тоже дурдом?

— Немцы в Германии. А у нас и директор русский, и все руководство, так что чего ждать.

— А я думал, что уж у немцев должен быть порядок.

— Напрасно. Там в Германии, конечно, все по другому. Сидит там какой-нибудь инженер вроде меня, получает шесть тысяч евро в месяц и всю свою жизнь рассчитывает, например, теплообменники. Только теплообменники и ничего больше. Он не сможет рассчитать колонну, или какой-нибудь другой аппарат. Зато про расчет теплообменников он знает все. Более того, сам их себе придумывает, чтобы потренироваться.

— А у нас?

— У нас я обязана знать все. Естественно, что про каждый аппарат я буду знать понемногу, так как осилить все это многообразие мне не под силу. Поэтому любой немец заткнет меня за пояс по вопросу его узкого конкретного профиля. Но если нужно обнаружить общие знания по многим направлениям, и об этом поразглагольствовать, то лучше наших инженеров тут никого не сыскать. Нас просто так учили в свое время, всему и понемногу. Но такие знания нужны на руководящей работе, а непосредственный исполнитель все же должен быть узким специалистом.

— Может ты и права. А зачем вы немцам понадобились? Они что не знали, что у вас такие широкие и поверхностные знания.

— Почему не знали? Знали, конечно. И про то, что мы до сих пор чертили карандашами, знали. И про то, что большинство наших проектов никуда не годятся, тоже знали. Им была нужна дешевая рабочая сила. Это как размещение сборочных конвейеров какого-нибудь «Форда» в Китае или другой стране третьего мира. Немцы уже тогда в середине девяностых знали о том, что мы страна третьего мира, а не великая держава, как это до сих пор пытается представить наше правительство. Когда в Германии меня спросили про зарплату, и я назвала цифру в четыреста евро, то кто-то переспросил: «в день?». Когда они узнали, что в месяц, то стыдливо перевели разговор на другую тему, а меня стали чаще приглашать в гости. Они были уверены, что работник, получающий такую маленькую заработную плату, не может хорошо трудиться просто по определению. Поэтому им было непонятно, почему я не поищу другую работу, где платят больше. Но как я им могла объяснить, что в нашем городе четыреста евро, приличная заработная плата. А возможность повидать мир, которую я получила на моей работе, мне нигде больше не предоставят. Но это тоже были простые инженеры, руководству, конечно, известны причины прихода в Россию.

— А для чего тебя в Германию посылали?

— Учиться. Осваивала новые программы, помогала, чем могла, язык совершенствовала. Теперь буду считаться подготовленным специалистом. Как только появится заказ, меня сразу включат в бригаду. Это дешевле, чем включать в бригаду какого-нибудь немца. Немцу платить надо. А мне только командировочные, тридцать евро в день и местную зарплату — четыреста евро в месяц.

— Так ты, получается, ничего не заработала?

— Почему? Я экономила, за проживание я не платила. Обедом в рабочие дни кормили за счет фирмы. А утром и вечером, а также в выходные — йогурт, молоко, булки. К тому же часто в гости звали, почти каждые выходные. Правда, ездила я на экскурсии по Европе, но с большими скидками, купила из одежды кое- что, а в основном экономила. Так что, я теперь, богатая невеста. Относительно, конечно. Даже на однокомнатную квартиру не хватит. Я тут у тебя газеты смотрела, цены ужасные. Придется, наверное, кредит брать, жить то где-то надо.

— А чем тебе здесь плохо.

— Неплохо, но не оставаться же мне здесь навсегда.

— Живи столько, сколько захочешь.

Ольга замолчала, а затем глубоко вздохнув, сказала:

— А ты, где работаешь? Чего мы всё обо мне?

Кривцов задумался. Потом сделал нарочито серьёзное лицо:

— Писатель я. Романы пишу, только что закончил «Войну и мир», слыхала, может?

— Читала даже, — шутливо ответила Ольга.

— Смотрите-ка, уже издали. Так что теперь нахожусь в творческом отпуске, на новую книгу материал собираю.

— На «Анну Каренину»?

— На нее, окаянную. Не представляешь, как это трудно.

— Желаю успехов. Чего это ты сегодня такой несерьёзный? Я же просто узнать хотела, не хочешь, можешь не говорить. Я же чисто из любопытства.

— Есть у меня работа, — вдруг совершенно серьёзно произнёс Кривцов, — и оплачивается она очень прилично.

Ольга посмотрела по сторонам. Обстановка квартиры, машина под окном, продукты на столе о заработках её собеседника свидетельствовали больше его слов. Разве что коньяк из этой системы выбивался. Но квартирантка не стала ничего возражать. У каждого своё представление о достатке.

За разговорами они досидели до самого утра. Речь о профессии Кривцова больше не заходила. Зато он проявил большой интерес к жизни за границей, чем сильно удивил собеседницу.

 

ГЛАВА 20

В печке потрескивали угли. Артём, присев на корточки возле огня, разогревал сковороду с картошкой. Лыков сидел в кресле неподалеку и курил.

— Ну, что скажешь? — спросил Лыков.

— Тебе видней.

— Артём, неужели и ты мне не веришь?

— Верю. Просто, им надо тебя упрятать надолго. Поэтому такая грубая и быстрая работа с этим убийством. Зачем напрягаться, если под рукой готовый обвиняемый.

— Неужели так все просто? Ведь речь идет не о мешке картошки, а о судьбе, о человеке.

— Для них твоя судьба ничего не значит, и человек из тебя никакой, — пошутил Артём.

Он разлил по стаканам водку, поставил на кухонный стол сковородку с картошкой. Друзья выпили, поздравили друг друга с наступающим и улеглись спать. Лыков уснул мгновенно, оставив все дела на завтра. Артём же залез на чердак и достал коробку, спрятанную среди прочего хлама. Открыв крышку, он достал новенький пистолет системы ТТ и несколько пачек патронов.

— Нет, — пробормотал он себе под нос, — Кольку я вам не отдам, каких бы глупостей он ни наделал.

Не знал Коля Лыков, ни тем более, его приятель Артем Новожилов, что чудесное спасение Лыкова из следственного изолятора было задумано и блестяще осуществлено капитаном Крыленко. Не смотря на подброшенную винтовку, отсутствие алиби, и даже признание самого Лыкова в убийстве, в деле оставалось много узких мест. Да и надежды на то, что Лыков до конца дней будет выполнять уговор, у Крыленко не было. Поэтому Колю посадили в камеру к «наседкам», поэтому отстегнули наручники при посещении туалета, в котором оказалась тоже не случайно удобная фаянсовая ручка. Поэтому и вертухай, который водил Лыкова в туалет был с Колей одного возраста и размера. Поэтому никто Колю и не остановил на выходе из управления, напротив ему сразу «подали» машину и препроводили к дому приятеля. Ну, а дальше все было делом техники.

Ночью, уже после Нового Года, к дому Артёма Новожилова подъехала оперативная группа и целый автобус с омоновцами. Крыленко, руководивший захватом, специально покричал в мегафон о том, что дом окружён, и предложил сдаться. Из окон дома послышались выстрелы. Это даже облегчило задачу по выполнению плана, который накануне был разработан Иваном Андреевичем Одинцовым. Омоновцы пошли на штурм и через пять минут вытащили из дома два трупа, так как Крыленко приказал стрелять на поражение.

Дело по убийству Седова можно было закрывать. Убийца найден, но убит при попытке задержания. Обнаруженный в доме Артёма Новожилова пистолет, из которого он стрелял по омоновцам, лишь добавляет следствию доказательств, что убитые были в сговоре и готовили новые преступления. От такого развития событий выиграли все. Старший следователь следственного комитета Одинцов, встретив Новый Год, мог смело прекращать уголовное дело по убийству Седова младшего, так как некого было привлекать к уголовной ответственности. Но веские, неопровержимые доказательства того, что убийцей является Николай Лыков, в деле имелись. Возразить на них теперь было некому.

Оперуполномоченный Крыленко вполне мог рассчитывать на очередное звание майора. Преступление он по горячим следам раскрыл, доказательствами обложил. Правда, преступнику удалось бежать, но Крыленко обнаружил не только сбежавшего, но и его вооруженного подельника. Преступники открыли пальбу и были убиты. Очередное звание Крыленко вполне заслужил.

Начальник следственного отдела Игорь Моисеевич мог рапортовать вышестоящему начальству, что снайпер найдет и убит при попытке оказать вооруженное сопротивление. Это известие порадовало и мэра города, есть чем порадовать губернатора области, да горожан можно успокоить, чтобы спокойно отмечали Новый Год и Рождество.

Потерпевший по делу Валентин Петрович Седов, конечно, не поверит следователю. Но и ему известие о гибели Коли Лыкова и прекращении уголовного дела по факту убийства собственного сына развяжет руки. Теперь менты не будут путаться под ногами. Теперь можно взяться за Дадона всерьёз, да и следака из следственного комитета заставить на себя работать.

Олег Кривцов, он же Павел Терентьев, он же Терентий, великий исполнитель дуплетов, а нынче почти что гражданин иностранного государства, сам того не подозревая, снова вышел сухим из воды.

Мать Коли Лыкова не дождавшись боя курантов повесилась в собственной квартире, в которой она даже не стала наводить порядок после обыска. О смерти сына она ещё не успела узнать, и, тем не менее, решила свести счеты с жизнью. Её единственный сын, Коля, поклялся ей, что больше никогда не нарушит закон. Поклялся после второй отсидки. Она ему поверила, и вроде бы, жить они начали справно. Сын работал, не пил. Мать ждала, что вот женится скоро, внуки появятся. Чего ещё нужно ей на старости лет? А он её обманул, в очередной раз. У пожилой женщины не возникло и тени сомнения в том, что менты пришли не по адресу. Она поверила им, а не сыну. Как, впрочем, и те самые понятые, которые присутствовали при обыске и не заметили ничего противозаконного.

 

ГЛАВА 21

Анатолий Алексеевич Серёгин позвонил своему шофёру и решил, не дожидаясь его приезда, выйти на улицу подышать свежим воздухом. В офис он сегодня не поехал, так как решил проехаться по магазинам и купить подарки к Новому году жене и дочери. До Нового года оставалось всего ничего и можно просто не успеть. Работа подождёт, тем более согласовывать свои действия с кем-либо из партнёров не было необходимости. После убийства компаньона советоваться было не с кем. Сын убитого отбывал пожизненное заключение и участвовать в делах не мог при всём желании. Более того, он этого сделать не сможет никогда. Анатолий Алексеевич решил ещё подождать пару лет, а потом нанять адвоката, чтобы тот устроил куплю-продажу унаследованной доли. К этому времени сынок компаньона совсем дозреет. К этому времени у него кончатся деньги, и он продаст свою долю за гроши. Можно, конечно, не покупать, а оставить всё, как есть, но эта неопределённость может когда-нибудь аукнуться. Вдруг у сына Исаева тоже есть неведомые пока наследники? Лучше всё решить до тех пор, пока он жив. А вообще, Серёгин, сейчас даже радовался такому великолепному стечению обстоятельств, которые позволили ему единолично возглавить доходное дело. Чего скрывать, основную часть бизнеса придумал и тащил на себе Исаев, и рано или поздно, но он бы захотел разделиться. Учитывая ловкость и предприимчивость убитого, Серёгин не рассчитывал на приемлемые условия раздела. Но получилось всё просто замечательно. И компаньон убит, и единственный прямой наследник тоже почти убит. Серёгин вспомнил, сколько ему стоило это стечение обстоятельств, но посчитал, что всё-таки поступил правильно.

— Вон он идёт, — показал Борисов на вышедшего из подъезда человека лет сорока пяти, маленького роста, полноватого, со смешными чёрными усиками на вальяжном лице. Походкой и манерами он напоминал ухоженного, избалованного кота.

— Действуйте, как договорились, — спокойно проговорил Борисов, и двое его друзей, быстро выскочив из машины, направились на другую сторону улицы. Игорь стремительно развернул автомобиль и подъехал к самому бордюру. Серёгин даже не успел испугаться, как оказался на заднем сиденье, зажатым с двух сторон крепкими парнями. Борисов быстро помчался, проскакивая перекрёстки, направляя машину к выезду из города.

Наконец Серёгин, чуть оправившись от страха, решил напомнить о себе:

— А в чём, собственно дело, ребята?

Сидевший по левую руку от Серёгина, парень лениво ответил:

— Молчи, сволочь! — и отвернулся к окну.

— Куда мы едем? — снова задал вопрос Серёгин.

Теперь в беседу вступил парень, сидевший справа:

— Ты что, мужик, глухой?

— Но я хочу узнать, в чём дело? — повысил голос Серёгин.

— Нет, он мне надоел, ублюдок паршивый! — парень выругался и сильно ткнул Серёгина в бок локтем. Тот только охнул, на лбу у него выступил пот, а нижняя губа предательски задёргалась. Он хотел ещё что-то сказать, но получил увесистый удар в печень.

— Ну, успокоился? Арбуз переспелый, — нахально спросил парень — а то раскудахтался. Куда, да, куда? Ох, уж, эти мне жмурики, никак не хотят понимать, что на том свете им будет лучше.

Пот с Серегина пошёл градом, он наконец-то понял, что с ним не шутят.

— Вообще-то к этой извечной теме все подходят по разному, — продолжал философствовать парень, — и часто вовсе не создатель решает, кому сколько отпущено. Ты в Бога веришь, мужик?

— Что? — не понял Серёгин.

— Ты верующий?

— Нет, — машинально ответил Серёгин.

— Ну, тогда тебе дорога в ад, грехов у тебя — пруд пруди.

— Кто вас нанял? — неожиданно спросил Серёгин.

— Какая тебе разница, дружок? — гадливо ответил, сидящий за рулём Игорь, — я тебе скажу, потом, в последний момент.

Тем временем машина вырвалась за город и скоро свернула в лес. Борисов заглушил двигатель. Серёгина вытолкали на полянку, не запорошенную снегом. Снег в лесу лежал только местами. Парни достали из багажника лопаты и стали деловито обмерять Серёгина. Потом обметили участок земли. Борисов достал пистолет и стал медленно накручивать глушитель. Они почти не разговаривали между собой, но всё у них выходило слаженно, обыденно, словно они делали свою обычную работу.

У Серёгина подкашивались ноги.

— Что же делать, — лихорадочно думал он, — Господи, за что? И кто? Кто!!! Как глупо.

— Может, мы договоримся? — спросил он робко.

— Не мешай, мужик, — угрюмо бросил один из парней и громко воткнул лопату в землю.

Тут Борисов кончил свои манипуляции с пистолетом и подошёл к Серёгину:

— Слушай, жертва, у тебя есть шанс задержаться с визитом на тот свет.

Серёгин встрепенулся. Борисов сделал знак двум другим парням, и те послушно отошли на приличное расстояние. Сразу стало ясно, что он тут главный.

— Боже, — закричал в душе Серёгин, — может это обычные рэкетиры и удастся откупиться. Тогда я их потом живыми зажарю.

— Сколько? — спросил Серёгин.

— Не гони лошадей, — Борисов сунул руку в карман и включил миниатюрный диктофон, — мой шеф знает о тебе всё. Ему нужна фамилия мента в следственном комитете, который помог тебе избавиться от компаньона.

— Какого компаньона?

— Не знаю, — не попался на этот дешёвый трюк Борисов, — меня интересует не твой компаньон, а мент. Такая уж у меня задача.

— Стоп, — подумал Серегин, — он или от Дадона, или… нет, не может быть! Методы не ментовские. Значит, этот выродок от Дадона. Ну, Дадон, совсем обнаглел! А чёрт с ним, с этим следаком, а то убьют ещё, в самом деле.

И Серёгин решился:

— Его фамилия Одинцов.

И дальше торопливо, запинаясь, он поведал Борисову, когда и сколько передал Одинцову взамен известных услуг.

— Как ты вышел на мента? — задал вопрос Борисов.

— Он сам на меня вышел.

— Это как?

— Позвонил, назначил встречу и предложил. Одного завалить, а второго упрятать навсегда.

— И ты согласился?

— Он смог меня убедить, — Серёгин заметно занервничал, — он сказал, что Исаев уплатил ему большую сумму и его сын через пару дней должен выйти на свободу.

— И что?

— А то, что меня они с сыном решили из бизнеса выбросить, и заниматься им вдвоём.

— И ты поверил?

— Он диктофонную запись дал прослушать, где Исаев об этом говорил, как о давно вынашиваемой идее.

— А в кабаке-то, что Исаев праздновать собирался?

— Освобождение сына и собирался отпраздновать.

— Наверное, и тебя пригласил?

— Конечно.

— Денег много менту заплатил?

— Много, он сказал, что хороший снайпер стоит дорого.

Когда Серёгин закончил, Борисов позвал двух других парней. Серегина обыскали, отобрали сотовый телефон и тут же разбили его о дерево. Потом они сели в машину и уехали. Чертыхаясь, Серегин побрёл пешком к шоссе, проклиная последними словами Дадона.

— Куда менты смотрят? — сокрушался Серёгин про себя, — сначала среди бела дня убивают сына одного бизнесмена, потом вот со мной история. Кстати, мы тоже Дадону перестали платить год назад примерно. Может, стоит вернуться к нему? Чёрт с ним, пусть подавится, а то ведь и угробить может, не моргнув глазом. А мент-то им зачем? С него что ли получать хотят?

Он промочил ноги и сильно замерз.

Добравшись до первой телефонной будки, он позвонил Одинцову. После приветствий Серёгин сообщил:

— Меня только что захватили люди Дадона и чуть не убили.

— Ну, что же им помешало?

— Дадону был нужен человек в следственном комитете, который мне помогал избавиться от компаньона.

— И ты, конечно, назвал мою фамилию?

— А что было делать?

Серёгин рассказал подробности, конечно в выгодном ему свете.

— Номер машины не запомнили?

— Я об этом не подумал.

— С чего вы решили, что это люди Дадона?

— А чьи же еще? Не ваши же? Методы не те.

— Это верно, — сказал в трубку Одинцов, — вы точно не подписывали никаких бумаг?

— Какие бумаги? Это же в лесу было. В руках только пистолеты и лопаты.

— Вы уверены?

— Зачем Дадону бумаги? Он что, побежит на вас с жалобой в прокуратуру?

— Тогда зачем ему моя фамилия?

— Откуда я знаю? — уже почти кричал в трубку Серёгин, — какие у вас с братвой отношения, мне неведомо.

— Какие отношения? — удивился Иван Андреевич, — был у меня Дадон на допросах пару раз, как свидетель, вот и все отношения. Ладно, я разберусь.

Серегин еще что-то кричал про разбитый мобильный телефон, про моральный вред, про борьбу с преступностью, но Одинцов уже не слушал. Иван Андреевич собирался вместе с женой встречать Новый Год к её родителям и этот звонок его немного расстроил.

— Кого это так интересуют мои дела? — подумал он, — Дадон? Нет, кишка тонка. Моя фамилия ему ничего не даст. Не собирается же он захватить власть в городе? Тогда кто?

Так и найдя ответа на этот вопрос Иван, Андреевич направился в гости. Уже после наступления Нового Года ему позвонил Крыленко и доложил, что операция по захвату Коли Лыкова прошла успешно. Лыков и его приятель убиты, оказали сопротивление с применением оружия. Это были хорошие новости, что отметил про себя Иван Андреевич. Новый Год начинался с хороших новостей. А как встретишь Новый Год, так его и проведёшь. Одинцову очень хотелось верить в эту примету.

 

ГЛАВА 22

Валентин Петрович Седов не любил шумных застолий, особенно в Новый Год. Поэтому уже на протяжении долгих лет он встречал этот праздник одинаково. Один, в своей квартире, с бутылкой хорошего коньяка и скромной закуской в виде тонко нарезанного лимона. В Новогоднюю ночь он сам с собой подводил итоги прожитого года и ставил цели на следующий. Чтобы заниматься этим компания была не нужна.

Если бы не убийство сына, то сегодня Валентин Петрович сделал бы вывод, что Дадона он, в конце концов, победил. Причём, победил без крови и стрелялок, победил в силу того, что он, Валентин Петрович Седов, и умнее, и богаче, и опытнее. За ним будущее, а век бандита Дадона прошёл. Но события субботы показали, что такие выводы делать ещё рано. Давно занимаясь бизнесом, Валентин Петрович прекрасно понимал, что достиг определённого потолка. Большего достичь в провинциальном городе невозможно. Здесь просто нет для дальнейшего развития самого главного — денег. В столицу его никто не пустит, да и поздно уже думать о столице. Годы прошли, время упущено. Чтобы преумножить свой бизнес, другого способа, кроме вхождения во власть, не существует. Валентин Петрович уже работал в городской администрации в девяностые, и ничего, кроме хлопот, это ему не принесло. Но время было тогда другое, разбогатеть на виду у ещё независимых газет и пока совестливых депутатов было невозможно. Теперь — дело обстоит совсем иначе. Не попавши во власть, не получив доступ к бюджету, пусть и на местном уровне, не разбогатеешь никогда. Поэтому и решил Валентин Петрович в ближайшем будущем стать мэром города. Весь свой бизнес он хотел перевести на сына, как этого требовал закон. Но теперь переводить стало не на кого.

Этот чокнутый Дадон перечеркнул все планы Валентина Петровича.

— Есть ещё у меня племянник, — размышлял вслух Седов, — но это разгильдяй посильнее, чем погибший сын. Выходит, что положиться не на кого.

Валентин Петрович перебирал в памяти родственников и ближайших друзей и с ужасом обнаруживал, что все они для приготовленной роли не годятся. Это или бездари, или хапуги, или лизоблюды без своего мнения. Эти бизнес пустят по ветру за пару лет.

— Ну, что? Иванову что ли бизнес доверить? Больше не кому.

Иванову Валентин Петрович доверял, но в глубине души душ боялся. Ему казалось, что Иванов знает про него что-то такое, чего не знает сам Валентин Петрович. И этим чем-то Иванов в нужный момент не преминет воспользоваться. Седов понимал, что это всё — бред, нет за ним ничего такого, чего можно было опасаться, но чувство тревоги его не покидало. Он успокаивал себя, что Иванов знает про дела Валентина Петровича почти всё, и если бы ему было надо, то он давно бы уже воспользовался этой информацией. А Иванов, нет, напротив, работает и работает, причём лучше и полезнее всех. Но, именно в этот фанатизм, пусть и далеко не бескорыстный, Валентин Петрович не верил, поэтому и тревожился. Он вспомнил, как однажды, еще в советское время, когда он работал в горкоме комсомола вторым секретарём, случилось одно чрезвычайное происшествие. Тогда комсомольским лидерам не положена была охрана, но один на всех секретарей у них был. Один раз они всем горкомом отмечали какой-то очередной пленум, ну и напились, как обычно. Дело было в пионерском лагере, от глаз подальше, так что напиться сам Бог велел. И вот первый секретарь, уже едва державшийся на ногах, стал приставать со вполне определенными намерениями к одной из официанток. А у той муж на кухне работал поваром. Девушка пожаловалась мужу. Завязалась драка. Все горкомовцы били одного повара, а тот возьми и умри. Когда это обнаружилось, все мигом протрезвели и стали валить всё друг на друга. Но тут появился человек из конторы и быстро «организовал» самоубийство ревнивца. Более того, эту официантку больше никто никогда не видел. Фамилия человека из Конторы была Иванов.

Когда прибывшие милиционеры увезли тело повара, а вместе с ним и его жену, Иванов, обращаясь ко всем горкомовцам, сказал:

— У вас власть, и вы всегда правы. Поэтому не надо благодарностей. Продолжайте то, зачем приехали.

Его слова, а главное, его умелые и быстрые действия в критической ситуации, Валентин Петрович запомнил на всю жизнь. Однако вскоре не стало ни комсомола, ни страны, ни собственно самой Конторы. Но люди остались, и Седов в нужное время про Иванова вспомнил, и пока еще об этом не пожалел.

За две недели до убийства сына Валентин Петрович уже договорился с нужными людьми в столице, что если действующий мэр города подаст в отставку, или не сможет исполнять свои обязанности по какой-либо причине, на новых выборах кандидатура Валентина Петровича будет поддержана из центра. Дело оставалось за малым. Иванов собрал на мэра большой компромат и нужен был свой следователь, который раскрутит дело. Поэтому старший следователь следственного комитета Иван Андреевич Одинцов, который расследовал убийство сына Валентина Петровича, и должен был по его замыслу свалить действующего мэра.

Он налил себе еще коньяка и включил радиоприёмник. Несколько минут он крутил ручку настройки, пока не нашёл что-то спокойное. На всех станциях веселились и попса текла рекой. Такую музыку Валентин Петрович терпеть не мог.

Валентин Петрович узнал Олега Митяева. К его песням он относился с уважением, но сейчас слушать дальше не стал и выключил радио.

— А дальше ничего и не надо петь, всё уже сказано, — сказал он вслух, как бы извиняясь перед поэтом за то, что прервал песню, — даже Президенту не надо ничего говорить. О текущем моменте Митяев уже поведал и всё объяснил. На вечные вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?» дал вразумительные ответы. Всё остальное словесная шелуха.

Валентин Петрович дождался боя курантов, выпил последний фужер коньяка и отправился спать. Машина была запущена. Остановить её не могло даже убийство сына.

 

ГЛАВА 23

1 января Среда

Проснувшись, Кривцов позвонил Кирюхе и назначил ему встречу в городском парке. Кирюха долго отнекивался, ссылаясь на какие-то мероприятия с друзьями, но, узнав, что речь идёт об отправке последнего заработка за рубеж, согласился на встречу. С этой финансовой операции ему тоже полагался немаленький процент.

Кривцов сказал Ольге, что ему нужно встретиться с другом по деловым вопросам, оделся и вышел на улицу. Затем он сел в машину и отъехал от дома. Через два квартала Кривцов остановился на обочине, извлёк из тайника под сиденьем пистолет с глушителем и сунул его в грудной карман куртки. Закрыв машину, он направился в парк на встречу с Кирюхой. Дойдя до условленного места, он принялся ждать. Настроение было паршивым, что-то беспокоило Кривцова, а что он никак не мог понять. Всё он сделал правильно, всё идёт по плану, но состояние тревоги не проходило. Наконец, он понял, в чем дело, ведь он уезжает из страны, навсегда уезжает. И не будет больше никогда Терентьева Павлика. Вот отчего на душе было мрачно.

— Жалко стало навсегда уезжать? — спросил себя Кривцов. — Ну, уж нет! На черта мне такая страна, в которой выгоднее убивать, чем быть нормальным человеком? Может быть, еще распустить слюни при виде белоствольных березок? Или поплакать по поводу такой трудной судьбы? Плевать я хотел на все это. Не нужна мне такая Родина! Ничего хорошего от нее я не видел. Детство, которое счастливым не было. Мать, пьяная с утра до вечера, папаша, который свалил в неизвестном направлении, койка в теткиной квартире. Потом армия, где из меня сделали зверя, потом университет. Опять же койка в общаге. Пять лет полуголодной жизни на глазах у сытых, мордастых сынков обеспеченных родителей. Можно ли жить на стипендию? Оказывается можно. И для чего все это было нужно? Чтобы наплодить таких же нищих? Чтобы к сорока накопить на квартиру, а к шестидесяти — на кладбище? Вот за это я должен благодарить страну? А стоило только раз запустить руку в карман этой стране, как сразу же упрятали за решетку, даже не разбираясь. Зона — это тоже Родина. Прокурор, судья, пьяные прапора с дубинками — и это Родина. И эти новые хозяева жизни, сынка одного из которых я прихлопнул — это тоже Родина. Ничего кроме унижений я от этой страны не видел. Поэтому я расстанусь с ней без слез. И Павлика Терентьева тоже не жалко. Уж если разбираться по большому счету он настоящий сын своей Родины. Злой, холодный и расчетливый, готовый за деньги любому всадить пулю. Ну и что, что его к этому вынудили обстоятельства, все равно грехов у него столько, что его самого давно пора вздернуть. Ведь кругом столько народа, которому тяжело. Никто еще не взял винтовку и не решил зарабатывать на смертях. Ну и пусть! Так что, Павлик, придется тебе прекратить свое существование, а я попробую начать все с начала где-нибудь подальше отсюда.

Тут, прерывая размышления Кривцова, появился Кирюха. Чувствовалось, что он слегка навеселе.

— Тем лучше, — подумал Кривцов, ощущая под курткой тяжесть оружия.

— Привет, — поздоровался Кирюха, — ты чего это посередь праздников придумал? Не отдыхается тебе. Можно же было после тринадцатого всё решить.

— Нет, мне надо сейчас.

— Как хочешь, — пожал плечами Кирюха, и, не увидев в руках Кривцова никакой сумки, спросил:

— А где?

— Пошли, где-нибудь присядем и поговорим, — показал Кривцов в сторону кафе.

Кафе было обыкновенной забегаловкой для любителей экспресс выпивки. То есть зашёл, принял дозу, заел бутербродом и вышел. Поэтому столиков в кафе не было, можно было взять выпивку и присесть тут же у стойки. Кривцов и Кирюха попросили по сто грамм коньяка и расположились за стойкой, в самом её конце.

— Ну, с Новым Годом? — поднял свой бокал Кривцов.

— Взаимно, — пригубил Кирюха, потом достал сигарету и закурил.

— Как, вообще твои дела? — спросил Кривцов. Кирюха поднял на него удивлённые глаза. За много лет они никогда ни о чём личном не говорили. Только о деле. Заказ, клиент, оружие, деньги. Поэтому вопрос партнёра Кирюху удивил. Он залпом допил содержимое фужера и, поморщившись, проговорил:

— Дела, как сажа бела. Плохо мне, брат. Прости, по имени не называю, не имею чести знать.

— Олег.

— Ну, Олег, так Олег, — Кирюха попросил бармена наполнить свой фужер, — последний раз ты был Юрой.

— Что поделаешь.

— Чего это ты, Олег, заинтересовался вдруг моими делами? — Кирюха залпом выпил свой фужер.

— Сам не знаю, просто интересно.

— Ну, тогда, спешу твой интерес удовлетворить. Матушка моя в больнице, но врачи уже руки опустили. Рак у неё. Проживёт еще не больше двух недель. Сижу у неё целыми ночами возле койки, а она всё рассказывает мне о том, какого хорошего сына воспитала и как ей хорошо будет там, на небесах, как ей легко будет туда отравляться. Отца вспоминает, он погиб в первую чеченскую. А я сижу и плачу про себя. Знала бы она, что за чудовище воспитала.

Кирюха опять попросил бармена наполнить фужер.

— Жена от меня ушла в прошлом году, полюбила кого-то другого. Дочку видеть не даёт. Говорит, что она этого нового мужа уже папой зовёт, что они все счастливы. Умоляет меня не лезть в их жизнь. Этот новый муж — простой инженер, работает на заводе, ни хрена, наверное, не зарабатывает. Живут они в двухкомнатной хрущёвке и радуются! Представляешь, Олег? Чего ей не хватало? Теперь я понял чего.

— И чего? — угрюмо спросил Кривцов.

— Тепла, души, любви, наконец! Деньги к этим понятиям не имеют никакого отношения.

— Ну, это ты загнул. Деньги ко всему имеют отношение.

— Ты проверял? — спросил Кирюха, — нет, ты не проверял. Я в этом уверен, раз до сих пор делаешь дырки в черепушках. Значит, до сих пор ты уверен, что чем больше денег, тем больше счастья. На, посмотри на меня. Счастье из меня так и прёт, а ведь я ничуть не беднее тебя.

— Давай выпьем, — Кривцов поднял свой бокал.

— Давай, — согласился Кирюха, — за то, чтобы и ты когда-нибудь понял, чем меряется человеческая жизнь.

Осушив свой фужер, Кирюха велел снова его наполнить, и, перейдя на шёпот, сказал:

— Знаешь, я даже хотел тебе себя заказать. Не веришь? Правда. Иной раз так не хочется жить.

— Ты это брось, Кирюха. Всё ещё наладится.

— Ага. Мать спасут наши великие доктора, жена вернётся с покаянием, дочь снова будет называть меня папой? Оставь. Ладно, чего звал? Сколько надо перевести в Германию?

— Пойдём на воздух, по дороге расскажу.

Они вышли из кафе. На улице был уже поздний вечер, в парке почти не было народа. Видимо, все, кто хотел отпраздновать, уже это сделали и сейчас отдыхали от Новогодней ночи. На это Кривцов и рассчитывал.

Они молча шли через парк, всё дальше удаляясь от центрального входа. По мере удаления освещение становилось всё более тусклым. Если и дальше двигаться по этой дорожке, то можно было выйти на другой конец парка, где тоже был выход, но им пользовались редко.

— Ты, что меня погулять позвал? — прервал затянувшееся молчание Кирюха заплетающимся голосом. Выпитый коньяк давал о себе знать, походку его тоже нельзя было назвать уверенной.

— Сейчас, — ответил Кривцов, доставая сигарету. При этом он засунул руку в карман куртки и снял пистолет с предохранителя. Условия для Кирюхиной гибели были идеальными.

— Ты иди вперёд, я догоню, — Кривцов сделал вид, что хочет справить малую нужду.

— Ну, вот, пробило тебя. Ты чего? Стесняешься что ли? Ха! Человека угробить не стыдно, а пописать… Ладно, догоняй.

Кирюха медленно пошёл по дорожке. Через несколько секунд он скроется в темноте и тогда можно запросто в него не попасть. Кривцов быстро достал пистолет, вскинул руку и прицелился в затылок. Осталось только нажать курок. Кирюха, ничего не подозревая, пошатываясь, двигался по дорожке. От нечего делать он даже запел:

— Не жди меня, мама, хорошего сына…

Кривцов опустил пистолет, поставил его на предохранитель и снова убрал в грудной карман куртки. Потом догнал Кирюху:

— Знаешь, Кирюха, ну его к лешему, все эти дела. Давай после праздников поговорим?

— Как хочешь, — Кирюха пожал плечами, — тогда звони, а я в больницу.

— Ты же пьяный.

— Ну и что? Мать не заметит, а врачам суну сотню, и меня на руках в палату отнесут. Иногда деньги нужны, брат.

Не прощаясь, они разошлись в разные стороны. Кирюха направился к запасному выходу из парка, а Кривцов той же дорогой вернулся в кафе и заказал себе ещё фужер коньяка. Он сидел за стойкой в полном одиночестве, курил и думал о Кирюхе. Вернее не столько о Кирюхе, сколько о том, что не смог его застрелить. Первый раз за всю свою жизнь. Первый раз не сработало правило, которое он выполнял всегда: достал оружие — стреляй. Что его сегодня остановило? Жалко стало Кирюху? Нисколько не жалко. Это ведь он когда-то давно принёс Кривцову первый заказ. Они бежали в одной упряжке уже много лет, но только сегодня разговор зашёл о личной жизни. И то, разговор этот завёл он сам для того, чтобы Кирюха напился, чтобы облегчить себе работу. Тогда почему не нажал на курок? Мать Кирюхи? Если бы Кирюху он сегодня убил, то к её постели тот больше бы не пришёл. Каково бы ей было перед смертью? Это? Скорее всего, больше не на что подумать.

Кривцов потягивал коньяк и удивлялся сам себе:

— Всё, дорогой Паша Терентьев, с такими мыслями работать тебе больше нельзя. Толстовец выискался, расчувствовался. Нет, всё пора на ту сторону. Кирюху оставил, не зачистил. Конечно, риск есть, так как надежды на него никакой, сдаст при случае с потрохами. Но добраться до Кирюхи ментам будет нелегко, ведь до сих пор не добрались. А пока они с ним будут возиться, я уже буду далеко. Только бы Моня не подвёл. Вот этого старого еврея точно надо будет убрать. Ну, на него у меня рука не дрогнет. Он своё отжил. Никому он не нужен, а знает много. Даже мои прежние фамилии, наверняка, помнит. Если менты на него выйдут, они из него всё вытрясут, тогда и на той стороне достанут.

Кривцов допил коньяк, расплатился и вышел на улицу. Он, не спеша, пошёл в направлении своего дома. Дойдя до машины, одиноко стоящей на обочине, он перегнал её к дому и спрятал в тайник не пригодившийся сегодня пистолет. Посмотрев на окна квартиры, он увидел, что Ольга ещё не спит. Домой идти не хотелось, на улице было не холодно и хотелось ещё подышать.

— Ну, что, Павлик? — сказал себе Кривцов, — то, бишь, Олег, продолжим вечер полезных дел? Позовём даму прогуляться. И ей приятно, и мне на пользу.

Он достал телефон и позвонил Ольге.

Кривцов и Ольга брели по ночному Городу. Прохожие попадались редко. Видимо жители уже устали праздновать и сегодня улеглись пораньше. Никаких перспектив у жителей в ближайшее время не предвиделось. Перспектив в смысле отдыха без излишеств в еде и потребления спиртных напитков. Не за горами Рождество, и, значит, всё начнётся с начала.

У Кривцова было хорошее настроение. Он сам удивлялся своей словоохотливости. Болтал без умолку, шутил. Ольге тоже нравился такой Кривцов: не мрачный, не замкнутый. Кривцов понимал, что это не выпитый с Кирюхой коньяк поднял ему настроение. Сегодня произошло нечто большее. Сегодня он, в первый раз в жизни, прицелившись, не выстрелил. Не смог, хотя и планировал это сделать. Это необходимо было сделать! Кирюха останется здесь, в Городе. Конечно, он будет разыскивать Кривцова, и куда приведут эти поиски, неизвестно. Во всяком случае, Кирюха знает страну, и банк в этой стране, и пароль входящего счета. Это значит, что в этом банке Кривцов точно появится. Поэтому от Кирюхи нужно было избавиться просто по определению. Иначе вся операция по расставанию со старой жизнью может провалиться.

Но Кривцов не выстрелил. Но даже не это было главным! Самым удивительным было то, что Кривцов себя не корил, не поносил последними словами за проявленную слабость. Ничего подобного! Напротив, настроение было приподнятым, и он вместо того, чтобы лечь спать и хорошенько выспаться, разгуливает по городу с женщиной, которую знает всего несколько дней.

— Вон, посмотри, — показал Кривцов Ольге на большую наряженную ёлку в центре торговой площади, — а ты говорила, что город не украшен к Рождеству.

Ёлка переливалась всеми цветами радуги. Видимо, все ёлочные украшения, которые были в наличии у коммунальных служб, вместе с гирляндами лампочек были навешены на эту единственную ёлку. Поэтому самой ёлки почти было не видно. Вместо неё посреди площади стояло пёстрое, сверкающее дерево.

— По-моему, с этой ёлкой явно переусердствовали. Но я же тебе тогда в машине задала вопрос обо всём городе. А с этим — проблема.

— А ты в этом городе родилась?

— Да, даже могу показать тебе дом, где прошло моё детство. Мы скоро до него дойдём.

— Это интересно, — сказал Кривцов, — и как же так получилось, что у тебя сейчас ни кола, ни двора?

— Получилось? Всё просто. Родители умерли, я вступила в наследство, стала собственницей хорошей трёхкомнатной квартиры сталинского проекта. Потом замужество. Муж занимался бизнесом. Ему понадобились деньги, поэтому квартиру я продала. Все деньги он куда-то вложил. Мы с ним жили в другой квартире, у которой собственником был он один, причём квартира была ему подарена родителями. Я была в ней только прописана. Потом развод, он подал в суд, и меня из квартиры выписали. Так я и оказалась у тётки. А дальше ты знаешь.

— Да, — только и смог сказать Кривцов, — что же у него совсем совести нет? Куда же он деньги твои дел?

— Понимаешь, Олег. Он, оказывается, и не был бизнесменом. Он всё проиграл в каком-то казино, или ещё где-то. Наделал кучу долгов, даже ко мне приходили какие-то странные люди и требовали денег. То, что я в разводе их не интересовало. Наверное, бандиты какие-нибудь, у них свои законы. Но продолжалось это недолго. То ли бывший муж расплатился, то ли наоборот. Одним словом он был найден мёртвым два года назад где-то за городом. С тех пор меня никто не тревожил.

— Как же ты так смогла влюбиться в человека, даже не узнав толком, кто он такой? Ты же девушка серьёзная.

— Сама не знаю. После смерти родителей, я осталась одна. А тут — он. Красивый парень, бизнесмен. Образованный, не пьющий. Квартира, машина, хорошие вещи, с родителями познакомил. Ну и влюбилась. А оказывается, его интересовала только моя квартира. Он уже тогда был в долгах, как в шелках. Пусть это будет мне уроком, ведь жизнь ещё не закончилась.

— Урок тебе впрок, видимо, не пошёл.

— Почему? — удивилась Ольга.

— А я? Ты доверилась первому встречному, ты про меня совсем ничего не знаешь.

— Но ты же меня приютил бескорыстно, ничего за это не просишь. Ты мне помог!

— А может у меня какие-нибудь низменные цели? — весело спросил Кривцов, — может, я затаил желание тобой овладеть?

— Не смеши. Если это и так, то ничего низменного в этом желании нет. Мог бы тактично намекнуть, и кто знает, чем бы твой намёк закончился.

— Как это, тактично намекнуть? Разве такое возможно?

— Очень просто, — поддерживая шутливый тон Кривцова, прошептала Ольга, — подошёл бы к моей кровати и поинтересовался. Добрый вечер, мол, уважаемая леди, разрешите, мол, с вами прилечь, пожалуйста. Обещаю, что вы об этом не пожалеете. Ну и так далее.

— При чём здесь такт? — рассмеялся окончательно Кривцов, — это не такт, а вежливость. Такт — это более высокое человеческое качество. Вежливыми должны быть все. Это по силам каждому, а вот такт — это свойство штучное. Хочешь пример?

— Давай.

— Хотя, может быть и излишне рассказывать тебе об этом случае, так как он произошёл не в нашей стране, а ты все-таки только что вернулась из-за границы. Так вот, в одной английской гостинице коридорный зашёл в номер, чтобы прибрать. Открыв ванную комнату, он увидел в ней голую женщину. Та, естественно, вскрикнула от неожиданности. Тогда этот коридорный сказал:

— Извините, сэр. «Извините» — это как раз и есть вежливость, которая доступна всем. А вот «сэр» — это такт.

— Ах, вот что такое такт! — ехидно проговорила Ольга, — ну, уж теперь-то я буду знать.

— Извини, я не хотел тебя учить, — оправдывался Кривцов, — так получилось. Не знаю, почему мне пришёл на ум этот случай.

— Знаю, знаю твои устремления, — продолжала Ольга, — приютил невежественную даму, для которой даже поездка за заграницу не отразилась на её манерах. Тогда вношу изменения в твои низменные рефлексы. Ты зайдёшь ко мне в комнату, подойдёшь к кровати и тактично поинтересуешься: «Извините, сэр, не скажете, как пройти на кухню».

