Кривцов поселил Рыжего в гостинице «Центральная». Он заплатил за две недели вперёд, чем успокоил администратора, так как внешний вид Рыжего вызывал у того опасения: как бы их новый постоялец не умыкнул из гостиничного номера полотенце или графин со стаканом. Но заплаченная Кривцовым сумма позволяла надеяться на компенсацию в случае подобной пропажи. Рыжему Кривцов тоже выдал приличную сумму. С него было взято обещание: не пить, приодеться и сидеть в гостинице тихо до специального распоряжения. Рыжий поклялся, что так и будет, чему Кривцов нисколько не удивился, так знал цену обещаниям алкоголиков. Однако то, что Рыжий пить не перестанет, не сильно беспокоило Олега. В задуманной им комбинации Рыжему отводилась такая роль, что сыграть он её сможет и пьяным.

Возвращаясь из гостиницы, Кривцов всё-таки зашёл в парикмахерскую, высидел очередь и постригся. После стрижки он попросил у молоденькой девушки, которая его обслуживала, разрешения воспользоваться городским телефоном. Эта просьба вызвала у нее недоумение: сейчас у каждого был сотовый телефон. Она предложила Кривцову свой мобильный, но он хотел позвонить именно по городскому телефону. Девушка отвела Кривцова в служебное помещение, где находился телефон, и оставила его одного. Кривцов быстро набрал известный ему номер.

— Алло, Моня? Это я.

— С наступающим, — ответили в трубку.

— Слушай, надо встретиться. Есть для тебя работа, срочная и высоко оплачиваемая.

— Интересно. Когда и где?

— Давай второго числа, в полдень, в «Руси».

— А ресторан будет работать?

— Будет. Я проверял, как раз все корпоративы закончатся. Ну, что? Договорились?

— Хорошо. Я приду.

Кривцов положил трубку, и ещё раз поблагодарив девушку, вышел из парикмахерской.

На противоположной стороне улице находилась автобусная остановка. Желающих уехать было немного. Кривцов обратил внимание на мальчишку лет двенадцати, у которого в руках был футляр для гитары. Точно такой же футляр использовал в своей работе и Кривцов. Сейчас этот футляр вместе с находившейся в нём винтовкой лежат на дне озера. Кривцов перешёл дорогу и подошёл к мальчишке.

— Играешь? — спросил он его.

— Ага, — ответил тот.

— Тяжело?

— Раньше было тяжело, а сейчас привык. Пальцы только болят.

— Это пройдёт. В музыкальной школе учишься?

— Ага, уже скоро закончу. Я бы сам никогда не стал учиться играть на классической гитаре. Мама замучила, она у меня музыкант.

— Повезло тебе, — сказал Кривцов, вспомнив свою мать.

— В чём же это мне повезло?

— Сам скоро поймёшь. Ну, будь здоров, — Кривцов медленно пошёл от остановки.

— С наступающим! — крикнул ему вслед мальчишка.

Кривцов помахал ему в ответ и пошёл своей дорогой.

— Мама — музыкант, — подумал он про себя, — конечно, тебе повезло, приятель. Не наркоманка, не пьяница, не наводчица, не воровка, а музыкант.

Он вспомнил свою мать, которую трезвой редко видел. Когда она напивалась, то всегда плакала и гладила его по голове. Но через несколько минут её настроение могло измениться, и вместо этого поглаживания можно было запросто получить и подзатыльник. Ещё она любила собирать в их комнате в коммуналке своих собутыльников и собутыльниц. Кривцов ещё в детстве задумывался, отчего так вышло? Мать была образованной женщиной, в своё время закончила институт, работала в каком-то конструкторском бюро. Как могло произойти, что всё в жизни ей заменила водка? Почему в тридцать с небольшим она выглядела на все пятьдесят? Когда ему было лет двенадцать, мать устроилась на работу в стрелковый тир, в парке культуры и отдыха. После школы, а в выходные с утра до вечера Кривцов стрелял. Никто его не учил, но он тогда еще заметил, что у него хорошо получается, что к этому делу у него был несомненный талант. Там, в тире, он разучил свой дуплет. Когда стрелять в мишени стало неинтересно, так как попадал он в них легко, юный стрелок решил усложнить себе задачу, благо и двуствольные винтовки в тире имелись. Он так приспособил какую-то зверюшку, что та падала, если только в нее попадали две пульки подряд, причем между выстрелами должно пройти не больше секунды. Не сразу, но этот трюк стал у Кривцова получаться.

