Шалый, в миру Шалаев Александр Анатольевич, правая рука Дадона, сидел у себя дома на кухне, пил водку, закусывая квашеной капустой. Капусту он брал из большой миски прямо руками. Так ел квашеную капусту его дед, потом его отец, и Шалый не собирался изобретать другой способ. Выпив очередную рюмку, он запускал пальцы в миску с капустой, доставал со дна изрядную порцию и направлял себе в рот. При этом у него не возникало никаких ассоциаций по поводу немытых ладоней. А если бы и возникли, то сразу бы нашлось и оправдание. Водка убьёт всех микробов. Так считал его дед, отец, так же надеялся на водку и сам Шалый.
Сидя на кухне Шалый проклинал тот день, когда предложил Дадону свои услуги по поиску снайпера для выполнения специальной работы. Промолчи он тогда, сейчас бы и не было никаких проблем. Но язык в очередной раз подвёл Шалого. Не умел он на ходу сообразить, что нужно говорить, а что лучше придержать до будущих времён, а то и вовсе забыть. Эта несдержанность подводила Шалого не раз и не два. Ещё в детстве ему доставалось от сверстников за невыполненные обещания. А уж когда он повзрослел, и успел не раз посидеть, оканчивались такие конфузы не просто тумаками. В первую сидку он чудом избежал «петушатника» за то, что обронил в адрес смотрящего за зоной нелепое «погоняло», которое тот уже не носил. В последнюю ходку Шалому крепко досталось за невыполненное обещание загнать в зону наркоту. Пришлось даже в больничке поваляться, так сильно он пострадал от гнева братвы. И не быть бы Шалому в авторитете, если бы эта недостойная понятий черта его характера не компенсировалась бы с лихвой другими достойными авторитета качествами. Он умел повести за собой братву, во время разборок он не щадил ни себя, ни противника. Наконец, он сам считался отмороженным на всю голову, и бригада у него была такая же, как и сам бригадир. Поэтому если Дадону нужно было разрулить проблему силовым методом, то лучшего исполнителя, чем Шалый и его пацаны, и придумать было невозможно. Возраст Шалого неумолимо приближался к сорока годам. В эти годы топтать зону очень не хотелось. И здоровье уже не то, и сил тащить срок может и не хватить. Тем более такой срок, который могут дать за организацию убийства. Поэтому и грустил Шалый на своей кухне не по детски. Никакой карьеры вора на зоне Шалый сделать не мог. Там свои авторитеты, свои понятия, которые были более приближены к воровским. Здесь, в городе, Дадон вспоминал о понятиях и воровских законах только тогда, когда это было ему нужно. Сам Шалый старался жить по закону: не имел семьи, жил скромно, заботился об общаке. Но при живом Дадоне, который кстати и вором-то не был, Шалому никак не светило стать «Законником». Кто даст рекомендации? Дадон не вор, а настоящие воры Дадона сторонятся, в городе их нет. Да и сам смотрящий в воры не стремится, ему и так хорошо.
Когда Дадон решил подстрелить сына самого крупного в городе бизнесмена, он обратился к помощникам с просьбой поискать выходы на хорошего стрелка. Все промолчали, и лишь Шалый взялся договориться со снайпером. Признаться, Дадон не сильно надеялся на этот порыв своего бригадира, так как знал о цене его обещаний. Но Шалый не подвёл, и дело выгорело.
И вот сейчас Шалый проклинал свой проклятый язык, так как лишний раз убедился в том, что инициатива наказуема. Теперь ему надо идти на мокрое дело. Не ему непосредственно, но если дело будет расследоваться, то до него точно доберутся, и пойдёт он в этом деле организатором, то есть паровозом. Эта перспектива очень печалила Шалого. Получается, что он за свой язык будет в перспективе отвечать ещё и за убийство Седовского сынка. Ведь это он передавал для снайпера все инструкции, кого замочить и как это должно выглядеть. Не скажешь же в суде, что ему эти инструкции Дадон передал. Это не по понятиям, этого никто не поймет. Единственное, чем успокаивал себя Шалый, что ментам до снайпера никак не добраться. Если до него первым доберётся Дадон, то снайперу точно крышка. А Дадон до него доберётся, так как у него есть направление в поисках. И от него, от Шалого, здесь много зависит.
Шалый набрал номер телефона Сеньки Шаргана:
— Семён Петрович, здравствуйте.
— Добрый вечер, Александр Анатольевич, давно жду вашего звонка.
— Вот я и звоню, встретиться бы надо. Хочу вам передать гонорар за ваши хлопоты.
— Это было бы очень кстати. Надеюсь, вы остались довольны?
— Очень довольны, — Шалый уже устал говорить на нормальном человеческом языке, но с Сенькой иначе было нельзя. Он возглавлял крупную торговую фирму, за «крышу» платил исправно, и давно перестал быть Сенькой Шарганом — некогда большим специалистом по отмыванию чёрных денег.
— Давайте забьём стрелку на первое число, на утро, — Шалый всё-таки сорвался на привычный для себя жаргон, — скажем, в десять утра в кафе «Дуплет».
— В десять разве кафе уже откроется? Все-таки все с похмелья будут.
— Не парься, откроется.
— Тогда договорились.
Сенька отключил телефон. Шалый ещё выпил, потом закурил. Он решил повезти Сеньку сразу после Нового Года за город, на дачу к одному из своих пацанов. Тот сказал, что в деревеньке никто не зимует, дачники бывают только летом. Пока снега немного, проехать на джипе можно. В деревне нет никого, никто им не помешает. Правда дача не отапливается, будет холодно. Шалый велел взять с собой водки и еды на пару дней, так как был уверен, что Сенька быстро не расколется. С собой помимо хозяина дачи, Шалый решил взять ещё двоих самых отмороженных бойцов.
Засыпая, Шалый проклинал тот день, когда, получая с Сеньки очередной платёж, принял его приглашение пообедать. Обед затянулся, и они с крышуемым пропьянствовали до утра. Вспоминали старые добрые времена, общих друзей и недругов. В разговоре Сенька и сообщил Шалому, что знает выход на человека, который может выполнить самую деликатную просьбу, то есть избавиться от кого угодно. Но стоит это очень дорого. Шалый выслушал и посчитал это высказывание Сеньки пьяной похвальбой. Ну, нравится Сеньке похвалиться такими связями. Да, жалко, что ли? Лишь бы платил исправно. А через неделю Шалый и брякнул, что у него есть выход на стрелка. Брякнул при всех авторитетах и в присутствии самого Дадона. И вот чем кончилось. Теперь можно опасаться, что остаток дней придется провести на зоне. Уснул Шалый лишь под утро.