— Ну, уж нет, — запротестовал Кривцов, — если я и подойду к твоей кровати, то буду просто вежливым, а тактичным — ни за что!

Ольга толкнула Кривцова в ближайший сугроб. Тот не удержал равновесие и упал. Ольга набросилась на него сверху и стала заваливать его снегом:

— Вот тебе за все твои нравоучения, тактичность и вежливость сразу.

Кривцов неохотно отбивался, они весело смеялись, а когда лицо Ольги оказалось напротив его лица, он снял перчатки и положил ладони на её раскрасневшиеся щёки. Слегка подняв голову из сугроба, он нежно поцеловал её в губы. Он почувствовал, что Ольга отвечает на его поцелуй. Следующий поцелуй был уже более глубоким и продолжительным, а потом они продолжали целоваться до тех пор, пока не замёрзли. После этого, отряхнув снег, они, как ни в чём не бывало, продолжили свой маршрут по ночному городу.

Разговор между ними продолжался, но он был не таким оживлённым. И Кривцов, и Ольга уже тщательно подбирали слова, стараясь не обидеть друг друга. Им очень хотелось сохранить то, что произошло в сугробе. Сохранить до возвращения в квартиру, так как каждый понимал, что самое главное в сегодняшней ночи ещё не произошло, но должно обязательно произойти.

 

ГЛАВА 24

Иван Андреевич сидел за кухонным столом и пил только что сваренный кофе. Лидочка ещё спала, сын уехал встречать Новый Год с друзьями за город и обещал вернуться только завтра. Одинцов с супругой вернулись от её родителей уже под утро, но Иван Андреевич спал недолго. Сейчас он пил кофе и вовсе не чувствовал себя разбитым от бессонной ночи. Лидочка скоро проснётся, и они пойдут кататься на лыжах. Это было традицией в их семье: первого числа каждого Нового Года всегда становиться на лыжи. Правда, сын в последние годы покинул их компанию, и катались они вдвоём с женой. Лидочка протестовала, но Иван Андреевич относился к изменившимся пристрастиям сына философски. Возраст, куда денешься. Конечно, молодому парню интереснее проводить время с друзьями и подругами, а не с родителями. Это пройдёт, но ещё не скоро.

Зазвонил сотовый телефон.

— С новым Годом, Иван Андреевич, — Одинцов услышал в трубке голос Игоря Борисова.

— А, Игорёк, привет, тебя тоже с наступившим. У тебя что-то случилось?

Иван Андреевич спросил об этом коллегу, так как они были не настолько в приятельских отношениях, чтобы тот звонил ему с поздравлениями. Причина звонка была, видимо, в другом. Да и телефонный номер Одинцова был, наверняка, Борисову неизвестен. Поэтому, не дождавшись объяснений Игоря, Иван Андреевич задал ещё один вопрос:

— Как ты меня нашёл?

— Пришлось постараться, мне нужно срочно с вами поговорить. Приезжайте, Иван Андреевич, ко мне домой, адрес знаете.

— У меня дела, — раздражённо ответил Одинцов, подивившись такой наглости своего юного коллеги.

— Я бы не стал вас беспокоить из-за какой-нибудь ерунды.

— Игорь, у меня действительно нет времени.

— Иван Андреевич, я не буду вас уговаривать, но если вам интересны откровения некого Серёгина, то в вашем распоряжении ещё два часа, потом меня дома не будет. А завтра может быть уже поздно.

Борисов бросил трубку. Одинцов побледнел и дрожащей рукой достал сигарету.

— Чёрт возьми, молокосос проклятый, чего же он раскопал? Вот уж с этой стороны я никак не ожидал никаких осложнений, — забеспокоился про себя Одинцов. Он вспомнил звонок Серегина перед Новым Годом. — Неужели это Игорь возил Серегина в лес и там допрашивал? Бред! Этот слюнтяй поклялся, что никаких бумаг не подписывал, значит, протокол не составлялся. Господи, да и какой протокол? На основании чего? Никакого дела в отношении Серегина не заведено, а все остальные дела, то есть по убийствам Исаева, Седова младшего и по делу сына Исаева вел я. Поэтому бояться мне нечего, но ехать надо.

Он быстро допил кофе, затушил только что прикуренную сигарету и стал одеваться. Тут из спальни вышла Лидочка:

— Ты куда?

— С работы звонили, срочно вызывают.

Одинцов был раздражён её появлением и этими дурацкими вопросами. Лидочка вспылила:

— Как на работу? Мы же на лыжах собирались покататься. У нас же традиция!

— Одна покатайся. Тут не далеко, доберёшься.

— Как одна? Я должна кататься одна? И лыжи нести?

— Вызови такси. Тебя до леса довезут.

— Ещё чего? У нас есть машина, у меня есть муж, зачем мне такси?

— Извини, Лида, но у меня, действительно, нет времени. Может быть, я успею разделаться с делами, и мы съездим покататься, хотя бы ближе к вечеру, раз уж у нас такая традиция.

— Нет, — устало сказала жена присев на пуфик в прихожей, — у ментов личной жизни не бывает. Так во всех сериалах показывают.

— Я не мент, — уже в дверях проговорил Одинцов.

— А кто же ты? — удивилась жена.

Одинцов не стал вступать в очередную полемику и захлопнул за собой входную дверь. Сев в машину, Иван Андреевич поехал на окраину города, где в частном доме жил Борисов. За рулём Одинцов успокоился:

— Раз он сразу не пошёл к начальнику, значит, или у него нет конкретных доказательств, или вопрос можно утрясти. Чего ему надо? Денег? Ну, тут мы его кинем так, что любой профессиональный «кидала» позавидует. Тут мы его обведём вокруг пальца и оставим без штанов, ещё и должен останется.

Одинцов подрулил к дому Борисова. Проверив свой пистолет, Иван Андреевич вышел из машины и направился к входной двери. Игорь открыл сам и пригласил войти. Без лишних разговоров, Борисов спросил:

— Выпить хотите, Иван Андреевич?

— Нет, хватит с меня вчерашнего, — ответил Одинцов.

Борисов достал из шкафа початую бутылку коньяка, два стакана и поставил все на журнальный столик.

— Я думаю, что вы измените свое решение. Вот диктофон, наслаждайтесь, а я не буду вам мешать.

Борисов вышел из комнаты. Одинцов включил пленку. Он сразу узнал голос Серегина. Чем дальше он слушал, тем больше убеждался, что это конец. Конец карьере, конец благополучию, конец власти. Во рту пересохло. Одинцов с удовольствием выпил изрядную порцию коньяка. Наконец пленка кончилась. Одинцов сидел, обхватив голову руками. Зашел Игорь со стаканчиком в руке:

— Ну и что дальше? — спросил Одинцов.

— Пока ничего, — просто ответил Борисов и выключил диктофон.

Одинцов посмотрел на Борисова, тот был высоким и крепким, и главное молодым. Нет, ему с ним не справиться, тут и пистолет не поможет. Как бы угадывая его мысли Борисов, улыбнувшись, вымолвил:

— Я вас сильнее, Иван Андреевич, так что и не пытайтесь. Пистолет у вас в кобуре, но достать его вы не успеете. К тому же это глупо. Я не собираюсь вас топить. Я отдам вам эту пленку и ничего не попрошу взамен.

Одинцов поднял голову и посмотрел Игорю в глаза.

— Ага, — подумал он, — а дубликат оставишь себе.

— Дубликат я не делал, — снова угадал его мысли Борисов, — этой пленкой ничего не докажешь. Серегину никто не поверит. В крайнем случае, уйдёте из следствия. Вот и все для вас проблемы.

— Вы его пытали? — спросил Одинцов.

— Боже упаси! — посмеялся Игорь, — так, психологическая обработка. Конечно, это нарушение закона и в суде не пройдет, но начальнику этого признания будет достаточно, чтобы выгнать вас с треском. Дела ваши, Иван Андреевич, сработаны классно, не подкопаешься, если не нарушать закон. Сами-то вы его нарушали, но рассчитывали, что другие, которые будут вас проверять, законы не нарушают.

— Не паясничай, — буркнул Одинцов, — чего ты хочешь?

— Я уже сказал, что отдам вам диктофон, и может быть, и вы когда-нибудь мне поможете. Этот диктофон ваш.

Одинцов принял из рук Борисова диктофон, не веря своим глазам.

— Но ты бы мог…, - пробормотал он.

— И зачем мне лично, это нужно? — перебил его Игорь, — это ваши дела, меня они не касаются. От того, что я вас утоплю этими записями, никому лучше не станет. Ни вам, ни мне, ни даже стране, так как таких, как вы столько, что ваше разоблачение она даже не заметит.

Недоумевающий, Одинцов молча вышел на улицу, даже не попрощавшись. Сев за руль он поехал домой. Мысли никак не могли выстроиться в одну определенную логическую цепочку:

— Этого не может быть. Сопляк! Кого он хотел провести? Он не захотел сразу что-то получить, теперь будет годами из меня веревки вить. Ну, уж, дудки! Не на того напал. Да он даже не догадывается, что я могу. Я его в порошок сотру. Шантажист хренов. Настала пора, тебе снова поработать, друг Терентий. Хорошо, что ты у меня есть, а то самому что ли проблему решать?

Одинцов не поверил Игорю Борисову. Будь у него в руках такая бомба, как у Игоря он бы распорядился ей совсем по-другому.

К вечеру, окончательно вымотавшись, Одинцов подъехал к ресторану «Русь» и вышел из машины. Он достал сигарету и закурил.

— Так, — размышлял он про себя, — лучшие филёры охранного агентства сейчас рыщут по городу в поисках Терентия. Фотографию, которую я им передал, размножили, так что хватило всем. Изображение было не очень чётким, поэтому пришлось посидеть со специалистом за компьютером и вспомнить некоторые детали. Теперь Терентия найдут в самое ближайшее время, если, конечно, он из города не свалил. Но это вряд ли.

Иван Андреевич зашёл в ресторан и попросил охранника позвать директора.

— У нас директор с Нового Года сменился, — ответил на его просьбу охранник. — Вам нового директора позвать?

— Нового.

Через пару минут в зале появился Владик. Он с подобострастной улыбкой приветствовал Одинцова и пригласил его к себе в кабинет.

— Извините, Иван Андреевич, за беспорядок, — показал он рукой на убранство кабинета, — обживаюсь.

— Как видишь, я сдерживаю свои обещания, — Одинцов устало сел за стол.

— Благодарствую, — снова расплылся в улыбке Владик, — может, поужинаете?

— Нет. Слушай, Владик. Что нового по убийству Седовского сына? Что говорят?

— Ничего нового, — директор присел напротив Одинцова и перешёл на шёпот, — говорят, что Лык, которого вы взяли, жениха не убивал. Он сам — терпила.

— Откуда у тебя такая уверенность?

— Не у меня, Иван Андреевич, это так говорят.

— Ладно, — Одинцов достал из кармана фотографию Терентия, — вот, этот паренёк мне очень нужен.

— Как скоро?

— Вчера, — ответил Иван Андреевич, — его ищут мои люди, не из ментовки. Я думаю, что найдут, но и тебе надо этим заняться. Если он у тебя появится, то сразу мне сообщи. В любое время дня и ночи, сразу звони. Понял?

— Понял, как не понять. Если он появится в ресторане, я сразу вам сообщу. Может его задержать?

— Нет, нужно проследить за ним до места жительства. Узнать адрес, и ничего больше не делать, поэтому держи наготове несколько филёров для наружного наблюдения, лучше перестраховаться.

— Сделаю, Иван Андреевич. Лишь бы он сюда заявился, а дальше, будьте спокойны, он от нас не уйдёт. Дальше — дело техники, как говорят футбольные комментаторы.

— Надеюсь, — мрачно произнёс Одинцов и вышел из кабинета.

В полупустом зале ресторана, тем не менее, звучала живая музыка. Давешние музыканты на этот раз потчевали немногочисленных гостей творениями Алексея Романова:

— Неплохо, — подумал про себя Иван Андреевич, — только «Воскресению» всегда чего-то не хватало, чтобы достичь настоящего успеха. Такого, какой был у «Машины», например. Какой-то малости не хватало. Не помог даже Маргулис переходивший туда сюда несколько раз, даже Никольского приглашали, но тот сделал музыку «Воскресения» почти попсовой. А не хватало, наверное, Макаревича. Толкового, вдумчивого поэта. Тексты «Воскресения» не идут ни в какое сравнение с Макаревичем. Вот и всё объяснение.

Когда Иван Андреевич садился в машину, на улице было уже совсем темно. Ни о каких лыжах речи идти не могло. От предстоящего объяснения с женой Одинцов даже поёжился.

— Нет у птички никаких забот, — сказал он сам себе, — живёт, как у Христа за пазухой. Ездит по два раза за год отдыхать за границу, пользуется дорогой косметикой, квартира отремонтирована самым шикарным образом, сын учится на платном отделении престижного ВУЗа. И всё это на заработную плату следователя? А это её не интересует. Ну, хоть бы не мешала, а то ещё и достаёт постоянно.

Иван Андреевич подрулил к своему дому. Двое молодых людей на противоположной стороне улицы валялись в сугробе и целовались. Одинцов с завистью на них посмотрел и подумал:

— Вот кому радостно живётся. Просто, молодые ещё, ничего кроме поцелуев не надо. Но время придёт, и этот сугроб они будут вспоминать как самое лучшее время в их жизни.

Одинцов сидел в машине и курил. Домой идти не хотелось, так как, наверняка, жена опять продолжит скандалить по поводу сорвавшегося похода на лыжах. Она думает, что работа в органах для мужа важнее её самой, и это её сильно печалит. Так, во всяком случае, показывают в многочисленных сериалах про ментов. Поэтому жена и настаивает, чтобы Иван Андреевич ушел из следственного комитета, где по её мнению нет ни свободного времени, ни хороших денег.

Одинцов вспомнил, как он пришёл на службу в милицию. Тогда она ещё называлась милицией. Не сказать, чтобы у него было призвание к службе в органах, или кто-то из предков ранее служил, и он пошёл по его стопам. Ничего этого не было. Тогда в начале девяностых новоиспеченному инженеру, а Иван Андреевич закончил местный политехнический институт, на работу устроиться было проблемой. Вернее устроиться-то можно было, а вот получать заработную плату…. В милиции же заработную плату платили, и должность и звание гарантировали. К тому времени Одинцов уже женился на своей однокурснице Лидочке, и надо было заботиться не только о себе. Немного поразмышляв над текущей ситуацией, Одинцов принял решение стать милиционером. Его, как человека с высшим образованием, что тогда в органах правопорядка было редкостью, сразу поставили на должность оперативного уполномоченного при местном отделе внутренних дел. Работа оперативника Одинцову не очень понравилась, времени отнимала много, а результатами пользовался в конечном итоге не он, а следователь, который и руководил расследованием. Иван Андреевич после двух лет службы чуть было не ушёл из органов, но один показательный случай его остановил. Бегая по заданию следователя по адресам, отрабатывая разные версии, он не слишком задумывался о том, какой властью наделён. Но однажды при расследовании убийства хозяина единственного в городе казино следователь поручил ему выяснить причастность к преступлению подчиненных убитого. Иван Андреевич вечером пришёл в казино, которое работало до последнего клиента. Днём в управлении был строевой смотр — маразматическое мероприятие, которое проводилось ежемесячно и напоминало милиционерам, что носят обмундирование, погоны и являются военизированной организацией. Свое служебное удостоверение Иван Андреевич позабыл вынуть из кителя, что висел в шкафу в его кабинете, и который он одевал раз в месяц на строевой смотр. Подойдя к дверям казино, Одинцов порылся по карманам, но удостоверения не нашёл. Сколько унижений он испытал от стоящих в дверях охранников, а затем и от новых руководителей казино! Прождав в приёмной полчаса так и не снизошедшего до него директора, Одинцов выбежал из казино и вернулся на службу. Там он переоделся в мундир с погонами старшего лейтенанта, пристегнул кобуру и вернулся в казино. Эффект был потрясающим. Охрана, служащие и лично директор готовы были носить его на руках, от их подобострастных улыбок мерк электрический свет в большом игровом зале. Одинцов был немедленно проведён в кабинет директора, который угостил его дорогим коньяком и вручил карточку почётного клиента. Иван Андреевич видел и чувствовал, что новый директор что-то скрывает, и что он, наверняка, причастен к убийству своего хозяина. Если сейчас задержать этого толстяка на пару суток и попрессовать как следует, то он запросто расскажет о том, кто убил, зачем и каким образом, и дело будет раскрыто. Но Иван Андреевич этого делать не стал. Он выбрал упоение властью. Властью над директором казино и всеми его служащими. Тогда он написал следователю рапорт, что никто из служащих казино к убийству не причастен. После этого он стал в казино желанным гостем, а директор и новый хозяин стали его вечными должниками. Именно в тот момент Иван Андреевич и понял всю ценность своего служебного удостоверения, а также места своей работы. Круг лиц, которые ему стали чем-то обязаны, с годами вырос. А уж когда Иван Андреевич, окончив заочно юридический, перешёл в следователи, этот круг вышел на качественно иной уровень. Теперь эти лица, которым он когда-то помог, не заметив их противоправных действий, с лихвой возвращали долги. Иван Андреевич даже помог им организовать частное охранное предприятие, которое помимо своей основной деятельности занималось сбором информации и наблюдением за людьми, на которых он указывал. В охранном агентстве работали и бывшие менты, в основном оперативники, и бывшие зэки, и другой разношерстный люд. Объединяло их всех одно — все они были профессионалами высшей пробы, других в агентство не принимали. Кроме того, на каждого сотрудника у Ивана Андреевича был компромат, который при случае можно было пустить в ход.

Но все на свете проходит, и все забывается. Хоть Иван Андреевич и не считал себя бедным, но содержать такое большое агентство, и тем более снабжать его современной техникой, ему было не под силу. Он это понимал, но поделать ничего не мог. Агентство с каждым годом становилось всё более независимым от него, и никакой компромат не мог остановить этот процесс. Нужны были деньги. Поэтому Иван Андреевич пытался создать дублирующие организации агентов из служащих ресторанов, банков, других учреждений. Одним словом, в последнее время в агентство он больше новых сотрудников не направлял.

Иван Андреевич почувствовал, что замерз. Все эти размышления не улучшили его настроения, однако он с удовлетворением заметил, что свет в окнах его квартиры погас. Значит, Лидочка уже улеглась спать.

— Ну, и, слава Богу, — подумал Одинцов, — скандал переносится на завтра. А завтра, она, может, и забудет про эти чертовы лыжи. Может быть, и скандал не состоится?

 

ГЛАВА 25

Иванов и Седов ужинали в ресторане. Разговор шел о футболе, общих знакомых и только после десерта, закурив сигарету, Седов заговорил о делах.

— Ну, что там, Дадон?

— О нем ничего не слышно, лег на дно. Ждет мести.

— Ну, ничего, пусть поживет в страхе. Ожидание расплаты даже тяжелее, чем сама расплата. Что в милиции?

— Следствие по делу убийства твоего сына окончено. Убийство раскрыто, как принято там говорить, по горячим следам. По версии ментов убил его некий Николай Лыков по кличке «Лык». Его арестовали, но он чудесным образом бежал прямо из управления. Застрелен при попытке оказать сопротивление. Так что дело закрыто.

— С чего это они решили, что это Лыков убил?

— С доказательствами всё в порядке. Мотив — ревность, так как он ещё до твоего сына встречался с твоей несостоявшейся снохой. Она на допросе говорила об угрозах с его стороны. В сарае у него нашли винтовку с его пальчиками, дома кроссовки, следы которых есть на месте, с которого стреляли. Всё гладко, как на катке.

— Он что, идиот? Хранить винтовку в своём подвале.

— Нет, конечно. Он никого не убивал, мы же знаем. И следователь тоже знает. Но всё сляпано профессионально, не подкопаешься. Убийца сам теперь мертвый и ничего опровергнуть не сможет. Непонятно одно, зачем следователю это надо?

— А сам, как думаешь? — спросил Валентин Петрович.

— Не знаю. Не начальства же он испугался. Подумаешь, ещё одно нераскрытое убийство. Влепят выговор, премию не заплатят, в конце концов. Гораздо больше риска вот так закрыть дело. Если кто-нибудь возьмётся проверять, то легко определит, что дело шито белыми нитками.

— Кто же возьмётся проверять?

— Ты, например. Потому что ты — потерпевший. Ты можешь не согласиться с мнением следователя, начнёшь жаловаться, а Москва близко.

— И это Одинцова не остановило?

— Как видишь. Он про тебя даже и не думал, то есть не брал в расчёт твою щепетильность по этому поводу. Он был уверен, что жаловаться ты не станешь. Он тоже знает, что тебе известен заказчик и на помощь следствия ты не рассчитывал. Тебе даже удобнее, чтобы не мешали с Дадоном разобраться самому. Он всё это просчитал и действовал наверняка.

— Смотри-ка, все всё знают. И менты, и мы, и бандиты, и никто не пытается делать по закону. Куда катится мир?

— Мир катится туда, куда и должен. Сначала в этой гонке должен кто-то придти первым. Тот и установит законы, а пока…

Иванов развёл руками, показывая безысходность ситуации.

— Мне этот Одинцов нравится всё больше. Почему он до сих пор не с нами? Ты что-нибудь предпринял?

— Всё не так просто. Я навёл справки о нём. Ещё не знаю кто опасней, он или Дадон. Скорее даже он, так как за ним государство. А о том, что он умнее во много раз любого Дадона и говорить нечего. Боюсь, что он к нам не пойдёт, даже если мы предложим много. Уйдя из следствия, он лишится главного, то есть власти. Сейчас, когда его труд оплачивает такое размытое образование, как государство, он чувствует себя легко и спокойно. У него всегда больше информации, чем у начальника, который не выходит из кабинета и пользуется только той частью сведений, что сам Одинцов ему и предоставляет. Удобно? Конечно, удобно. Тем более что в случае прокола никто ему, кроме выговора или предупреждения о неполном служебном соответствии, ничего предложить не сможет. Согласись, что у нас и деньги другие, но и спрос другой. Думаю, что это своё, им самим созданное, положение, он не станет менять без особой нужды.

— Тогда создай такую ситуацию, чтобы ему деваться было некуда.

— Попробую. Копают под него в следственном комитете. И боюсь, что накопают, но тогда он с подмоченной репутацией нам тоже не нужен будет. Лучший вариант, чтобы он остался там, но работал на нас.

— А помочь ему можно? Ну, чтобы копать перестали? — спросил Седов.

— Не знаю пока.

— Тогда попробуй ему помочь, он нам очень пригодится, денег не жалей. Чего гадать, договорись с ним о встрече и потолкуй.

— Он может и не захотеть со мной разговаривать. Но я попробую.

— Попробуй. Что с компроматом на мэра?

— Как говорят, компромата полно: два чемодана. Ты всё-таки решил стать первым человеком в городе? — Иванов внимательно посмотрел по сторонам, но слушать их было некому, в ресторане было немноголюдно.

— Да, — твердо ответил Седов, — так что готовься возглавить мой бизнес.

Иванов даже закашлялся:

— Не понял.

— Хотел я на сына всё оставить, а тебя попросить за ним присматривать, но видишь, как получилось. Тебя с собой в мэрию брать нет смысла, тогда ты будешь на виду. Поэтому, поставишь какого-нибудь лоха на официальное руководство, но руководить на самом деле будешь ты. Спрос тоже, естественно, будет с тебя. Так что, доставай свои чемоданы с компроматом и быстрее вербуй следователя. Пусть заводит уголовное дело и прижмёт мэра, прессу подключай. Думаю, что к лету я стану мэром, в столице я договорился.

— Ты не боишься доверить мне такие огромные деньги? — спросил после некоторой паузы Иванов.

— Нет, — слукавил Валентин Петрович, — чего мне бояться? По большому счёту ты и сейчас вхож во все дела, и если бы хотел разбогатеть за мой счёт, то давно бы это сделал. Поэтому давай оставим этот разговор.

Они ещё немного посидели, а затем Валентин Петрович, сославшись на дела, уехал. Иванов остался за столом один. Он откинулся на спинку кресла и, казалось, дремал с полуоткрытыми глазами. На самом деле бывший чекист переваривал только что услышанное предложение шефа. Даже не предложение, а приказ. Седов уже всё решил и обратной дороги нет. На лице Иванова появилась легкая усмешка. Он вспомнил, для чего он стал работать на Седова. Это Седов думает, что ему не нашлось места в органах. Место бы нашлось, но Иванову захотелось большего, чем ловить несуществующих шпионов или охранять какого-нибудь очередного засранца. Такой путь сулил в конечном итоге звание подполковника и хорошую пенсию, при условии постоянного вылизывания задниц вышестоящих руководителей. О большем мечтать не приходилось, так как никого, кто бы двигал Иванова по службе, у него не было даже на областном уровне, не говоря уж о столице. Поэтому в один прекрасный день он принял предложение крупного городского бизнесмена Валентина Петровича Седова и возглавил службу безопасности в его фирме. Со временем он свои обязанности передал другому человеку, а сам стал правой рукой шефа. И вот теперь, он станет вместо шефа. Он, Иванов, будет держать в руках все многомиллионные денежные потоки. При большом желании он может сделать так, что Седов останется без штанов, а он будет владеть его состоянием. Но такого желания у Иванова не возникнет никогда, просто потому, что это ему не надо. Управляя такими огромными деньгами, он получит власть, а это именно то, ради чего он в свое время покинул службу. Удивительно, но для реализации идеи даже не пришлось ничего выдумывать, шеф сам решил отдать ему власть.

— Почему же не пришлось? — поправил себя Иванов, — столько лет безупречной работы, большие разборки, даже несколько трупов. Ни одного прокола я не допустил. И вот он результат. Пусть Валентин Петрович считает, что главным останется он. Что он будет принимать решения. На самом деле он и сейчас уже почти не владеет ситуацией, он знает её с моих слов. Став мэром, он совсем потеряет связь с реальностью. Придёт время, он станет работать на меня вместе со своей мэрией. И что самое смешное, Дадон мне, получается, помог. А я так невежливо прострелил ему ухо. Надо как-то поправить ситуацию.

Иванов быстро поднялся из кресла, бросил на столик купюру и прошёл в гардероб. Затем, уже одетым, он снова зашёл в зал. Навстречу ему поспешил официант:

— Сейчас я принесу вам сдачу, — затараторил официант, полагая, что именно за ней вернулся клиент.

— Нет, не нужно, — остановил его Иванов, — есть у вас водка «Двойной удар»? Кажется, она так называется.

— Есть, но ведь это дешёвая и не очень качественная водка.

— Мне нужен ящик, то есть двадцать бутылок, — Иванов передал официанту несколько пятитысячных купюр.

— Но это слишком много, ящик стоит гораздо дешевле.

— Этот ящик вы отвезёте через дорогу в бильярдную «Дуплет» и отдадите Сергею Ивановичу Дадонову. Если его нет, то оставьте коробку у администратора и попросите вручить, когда он появится. Вам всё понятно?

— А Сергей Иванович не обидится? — не уверенно спросил паренёк.

— Чему?

— Ну, что это «Двойной удар», а не «Финляндия»?

— Что Вы, не беспокойтесь. Это его любимая марка. Здесь дело не в качестве, а в названии. А, вообще, вкусных водок не бывает. Не верьте тому, кто Вам об этом начнёт рассуждать. Водки отличаются друг друга только своей противностью, и ещё ценой. Поэтому, советую Вам, пейте коньяк. Ну, а чтобы Вам окончательно поверилось, что Сергей Иванович обрадуется подарку, вот, держите.

Иванов отдал официанту ещё две пятитысячные купюры. Тот побежал выполнять поручение, а Иванов вышел на улицу к своему автомобилю. Напротив, в кафе «Дуплет» гулянье шло по полной программе. Через каждые десять минут из двери выбегали несколько человек и палили в небо из ракетниц, или устраивали фейерверки. Из кафе доносилась музыка. Как ни странно вместо положенного в этом месте шансона из кафе доносился голос Александра Иванова, который призывал:

Иванов увидел, как из дверей ресторана вышел знакомый официант, который толкал впереди себя тележку с коробкой. На коробке было написано ярким красным цветом: «Двойной удар». Парень заметил Иванова и закричал:

— А от кого подарок?

— От Деда Мороза.

Иванов сел в машину и быстро уехал.

 

ГЛАВА 26

2 января Среда

Кривцов сидел в баре ресторана «Русь» и, потягивая пиво, ожидал знакомого ему Моню Штейна, которому здесь назначил встречу. Он посмотрел по сторонам:

— Да, Русью тут и не пахнет. Разноцветные бутылки, какая-то страшная музыка из динамиков, пышногрудые девицы с подобием одежды. Назвались лучше бы как-нибудь по-другому.

Утром Кривцов водил Рыжего в фотоателье и велел сделать фотографии на паспорт.

— У меня есть паспорт, — удивился Рыжий, — зачем мне фотографироваться?

— Это для заграничного. Поедешь скоро в командировку, в Париж, Мишель Платини по тебе ужасно скучает.

— А кто это? — обалдел Рыжий, — что-то кликуха у него странная, я его не помню.

— Вспомнишь, как только увидишь, — успокоил его Кривцов.

Сейчас у него в кармане лежали фотографии Рыжего, и ожидал Кривцов Моню Штейна — большого специалиста по изготовлению разного рода «липы». Кривцов познакомился с Моней в колонии, где тот добивал свой двухзначный срок, как фальшивомонетчик. Освободившись, Моня бросил соревноваться с государством в изготовлении денежных знаков, тем более что деньги так быстро менялись и укрупнялись, что Моня не поспевал за центральным банком, так как технология у Штейна была допотопная, ручная и всех этих ксероксов он не признавал и считал баловством. Изготовление денег он считал искусством, и доверить дело безмозглой машине было для Мони кощунством. Он посокрушался по поводу ушедших в небытие советских «четвертных» и «полусоток», технику исполнения которых освоил в совершенстве и переключился на изготовление паспортов, дипломов и удостоверений. Работа была менее кропотливая, но разовая и полностью зависела от спроса. Поэтому Моня клял родное правительство и постоянно был без денег. Сейчас ему было шестьдесят пять лет, вроде бы и не много, но выглядел он гораздо старше. Лагерь и тонкая, кропотливая работа сделали своё дело. Кривцов часто прибегал к услугам Мони, и надо сказать, что ни разу изготовленные Моней паспорта, водительские удостоверения, документы на автомобили не вызывали никаких нареканий.

Кривцов сразу его узнал, как только Моня вошёл в бар. Маленького роста, сухонький, с большим крючковатым носом на лице, с живыми бегающими глазками. Моня считал себя интеллигентом и поэтому всегда держался соответствующе. Он медленно, слегка прихрамывая, прошёл к столику Кривцова и, попросив разрешения, присел. Кривцов сделал официанту жест рукой.

— Что будете пить? — услужливо склонился над Моней официант.

— Водку, — быстро сказал Моня и, чуть помедлив, добавил, — два раза.

Моня с опозданием сообразил, что платить ему не придётся. Официант удивленно посмотрел на Кривцова, тот лишь пожал плечами: куда, мол, денешься, неси. Официант скривил гримасу, но заказ принял. Только когда он удалился, Моня решил поприветствовать Кривцова:

— Ну, здравствуйте, молодой человек, если не ошибаюсь, Олег Иванович?

— Нет, ты не ошибаешься. Только для чего тебе было имя и отчество запоминать? Или ты хранишь копии своих произведений? А может, сдать меня хочешь? Ссучился, старый хрен?

Моня напрягся и весь съежился.

— Да, ладно — рассмеялся Кривцов, — пошутил я. Не обижайся, я тебе верю.

Моня поморщился:

— Ох, уж этот жаргон. Ну, как документы, не подвели?

— Пока нет.

— И не подведут, — гордо провозгласил Моня, — нужна опять моя помощь?

— Угадал.

Официант принёс выпивку и шоколадку. Налив в Монин фужер, он удалился. Кривцов достал из кармана фотографии Рыжего.

— Слушай Моня, мне нужен паспорт.

— Я догадываюсь.

— Не перебивай. Я прекрасно знаю, что ты можешь изготовить что угодно. Но мне нужно не что угодно. Мне нужен добротный паспорт иностранного гражданина. Понял?

Моня настороженно посмотрел на Кривцова:

— Это трудненько…, - произнёс он.

— Ты мне прямо скажи, сможешь? Чьё у меня будет гражданство, мне всё равно, но чтобы меня на паспортном контроле в аэропорту не задержали. «Липа» должна быть первоклассная. Так сможешь?

— Смочь, смогу, но дорого это будет.

— Сколько?

— Миллион, — быстро выпалил Моня.

— Даю два и три дня срока.

Моня замахал руками:

— Это невозможно! Вы думаете, это так просто. Нужно найти настоящий иностранный паспорт, переклеить фотографии, опять же визу или открыть, или продлить, да и мало ли чего ещё надо!

— Ну ладно, не визжи! Сколько времени тебе надо? Только не надо мне вешать лапшу, что тебе придется ехать в Москву, в чьё-нибудь посольство.

— Неделю.

— Нет, не больше четырёх дней. Я позвоню тебе ровно через четыре дня, и не дай Бог у тебя не будет готово. Вот мои фотографии, только фамилию выбери не больно страшную, не как у тебя. Потом, вот тебе мой настоящий паспорт, приклей на него фотографию вот этого парня, — и Кривцов отдал Моне свой паспорт и фотографию Рыжего.

Штейн раскрыл паспорт, который ему передал Кривцов. Потом посмотрел на фотографию Рыжего. Потом Моня снова полистал паспорт на имя Тереньева Павла, понюхал его, посмотрел на свет водяные знаки. После всех этих манипуляций он с сожалением произнёс:

— Да, это действительно настоящий паспорт. У вас и фамилия благозвучная. Зачем его портить, можно изготовить точно такой же, но с другой фотографией. Жалко.

Через руки Мони редко проходили настоящие документы, и ему всегда было жалко их портить. Это как изготовить сторублевку, приписав к десятке еще один нолик. Все равно настоящей эта купюра не станет, а оригинал будет испорчен окончательно и навсегда.

— Нет, — твердо ответил Кривцов, — мне нужен настоящий мой паспорт, но с фотографией, которую я тебе дал.

— Но это совсем другая работа.

— За это плачу отдельно. Пусть будет два с половиной лимона. Идёт?

— Идёт. Как насчёт аванса, — деловито осведомился Моня.

— Не переживай, аванс предусмотрен.

Кривцов подал Моне конверт:

— Здесь лимон, остальное получишь, когда документы будут готовы.

Моня быстро спрятал деньги.

— И последнее. Не хочу тебя пугать, но если ты где-нибудь скажешь лишнее, то язык тебе больше не понадобится.

— Что вы, что вы, — засуетился Моня, — разве я себе враг?

— Не знаю. Я тебя предупредил. Твою работу я проверю у лучших экспертов, и если напортачишь, то пожалеешь, что родился.

Кривцов бросил на стол купюру и медленно вышел из бара. Следом выбежал и Моня Штейн. Бармен проводил их взглядом, потом снял телефонную трубку:

— Владислав Александрович, интересующий вас человек вышел из ресторана. За ним и за его собеседником установлено наблюдение.

— Не упустите, — ответил Владик и бросил трубку. Потом он взял сотовый телефон и набрал номер Одинцова:

— Иван Андреевич? Это Владик травмирует. Интересующий вас парень, только что вышел из нашего ресторана. Встречался со стариком-евреем.

— Проводите обоих.

— Уже сделано. Я перезвоню.

— Хорошо.

Одинцов повесил трубку.

— Так, — подумал он, — Терентий уже на крючке. Наверное, он ничего не подозревает, раз ходит по ресторанам. Ну что же, тем хуже для него.

 

ГЛАВА 27

Старший следователь следственного комитета Иван Андреевич Одинцов не любил безвыходных положений. Он считал, что положение безвыходным делает тот самый человек, который в нём оказался. Поэтому сложившаяся ситуация после прослушивания откровений Серёгина только с первого взгляда казалась безвыходной. Успокоившись и проанализировав ситуацию, Иван Андреевич решил, что отчаиваться не стоит, и при имеющихся у него возможностях можно из этой ситуации выйти с минимальными потерями, а может и вовсе без потерь.

Для начала он надёжно спрятал диктофон, который ему так радушно отдал Борисов. Потом он точно установил адрес, по которому проживает с какой-то бабой его давний должник Терентий. Люди Владика проводили Терентия прямо до квартиры. Через пару часов Терентий вышел из квартиры с девушкой, и с ней же вернулся. Старый еврей тоже был сопровождён до места жительства. Но он пока Одинцова не интересовал. Дело оставалось за малым. Он порылся в своём блокнотике и нашёл номер телефона Сергея Ивановича Дадонова, которого несколько раз допрашивал в качестве свидетеля.

В это время Дадон сидел на заднем сидении машины, которая остановилась на перекрёстке. Вчера вечером, когда он вместе с братвой праздновал Новый Год, принесли ящик водки. Нарочный сказал, что от Деда Мороза. И всё бы ничего, мало ли кто решил подарить ему подарок. Но, посмотрев на название напитка, Сергей Иванович почему-то испугался. Он сам не понял почему. Ничего не подозревающая братва набросилась на дармовую выпивку. Сам Сергей Иванович к дареной водке не притронулся. Подарок ему показался каким-то недобрым знаком, своеобразной «черной меткой». Ему казалось, что его кто-то предупреждает, что бить его в Новом Году будут с двух сторон. Из-за этого он плохо спал и утром встал не отдохнувшим.

Дадон ждал звонка от Шалого, который сегодня утром захватил посредника и повёз его за город. На получение сведений о посреднике со стороны стрелка Шалый попросил два дня. Дадон согласился, но велел поторопиться.

Комбинация со стрелком, которую задумал Дадон, была простенькая. Он хотел забрать у стрелка деньги, уплаченные за убийство Седовского сына, а потом избавиться и от самого стрелка. Дадон понимал, что подобные действия идут вразрез с понятиями, но их соблюдения он требовал только от окружающих, а сам никогда их не соблюдал. Как-то давно, он собирался короноваться, но получил отказ на воровской сходке. Законники сообщили Дадону, что вор в законе должен зону потоптать и не один раз, семьи не иметь и жить очень скромно. Узнав, от чего ему придётся отказаться, Дадон больше не предпринимал подобных попыток. Признаться Дадону просто не повезло, так попал он на воров, которых вскоре вся остальная блатная братия стала звать старообрядцами. Сейчас, если бы Сергей Иванович вздумал короноваться, никто бы к нему прежних строгих требований не предъявил. Но в настоящее время Дадон итак был наверху, и спросить с него было некому. Поэтому он и решил добраться до стрелка, вернуть деньги, которые взял из общака, чем существенно поправить пошатнувшееся финансовое положение своей организации. Да и такого великого снайпера оставлять в городе было нельзя. Нет никаких гарантий, что вскоре снайпер не явится и за ним самим. Недоброжелателей вокруг было много.

Телефон зазвонил сразу, как только «Мерседес» Дадона покинул перекресток.

— Слушаю, — сказал в трубку Дадон.

— Добрый день, это старший следователь следственного комитета города Одинцов вас беспокоит, уважаемый Сергей Иванович.

— Очень приятно вас слышать, Иван Андреевич.

Память Сергея Ивановича отличалась тем, что легко запоминал, и очень долго помнил имена отчества людей, с которыми встречался даже мельком.

— Встретиться нужно, Сергей Иванович, поговорить.

— О чем, если не секрет?

— Да все о том же, о делах наших скорбных.

— Почему скорбных? — спросил Дадон.

— А какие у нас с вами еще могут быть дела, не праведные же?

— А по конкретнее можно?

— Можно. Слушай, чувырло босяцкое, ты, что о себе возомнил? Ты, что забыл, кто в городе хозяин? Так я тебе напомню. Хозяин — это не ты. А то стрельбу устроил посередь города! И думаешь, это тебе с рук сойдёт?

Дадон опешил. Чтоб из мента сыпались такие удивительные для его должности и звания речи, он никак не ожидал. В его голове мелькнуло:

— Они, что стрелка нашли? Бред! Даже если нашли, я-то тут причём? Нашего посредника Шалый сейчас мучает, только что отзвонился. А больше на меня выйти никак невозможно. А, собственно, почему на меня? На Шалого! Он и заказ передавал и деньги тоже. Пусть и расхлебывает.

Поэтому, не зная, что ответить, он быстро сказал в трубку:

— Завтра в шесть в кафе «Дуплет».

— Еще чего. Сегодня в два в моем кабинете и попробуй ослушаться.

Из трубки послышались гудки. Дадон вытер вспотевший лоб. Каша заваривалась серьезная. Против следователя из комитета у Дадона не было никаких аргументов. И раз тот его зовёт, то остается только согласиться. Прошли те времена, когда Сергей Иванович открывал дверь, тогда ещё милиции, ногой. До настоящего времени между братвой и уважаемым ведомством сложились определенные правила игры. Братва занимается мелкими предпринимателями, проститутками, наркотой в мелких масштабах и разборками друг с другом. При этом уважаемое ведомство не мешает братве, а иногда даже помогает справиться с особо ретивыми правдолюбцами. Однако в святая святых, в бюджет, в крупные государственные предприятия братве ходу не было. Поэтому Дадон пытаясь получать с бизнесменов, в том числе и с Седова, никак не нарушал правила игры. Весь бизнес, который крышевал Дадон был частным без малейшей доли государственного участия. Бизнесмен сам решал под кем быть, под полицией, под конторой, под государством или братвой. И не сказать, что все выбирали государство. Там было и дороже, и решить ничего невозможно. А Дадоновские пацаны всё-таки делали то, за что брались. Во всяком случае, конфликты между бизнесменами улаживались по справедливости, по понятиям, то есть без посадок, разорений и рейдерских захватов. Другое дело, что сами бизнесмены желали своим конкурентам и посадок, и разорения, а то и безвременной кончины. Весь ассортимент услуг, кроме кончины, конечно, Дадоново войско обеспечить не могло.

— Это уже беспредел, — подумал Дадон, — скоро по утрам будешь в ментовку приходить с отчётом о сделанном накануне. На работу что ли устраиваться? Ну, нет, пусть хоть объяснит, чего ему надо.

«Мерседес» остановился возле салона-парикмахерской. Сергей Иванович решил постричься перед важной встречей. Сидя в кресле, он думал, что можно противопоставить ментам. Людей у него много, а отморзков и того больше. Ну, постреляют они пару раз, ну пришьют какого-нибудь не первого мента, ну подожгут пару магазинов. И что? Сразу же сюда в город нагрянет ОМОН из областного центра, всех и его в том числе, выловят, и будут долго бить в подвалах УВД. Потом исполнителей посадят, а его с отбитыми почками и всех его приближенных выпустят зализывать раны. И ни один адвокат не возьмется доказывать незаконное задержание, применение насилия и нанесение побоев. В городе это не принято.