Мать умерла, когда Кривцову было пятнадцать, а в стране начали строить капитализм. Можно было ещё допустить, что пристрастие матери к алкоголю вызвано потерей работы, крушением идеалов и другими переменами в жизни страны. Тогда многие спивались по этой причине, так как не были готовы самостоятельно выживать в новых условиях. Но мать Кривцова спилась гораздо раньше. Она пристрастилась к алкоголю ещё до перестройки. И никакие трудовые коллективы, никакие воспитательные меры местного участкового милиционера не помогли. Даже её муж и отец Кривцова не смог ничего поделать. Он просто с ней развёлся, и Кривцов его больше ни разу не видел. Не захотел его отец бороться, а нашёл самый лёгкий способ избавиться от всех проблем. Сначала Кривцов на него обижался, а потом, с годами понял, что папаша был прав. Как говориться, против лома нет приёма. Поэтому с пятнадцати лет Кривцов был предоставлен самому себе. Пару лет он пожил в семье родной сестры матери, но у той были свои дети и свои заботы. Поэтому все члены приемной новой семьи вздохнули с облегчением, когда Кривцова забрали, наконец, в армию. Отправляясь служить, Кривцов однозначно решил, что из армии в эту семью не вернётся. В армии, взяв в руки боевое оружие, он опасался, что навык, приобретенный им в тире, пропал, так как к началу службы он не стрелял года три. Но навык никуда не делся.

— А у этого парня мама — музыкант, — подумал про себя Кривцов. — Значит, он, по крайней мере, не станет таким же, как я. Разве ему не повезло?

Кривцов зашёл в цветочный магазин и купил букет из белых лилий. Ему захотелось доставить удовольствие своей квартирантке. А в этом случае цветы — самый верный способ угодить женщине.

Он поднялся на свой этаж и позвонил.

— Это мне? — удивилась Ольга, открыв дверь Кривцову.

— Вам, кому же ещё? Кстати, почему вы не поинтересовались, кто пришёл? — спросил Кривцов.

— Отвыкла, в Германии об этом не спрашивают, — Ольга взяла букет и поднесла к своему лицу, потом прошла на кухню и поставила цветы в вазу.

— Я все-таки вас попрошу в следующий раз спрашивать, и не открывать незнакомым людям.

— Хорошо, — пообещала Ольга, — вы кого-то боитесь?

— Я похож на человека, который может кого-то бояться? Нет, я просто боюсь за вас.

— Спасибо, за меня давно уже никто не боялся, и цветов никто не дарил, да ещё таких роскошных. Спасибо.

— Пожалуйста, — Кривцов сел за кухонный стол, — если все благодарности исчерпаны, то может, что-нибудь съедим?

— Конечно, — Ольга стала расставлять на столе посуду, — я кое-что смогла приготовить, несмотря на скудность имеющихся продуктов. Ключа у меня не было, а то бы я в магазин сходила.

— Банки не работают.

— При чём здесь банки?

— При том, что у вас нет наших отечественных рублей, а на евро в магазинах ничего не купишь. Давайте, мы с вами позже вместе сходим и купим еды. Скоро Новый Год, а у нас нет ничего.

— Точно, я и забыла. Только мне неудобно. Мало того, что поселилась в вашей квартире, так ещё нахожусь на полном иждивении.

— Бросьте вы это? Я же не предлагаю вам лобстеров купить. К тому же в нашем провинциальном городке их, наверное, не продают.

— А вы их пробовали?

— Нет, конечно. Где бы я их попробовал? Мы купим что-нибудь банальное, чтобы изготовить салат «Оливье», мясо по-французски, и торт на десерт. Надеюсь, вы сможете приготовить столь популярные блюда?

— Конечно, но всё равно неудобно.

— Перестаньте, прошу вас, — Кривцов закурил, — если бы мне не доставляло радости за вами ухаживать, я бы этого не делал. Поверьте мне.

— Вы, действительно, циник, — заулыбалась Ольга.

— Я вас об этом предупреждал. Кстати, предлагаю перейти на «ты».

— Без брудершафтов и поцелуев? — лукаво спросила Ольга.

— Уже поздно, спать пора, хотя время для поцелуев подходящее.

— Ладно, я пошутила. Переходим на «ты».