Ребята робко прошли через застекленную террасу и, переступив через порог, оказались в просторной комнате. Вдоль ее стен стояли стеллажи, заполненные сотнями книг. Книги были везде, даже на полу. Там же стояли стопки журналов.
Возле одного из двух окон располагался большой письменный стол, заваленный книгами и бумагами. Рядом с ним возвышался шкаф. Сквозь его стеклянную дверцу были видны предметы, которые обычно встречаются только в музеях: старая глиняная посуда, столовые приборы, ножницы, тряпичные куклы, лампадки, маленькие иконки и прочее. Подоконник был заставлен сразу шестью медными самоварами, мал мала меньше. В одном углу комнаты стояла старая прялка, а в другом – станок, на котором в прежние времена ткали ковры. Возле них стояли не нашедшие своего места кожаные саквояжи, керосиновые лампы, ступки для размола зерна, утюги и многие другие предметы не совсем понятного предназначения.
Заметив изумленные взгляды ребят, Садовников усмехнулся.
– Все это я собрал у жителей нашего Петровского и окрестных деревень. У кого купил, у кого выпросил. Думал, что все эти предметы старинного быта станут украшением местного краеведческого музея. Но с музеем ничего не вышло, вот и затопило все это барахло мою комнату… А сколько всего лежит на чердаке! Одних балалаек там штук пять, и есть даже самые настоящие гусли. Да вы садитесь, ребята, садитесь…
АРТ уселись на большом кожаном диване, стоявшим рядом с письменным столом. Садовников устроился на стуле, и с улыбкой глядел на растерянные лица ребят.
Это был высокий, худощавый человек, немного сутулый, широкий в кости. Он выглядел куда старше своих пяти с небольшим десятков лет. Быть может, виной тому была ранняя седина. А возможно, причина была в его тусклом, увядшем лице, покрытом глубокими морщинами. Особенно много их было на высоком залысом лбу, и на щеках по обеим сторонам от крупного, с легкой горбинкой носа.
– Чем обязан вашим визитом, ребята? – глубоким, бархатистым голосом спросил Садовников. – Тьфу, да что я говорю? Хотите, угощу вас чаем с мятой? У меня и шоколадные конфеты где-то есть…
– Не надо, Виктор Григорьевич, мы только что обедали, – поспешно отказался Антон. – Мы… Понимаете, мы трое… Словом, нам надоело болтаться по Петровскому без дела.
– Точно! – поддержал его Родик. – Скука смертная! Только и делай, что ничего не делай. Раньше, в прошлые года, мы с родителями на лето всегда куда-нибудь уезжали. Ну, на юг, или в горы, или хотя бы на Селигер… А в этом году…
Он запнулся, но учитель его понял.
– Понимаю, кризис больно по всем ударил. Сейчас многим стало не до путешествий. Но почему вы не найдете себе какое-нибудь дело? В ваши годы я старался за лето хотя бы немного, но подзаработать.
Тёма только рукой расстроено махнул.
– Мы пытались, Виктор Григорьевич! Но никто с нами и разговаривать не хочет. Колхоза уже фактически нет, а наши местные бизнесмены и сами еле концы с концами сводят. А на нашем рынке машины и без нас есть кому разгружать… Вот мы и подумали – может быть, нам заняться чем-то интересным и полезным? Например, краеведением. Все равно ведь целыми днями по округе болтаемся. Так пусть уж лучше болтаться с пользой…
Садовников удивленно покачал головой, пытливо переводя взгляд с одного мальчика на другого.
– Давненько никто уже не обращался ко мне с подобной просьбой, давненько… А ведь когда-то в нашей школе был исторический кружок. В него, кстати, любил ходить твой папа, Родион.
– Ну да? – искренне удивился Родик. – А мне он об этом почему-то никогда не рассказывал…
– Было такое дело, было. Но однажды случилась неприятная история, и… Впрочем, зачем ворошить прошлое? Я рад, что вы, пусть и от скуки, но все же пришли ко мне. Может, все-таки вскипятить чайку?
Антон кивнул. Когда Садовников вышел на террасу, где заодно располагалась и кухня, он сдавленно прошептал:
– Вы, обалдуи, держите язык за зубами. Говорить буду один я, понятно? Иначе мы запутаемся, и ВГ нас быстро расколет…
Вскоре Садовников вернулся в комнату, держа в руках поднос с чашками чая. В хрустальной вазочке лежали шоколадные конфеты.
Ребята взяли по чашке и по три конфеты, и с удовольствием выпили дымящийся, приятно пахнущий мятой чай. А за окном тем временем начало темнеть, и вскоре где-то издалека донесся глухой раскат грома.