— Договариваться надо, — решил про себя Дадон, — другого выхода не существует.

Покинув парикмахерскую, Дадон велел везти его к зданию следственного комитета. Водитель, бывший знаменитый в городе угонщик, даже переспросил:

— В мусарню?

— Туда, брат.

«Мерседес» рванулся с места и помчался по известному адресу.

В два часа никто Дадона не принял. Секретарша сказала, что следователь будет с минуты на минуту, и попросила Дадона посидеть на диванчике. Однако тот не появился ни через минуту, ни через полчаса. Сергей Иванович весь извелся от ожидания, начал нервничать и совершенно забыл весь план разговора, который мысленно себе составил. Нет, как мы уже говорили, Дадон был хорошим психологом и понимал, что поведение следователя тоже является составной частью их будущего разговора. Подобным образом проще всего вывести собеседника из себя еще до начала беседы.

Только когда часы показывали начало четвертого, дверь кабинета следователя распахнулась, и навстречу Дадону вышел широко улыбающийся Иван Андреевич:

— Прощу прощения за ожидание, дела. Прошу ко мне.

Одинцов широко распахнул дверь кабинета, а секретарше строго сказал:

— Меня ни для кого нет.

Битых полчаса два собеседника, один — известный в городе следователь, а второй — самый главный в городе бандит, обсуждали разную ерунду: происшествия, футбол, общих знакомых. Дадон напряженно ждал, когда же начнется главное. То, ради чего он сюда приехал. Наконец, хозяин кабинета встал и прошел к окну. Там нажал невидимый тумблер и показал это Дадону.

— Теперь нас не пишут, — доверительно сообщил он.

Дадон ничего не понимал. Зачем нужно было ему об этом сообщать, к тому же проверить пишут или нет, все равно нельзя.

— Послушайте Сергей Иванович, я прошу прощения за резкость тона при телефонном разговоре, просто настроение было плохое. Извините, погорячился. Работа, знаете нервная.

Дадон совсем обалдел. Не последний в городе мент уже второй раз перед ним извиняется. Чего ему надо? Дадон приготовился к самому худшему. Он стал лихорадочно вспоминать все свои последние подвиги, и номер телефона адвоката…

— В последнее время сферы наших с вами интересов пересеклись, — продолжал между тем хозяин кабинета, — несколько дней назад был убит сын известного в городе предпринимателя.

Дадон весь напрягся. Вот началось то, зачем его сюда и позвали. Понятное дело, что интересы ментов и его интересы тут пересекаются.

— Я понятно выражаюсь? — Одинцов внимательно посмотрел на собеседника.

— Понятно, — захлопал глазами Дадон, которому было, как раз непонятно.

— Мне известно, Сергей Иванович, что это вы заказали эту акцию. Не спрашиваю о целях, наверное, они самые благородные. Предвижу, что вы будете отрицать свою причастность к этому убийству с пеной у рта. Но, я не собираюсь привлекать вас к уголовной ответственности по этому делу.

Растерянный Дадон захлопал глазами. Теперь он совсем ничего не понимал.

— Более того, скажу вам сразу, что дело уже раскрыто. Убийца задержан, дал признательные показания, и понесёт заслуженное наказание. Как видите, я вам помог, причём очень сильно. Уж если быть откровенным до конца, то снайпер убит при задержании. На вас он теперь никак не укажет. Понимаете?

Дадон не смог произнести даже слова, он просто кивнул.

— Но, согласитесь, что я не альтруист.

Дадон силился вспомнить значение этого слова, но не смог.

— Я это сделал не бескорыстно, — пришёл ему на помощь Одинцов, — поэтому хочу, чтобы и вы мне помогли, а заодно, впрочем и себе. Нам с вами известно, что Николай Лыков по кличке «Лык» имеет к убийству Седова младшего такое же отношение, как вы к воровским понятиям. Я знаю, кто убил Седова младшего. Я знаю его адрес, имя, фамилию. Мне нужно, чтобы вы по моему сигналу избавили мир от этого выродка. Тогда все концы в воду, и мы расстанемся друзьями.

Тут, наконец, до Дадона дошло, чего от него хотят. Он понял предложение мента по — своему. У следователя нет доказательств, чтобы привлечь стрелка, но он хочет справедливости. Поэтому руками Дадона эта справедливость должна быть восстановлена.

— Чушь! — подумал Дадон, — тогда зачем они взяли «Лыка», да ещё и замочили? Невиновного!

Всё окончательно запуталось в голове Сергея Ивановича. Он понимал только одно, что условия следователя надо принимать, а то будет хуже.

— Но, это…,- промычал Дадон.

— Да это тоже убийство, — прервал его Одинцов, — но если вы хотите, чтобы я взял стрелка, выбил из него всех посредников и добрался до вас, тогда нашего разговора не было.

— Нет, — замахал руками Дадон, — я о том, что по убийству стрелка тоже будет заведено уголовное дело.

— Ах, вы об этом? Если, конечно, вы застрелите его прямо на улице и труп бросите, то дело будет возбуждено. Но, если вы поступите разумно, и труп ликвидируете, то искать его никто не будет.

— А родственники, друзья?

— Исключено. Их просто нет. У снайперов такого калибра их и быть не может. Гарантия полная. Только всё надо сделать чисто, и главное тихо, и только по-моему сигналу.

— Согласен. Давайте адрес и фотку.

— Я же сказал, что только по-моему сигналу. Я всё вам предоставлю, когда потребуется. Но это будет через несколько дней, не раньше. А сейчас я даже вам адреса не дам. Ваши бандиты запросто его могут спугнуть. Так что ждите звонка, и без фокусов.

Одинцов поднялся, давая понять, что встреча окончена. Получив согласие Дадона, Одинцов снова принял начальственный вид, подчёркивая своё превосходство перед бандитом. Когда Дадон машинально протянул руку, чтобы попрощаться, Иван Андреевич её не заметил. Рука так и осталась висеть в воздухе.

— Ещё чего выдумал, — подумал Одинцов про себя, — нет, ты мне не ровня.

Убрав руку, Дадон вышел из кабинета. Забравшись в машину, Сергей Иванович велел везти его домой, а сам залпом опорожнил полбутылки водки. Алкоголь всегда хранился на заднем сиденье «Мерседеса», так как часто был просто необходим, как сейчас.

— Ну, дела, — подумал Дадон, — значит, следак стрелка знает. Их что-то связывает. И эта связь является опасной для мента. Он решил стрелка угробить, но мараться не хочет. Но Лык — то тут причём? Зачем его замочили?

Никак до смотрящего за городом не доходило, что есть еще и официальная деятельность старшего следователя следственного отдела, а также уголовного розыска, полиции и так далее. Есть уголовное дело по убийству Седова младшего. Но в голове Сергея Ивановича так тесно переплелись, а главное запутались, все линии многогранной деятельности правоохранительных органов, что он про официальную часть просто забыл. Вернее не вспомнил, настолько она была несущественной, что ею можно было и пренебречь.

От тяжелых умственных упражнений Сергей Иванович почувствовал себя совершенно разбитым. Он приехал к себе домой, выпил еще водки, завалился на диван и уснул тревожным сном, отложив продолжение размышлений на вечер.

 

ГЛАВА 28

Кривцов лежал в кровати с открытыми глазами. Спать совсем не хотелось. Рядом, слегка укрытая одеялом, спала Ольга. Её маленький носик уткнулся ему в плечо и при каждом вздохе посапывал. Ольгина ладошка лежала у него на груди и даже во сне она продолжала его поглаживать.

— У меня никогда такого не было, — подумал Кривцов, — я даже не знал, что такое возможно. Прожил почти пол жизни и не знал. А мог бы и никогда не узнать.

Он погладил Ольгину ладошку, осторожно поднёс её к свом губам и поцеловал. Потом поднялся с постели и вышел из комнаты на кухню. На кухне Кривцов налил себе коньяка, закурил сигарету и присел на табурет. Он вспомнил свои предыдущие романы, из которых самый продолжительный занял около месяца. Ни в какое сравнение все эти его предыдущие пассии не шли с женщиной, которая сейчас спит в его постели.

— Почему? — спрашивал себя Кривцов, — почему она другая? Внешне Ольга уступала очень многим из его бывших, красавицей она явно не была. Худенькая, с обычным телосложением, в толпе на неё он бы и внимания не обратил. Тогда почему же сегодня было так хорошо, как ни с кем?

Кривцов пил коньяк, размышляя над этой извечной проблемой: почему с ней не так, как со всеми.

— Причина не во внешности, — подумал Кривцов, — просто в ней что-то есть. Есть то, что притягивает мужчину. Этому даже есть научный термин, только я его не помню. Она мне помогла в аэропорте, я ей помог с жильём. Смешно, но мужчина и женщина начали свои отношения не с постели, а с взаимного участия в судьбе друг друга. У меня это первый раз. Обычно сначала в постель, а потом разговоры о глубоких внутренних переживаниях. Через несколько встреч выяснялось, что секс надоел, а ничего больше меня и мою спутницу не связывает. Поэтому, получив своё, стороны легко расстаются, даже и телефонами не обменявшись.

Кривцов грешным делом считал, что такие отношения с женщинами являются его инициативой. При его работе стабильные отношения только во вред, будешь считать себя уязвимым. Он думал, что стоило ему только захотеть, повести себя с новой подружкой иначе, и она непременно захочет остаться с ним навсегда. Но этого ему как раз и не нужно. Наверное, все женщины, с которыми он встречался, чувствовали, что никаких перспектив их отношения с ним не имеют, поэтому и не проявляли в постели никаких способностей. А зачем? Всё равно, ни о каких чувствах речи идти не может.

— А, Ольга на перспективу надеется. Поэтому сегодня и выложилась вся без остатка. Глупая, она думает, что у нас всё может получиться. Знала бы она, с кем связалась. Опять ей не повезло. Она даже имени моего настоящего не знает. А ты, Павлик Терентьев, как всегда, в своём репертуаре. Перестал делать дырки в черепушках, теперь вот сердца разбиваешь. Она же в тебя влюбилась, это видно. И ты ей сегодня шептал на ушко про любовь. Она и размякла совсем. Какая у тебя, Павлик, у которого руки по локти в крови, может быть любовь? Стоп. Но я же чувствую, что если и не полюбил её, то уж очень этого хочу. Может позвать её с собой? А то, ведь останется она в этой квартире, появится риэлтер, будет скандал. Да и след останется. Если ей расскажут, с кем она спала и кого полюбила, то, думаю, ей этих впечатлений на всю оставшуюся жизнь хватит.

Кривцов налил ещё коньяка и подошёл к окну. За окном шёл снег. Редкие машины пробивали себе путь по нечищеной дороге. Прохожих вообще не было. В домах напротив не было ни одного освещенного окна.

— Надо поспать, — подумал Кривцов, — Моня может позвонить в любую минуту, а надо еще решить, на чём добираться до Москвы.

Кривцов решил улетать именно из Москвы. Там легче затеряться, и билет купить гораздо легче. Просто потому, что из Шереметьева самолёты за границу вылетают через каждые пять минут. В здешнем аэропорте международные рейсы наперечёт, и билетов на них обычно не бывает. А билет Кривцов сможет купить только, когда Моня изготовит паспорт.

Кривцов подумал, что в Москву безопаснее всего добраться на машине. Он посмотрел под окно, где стояла, слегка запорошенная снегом «девятка».

— Машина, конечно, не новая, но до Москвы дотянет. Погони за мной не предвидится, поэтому спешить некуда. Да и бросить её не жалко, оформлена она на Кривцова, которому осталось совсем немного. Машину, конечно, найдут, но пока разберутся что и как, я уже буду далеко. Почему я? Может, всё — таки, мы? Это вполне может быть, надо только придумать какую-нибудь вескую причину отъезда.

Кривцов ещё отхлебнул коньяка и пошёл спать. Он осторожно, чтобы не потревожить спящую Ольгу, залез под одеяло, прислонился к её тёплой, приятно пахнущей коже и закрыл глаза.

Олег проснулся, когда солнце было уже высоко. Из кухни вкусно пахло блинами. Он потянулся всем телом, посмотрел на солнечных зайчиков, весело прыгавших по голым стенам комнаты.

— Ну, ты и спать, — весело сказала Ольга, заглянув в комнату. На ней была одета его голубенькая рубаха.

Кривцов с удовольствием посмотрел на ее свеженькое личико, чуть вздернутый носик, голубенькие глазки и непокорный локон волос, который девушка поминутно пыталась сбросить с лица резким движением своей аккуратненькой головки. И вся она была такая стройненькая, воздушная, словно куколка. Кривцов зажмурился от такой прелестной картинки и притянул девушку к себе:

— А из тебя получилась бы хорошая жена, — шутливо проговорил он, зарывшись в ее волосах, — и встаешь рано, и блины готовить умеешь, и в других более приподнятых вопросах разбираешься, если, конечно, еще немного подучить, то будет совсем неплохо.

Он положил девушку на спину и, расстегнув рубашку, поцеловал оба, набухших уже от его ласк, соска.

— Отпусти, — со смехом запротестовала Ольга, — блин подгорит.

Кривцов с трудом заставил себя оторваться от ее груди:

— Отпускаю. Все верно, любовь любовью, но есть вещи святые и еда, безусловно, к ним относится.

Девушка убежала на кухню, а Кривцов закрыл глаза и подумал:

— Как всё- таки хороша жизнь. Есть женщина, которая тебе по утрам готовит блины. Ты её хочешь, хочешь всегда. Ты хочешь о ней заботиться, оберегать от случайностей. Может быть, это и есть счастье?

Кривцов поднялся из постели и пошёл в ванную умываться. Потом они с Ольгой сидели на кухне и ели блины со сгущенным молоком.

— Оль, а у тебя не возникало мыслей, чтобы остаться там навсегда? — спросил неожиданно Кривцов, прерывая Ольгин рассказ о её экскурсии в Париж.

— Где остаться? — спросила Ольга, — в Париже?

— Почему обязательно в Париже? Просто там, за бугром?

— Я и не думала об этом. А зачем?

— Как зачем? Ты же сама говорила, что там совсем другая жизнь. Мы отстали от них практически навсегда. На нашем веку мы их точно не догоним, даже не приблизимся. Даже если позовём на помощь китайцев.

— Ты серьёзно? Я не могу понять, зачем тебе это?

— Просто хочется знать твоё мнение. А может быть, у тебя и мечта такая была?

— Нет, не было у меня такой мечты. Зачем мечтать о том, что просто невозможно. У меня здесь тётка старенькая была, потом — работа. И, в конце концов, здесь я родилась. Родина, хоть и убогая, но уж какая есть. А там…

— Ну, тётки у тебя уже нет. Работа у тебя и там найдётся. С языком, тем более, у тебя тоже проблем никаких.

— А гражданство? А право на работу? Я видела там бывших наших, у которых нет гражданства. Инженеры и врачи посуду моют в ресторанах. Без гражданства нет права на работу по специальности, если ты не гений, конечно. А, согласись, жить за границей гувернанткой или инженером не одно и то же.

— Это если денег нет.

— Конечно. А у меня они откуда. Того, что у меня есть, хватит на пару месяцев. Ведь надо же где-то жить, питаться, одеваться.

— Ты права, дорогая. Вот если бы выйти замуж за какого-нибудь тамошнего инженера, это было бы совсем другое дело.

— Боже упаси, — засмеялась Ольга, — насмотрелась я на них, — это исключено.

— Что такое?

— Жизнь там другая, поэтому и мужчины другие. Они существуют по другим правилам.

— У тебя там кто-то был?

— Был, — замялась Ольга, — и даже замуж предлагал. Но я не захотела. И, слава Богу, что не захотела, ведь тогда бы я не встретила тебя.

Ольга поднялась и, подойдя к Кривцову, поцеловала его в губы. Кривцов поднял её на руки и понёс в спальню.

 

ГЛАВА 29

Шалый уже два часа пытался добиться от Сеньки Шаргана нужных сведений, но дело двигалось с трудом. Сенька сидел в центре единственной на даче комнаты привязанный к стулу. Его рот был залеплен скотчем, на лице уже обозначились два кровоподтёка. Тут же в углу комнаты находился стол, на котором стояли несколько бутылок водки и закуска. На диване, стоявшем вдоль стены расселось войско Шалого. Войско, да и сам бригадир, уже порядком замёрзли, так как дача не только не отапливалась, но даже электричество на зиму было отключено. Шалый с тоской думал, что если придётся здесь заночевать, то за ночь совсем окоченеешь. Эти неудобства он не учёл, планируя операцию. Поэтому нужно расколоть Шаргана ещё засветло.

Шалый подошёл к столу, кивком позвал братву и разлил водку по стаканам.

— Погреемся, — сказал он, подняв свой стакан.

Все выпили и потянулись за закуской.

— Может его пёрышком пощекотать? — спросил один из бойцов.

— Успеем, — ответил Шалый, — налей ему лучше водки, а то окочурится от холода.

Боец плеснул пол стакана водки, подошёл к Сеньке, отклеил рывком скотч.

— На, бухни, — боец поднёс стакан ко рту связанного Шаргана.

Шарган открыл рот, боец изловчился и вылил в рот водку из стакана. После того, как Сенька отдышался после изрядной дозы спиртного, он попросил закурить. Боец прикурил сигарету и вставил ему в рот.

Шалый и бойцы тоже закурили. В комнате установилась тишина. Слышались только плевки на пол. Бригадир походил по комнате и увидел возле неказистой буржуйки металлическую кочергу. Он взял её в руки и попробовал на вес. Потряхивая кочергой, он подошёл к пленнику.

— Всё хватит перекуров, — он выдернул изо рта Шаргана недокуренную сигарету и бросил в стоящее возле буржуйки ведро. — Слушай, Сеня. Ты видишь вот эту штуковину. Если ты сейчас же не назовёшь мне имя фраера, которому передал наши деньги, я засуну эту штуку тебе в задницу. Перед этим я её нагрею до красноты. Тогда ты мне всё скажешь, но для тебя это кончится печально. Ты станешь инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Ты понял?

— Чего же тут непонятного. Какой же ты, беспредельщик, Шалый. Нет, ты не беспредельщик, ты просто отморозок.

— Ну, хватит!

— Ты что не знаешь, кто я такой? Ты не знаешь, что я был не очень давно авторитетным жуликом, а сейчас в завязке? Ты не знаешь, что по понятиям нельзя требовать назад деньги за выполненную работу, нельзя даже интересоваться, кто сделал работу, как он её сделал, и кто ему помогал? Всё ты знаешь. Ты в блатных ходишь очень давно. Стоит мне обратиться к авторитетным ворам и от тебя даже «погоняло» не останется. И это будет по понятиям. Поэтому, я уже покойник. Скажу я тебе то, что ты хочешь, или не скажу — в живых ты меня не оставишь.

— Если скажешь, то я тебя отпущу. Слово даю.

— Слово твоё — полное фуфло. Поэтому давай грей свою арматуру и начинай. Только всё это напрасно, я ничего не скажу.

Шалый отошёл к столу, налил водки и выпил.

— Тащите печку на улицу, растапливайте, — велел он бойцам, — возьмите железяку и раскалите до бела. Раз он хочет повеселиться, не будем возражать.

Бойцы с готовностью бросились исполнять указание бригадира. Когда бригадир и его пленник остались вдвоём, Шалый сказал:

— Зря ты так, Сеня. Говоришь о понятиях, стращаешь страшным воровским судом. Зря.

Шарган молчал.

— В городе нашем смотрящий — Дадон. Я работаю на него. Старообрядцев уже почти не сыскать, вымерли. А новым ворам Дадон кинет кость, и виноват будешь ты, Шарган. Тебе это известно не хуже меня. И не понятия тебя удерживают, а что-то другое. Вот только что? А, Шарган?

Но Сенька упорно не хотел разговаривать. Шалый потянул носом:

— Ага, вот и жаровня разогревается. Скоро ты узнаешь, как хорошо в аду.

— Там и встретимся, — отозвался, наконец, Шарган.

— Пока я туда доберусь, ты уже сгниёшь.

— Не говори «гоп», — ухмыльнулся Сенька.

Шалый вдруг понял, что тот его не боится. Сенька не верит, что Шалый засунет ему в задницу раскалённую кочергу. Шалый и сам в это не верил. Ну, приложиться арматурой по башке во время разборки — это запросто. Это допустимо, как и застрелить кого-нибудь, или ножиком пырнуть. Но то, что пообещал Шалый Сеньке, он сделать не смог бы. Да и бойцы на это не способны.

Тут у Шалого зазвонил телефон. Он вышел из комнаты и включил соединение.

— Здорово, Шалый, узнал? — приветствовал его Дадон.

— Привет, как не узнать? — Шалый посмотрел на дисплей своего телефона, где было написано: «Дадон».

— Как идёт дело?

— Работаю, но пока молчит.

— Слушай, Шалый. Ситуация изменилась. Стрелка я нашёл, поэтому своего приятеля можешь не мучить. Заканчивай, но чтоб никто его не нашёл. Жду тебя вечером в семь, в «Дуплете». Не задерживайся, дело срочное. Да, приготовь пацанов, человек десять. Самых, самых отчаянных приготовь. Ну, пока.

Дадон отключился. Шалый сплюнул на пол и вышел на крыльцо.

— Пацаны, — обратился он к бойцам, гревшимся возле печки, — планы меняются. Печку затушить, Шаргана мочим ножом и в багажник. На озере всё готово?

— Прорубь с утра проверяли, не замёрзла. Камень там же на берегу, верёвка в машине, — бойцы говорили наперебой. Из их возбуждённых ответов, Шалый понял, что им тоже не хотелось участвовать в такой необычной пытке.

— Только не кровите, аккуратно, с одного удара. Потом заверните его в плёнку, чтоб машину не запачкать. Скоро Рождество, как раз и искупается наш жмурик.

— Купаются-то вроде на Крещение, — сказал один из бойцов.

— Точно, — согласился Шалый, — ну, чего же теперь Крещения ждать? Давайте быстрее.

Братва кинулась в дачку. Замочить, да ещё аккуратно, это работа для них привычная, не то, что нюхать жареное человеческое мясо и слушать душераздирающие вопли. Шалый даже загордился своими бойцами. Это, действительно бойцы, а не садисты.

Через десять минут джип отъехал от дачи. В комнате прибрали, крови не оставили. Весной хозяева, если и обнаружат, что кто-то в дачке побывал, то спишут всё на местных бомжей. Подъехав к озеру, джип остановился. Бойцы, осмотревшись, вытащили тело из багажника, привязали к нему большой камень и бросили в прорубь. Прорубь засыпали снегом и заровняли. Всё было чисто и аккуратно, а главное, надёжно, как и велел Дадон.

 

ГЛАВА 30

Сегодня Ольга попросила Кривцова отвезти её в церковь. Они сели в машину и поехали за город, где в небольшом селе стояла маленькая церквушка. Идти в одну из церквей города Кривцов не захотел. Там, наверняка, соберётся огромная толпа народа, из которой настоящих верующих будет совсем немного. Остальные будут притворяться и отдавать дань моде. А если мероприятие захочет посетить местное руководство, то и ментов нагонят больше, чем верующих. Рисковать ни к чему, лучше за город.

Кривцов остановил машину перед церковью. Тут же на небольшой площадке стояло ещё несколько автомобилей. Всё-таки не один он оказался таким находчивым, кто-то ещё решил посетить церковь подальше от города.

— Оль, ты иди в церковь, — сказал Кривцов, — а тебя тут подожду.

— Ты, что же не веришь в Бога? Или ты — мусульманин? — заулыбалась Ольга.

— Скорее буддист. Я верю в переселение душ. Шучу. Я даже крещёный, но в церковь идти не хочу. Здесь тебя подожду, покурю. Ты там не спеши, всё до конца посмотри, потом мне расскажешь.

— Как хочешь. Получается, что ты только ради меня приехал?

— Мне это было приятно.

— Мне тоже, — Ольга поцеловала Кривцова в щёку и направилась в церковь.

Кривцов остался один возле машины. Он достал сигарету и закурил. На улице не было холодно, и он решил подождать Ольгу на воздухе, тем более, что все, кто приехал на вечернюю службу, уже зашли в храм и вокруг никого не было.

— А что ты, Павлик Терентьев, в церковь-то не пошёл? — спросил по привычке сам себя Кривцов, — доставил бы удовольствие девушке, а заодно и грехи бы свои замаливать начал. Так тебе, Павлик, грехи твои и простят. Дожидайся. Если бы было так просто снова стать человеком, наверное, ты бы давно из церкви не вылезал. Так ведь, Павлик? Но тебе известно, что твои грехи не замолить никогда. Поэтому, что толку в церковь идти. Только нормальным людям мешать.

Тут из храма выбежала женщина, а за ней ещё несколько человек. Двое мужчин почти на руках несли старушку. Женщина бросилась к Кривцову:

— Молодой человек, вы на машине?

— Да, — ответил Кривцов.

— Ради Бога, помогите! Маме стало плохо, довезите нас с ней до города. Ей в больницу надо. Боюсь, что «скорая» пока приедет, будет поздно.

Кривцов на секунду замялся. Потом сказал:

— Но я здесь не один, я жену дожидаюсь. Она выйдет из церкви, а меня нет.

— Созвонитесь, в крайнем случае. Вы разве не слышали, мама умирает. Понимаете, человек умирает. Разве могут быть какие-нибудь причины отказать ему в помощи?

Кривцов распахнул дверцу машины.

— Садитесь, только быстрее.

Двое мужчин усадили старушку на заднее сиденье Кривцовской «девятки». Женщина тоже уселась рядом со старушкой. Кривцов завёл двигатель и поехал по направлению к городу.

— В какую больницу везти? — спросил он, не оборачиваясь.

— В кардиологию, на Пушкинской.

— Понял, — ответил Кривцов и прибавил скорость, — это почти на выезде, ехать туда полчаса. Успеем?

— Должны успеть, обязаны, — почти прокричала женщина.

— Что же вы больную мать в церковь повели, да ещё и ночью?

— Если бы она была моей матерью, я бы её не повела.

— А кто же она вам?

— Никто. В храме народу битком, воздух спёртый. Старушка почти рядом со мной стояла и молилась, а потом упала. Единственное, что успела сказать — «сердце».

— Почему же вы мне сказали, что она ваша «мама».

— А что я должна была сказать? Вы и после «мамы» не сразу согласились.

— Верно.

Кривцов замолчал. У него в голове всё запуталась. Он и случайная женщина, а ещё двое мужиков, которые с ним не поехали, спасают постороннюю, не знакомую им старушку. Разве такое возможно? Сколько таких старушек просят подаяние на входе в крупные супермаркеты? И если бы сидящая на заднем сиденье старушка упала бы в другом месте, никто бы и внимания не обратил.

— Почему вы решили ей помочь? — спросил Кривцов, — потому что она упала в церкви?

— Вы — больной? — ожесточилась женщина, — считаете, что я преследую какие-то меркантильные интересы? Хотя бы перед Богом? Наверное, ещё и денег с меня в конце попросите? Хотя бы на бензин?

— Извините, — ответил Кривцов, — просто я отвык от того, чем мы с вами сейчас занимаемся.

— Если вы отвыкли, ещё не означает, что отвыкли все. Хотя в ближайшем будущем так и будет.

— Не будет, — уверенно сказал Кривцов, — вы же останетесь. А святых всегда немного.

— Вы из меня святую хотите сделать? — удивилась женщина, — когда люди друг другу помогают — это норма, но уж никак не святость.

Они замолчали. Вскоре Кривцов подъехал к больнице. Он сбегал в приёмный покой, привёл санитаров, а потом вместе со случайной знакомой убедился, что старушку поместили в реанимацию.

— Ну, что поехали обратно? — спросил Кривцов женщину, когда все хлопоты закончились.

— Нет, спасибо. Я, пожалуй, не поеду. Служба скоро кончится, всё равно не успеем.

— Самое главное мы уже успели.

— Это верно, — улыбнулась женщина, — прощайте. Я пойду домой, а вы поезжайте за женой, а то, действительно, беспокоиться будет.

— Давайте я вас до дома довезу, — предложил Кривцов.

— Нет, не нужно, я тут недалеко живу. Как хоть вас зовут, спаситель?

— Павел, — ответил правду Кривцов.

— Как апостола, — улыбнулась женщина, — а меня Татьяна. — Всего хорошего, Павел.

Кривцов махнул ей рукой и направился к машине. К храму он вернулся, когда служба уже закончилась, народ почти весь разошёлся. Машины с площадки разъехались и, поэтому стоящую в сторонке растерянную Ольгу он сразу обнаружил.

— Ты куда пропал? — спросила Ольга, усаживаясь на переднее сиденье.

— В город ездил, — ответил Кривцов.

— В салоне лекарствами пахнет, — потянула носом Ольга, — это, наверное, ты повёз ту старушку, которой стало плохо, в больницу?

— Да, попросили.

— Я так и подумала, сразу.

— Почему же ты не удивляешься? — спросил Кривцов.

— Почему я должна удивляться? Ведь русские своих в беде не бросают. Не так ли мы с тобой решили? — Ольга поцеловала Кривцова в губы, — ну, поехали домой?

— Поехали. Только, речь мы тогда в Аэропорте вели о том, что русские своих не бросают на войне.

— Беда — более широкое понятие. Так что, твоя война в неё вполне уберётся.

Ночью, насытившись друг другом, они лежали, укрывшись одеялом и тихо разговаривали. Кривцов снова пытался завести разговор о жизни за границей. Хоть это не вязалось с тем, что только что между ними происходило, тянуть дальше уже не было времени. Моня может позвонить в любую минуту.

— Оль, а если бы у тебя был выбор жить оставшуюся жизнь здесь или за границей, что бы ты выбрала? — спросил Кривцов.

— Чего это тебя так волнует? — полусонным голосом отвечала Ольга, — ты ревнуешь меня к тому немцу? Не переживай, я люблю только тебя и останусь с тобой здесь.

— Я не об этом. Если нам с тобой жить не здесь, а за кордоном?

— Это как? — встрепенулась Ольга.

— Ну, если, например, у меня есть возможность уехать навсегда. Ты поехала бы со мной?

— Олег, — Ольга даже присела на кровати, — откуда у тебя такая возможность? Я же не слепая. Ты же не богач, не олигарх. Я вижу, что эта квартира не твоя, машина у тебя отечественная. Если тебя и могут послать за границу, то только на работу. Но это ведь не навсегда? Зачем мне следовать за тобой, если ты скоро вернёшься. Я тебя дождусь, рабочая виза больше чем на полгода не выдаётся, значит, ты будешь приезжать.

Кривцов встал с кровати и заходил по комнате.

— Оля, — наконец сказал он, присев на краешек кровати, — я тебе как-то говорил, что работа у меня есть, и она очень хорошо оплачивается. Сейчас я решил эту работу оставить, ну, типа, на пенсию выйти. Моя работа нравилась не всем, и оставаться в стране мне нежелательно. За время работы я заработал целое состояние, которое хранится в одном немецком банке. Этих денег хватит на безбедную жизнь там до конца дней. Причём хватит и нашим детям, а может и внукам. Поэтому, если у тебя виза ещё не закрыта, поехали со мной. Не обязательно поселяться в большой и развитой стране. Я предпочёл бы маленькую, и подальше от Европы, где-нибудь на берегу океана.

В комнате воцарилось молчание. Ольга тоже присела в кровати, а потом тихо заплакала.

— Ты чего? — спросил Кривцов.

Ольга вытерла ладонями слёзы и, запинаясь, проговорила:

— Почему всё это опять мне? Чем я так прогневила Бога?

— О чём ты?

— Как о чём, Олежек? Если у тебя полно денег за границей, если ты хочешь уехать навсегда, если тебе в нашей стране лучше не оставаться, если всё это срочно, то вывод только один. Деньги твои не честные. И ты зовёшь меня тратить их вместе с тобой? И ты ждёшь от меня положительного ответа?

— Ты неверно всё поняла, — сказал Кривцов, — я прошу тебя мне поверить. Прошу поверить, что я буду любить тебя всю жизнь, что буду заботиться о тебе и никогда тебя не обижу.

— Спасибо, только ты не ответил на мои вопросы.

— Хорошо. Деньги в нашей стране честно зарабатывают только те граждане, которые не могут себе позволить даже думать о загранице. Таких большинство, согласен. Заработать много денег честно невозможно по определению. Я тут исключением из правил не являюсь.

— И всё же? Почему ты должен уезжать?

— Я не могу тебе сейчас это сказать.

— Тогда я не могу поехать с тобой, — Ольга снова заплакала.

— Оль, не надо, прошу тебя, — Кривцов погладил её по голове, — ты же не перестанешь меня любить, если я не совсем честно заработал свои деньги? Хотя это ещё вопрос.

— Не перестану. Можно же начать всё с начала.

— Правильно, — вздохнул с облегчением Кривцов, — вот давай вместе и начнём.

Ольга легла в кровать и протянула ему руки:

— Иди ко мне. Давай завтра обо всём поговорим. Должен же быть какой-то выход. Вместе его и поищем. Но только завтра, а сегодня я не хочу ничего. Только тебя.

Кривцов лёг с ней рядом. Он успел подумать, что всё ещё может получиться, и ему одному ехать не придётся. Она всё поймёт, а может быть, и простит.

 

ГЛАВА 31

3 января Четверг

Кривцов подъехал к своему дому, когда уже совсем стемнело. Припарковав машину он посмотрел на свои окна. На кухне горел свет, значит, Ольга была дома.

— Наверное, что-нибудь готовит, — подумал Кривцов. — По-моему, она со мной поедет. Во всяком случае, шансы мои велики. Виза у неё открыта, с работой вот только… Да, чёрт с ней, с работой. Зачем ей будет работать? Уволят, в крайнем случае, за прогулы, вот и вся проблема. Родственников у неё не осталось, беспокоиться некому. Как удачно всё получается.

Кривцов поднялся на свой этаж и позвонил в квартиру. Ольга, опять не спросив из-за двери «кто?», начала открывать дверь. Кривцов не успел рассердиться этой беспечности, дверь распахнулась. На пороге квартиры стоял следователь следственного комитета Одинцов, которого Кривцов ожидал увидеть в своей квартире меньше всего.

— Проходи, дорогой Терентий! — пригласил его улыбающийся Иван Андреевич, — сколько лет, сколько зим? Ну, что же ты не отвечаешь мне? Ты должен ответить: пока нисколько. Суд отложили.

Кривцов обернулся, на площадке между этажами стояли двое парней, всем своим видом показывая, чтобы он и не думал двигаться в их направлении. Кривцову почему-то вспомнился старенький немецкий профессор из известного фильма. Того тоже вот так обложили в подъезде. Кривцов пожал плечами и вошёл в квартиру.

— Что вы здесь делаете? И как вошли без ключа? — спросил Кривцов, снимая куртку.

— Решил в гости зайти, — продолжал веселиться Одинцов, — а ключи моему ведомству не нужны, тебе ли это не знать?

Кривцов и незваный гость прошли на кухню и уселись за стол друг напротив друга. Кривцов увидел на плите сковородку, от которой шёл запах только что приготовленного мяса.

— Ольга? — подумал Кривцов, — неужели она из их стаи? Не может быть! Я же помню, что подобрал её в аэропорту. Неужели это всё было подстроено? Но зачем?

— Давно не виделись, Терентий, — начал Одинцов, — лет пять?

— Четыре.

— Всё равно долго. Как поживаешь? Чем занимаешься? Хотя можешь не отвечать, про твою профессию я знаю. Занятная, надо сказать, профессия.

— Какая уж есть, — буркнул Кривцов.

— Что же ты, паскудник, наших с тобой договорённостей не соблюдаешь?

— Каких договоренностей?

— Тех самых, из-за которых ты до сих пор не нарах. Могу напомнить. Ты поклялся, что выполнишь работу по моему поручению, и не будешь стрелять в родных краях. Так?

— Тут какая-то непонятка, — Кривцов закурил, — не стрелять в родных краях до выполнения вашего поручения. Таким был уговор. Поручение я выполнил, поэтому теперь мы квиты.

— Нет, брат Терентий, ты тут не выдумывай. В родных краях не стрелять вообще никогда. Таков был уговор. Ты его не выполнил. На связь не выходишь. Симка твоя для связи со мной блокирована. Решил не платить по счетам?

— Я вам больше ничего не должен.

— У меня другое мнение. Ты должен и ещё как должен. Если ты настаиваешь на своём, то сейчас я тебя арестую, и ты будешь отвечать за убийство жениха, а может и ещё что-нибудь накопается. Короче говоря, на пожизненное я тебе наскребу, не сомневайся. На лестнице людей видел? Позвать?

— А если я признаю долг?

— Тогда людей я не зову, а ты получишь от меня поручение.

— Какое поручение?

— Не беспокойся, дело тебе знакомое, по специальности, так сказать.

Кривцов всегда быстро соображал, и теперь он понял сразу, что если бы Одинцову он был не нужен для какой-то важной работы, не стал бы он сюда приходить. Узнав каким-то образом место жительства Кривцова, он бы просто его задержал. Значит, Кривцов ему нужен.

— Тогда рассказывайте, что нужно сделать. И, надеюсь, что это поручение будет последним.

— Да, это будет последним моим поручением. Потом я тебе расскажу почему.

Дальше Одинцов рассказал Кривцову, что нужно сделать. Он показал ему фотографию Игоря Борисова, нарисовал дом, где тот проживает, сообщил о примерном графике передвижений жертвы. Кривцов слушал внимательно и не перебивал. Когда вся информация была исчерпана, Одинцов поднялся и сказал:

— Сроку тебе два дня. Шестого января клиент должен быть мёртв. И не позднее. И, последнее: твоя жертва — следователь следственного комитета, мой коллега. Об этом я должен тебя предупредить.

— Ты с ума сошел, начальник, — Кривцов тоже вскочил со стула и заходил по кухне. Одинцов только молча наблюдал за ним, потягивая сигаретку. — Ну ладно, я согласен, что задолжал и согласен отработать. Но если я шлепну мента — они тут все перероют, но меня достанут!

— Это твои проблемы, — проговорил Одинцов, — мы с тобой уговорились, и если ты уговор не сдержишь, то пеняй на себя. Одно мое слово и ты повезёшь на зону пожизненный срок. А так у тебя есть шанс и грех его не использовать.

— Ладно, — немного подумав, согласился Кривцов.

— Ну вот, вижу, что с мозгами у тебя по-прежнему нормально.

Одинцов ткнул пальцем в нарисованную им схему квартала, где жил Игорь:

— Он там живет один. Напротив дома есть заброшенный сарай. За домом пустырь. Запомнил схему?

Не дождавшись ответа, Одинцов взял зажигалку и сжёг листок бумаги со схемой.

Кривцов смотрел на догорающий в пепельнице листок:

— Думал я, что придется платить долг, но чтобы пришить мента…

Он покачал головой.

— Так нужно мне, — твёрдо сказал Одинцов. Сказал он это тоном, не терпящем возражений, как тогда, несколько лет назад. Тогда он припер Кривцова к стенке и вполне мог довести дело до суда, но отпустил. Теперь ему, Одинцову, мешал другой мент, которого он убьет руками специалиста, профессионала.

— И последнее, Терентий, — сказал Одинцов, — как сделаешь дело, исчезни. Как хочешь. Дам тебе сутки. Потом тебя начнут искать по-настоящему, возможно подключится Москва. Эту квартиру я сдам полиции сразу после твоего выстрела, так что позаботься о пальчиках. Поверь мне, что живым тебя брать не будут, об этом я позабочусь. Так, что прощай. Но если ты передумал, то побудь дома, за тобой скоро приедут.

— Я не передумал.

— И не вздумай меня дурить. Ровно через два дня, если мой приятель еще будет жив, то охота на тебя начнется сразу, никаких суток тебе не будет. И посмотри в окно. Кривцов посмотрел.

— Вон, видишь мужика вроде, как пьяного. Это мой человек. И на лестнице — тоже, и ещё на чердаке. Это тоже профессионалы и ты от них не уйдешь. Поэтому и не думай свалить раньше времени.

— Как же я буду готовиться? При таком сборище?

— Они тебе не помешают, я же сказал, что это мои и только мои люди. К тому же, как будешь готов, позвони, я дам им отбой. Ну, а чтобы ты фортель какой не выкинул, знаю я тебя, мы твою даму прихватили. Как дело сделаешь — мы её выпустим.

— Как прихватили? — закричал Кривцов, — разве она не ваша изначально?

— Ты что? Её сегодня, за пару часов до нашей встречи задержали на выходе из подъезда.

— За что?

— Понимаешь, по оперативным данным, полученным от надёжного источника, стало известно, что она хранит наркотики. Задержали на двое суток. Если твой выстрел будет удачным и в срок, мы её выпустим. Как раз через двое суток истекает срок задержания по подозрению, сам знаешь, чего я тебе рассказываю прописные истины. Ну, а если свалишь, или промахнёшься, или просрочишь, то у нее в сумочке найдут пакетик с героином. И поедет твоя зазноба лет на шесть в места не столь отдалённые.

— Она-то тут причём? Она даже не знает, кто я и что я? Зачем вы так? — Кривцов сжал кулаки, на его лице заходили желваки, и казалось, что он сейчас набросится на Ивана Андреевича.

— Тихо, тихо, — успокоил его Одинцов, — сама виновата. Нечего связываться с таким ублюдком, как ты. Раз внутреннее чутьё ей не подсказало, пусть страдает. Да и ты хорош! Влюбил в себя дамочку и перестал быть киллером? Не смеши. Ты знал, что нет у тебя с ней никаких перспектив, с такой работы, как у тебя на пенсию не уходят.

Одинцов вышел из кухни и направился к двери.

— А я-то дамочку взял чисто на всякий случай, а оказывается, в точку попал. Наш герой влюбился, что не лезет ни в какие ворота! Ну, тогда я думаю, ты всё сделаешь, как договорились. А, лихо, ты, Терентий, Седовского сынка продырявил.

— Жениха?

— Его самого. Твой неповторимый дуплет. Кстати, в твоих интересах: смени оружие и стреляй только раз. Ты на немного оттянешь погоню.

— Благодарю на этом хотя бы, — ответил Кривцов.

— Бога благодари, ну будь здоров.

Одинцов вышел, оставив Кривцова одного.

— Как же, — подумал Одинцов, — дал бы я тебе такой совет, если бы Коля Лыков, царствие ему небесное, не проходил обвиняемым по делу об убийстве Седова-младшего. Просто почерк убийства Игоря Борисова должен быть другим, а то неувязочка будет.

 

ГЛАВА 32

Кривцов сидел один в своей квартире и обдумывал свой разговор с Одинцовым. Прежде всего, его интересовало то, каким образом следователь его вычислил. Как он нашёл эту съёмную квартиру, в которой он живёт совсем мало времени? Кирюха? Ольга? Других вариантов нет. После последнего дела он ни с кем больше не общался. А Моня Штейн? Если это Моня его сдал, то документов ждать нет смысла. Кривцов достал свой сотовый телефон и поменял в нём сим-карту. На всякий случай, вдруг его телефон уже слушают, от Одинцова всего можно ожидать. Олег набрал номер Штейна:

— Слушаю, — услышал Кривцов в трубке знакомый голос.

— Это я, — сказал Олег, — как идут дела?

— Зачем вы мне звоните? — запричитал старик, — я же сказал, всё будет готово в срок, который мы оговорили.

— А быстрее нельзя?

— Нет, нельзя, — Штейн отключился.

Кривцов немного успокоился. Если бы его сдал Штейн, то его бы точно не оставили возле домашнего телефона, на который и позвонил Олег. Моню бы в этом случае спрятали подальше от Кривцова. Значит, о его планах отъезда за границу Одинцову ничего неизвестно. Тем лучше, это оставляет ему неплохие шансы.

Остаются Кирюха и Ольга. Сам Кирюха по доброй воле в ментовку не пойдёт, так как ему тоже светит не маленький срок. Кирюху он видел позавчера, оставил его в живых. Кирюха ничего о планах Кривцова не знает. Но самое главное он не знает ни имени, ни фамилии, ни адреса Олега. Если бы за Кирюхой следили, то Кривцова взяли бы ещё там, в парке, когда он целился в затылок своему партнёру. Тогда было бы удобней, на руках оружие, есть за что задержать. Нет, Кирюха отпадает. Остаётся только Ольга.

Кривцов вспомнил всю историю своего знакомства с Ольгой. Аэропорт, поездка по её прежнему адресу, ее согласие пожить у него. Все эти события ещё тогда показались ему странными. Кто бы стал ходить в обменник, чтобы уехать из аэропорта, когда вокруг полно такси? Правильно, никто. Какая женщина согласилась бы остаться на ночь у первого встречного? Правильно, никакая. Но если Ольга работала на Одинцова, то вся эта комбинация с прилётом, поселением у него и бурным романом вызывает восхищение не только актёрскими работами, но и сценарием, режиссурой. Нет! Это невозможно, да и зачем? Если его вели от аэропорта и до настоящего времени, значит, следователю было сразу понятно, что завалил жениха он, Кривцов. Ему было известно заранее, что Кривцов окажется в аэропорте в полночь и без денег? Бред. Не такая уж большая величина Павлик Терентьев, что бы устраивать в его честь такие многоуровневые игры.

Сделав, таким образом, вывод, что Ольга не имеет к ментам никакого отношения, Кривцов немного успокоился. Не мог он в ней ошибиться. Был хотя бы один человек на свете, которому он был дорог. И ради того, чтобы этого человека выпустили из следственного изолятора, он должен убить следователя следственного комитета. Тогда, по словам Одинцова, у Кривцова будут сутки, чтобы исчезнуть.

— Так я тебе и поверил, — сказал вслух Кривцов, — как только я расстреляю молодого следователя, меня тут же пристрелят, даже и думать нечего. Одинцов знает, где будет проходить акция и заранее расставит там своих снайперов. Так что оттуда мне никуда не уйти.

Кривцов стоял у окна в тёмной кухне. Свет он не зажигал. Возле его машины стояли ещё две старенькие иномарки с работающими двигателями. Раньше эти машины Олег тут не видел. Значит, это люди Одинцова за ним наблюдают. В подъезде и на чердаке тоже расставлены филёры. Незаметно из квартиры не выйдешь. На душе у Кривцова было тоскливо. Казалось, что всё вроде бы складывается удачно и уже через неделю можно забыть о прошлой жизни и этой стране. Более того, судьба подарила ему Ольгу, хотя он этого и не заслужил. Теперь всё полетело кувырком. Теперь надо думать, как выбраться из этой ситуации. Чтобы уезжать вместе с Ольгой, теперь и речь не идет. У самого шансов немного.

Олег подумал, что всё в его жизни встало на свои места. Никого он в этом городе, в этой стране не интересует в другой роли, кроме роли палача. Причем эта роль за ним закреплена навсегда. Перестав её исполнять, он сам станет жертвой. Правильно сказал следователь, что с его профессией на пенсию не выходят. Или убиваешь сам, или убьют тебя. Других вариантов не существует. А он размечтался, что сможет выскочить из этой бегущей стаи и никто этого не заметит? Наивно. Стая может только загрызть ненужного волка, но отпустить — никогда.

— Вот меня и загрызут, — подумал Кривцов, — но сначала они хотят выжать из меня всё без остатка. Чтобы я в последний раз исполнил их волю, в последний раз убил, и тогда меня самого прикончат. Даже моя смерть принесёт им пользу. У них всё рассчитано. Так что шансов у меня почти нет. Ну, тогда есть смысл это «почти» использовать на все сто процентов. Уж если и прокатиться, то с ветерком. На этот счёт у меня свои планы, и они с планами стаи не совпадают.

Кривцов продолжал стоять у окна. Ему вспомнилась Ольга, которая сейчас находилась в следственном изоляторе. Каково ей? Он вспомнил, как его самого когда-то давно задержали за кражу государственного имущества. Задержали ночью, хотя можно было это сделать и с утра, но у ментов так устроено. Ночные задержания — непременное условие их службы. Потом допросили, а потом лязгнула дверь следственного изолятора и началась совсем другая жизнь. Этот лязг тяжёлой железной двери оставлял позади всё, к чему привык и чем жил. Позади кофе по утрам, чистые простыни, женщины, деньги, вольная одежда, солнечные зайчики на стенах комнаты. Зато появлялись шконки, пайки, бирки, телажки, дубиналы, штрафные изоляторы, нормы выработки. И кроме всего прочего навсегда появлялось клеймо, что ты там был. Кривцов представил, что вечером Ольге в кормушку просунули алюминевую шлёнку с баландой и пайку хлеба. Завтра утром в камеру принесут бадью с кипятком. Хочешь, умывайся, хочешь, пей. Всё это вместо вчерашних блинов со сгущенным молоком и тёплого душа. От этих мыслей у Кривцова подступил комок к горлу, чего с ним не бывало очень давно.

— И это всё из-за меня, — вслух сказал он сам себе, — за то, что мне помогла, а потом и влюбилась. И помочь я тебе, родная моя, не могу. Не идти же мне на штурм следственного изолятора? Но и мента убивать я не стану. Это бы означало, что я попался на ментовскую разводку и доиграл по их правилам до конца. Если это произойдёт, то тебе, голубушка, уже никто не поможет.

Кривцов налил себе полный стакан коньяка и залпом выпил. Через несколько минут сознание его затуманилось и захотелось прилечь. Только с помощью алкоголя он и рассчитывал сегодня заснуть, пусть и не надолго. Завтра предстоял тяжелый день, и выспаться было необходимо. Но засыпал Олег с сознанием того, что Ольга его не предавала, и этот факт его радовал.

 

ГЛАВА 33

В кафе-бильярдной «Дуплет» было шумно. Не смотря на то, что вроде бы веселье по случаю Нового Года должно было закончиться, братва не унималась. Снова стреляли из ракетниц, снова взрывали петарды. Сергей Иванович сидел за столиком в самом углу зала и ужинал. Он несколько раз осмотрел зал, но никого посторонних не было. Гуляли пацаны из бригады Шалого со своими подругами, компанию им составляли бойцы из других группировок. Обычные граждане в кафе «Дуплет» не ходили. Дадона это немного печалило, так как в этом кафе он просто перекладывал деньги из одного своего кармана в другой. Но это было всё равно лучше, чем если бы пацаны понесли заработанные у него деньги куда-нибудь в другое место.

Когда ужин подходил к концу, появились Шалый, Хирург и Герыч. Они поприветствовали Сергея Ивановича и уселись за столик. Официант сразу принес пиво.

— Что за байда, Дадон? — спросил Шалый, — я там за городом мёрзну, выбиваю из Сеньки фамилию посредника, а ты уже и стрелка нашёл?

— Не тарахти, — остановил его Сергей Иванович, — с Шарганом порешали? Всё чисто?

— Карасей кормит Шарган, — ухмыльнулся Шалый, — с камнем на шее. Не всплывёт, не гоняй.

— Вот и славно.

— Как ты стрелка-то нашёл? — не унимался Шалый.

Сергей Иванович понял, братва уже знает, что он вчера ездил в следственный комитет. Водитель, наверняка, уже всё растрепал, поэтому отвечать на щекотливый вопрос Шалого придётся.

— Не поверишь, следак из комитета поведал.

— Ты что, нас за лохов держишь? — Герыч, Хирург и Шалый шумно выразили своё недоумение.

— Тихо, тихо, — повысил голос Дадон, — я сам бы не поверил, если бы мне кто-нибудь такую пургу понёс. Но я сам, сам был в мусарне вчера днём и следователь Одинцов со мной долго беседовал. Короче, он просит о помощи.

— Кого просит? Нас что ли? — удивился Герыч.

— Нас, — ответил Сергей Иванович, — ему надо, чтобы мы этого стрелка замочили. Но только тихо и аккуратно, чтобы жмурик нигде не всплыл. Следак его искать не будет.

— Ну, дела! — запричитал Шалый, — царица небесная, милиция троеручница! Это до чего дошло! Следак обращается к правильным пацанам по такому деликатному делу! Нет, скоро будет конец света!

— Причём здесь конец света? — спросил не встревавший до сих пор в разговор Хирург.

— Потому что такой свет существовать не может! Его просто разорвёт!

— А это ты так думаешь, — успокоился Хирург, который отличался тем, что верил в мистику и регулярно смотрел по телевизору передачи на эту тему.

Когда все успокоились, Шалый спросил:

— А нам чего от этого? Он чего-нибудь пообещал?

— Наши интересы в отношении стрелка с ментовскими совпадают. Мы же тоже его искали не для того, чтобы водки попить, — начал издалека Сергей Иванович, — менты тоже его искали, но у них нет доказательств, а наказать они его хотят. Всё в ёлочку, мы берём стрелка, делаем с ним, что захотим и отправляем к Шаргану в компанию. Все довольны.

— Не по понятиям это, — слабо возразил Хирург, — пацан работу сделал по нашей наводке, а мы его кончим?

— Ишь ты, про понятия вспомнил, — разозлился Дадон, так как понимал, что Хирург прав, — когда приходит время бабки делить, никто про понятия не вспоминает.

— Всё равно, мент не должен указывать пацану, кого надо замочить, — упрямился Хирург.

— А тебе и не мент укажет, а я. На это ты согласен? Спрос тоже с меня будет. Только я решаю, кого замочить, а кого нет. Понял?

Хирург кивнул.

— Если понял, то слушай. Стрелок в ближайшее время выйдет на дело. Где, когда и кого он собирается прихлопнуть, я вам скажу за несколько часов до дела. Вы сами и самые проверенные бойцы устроите ему встречу. Пусть сначала шмальнёт, а потом вы его берете, только живого, и везёте по известному уже адресу, где Шалый Сеньку пытал, то есть за город. Там уже я сам подключусь. Мы забираем у него наши деньги за жениха, а его самого в прорубь. Ну, как план?

Все молчали. И Герыч, и Хирург, и Шалый понимали: то, что предлагает Дадон не только противоречит понятиям, это вообще беспредел. Но, раз Дадон берет всю ответственность на себя, и обещал ответить в случае чего, то, что можно возразить? Тем более что меткие выстрелы снайпера были оплачены очень щедро. Теперь эти деньги вернутся в общак, а это вроде бы как и по понятиям. Поэтому за всех ответил Шалый:

— Нормальный план. Сколько пацанов брать? Волыны?

— Ну, вас трое, — прикидывал вслух Дадон, — я думаю, что ещё семерых хватит за глаза. Всех вооружите. Смотрите, этот снайпер стрелять умеет, так что пацанов предупредите об осторожности. Но, нам он нужен живым. Иначе вся затея потеряет смысл.

— Дадон, а ты веришь этому мусору? — спросил Хирург, — а вдруг он нас всех там и повяжет, да ещё и с пушками?

— Зачем ему это? Если бы он хотел, давно бы всех нас повязал. Думаешь, что не за что? Нашёл бы. И потом, скажу вам конкретно. Я с ним базарил почти два часа. После этого у меня сложилось мнение, что мы по сравнению с ним — ангелы. Не тех людей честные граждане называют бандитами.

— Обоснуй, — снова встрял Хирург.

— Какие тебе нужны обоснования? Сам не видишь? Как он вышел на стрелка? Думаешь, это легко? Мы бы тоже вышли, но сколько на это времени бы ушло! Значит, следак знал стрелка, других объяснений нет. Почему он хочет от него избавиться, а не расколоть в своих подвалах и посадить? Ответ простой: снайпер на суде может следаку так напакостить, что тот перестанет быть следаком. Откуда Одинцову известно, когда и в кого будет стрелять снайпер в этот раз? Об этом узнать невозможно, если сам не укажешь стрелку мишень. Вот и делайте выводы, кто такой этот Одинцов. Он, между прочим, поставлен, чтобы охранять закон, а не нарушать его. Нарушать его можем мы, за что и ходим по проволоке всю жизнь. Но это наша судьба, если хочешь, образ жизни, мы никакому государству ничего не обещали и заработную плату от него не получаем. Усёк разницу, Хирург? А ты всё про понятия, разуй свои глаза. Какие понятия, если менты у нас все хлебные места позабирали. У них свои понятия, не имеющие с Уголовным Кодексом ничего общего. А мы, как честные жулики, должны продолжать жить по понятиям? При таких раскладах эти, волчары позорные, сожрут нас и не заметят. Потому что нет у них никаких понятий, и закон им не писан.

Длинная и не совсем логичная речь Дадона произвела на бригадиров сильное впечатление.

— Ну, и кто больше бандит? Мы или он? — спросил у них Дадон.

Все промолчали в знак согласия.

— Ответь мне, Хирург. Разве не было таких случаев, когда мы слюнявили в ментовку, там деньги брали, а что обещали, не делали? Было?

— Было, — подтвердил за Хирурга Герыч.

— А у нас, если мы получаем с коммерсанта, возможно такое?

— Нет.

— Мы не «кидалы». Мы всегда делаем то, что обещали. Или не обещаем, — Дадон посмотрел на Шалого, который весь съёжился. — Вон, посмотрите на пацана, у которого вся рожа в шрамах. Это Шалого пацан. Он до последнего отбивал своего коммерсанта от заезжих гастролёров, сам пострадал, но отбился. Мы слово держим. А стрелок — это не коммерсант. Он ничей. Он, как палач. Он может и на ментов сработать, а может и на братву. Закажут ему любого из нас, думаешь, он вспомнит о понятиях? Нет, не вспомнит, а просто, нажмёт курок и получит свои бабки. Поэтому, пацаны, мы со стрелком понятий не нарушим, наших понятий.

Теперь все поняли, к чему были все эти пламенные речи Дадона. Он под предстоящие действия подводил определённую теоретическую базу. Настраивал своих подопечных, чтобы у тех не возникло и тени сомнения.

— Ладно, всё понятно, — сказал Шалый, которому очень не хотелось еще раз ехать на дачу к одному из своих бойцов.

— Раз понятно, гуляем, — Дадон велел официанту принести водки и закуски, — но без усердия. Следак может сообщить данные по стрелку в любую минуту. Вы мне трезвые понадобитесь.

 

ГЛАВА 34

В советские времена не было сомнений относительно причин, почему один общественный строй сменяется другим. И любой гражданин, получивший от государства высшее образование, получал и толковое обоснование классовой теории, а также диалектики развития производственных отношений и производительных сил. Но во всем остальном мире существовала другая теория смены общественно экономических формаций. Во всем мире считалось, что и общественную жизнь, и экономику любого государства двигают по пути прогресса элиты. Это небольшие группы людей, которые и определяют, как должно развиваться конкретное общество. Но, чтобы причислить себя к элите, чтобы задавать вектор развития обществу, нужно было себя в этом обществе проявить, чего-то важного, общественно значимого достичь. И только тогда, общество будет тебе доверять, пойдет за твоими идеями.

У нашей страны, как обычно существует свой путь. Ничего не имея против нового понимания теории смены общественно экономических формаций, способ формирования отечественной элиты заметно отличается от общепринятого во всем мире. Например, считается, что элиту можно просто назначить. Если ты занял должность, например, руководителя комитета по управлению муниципальным имуществом, или начальника городской полиции, то ты и есть элита. И тебе решать, куда двигаться обществу. При этом не важно, что ты выполняешь указания вышестоящего начальства, а оно выполняет указания ещё вышестоящего, и так до самого верха. Куда будет двигаться общество с такой элитой, сомнений не вызывает. Ответ лежит не поверхности. Общество не будет следовать идеям и лозунгам такой элиты, а будет топтаться на месте, или имитировать движение. И постепенно между обществом и элитой вырастает гигантская стена, через которую уже никто никого не слышит. Элита считает общество быдлом, а общество элиту жуликами и ворами. Какой уж тут прогресс? Поэтому трудно представить себе ситуацию, при которой бедолаги из «хрущевок» проникнутся идеями обитателей рублевских особняков. Еще труднее поверить, что бедолаги бросятся защищать их в случае чего.

Иванов вышел из здания, которое в городе именовалось не иначе, как «контора». Контора располагалась не на виду, то есть не на главной площади, и даже не на главных улицах. В отличие от администрации города, городской Думы, городского суда и прочих органов власти, конторе светиться было ни к чему. Её могущество как раз и состояло в том, что она всё про всех знала, а про неё никто ничего не знал. Для этого не обязательно бросаться в глаза.

Как известно, бывших милиционеров и чекистов не бывает. И если бывшие милиционеры не особенно кому были нужны и дорабатывали свой век в охране или пожарке, то бывшие чекисты были нарасхват. Их новые работодатели были уверены, что связь с всемогущим ведомством их новый начальник службы безопасности, а именно на такие должности охотно принимали бывших чекистов, не утерял, и не утеряет никогда. Чекисты пренебрежительно относились к другим силовым ведомствам и считали себя «белой костью», новой элитой общества, на которой держится и порядок в государстве, да и само государство. Причём эта позиция чекистов была почти официальной. Уж такие наступили времена, как сказал бы один известный телеведущий. Чтобы стать элитой, не нужно иметь пять поколений высокообразованных предков. Нужно просто принадлежать к всемогущественному ведомству, один из руководителей которого причислил чекистов к современным дворянам, видимо, имея на то основания. Осталось только раздать им в вечное пользование земли вместе с проживающим на них населением.

Иванов заходил в родное учреждение не из праздного любопытства, и не потому, что хотел повидать кого-нибудь из друзей. Ему ли было не знать, что друзей в таких местах не бывает. Связывают чекистов совсем другие вещи. Сейчас, когда Иванов без пяти минут как садился на финансовые потоки фирмы своего теперешнего шефа, открывались новые возможности в сотрудничестве со своим бывшим ведомством. Являться туда с пустыми руками не имело смысла.

Переговорив с несколькими бывшими коллегами Иванов получил необходимую информацию об Одинцове, его начальнике Игоре Моисеевиче, молодом следователе Игоре Борисове, о своём работодателе Седове, а также о смотрящем за городом Дадоне. Взамен Иванов пообещал направлять иногда часть финансовых потоков фирмы Валентина Петровича на указанные коллегами счета. Что характерно, Иванову поверили на слово. Между коллегами, даже и бывшими, обещать и не выполнять обещанное не принято. За невыполненное обещание можно сильно поплатиться.

Иванов был доволен, контора по-прежнему знала всё, но распоряжалась сведениями уже с учётом рыночных отношений. Собственно Иванова интересовало только одно: кто копает под следователя Одинцова Ивана Андреевича, удалось ли уже что-то обнаружить, и какой ход, в таком случае, полученным сведениям намечается дать.

Сидя в машине и бесцельно кружась по городу, Иванов прикидывал в уме варианты дальнейшего развития событий. В конторе он узнал, что следователь Борисов имеет на руках материал, который может поставить крест на карьере Одинцова. Размышляя над источником информации, которую сообщили ему в конторе, Иванов сделал вывод: никто кроме самого Борисова такую информацию слить в контору не мог. То есть, Игорь Борисов, следователь следственного комитета, завербован и является осведомителем конторы. Отсюда находят объяснения и дальнейшие действия Борисова. Он, видите ли, отдал компромат самому Одинцову и ничего не попросил взамен. Это значит, что так поступить ему велели в конторе. Иванов решил про себя, для того, чтобы Одинцов не успел наделать глупостей, хотя это на него и не похоже, надо его предупредить. Надо убедить Ивана Андреевича, что никаких движений делу Борисов не даст. Из конторы по этому поводу указаний не будет. Почему? Скорее всего, Одинцов контору не интересует, не тот масштаб. Но и топить хорошего следователя ради сиюминутных интересов нет резона. Его, может быть, и потопят, когда для этого создадутся необходимые условия. Короче говоря, конторские явно недооценили Ивана Андреевича. Им в следственном комитете нужен молодой и перспективный Борисов, а не предпенсионный Одинцов. Поэтому, в сущности, Одинцову ничего не угрожает. До поры, до времени, конечно. На его шалости со снайпером, на взятки в весьма умеренных масштабах контора смотрит снисходительно. Пусть забавляется, им он не мешает. К тому же он, в некотором роде, свой. Законов стаи не нарушает, так чего его трогать? Иванов подумал, что сейчас самое время для привлечения Одинцова к работе на Валентина Петровича Седова, без отрыва от основной работы, конечно. А что, в конторе на него лежит компромат, оно даже к лучшему. Этот компромат он, Иванов, постарается использовать по полной программе, когда это потребуется.

Материал на мэра города, который Иванов показал бывшим коллегам, не произвёл на них сильного впечатления. Большая часть информации уже была им известна. Против атаки на мэра, который никак не хотел ложиться под контору, они не возражали. Наоборот, Иванову предоставили дополнительные сведения, почти правдивые, а также указали на газеты и людей с телевидения, которых эти сведения непременно заинтересуют.

В конторе Иванов узнал много полезной информации и о Сергее Ивановиче Дадонове. Агент конторы, внедренный в окружение Дадона, сообщил, что на днях все бригадиры и еще семеро бойцов планируют захват какого-то человека. Целью захвата является возврат каких-то денег, которые были уплачены этому человеку из общака. Иванов сразу догадался, что речь идет о снайпере, завалившем Седовского сына. Интересно, как Дадон на него вышел? Все войско будет вооружено до зубов, так как операция предстоит опасная. К сожалению ни места операции, ни времени ее начала, ни объекта похищения агент установить не смог.

— Этот Дадон, — подумал Иванов, — под колпаком у всех спецслужб, а также полиции, следственных органов и, наверняка, у конкурентов. Не внедрил к нему агента только ленивый. У него преданные люди остались? Ха! А туда же, в элиту метит, в вожаки стаи. Придурок!

Размышления Иванова прервал телефонный звонок. Он посмотрел на дисплей, где высветился номер Сашки, начальника службы безопасности Седова Валентина Петровича.

— Слушаю, Саша, — сказал в трубку Иванов.

— У меня есть полезная для вас информация, — ответил Сашка.

— Ну.

— Следователь Одинцов ездил на дом к следователю Борисову. Мы проследили.

— Это мне известно.

— Откуда? — удивился Сашка.

— Не твоё дело. Если тебе больше нечего сказать, то будь здоров.

— Я думал, что это для вас важно. Остальное, мелочи. Одинцов арестовал некую Ольгу Шевелёву, инженера немецкого института. Потом он встречался на её квартире с каким-то мужиком, после этого мужик из квартиры не выходил. Но, мы смогли отследить, что он звонил некому Иммануилу Штейну по домашнему телефону. Адрес, по которому установлен телефон, у меня есть.

— С этого бы и начинал, — проворчал Иванов, — как же вы звонок засекли?

— Техника новая, — сообщил Сашка, — недавно купили.

— Кто этот Штейн?

— Старикан лет семидесяти, сидел за изготовление денег, сидел пятнашку. Освободился семь лет назад и сейчас изготавливает паспорта, права и всякую мелочь типа дипломов.

— Сведения точные?

— Точнее не бывает. Я сам у него когда-то медицинский полис делал для племянника.

— Идиот! Только этого не хватает для полного счастья.

— Виноват, но я тогда ещё не работал у Седова.

— Всё равно, идиот. Ладно, за информацию благодарю. Да, кстати, как полис? Не подвёл?

— Полис отличный. Племянник нигде, никогда не работал, на бирже труда не состоял, а полис везде принимают и лечат.

— Он что у тебя, племянник твой, тунеядец?

— Нет, он просто поэт, непризнанный.

— Тогда всё понятно. Не повезло твоему племяннику. Поэтов обычно начинают чтить лет через сто после смерти.

— И что не бывает исключений?

— Бывают. Пушкин, например.

Иванов отключил телефон. Сашка сообщил ценную информацию, которой в конторе не знали. Такой мелочью, как этот старый еврей, контора не занималась.

Иванов набрал номер Сергея Ивановича Дадонова, который ему сообщили в конторе.

— Кто это? — спросил в трубку Дадон.

— Дед Мороз, — ответил Иванов, — я тебе подарок посылал. Ящик водки ты получил?

— Получил.

— Помнишь, как она называется?

— Двойной удар.

— Верно. Я не случайно послал тебе эту водку. У тебя ведь ещё одно ухо осталось.

— Так это ты в меня стрелял, паскуда, — Дадон почти кричал в трубку.

— Не ори. Я звоню с добрыми намерениями. Про ухо я пошутил. Паскуду я тебе прощаю. Я хочу предупредить, не делай того, что задумал. Или, хотя бы, сам не ходи вместе с остальными. Жалко нет водки с названием «Тройной удар», а то бы я тебе её прислал, чтобы ты догадался. Понял?

— Ты о чём?

— О том, что хотя бы один удар из трёх, но цели достигнет, а ты мне нужен живым и здоровым.

— Это почему? — удивился Дадон.

— Как же город без такого пугала жить будет?

— Кто ты такой? — не унимался Дадон, — из конторы?

— Так я тебе и сказал, но ход твоих мыслей правильный. Я тебя предупредил.

Поговорив с Дадоном, Иванов посчитал, что на сегодня хватит. Он очень устал, и хотел спать. Если он всё рассчитал верно, то Дадон, испугавшись, участия в готовящейся акции принимать не будет. Его братки пусть лезут на рожон, а Дадона Иванов обещал доставить к Валентину Петровичу. Кого собрались захватить Дадоновские пацаны не так важно, не Одинцова же? На это у них кишка тонка.

 

ГЛАВА 35

4 января Пятница

На следующий день Кривцов покружил для вида возле дома Борисова. Слежки он не заметил, но не верить Одинцову не было смысла. Увидел он и самого Игоря, когда тот отправлялся на службу. Кривцов проводил его взглядом до машины. Потом он определил место, откуда можно было стрелять. Напротив дома жертвы стоял заброшенный сарай, о котором его предупреждал Одинцов. Кривцов зашёл внутрь, осмотрелся. В сарае пахло и мочой, и другими результатами человеческой жизнедеятельности. Но место для работы было удобным. Расстояние до жертвы, когда она будет выходить из дома, позволяло надеяться на удачный выстрел почти на сто процентов. После работы можно покинуть сарай, перебежать через пустырь на дорогу и уехать. На улице народа не было, на окраинах города люди рано не поднимаются. Если за работой стрелка и будут следить, то разве что из машины, так как спрятаться тут больше негде. То, что Иван Андреевич указал ему на этот сарай, было не случайно. Именно при выходе из сарая, выполнившего работу снайпера, легче всего застрелить. А уж потом кричать на всю улицу: «Руки вверх!», «Сарай окружен!», «Предлагаю сдаться!». Снайперу эта инсценировка уже не поможет. Все равно напишут, что он оказал вооруженное сопротивление и был убит, даже если он голым выйдет из сарая с поднятыми руками.

Кривцов сел в свою девятку и достал телефон.

— Это я, — сказал в трубку после соединения.

— Узнал, — ответил Одинцов, — готов?

Кривцов ответил утвердительно, а потом добавил:

— Молодой еще, чем же он тебе, начальник, не угодил?

— Не твое дело. Я же не спрашиваю тебя, сколько тебе заплатили за Седовского отпрыска.

— Ладно, снимай своих соглядатаев, сегодня этот очкарик живет последний день. Работаю завтра.

— И где?

— При выходе из дома на работу. Примерно около восьми утра. Работаю из сарая напротив дома.

— Будет ещё темно, не помешает?

— Нет, наоборот.

— Тебе видней. Через час наблюдение за тобой прекратится, но помни, что тебе надо исчезнуть.

— Помню, — усмехнулся заботе следователя Кривцов.

Олег ещё два часа кружил по городу на своей «девятке». Он заходил в магазины, делал ненужные покупки, посетил почту, потолкался на центральной площади возле стадиона. Он заметил, что его сопровождал старенький «Форд», который периодически отставал. Тогда его сменяла синяя «Лада». Однако, уже полчаса, как хвост отклеился.

— Держит мент обещание, — подумал Кривцов, но для верности помотался по городу ещё полчаса.

Убедившись, что хвоста нет, Кривцов остановил машину возле железнодорожного вокзала. Он прошёл в автоматическую камеру хранения и вернулся в машину с сумкой. В машине Кривцов достал из сумки несколько пачек купюр и рассовал их по конвертам. Конверты с деньгами он разложил по карманам куртки, а сумку положил в багажник.

После этого Кривцов поехал в адвокатскую контору. Имея известный опыт общения с правоохранительными органами, Кривцов, естественно, общался и с адвокатами. Из этого общения он сделал когда-то давно вывод, что адвокаты больше всего на свете любят не свою свободную профессию, не юридическую науку и даже не деньги, а себя любимых. Причём эта любовь тем сильнее, чем адвокат старше, чем дольше он практикует. Может быть, выводы Кривцова и были ошибочными, или проще сказать, слишком обобщёнными, но он так считал совсем не без оснований. Была у него возможность убедиться в своей правоте.

Зайдя в адвокатскую контору, он сразу наткнулся на секретаршу:

— Вам назначено? — сразу поинтересовалась секретарша.

— Нет, я в первый раз.

— Тогда, прошу к дежурному адвокату, — она указала рукой на кабинет с табличкой «дежурный адвокат», — или вы хотите попасть на приём к конкретному специалисту?

— Нет, я не знаю никого из ваших адвокатов. Но я бы хотел попасть к самому молодому.

— Почему? — удивилась секретарша, — ведь, чем опытней адвокат, тем лучше. Разве не так?

— Наверное, но у меня дело не столько для опытного, сколько для расторопного. Поэтому, кто у вас самый молодой?

— Адвокат Черняев, только что получил статус. Не вёл еще ни одного дела.

— Он на месте?

— Да, с первого числа уже сидит, никто к нему не рвётся, — секретарша показала на кабинет в конце коридора, — но я вас предупредила, что это вчерашний стажёр.

— Спасибо, я понял.

Кривцов прошёл в указанный секретаршей кабинет. За столом, на котором стоял раскрытый ноутбук, сидел совсем молодой парень. Увидав Кривцова, он закрыл компьютер и спросил:

— Вы ко мне?

— Да, можно присесть?

— Конечно, пожалуйста, — показал адвокат на стул напротив себя.

Было видно, что парень волнуется, всё-таки первый клиент. Кривцов решил проверить его на наличие описанной выше болезни.

— Простите, вы давно работаете адвокатом? — спросил Кривцов.

Парень замялся, даже слегка покраснел. Но потом, что-то в нём, видимо, сработало, и ответил даже с некоторой иронией:

— Нет, вы первый, кто ко мне обратился за юридической помощью. Вернее, хотел обратиться. Поэтому, если вам нужен опытный адвокат, то вы не по адресу. Не смею вас задерживать.

Парень замолчал, снова раскрыл ноутбук и уставился на монитор.

— Молодец, — подумал Кривцов, — ты-то мне и нужен.

Он порылся в карманах куртки и достал три конверта с деньгами.

— Я хочу поручить вам дело. Даже два.

Парень поднял голову от монитора и удивлённо посмотрел на Кривцова.

— Да, да, именно вам. У меня своё мнение об адвокатском опыте.

— Но я вам не смогу дать никаких гарантий. Я могу вам гарантировать только одно, что я честно и добросовестно буду исполнять данное вами поручение, причём только в строгих рамках закона.

— Большего мне от вас и не нужно. Можно излагать?

— Да, я вас внимательно слушаю.

— Эти два дела, которые я вам хочу поручить, очень необычные. Когда я буду рассказывать, прошу ничему не удивляться. Вчера днём была задержана, пока на двое суток, Ольга Ивановна Шевелёва. Задержана по подозрению в хранении, и, возможно, перевозке наркотиков. Наркотики ей могут подбросить завтра. Даже, наверняка, подбросят. Завтра же ей должны избрать меру пресечения. Заявляю вам честно и откровенно, что эта женщина никогда не хранила, и тем более, не употребляла наркотиков. Я хочу, чтобы вы это доказали. Если это не получится, то прошу сделать так, чтобы всё кончилось условным наказанием.

Кривцов положил перед адвокатом конверт.

— Здесь тридцать тысяч евро. Они ваши.

Парень приподнялся с места:

— Но это слишком много.

— Берите и составляйте договор. В договоре можете проставить любую сумму гонорара, я не буду возражать.

Парень снова присел.

— От чьего имени составлять соглашение?

— Это важно?

— Нет, соглашение — предмет адвокатской тайны. Кроме нас с вами, никто его видеть не вправе.

— Хорошо, тогда вот мой паспорт, — Кривцов положил на стол свой теперешний паспорт на имя Олега Ивановича Кривцова.

Адвокат составил соглашение. Кривцов расписался в нём и в квитанции. Сумму гонорара адвокат указал настоящую.

— Теперь, второе дело. Оно еще более странное. Завтра около девяти утра будет задержан на месте преступления некто Терентьев Павел Николаевич. Он предпримет попытку застрелить следователя следственного комитета. Он в него не попадёт. Следователь будет не при исполнении, без мундира. Я хочу, чтобы вы защищали Терентьева на следствии и в суде и добились минимального срока. Придумайте мотив поступка Терентьева. Скажем ревность, или месть на бытовой почве. Лишь бы это не было связано с профессиональной деятельностью следователя, иначе срок будет большим. Вам это лучше знать.

Кривцов положил перед адвокатом ещё один конверт.

— Здесь тоже тридцать тысяч евро. Да, фамилия, имя, отчество этого вашего подзащитного в процессе следствия могут измениться. Его, скорее всего, будут звать Николаем Петровичем Рысаковым, неоднократно судимым за разную мелочь. Поэтому документы вы сейчас составьте в отношении двух лиц. Я понятно объясняю?

— Понятно, — ответил адвокат, — но уж больно странно.

— Привыкайте, в жизни вообще всё странно.

Адвокат составил нужные бумаги, в которых Кривцов расписался.

— Это ещё не всё, — Кривцов порылся в бумажнике и достал клочок бумаги, — вот здесь написан номер ячейки и пароль камеры хранения на железнодорожном вокзале. Независимо от результатов вашей работы по моим поручениям, вы сходите на вокзал и возьмёте из ячейки диктофон. На этот диктофон я наговорил очень много компрометирующего материала про старшего следователя следственного комитета Одинцова Ивана Андреевича. Там же сказано, на кого можно опереться, чтобы этому копромату был дан ход. Не исключаю, что вам не захочется ввязываться в борьбу со следователем. Тогда просто распорядитесь записанной информацией по своему усмотрению. Только не обращайтесь в местные, и даже областные газеты, и на телевидение тоже. Информация, которая записана на диктофоне не имеет срока давности, поэтому спешить в этом вопросе нет смысла. За эту работу, я плачу отдельно.

Кривцов положил перед адвокатом ещё один конверт:

— Здесь двадцать тысяч.

Он посмотрел на молодого адвоката. Тот сидел бледный, и казалось, что еще немного, и он упадёт в обморок.

— Не слишком я его загрузил? — подумал с опаской Кривцов, — но разбираться некогда. Другого выхода нет. Парень вроде ещё чистый, ни в какой стае не бегает. Справится.

Он достал ещё один конверт, самый пухлый.

— И последнее. Здесь пятьдесят тысяч евро. Я прошу вас позаботиться о своих подзащитных. Одному из них точно придётся сидеть, а может быть и обоим. Я хочу, чтобы у них на зоне всего хватало. Как вы это собираетесь сделать, я не знаю. Но надеюсь на вас, так как им помочь будет некому.

Кривцов поднялся со стула.

— У меня всё. Можете приступать к работе.

Адвокат тоже поднялся и протянул Кривцову руку. Тот её пожал.

— Как я буду отчитываться о работе? Куда звонить? Или, может быть, будет какой-то другой способ связи с вами?

— Я сам вас найду, если будет нужно, — Кривцов вышел из кабинета, оставив адвоката переваривать произошедшее.

Выйдя из конторы, Кривцов достал из багажника заметно похудевшую сумку и сел за руль.

— Ну, вот, — сказал он сам себе вслух, — я сделал всё, что мог. Больше ничего я предпринять не смогу. Теперь, Павлик, попробуем вырваться из этого капкана.

 

ГЛАВА 36

Сегодня, не смотря на то, что вся страна ещё продолжала праздновать, в следственном отделе был обычный рабочий день. Ближе к вечеру следователи, которые целый день провели за распитием кофе, и пустыми разговорами в курилке, стали расходиться по домам. Одинцов и Борисов вместе вышли из здания следственного отдела. Иван Андреевич предложил Игорю подвезти его до дома, так как тот сегодня был без машины, но тот вежливо отказался и заспешил на трамвайную остановку.

Одинцов взглядом проводил своего юного коллегу Игоря Борисова. Одинцов даже пожалел этого молодого парня, но не надо было тому лезть туда, куда не следует. А раз уж полез, то пусть и расплачивается.

— Терентий сделает свое дело, — уверенно размышлял Одинцов, — никаких суток ему, конечно, не будет. Дадоновское войско будет наготове и живым его не отпустит. Кроме того, надо и Крыленко туда послать для страховки. Вместе ведь кашу заваривали, пусть тоже участие примет. Конечно, я Терентия немножко надул с этими сутками, но как говорится, обмануть бандита не грех. Ведь есть же у уголовников поговорка, что, мол, мента обмануть не в падлу, а я чем хуже?

Он всё ещё смотрел вслед удаляющемуся трамваю, и уже собрался отправиться к своей машине.

— Иван Андреевич? — окликнули Одинцова.

Из шикарной черной иномарки на Одинцова смотрели холодные, проницательные глаза. Где-то раньше Одинцов их уже видел, но не мог вспомнить где.

— Садитесь, нам по дороге, — уверенно пригласил его человек из машины.

Одинцов за время работы в следственных органах давно привык ничего не бояться и направился к сверкающей хромом иномарке. Иван Андреевич открыл дверь и уселся на заднее сиденье. В машине никого более не было кроме, сидевшего за рулем, обладателя этого не очень приятного взгляда.

— Моя фамилия — Иванов, — представился незнакомец.

Одинцов не понимал еще, как ему следует себя вести, поэтому набрался сарказма и ответил:

— Тогда, я — Сидоров.

Иванов улыбнулся:

— Нет, вы не Сидоров, вы Одинцов Иван Андреевич, старший следователь следственного отдела следственного управления, ну и так далее. Если у вас есть желание, могу рассказать вашу биографию, семейное положение, перечислю всех ваших любовниц, назову марку вашего любимого коньяка и даже отвечу, в каких зубах у вас стоят пломбы. Но я думаю, что вы и сами это знаете.

— Вы ясновидящий? — ухмыльнулся Одинцов.

— Нет, но все знать — моя работа.

— Наверное, хорошо платят?

— Не жалуюсь.

Одинцов не мог понять, кто этот человек и чего ему надо, поэтому не на шутку начал тревожиться. Когда машина плавно двинулась в сторону проспекта, стараясь держать себя в руках, он спросил:

— Вы меня позвали покататься?

— Нет, что вы? — возразил Иванов, — я предлагаю вам работу.

— Я уже трудоустроен и неплохо, — ответил Одинцов.

Иванов помолчал. Потом остановил машину у обочины и, повернувшись к Одинцову, медленно проговорил, тщательно выговаривая каждое слово:

— Я вам уже говорил, Иван Андреевич, что все про вас знаю. Если я так говорю, то это означает, что мне известен не только цвет ваших трусов, но и нечто большее. У меня есть доказательства, что вы взяточник, что вы прекрасно фабрикуете дела. Я знаю, что вы только что прекратили дело по убийству Седова младшего. Убийцей по вашей версии оказался некто Николай Лыков по кличке «Лык». Он убит при задержании. Но настоящего убийцу вы не задержали, а подставили вместо него несчастного Лыкова. Настоящего убийцу вы покрываете. Я даже знаю, для чего вы это делаете. Продолжать?

— Кто вы? — спросил Одинцов.

— Моя фамилия — Иванов, я уже вам представлялся.

— Значит, вы решили меня шантажировать?

— Я этого не говорил, — спокойно ответил Иванов, — я предлагаю вам работу, хорошо оплачиваемую, без отрыва от работы в следственном отделе.

— А если я откажусь? — спросил Одинцов.

— Не откажетесь. Вы любите деньги, любите власть. Этого у вас будет в избытке. Вы умный человек и понимаете, что работать нужно там, где больше платят.

— Но все-таки, — упорствовал Одинцов.

— Вы, наверное, ждете, что я буду вам угрожать? Напрасно. Не будет никакой серной кислоты, наемного убийцы, не будет кляуз вашему высшему начальству. Ничего этого не будет. Все останется, как есть. Но не будет и денег, больших денег. Вы рано или поздно вляпаетесь в своём следственном отделе в историю, и никто вам не поможет. Никто. А то, что вы вляпаетесь — это точно. Уже вляпались. Я даже помог вам, хотя вы об этом и не просили.

— Интересно, каким образом вы мне помогли?

— Вам нужны доказательства? Пожалуйста. Я знаю, что на вас собран достаточный для привлечения к ответственности материал, но вы по-прежнему на свободе и вне подозрений. Вы, видимо считаете, что это проявление альтруизма со стороны вашего молодого коллеги? Напрасно. Это не его заслуга. Кроме того, если бы я не знал, что вам ничего не угрожает, я не стал бы предлагать вам работу. Следователь с подмоченной репутацией, а то и бывший следователь, нам не нужен. Нужно ещё что-то объяснять?