Садовников подошел к окну и посмотрел в сад.
– Слава Богу, кажется, сегодня будет дождик, – бодро произнес он. – До чего надоела эта духота и жара… Хотя вам, молодежи, такая погода наверное, даже нравится. Небось, на речке все время проводили?
– А что еще делать? – деланно вздохнул Антон, запихивая в рот еще одну конфету. – Собственно, там, на речке, все и началось. Дня два назад поджариваемся мы на солнышке, и вдруг к нам подходит девочка, Оксана. Она недавно переехала в наше Петровское, и…
– Оксана Володарская? Вы уже познакомились с ней? Очень хорошо. Эта девочка будет учиться в вашем классе. Но прости, Антон, я перебил тебя.
– Ну вот, подошла она к нам, – не обращая внимание на предостерегающие взгляды друзей, продолжал Антон. – И говорит – мол, какая скука у вас в Петровском, не то, что в Москве! Она, понимаете ли, раньше в Москве жила, аж на самом Кутузовском проспекте. Ну, и зазналась жуть как. К тому же, отец у нее из крутых… в смысле, он банкир. Богатый! А нам, понятное дело, стало обидно. Я возьми да и расскажи ей про курган – ну тот, где была найдена стоянка неолитического человека. Помните, вы нам в прошлом году о ней рассказывали?
– Помню, – кивнул Садовников. – И рад, что вы не забыли об этом. Насколько я понимаю, слова Оксаны задели вас за живое, и вам захотелось рассказать про наше Петровское еще что-то удивительное и интересное, не так ли?
– Так оно и было! – совершенно искренне воскликнул Антон. – Но когда я начал рассказывать, то поплыл… Все как-то в голове спуталось. Все больше вспоминалось про Куликовскую битву да про царя Ивана Грозного. Вот я и предложил Тёме и Родику: давайте пойдем к ВГ… то есть тьфу, к вам, Виктор Григорьевич. Ну, чтобы вы рассказали про Петровское поподробнее. Книжки всякие дали почитать, и вообще… А то ведь стыдно – живем здесь, а толком ничего про родные места не знаем. То есть, вы, конечно, нам много чего рассказывали, но…
Садовников понимающе усмехнулся.
– Что ж, Оксана девочка очень красивая. На вашем месте я бы тоже попытался распустить перед ней свой павлиний хвост.
– Ну что вы, Виктор Григорьевич! – покраснев, запротестовал Тёма. – Да мы…
– Ничего дурного в этом не вижу, – пожал плечами учитель. – Женщины во все века вызывали в нас, мужчинах, самые лучшие чувства. «Я помню чудное мгновение…» – эти строки Пушкин написал тоже после встречи с очаровательной женщиной! И нечего здесь стесняться и оправдываться. Итак, вы хотите, чтобы я начал с вами заниматься краеведением?
– Да! – пылко воскликнул Антон. – Мы станем первыми членами вашего нового кружка. И я обещаю, что осенью заманим туда многих наших ребят!
Садовников кивнул и посмотрел на стенные часы.
– Очень хорошо. Конечно же, я готов позаниматься с вами. Но только не сегодня. Понимаете, у меня намечена вечером очень важная встреча в городе… Впрочем, полчаса у меня еще есть. Так что давайте, начнем с ваших вопросов. Наверное, у вас их накопилось уже немало?
Лицо Антона расплылось в широкой улыбке.
– Еще бы! Виктор Григорьевич, вы как-то рассказывали, что нашу деревню основал какой-то боярин… Протозанов, кажется?
– Прозоровский, – уточнил Садовников. – Но наше Петровское впервые упоминается гораздо раньше, еще в хрониках времен Великого князя Московского Ивана Третьего, а именно в 1505 году. Почти пятьсот лет назад! За полторы сотни последующих лет у нашего села – его тогда именовали сельцо, – сменилось немало хозяев. Были среди них бояре Плещеевы и Алтуфьевы, и князь Иван Хилков. При нем половину сельца выкупил дьяк Федор Федорович Лихачёв. Его зятем был Иван Семенович Прозоровский. Старая, известная на Руси фамилия! При царе Иване Грозном Прозоровские были в опале, а вот в начале 17 века Иван Семенович сумел заручиться покровительством другого царя, Михаила Фёдоровича, основателя династии Романовых.
В 1613 году Семён Васильевич был воеводой в Тихвине и сумел отбить приступ шведских войск, пытавшихся взять город. Позже воевал с поляками и литовцами, служил воеводой в Астрахани, Вязьме, Путивле. Потом была и царская немилость, ссылка. Но через месяц царь Михаил Фёдорович отменил ссылку, простил Прозоровского, а в 1637 году Семён Васильевич был назначен осадным воеводой в Москве.