Иван Андреевич быстро прикидывал в уме, о какой помощи идёт речь. Неужели Игорь Борисов не сдал его руководству только потому, что этого не допустил этот самоуверенный и вальяжный человек, назвавшийся Ивановым. Быть не может! Но другого объяснения удивительной осведомлённости своего собеседника он не находил. То, что Иванов не из конторы, во всяком случае в настоящее время там не служит, Одинцов был уверен. Конторских сотрудников в городе было немного, и он в силу служебной необходимости, всех их знал в лицо, да и фамилии помнил. На всякий случай. Никакого Иванова среди них не было.

— Ну, так что, Иван Андреевич?

— А кто работодатель? Не вы же?

— Нет, конечно, нет, — ответил Иванов, — но вам его знать ни к чему, пока, во всяком случае.

— Ну что ж, предложение интересное, — нараспев проговорил Одинцов.

— Ну? — посмотрел на него Иванов, — будем играть в одной команде?

— Команде? Скорее будем бегать в одной стае? Вы это имеете в виду?

— Можете назвать и так.

— Я догадываюсь, на кого вы работаете. Не подумайте, что я принял вас за конторского. Нет, вы не из конторы. Там денег не предлагают, у них свои способы и методы привлечения к работе. В принципе, я ждал подобного предложения, мне, действительно, нужна помощь. Но мне нужно время подумать.

— В таких делах время на раздумье не берут. Я от вас ничего не скрывал, поэтому прошу ответ дать немедленно. Время поджимает, вы сами это знаете. Приходить к вам ещё раз я не намерен. К тому же наши интересы совсем скоро наши интересы пересекутся, уже пересеклись.

— Как же я могу ответить, если мне неизвестно, что я должен делать и как будет оплачиваться мой труд?

— А вы, зануда, — не зло проговорил Иванов. Он достал блокнот, что-то написал на нём и показал Ивану Андреевичу. — Вот ваша зарплата в месяц. Устраивает?

— Цифра вызывает уважение, — согласился Одинцов, — и что взамен?

— То, что понадобится. Например, упрятать надолго верхушку Дадоновской кодлы, а его самого передать нашему работодателю.

— Как это передать? — удивился Одинцов.

— Очень просто. Позвольте, Иван Андреевич, технические детали мы обсудим потом. Если, конечно, вы примете мое предложение. У нас с вами просто не остаётся времени. Давайте говорить откровенно.

— А разве мы не откровенны? — Одинцов почувствовал, что этот Иванов не выложил ещё главных козырей.

Иванов глубоко вздохнул:

— Иван Андреевич, я уже сказал, что знаю про вас всё. У вас есть определённые люди, которые многое могут. Не исключаю, что и снайпер, которого вы покрываете, ваш человек. Доказать это, если понадобиться, дело времени. Но ваши люди становятся всё более самостоятельными, и ваша власть над ними теряется. Процесс этот постепенный, но он идёт. И вы это знаете. А власть ваша ослабевает, так как не подкреплена главным. Она не подкреплена деньгами. У меня тоже есть подобные люди. Они менее профессиональны, но моя власть над ними деньгами подкреплена. Пусть не моими, это не принципиально. Почему мы с вами до сих пор эту власть не потеряли?

— И почему?

— Потому, Иван Андреевич, что мы с вами в своём деле люди исключительные, талантливые. Сейчас, так получилось, что наши интересы немного пересеклись. Мне нужно отправить за решетку Дадоновское войско, а вам оно пригодилось бы на воле. Мне нужен Дадон, но он, видимо, и вам нужен, раз вы его у себя в кабинете принимаете, как родного.

— Вы и это знаете? — удивился Одинцов.

— Я же говорил, что про вас я знаю всё. Далее: меня интересует снайпер, но живой. Вы похоже собрались его зачистить. Об этом не трудно догадаться. Не на охоту же Дадоновские быки собираются? Неужели вы считаете, что если наши интересы пересеклись, мы должны перегрызть друг другу глотки? Зачем? Чтобы наверху остались те, кто нам платит? Но это же нас недостойно! Давайте объединим наши усилия, и мы будем наверху, мы будем заказывать музыку. А эти денежные тузы пусть считают, что правят миром они. Нам-то что? Нам известность ни к чему. Я не прав?

— Слишком откровенно, — только и сказал Одинцов. Слова собеседника произвели на него впечатление. По сути, этот Иванов сказал то, что Иван Андреевич давно в себе вынашивал. То есть для его структуры давно не хватало денежной составляющей, которая бы укрепила его власть над ней. И Одинцов давно мечтал, что какой-нибудь олигарх местного значения сам попросится по его крышу. После окончания праздников он даже собирался поговорить на эту тему с Серегиным, которого неплохо знал. Но Серегин был человеком не столько ненадежным, сколько бесталанным. Это только ему самому казалось, что его бизнес процветает и после смерти компаньона. У Ивана Андреевича были другие сведения, что через пару лет от Серегина не останется ничего. Ставить на такую лошадь не имело смысла, да и события последнего дня прошлого года лишний раз подтвердили ненадежность Серегина. Надо было выходить на кого-то другого. А этот Иванов работает на Седова, причем знает сам и, наверняка, доложил уже шефу, что Коля Лыков не убивал его сына. Значит, они оба полагают, что снайпера я знаю и выгораживаю, и тем не менее зовут к себе. Большего цинизма и придумать невозможно. Как говориться, только бизнес, ничего личного, даже если это касается собственных детей.

— Ну, что, я вас не убедил? — Иванов посмотрел на Ивана Андреевича. — Пусть мне платит бизнесмен, а вы перебиваетесь на государственные деньги, неужели мой шеф или то же государство должно править в нашем, отдельно взятом городе? Так, убедил я вас и или нет?

— Убедили. У нас с вами будет своя стая. Я так всё понял? В этой игре мы с вами будем игроками, будем делать вид, что работаем на своих работодателей, а на самом деле будем сообща работать на самих себя. В нашей команде будут играть и мои люди и ваши, а также мы будем пользоваться помощью государства, на которое я работаю. Контора, в которой вы раньше работали, не бескорыстно, конечно, будет нам не мешать, и по мелочи помогать. Вся эта стая под нашим руководством будет оплачиваться Седовым Валентином Петровичем, который будет думать, что во главе стаи он сам?

— Вы верно поняли. Открою небольшой секрет. Седов собирается с моей и вашей помощью свалить теперешнего мэра и занять его место. Весь бизнес он оставляет на меня, так как доверяет мне беспрекословно.

— Вот как? — удивился Иван Андреевич. — Возможно это и так, но насколько я знаю, что у него кроме сына, которого убили, никаких близких родственников нет. А вы — молодец, господин Иванов. Находиться в таком доверии у своего шефа, дорогого стоит. Тут талант нужен. Этим последним сообщением вы отбросили все мои последние сомнения в несомненной пользе объединения наших усилий.

— Тогда пойдем в кафе, выпьем и перейдём на ты. Там же мы заключим устное соглашение о том, чего нельзя в нашей стае. Всё остальное можно.

— Согласен.

Иванов и Одинцов прошли в кафе и расположились за отдельным столиком. Разговор у двух профессионалов, которые решили работать вместе, получился долгим. Одинцов рассказал Иванову о Терентии, Моне Штейне, проблеме с Игорем Борисовым. Иванов молча слушал. Только в конце разговора Одинцов вспомнил, где он раньше встречал этого человека. На каком-то банкете по случаю дня рождения тогда ещё милиции, этот Иванов был представителем от органов госбезопасности. Но только он был помоложе, и фамилия была другая.

Иванов в свою очередь поведал о планах Седова относительно банды Дадона, и его самого, а также стрелка, у которого Дадон собирается отобрать уплаченные деньги.

Новые партнёры согласовали свои действия, чтобы никого не обидеть и самим получить нужные результаты. Одинцов остался доволен результатом беседы. А когда Иванов сообщил, что тоже вышел на Моню Штейна, но совершенно с другой стороны, то произвёл на Одинцова сильное впечатление своим подходом к решению профессиональных вопросов.

— Ну что ж, в такой связке можно и порысачить, — подумал Иван Андреевич.

— А он, действительно специалист, — решил Иванов, — с таким партнёром мы скоро весь город на уши поставим, а то и выше поднимай.

Они выпили на брудершафт и перешли на «ты».

— Борисова убирать не следует. Особенно так, как ты задумал. Он завербован конторой, и там не очень этому обрадуются. Лучше бы автомобильная катастрофа или болезнь. Не поздно еще отменить операцию?

— Боюсь, что поздно, — посмотрел на часы Одинцов. — Терентий будет работать завтра утром. До утра я его не найду, не пошёл же он домой?

— Конечно, не пошел, — Иванов задумался. — Надо, дело представить так, что это бандиты Дадона целой оравой застрелили юного следователя. В конторе на нас не подумают. Как обложить банду доказательствами, не мне тебя учить. После выстрела, ты всех и заметёшь. Терентий твой, наверняка, под шумок, после выстрела убежит и спрячется. И пусть, никуда он не денется, тем более что баба его в изоляторе мается. Он, наверняка, с ней связи искать будет, на чем и погорит. Стрелка оставь мне, от меня он не уйдет. Обещаю, что жить ему осталось недолго и смерти он сам просить будет.

— Много всяких случайностей в этом деле, — посетовал Одинцов, — наверняка, что-то не срастется и вся затея может быть поставлена под угрозу. Подстраховаться надо. Я туда Крыленко направлю, но он всей информацией не владеет.

— Я сам всё проконтролирую, — Иванов посмотрел собеседнику прямо в глаза, отчего Иван Андреевич даже вздрогнул, — зато дело будет громким, всех Дадоновских бойцов можно будет упрятать надолго, а его самого оставь под подпиской, если он все-таки приедет со всеми вместе. Он же сам на захват стрелка не пойдёт, а останется в машине. Когда он останется без свиты, я его голыми руками возьму и Седову притащу. Он Дадона не пощадит, а мы его на крючок за это и посадим.

— В случае чего, у нас на Седова будет замечательный материал. Организация похищения, незаконное лишение свободы и убийство с особой жесткостью. Это не уход от налогов, тут пожизненное светит. Понимаешь, о чем я говорю?

— Как не понять. Я буду находиться во главе его бизнеса, наследников у него нет. У тебя такой случай уже обкатан. Нет?

— Поражаюсь твоей осведомленности, — Иван Андреевич даже присвистнул от удивления.

Еще немного посидев, партнеры вышли из кафе и уселись в машину Иванова.

— Шикарная у тебя машина, завидую, — искренне признался Иван Андреевич.

— Извини, но тебе такую пока нельзя. Ты же государственный служащий, вопросы появятся. Но, я придумаю, как тебе разбогатеть, причем вполне официально.

— Благодарю.

— Не за что.

Иванов высадил Ивана Андреевича около его «Опеля», одиноко стоявшего возле здания следственного комитета, и уехал. Одинцов достал из багажника щетку и стал счищать снег со своего автомобиля.

— Придумает он, как мне разбогатеть? — ухмыльнулся он про себя, — а то я сам этого не сумел бы. С моей женой нельзя официально богатеть, а то она без штанов оставит.

 

ГЛАВА 37

Кривцов, несмотря на предположения Одинцова, сразу после встречи с адвокатом приехал к себе домой. Он собрал необходимые ему вещи в небольшую сумку. По всему чувствовалось, что в квартире за время его отсутствия кто-то побывал. Но ничего компрометирующего Кривцов дома не держал. Скоро должен был позвонить Моня Штейн, и он навсегда покинет эту квартиру, к которой даже не успел привыкнуть. Кривцов ещё раз проверил, всё ли он взял, и собрался, уже было, уходить, как раздался телефонный звонок:

— Моня? — сказал в трубку Кривцов.

— Да, приезжайте, все готово. Запоминайте адрес.

— Я знаю.

— Я не дома, я в мастерской, у нее адрес другой, — Моня продиктовал адрес. Голос его показался Кривцову испуганным.

— В штаны наложил, пень трухлявый, — усмехнулся Кривцов.

Он бросил последний взгляд на квартиру, взял сумку и вышел, захлопнув дверь. Пройдя к мусорному контейнеру, он бросил туда ключи от квартиры, они ему больше не нужны. Уложив сумку с вещами в салон «девятки», Кривцов поехал не по указанному Моней адресу, а совсем в противоположную сторону. Он остановился возле банка «АК Барс», где уже много лет арендовал ячейку. Достав паспорт, на который была арендована ячейка он, вместе с представителем банка спустился в хранилище. Открыв ячейку своим ключом, служащий удалился. Кривцов достал из ячейки пакет, в котором были два пистолета с запасными обоймами, немного денег, а также настоящие диплом и свидетельство о рождении Павла Николаевича Терентьева. Закрыв ячейку, Кривцов быстро покинул банк. Уже в машине он положил один пистолет в карман куртки.

Он немного покружил по городу, но вроде бы никто за ним не следил. С трудом отыскав мастерскую Мони, Кривцов припарковал машину и зашел в подъезд. Поднявшись на третий этаж, он позвонил в указанную Штейном квартиру. Никто не открывал, за дверью не слышалось никакого движения. Кривцов выругался и толкнул дверь, она оказалась не запертой. Мысленно похвалив себя за то, что взял с собой пистолет, он осторожно зашел в темную прихожую и закрыл за собой дверь. В квартире пахло то ли клеем, то ли краской. На улице еще не совсем стемнело, и в комнаты через окна проникал свет. Кривцов, стараясь ничего не задеть в полумраке, зашел из прихожей в комнату. Тут никого не было. Из этой комнаты вела еще одна дверь, видимо в спальную или кладовку. Кривцов, достав пистолет и сняв его с предохранителя, осторожно приоткрыл ее. От представившейся его взору картины у него засосало под ложечкой и затошнило. Комната за дверью оказалась спальней. Посредине спальни висел Моня Штейн. Ремень, обвитый вокруг шеи, был закреплен за скобу, торчавшую из потолка. Под ногами старика валялась опрокинутая табуретка. Кривцов с трудом заставил себя потрогать руку Мони, она была теплой.

— Что, нравится? — раздался сзади голос.

Кривцов обернулся и увидел человека с холодными, ничего не выражающими глазами. Руки он держал в кармане длинного плаща, и можно было не сомневаться, что у него в кармане пистолет.

— Повесился старикашка, — тем же ровным голосом сказал человек в плаще, — не выдержал бесконечной борьбы с суровой действительностью. Хотел прожить один и вот результат. Одному сейчас не прожить.

— Кто ты? — спросил Кривцов.

— Моя фамилия Иванов. Так вот, об этом старом, глупом еврее. Он ошибся. Он хотел обмануть всех, хотел загрести все один. Этого делать нельзя. Даже волки и те живут стаями. И стоит хотя бы одному пойти своей дорогой, как он тут же превращается из волка в паршивую овцу. А овца — это добыча. Понял, сынок? Время волков-одиночек уже прошло.

Кривцов молчал. Он никак не мог сообразить, что же делать дальше. Моня мертв. Документов нет, и не будет.

— Что же ты молчишь, а Терентий?

Кривцов вздрогнул.

— Ты, видимо, собирался умыкнуть за границу. Старикашка тебе и паспорт изготовил. А ведь ты обещал что-то одному нашему общему приятелю. Или как там у вас, мента обманывать не в падлу?

— Чего тебе нужно? — грубо оборвал Кривцов.

— Вообще-то мне нужно нарезать из твоей кожи ремней, но я хочу тебе дать шанс. Я не из полиции.

— Я вижу.

— Молодец, сообразительный. Кто тебя нанял убить Седовского сынка?

— Я его не знаю. Принес деньги, показал адрес и будущий труп. Остальное — мое дело.

— Может быть и так, — согласился Иванов. — Ты, Терентий, убил сына моего хозяина. Даже если я очень попрошу, он тебя к себе не возьмет.

— В стаю? — насмешливо спросил Кривцов.

— Называй, как хочешь. В стаю, так в стаю. Он тебя прикажет четвертовать, как только узнает, что ты у нас в руках. Я понимаю его отцовские чувства, хотя я бы тебя взял. Не скрою, стрелок ты чудный, а профессионалов я уважаю. Я знаю, о чём ты договорился с нашим общим другом. Завтра поутру ты должен застрелить следователя из комитета. Ты не хочешь этого делать, но у тебя нет другого выхода. Твоя дамочка у ментов сидит. У неё будет очень незавидная судьба, если ты не выполнишь обещание.

— Чего ты от меня хочешь? — настаивал Кривцов, а сам внутренне приготовился к прыжку.

— Я хочу знать, кто тебе принёс деньги от Дадона. Кто твой, если можно так выразиться, менеджер?

— И после того, как я скажу, ты меня прихлопнешь? Нашёл лоха.

В это время где-то в углу комнаты мяукнула кошка. Иванов на секунду повернул голову, и этого было достаточно. Кривцов нанес ему мощный удар в солнечное сплетение. Тот согнулся и тогда Кривцов коротким, резким крюком распластал его по полу. Достав веревку Кривцов связал Иванову руки, затем, обыскав его карманы, нашел там, изготовленный Моней заграничный паспорт. Он быстро его пролистал, виза была открыта во многие страны. Тут же лежал и паспорт на имя Терентьева Павла Николаевича с фотографией Рыжего.

— Спасибо, Моня, — сказал Кривцов. Потом быстро спустился из квартиры и, запустив мотор, рванул с места.

Очухавшийся через пару минут Иванов, позвонил Одинцову:

— Всё по плану, Иван Андреевич. Документы он взял, но копии с них я успел снять.

— Что Моня?

— Моня повесился. Ты проследи, чтобы смерть криминальной не признали.

— Хорошо, прослежу. Ты думаешь, он завтра сработает?

— А куда он денется? Его краля же сидит у вас в обезьяннике.

— Ты обещал завтра, сразу после акции Терентия положить.

— Обещал, сделаю. Человек уже предупреждён и завтра он Терентия подстрелит. Только людей побольше пригони, чтобы неразбериха была.

— Да, людей надо побольше. Я уже распорядился, Крыленко всех свободных подтянет. Дадоновских будет человек восемь бойцов. Все основные будут, кроме самого Дадона.

— Бери всех.

— Конечно, я постараюсь. Если Терентия подстрелят на месте, то я сделаю его членом банды Дадона. А если он смоется, то ты обещал….

— Я помню.

— Тогда до завтра?

— До завтра.

Иванов вышел из дома, череп раскалывался от удара, нанесённого Кривцовым.

— Чего не сделаешь, ради общего дела, — подумал Иванов, и посмеялся про себя получившейся тавтологии.

Он сел в машину и поехал на квартиру к Седову. Они сидели в каминном зале друг напротив друга и потягивали красное вино.

— Валентин Петрович, — начал Иванов после обычных приветствий и разговоров о новостях, — думаю, что завтра днём Дадон будет у нас в руках.

— Наконец-то, — сразу потерял меланхоличный вид Седов, — как же это тебе удалось? У него же бандитов полно, охраны.

— Как удалось не важно, важен результат.

— Это верно. Куда ты хочешь его поселить?

— Прошу разрешения воспользоваться нашей загородной резиденцией. Там тихо и больше возможностей получить удовольствие от беседы. Да и Дадон, ведь, не обычный гость.

— Да, гость долгожданный. Тогда ты начинай с ним общаться, а когда он дойдёт до определённой кондиции, дашь мне знать. Тогда и я подключусь.

— Как пожелаете, Валентин Петрович.

Седов достал толстую сигару и предложил Иванову, но тот отказался.

— Что со стрелком? — спросил Седов, раскуривая сигару, — нашёл?

— Найти-то нашёл, но он уже мёртв.

— И чья это работа?

— Дадон меня опередил. Как я ни старался, но наши возможности не беспредельны.

— Ах, сукин сын этот Дадон, — не зло проговорил Седов, — придётся ему и за это держать ответ.

— Придётся, — согласился с готовностью Иванов. Он был твёрдо уверен, что после даже пары часов пребывания в загородной резиденции Дадон признается в чём угодно. Даже в убийстве президента Кеннеди, не то, что какого-то стрелка.

— Теперь расскажи про этого следака из комитета. Как с ним идёт дело?

— Я с ним встречался.

— Ну?

— Ничего с ним не получилось. На нас он работать не захотел.

— Почему?

— Не знаю, я предложил ему ту сумму, которую мы с вами обговаривали. Он не согласился. По-моему он считает, что стоит гораздо дороже.

— Ишь ты, наглец какой. Все себя ценят, но не до такой же степени. Тебе не будет обидно, если я ему предложу больше, чем тебе?

— Нет, не будет. Но это еще не всё. Он сказал, что помимо ежемесячной заработной платы ему необходима сумма единовременная. Что-то типа вступительного взноса. Только получив эту сумму, он согласится начать работать.

— Что за сумма?

Иванов написал на листке цифру и показал Седову. Он давно уже прикинул, сколько нужно денег для содержания всей, начинающей стремиться к самостоятельности, структуры, некогда созданной Одинцовым.

— Он что, совсем с ума сошёл? — возмутился Седов. — Он, что генерал? Или министр внутренних дел? Он простой следак! Откуда такие потребности?

— Я не знаю. Что он сказал, то я и передаю. Но обратите внимание, что он уже вывернулся из того положения, в котором оказался. Причем, это положение грозило ему не только концом карьеры, но и сидкой на долгие годы. По моим сведениям к нему нет никаких претензий, все подозрения в отношении его не подтвердились. Согласитесь, что в таком гадюшнике, как правоохранительные органы, вывернуться в такой ситуации почти невозможно. А он смог!

— Ладно, я подумаю. Хотя чего думать, он нам нужен! Скажи нашему финансовому гению, чтобы выдал тебе эту сумму и снова поговори со следаком. Работа для него уже есть. Дадон же не может просто так пропасть, нужно это по правильному оформить, чтобы к нам вопросов не было.

— Понял, всё будет сделано. Я думаю, что, получив требуемую сумму, он согласится.

— Я тоже так думаю.

Дальше разговор дел не касался и скоро Иванов откланялся.

 

ГЛАВА 38

Кривцов сразу от дома, где в квартире на третьем этаже висел на ремне труп Мони Штейна, поехал в гостиницу к Рыжему. За наличием хвоста он не смотрел. Если ему дали спокойно выйти из квартиры, а Иванов из нее не вышел, то Иванов пришёл к Моне один. Был и второй аргумент о бесполезности отрываться от слежки. Этот Иванов нашёл и Моню Штейна, и настоящее имя Кривцова знает. Чего теперь скрываться? Значит Иванов, оставшийся валяться в квартире Мони и Одинцов действуют сообща. Откуда бы ещё Иванов узнал о его имени, и о многих других подробностях? Но Иванов не мент, это точно. Тогда, кто он? Кривцов терялся в догадках. Лишь одно ему было ясно, что времени осталось совсем немного. И Одинцов, и этот неведомый Иванов ждут только одного, чтобы он завалил ментовского следователя. А после этого, ему даже из сарая выйти не дадут. Какой-нибудь средней руки ментовский снайпер продырявит Пашу Терентьева, не моргнув глазом.

— Ну, уж дудки! — размышлял Кривцов, подъезжая к гостинице. — Так я вам ноги-то и раздвинул. Посмотрим ещё, чья возьмёт.

Кривцов оставил машину возле гостиницы и быстро поднялся в номер к Рыжему.

Чисто выбритый, причёсанный и пахнущий одеколоном Рыжий принял Кривцова, как родного. Он уже совсем не походил на того бомжа, которого Кривцов встретил почти две недели назад в парикмахерской. Лицо Рыжего посветлело, морщины расправились, и даже наметился уже небольшой животик.

Рыжий сразу после приветствий бросился к холодильнику и достал бутылку коньяка. Он разлил коньяк по стаканам и жестом пригласил Кривцова выпить.

— Ты же знаешь, что я за рулём, — отодвинул свой стакан Кривцов, — да и тебе лучше пока не пить. Слей всё назад в бутылку, коньяк тебе ещё пригодится.

— Что? Дело наклюнулось? — спросил Рыжий без особого энтузиазма. Он уже привык к хорошей жизни. Но он и не надеялся, что так теперь будет всегда. Он знал, что за всё надо платить. И только такое внезапное окончание пребывания в раю немного застало его врасплох. Был уже вечер, и Рыжий уже решил, что сегодняшний день не принесёт никаких изменений в его жизнь.

— Наклюнулось. Ты одевайся и слушай меня внимательно, Коля.

Рыжего уже давно никто по имени не называл, поэтому он сразу понял, что разговор будет серьёзным.

— Сейчас мы с тобой поедем в одно место. Это сарай на краю города. Он не отапливается и внутри сарая почти, как на улице. Поэтому возьми с собой коньяк, чего-нибудь поесть, и тёплую одежду. В сарае ты проведёшь всю ночь до утра.

— Я же там замёрзну.

— Не перебивай. Вопросы задашь потом. Не замёрзнешь. Сарай достаточно большой, там можно ходить взад вперёд, как в камере штрафного изолятора на зоне. Согреешься. Утром около восьми из дома напротив сарая выйдет человек.

Кривцов бросил на стол фотографию Игоря Борисова.

— Запоминай, фото я тебе не оставлю.

Рыжий взял фотографию и внимательно на неё посмотрел.

— Не нравится мне всё это, — подумал Рыжий, — я догадываюсь, куда клонит Терентий.

— Дом деревенский, кроме этого парня в доме никто не живет. Так что не перепутаешь. Как только он выйдет, ты шмальнёшь из пистолета в воздух пару раз, бросишь пистолет в сугроб и вернешься в сарай. В сарае будешь дожидаться ментов с поднятыми вверх руками. Тебя арестуют. Скажешь, что никого убивать не собирался, что нашёл пистолет в сарае и решил попробовать его. Всё. Максимум, что тебе светит — три года за незаконное ношение оружия, ну, может, ещё год за хулиганство.

Рыжий даже повеселел от перспективы, что никого убивать не придётся.

— А зачем всё это тебе нужно? — спросил он Кривцова.

— Теперь о главном. Если ты меня ослушаешься, я достану тебя везде и убью. Понял?

Рыжий кивнул. Он нисколько не сомневался, что так и будет.

— Когда тебя арестуют, у тебя при себе будет паспорт. Вот этот паспорт. Паспорт на имя Тереньева Павла Николаевича, но с твоей фотографией.

Рыжий взял в руки паспорт, изготовленный Моней Штейном, и долго всматривался в свою фотографию.

— Не волнуйся, паспорт настоящий. Пока менты разберутся, что ты — это не я, что ты не Тереньев Павлик, я буду уже далеко. Когда это выяснится, но не раньше, ты назовёшь своё настоящее имя и скажешь, что твой настоящий паспорт лежит в камере хранения на вокзале. По дороге в сарай мы туда заедем и пристроим твой паспорт в ячейку. Про мой паспорт ты скажешь, что нашёл его тут же в сарае и решил приклеить свою фотографию, чтобы взять кредит в банке. За порчу паспорта тебе могут дать штраф, не больше. Ты его использовать не успел.

— А ты куда, Терентий?

— Я еще не закончил. Помнишь, я брал у тебя твой настоящий паспорт?

— Помню, ты говорил, чтобы заграничный оформить.

— Я тебя обманул. Я открыл в банке на твоё имя счёт и положил на него двадцать тысяч евро. Освободишься, забирай эти деньги и завязывай с блатной жизнью. Да, к тебе придёт адвокат, это я его нанял. Молодой парень, не опытный, но честный. Он будет тебя защищать, и позаботится, чтобы тебе было легко сидеть. На это я ему денег оставил.

Рыжему было тяжело всё это воспринять. Поэтому он ещё много раз переспрашивал и уточнял детали. Когда Кривцов уже устал повторять одно и тоже, он ударил ладонью по столу:

— Всё, Коля. Больше времени нет. Самое главное, прошу тебя, как только пальнёшь в воздух, не вздумай бежать из сарая. Там будет полно ментов, подстрелят тебя, как пить дать. Сиди в сарае и дожидайся их сам. Тогда всё будет хорошо. Понял?

— Понял. Стрельну и буду сидеть в сарае до того, пока ласты не скрутят.

— Ну, и молодец. А теперь пошли, я тебя жду внизу в машине. Сдай номер, деньги есть?

Рыжий утвердительно хлопнул себя по карману.

 

ГЛАВА 39

Высадив Рыжего недалеко от сарая, в котором тому предстояло провести сегодняшний вечер и всю ночь, Кривцов тоже вышел из машины.

— Ну, что Коля, давай прощаться, — Кривцов протянул Рыжему руку.

— Прощай, — пожал протянутую руку Рыжий, — и спасибо тебе.

— За что?

— За всё. За хорошую жизнь в гостинице, за перспективу завязать и пожить на старости по человечески.

— Номер счёта запомнил?

— Я его в свой настоящий паспорт записал, а в зону поднимусь наколю на руке.

— Как хочешь. Ты всё запомнил? Повтори в двух словах.

— Просидеть в сарае всю ночь. Утром дождаться выхода из дома напротив мужика, фотографию которого ты мне показывал. Как только он выйдет из дома, выйти из сарая и пальнуть два раза в воздух. Потом бросить пистолет в сугроб и вернуться в сарай. Как только приедут менты, сдаться. Называть себя Терентьевым Павлом пока не выяснится что я другой человек. Потом дать признательные показания. Отсидеть и жить в своё удовольствие.

— Всё верно. Ну, мне пора, успехов тебе.

— Давай.

Рыжий повернулся и зашагал в сторону сарая. Кривцов закрыл машину и пошёл в противоположную сторону. На плече у него висела сумка с оставшимися деньгами. Поймав такси, он велел везти его в автосалон «Ауди». Добираться до Москвы на засвеченной «девятке» было опасно. Пусть лучше «девятка» стоит недалеко от места завтрашней акции. Это отсрочит погоню.

Кривцов не случайно выбрал автосалон «Ауди». Машины этой марки были дорогими и всегда имелись в наличии, кроме того, это солидный автосалон всегда держал под рукой гаишника, чтобы тот выдал номера и поставил машину на учёт. Траты предстояли большие, но выбора и времени уже не оставалось.

В большом и просторном автосалоне рабочий день уже заканчивался. Менеджеры страдали от безделья, так как ни один покупатель сегодня в салоне покупок не делал. Весь модельный ряд в салоне имелся в наличии.

— Молодой человек, можно вас на минутку, — обратился Кривцов к одному из менеджеров.

Тот неохотно оторвался от экрана телевизора, на который смотрели все находившиеся в автосалоне сотрудники. Внешний вид и одежда Кривцова никак не свидетельствовали о его широких финансовых возможностях.

— Я хочу спросить, могу я купить автомобиль прямо сейчас и уехать на нём до закрытия салона?

Менеджер оживился, но всё равно сомнения у него оставались:

— Как будете платить? Если в кредит, то сегодня ничего не получится.

— Наличными европейскими деньгами. Надеюсь, вы их на рубли сами поменяете.

— У нас тут обменник есть, пусть это вас не беспокоит.

— А номера, постановка на учёт?

— Это тоже предусмотрено, так что я не вижу никаких препятствий в том, чтобы вы сегодня стали обладателем одной их этих великолепных машин, — менеджер показал рукой на сверкающие лаком модели, стоявшие в салоне.

— Тогда я выбираю вот эту, — Кривцов показал на «Ауди А4».

— Чудесный выбор. Он обойдется вам в один миллион двести тысяч рублей. Но я советую вам приобрести ряд опций, которые просто необходимы этому автомобилю для полного блеска. Это совсем недорого и увеличит стоимость автомобиля всего-то на двести пятьдесят тысяч.

Кривцов наотрез отказался и велел парню оформлять покупку. Через два часа, уже перед самым закрытием Олег выехал из автосалона на новенькой чёрной «Ауди А4».

Он заехал на расположенную рядом автозаправочную станцию, залил полный бак бензина и поехал на Московское шоссе.

— На этой машине я до Шереметьево за три часа домчусь, — подумал Кривцов, — жалко бросить придётся.

Он включил радио.

— Ну вот, только еду я не на Родину, а наоборот. В остальном, всё правильно, — сказал сам себе вслух Олег. Он вообще-то не очень жаловал Шевчука и его ДДТ, но эта песня ему нравилась. Здесь взгляды певца и Кривцова совпадали.

Кривцов достал из кармана документы, изготовленные Моней, и включил свет в салоне.

— Отто Вильгельм фон Ангельштайн, — прочитал своё новое имя Олег, — немец, значит. Ну, пусть немец. К тому же «фон» — это значит, что род мой древний, дворянский. Вполне возможно, что и титул у меня имеется. Может, я граф, или барон? Моня, сволочь, не мог что-нибудь простецкое придумать.

Кривцов посмотрел на год рождения фон Ангельштайна и понял, что помолодел на три года. Из подробностей места проживания было указано: Дортмунд, земля Северная Рейн Вестфалия.

— Ну, в Дортмунд я и не собираюсь. Да и в Германию тоже. Если будут билеты в Южную Америку, то туда и направлюсь. Евро в сумке на первое время хватит, а там, когда всё успокоится, можно будет и в свой банк в Германию слетать.

Размышляя подобным образом, Кривцов всё дальше отъезжал от Города. Около полуночи он остановился возле кафе на въезде в Москву попить кофе и сходить в туалет.

Тут зазвонил мобильный телефон. Кривцов посмотрел на дисплей, на котором высветился номер Одинцова и нажал кнопку соединения.

— Павлуша, доброй ночи, — приветствовал его следователь.

— Здравствуйте.

— Как идёт подготовка? Всё в порядке? — спросил Иван Андреевич.

— Всё по плану.

— Ну, а если по плану, то скажу тебе, уважаемый господин Отто фон Ангельштайн, что ты будешь задержан на границе в любом аэропорте нашей Родины. И если ты в это не веришь, то можешь проверить мои слова. И, заметь себе, это не я пограничников просил тебя, фриц недобитый, не выпускать за пределы Родины. Моему ведомству это не под силу. Задерживать иностранных граждан может только «Контора», одного из сотрудников которой ты сильно обидел. Но он тебя простил. Поэтому времени у тебя до утра ещё полно, успеешь вернуться в родной город и выполнить работу. А потом катись, куда хочешь. Понял, Павлуша? Я же тебя предупреждал, что из стаи на пенсию не выходят.

— Понял, — ответил в трубку Кривцов и бросил телефон в контейнер с мусором. — Всё. Вот и закончилась мечта, от судьбы не убежишь.

Олег сел в машину и поехал по Московскому шоссе в обратном направлении.

 

ГЛАВА 40

5 января Суббота

Ночь в сарае напротив дома Игоря Борисова давалась Рыжему нелегко. Подморозило, и у него зуб на зуб не попадал. Не помогал и коньяк, который Рыжий выпил ещё до полуночи. Он закутался в найденные в сарае тряпки и старался согреться. Пистолет, который дал ему Кривцов, Рыжий положил во внутренний карман куртки. Ему казалось, что от холода пистолет заклинит, и выстрела в нужный момент не последует. В этом случае Терентий обещал Рыжего убить, в чем тот и не сомневался.

Задремав, Рыжий услышал шум подъезжающей машины. Он выглянул из своего укрытия и увидел большой черный джип, который остановился недалеко от сарая. Из джипа никто не выходил, хотя двигатель заглушили. Через пару минут шум мотора послышался с другой стороны сарая. Рыжий припал к окну, которое выходило на противоположную сторону. В пятидесяти метрах от сарая остановился ещё один джип. Двигатель тоже заглушили, но из машины никто не вышел.

— Должно быть, менты приехали по мою душу, — решил про себя Рыжий, — только с каких это пор менты стали на джипах разъезжать? А что им на «воронках» сюда приехать? Они же тогда меня спугнут, вот и взяли у кого-нибудь джипы. Вроде как не при делах. Хотя, Терентий говорил, что менты должны появиться после моего выступления, а не до него? Может, я чего не так понял?

Рыжий снова завернулся в тряпки и закурил. Ему вспомнилась его бестолковая жизнь, большую часть которой он провел в лагерях, куда в первый раз попал еще по малолетке. Тогда он позарился на ларёк, в витрине которого переливались яркими красками и просились в рот разные «Сникерсы» и «Марсы». Рыжий просто подошёл к ларьку, разбил стекло кирпичом и набил полную сумку сладостей. Схватили его сразу же, так что он не успел даже полакомиться добычей. Получил тогда Рыжий четыре года, так как над ним висел условный срок за драку. За это время ни мать, ни отец ни разу не прислали ему даже бандероли, не то что посылку. Поэтому перебивался Рыжий своими силами.

Дальше судимости пошли одна за другой. Рыжий понимал, что другого пути у него в жизни не будет. Он ничего не умеет, на работу его никто не возьмёт, да и работать ему тоже не нравилось. Рыжий считал, что лучше пожить пару недель по-человечески, чем всю жизнь вкалывать. Поэтому предстоящий очередной срок он не рассматривал, как большую беду. К зоне он уже привык и чувствовал себя там, как дома. В этот раз он пожил как в раю. Терентий устроил ему настоящий санаторий, да ещё в Новый Год! Это не то, что в прошлый раз, когда он, только освободившись, вырвал барсетку у какого-то фраера. Денег в барсетке оказалось всего-то десять тысяч. Деньги небольшие, и хватило только на вино, а на жильё не хватило. Вот и взяли Рыжего на вокзале вместе с барсеткой, которую тоже хотел продать, когда деньги кончатся.

В этот раз было всё по другому. Помыкался Рыжий с месяц, а потом подвернулся Терентий, а вместе с ним номер в гостинице, белые простыни, горничная и полный холодильник водки. За такую жизнь можно и срок отмотать. К тому же у него теперь счёт в банке имеется. Когда освободится, то ещё и проценты набегут. От этих мыслей Рыжему даже потеплело. Лишь бы срок был небольшой, хотя бы не больше пятилетки. За «хулиганку» и хранение оружия вполне достаточно.

Рыжий посмотрел на будильник, который он купил накануне. Будильник он завёл на семь утра. Времени было пол седьмого. Рыжий отключил звонок будильника, поднялся на ноги и принялся ходить по сараю взад вперёд. Обычная арестантская манера согреться была ему хорошо знакома. В доме напротив включили свет.

— Ага, — подумал Рыжий, — проснулся. Умыться, побриться, поесть. Через полчаса ты выйдешь из дома. Только вот не видать ничего, темно ещё будет. Но ведь мне и не надо попадать, а в воздух можно и в темноте стрелять без промаха.

Рыжий достал пистолет, приложил его к щеке. Сталь была тёплой, Рыжий успокоился. Значит, осечки быть не должно. Он немного приоткрыл дверь сарая и пристально всматривался в дом, стоящий напротив. Вскоре свет в доме погас, Рыжий весь напрягся. Он услышал, как открывается входная дверь дома. Потом он увидел, что из дома на крыльцо вышел человек, повернулся к нему спиной и стал закрывать дверь ключом.

— Пора, — скомандовал сам себе Рыжий.

Он вышел из сарая и снял пистолет с предохранителя. Человек закрыл дверь и теперь шёл навстречу Рыжему, уже подходя к калитке палисадника. Как только человек распахнул калитку, Рыжий поднял пистолет над головой и два раз подряд нажал на курок. Гром выстрелов был настолько громким и неожиданным посреди тишины морозного утра, что человек, не успев выйти из калитки, поскользнулся и упал. Калитка, сделанная из металлического прутка, повинуясь пружинам притвора, стала закрываться и больно ударила лежавшего на снегу Игоря Борисова по голове. На снегу появилась кровь, в голове Игоря зашумело, и он потерял сознание.

Рыжий бросил пистолет в сугроб и стал пятиться назад к сараю, подняв руки вверх. Тут из обоих джипов выскочили люди и побежали к сараю. Помня указания Терентия, Рыжий ещё выше поднял руки и юркнул в сарай. Он присел на корточки и закурил, так как понимал, что покурить теперь долго не получится. Время шло, но в сарай никто не заходил. Бросив окурок, Рыжий выглянул из двери сарая. То, что он увидел, привело его в полное недоумение. В пятнадцати метрах от входа в сарай на снегу лицом вниз лежало с десяток людей, над ними стояло десятка полтора одетых в камуфляж омоновцев. Их автоматы были направлены на лежащих. Из джипов тащили волоком ещё двоих, видимо тех, кто оставался за рулём.

— За что начальник? — орал один из лежащих на снегу парней, — мы же ничего не сделали.

— Разберемся, — ответил маленький коренастый мент, который руководил омоновцами. Он отошёл в сторону и достал телефон.

— Иван Андреевич, докладывает Крыленко. Взяли всю Дадоновскую кодлу. Борисов жив, так что всё в порядке. У Борисова, наверное, сотрясение, его стукнуло калиткой по голове, а пулевых ранений у него нет. Хотя я не уверен, я его не осматривал, времени не было. Есть, медикам не мешать.

Послышалась сирена «Скорой помощи». У Крыленко не возникло никаких мыслей, а кто же её вызвал? Он только указал медикам на лежащего в створе калитки Игоря и снова вернулся к задержанным. Все они оказались вооружёнными. Полтора десятка стволов лежали тут же на снегу. Через пару минут к Крыленко подошёл один из санитаров и сунул ему какие-то бумаги:

— Вы главный? Распишитесь.

— Это что? — спросил Крыленко.

— Это расписка, что вы не возражаете, чтобы мы забрали труп.

— Какой труп?

— Тот самый, по поводу которого мы приехали, — на Крыленко смотрели холодные глаза санитара.

— Но он же был жив! — закричал он.

— Вот именно, что был. Два пулевых ранения в спину. С этим долго не живут, я правильно всё объясняю? — санитар вновь протянул Крыленко бумагу и ручку.

Крыленко машинально расписался.

— Если не верите, посмотрите сами, — санитар показал в сторону кареты «Скорой помощи».

Крыленко пошёл к машине. А санитар выронил папку с бумагами и нагнулся её поднять. Тут же незаметно, он бросил в снег пистолет. Пока санитар собирал бумаги, Крыленко вернулся:

— Ничего не понимаю, хотя я его не переворачивал. Значит, не заметил, — расстроено проговорил он санитару.

— Бывает, — ответил санитар, он поднялся во весь рост, поскользнулся и чуть не упал, — чёрт, не хватало ещё и ногу сломать.

Санитар пнул ногой снег, пытаясь отыскать предмет, о который он споткнулся. Этим предметом оказался пистолет.

— Капитан, — показал на пистолет санитар, — смотрите.

— Фу, ты черт, — наклонился за пистолетом Крыленко, — спасибо.

Он поднял пистолет и бросил его в общую кучу.

— Проверьте тут всё, ребята. Может, ещё стволы отыщутся, они их в снег покидали. И сарай проверьте.

Карета «Скорой помощи» уехала. Иванов, сидя рядом с трупом, позвонил Одинцову.

— Подвёл тебя твой крестничек, — сказал он после приветствий.

— Промахнулся?

— Нет, вообще в цель не стрелял. Пулевых ранений не было.

— Мне докладывал Крыленко.

— Пришлось мне выполнить работу этого твоего хваленого Терентия.

— Я твой должник.

— Сочтемся. Одно дело делаем.

— В одной стае бегаем, ты так хотел сказать? — усмехнулся Иван Андреевич.

— Пусть будет так, — согласился Иванов, — где же он теперь, этот чудо-снайпер?

— Должен быть в сарае, напротив дома Борисова. Даже если его там нет, то все выезды из города я уже перекрыл. Я вечером ему звонил, он в Москву ехал, но, думаю, что теперь вернется.

— Почему?

— Я назвал ему его имя и фамилию из немецкого паспорта. А также сообщил, что она известна и пограничникам, паспортный контроль ему не пройти. Скорее всего, он вернулся. Но вот почему он не стрелял?

— Но выстрелы были, я их сам слышал. Дадоновские отморозки даже стволы не доставали, — Иванов закурил сигарету, — слышимость была прекрасной. Чтобы решить наши проблемы мне пришлось пользоваться глушителем. Кстати, пистолет, из которого убили Борисова будет изъят у Дадоновских громил вместе с остальным оружием.

— Понял, ещё раз благодарю, я твой должник дважды. Дальше я их всех оформлю по полной программе.

— Этого и добивался мой работодатель, да теперь и твой. Пусть менты сарай этот чёртов проверят. Кто-то же стрелял из него, а больше не откуда.

— Как будут сведения от Крыленко, я тебе сообщу, — Одинцов отключился.

Иванов велел везти тело Борисова в морг, где уже дожидался услужливый Пахомыч. Накануне Одинцов заезжал к нему, оставил литровую бутылку водки и обо всём договорился.

 

ГЛАВА 41

Рыжий сам вышел из сарая с поднятыми руками, чем сильно удивил омоновцев, приготовившихся к штурму. А когда один, из лежавших до сих пор на снегу под дулами автоматов Дадоновских братков, поднял голову и вскрикнул:

— Рыжий, а ты, сука, чего тут делаешь? — у Крыленко не оставалось сомнений, что это еще один из людей Дадона.

Рыжего вместе с остальными погрузили в автобус и повезли в уголовный розыск. Крыленко так и не понял, кого приказал пристрелить при задержании Одинцов. У Рыжего не оказалось даже пистолета, а брошенное им в снег оружие никто не искал. Крыленко позвонил Одинцову и сказал, что никакого снайпера на месте не оказалось. Взяли только людей Дадона. У одного оказались при себе документы.

— Даже так? — удивился Одинцов.

— Да, некто Терентьев Павел Николаевич.

— Не знаю такого, — ничем себя не выдал Одинцов, — вези их всех к себе. Я буду через час и начну их допрашивать.

Одинцова звонок Крыленко застал уже в машине. Озадаченный поимкой Терентия, Иван Андреевич задумался. Чтобы Терентий брал с собой на дело паспорт? Он совсем с ума сошёл? И не убежал? Он запустил двигатель и поехал в уголовный розыск. Снова зазвонил телефон:

— Иван Андреевич, что будем делать с Шевелевой? — Одинцов узнал голос дежурного следователя, — тут у нас ЧП, Борисова убили, а у нее двое суток кончаются.

— Раз кончаются, выпускай. Куда она денется.

— Хорошо, выпускаю.

— Насколько я помню, срок заканчивается через три часа. Вот через три часа и выпускай.

— Понял.

Одинцов подрулил к уголовному розыску и сразу поднялся в кабинет Крыленко. Тот пил чай и согревался после долгого пребывания на холоде.

— Чаю хотите, Иван Андреевич? — предложил Крыленко.

— Нет, — отказался Одинцов, — ты мне сюда Терентьева доставь. Хочу побеседовать с ним первым. Только ты мне не мешай. Поезжай домой, поспи.

— Ладно, — Крыленко отдал распоряжение по внутреннему телефону и, оставив Одинцову ключ от кабинета, вышел.

Через несколько минут конвойный завёл в кабинет Рыжего.

— Ну, садись Павел Николаевич, — пригласил Иван Андреевич, — рассказывай, как оказался в сарае и чем занимался сегодня утром?

Рыжий был готов к таким вопросам и толково без запинки поведал следователю о том, что в сарае он решил переночевать, так как жилья не имеет. Там он нашёл пистолет и пальнул утром два раза в воздух, чтобы его испытать. Сожалеет о своём хулиганстве и раскаивается, готов понести заслуженное наказание.

— Какое же это хулиганство? Известно ли тебе, Павел Николаевич, что твое хулиганство привело к гибели следователя следственного комитета, находящегося при исполнении служебных обязанностей?

— Какого следователя? — изумился Рыжий, — я стрелял в воздух. Это я точно знаю. Вы мне лишнего не шейте. И вообще, где мой адвокат?

— А я тебя и не допрашиваю пока. Мы только беседуем.

— Всё равно, без адвоката я рта больше не раскрою.

— Как хочешь, — усмехнулся Одинцов, — только скажу тебе, гражданин Терентьев, что ты такой же Терентьев, как я президент Франции. Теперь у тебя два выхода. Первый: ты рассказываешь о том, как у тебя оказался паспорт на имя Терентьева с твоей фотографией и где настоящий Терентьев. Выход второй: ты не раскрываешь рта, и получаешь всё, что заслужил настоящий Терентьев, а это пожизненный срок. О том, чтобы тебя признали Терентьевым, я позабочусь. Тебе решать.

— Паспорт я нашёл в сарае вместе с пистолетом и переклеил фотографии. Вот и всё объяснение. Это, конечно, противозаконно, но что делать, я раскаиваюсь и в этом.

Тут зазвонил телефон, Одинцов поднял трубку и поговорил несколько минут.

— Тут к тебе адвокат рвётся, возмущается твоим незаконным задержанием. Причём адвокат по соглашению. Кто бы это с ним заключил соглашение? Ты не знаешь?

— Не знаю.

— А я знаю. Ну, ладно, не хочешь рассказывать, не надо. Только одно тебе скажу на прощанье. Ты, дружок, ввязался в очень большую игру, где ставки очень высоки. Сам ты в этой игре являешься пешкой, и тобой пожертвуют. Уже пожертвовали. И если, ты вовремя не перейдёшь на другую сторону доски, не перекрасишься в другой цвет, я эту жертву приму. Понял?

— Что-то ты туманно базаришь, начальник. Мне не понятно.

— Придурок, ты лагерный. Чего тут непонятного? — заорал, сорвавшись Одинцов, — тебя твой Терентий подставил. Подставил мне, специально, чтобы тебя грохнули при задержании, или ты «повесился» в изоляторе. Он хотел выиграть время, но для чего — мне пока непонятно. О тебе речь вообще не идёт. Поэтому не хочешь мне помогать, не надо. Сам разберусь. Но чтобы у тебя не возникло сомнений, сообщаю, что Терентия я знаю в лицо, и он об этом знал. И всё равно он снабдил тебя этим поддельным паспортом. Ему было всё равно, что с тобою произойдет. Понял.

— Посмотрим, — уклончиво ответил Рыжий.

— Смотри, а сейчас иди, встречайся с адвокатом. Но мы с тобой еще не закончили.

Рыжего увели. Одинцов налил себе остывшего чаю и лишний раз подивился предусмотрительности Терентия. Такую комбинацию затеял! И ради чего? Чтобы уехать за границу? И всё бы у него получилось, не застрели он Седовского сына. Жадность фраера сгубила. И даже последнее дело не помешало бы Терентию уехать. В его планы вмешался даже не он, Иван Андреевич Одинцов, а Игорь Борисов, царствие ему небесное. Хотя чего его жалеть, осведомителя «Конторы». Теперь они будут искать нового, и Иванов им предложит «нужную» кандидатуру. Если бы не понадобилось срочно убрать Борисова, то отдыхал бы сейчас Павлик Терентьев на Лазурном берегу и не вспоминал бы о своей Родине. А этот Рыжий кретин за совсем маленькие деньги жил бы по паспорту Терентия в этом городе, а еще лучше где-нибудь в глухой деревне до самой смерти. И умер бы Павликом Терентьевым. Лихо придумано.

— Ну, всё, — сказал вслух сам себе Иван Андреевич, — хватит лирики. Такие, как Терентий, не могут долго бегать в одной стае с такими, как я или Иванов. Их место на параше, а если туда не получается, то и вовсе на кладбище. Такие, как он, материал изнашивающийся, расходный. А Терентий и вовсе износился. Начал вспоминать мораль, любовницу завёл, этому придурку Рыжему адвоката нанял. Это уже не киллер, это тряпка.

Одинцов позвонил в охранное агентство и попросил установить наблюдение за некой Шевелёвой, которую выпустят из следственного изолятора через пару часов. Может быть, она и не выведет на Терентия, но перестраховаться нужно.

— Где же сам, Терентий? — подумал Иван Андреевич. Он позвонил по известному номеру, но телефон оказался заблокирован.

— Выбросил, паскудник, — Одинцов вышел из кабинета и направился в следственный комитет, — сейчас ещё и разборки по поводу Игоря начнутся. Дело, видимо, «Контора» заберёт, но Иванов подстрахует, и всё потащат Дадоновские братки. Группа лиц, а может и преступное сообщество, угроза для жизни многих лиц, оружие, следователь при исполнении служебных обязанностей и так далее. Срока им навесят не малые. Ну, и поделом. Мне достанется Дадон, вернее всё, что от него останется.

 

ГЛАВА 42

Сергей Иванович Дадонов сидел в своей квартире и ждал известий от своих бойцов, которые должны были сегодня утром захватить снайпера. Он уже сам несколько раз позвонил и Шалому, и Герычу, и Хирургу, но телефоны не отвечали. Вернее, были отключены. Сергей Иванович уже начал беспокоиться, не случился ли какой-нибудь не запланированный прокол. Черный «Мерседес» стоял под окнами его квартиры, готовый отправиться за город, куда бригадиры должны были отвезти снайпера. Но время шло, а никаких новостей о прошедшей акции не поступало. Вчера следователь Одинцов ему сообщил, что стрелок будет работать сегодня утром с семи до восьми, из сарая напротив частного жилого дома на окраине города. Дадон отправил туда десяток своих, вооруженных до зубов людей со всеми бригадирами на двух джипах. При таких раскладах, при поддержке следственного комитета, никаких неожиданностей быть не могло.

— Почему же они не отвечают? — спрашивал себя Сергей Иванович. И тут до него дошла простая и ясная мысль. Все его бригадиры уехали к этому чертовому сараю и самых надёжных пацанов с собой прихватили. Если ему сейчас нужно будет защищаться от кого-нибудь, то положиться не на кого. Основная масса бойцов не имеет выхода на него, а он не знает, как с ними связаться. Возле подъезда толкаются двое его людей, у которых и оружия нет, да еще водила в «Мерседесе». И всё! Бери Дадона голыми руками.

Сергей Иванович прогнал эти мысли из своей головы. Кому надо на него нападать? Да ещё в собственной квартире? Бред. Одно его имя защитит. Тут под окна подъехала карета «Скорой помощи». Из нее вышло двое санитаров, которые уверенно проследовали в его подъезд. Дадон с тревогой посмотрел на двоих своих «телохранителей», которые на санитаров не обратили никакого внимания и продолжали о чём-то оживленно беседовать.

В дверь позвонили. Сергей Иванович забеспокоился ещё больше. Он подошёл к тайнику в стене, открыл потайную дверцу и достал пистолет. Он практически никогда из него не стрелял, поэтому надеяться на то, что он отобьётся от незваных гостей, не приходилось. Дадон подошёл к входной двери и посмотрел в глазок. На лестничной площадке стояли двое санитаров.

— Чего им надо? — подумал Дадон, — может, адрес перепутали.

В дверь ещё раз позвонили. Дадон снял пистолет с предохранителя и зычно крикнул:

— Кто там?

— «Скорая помощь», — ответили из-за двери, — Сергей Иванович, ваш друг ранен, он в реанимации, просит вас приехать. Мы за вами, пожалуйста, собирайтесь.

Дадон поверил санитарам и распахнул входную дверь. В следующую секунду он получил сильный удар в челюсть и отлетел в прихожую. Санитары зашли в квартиру и захлопнули дверь. В голове Сергея Ивановича помутнело, он плохо слышал голоса санитаров, но почувствовал, что его волокут в гостиную. Затем в лицо ему плеснули водой, а под нос сунули ватку с нашатырём, от которого сразу стало легче.

— Вставай, садись в кресло, — приказал ему один из санитаров.

Дадон с трудом поднялся и усадил себя в кресло. Напротив него сидел один из санитаров, в котором Сергей Иванович узнал человека, прострелившего ему мочку уха. Эти холодные глаза ни с чем перепутать невозможно. Рядом на журнальном столике лежал пистолет Дадона.

— Узнаёшь меня? — спросил Иванов, — это я отметил твоё ухо, и я же подарил тебе водку, причём, целый ящик с названием «Двойной удар». Именно я просил и предупреждал тебя, чтобы ты не выходил сегодня из дома.

— Узнал. Чего тебе надо? Ты знаешь, кто я такой? — спросил Дадон.

— Как не знать. Ты паршивая овца, которая возомнила себя волком. К тому же ещё и глупая овца, доверчивая. Все твои бойцы парятся сейчас в уголовке, им оттуда уже не выбраться. Они мента при исполнении завалили. Не мне тебе рассказывать, что за это бывает. Но ты, вроде как не при делах?

— Какого мента? Мы ментов не трогаем.

— Ладно, собирайся, поедешь со мной. Разговор есть.

— Говори.

— Собирайся, — Иванов повысил голос, — или хочешь, чтобы мы тебя в горизонтальном положении понесли?

Дадон поднялся из кресла и прошёл к платяному шкафу.

— И без глупостей, ты знаешь, что я не промахнусь.

Через пять минут Сергей Иванович в сопровождении двух санитаров вышел из своего подъезда. Двое «телохранителей» посмотрели в его сторону, но он махнул им рукой, что всё в порядке. Парни снова вернулись к прерванной беседе. Дадона посадили в карету «Скорой помощи», водитель включил сирену, и карета выехала на проспект. Глядя в окна машины, Сергей Иванович пытался определить маршрут движения, но вскоре автомобиль выехал за город.

— Мочить везут, — с тоской подумал Дадон, — но, что им мешало сделать это в квартире? Этот, со взглядом палача, сказал, что вроде бы есть разговор, может быть и не замочат? Не охота умирать.

— Куда мы едем? — спросил Дадон Иванова.

— В гости.

— К кому?

— Понимаешь, Сергей Иванович, у одного моего друга случилось несчастье. Сына у него убили, прямо в день свадьбы. Нагло убили, среди бела дня, на глазах у невесты и многочисленных гостей.

— Я не убивал, мои люди тоже не убивали, — прервал Иванова пленник.

— Никто тебя и не винит. Ты и стрелять-то толком не научился. Твои головорезы тоже стреляют не лучше тебя. Ты и сам об этом знаешь, поэтому ты нанял человека, который умеет это делать. Этот человек блестяще справился со своей работой, а ты его щедро отблагодарил. Но моему другу от всего этого не легче. Сын погиб, причём единственный, о продолжении рода мечтать не приходится, годы уже не те. Поэтому он и позвал тебя в гости, помянуть погибшего сына. Сам ты бы не захотел придти, вот он меня и попросил тебя привезти.

— Чего он хочет? — спросил Дадон.

— Не знаю, — уклончиво ответил Иванов.

— Замочить меня?

— Это было бы слишком просто. Насколько я знаю моего друга, он, видимо, желает, чтобы ты сам захотел умереть, но такой возможности у тебя не будет. Поэтому тебе придётся гостить у моего друга до тех пор, пока ему это не надоест.

— Но это же беспредел, — прошептал Дадон.

— Ой, не надо, вот этих высоких слов, — Иванов даже поморщился, — начни ещё про понятия мне рассказывать. Ты зачем своих людей к сараю послал? Отвечаю, чтобы снайпера захватить. Ты захотел забрать у него деньги, которые заплатил за образцово выполненную работу, а самого снайпера зачистить. И после этого ты будешь рассуждать о понятиях и беспределе? Чихать я хотел на твои понятия, я не блатной. У меня свои правила и законы. Не захотел бегать в стае, расплачивайся своей шкурой. Другого не бывает.

«Скорая помощь» въехала в дачный поселок и остановилась около металлических ворот. Через несколько секунд ворота раскрылись и Дадон увидел двухэтажный деревянный дом, построенный в современном стиле. На балконе дома расхаживал человек в камуфляжной форме с автоматом. Двое охранников около раскрытых ворот тоже были вооружены автоматами.

— Ну, вот и всё, — подумал Дадон, — отсюда дороги нет. Здесь меня и закопают.

— Выходи, приехали, — прервал его мысли Иванов, — сейчас тебя накормят, напоят и в бане выкупают. Чувствуй себя, как дома, если сможешь.

 

ГЛАВА 43

Терентий вернулся в Город в пять утра. Припарковавшись в первом попавшемся дворе, он заглушил двигатель и решил хоть немного поспать. На улице было морозно, и Терентий понимал, что замерзнет через пару часов и от холода проснётся. На это он и рассчитывал, так как магазин по продаже мобильных телефонов открывается в восемь. Для того чтобы выполнить то, что он задумал, нужно было позвонить Кирюхе. Адреса своего компаньона Терентий не знал, даже никогда не интересовался. Слегка наклонив водительское кресло, он задремал.

Между тем Город медленно просыпался. В домах зажглись первые окна. День был выходным, но для подготовки к Рождеству оставалось два дня. Поэтому расторопные хозяйки доставали из холодильников заранее припасённые продукты и начинали готовиться ко второй серии застолий. Предстояла ещё и третья, то есть Старый Новый Год. Но этот праздник уже был рабочим днём, и не все его отмечали.

Терентий проснулся через два часа и посмотрел на серые, мрачные пятиэтажки, которые окружали дворик, в котором он остановился. По середине дворика стояли несколько переполненных мусорных контейнеров. От всех домов к ним вели протоптанные в снегу тропы. До контейнеров мусор доносили не все. Поэтому вдоль троп уже валялось довольно много пакетов с остатками Новогодних застолий. А чего нести в контейнер, если он всё равно переполнен. Возле брошенных пакетов собиралась целая свора бродячих собак, которые разносили мусор по всему двору. Терентий посмотрел по сторонам. Во дворе ночевало с десяток автомобилей, припорошенных снегом. Он не заметил ни одного человека. Размяв замерзшие руки, Терентий вытащил из кармана документы, которые изготовил для него Моня Штейн. Выйдя из машины, он дошёл по одной из троп до мусорных контейнеров и засунул документы в какую-то коробку. Посмотрев на часы, Терентий направился к открывающемуся магазину. Купив мобильный телефон и сим-карту, он сразу же набрал номер Кирюхи:

— Привет, это я, узнал? — спросил Терентий.

— Узнал, — усталым голосом ответил Кирюха.

— Извини, если разбудил, но мне срочно нужна дура, а лучше две.

— У меня вчера мама умерла, — Кирюха тяжело вздохнул, — мне сейчас не до чего. И вообще, я больше в эти игры решил не играть. Забирай всё, что у меня осталось и не звони мне больше.

«Дурами» компаньоны называли винтовки с оптическим прицелом. Дальше Кирюха объяснил Терентию, где находится гараж, в котором хранятся дуры, а также номер ячейки и код замка на железнодорожном вокзале, где лежит ключ от гаража. После этого Кирюха спросил:

— Ты чего затеял? Неужели тебе всё ещё мало?

— Чего мало?

— Денег, чего же еще.

— У меня нет другого выхода, а объяснять нет времени. Прими мои соболезнования.

— От тебя? — усмехнулся Кирюха, — это даже не смешно. Тем не менее, благодарю. Завязывал бы ты, Олег?

— Я не Олег, — ответил Терентий.

— Кто бы сомневался, — снова усмехнулся Кирюха, — тогда прощай.

— Будь здоров, расстаёмся без обид?

— Без обид. Какие могут быть между нами, душегубами, обиды?

Кирюха стал развивать свою мысль про душегубов, но Терентий отключил телефон. Потом он опять проследовал к мусорным контейнерам. Немного помедлив, Терентий достал документы на имя Кривцова Олега и тоже бросил их в контейнер. Телефон он купил, а больше ни для чего паспорт ему не нужен. Если Одинцов знает, что Моня изготовил ему иностранный паспорт, то нет гарантий, что ему неизвестен и этот паспорт, которым он пользовался.

— Всё, — сказал он вслух, — теперь я снова Павлик Терентьев. Правда, без паспорта. Они сами этого хотели, поэтому они ещё пожалеют, что не выпустили меня из страны.

Кто это «они», и как они пожалеют, он уже для себя решил. Через час Терентий открыл ключом из камеры хранения гараж, который находился на краю города. Спустившись в погреб, он обнаружил целый арсенал. Здесь были и винтовки с оптическим прицелом, два автомата Калашникова с запасными магазинами, несколько гранат, а уж пистолетов было просто много. Подогнав «Ауди» к воротам гаража Терентий загрузил в багажник весь арсенал. Потом закрыл гараж на замок, а ключ положил под бочку, которая стояла перед воротами. Об этом просил его Кирюха. После этого Терентий выехал за город и остановился на мосту через речку-вонючку, которая никогда не замерзает, потому что течёт от химического комбината и впадает в реку, которая потом впадает в Волгу, а Волга, как и следует, в Каспийское море. Он оставил в багажнике две винтовки, автомат, гранаты и три пистолета. Весь остальной арсенал Терентий утопил в речке-вонючке.

— Ну и Кирюха, — подумал Терентий, — возвращаясь в город. Это что же он? Решил революцию устроить? Куда ему столько оружия? А, может, я у него не один? И вот смерть матери коренным образом изменила жизнь пособника киллеров? Чушь собачья, так не бывает. Устал Кирюха ходить по проволоке, вот и решил завязать. Ему можно, мне нет.

 

ГЛАВА 44

Одинцов приехал в следственный комитет и сразу был приглашён на совещание к начальнику. В кабинете Игоря Моисеевича уже находились все сотрудники городского следственного управления. Иван Андреевич попросил разрешения присутствовать и сел на свободный стул. Речь до его появления шла об организации похорон Игоря Борисова.

— Теперь по работе, — сказал начальник отдела. — Дело по убийству Игоря уже возбуждено и будет в производстве у органов госбезопасности. Пока к производству его принял следователь Клюев Сергей Сергеевич. От нас требуется содействие и помощь. Я решил прикомандировать в органы старшего следователя Одинцова Ивана Андреевича.

— Есть, — ответил, приподнявшись со стула Одинцов.

— Сиди, — махнул рукой Игорь Моисеевич, — что у тебя из недоделанного?

— Да, вроде ничего, я же в отпуск собирался, новых дел не возбуждал, а старые закончил.

— Это хорошо. С отпуском пока повремени. Там у тебя задержанная в следственном изоляторе содержится уже вторые сутки. Что с ней делать собирался?

— Были подозрения по хранению наркотиков, но не подтвердились.

— Это же не наша подведомственность, что за самоуправство? В управление по борьбе с наркотиками сообщили?

— Нет, хотелось убедиться. Я ее через пару часов отпущу.

— Всё равно, не порядок это. Ставлю вам на вид, Иван Андреевич. И зачем вы ездили в уголовный розыск, беседовали с задержанными по убийству Игоря? Я понимаю, конечно, что вам хотелось по горячим следам раскрыть убийство нашего сотрудника, но контора этого не любит. Поэтому, прошу вас, Иван Андреевич, быть с ними поделикатнее, с соблюдением всех процессуальных норм, и излишнюю инициативу не проявлять. Вам понятно?

— Понятно, — кивнул Одинцов.

— Тогда все за работу.

Иван Андреевич зашёл к себе в кабинет и позвонил Иванову.

— Дело по убийству Борисова забирает контора, меня прикомандировывают в следственную бригаду.

— Это хорошо, — ответил Иванов, — ты пока к ним не уехал, объяви в розыск пропавшего Дадонова Сергея Ивановича.

— На основании чего?

— Сейчас тебе принесут заявления от двух соседей, которые его не видели уже три дня. Так что основания есть.

— Ты в конторе мне поможешь? — спросил Одинцов.

— Конечно, Клюев уже в курсе, что ты ему в бригаду определён. Я с ним уже пообщался. Пощады Дадоновской кодле не будет. Стрелка своего нашёл?

— Пока нет. В сарае вместо него был другой человек, но с документами Терентия.

— Думаешь, снайпер в город не вернулся?

— Не знаю, — задумчиво произнёс Одинцов, — я сейчас из изолятора бабу его выпущу. Пущу за ней своих людей, может он на неё и клюнет. Хотя я не уверен. О стрелке ведь ты обещал позаботиться.

— Я помню. У тебя бронежилет есть? — спросил неожиданно Иванов.

— Есть, а почему ты спрашиваешь?

— Одень и носи. От этого, твоего Терентия всего можно ожидать. Меня-то он мельком видел, а ты у него враг номер один. Хотя броник при его талантах может и не спасти.

— Да, брось ты, — с плохо скрываемым страхом в голосе ответил Одинцов, — ему это зачем?

— Когда волку некуда деваться, он может натворить много дел. Ну, успехов тебе.

— Спасибо.

Разговор закончился. Иван Андреевич подошёл к окну кабинета. Напротив здания следственного отдела, через дорогу стоял обычный жилой дом с чердаком и давно не ремонтированной крышей. Стекол в окнах чердака не было. Раньше Иван Андреевич не обращал на это внимания, но после слов Иванова это не укрылось от его глаз.

— Идеальная позиция для Терентия, — подумал Одинцов. — Нет, не может быть. А с другой стороны, чего ему терять? Документы на имя иностранца засвечены, собственные документы он отдал этому рыжему лоху, который сидел в сарае. Моня мертв, новых документов у Терентия не появится. По тачке мы уже установили, что автомобиль, который стоял у него под окнами, зарегистрирован на имя Кривцова. Значит, и эти документы, хотя и сделанные качественно, ему больше не нужны. Мы о них знаем. И Кривцов, и этот немец с дворянской фамилией объявлены в розыск. Куда ему деваться? При первой проверке документов, по любому поводу его задержат и посадят в приемник-распределитель до выяснения личности. Некуда ему бежать. Поэтому он, наверняка в городе, и баба его — неплохая приманка.

Иван Андреевич позвонил Крыленко.

— Привет, уже на работе? Молодец. Слушай, там у вас Шевелёва парится по подозрению в хранении наркоты. Ты пока её не выпускай, я сейчас приеду и сам выпущу.

— Хорошо, — ответил Крыленко, — только срок задержания заканчивается у нее через полтора часа. На большее время я её задержать не смогу, у нас с этим строго.

— Я мигом.

Одинцов подошёл к шкафу и достал свой бронежилет, который ни разу не одевал. Бронежилет оказался неудобным, тяжёлым и сковывал движения, но, помня предостережение Иванова, Иван Андреевич все-таки его одел. Чертыхаясь, он вышел из следственного комитета, сел в машину и поехал в уголовный розыск. Он не обратил внимания, что следом за ним тронулась с места новенькая «Ауди» и сопровождала его в течение всей поездки.

Одинцов зашёл в кабинет Крыленко и попросил привести задержанную Шевелеву. Ольга никогда не сталкивалась с правоохранительными органами, но в камере её просветили, что сидеть ей без предъявления обвинения по закону положено не больше двух суток. Сокамерницы пытались выяснить, за что Ольгу задержали, но из её объяснений выходило, что она и сама не знает. Когда до истечения срока оставался час, её вызвали к следователю.

— Здравствуйте, Ольга Николаевна, присаживайтесь, — указал ей на стул Иван Андреевич.

— За что меня посадили? — вместо приветствия строго спросила Ольга.

— Никто вас еще не посадил, — поправил её Одинцов, — на двое суток у нас могут задержать, а не посадить, по подозрению в совершении преступления.

— Хорошо, в чём меня подозревают?

— У вас как с нервами? — спросил следователь и налил из графина стакан воды. Стакан он поставил перед задержанной. — Это на всякий случай. Вы не ответили мне на мой вопрос.

— А вы не ответили на мой.

— Здесь вопросы могу задавать только я. Ладно, с нервами я вижу у вас всё в порядке.

Одинцов встал и подошёл к окну. И снова чердак дома на противоположной стороне улицы показался ему подозрительным. Он ощутил на теле бронежилет, но уверенности он ему не прибавил. Терентий стреляет дуплетом. И если первый выстрел будет в голову, бронежилет не спасёт.

— Где вы проживали после возвращения из Германии, Ольга Николаевна? Не надо, не отвечайте. Я сам вам расскажу. Проживали вы у Олега Кривцова в квартире, которую он снял накануне вашего приезда. Как вы с ним познакомились, и почему остановились именно у него, меня не интересует. Это ваше личное дело, хотя и выглядит это слегка легкомысленно с вашей стороны.

— Русские своих в беде не бросают, — тихо проговорила Ольга.

— Это, каких своих? В какой беде? Вы это о чём?

— Фильм такой есть. Называется «Брат». Эта фраза из фильма. Я помогла Олегу, а он помог мне.

— Вот вы о чём. Не знаю, из каких бед вы друг друга выручали, но главная ваша беда не в этом. Вы поселились не у Олега Кривцова, вы поселились у профессионального киллера, Терентьева Павла по кличке Терентий. Надо сказать, что свою работу он всегда выполняет отменно, ни одного промаха. На его счету полтора десятка угробленных жизней, угробленных за деньги. Мы давно мечтаем его поймать и упрятать за решетку.

— Что же вы его до сих пор не поймали? Он, по-моему, и не скрывался, — слова следователя не произвели на Ольгу ожидаемого впечатления. За двое суток, проведенных в камере, она усвоила, что верить следователям и дознавателям нельзя. — Кроме того, я вам не верю. В нашем городе не может быть никаких киллеров просто по определению. Им тут делать нечего. Не хотите же вы сказать, что работать наш общий знакомый выезжал за границу, или в Москву, в крайнем случае? Одно удивляет, киллер, на котором столько жертв, спокойно себе живёт, вы знаете даже где, и ничего не предпринимаете. Вам не кажется это странным?

Одинцов не ожидал от задержанной такой реакции:

— Мы за ним следили, хотели выявить его связи, — нашёлся он, — поэтому и вас подозревали в соучастии.

— Меня? Вы же прекрасно осведомлены, что меня больше года не было в стране. Какое соучастие?

— Мы должны были убедиться.

— Убедились? Тогда прошу меня освободить.

— Насколько я понял, если он вам позвонит или повстречается, вы мне не сообщите?

— Вы правильно поняли.

Одинцов пожалел, что не подбросил ей наркотики сразу при задержании, хотя такая возможность была. Но её бы тогда передали в управление по борьбе с незаконным оборотом наркотических веществ. Тогда про нее можно было не вспоминать.

— Ну, ничего, — подумал он про себя, — ты только выведи меня на Терентия, — а потом я тебя оформлю по полной программе. Сядешь ты у меня лет на десять. Это я тебе гарантирую.

— Хорошо, я вас о вашем друге предупредил. Вам решать, как себя вести. Вы свободны, — Одинцов велел конвойному увести задержанную.

После её ухода он задумался. Что-то его тревожило после разговора с этой женщиной, но он не мог понять сразу что? Что-то тут не сходилось, отличалось от обычного хода вещей. Наконец, он понял. Обыкновенная образованная женщина не увидела в нём, старшем следователе следственного комитета, истины в конечной инстанции. Она ему не поверила. Она приняла сторону наёмного киллера, а не следователя. Почему? Неужели для неё совершенно очевидно, что он, Иван Андреевич Одинцов, печется о соблюдении законности в самую последнюю очередь? Что, прежде всего, его волнуют личные интересы? И именно из-за этого он её и задержал, и продержал в камере двое суток, а теперь просит содействия. Может быть, он неверно построил разговор с ней? Он рассчитывал увидеть простую легкомысленную особу, а всё оказалось совершенно не так. Иван Андреевич с тревогой осознал, что его методы работы, его тайные помыслы о власти и деньгах, по его разумению являющихся условием этой власти, для людей образованных и думающих секретом не являются. Даже не в этом конкретном случае, а вообще, системно. Опираться в своей деятельности он может только на тех граждан, среди которых он и ожидал увидеть сегодняшнюю собеседницу. Против думающих же надо бороться, на них рассчитывать нельзя. Это враги, они могут помешать. Слава Богу, что таких меньшинство.

Поразмышляв подобным образом, Одинцов уверился в необходимости сделать из Ольги Шевелевой торговку наркотиками. Это было необходимо, это было обязательно и не только ему, а системе, в которой он жил и работал.

 

ГЛАВА 45

Ольга вышла из здания полиции сразу после разговора с Одинцовым. Никаких вещей у неё не было, поэтому даже в камеру из кабинета Крыленко она не возвращалась. Сразу у двери к ней подошёл совсем молодой парень.

— Здравствуйте, Ольга Николаевна. Я ваш адвокат. Меня зовут Черняев Владимир Сергеевич.

Ольга удивлённо посмотрела на парня:

— Вы мой адвокат? Тогда почему вы со мной не встретились за эти двое суток?

— Уголовное дело на вас не заведено. А задержать вас на двое суток полиция имеет право по закону, и тут я поделать все равно ничего не смог бы. Теперь вы освободились, но человек, который заключил со мной соглашение в ваших интересах, мне рассказал, что вам могут подкинуть наркотики. Тогда я и начну работать, но призываю вас к осторожности. Возьмите мою визитку и если что-нибудь случиться, или если просто захотите посоветоваться, то звоните в любое время.

— А что это за человек, который вас нанял? — спросила Ольга, пряча визитку в карман куртки.

— Я не имею права разглашать подобные сведения. Но смею вас уверить, он очень щедро оплатил мою работу и о вас позаботился. Но об этом пока рано говорить. Всего хорошего.

— До свидания, — попрощалась с адвокатом Ольга.

Ей очень хотелось забраться в ванную и смыть с себя всю грязь арестантской жизни. А еще хотелось обыкновенного бутерброда с колбасой, или просто печенья и сладкого чая. Ольга подумала, что лишилась привычной человеческой жизни всего на двое суток, но этого оказалось достаточно, чтобы заново на неё взглянуть, чтобы оценить все те мелочи, которые порой не замечаешь. Хотя бы тот же обыкновенный унитаз. Она порылась по карманам, но денег не было ни копейки, хотя она точно помнила, что у нее был портмоне с мелочью. Теперь кроме паспорта и визитки адвоката в карманах не было ничего. Придётся идти пешком, а это не очень близко. Но свежий воздух, солнышко, не надолго выглянувшее из-за туч, поднимали её настроение. Тому полицаю, что разговаривал с ней в кабинете уголовного розыска, Ольга не верила ни на йоту. Просто Олег, видимо, бизнесмен, а эти менты в крышу к нему набиваются.

— Тоже мне, киллера нашли, — размышляла про себя Ольга, продвигаясь пешком к квартире Олега, — и где? В нашем городе? Пусть не смешат.

Она не замечала, что черная «Ауди» следует за ней на почтительном расстоянии, но держит её в поле зрения. Терентий, поняв, что Ольга возвращается домой, в его съёмную квартиру, решил, что дальше ехать за ней опасно. Наверняка за ней приставлен хвост, да ещё и не один. Поэтому он свернул в подворотню за пару кварталов до своего дома.

В это время Валентин Петрович Седов сидел в своей квартире возле телевизора и ждал начала передачи местного телевидения «Хроника нашего города». Передачу рекомендовал ему посмотреть Иванов. Ровно в положенное время на экране появилась знакомая заставка, и на фоне приглушённой тревожной музыки ведущий стал рассказывать о текущих событиях.

— Не смотря на Новогодние праздники, события в нашем городе происходят чрезвычайные. Как только что стало известно из источника в следственном комитете, который просил не называть его имени, рассматривается вопрос о возбуждении уголовного дела в отношении действующего мэра нашего города. Основаниями для подобных действий правоохранительных органов являются материалы проверки расходования бюджетных средств администрацией города.

Ведущий сделал паузу, а затем продолжил:

— Это ещё не всё. Мало, кто знает, но оказывается у супруги нашего мэра имеется недвижимость на Кипре, которая специалистами оценивается в несколько миллионов евро. Сын мэра, возглавляющий фирму по вывозу бытовых отходов с территории города, выиграл аукцион на эту работу используя протекцию своего отца. Мэр и здесь использовал свое служебное положение. Однако, это пока только предположение, во что весь этот скандал выльется, будет известно в ближайшее время. Мы будем держать вас в курсе событий. Представляется, уважаемые телезрители, что уже в этом году нас с вами ждут выборы нового мэра города.

— Ну, вот и началось, — сказал вслух Валентин Петрович и выключил телевизор.

Потом он позвонил Иванову:

— Смотрел новости местного телевидения. Мне понравилось.

— Благодарю. Местные газеты сегодня не выходят, но сразу после праздников их стоит почитать.

— Материалы на мэра уже у Одинцова?

— Да, но он сейчас прикомандирован в «Контору» для помощи в расследовании убийства следователя следственного комитета, однако после праздников он дело в отношении мэра возбудит.

— Хорошо. Ты передал ему деньги?

— Да, всё в порядке, он уже с нами.

— Как там Дадон?

— Дадон на даче, в погребе. Пока его не трогают.

— Скажи Сашке, пусть его побьют пока, но без особого усердия, я к вечеру приеду.

— Хорошо, я позвоню Сашке.

Валентин Петрович решил сначала отдать Дадона своему начальнику охраны Сашке и его сотрудникам. Пусть они пока развлекаются. Из-за Дадона у Сашки были большие неприятности: и авторитет у Сашки пострадал, и заработную плату ему урезали. Сейчас он выплеснет на виновника своих несчастий всю накопившуся злость.

Валентин Петрович позвонил в колокольчик, и в комнату зашла секретарша.

— Милочка, я через полчаса собираюсь поехать на дачу. Сделай соответствующие распоряжения.

— Хорошо, Валентин Петрович.

Когда уже начало смеркаться, большой черный «Мерседес» в сопровождении двух джипов охраны отъехал от дома, в котором жил Валентин Петрович. В начале января темнеет рано, поэтому вдоль главного проспекта города уже зажглись фонари. Кортеж не спеша двигался по проспекту по направлению к выезду из города. Было видно, что важная особа никуда не спешит, да и куда спешить, если завтра сочельник, а послезавтра Рождество. Вскоре кортеж обогнала черная, сверкающая лаком «Ауди». Валентин Петрович из окна машины даже залюбовался новеньким автомобилем.

— Всё плохо живём, — пробормотал он себе под нос.

«Ауди» быстро удалилась вперёд, и Валентин Петрович про неё забыл. Через несколько километров дорога, по которой ехал кортеж раздваивалась. Чтобы ехать к Московскому шоссе, нужно было не менять курса и ехать прямо, а чтобы добраться на дачу Валентина Петровича, надо было повернуть направо. Перед поворотом ехавший впереди один из джипов охраны притормозил, всё-таки на дороге был гололёд. Соответственно снизили скорость и следовавшие за ним «Мерседес» с Валентином Петровичем на заднем сидении и замыкающий колонну второй джип с охраной.

Почти одновременно раздались два взрыва. Спрятавшийся в кювете Терентий, дождавшись проезда роскошного кортежа, бросил две гранты. Первая разнесла вдребезги первый джип охраны, в котором не выжил никто. Вторая граната досталась замыкающему джипу. Бросок был менее удачным, и джип, перевернувшись, упал на крышу. «Мерседесу» тоже досталось, но существенных повреждений он не получил, а просто въехал передними колёсами в кювет и остановился. Терентий вскинул автомат и выдал длинную очередь по колесам «Мерседеса», тот сразу осел. Следующая очередь досталась лежавшему на крыше джипу. Терентий нажимал на курок до тех пор, пока джип не взорвался. После этого он снова спустился в кювет и по своим следам через несколько минут вышел на дорогу. Сев в «Ауди» Терентий поехал по направлению дачи Валентина Петровича Седова.

Когда до дачи оставалось несколько километров, навстречу Терентию пронеслись несколько джипов.

— Ну, вот, — подумал Терентий, — теперь домик без охраны. Это мне и нужно.

Возле этого «домика» Павел бывал, когда готовился к последней работе. Кирюха еще в ноябре принёс подробные сведения о том, где бывает сын известного в городе бизнесмена. В первом приближении казалось, что именно здесь, на даче и надо работать. Место тихое, кругом лес, много путей отхода, но потом Терентий выбрал другой вариант. На даче было очень много вооруженной охраны и камер наблюдения. И при таких обстоятельствах отсутствие людей вокруг становилось скорее недостатком.

Сейчас, если не вся охрана, то большинство, бросилась спасать любимого шефа. А камер можно и не бояться, пусть снимают.

Терентий остановил машину прямо перед воротами и нажал на клаксон. Отворилась дверь домика охраны и из нее вышел парень в камуфляжной форме с автоматом наперевес.

— Чего надо? — грубо спросил парень.

— Открывай, сейчас хозяина подвезут. Я майор Петров из уголовного розыска, приехал, чтобы вас предупредить.

Парень недоверчиво посмотрел на Терентия:

— Удостоверение покажите.

— Сейчас, будет тебе удостоверение.

Терентий достал из грудного кармана пистолет и выстрелил охраннику в лоб. Глушителя на пистолете не было, поэтому выстрел прозвучал громко. Парень, взмахнув руками, упал. Тут же из двери выбежал второй охранник и сразу открыл пальбу из автомата. Пули разбили лобовое стекло, но Терентий вовремя пригнулся и остался невредим. Как только автомат замолчал, Павел приподнялся и послал две пули автоматчику в голову. Тот повалился рядом с первым. Больше из домика никто не выходил. Но надеяться на то, что в нем больше никого нет, было опасно. Гранат оставалось всего две, необходимо было экономить, но и рисковать понапрасну не было смысла.

Терентий распахнул дверцу машины и нырнул на снег. Тотчас из будки послышались выстрелы. Стреляли из пистолета.

— Это лучше. Расстояние приличное, попасть в меня будет не просто, — подумал Терентий.

Он дополз до сосны, росшей вдоль дороги, и спрятался за нее. Поднявшись во весь рост Павел взял пистолет в левую руку и стал стрелять по окну домика охраны. Ответных выстрелов не было. Другой рукой бросил гранату прямо в окно домика. Прогремел взрыв. Когда рассеялась пыль, Терентий зашёл в домик. На полу лежали два окровавленных парня в камуфляжной форме. Один ещё дышал. Павел нагнулся над ним и спросил:

— В доме есть ещё кто-нибудь?