Сын Семёна Васильевича Прозоровского, Иван Семёнович, служил уже другому царю – Алексею Михайловичу. Боярин Иван также был полковым воеводой. Он командовал войсками, взявшими Вильно и Ковно. В 1670 году руководил обороной Астрахани, осажденной отрядами Стеньки Разина. После взятия города тяжело раненный боярин был по приказу Разина был сброшен с башни городской стены и разбился насмерть. В тот же день восьмилетний сын его Борис Младший был повешен за ноги на городской стене. Вот такие жестокие были времена, ребята!
Другой сын Ивана Семёновича – Петр Иванович Прозоровский также верой и правдой служил царю. Сначала Алексею Михайловичу, а затем и сыну его – Петру Алексеевичу. Но сначала Петр Прозоровский был дядькой (воспитателем) царевича Иоанна Алексеевича. А в 1676 году, незадолго до своей смерти, царь Алексей Михайлович определил Прозоровского к брату Иоанна – Петру Алексеевичу, будущему императору Петру 1. Всю свою оставшуюся жизнь боярин верно служил великому государю земли русской!
Интересна такая история. Уезжая за границу, Пётр 1 вверил управление государством самым доверенным лицам, в числе которых был и князь Петр Иванович, назначенный в Приказы Большой казны и Большого прихода. Вот какой влиятельный человек жил некогда в нашем Петровском! Словом, ребята, честно служили Прозоровские всех поколений царю и Отечеству.
Ну, Петра 1 вы, конечно, помните. А вот кто такой Иоанн Алексеевич?
Родик и Тёма в надежде посмотрели на Антона. Тот слегка покраснел и, запинаясь, сказал:
– Кажется, это был брат царя Петра Первого?
– Кажется, – грустно улыбнулся Садовников. – И это говорит мой лучший ученик! Ладно, сделаем скидку на лето и предгрозовую духоту… Я же вам еще в марте рассказывал эту историю, неужели забыли?.. Ну что ж, послушайте еще раз.
У царя Алексея Михайловича Романова от первого брака с Марией Милославской родились тринадцать детей. Многие дети умирали в младенчестве. Отца пережили лишь шесть сестер и двое братьев. И странное дело – все дочери были крепки здоровьем, а вот сыновья оказались болезненными. Старший, Фёдор, едва мог передвигать опухшие ноги, а его брат Иван был подслеповатым и недалекий умом.
Овдовев, царь женился еще раз, на Наталье Нарышкиной. И она родила сына, которого нарекли Петром.
После смерти Алексея Михайловича на трон вступил, как было и положено, его старший сын Фёдор. Но вступил – это не то слово. Его, болезного, буквально принесли на руках бояре…
Родик захихикал. Тёма угрожающе показал ему кулак.
Садовников даже не обратил на них внимания. Так увлекся ВГ, рассказывая об истории Государства Российского.
– Конечно же, в первые годы своего правления Фёдор не мог руководить страной, и правили за него бояре, – продолжил Садовников. – Наталье Нарышкиной и ее многочисленной родне пришлось несладко, многие были подвергнуты опале и отправлены в ссылку. Но Фёдор прожил только до двадцати лет и умер, не оставив потомства. Его преемниками могли стать два царевича – либо Иван, либо Петр. На стороне Ивана были многие бояре. Среди них выделялась энергичная и властная царевна Софья. А наставником царевича Ивана стал мудрый и дальновидный Пётр Иванович Прозоровский.
Но неожиданно по предложению патриарха Иоакима царем провозгласили не Ивана, а Петра. Рёгентшей стала его мать, Наталья Кирилловна Нарышкина, женщина недалекая и упрямая.
С той поры и начался на Руси очередной период смутного времени. Бояре разделились на две группы – одни поддерживали Нарышкиных, другие стояли за Милославских. А тут еще началась смута в стрелецких полках. Царевна Софья пустила среди них слух, что якобы Нарышкины умертвили царевича Ивана, и хотят править страной от его имени. В мае 1682 года начался стрелецкий бунт, в результате которого погибли многие бояре Нарышкины. Затем стрельцы утихомирились и потребовали, чтобы отныне царствовали оба брата, и Иван, и Пётр. А поскольку они оба были еще малолетними, то страной фактически стала править Софья.
Тогда-то и настал звездный час Петра Ивановича Прозоровского. Он дослужился до боярского звания, разбогател. И построил у нас в Петровском обширные хоромы. Хотите взглянуть на него?