— Нет, — еле слышно просипел парень.

— Жить хочешь?

— Хочу.

— Обещаю, что как только ты ответишь на мой вопрос, я вызову сюда «Скорую помощь».

Терентий посмотрел на разорванный живот умирающего и подумал, что медикам тут делать нечего. Парень закрыл глаза и задергался в предсмертных судорогах.

— Черт, — выругался Павел вслух, — где мне теперь искать эту спальню? Да и времени мало.

В то, что Седов и приехавшие к нему охранники приедут сюда, Терентий не верил. Натерпевшись страха, Валентин Петрович, конечно же, вернется в город, в квартиру. Там спокойнее и надежнее, чем здесь. И охрана будет его сопровождать, а потом останется около дома. На даче оставалось четверо парней, но куда больше-то? Пока выяснится, что произошло с Седовым и пока поймут, что это его рук дело и возьмутся за его поиски всерьёз, надо успеть уехать из города.

Когда в ноябре Терентий почти неделю просидел на высоком дереве недалеко от дома в бинокль изучая обстановку, то заметил одну странную вещь. В спальне хозяина дачи стояли огромные напольные часы. Терентий ещё тогда удивился, зачем такую громадину держать в спальне? Часы будут мешать спать, у них и ход громкий, и бьют они, видимо, соответствующе. Через некоторое время он заметил, что часы не ходят, а в них оборудован сейф. Более того, Терентий рассмотрел, куда хозяин прячет ключ от этого сейфа! В третью книгу справа на третьей полке книжного шкафа. Как-то раз Павел видел, как Валентин Петрович доставал из сейфа шкатулку, а из шкатулки разные документы, в том числе целую пачку паспортов. Тогда это не привлекло его внимание, но теперь он увидел в этом возможность спастись. Главная проблема любого изготовителя паспортов — найти настоящий паспорт, причём о пропаже паспорта не должно быть заявлено, иначе вся затея теряет смысл. Переклеить фотографию — дело плевое. Конечно, при подробном исследовании выясниться, что фотография переклеена, но чтобы было назначено подробное исследование, надо много чего натворить. А для тихой неприметной жизни где-нибудь в Мухосранске такой паспорт вполне сгодится.

Терентий быстро двигался по огромному дому, открывая все двери подряд. В какое окно он видел напольные часы с дерева, Павел не запомнил, где-то в середине и вроде бы на втором этаже. В доме стояла тишина. Наконец, он нашел нужную комнату. В третьей книге справа на третьей полке отыскался ключ. Достав из сейфа шкатулку, Терентий подошёл к огромной кровати и вывалил содержимое шкатулки на покрывало. Вместе с несколькими пачками долларов, золотыми украшениями и связками ключей, на кровати лежала стянутая резинкой пачка паспортов. Терентий стал быстро их просматривать. Наконец, он нашел паспорт подходящий ему по возрасту. Фотографии в паспорте не было! В остальных паспортах — тоже! Терентий задумался, и взял еще два паспорта. Теперь задача упрощалась. Спрятав паспорта в карман, он снова уложил всё в шкатулку, положил её в сейф, а ключи на место. Хозяин сейфа далеко не сразу догадается о пропаже нескольких документов, так как пачка паспортов, стянутая резинкой, тоньше не стала. А может, и вообще не догадается никогда.

Вдруг тишина в доме нарушилась каким-то стуком, который доносился снизу. Посмотрев, не оставил ли он следов, Павел вышел из комнаты. Потом он достал пистолет, снял его с предохранителя и пошёл на стук, доносившийся с цокольного этажа.

Легко найдя комнату, из которой доносился стук, Терентий дернул на ручку, но дверь оказалась запертой.

— Отойдите от двери, я прострелю замок! — закричал он в дверь.

Стук прекратился. Терентий отошёл на несколько шагов от двери и выстрелил в замок. Потом он снова дернул за ручку, и дверь открылась. В комнате было темно. Пошарив по стене, Терентий нашел выключатель и включил свет. В углу почти пустой комнаты он увидел человека, который сидел на полу прикованный наручниками к стояку отопления. Лицо человека было сильно окровавленным. Из уголков рта и сейчас сочилась кровь.

— Эй, — крикнул ему Терентий, — ты слышишь меня?

Человек попытался поднять свисавшую на грудь голову, и это с трудом у него получилось.

— Слышу, — ответил он, — полиция?

— Где? — спросил Терентий.

— Ты из полиции?

— Нет. С чего ты взял?

— Я слышал взрыв и пальбу. Если не из полиции, значит, мои пацаны пришли за мной. Я Дадон.

Терентий несколько раз видел Дадона, но в прикованном к батарее человеке он его не признал:

— А не врёшь?

— Ты чего? — зарычал Дадон, у которого появился шанс на спасение, — отстегни меня скорей. Кому говорю?

— Ну, ну не кипишуй, — Терентий поискал глазами ключ от наручников, но не нашёл. — У меня нет ключа, и проволоки подходящей тоже нет. Зато есть пистолет. Отвернись.

Дадон не успел ничего возразить, как Терентий двумя выстрелами разбил часть наручников, которая присоединялась к трубе отопления. Дадон взвыл от боли, но зато он теперь был свободен.

— Иди, умойся, через пять минут выезжаем. Если хочешь остаться, то говори сразу.

— Нет, нет. Я быстро.

— Ванная через две двери по этой же стороне, — Терентий помог Дадону подняться.

Терентий не знал, кто заказывал ему последнюю работу. Он вообще никогда этим не интересовался. Не знал даже и Кирюха, поэтому появление в доме известного бизнесмена Валентина Петровича Седова бандита Дадона, да еще в таком виде, оставалось для него загадкой. Ему тут же в голову пришла неплохая идея, которую уже подсказал сам Дадон.

— Правильно, пусть Седов думает, что это люди Дадона на него напали и освободили своего пахана. На меня никто и не подумает. А уж в сейф хозяин сразу не полезет, и паспорта проверять не станет. Деньги и драгоценности в сейфе не тронуты, а бандиты бы точно на них позарились. Значит, в сейф никто не лазил.

Дадон и Терентий вышли из дома. На площадке были припаркованы несколько автомобилей. Терентий выбрал «Паджеро». Ключ зажигания торчал в замке.

— Ты знаешь, как открыть ворота? — спросил он Дадона.

— Знаю, у меня на даче точно такие же.

— Открывай, — Терентий завел двигатель. Бензина тоже был полный бак. Пока всё складывалось удачно.

Дадон открыл массивные ворота. Терентий остановился возле «Ауди», на которой возвращаться в город было нельзя. Разбитое лобовое стекло и несколько характерных дырочек в переднем капоте вызвали бы интерес у любого гаишника. Но и оставлять ее здесь нельзя. Пробьют по базе и установят, что машина зарегистрирована на имя Кривцова Олега. А Кривцов — это он, Терентий. Следаку это известно.

— Рулить сможешь? — спросил Терентий Дадона.

— Смогу.

— Тогда садись за руль, а я в «Ауди» за тобой поеду. Надо мою машину где-то утопить, а то нас быстро вычислят. Видишь, как её изрешетили?

— Вижу. Тут недалеко речка, которая никогда не замерзает. Лучше места не найти. Держись за мной.

Дадон завел двигатель и медленно поехал по проселочной дороге. Терентий двинулся следом. Вскоре они доехали до небольшой речки, которая действительно совсем не была покрыта льдом. Правда запашок от воды исходил не совсем приятный, что не оставляло сомнений в причинах такой природной аномалии. Терентий достал из багажника «Ауди» свой арсенал и перенес в «Паджеро», а новенькую немецкую машину пустил на приличной скорости с обрыва. Через несколько секунд «Ауди» скрылась под водой.

— Зачем тебе столько оружия? — спросил Дадон, когда Терентий сменил его на водительском месте.

— Надо. Слушай, Дадон, тебе в город нельзя. Особенно к себе домой. Есть у тебя запасной аэродром?

— Ты кто? — спросил вместо ответа Дадон, — ты не из моих пацанов, это я уже заметил.

— Нет, я сам по себе. Но это сути не меняет. На сегодняшний момент у нас с тобой одинаковые враги.

— Значит, ты не меня шел выручать?

— Нет, тебе просто повезло.

— Что повезло, это точно. Я ведь уже с жизнью распрощался. Но мне обещали, что мои мучения ещё и не начинались.

— Так что, есть у тебя куда податься? И еще, мне нужно фотографии в паспорт вклеить. Есть у тебя такой специалист?

— Раз ты мне помог, я тебе тоже помогу. Есть такой деятель. К нему и поедем, у него перекантуемся. Он живет в деревне, километров пятьдесят отсюда. Специально там и был поселен, если надо кому-то пропасть и с новыми документами воскреснуть.

— Тогда поехали. Видишь, как у нас всё славно получилось.

— Я добро помню.

— Русские своих на войне не бросают.

— Что? — переспросил Дадон.

— Ничего, это я про себя. Дорогу показывай.

 

ГЛАВА 46

Оправившись от страха и перебинтовав мелкие царапины, Валентин Петрович вызвал к себе на квартиру Иванова и Одинцова. В отношении последнего Седов тоже теперь имел на это полное право. Пока они добирались, с дачи вернулся Сашка и Валентин Петрович узнал, что вся остававшаяся там охрана перебита, а Дадон бесследно исчез, угнав «Паджеро».

— Ничего тебе Саша нельзя поручить, — орал на своего начальника охраны Седов, — почему твои люди, как идиоты ринулись на шоссе, а на даче остались всего четыре человека?

— Они подчинялись непосредственно начальнику охраны дачи, он решал сколько людей отправить к нам на помощь, а сколько оставить. К тому же они были вооружены до зубов. Выкурить оттуда даже одного человека очень сложно. А их было четверо. Кто знал, что произошло на шоссе и сколько туда надо людей.

Сашка оправдывался, как мог. Седов понимал, что зря орёт на Сашку, но кричал он скорее от бессильной злобы, а не искал конкретного виновника. Чего искать виноватого в действиях охраны, если даже не ясно, кто на него напал? Валентин Петрович махнул Сашке рукой, и тот удалился от греха подальше.

Вскоре оба вызванных им человека зашли в комнату.

— Меня чуть не убили! — заорал на них вместо приветствий Валентин Петрович, — а вам даже не известно, кто это сделал.

— Известно, — тихо сказал Иванов, — я предупреждал, что борьба за власть, давно уже не является только политикой.

— Не понял, — удивился Седов.

— Утром по телевизору сообщили о том, что нашему теперешнему мэру скоро придёт конец. Иван Андреевич уже и дело уголовное возбудил и по телефону вызвал его на допрос на восьмое января. Вот он и огрызнулся.

— Думаешь, это он? Этот очкарик? Этот интеллигент недоделанный? Он способен?

— Не сам, конечно. У него есть на это специалисты, — Одинцов говорил мягко и подчеркнуто вежливо, — причем, если бы вас хотели убить, то убили бы. Никакая охрана вам бы не помогла. По горячим следам установлено, что в обе пострадавшие машины брошены гранаты. Ничего не мешало бросить гранату и в ваш «Мерседес». Но этого сделано не было. Такая цель перед киллером не стояла.

— Каким киллером?

— Не знаю. Бросить гранату, дело не хитрое. Тут любой бывший вояка справится.

— Ага, — не унимался Валентин Петрович, — но не каждый сможет поубивать на даче всю оставшуюся охрану и освободить Дадона.

— Думаю, что произошло случайно, — Иванов снова вступил в разговор, — на даче искали что-то другое. Может, компромат, а Дадон просто подвернулся, и его взяли собой, так как он может обвинить нас в похищении человека, истязаниях и так далее. Но наш уважаемый Иван Андреевич этого не допустит. Правда, ведь, Иван Андреевич?

— Разумеется, — Одинцов улыбнулся уголками губ.

Валентин Петрович посмотрел на низ обоих, и ему стало страшно. Он с ужасом начинал понимать, что эти двое для достижения им только известных целей не остановятся ни перед чем. Они легко перешагнут даже через него, того, кто им платит. Но через некоторое время, его денег станет мало и его ждет участь сегодняшнего мэра. Самое печальное, что этот процесс уже не остановить. Они его не боятся, боится он их.

— Ладно, — мрачно проговорил Седов, — идите. Взорвите что-нибудь у этого очкарика.

— Это ни к чему, Валентин Петрович. Лучше его арестовать. На двое суток пока, по подозрению в организации покушения на вас. Но доказать мы все равно ничего не сможем, не пытать же его. А вот пока он будет париться, мы найдем человека, который бросал гранаты в ваш кортеж. Его пытать можно и он нам сдаст заказчика. Тогда вашему потенциальному противнику будет не до покушений, — Одинцов монотонно без эмоций излагал свои мысли. Но с его позицией невозможно было спорить! Она излагалась, как уже решенный вопрос. А Валентина Петровича просто ставят в известность. Пока ставят.

— Всё мероприятие займет пару суток, а может и меньше. Найдем мы и Дадона, и просто скормим рыбам. Но на этот период, то есть на два дня прошу тебя квартиру не покидать. Распоряжение Сашке я уже отдал, охрана будет утроена, — Иванов и раньше не отличался особой эмоциональностью в разговорах. Теперь его речь приобрела едва заметный властный оттенок. Словно к Валентину Петровичу не обращались с просьбой, а приказывали.

— Ладно, — согласился опустивший плечи Седов, — а теперь идите же. Оставьте меня одного.

Хотя бы этим требованием он пытался ухватиться за остатки утекающей сквозь пальцы власти. Иванов и Одинцов развернулись и одновременно покинули комнату. Ни один из них даже не попрощался.

— Не перестарались? — спросил Иванов у Ивана Андреевича, когда они вместе спустились в холл выпить по бокалу вина.

— Ничего, пусть привыкает. Если он умный человек, то всё поймет, и будет тихо доживать свой век. Найдем ему какую-нибудь даму симпатичную и без комплексов, чтобы присматривала за ним постоянно.

— Есть у меня на примете пара бывших проституток. Для панели уже староваты, а для такого деликатного дела в самый раз. Но это после того, как он мэром хотя бы пару лет побудет.

— Конечно, — Одинцов допил вино и поставил стакан на стойку бара, — город надо прибрать к рукам, подготовить ему достойную замену, тогда ему можно и уехать куда-нибудь стариться вместе с молодой подругой. Чего еще желать?

Они вышли на улицу и закурили.

— Так, теперь главное: отыскать Терентия, — сказал Иванов, — к бабе своей он не появлялся?

— Нет, он не дурак. Обложена не только его квартира, но и весь квартал. Мышь не проскочит.

— Мы его там ждём, а он нашего шефа взрывает, дачу его атакует и Дадона освобождает. Прямо, Рэмбо, какой-то. Только чего ему на даче надо было? Ну, не Дадон же?

— Не знаю. По моим сведениям Дадона он не знал.

— Случайность?

— Скорее всего, — Иван Андреевич уже подошел к своей машине, — не нравится мне это все.

— Что не нравится? — спросил Иванов.

— Оружие у него откуда? Гранаты, автоматы. Он с таким арсеналом и до нас доберется, а ты смотрю без бронежилета.

— Я-то ему зачем? — удивился Иванов.

— Ты же ему путь за границу перекрыл. Может, он обиделся. Мстить будет, терять ему нечего, из города его не выпустят. Поверь мне, при таких обстоятельствах они становятся зверями. Насмотрелся я на них за свою карьеру следователя, — Одинцов провел ребром ладони по своему горлу для пущей убедительности.

— А Дадон? Думаешь, они сейчас вместе?

— Почему бы и нет, — размышлял вслух Иван Андреевич, — они примерно в одинаковом положении. Дадон теперь полководец без войска, опереться ему не на кого. А Терентий — это опора, да еще какая. Я думаю, что главную опасность для них обоих представляю именно я. Ты, можешь просто попасть под горячую руку. Поэтому ловить их нужно не на бабу Терентия, здесь мы погорячились. Ловить надо на меня.

— Ты хочешь рискнуть жизнью ради этих ублюдков? — удивился Иванов.

— Другого пути просто нет. Придётся. Сколько у тебя людей?

— Людей много, но профессионалов почти нет. Давай в контору обратимся. Я смогу их убедить, что опасность, действительно, велика.

— Нет. Если наши герои попадут в контору, они про нас много могут наговорить. Тогда вся наша затея с нашим шефом будет под контролем конторы, и мы будем нужны только до вполне определенного времени, пока представляем ценность. Тебе ли это не знать.

— Риск есть, — согласился Иванов, — тогда остается уповать на свои силы.

— Ловим на живца? — протянул руку для прощания Иван Андреевич.

— Ловим, — пожал ему руку Иванов.

Иван Андреевич первым сел в свою машину и уехал. Иванов смотрел ему вслед, но уезжать не торопился.

— Давно я мечтал о таком напарнике, — подумал Иванов, — жаль, что мы раньше не встретились.

Иванов назвал Ивана Андреевича именно напарником. Слово «друг» в тех кругах, где он воспитывался и начинал работать, да и среди тех людей, на которых он вкалывал сейчас, это слово распространённым не было. В стаях друзей не бывает. Каждый выполняет свою функцию. И как только эту функцию он перестает выполнять, от него избавляются. И всё это для того, чтобы грызть друг друга. Чтобы быть во главе стаи, чтобы быть первым. Какие уж тут друзья?

 

ГЛАВА 47

Когда уже совсем стемнело, Дадон и Терентий добрались до нужной деревни. Терентий даже поблагодарил судьбу, что Седовская охрана подпортила ему новенькую «Ауди», так как она сюда все равно бы не проехала. Пришлось бы ее бросать на дороге, а это лишний след. «Паджеро», хоть и не без труда, но до нужного места добрался.

В деревенском доме на краю деревни жил верный Дадону человек, который принял их с подобающими Дадону почестями. После бани и вкусного ужина в паспорт, который Терентий взял из шкатулки Валентина Петровича, была вклеена нужная фотография. Стал теперь Терентий Симоновым Николаем Ивановичем, уроженцем Тульской области. Прописан Николай Иванович был в городе, в одном из общежитий.

Приближалась полночь, и хозяин дома предложил гостям ложиться спать.

— Оставь нас с Сергеем Ивановичем, — попросил хозяина Терентий. Тот посмотрел на Дадона и после утвердительного кивка удалился.

— Ну, что Дадон? Теперь наши пути расходятся. Мне нужно долги раздать и попытаться вырваться из города. А тебе можно и здесь отлежаться.

— Вдвоем у нас меньше шансов, — согласился Дадон.

— Тогда я поехал, «Паджеро» я заберу, сожгу где-нибудь подальше отсюда. Это лишний след и его надо уничтожить. Оставить тебе пистолет?

— Нет. Этим от них не спасешься. Напоследок, может, расколешься? Кто ты такой?

— Зачем тебе? — спросил Терентий.

— Кого в молитвах благодарить, как спасителя, — искренне признался Сергей Иванович.

— Так тебя Бог и будет слушать, — ухмыльнулся Терентий. — Лучше свои грехи замаливай.

Они быстро попрощались, Терентий сел в джип и уехал. Водительского удостоверения у него не было, документов на машину тоже. Поэтому риск быть остановленным и задержанным на дороге был велик. Но добраться до города было не на чем. Поэтому Терентий рискнул, и удача была на его стороне. Перед городом был один пост ГИБДД, и обычно в ночное время там останавливали всех подряд. Но сейчас был еще не поздний вечер и Терентий пост проскочил. Он въехал в город и доехал до дома напротив следственного комитета. Завтра только шестое января и Одинцов наверняка придет на работу. Оставив «Паджеро» среди других ночующих машин во дворе дома, Терентий взял пистолет, снайперскую винтовку и, дождавшись, когда из одного из подъездов выйдет человек, зашел в подъезд. Иначе преодолеть кодовый замок на двери подъезда было невозможно, не привлекая внимания. Он поднялся на чердак, замка на двери входа на чердак не было.

— Хоть тут повезло, — подумал Терентий, — шуметь мне нельзя.

На чердаке было темно, пахло кошками, зато было не холодно, так как разводка отопления в доме была сверху. Вдоль периметра чердачного помещения на высоте одного метра от пола была смонтирована труба отопления, плохо заизолированная, от которой вниз шли стояки к квартирам. Поэтому и температура воздуха на чердаке была вполне соизмеримой с температурой в квартирах.

Привыкнув к темноте, Терентий стал продвигаться по чердаку в поисках удобной позиции для стрельбы. Он заглядывал в окна чердака и, наконец, нашёл то, что искал. Из этого окна здание следственного комитета было, как на ладони. Отсюда промахнуться такому стрелку, как он, было невозможно. Теперь нужно было располагаться на ночлег. Терентий поискал глазами по темноте, может быть попадется какая-нибудь тряпка или на худой конец ящик. Не на полу же ложиться. Тут в углу, совсем рядом с трубой отопления он увидел несколько ящиков. Добравшись до них, Терентий рассмотрел импровизированную квартиру. Видимо здесь бывают бомжи, так как тут был и столик из ящиков, и своеобразная лежанка, и куча всякого тряпья. Наверное, тряпье было не очень чистым, но выбирать было не из чего и спать очень хотелось. Терентий накидал тряпья на ящики, чтобы было мягче, и лег сверху. Через мгновенье он уснул.

Сколько он успел проспать, Терентий не понял, его разбудили чьи-то шаги. Он достал пистолет и осторожно снял его с предохранителя. Однако тот, кто шел в его направлении по чердаку, и не скрывался. Напротив, он даже что-то напевал себе под нос. Вскоре глаза Терентия различили мужчину, заросшего щетиной, одетого в такое же тряпьё, на котором он спал. Видимо, эти хоромы, в которых нашёл ночлег Терентий, и принадлежали этому бомжу. Терентий поставил пистолет на предохранитель и спрятал его в кармане.

Бомж подошёл вплотную:

— Кто здесь? — спросил он.

— Я, — ответил Терентий.

— Я всегда рад гостям, если они добрые. Ты — добрый гость, не из ЖЭКа?

— Нет, я просто переночевать хотел.

— Сейчас я свет зажгу, — прокряхтел бомж и действительно через пару секунд зажег свечку.

Стало посветлее. Потом бомж подошёл к стоящему в углу замызганному торшеру и, нажав на кнопочку, включил его. Лампочка в торшере зажглась, а свечку бомж погасил.

— Вот это комфорт! — удивился Терентий, — не удивлюсь, что у вас тут и унитаз отыщется.

— Унитаза нет, но если будет нужда, то всё предусмотрено. Я ведь здесь живу, поэтому правила санитарии и гигиены нужно соблюдать. Впрочем, их соблюдать нужно не только в местах проживания.

Чувствовалось, что бомж немного навеселе и ему хочется поговорить.

— Ну, что, давайте знакомится, — бомж протянул Терентию руку, — меня зовут Геннадий Андреевич, бич с пятилетним стажем.

— Павел, — пожал руку Терентий, — пока не бомж.

— Я тоже не бомж, я — БИЧ. То есть бывший интеллигентный человек. А место жительства у меня есть, вот оно.

Геннадий Андреевич показал на свою импровизированную квартиру:

— Такого метража, таких высоких потолков ни у кого нет.

— Это верно, — согласился Терентий.

— Тогда предлагаю по маленькой выпить и перейти на ты, — сказал Геннадий Андреевич.

— Не возражаю, только у меня нет ничего.

— У меня всё есть, ты же у меня в гостях.

Он отошел в темноту и быстро вернулся с початой бутылкой водки, краюхой хлеба и двумя луковицами.

— Угощение не очень богатое, зато от души. Прошу, — Геннадий Андреевич разлил водку в два чистых одноразовых стакана, отрезал хлеба и покромсал одну из луковиц.

Водка обожгла Терентию желудок, но это тепло было приятным. Закусив луком, Терентий достал сигарету и угостил нового знакомого. Они выпили ещё и уселись на ящики покурить.

— Слушай, Геннадий Андреевич, а почему ты назвался бичом? Разве БИЧ и Бомж — разные понятия?

— Конечно, обычно среди бомжей интеллигентного человека, пусть и бывшего не бывает. Бомжи — спившиеся, недалекие люди. Но главное их отличие в том, что у них есть документы, то есть паспорт. Об их существовании на этом свете знает государство, и в частности участковый. У меня нет никаких документов. Я — человек без паспорта. Для государства меня не существует.

— Интересно, — пробормотал Терентий. — А для чего это нужно? Паспорт может понадобиться, например, например….

— Что? Вот, видишь, ты даже не можешь вспомнить, для чего нужен паспорт. А я тебе скажу для чего. Чтобы государство знало, где ты живешь, для этого ставят в паспорте прописку. Для того, чтобы оказывать тебе медицинскую помощь, брать с тебя налоги, учитывать твой голос на выборах и для прочей ерунды, которая тебе не нужна.

— А если заболеешь?

— И что? Больничный лист мне не нужен, я же не работаю. А в поликлинике только и занимаются тем, что выписывают больничные листы, а лечить они не умеют. Поверь мне Павел, что таблетки я и сам куплю, без советов доктора-недоучки. А уж если припрет, то никакая больница тебе не поможет. У нас не Лондон.

— А деньги?

— Что деньги?

— На таблетки, на еду и вообще…

— Ну, кое-что у меня было и если экономить, то хватит надолго. Потом, если собирать пустые бутылки, железяки разные, картон, то вполне хватит на пропитание. Ведь ни за что платить не надо.

— И тебе такая жизнь нравится?

— Вполне. Сегодня я просто задержался, а так я прихожу пораньше, читаю, размышляю, даже книжку собираюсь написать. А утром снова за бутылками, картонками. День проходит незаметно.

— Но это, наверное, скучно.

— Кто тебе сказал. У меня два высших образования. Мне есть, о чем подумать, умному человеку самому с собой скучно не бывает. Это не я придумал.

— То есть, ты хочешь сказать, что тебя ни для кого нет? Но ты есть на самом деле, и тебе это всё нравится. Ты живешь в свое удовольствие? Но этого не может быть!

— Может. В моей жизни нет государства. Это самое главное. Я и государство живём отдельно. Мне не нужны ни его полиция, ни его суд, ни его армия, ни его пенсия, ни заработная плата, ни медицина. Мне от него нужно только одно, чтобы оно оставило меня в покое. Если у тебя есть паспорт, оно всё равно тебя достанет очередной кампанией по борьбе с очередной проблемой. Проблему оно решит, но тебя изведёт. Мне это не грозит, так как меня просто нет.

Геннадий Андреевич умолк. Наступила тишина. Было слышно, как на улице проезжают одинокие автомобили. Наконец Терентий спросил:

— Почему ты не спрашиваешь, как я тут оказался?

— Зачем? Захочешь, сам расскажешь.

— Ладно, давай спать. Ложись на свое место, а я тут сидя подремлю, времени уже много.

— Тогда, спокойной ночи, — сказал Геннадий Андреевич, устраиваясь на тряпье.

— И тебе, спокойной ночи. Я тут побуду у тебя ещё какое-то время?

— Что ты спрашиваешь? Ты же гость, живи хоть всю жизнь, мы тебе и кровать изобразим, я знаю, где этих ящиков полно….

Геннадий Андреевич затих на полуслове и через пару минут уже слегка захрапел. Терентий сел на ящик и прислонившись к стене, закрыл глаза. Сон не шёл, он посмотрел на часы, было уже за полночь.

— Вот он выход, — подумал Терентий, — скрыться можно только в одном случае, если перестанешь жить в государстве. Перестанешь обращать на него внимание. Но это в том случае, если ты этому государству ничего не должен. А я задолжал ему пожизненный срок, поэтому меня всё равно найдут. Уже ищут. Так что, уважаемый БИЧ Геннадий Андреевич, мне твой случай не подходит.

 

ГЛАВА 48

6 января Воскресенье

— Есть, Иван Андреевич, есть. Мы его нашли, вернее не его, а его машину — кричал в трубку Владик.

— Что ты кричишь, давай подробности, — Одинцов одной рукой держал трубку, а другой тщетно пытался отыскать под кроватью свои тапочки.

— Его джип, номер, которого вы мне сообщили, стоит во дворе дома напротив следственного комитета. Значит, он где-то рядом. Я туда всех людей согнал.

— Тогда конец связи, скоро буду. Без меня ничего не предпринимайте, просто следите за машиной. И осторожней, чтобы он ничего не заметил.

— Понял.

Иван Андреевич посмотрел на так и не проснувшуюся ещё супругу, которая даже не услышала его разговора, и встал с кровати.

— Опять сегодня скандал закатит, — подумал Одинцов, — обещал ей на выставку, а придется сегодня поработать. Он позвонил Иванову и пересказал разговор со своим агентом. Они обговорили детали предстоящей операции.

— Шуметь в жилом доме нам нельзя, — Иван Андреевич вышел на кухню, чтобы все-таки не разбудить Лидочку. Если она увидит, что он опять собирается на работу, как и каждый день Новогодних праздников, то скандал начнется прямо сейчас.

— Нельзя, — согласился Иванов, — тем более дело это наше, частное. Если начнем стрелять, то сами по шапке получим. Что делать будем?

— Он, наверняка, уже занял позицию в доме напротив следственного комитета. Наша «наживка» сработала. Но дальше рисковать я не смогу. Терентий не промахивается.

— Я понимаю. Надо его спугнуть. Пусть садится в джип и уезжает. Мы сядем ему на хвост, и как только станет возможно, прихлопнем тихо и аккуратно.

— Хорошо, — согласился Иван Андреевич, — я сейчас подъеду к кафе, что в трёх домах от следственного комитета. Давай встретимся там и обо всём договоримся. Есть у тебя пара артистов?

— Найду.

— Возьми их с собой, пусть нарядятся пожарниками или сотрудниками управляющей компании, да хоть трубочистами.

— Я понял, — коротко сказал Иванов, — до встречи.

Иван Андреевич наскоро выпил чашку растворимого кофе и съел засохшую плюшку. Поругав про себя жену за её вечную неприязнь к домашним заботам, он быстро оделся и направился к входной двери.

— Ваня! — послышался из спальни Лидочкин голос, но он уже вышел из квартиры.

— Успел, — похвалил себя Одинцов.

Подъехав к кафе, Иван Андреевич увидел, что Иванов уже на месте. Двое молодых людей в новых куртках с надписью на спине ООО «Управдом» внимательно его слушали.

— Всё понятно? — спросил Иванов, — тогда вперед.

Парни направились на противоположную сторону улицы. В руках у одного из них была стремянка, а у второго сумка с инструментами, какую обычно носят слесари-водопроводчики.

— Привет, — поздоровался подошедший Одинцов, — справятся?

— Справятся, — уверенно ответил Иванов, — твои люди на месте?

Иван Андреевич достал телефон и позвонил Владику. Инструктаж был коротким. Усилить наблюдение за джипом. Через несколько минут появится человек, которого они ищут, сядет в джип и поедет. За ним нужно качественно проследить, из вида не упускать, себя не обнаруживать. Постоянно докладывать о маршруте движения джипа.

После разговора с Владиком Одинцов позвонил в охранное агентство и распорядился подготовить два автомобиля с четырьмя вооружёнными людьми в каждом. Ждать команды на атаку автомобиля с преступником. Причём, ждать нужно сидя в автомобилях и уже с оружием наготове.

— Ты завтракал? — спросил Иванов, когда его партнер закончил разговаривать по телефону.

— Не очень, — признался Иван Андреевич.

— Тогда пошли в кафе, — предложил Иванов, — оттуда и за операцией будем следить.

Они зашли в кафе, в котором не было ни одного посетителя, и заняли столик в углу зала.

Тем временем двое работников управляющей компании «Управдом», следуя инструкции, позвонили с домофона в первую попавшуюся квартиру и зашли в подъезд. Потом они поднялись на пятый этаж, а затем и на чердак. Чердак был общим для всего дома, и попасть в чердачное помещение можно было из любого из трёх подъездов. На это и был расчет. Забравшись на чердак коммунальщики принялись громко переговариваться:

— Вот невезуха! — почти прокричал один, — надо же не позже, не раньше.

— Это точно! — отвечал второй, — теперь зависнем тут на целый день, — нет, надо бросать эту работу. Нет покоя даже в праздники. Сейчас приедет начальник с бригадой, я ему прямо тут заявление и напишу.

— Всё равно отрабатывать заставят две недели. Так по закону положено.

Терентий, конечно, услышал их разговор. Перспектива появления здесь ещё и начальника с бригадой его не радовала. Могут запросто позвонить, куда следует, тогда конец всем его планам. Придется уходить и где-то слоняться до вечера, пока эти горе — работники не уйдут по домам.

Сегодня утром, когда Геннадий Андреевич ушел «на работу», Терентий собрал винтовку, и стал ждать возле чердачного окна. Примерно с девяти часов в здание следственного комитета стали заходить и выходить сотрудники, но Одинцова среди них не было.

— Может он вообще сегодня не придет, — подумал Терентий, — тогда придется прожить с этим БИЧом до девятого числа. Надо хоть на еду ему деньги дать, а то неудобно пользоваться его гостеприимством. В принципе мы с ним в чем-то схожи. Оба живем отдельно от государства, только он людей не убивает.

Терентий ещё раз посмотрел из окна чердака на противоположную сторону улицы, но Одинцов всё не появлялся. Он быстро разобрал винтовку, уложил её в мешок, и чертыхаясь про себя, направился по чердаку в противоположную сторону от возмущавшихся своей работой коммунальщиков. Терентий вышел на улицу, сел в джип и выехал со двора. Он понимал, что сильно рискует, но расхаживать по городу пешком было еще рискованнее.

Люди Одинцова грамотно сопровождали Терентия, передавая его джип очередным наблюдателям через каждый квартал. Поэтому обнаружить такую профессиональную и дорогостоящую слежку было практически невозможно. Терентий покружил по городу, несколько раз неожиданно менял направление своего движения, но ничего подозрительного не заметил. Наконец он остановился в квартале от своей последней квартиры. Одинцову сразу же об этом сообщили.

— Смотри-ка, что любовь делает. Даже с таким душегубом, как наш клиент, — Иван Андреевич уже заканчивал пить кофе.

— Пусть повидается, жалко что ли? — Иванов совсем ничего не ел и не пил, он просто сидел напротив своего партнера.

— Подождём, — согласился Иван Андреевич, — я сейчас позвоню, чтобы его не трогали. А то наломают дров, расшумятся и какой-нибудь сердобольный сосед полицию вызовет. Нам это ни к чему. Я с его бабой беседовал перед тем, как отпустить, рассказал ей про то, с кем она проживала последнее время. Она мне не поверила. Но сомнения в её душе я породил. Так что не думаю, что нашего героя ждет теплый прием. Он после разговора со своей подругой занервничает, начнет дергаться. Это нам на руку.

— Будем надеяться, хотя этих баб никогда нельзя понять. Они не головой думают.

 

ГЛАВА 49

Терентий вышел из машины и быстро проследовал в свой подъезд.

— Даже если они меня пасут, брать меня в подъезде или в квартире они не решаться. Они знают, что я вооружен. Начнется стрельба, так как мне терять нечего, а невинные жертвы им не нужны. Не из-за того, что им их жалко, а из-за того, что начальники не одобрят. Нет, можно спокойно зайти в квартиру, меня не тронут. Пока не тронут.

Свой ключ Терентий выбросил, поэтому подойдя к двери, нажал кнопку звонка. Ольга снова не спрашивая «кто?», открыла дверь. Они долго целовались в прихожей, пока, наконец, она не спросила:

— Ты что, тоже из тюрьмы освободился? От тебя пахнет тюрьмой.

— Нет, просто я ночевал у одного приятеля. Он бомж и живет на чердаке.

— Почему же ты домой не пришел, я так измучилась. Или позвонил хотя бы.

— Твой телефон, наверняка, прослушивают.

— Ладно, потом расскажешь свою историю. Иди в ванную, я так соскучилась.

Терентий прошёл в ванную и с удовольствием встал под душ. Всю свою одежду он бросил в стиральную машину. После душа он прошёл в комнату и стал одеваться.

— Олег, — услышал он из спальни.

— Я сейчас, — Терентий надел старенькие джинсы, рубашку и свитер. После этого он прошел на кухню и набросал в пакет разной еды из холодильника. Потом он прошёл в спальню. Ольга лежала в кровати, слегка прикрывшись одеялом. Увидев Терентия полностью одетым, она приподняла голову:

— Ты уходишь?

— Нет, но я не думаю, что захочешь заниматься со мной сексом, и вообще со мной разговаривать после того, что я о себе расскажу.

Ольга завернулась в одеяло и присела на край кровати:

— Мне уже рассказал какой-то мент, что ты не Олег Кривцов, а какой-то наемный убийца. Ты уже убил за деньги два десятка человек. Но я ему не поверила, верить им — последнее дело. Я думаю, что у тебя проблемы с бизнесом.

— Нет у меня проблем с бизнесом. Я, действительно, наемный убийца очень высокого класса. Я, действительно, этим зарабатываю себе на жизнь.

В комнате повисла тишина. Терентий ожидал, что Ольга сейчас заплачет или испугавшись его признания, закричит, но этого не произошло.

— Уходи, — тихо сказала Ольга.

— Я уйду, но выслушай меня. Дай мне десять минут. Я выскажусь и уйду.

— Что ты будешь мне рассказывать? О своих душевных муках? Что тебе было жалко свои жертвы, но очень хотелось кушать? Что больше ты так не будешь. А я? Может, ты и меня пришёл убить? Только, кто за меня заплатит? Уходи, ничего не хочу слышать.

— Подожди. Я не собираюсь говорить о своей душе, и тем более каяться перед тобой. Поздно каяться. Но меня убьют, очень скоро. Может даже сегодня.

— Это будет тебе расплатой, — холодно проговорила Ольга, — ты и передо мной виноват. Использовал, а потом сознался в том, что ты убийца. А нельзя было это сделать раньше, до секса?

— Я тебя полюбил. Я тут не виноват, даже у киллера может такое случиться.

— Ещё звал меня за границу навсегда. Ты представляешь, что я бы всё бросила и согласилась с тобой поехать? Неужели ты думаешь, что твоё прошлое никогда бы не открылось? Ты надеялся, что на вранье и кровавых деньгах можно построить счастье? Вообще что-то можно построить на крови?

— Я не оправдываться пришел. Я пришел попрощаться.

— Я же сказала, чтоб ты уходил.

— Оля, хочешь ты или нет, но тебе придется меня выслушать. Это в твоих же интересах. Тот мент, который тебе рассказывал обо мне, не все тебе рассказал. Это следователь следственного комитета Иван Андреевич Одинцов. По его заказу я застрелил несколько лет назад одного бизнесмена. И сейчас, думаешь, почему меня обложили, и ты попала под горячую руку? Он снова потребовал, чтобы я убил его коллегу, такого же следователя. Я отказаться не мог, так как тогда меня ждал пожизненный срок. Поэтому я и решил уехать из страны навсегда, но больше не стрелять в людей. Ты встретилась на моем пути случайно, и я понял, что существует и другая жизнь, и может быть с твоей помощью, я найду место в этой жизни. Наивно, конечно, но это так.

— Почему я должна тебе верить?

— Я об этом и не прошу. Мне осталось совсем немного, и я хочу тебя предостеречь. Русские своих на войне не бросают.

— Что ты привязался с этим фильмом? То же, мне, нашел пример для подражания. Там герой фильма тоже угробил полтора десятка человек за две серии, и тоже считал себя правым. Но он убивал не за деньги, хотя они к нему всегда приходили после каждого убийства. Ты то здесь причем?

— Повторяю, я не оправдываюсь, и у меня мало времени. Так вот Ольга, независимо от того, смогу вырваться из этого кольца или нет, от тебя они не отстанут. Поверь, там просто так никому ничего не прощают. Тебе скоро подбросят наркотики, или еще что-нибудь придумают.

— Но за что? — закричала Ольга.

— За то, что ты связалась со мной. За то, что ты, возможно, что-то знаешь и можешь им помешать. Наконец, просто потому, что ты не их стаи.

— Какой стаи?

— Не важно. Поэтому я попытаюсь тебе помочь. Я попытаюсь застрелить этого Одинцова. Кроме него, про меня и про тебя не знает никто. Тебе я на всякий случай нанял адвоката, молодого, но честного. Я ему много заплатил, и этих денег хватит и на твою защиту и на случай, если тебя посадят.

— Как посадят? — удивилась Ольга.

— Очень просто. За хранение и сбыт наркотиков. Это очень просто, достаточно положить в твою сумочку маленький пакетик с героином и подослать своего человека. Сделать контрольную закупку. Это поставлено у них на конвейер и всегда приносит один и тот же результат. Поэтому, Оля, у тебя просто нет выхода. Почему это случилось, обсуждать поздно. Пока еще у тебя есть выход.

— Какой? — упавшим голосом проговорила Ольга.

— У тебя есть паспорт, открыта виза в Европу. Я могу устроить так, что на несколько часов отвлеку внимание от тебя. За квартирой и за тобой, наверняка, следят. Но это не полиция, это люди Одинцова, его личные люди. Пока они все бросятся за мной, ты должна успеть вылететь в Европу. В Москву тебе ехать ни к чему, просто не успеешь. Столько времени я не продержусь. Поезжай в наш аэропорт и возьми билет на ближайший рейс. Сегодня воскресенье, значит, через несколько часов должен вылететь самолет на Франкфурт. Билеты на него есть всегда. Но решать тебе надо быстро. Выбирай, или десять лет, как минимум, провести в лагере, или…

— Боже, — заплакала Ольга, — и зачем я с тобой связалась?

— Поздно, — прервал её Терентий, — потом будешь анализировать свои переживания. Решайся.

— Хорошо, я согласна, — упавшим голосом сказала Ольга.

— Тогда вот еще что. У меня есть счет на предъявителя в Берлинском банке. Там хватит тебе на всю оставшуюся жизнь. В банке нужно просто назвать номер счета и кодовое слово. Вот здесь всё записано.

Терентий протянул ей визитную карточку врача стоматолога. Обычную визитную карточку.

— Номера телефонов, записанные подряд и есть номер счета, а название клиники, написанное латинскими буквами — код.

— Это я не возьму.

— Перестань, не ты же убивала. Считай, что это тебе компенсация за потерянную Родину.

Ольга взяла визитку. Потом она прошла в комнату и стала одеваться. Собрать сумку, было делом пяти минут. Терентий стоял в прихожей и продолжал говорить:

— Как закончишь собираться, сядь на кухню вместе с будильником. Ровно через полчаса, после того, как я уйду, ты выйдешь из квартиры и с легкой сумкой наперевес, делая вид, что идешь в магазин, направишься в сторону перекрестка. Там, на парковке всегда есть две или три машины такси. Ты сядешь в машину и направишься в аэропорт. Там возьмешь билет и вылетишь во Франкфурт. Самолет через три с половиной часа, погода хорошая, всё должно получиться.

Он заглянул в комнату, Ольга уже почти собралась.

— Оля, не бери большую сумку, только дамскую. И то, выбрось её в аэропорте, или оставь в такси. Если они уже успели тебя «зарядить», то в аэропорте тебя остановят. Ни к чему рисковать. Даже кошелек выбрось. Положи всю наличность в карман. У тебя должен только паспорт и билет. Всё. И успеха тебе. Присядем на дорогу.

Терентий сел на стул, а Ольга на край дивана.

— А ты?

— Я поквитаюсь за тебя и за себя тоже. Наделаю много шума и постараюсь, нет, теперь обязательно продержусь до вылета твоего самолета. Теперь всё, мне пора. Прости меня, если сможешь.

Терентий резко поднялся со стула.

— Подожди, — остановила его Ольга, — знаешь, если все получится…. Я буду тебя ждать там.

Она поцеловала его в щеку.

— Нет, Олечка, этого точно не получится, — Терентий шагнул к двери, — прости ещё раз. И сделай всё, как я тебе рассказал. Я уже не узнаю, смогла ты улететь или нет. Если взлетишь из нашего Аэропорта, то считай, что я уже счастлив. Пока.

 

ГЛАВА 50

Иван Андреевич выслушал по телефону очередной доклад и сказал заскучавшему уже партнеру:

— Всё, поехали, он вернулся в машину.

— Недолго он пробыл у своей дамы, — ответил, поднимаясь со стула Иванов, — видно, разговор не заладился. Кстати, а что ты собираешься с ней делать?

— Думаю, что надо засадить ее лет на десять. Чтобы в следующий раз не путалась, с кем попало.

— В этом случае, если она досидит, конечно, путаться ей уже ни с кем не придётся. Почему так жестоко?

— Понимаешь, — Одинцов задумался на секунду, словно подбирал нужные слова, — она меня не испугалась. Более того, она мне не поверила, а поверила Терентию.

— Но ты же видишь, что твой крестник не просидел у нее и полчаса. Значит, все-таки она тебе поверила.

— Значит, он ей признался сам. Если бы он этого не сделал, то скоро бы он из квартиры не вышел. Поэтому она заслужила. Как все закончится с Терентием, снабдим ее героином в лошадиной дозе, чтобы на особо крупный размер хватило. Пусть узнает, что такое Родина.

— А ты злопамятен, даже с женщинами.

— Разве это плохо в нашем деле? — Одинцов холодно посмотрел на партнера.

— Я этого не говорил. У нас свои добродетели. Ладно, не обижайся, хочешь, я договорюсь в управлении по борьбе с незаконным оборотом наркотиков и суде, тогда срок будет ещё больше?

— Не возражаю, тебе это легче будет. Мои связи там не очень впечатляющие, так мелочь разная.

Они вышли из кафе и сели в машину. Одинцову ежеминутно докладывали, где находится джип с Терентием за рулем.

— Похоже, он движется к выезду из города, — Иванов достал свой пистолет и переложил его в грудной карман.

— Тем лучше. Я отправляю группу на двух машинах. На выезде они его и встретят.

Тем временем Терентий и не собирался выезжать из города, он просто искал место потише, где будет поменьше машин и прохожих. Наконец, он заехал в один из дворов на окраине города, в котором вообще никого не заметил. Он достал из багажника автомат и гранату, отошел от машины и спрятался за сугробом. Ждать пришлось недолго. Вскоре во двор въехала синяя «Волга» и остановилась в метрах десяти от джипа. Из «Волги» вышел парень и, вынув пистолет, стал приближаться к джипу. Терентий прицелился и одиночным выстрелом уложил парня в снег. В ответ прозвучало несколько выстрелов. Тогда Терентий выскочил из-за укрытия и дал автомату полную волю. Очередь была длинной и в «Волге» никто не имел ни малейшего шанса спастись.

Тут же во двор въехали «Жигули», из которых уже пару раз пальнули. На этот счет в руках Терентия была граната. Он швырнул ее прямо под колеса «Жигулей», а сам упал на снег и закрыл голову руками. Мощный взрыв потряс тихий дворик. Из нескольких окон в домах повылетали стекла. Терентий быстро сел в джип и покинул дворик другой дорогой.

— Замечательно, — подумал Терентий, — всех положил, сам даже не ранен. Внимание правоохранителей привлек. Сейчас сюда съедутся все менты города. Это мне и надо.

Джип выехал на дорогу, но никуда двигаться не стал. Терентий припарковал его на обочине, а сам взял мешок с разобранной винтовкой, пару пистолетов и вышел из машины. То, что сюда приедет и очень скоро Одинцов, Терентий не сомневался. Больше в джипе оружия не осталось. Поэтому он ему больше не понадобится. Терентий прикинул, из каких окон будет лучше видно место только что состоявшейся перестрелки, и зашел в подъезд. К счастью, жители подъезда не обзавелись ещё кодовым замком на парадной двери. Но с другой стороны и чердака дом не имел, видно все коммуникации располагались в подвале. Он позвонил в квартиру, из которой обзор был наилучшим.

— Кто там? — услышал он из-за двери старушечий голос.

— Из милиции, — громко ответил Терентий, — откройте, пожалуйста, мы зададим вам пару вопросов по поводу взрыва в вашем дворе. Вы слышали взрыв?

— Конечно, слышала.

— Тогда открывайте, у нас мало времени.

Дверь открылась, и Терентий увидел старушку лет семидесяти.

— Майор Терентьев, — представился он, — в квартире есть кто-нибудь еще?

— Нет, никого нет

— Вы одна живете?

— Одна, милок, совсем одна.

— Опять повезло, — подумал Терентий, — с чего бы? Наверное, правильное дело делаю.

Он быстро схватил старушку за руки, и через три минуты она, с заклеенным скотчем ртом, уже сидела в ванной комнате, дверь в которую Терентий закрыл на щеколду. Собрав винтовку, он посмотрел во дворик из окна. Обзор был великолепным. Промахнуться из такой позиции он себе не позволит. Внизу уже началось движение. Первой во дворик приехала патрульная машина. Из нее выскочил полицейский и раскрыл продырявленные двери «Волги». Потом он взял рацию и стал что-то в нее кричать. Взорванные гранатой «Жигули» продолжали дымиться, хотя открытого огня уже не было.

Вскоре от воя сирен полицейских машин и машин скорой помощи стало закладывать уши. Весь двор был заполнен прибывавшими полицейскими и врачами. Терентий посмотрел на часы.

— Она уже должна быть в аэропорте. Это хорошо.

Наконец, Терентий увидел того, которого дожидался. Иван Андреевич и тот самый человек, которого Терентий видел рядом с повешенным Моней Штейном, зашли через арку во дворик и направились к изрешеченной «Волге». Их, видимо, остановили полицейские, но Одинцов предъявил удостоверение, и их пропустили. Позиция для выстрела была очень удачной. Упускать такой случай было нельзя. Терентий тщательно прицелился и дважды нажал на курок, выдав свой знаменитый дуплет. Первый выстрел предназначался Одинцову в грудь, второй был направлен в голову и имел второстепенное значение. Его можно было и не делать, но это было своеобразным куражом снайпера. К тому же дуплет не оставлял жертве никаких шансов.

Одинцов повалился на снег. Стоящие возле него полицейские и врачи сразу кинулись врассыпную. Они не понимали, откуда исходит угроза, поэтому просто побежали прочь из этого зловещего дворика. Терентий смотрел в окуляр оптики винтовки и искал человека, назвавшегося тогда в квартире Мони фамилией Иванов. Тот не стал убегать вместе со всеми, а спрятался за «Волгой». В отличие от остальных он примерно понимал, откуда велась стрельба. В оптический прицел была видна только его рука с сотовым телефоном и часть плеча. Ждать больше, не было времени. Терентий аккуратно выдал еще один дуплет.

Одна пуля угодила Иванову в плечо, вторая поразила на вылет ладонь.

Терентий бросил винтовку в квартире старушки, так как патронов к ней все равно больше не было. Но у него оставались еще два пистолета, полностью заряженные и запасными обоймами к каждому. Воевать еще можно. Он освободил старушку и быстро выбежал из подъезда. Возле его джипа уже собралась толпа полицейских. Видимо, жильцы окрестных домов успели рассказать, что один из участников перестрелки приехал во дворик именно на этом джипе.

— Ну, вот я и без колес, — с грустью подумал Терентий, — надо бы машину угнать. Колеса мне еще понадобятся.

Он пошел пешком по улице в сторону центра города. Отойдя пару кварталов от места стрельбы, он увидел садившегося в машину парня. Машина была старенькой «Тоетой» с правым рулем.

— Ничего, даже если я ему ее и не верну, то он не обеднеет. А мне и такая сойдет.

Терентий поравнялся с парнем, который уже уселся за руль, и постучал по боковому стеклу:

— Подвези до центра.

— Мне некогда, — ответил парень.

— Даю двести евро, — Терентий показал водителю две сотенные бумажки европейской валюты.

Это произвело надлежащий эффект:

— Ладно, садись.

Терентий сел на пассажирское кресло рядом с водителем, потом достал пистолет и приставил его к голове парня:

— Выметайся, и тихо у меня. На свои двести евро, найдешь свою тачку возле универмага через два часа. Мне кажется, я даже переплатил. Не так ли?

— Да, конечно, — парень быстро выбрался из машины.

— Стой, — сказал ему Терентий, — дай сотовый телефон. Найдешь его тут же, в бардачке.

Парень послушно отдал телефон. Терентий рванул с места и вскоре скрылся из вида. Проехав пару кварталов, он посмотрел на часы и позвонил с телефона парня Ольге. По расчетам Терентия, она должна была уже садиться в самолет, если, конечно, все прошло нормально. Поэтому на его звонок она должна ответить.

— Алло, — услышал Терентий Ольгин голос.

— Это я, как у тебя дела?

— Еду в трамвайчике на посадку. Все прошло нормально. Ты не преувеличил опасность?

— К сожалению, нет. Слава Богу, ты в безопасности. Сразу после разговора со мной выбрось сим-карту из телефона. Там купишь другую, эта тебе все равно больше не понадобится.

— Ты в порядке? — спросила Ольга.

— За меня не беспокойся, я это заслужил.

— Неужели нет никаких шансов?

— Это не важно. Прощай, будь счастлива.

— Я буду ждать тебя, Олег. В Дортмунде, на центральной площади, напротив ратуши есть кафе «Вельтмайстер». Там с шести до восьми вечера каждый день играет аккордеон и подают великолепные пирожные. Я буду тебя там ждать каждый день с шести до восьми.

— Что-то изменилось? — спросил Терентий.

— Русские своих на войне не бросают. Твоя война не кончится, даже если ты и сможешь выбраться. Постарайся.

— Русские не бросают своих.

— Особенно, если любят, — сказала Ольга, — всё я захожу в самолет. Удачи тебе, и помни, что я тебя жду.

Разговор прервался. Терентий выбросил телефон из окна машины и нажал на педаль газа.

 

ГЛАВА 51

Ивану Андреевичу повезло. Первый выстрел Терентия принял на себя бронежилет. Но даже не это самое главное. Перед самым выстрелом его кто-то окликнул и, повернув голову на крик, Одинцов спас себе жизнь. Вторая пуля попала в щеку навылет. Его отвезли в больницу. Весть о его ранении быстро дошла до следственного комитета, и уже через полчаса у его кровати было всё руководство отдела во главе с Игорем Моисеевичем. Врач сказал, что жизни Ивана Андреевича ничего не угрожает, и через пару дней из больницы его выпишут. Правда шрам на лице останется, но при современном развитии пластической хирургии этот вопрос вполне можно решить.

— Одного не пойму Ваня, — ласково говорил Игорь Моисеевич, — чего тебя понесло в этот двор? Я же тебя прикомандировал в органы государственной безопасности, ты там должен быть. Вечно тебя тянет во все дела вмешиваться.

Но по тону начальника можно было понять, что у него гора с плеч свалилась. Если бы застрелили ещё одного следователя за несколько последних дней, то, несомненно, сюда бы понаехало начальство из Москвы. А тогда последовали бы выводы, за которыми явно светила отставка. Игорю Моисеевичу пост начальника следственного отдела города был очень важен. Только отсюда можно было двигаться дальше, сначала в область, а затем и в Москву.

— Я просто мимо проезжал, — оправдывался Одинцов.

— Ладно, вот выпишешься и из больницы, поезжай в контору и оттуда ни ногой. Занимайся только делом Борисова.

— Слушаюсь.

Иванов ложиться в больницу не стал. Ранения оказались не сложными. Обе пули прошли на вылет, не задев костей. Поэтому, получив первую помощь, он зашел к Одинцову:

— Да, лопухнулись мы с тобой, — присел Иванов на краешек кровати, — мог он нас обоих угробить.

— Благодарю за то, что посоветовал бронежилет надеть.

— Нам просто повезло, — констатировал Иванов, — ты тут поправляйся, а я сейчас всех на уши подниму, но этого Терентия достану. Он своё получит. Его фотография уже на всех столбах висит. Подключилась контора, полиция, гаишники. Деться ему некуда. На всех вокзалах и аэропорте дежурят наши люди. Кто-то на него обязательно наткнется. Это дело считанных часов.

— Все равно, будь осторожен, — посоветовал Иван Андреевич, — мы не для Терентия объединяли наши усилия. У нас совсем другие задачи.

— Ладно, — Иванов поднялся, — буду держать тебя в курсе по телефону. Всех твоих людей я задействую. Позвони, чтобы собрались возле охранного агентства, я там буду через двадцать минут и приму руководство на себя.

— Хорошо, я позвоню, но первым делом задержи его бабу, а то, как бы впопыхах она от нас не скрылась. Мне доложили перед самым ранением, что она вышла из квартиры и направилась в сторону магазина, потом возле магазина села на такси.

— Позвони наблюдателям прямо сейчас, не охота тратить на нее много времени.

Одинцов поговорил с наблюдателем. Лицо Ивана Андреевича помрачнело, и он в конце разговора даже обругал собеседника.

— Что случилось? — спросил Иванов.

— Эти идиоты сопроводили ее до аэропорта, и она десять минут назад вылетела во Франкфурт. Представляешь, они ее вели, но ничего не предпринимали. Мне звонили, но по известным причинам я не отвечал.

— А что ты хочешь, они верно и в точности исполнили твой приказ. Их за это хвалить надо, а не ругать.

— Теперь нам до нее не добраться, — с горечью в голосе сказал Иван Андреевич, — опять Терентий нас провел. Догадываюсь, что вся это катавасия со стрельбой и взрывами, а также покушениями на нас была нужна для того, чтобы из-под нашего контроля ушла эта чертова баба!

— Тогда он о себе уже не думает, — Иванов направился к выходу из больничной палаты, — и это очень плохо. Будут еще жертвы. Что-то не похоже на киллера, который должен прежде всего думать о собственной безопасности, а не быть альтруистом. Твой Терентий является каким-то исключением из правил. Прямо киллер-мутант какой-то.

— Ладно, иди, — махнул рукой Иван Андреевич, — я думаю, что сегодня этот мутант живет последний день. А бабу его мы и на той стороне найдем, пусть не сейчас, но это время придет. Иначе, зачем нам было объединятся?

— Найдем, конечно, — согласился Иванов, — не на Луну же она улетела. А все-таки ты злопамятный, Иван Андреевич.

Иванов вышел из палаты, и сразу же в палату зашла Лидочка. Жена выглядела удивительно свежо. Одета была безупречно и дорого, макияж и прическа были сделаны изысканно. Ее легко можно было принять за молодящуюся кинозвезду или супругу олигарха, но уж никак не за жену следователя следственного комитета с небольшой заработной платой. Лидочка с порога набросилась на Ивана Андреевича с претензиями:

— Всё, Ваня, хватит. Пора тебе определиться, или семья, или работа. Не хватало ещё, чтобы тебя убили какие-нибудь негодяи. Ты подумал, что тогда будет со мной, с нашей дочерью. Ты что хочешь, чтобы мы нищенствовали?

Одинцов с тоской слушал жену. Даже не поинтересовалась, как его самочувствие, что нужно принести в больницу, когда он поправиться. Все мысли только о себе. Тут он вспомнил, что сейчас в салоне самолета, летящего во Франкфурт, находится Ольга Шевелева, ради которой Терентий пошел на верную смерть. Ведь он мог пропасть, сесть в поезд и уехать подальше, уйти пешком, наконец, и поселиться в какой-нибудь глухой деревне. Словом, остаться в живых, пусть это бы только отсрочило его поимку, его бы все равно нашли, но он бы еще пожил, может быть и не один год. Но он решил пожертвовать собой ради любимой женщины, которая, судя по всему, его и не простила и не может простить за загубленные человеческие жизни. Что же толкнуло Терентия поступить так, как он поступил? Вся его предыдущая жизнь к этому не располагала. Неужели — любовь к женщине оказалась сильнее инстинкта самосохранения? Иван Андреевич терялся в догадках и не понимал Терентия.

Пока он размышлял, Лидочка без умолку говорила. Она заметила отрешенный взгляд мужа и окончательно взорвалась:

— Ты меня совсем не слушаешь! Я, что для тебя — пустое место? Ты — эгоист, Одинцов! Боже, как я несчастна! Короче говоря, выбирай. Или семья, или работа. Третьего не дано.

Лидочка повернулась и вышла из палаты. Иван Андреевич так и не сказал ей ни слова. Он почему-то подумал, что Лидочка для него совсем чужая. Наверное, и он для нее чужой. И это началось не вчера, а когда-то давно. Нет, он содержал семью, и неплохо содержал, но этого было мало. Нужно было ещё что-то, что делает людей родными. А этого не было уже давно, а может, и вообще никогда не было.

Иван Андреевич закрыл глаза и, засыпая, успел подумать, что с Лидочкой надо что-то решать. В конце концов, ему не так много лет, чтобы начать личную жизнь заново. Может, это и есть способ, чтобы изменить ситуацию?

 

ГЛАВА 52

Терентий, двигаясь на старенькой «Тоете» по главному проспекту города, пытался предугадать, как быстро парень, у которого он взял машину сообщит об ограблении. Если сразу, то через десять минут будет объявлен какой-нибудь план, и его точно остановят. Поэтому с дороги надо уезжать. Терентий свернул в ближайший двор и пристроился в шеренгу стоявших во дворе машин. Потом он вышел из машины и заляпал грязью номера. Вытерев руки и лицо снегом, он снова сел за руль.

— Ну, что Павлик, — сказал сам себе Терентий, — давай оценим наши шансы. Тем более что появился стимул остаться в живых. Тебя, Павлик, любят и ждут, пусть очень далеко. Никто ещё тебе таких слов не говорил, и таких обещаний не давал. Это надо ценить. Теперь о шансах. У тебя, Павлик, есть паспорт. Насколько искусен Дадоновский кудесник, тебе неизвестно. Но, что это не Моня, это точно. Хотя Дадон говорил, что документы никогда не подводили. Значит, по этим документам можно поселиться в гостинице, купить билет на поезд, а может быть и на самолет. Скорее всего, по ним можно прописаться, пусть временно где-нибудь далеко отсюда.

Терентий открыл свою сумку и пересчитал деньги.

— Сорок пять тысяч евро, и немного рублей. Ты, Павлик, вполне можешь купить жилье в маленьком провинциальном городке. Затем, выждав несколько лет, можно и за границу умыкнуть. Все зависит от того, насколько хорошо сделана «липа». Хотя есть и другие варианты, например, через Украину или Казахстан. Вопрос этот сложный, но решаемый. Теперь, надо выбраться из города. Одинцова больше нет. Иванова я ранил, но не сильно. Если они бегали в одной стае и обладали одной информацией, то смерть Одинцова ничего не меняет. У Иванова есть мои фотографии, и он знает о моих подвигах. Дело осложняется тем, что последняя пальба, а также смерть Одинцова заставят гоняться за мной все правоохранительные органы, а то и саму контору. Наверное, уже моя рожа есть у каждого гаишника, постового, и во всех кассах вокзала и аэропорта. Пока только в городе, но возможно, что и в области. Завтра может быть объявлен и всероссийский розыск. Так что, шансы твои, Павлик, очень призрачны.

С улицы послышался звук полицейской сирены.

— Началось, — сказал себе Терентий, — сейчас перекроют все главные улицы, наставят постов, и будут проверять всех подряд. Что делать будем, Павлик? Машину надо бросать, это однозначно, и пешком выбираться из города. На такси тоже рассчитывать не приходится, их тоже будут останавливать.

На улице уже смеркалось, и скоро будет совсем темно.

— Надо дождаться темноты, тогда уж и в путь отправляться. Повезло, что сегодня в полночь Рождество. На улицах будет полно народу, причем больше половины из них будут пьяными. Это нам с тобой, Павлик, только на руку. А пока посидим, подумаем. Представляешь, Павлик, две тысячи с лишним лет назад родился Христос. Пытался он мир переделать, но ничего у него не получилось, и оставил он людям свои заповеди, чтобы они их соблюдали. И стимул был хорошим, будешь соблюдать, в рай попадёшь. Мы с тобой, Павлик, не соблюдали даже самую первую заповедь, то есть «не убий». Не мы одни, кстати. Поэтому нам с тобой рая не видать, как своих собственных ушей. Зато, мы с тобой осознали не без помощи известной тебе женщины, что у жизни есть и светлые стороны, и они ни для кого не являются запретными, и для нас с тобой, в том числе. Я, Павлик, где-то слышал, что законченные негодяи обычно бывают счастливы, так как Бог на них давно махнул рукой. Он потом с них спросит за всё сразу. А если Создатель дает шанс, то значит, он за твою душу ещё борется. Нам с тобой, Павлик, шанс предоставили. Нет, не тот, что ты имеешь в виду. То, что мы до сих пор живы, это не шанс, это стечение обстоятельств. Шанс — это Ольга, которая летит сейчас во Франкфурт. Поэтому, ставлю тебе задачу, Павлик. Как хочешь, хоть трижды потом попади в ад, но предоставленным тебе шансом ты обязан воспользоваться. Ты просто обязан выжить, и добраться до того кафе, в котором подают вкусное пирожное. Ты просто обязан, друг мой, сделать счастливой эту маленькую женщину. А все эти Одинцовы, Ивановы, Дадоны пусть остаются здесь, в этом городе, в этой стране. Пусть перегрызутся из-за денег, из-за власти. На них уже давно с небес махнули рукой, они уже неисправимы, точка не возврата пройдена. А у тебя, Павлик, выходит, еще нет.

Терентий проверил свои пистолеты, рассовал их по карманам и вышел из машины. На улице было уже темно. Он поднял воротник куртки, надвинул на лоб спортивную шапочку и зашагал в сторону главного проспекта, где было особенно многолюдно. Выйдя на тротуар проспекта, он сразу увидел несколько гаишных машин, которые останавливали всех подряд. Но пеших патрулей видно не было. Тем не менее, он часто сворачивал во дворы и двигался там. Через час Терентий добрался до выезда из города. Дальше идти пешком можно было только по шоссе, в лесу уже лежало много снега, и пройти можно было только по лыжне, которую накатали лыжники. Терентий не решился выйти на шоссе, и пошёл лесом по лыжне, которая становилась тем мягче, чем дальше он уходил в лес. В восьми километрах от города проходило Московское шоссе. Там можно поймать попутную машину, лучше какого-нибудь дальнобойщика и уехать как можно дальше.

Терентий очень устал и весь промок, но к полуночи он выбрался на Московское шоссе. Стряхнув снег с одежды, он вышел на дорогу и принялся голосовать. Вскоре на его просьбу откликнулся, ехавший в сторону противоположную от столицы, КаМАЗ с прицепом. Терентий забрался в кабину.

— Подбросишь? — спросил, усаживаясь, Терентий.

— А тебе куда, парень? — вопросом на вопрос ответил пожилой усатый водитель.

— А сам куда едешь?

— Я далеко, в Новосибирск.

— Так нам по дороге, — радостно воскликнул Терентий, — мне тоже туда.

— Ну, да, — проворчал водитель, — тебе видно, всё равно, куда ехать.

— Я заплачу, — сказал Терентий, — вот, возьми аванс.

Он положил на переднюю панель несколько сотенных купюр европейской валюты.

— Ишь, ты, — удивился водитель, — у меня первый раз такой богатый попутчик.

— А я в первый раз и еду автостопом.

— Чего так? Есть же поезда, самолеты.

— Верно. Но так интереснее.

— Ну, как знаешь. Время позднее, если хочешь, ложись в спальник или потерпи, а то я через пару часов тоже на ночлег встану. Через сто километров будет стоянка с мотелем, там и заночуем.

КаМАЗ уверенно продвигался по шоссе, всё больше удаляясь от города. Терентий специально вышел на дорогу уже за постом ГАИ, чтобы исключить любую возможность проверки. Теперь следующий пост только при въезде в следующий районный центр, а это добрых триста километров. Но и там Терентий рисковать не собирался. Он собирался выйти из машины за несколько километров до поста, и обойти его пешком. Потом можно поймать другую машину.

— Что-то у вас тут неспокойно. На гаишном посту всю машину перевернули. Говорят, из тюрьмы сбежали заключенные, вот и проверяют все машины подряд. Я там час целый потерял. Сейчас бы уже спал в мотеле.

— Врут, — уверенно возразил Терентий, — в наших краях ни зон, ни тюрем нет. Просто деньги сшибают, сегодня же Рождество.

— Не похоже, с меня же ничего не вымогали.

— Тогда не знаю.

Через час они доехали до стоянки с мотелем. Терентий волновался, но паспорт, который он предъявил администратору не вызвал никаких нареканий. Их довольно быстро заселили. Номер был без излишеств, но имел душ с горячей водой, унитаз, односпальную кровать с чистым бельём. Быстро приняв душ, Терентий с удовольствием свалился на кровать и мгновенно уснул. Ему снился Дортмунд, где он никогда не был, кафе посреди огромной, но пустынной площади. На входе в кафе сидел почему-то Геннадий, давешний БИЧ, и играл на аккордеоне. Ольги нигде не было, но Терентий знал, что она придёт с минуты на минуту.

 

ГЛАВА 53

7 января Понедельник

Все усилия, предпринятые Ивановым, а также полицией в поисках Терентия не принесли никаких результатов. Во дворе одного из домов рядом с главным проспектом удалось обнаружить старенькую «Тоету», на которой по версии правоохранительных органов преступник, скрылся с места происшествия. Перед тем, как скрыться он взорвал один автомобиль частного охранного агентства, а второй превратил в решето. Продолжая свои преступные действия, мотив которых пока не понятен, он проник в квартиру некой гражданки Феоктистовой и, связав её, выстрелил из окна ее квартиры в случайно оказавшихся на месте происшествия старшего следователя следственного комитета Одинцова и, находившегося с ним, предпринимателя Иванова. Оба получили ранения.

Примерно так изложил происшедшее накануне дежурный следователь следственного комитета в своем постановлении о возбуждении уголовного дела. Личность нападавшего удалось установить оперативным путем. Это некто Терентьев Павел Николаевич, судимый, без определенных занятий и места жительства. Мотивы его действий не установлены. Фотография его приобщена к делу, а также приобщен паспорт на его имя, но с фотографией некого Рысакова Николая Петровича, который был задержан в составе организованной преступной группы, совершившей убийство следователя следственного комитета Игоря Борисова. Ничего о Терентьеве, его возможном местонахождении Рысаков не знает. Задержанная преступная группа в составе десяти человек, входившая в организованное преступное сообщество, которым руководил Дадонов Сергей Иванович по кличке «Дадон», вину свою в покушении на жизнь Борисова отрицает. Все, как один, задержанные бандиты клянутся, что им было поручено Дадоном захватить Рысакова, который находился в сарае напротив дома, где жил убитый Борисов. Сам Сергей Иванович Дадонов, как в воду канул. Со слов его охраны в день убийства Борисова он уехал на машине скорой помощи с двумя врачами, так как почувствовал себя плохо. Ни в одну больницу Дадонов не поступал.

Дежурный следователь несколько раз перечитал рапорты и донесения оперативников, но выстроить из этой информации хоть какую-либо логическую цепочку ему не удавалось. Наконец, следователь сплюнул в сердцах, закрыл папку и бросил ее на край стола. Его дело маленькое. Вот кому поручит начальник всё это разгребать, тот пускай и мучается.

Под утро все введенные полицией специальные планы от «Перехвата» до «Сирены» были отменены. Задержали больше ста человек, но никто из них причастен ко вчерашним событиям не был. Все были отпущены. Патрули задержали на улицах города несколько человек, похожих на разыскиваемого Павла Терентьева, но все они тоже были отпущены. С рассветом розыскные мероприятия были полностью свернуты, так все изрядно устали.

Иванов, не спавший всю ночь, как выяснилось напрасно, приехал утром в больницу к Ивану Андреевичу. Купив по дороге коньяка, лимон и шоколадку, он зашел в палату к больному. Одинцов уже поднялся и брился возле раковины.

— С праздником, Иван Андреевич, — приветствовал его вошедший.

— Взаимно, — промычал Одинцов, прерывая бритьё, — новости есть?

— Хороших нет, но есть удовлетворительные.

— Это как? — удивился Иван Андреевич.

— У твоих коллег из следственного комитета, и у полиции скопилось столько информации, что связать все ниточки в одну им просто не по силам. Это радует. Никто не узнает, даже не сможет в дурном сне предположить, что во всех произошедших событиях кроме бандитов и залетного гастролера Терентия, участвовали мы с тобой. Не просто участвовали, а держали руку на пульсе.

— Пока самих чуть не убили. Додержались, — саркастически улыбнулся Одинцов.

— Да, ладно тебе. Всё закончилось хорошо. Нам было поручено посадить всю Дадоновскую кодлу, а его самого отдать Валентину Петровичу на растерзание. Стрелка мы добыть не обещали, к тому же я Седову сообщил, что стрелок убит. В итоге Дадона он получил, но не уберег. Пусть он его продолжает бояться. Так что все неплохо. Разве только, бабу нашего героя мы упустили, но достанем, не сомневайся.

— Думаешь, всё кончилось? — спросил Одинцов.

— Уверен, — твердо ответил Иванов, — Терентия искали очень профессионально, и очень многочисленные силы. Но не нашли. Если он где-то в городе, то на свет выйдет не скоро. Но я думаю, он уже далеко. И пусть. Пусть скроется, пусть уедет за кордон. Мы знаем о его подруге, у которой настоящие документы. Рано или поздно встретятся, или я ничего не смыслю в психологии. Во второй раз мы не ошибемся. Главная цель достигнута, Терентий, если выберется, рта не раскроет. Это не в его интересах. Наемных убийц не жалуют нигде, на растленном Западе, особенно. Так что ему надо молчать.

— А самолюбие? — спросил Иван Андреевич, — мое, например, пострадало сильно.

— Мое — тоже, — Иванов улыбнулся, — но мы же историю только приостанавливаем, но не заканчиваем. К тому же соперник оказался достойный, такой же, как мы. Почти, как мы. Разве что он был один и пошел против течения.

Тут в дверь постучали и, не дожидаясь приглашения, вошел совсем молодой парень.

— Мне сказали, что здесь лечится Одинцов Иван Андреевич, — парень прошел в палату, взял стул и сел посредине комнаты. — Мне нужно вам кое-что показать.

— Вы кто? — спросил Иван Андреевич.

— Я назовусь позже. Я понял, что вы — следователь следственного комитета Иван Андреевич Одинцов. У меня дело только к вам.

— Говорите, это мой друг и партнер, от него у меня нет секретов.

— Простите, не знаю вашего имени, — обратился парень к Иванову.

— Моя фамилия Иванов, — с ухмылкой ответил тот.

— Ну, Иванов, так Иванов. Вы, господин Иванов, уверены, что вам необходимо присутствовать при нашем с Иваном Андреевичем разговоре. Предупреждаю, то, что я собираюсь сообщить и даже показать, может изменить ваше представление о вашем друге.

— Что-то ты выражаешься замысловато, — Одинцов поднялся с больничной койки, — я даже воспринимаю твои слова, как угрозу.

— Пусть продолжает, — махнул рукой Иванов, — мало ли больных рассудком.

При этом Иванов расстегнул пиджак, чтобы парень увидел пристегнутую кобуру.

— Хорошо, я вас предупредил, — парень открыл свою папку и достал целую пачку исписанных вручную листов. — Ко мне, как к адвокату, обратился несколько дней назад человек, который заплатил хорошие деньги за то, чтобы я дал ход этой информации. Способ придания гласности имеющихся материалов я должен выбрать сам. Я сначала не придал этому значения, мало ли, как вы правильно заметили, бродит вокруг придурков, пусть и богатых. Но затем на досуге я посмотрел то, что он мне передал, и самое главное, послушал сделанные им записи. После этого я сделал вывод. У меня на руках находятся неопровержимые доказательства того, что вы, Иван Андреевич, несколько лет назад наняли киллера, который застрелил известного бизнесмена по фамилии Исаев. Этот киллер проходил у вас по делу, и вы могли его арестовать, но оставили на свободе. Именно за это киллер на вас и потрудился. Зачем вам понадобилось убивать бизнесмена, другой вопрос, но подозреваю, что из-за денег. Во всяком случае, этот вопрос легко можно разрешить, благо, что сын бизнесмена отбывает пожизненное наказание, а его адвокат жив и здоров. При этом адвокат утверждает, что вы сына обещали выпустить, наверное, не бескорыстно. А, Иван Андреевич? Ну, это дела прошлые. После Нового Года вы снова обратились к своему киллеру за тем, чтобы он убил вашего коллегу. Насколько я знаю, Игорь Борисов мертв, а в его убийстве обвиняют бандитов из группировки Дадона. Но вам известно, что они здесь не при чем. Ваш киллер снова вышел сухим из воды. Ваш с ним разговор, где вы поручаете ему убить Борисова, записан на телефон. Я его слушал, там все хорошо и отчетливо слышно. Вы сейчас будете утверждать, что это не доказательство. Согласен, но смотря для кого.

— Чего ты хочешь? — спросил Одинцов, — почему ты пришел сюда?

— Во-первых, я сразу хочу вас обоих предупредить, что если со мной что-то случится, то материалы будут направлены на имя Генерального Прокурора. Тогда, вас, Иван Андреевич, ничего уже не спасет.

— Чего ты хочешь? — повторил свой вопрос Одинцов. Иванов невозмутимо сидел рядом с больничной койкой, и казалось, равнодушно слушал парня.

— Я хочу к вам. Я хочу быть в вашей организации.

Иван Андреевич опешил. Даже Иванов встал со стула и отошел к окну.

— Не понял, — проговорил Одинцов.

— Чего же тут непонятного? — парень тоже поднялся со своего места. — Когда ко мне зашёл ваш киллер и заплатил достаточно много денег, я понял, что суммы, которыми располагаете вы, на порядок выше. А, значит, и власть у вас тоже не малая. Значит, многое вам по силам. Одному человеку с этим не справиться. Следовательно, есть организация, в которую я и прошусь. Я останусь в адвокатуре, но главное место моей работы будет другим. Ну, как у вас, Иван Андреевич.

— Странный способ ты выбрал, чтобы устроиться на работу.

— Так я же и не в друзья к вам набиваюсь. А способ проверенный, причем не мной. Разве у нас где-нибудь по другому?

— У кого это, у нас? — спросил, до сих пор молчавший Иванов.

— У нас, в стране, — спокойно ответил парень, — с низа, до самого верха. Просто мне повезло. Чтобы накопать на вас столько материала, мне потребовалось бы много времени, вы успели бы уже состариться. А, так, вот он материал, и вам нет резона мне отказывать. Ну, что? Я вас убедил?

— Скорее огорошил, — Одинцов снова прилег на подушку.

— Тогда, вы можете подумать. Скажем, три дня. Я вам оставлю все материалы и флешку с вашими откровениями. У меня еще есть. Так что можете это всё оставить себе. Вот моя визитка, как что-то решите, то звоните в любое время. А пока желаю вам здоровья.

Парень кивнул на прощание Иванову и вышел из палаты. После его ухода минут пять длилось молчание. Наконец, Иванов сказал:

— А что, он мне нравится. Новое поколение с девизом: «Всё и сразу». Такой нам пригодится.

— Может быть, ты и прав. В стае должны быть и умные волки. А то, что он не дурак, очевидно. Не убивать же его? И так у нас в городе одно убийство за другим. То сына бизнесмена прихлопнут, то следователя. Еще и адвоката бы убили. Нет, хватит крови. Пусть работает. У нашего хозяина на всех денег хватит, а не хватит, сами найдём, где взять.

Мимо Иванова не прошло мимо упоминание о том, что убийства сына Валентина Петровича Седова и следователя Борисова стоят в одном ряду. Но Борисова убил он, Иванов, и это тоже было лишней веревочкой, связывающей этих двух людей, порвись которая, Иванову было бы трудно отвертеться от этого убийства. Все должны быть связаны между собой не только целями, но и кровью. Как бы угадывая мысли своего партнера, Иван Андреевич обронил:

— Ты поищи что-нибудь на этого волчонка, контору попроси. А я со своей стороны покопаю. Ну, чтобы паритет соблюдался.

— Хорошо, поищу. Ты знаешь, я сейчас его слушал и почувствовал себя совсем старым. В наше время, так как он, не делали. Был какой-то предел цинизму и наглости. Теперь его нет. Ничего они теперь не стесняются и не боятся.

— Просто деньги тогда ходили другие, да и власть имела идеологию, хотя бы для видимости. Теперь нет никаких ограничений. Сколько сможешь ухватить, а главное удержать, столько и бери.

— Времена меняются.

Иванов поднялся и включил висевший на стене радиоприемник. Из динамика грустный голос Макаревича, который будто слышал их разговор, высказывал своё суждение по этому поводу:

Иванов выключил приемник:

— Вот с этим я согласен. А ты?

— Что за вопрос? Посмотрим еще, чья возьмет, мы так просто им ничего не отдадим. Кстати, тебе не кажется, что наш общий друг Терентий заслуживает уже не просто смерти, и даже не четвертования?

— Его еще найти надо.

— У нас теперь есть адвокат, с которым у него соглашение об оказании юридической помощи. Как-то же адвокат должен докладывать об успехах.

— Значит, Терентий ему непременно позвонит. Остается поставить соответствующую аппаратуру и вычислить этого негодяя, — Иванов даже вздохнул облегченно, — ну, вот и ниточка образовалась. Я тогда встречусь с адвокатом, скажу, что он принят и поручу добыть сведения о Терентии.

— Надо и денег ему дать, — предложил Одинцов, — пусть купит квартиру или машину приличную.

— Разумеется, а пока выздоравливай. Я буду на связи.

Они пожали друг другу руки и расстались. Иванов вышел из палаты, а Ивану Андреевичу захотелось дослушать песню. Может быть даже не эту, а просто послушать «Машину Времени», может, передают их концерт? Он поднялся и включил радиоприёмник, но там уже пели совсем про другое:

Иван Андреевич выругался и выключил приемник.

 

ГЛАВА 54

Терентий попросил водителя высадить его за километр до поста ГИБДД. Водитель удивился желанию пассажира дальше не ехать, но, услышав, что деньги, уплаченные вперед, он возвращать не просит, успокоился. Терентий пошел к лесу пешком, нашел лыжню и стал обходить пост лесом. Лыжня была неплохо накатана, так что он почти не проваливался. Когда по его расчетам, он уже миновал пост, навстречу ему из небольшого леска выехал совсем юный лыжник. На вид ему было лет десять от силы.

— Значит, недалеко пригород, или поселок, — подумал Терентий, — раз такого малыша отпускают одного в лес.

Терентий сошел с лыжни и провалился в снег обеими ногами, пропуская лыжника.

— Дяденька, — сказал мальчишка, поравнявшись с Терентием, — вы зачем лыжню портите? Неужели трудно идти по шоссе, обязательно надо в лес?

— Извини, брат, — оправдывался Терентий, — у меня были лыжи, но я их где-то в лесу сломал. Доехал до горки, стал спускаться, упал и остался без лыж

— Да, не повезло вам, — сочувственно проговорил мальчишка — ну, тут недалеко осталось. Доберетесь.

Потом без всякого перехода мальчишка спросил:

— А слоны умеют плавать?

— Что? — удивился Терентий.

— Слоны умеют плавать?

— Не знаю, — пожал он плечами, — умеют, наверное. А, тебе, зачем это?

— Интересно, — нараспев проговорил мальчишка.

— Как тебя звать-то?

— Антон. Антон Сергеевич. Ну, ладно мне пора.

— Успехов тебе, Антон Сергеевич. Как тебя в лес-то одного отпустили?

— А что здесь такого? Я самостоятельный, родители ушли в гости, сегодня же Рождество. А я покататься захотел.

— Молодец, — похвалил мальчишку Терентий, — а тебя в гости не взяли?

— Я сам не захотел. Скучно там.

Последние слова мальчишка уже почти прокричал, так как всё дальше отдалялся от Терентия, который вылез из сугроба и продолжил свой путь по лыжне.

— Ишь, ты. Самостоятельный он, вместо угощения в гостях предпочел лыжи. Все равно, такого маленького лучше одного в лес не отпускать. Мало ли что. Встретится ему какой-нибудь маньяк…. Кстати, а он ему и встретился. Я разве не маньяк? Нет, какой же я маньяк? Я за этого парнишку любому маньяку глотку перегрызу.

Терентий вышел на опушку леса. Пост он прошёл, и теперь осталось уже по тропе добраться до шоссе и поймать машину. Он посмотрел на часы. До восемнадцати часов по европейскому времени было еще далеко. Наши часы на три часа впереди, но по нашим часам еще не скоро начнет темнеть. Значит, аккордеон в далеком Дормунде еще не заиграл. Но заиграет, обязательно заиграет, только лишь стемнеет. У немцев с этим строго, там любят всё делать вовремя, по расписанию. Раз сказано, что в шесть вечера в кафе должен зазвучать аккордеон, то так оно и будет. И за одним из столиков будет сидеть она, пить кофе с пирожным и ждать его появления.

Терентий прислонился спиной к столетней сосне, достал промокшие сигареты и закурил. Глотая дым, он закрыл глаза, и ему показалось, что аккордеон уже звучит и до заветной цели всего пара шагов.

— Нет, друг мой, — сказал он сам себе вслух, — это мираж. До маленького кафе в центре Дортмунда ещё так далеко. Но ты на правильном пути.

Терентий достал из одежды два пистолета, разрядил их, разобрал на части и бросил в сугроб. Патроны и запасные обоймы он засунул в дупло дерева, возле которого стоял.

— Ну вот, и я без оружия. В первый раз в жизни. Даже легче стало.

Он закурил ещё одну сигарету и направился в сторону шоссе.

КОНЕЦ