Садовников подошел к письменному столу и начал копаться в груде бумаг. Ребята столпились рядом с ним, с любопытством глядя на пожелтевшие, очевидно очень старые бумаги. Быть может, среди них лежит и план подземных ходов? От этой мысли у ребят просто дыхание перехватывало.
Но учитель извлек большой, сложенный в четверо лист. Расстелив его, он указал на рисунок странного сооружения, состоявшего из четырех бревенчатых башен, соединенных наземными галереями.
– Видите, какие воздвиг хоромы Петр Прозоровский в конце XVII века? Не обычные боярские палаты, а самую настоящую крепость! В такой можно было обороняться от врагов. Наверняка Прозоровский не случайно построил свой особняк таким. Случись что в Кремле, возьми там верх Нарышкины, он мог вполне укрыться в своем петровском имении. И царевича Ивана здесь можно было укрыть. Предосторожности эти были совсем не лишними – ведь вражда между сторонниками двух царевичей ни затихала ни на день, пока в 1689 году вновь не началось стрелецкое восстание. В результате него царевна Софья была отстранена от власти и заточена в Новодевичий монастырь.
– И Петр стал царем? – спросил Тёма.
– Нет. Формально на троне все еще сидел Иван, вплоть до своей смерти в 1696 году. Но власть во многом перешла к Нарышкиным. Они люто ненавидели Петра Прозоровского, так что боярин немало времени проводил в своем имении, у нас в Петровском, в любую минуту ожидая ареста и казни. Но взять его в хоромах-крепости было бы нелегко.
– Вот это да! – сдавленным от волнения голосом произнес Антон. – И где же стояли эти четыре башни?
– На том же самом месте, где сейчас стоит особняк Голицыных – на берегу Москва-реки. Или, вернее, на берегу двух прудов, вырытых возле реки. Кстати, вырыты они были при том же Петре Прозоровском. Это сейчас там водятся одни лягушки, а триста лет назад в прудах разводили ценные породы рыб, и подавали их свежими прямо на боярскую кухню. Сохранились очень интересные воспоминания Варвары Николаевны Головиной, жившей в особняке Прозоровского почти двести пятьдесят лет назад. Хотите послушать?
Садовников подошел к стеллажам и извлек оттуда маленькую, очень старую книгу в желтом кожаном переплете. К удивлению ребят, она была написана на французском языке. Но между страниц лежали несколько машинописных листков с переводом. Учитель взял один из них и прочитал:
«Мое раннее детство проходило почти все время в деревне. Мой отец любил жить в петровском готическом замке. Мы покидали город в апреле и возвращались в ноябре. Моя мать оставляла меня свободно гулять, спускаться с пригорка и пробегать равнину до самой реки, которая ее омывала, прогуливаться у леса, тень от которого падала на окна моего отца, лазить на старый дуб, возвышавшийся у самого замка, чтобы достать желуди… Я хотела бы быть настолько талантливой, чтобы достойно описать это имение, одно из самых прекрасных в окрестности Москвы, этот готический замок с четырьмя башенками, эти наружные галереи, приводящие к двум крылам замка, этот лес, прекрасный и большой, который окаймлял поляну и спускался, все редея, к истокам Истры и реки Москвы. Солнце заходило в месте соединения этих двух рек и являло нам исключительно чудесный вид. Я садилась на перроне галереи и в тихом одиночестве созерцала этот восхитительный пейзаж. Я чувствовала себя растроганной и молитвенно настроенной. Я ходила в нашу старинную церковь, преклоняла колени в одном из приделов, где когда-то молились царевна Софья и императрица Елизавета… Огромная церковь была погружена во мрак и почти пуста. Один только священник служил вечерню, и пел только один псаломщик, а я молилась, не скрывая светлых слез…»
Садовников положил листок на стол и внимательно посмотрел на притихших ребят.
– Хорошо, не правда ли? – спросил он. – Когда я читаю эти страницы, мне кажется, что словно бы ветер доносит из глубины времени голоса наших далеких предков… Кстати, и многие Голицыны были одарены недюжинными литературными способностями. Когда-нибудь я дам вам почитать мемуары последнего из обитателей голицынского дома, князя Александра Владимировича. Удивительной души был человек! Врач по профессии, он бесплатно лечил всех окрестных жителей. Этот князь мог подняться ночью и поехать за много верст в непогоду, чтобы принять роды у простой крестьянки. Прочитав его записки, вы многое узнаете о минувшем времени… да и о себе тоже.
АРТ переглянулись. Они поняли, что ВГ сел на своего любимого конька, и теперь мог рассказывать об истории Петровского часами. Но их-то сейчас интересовали только подземные ходы!
– А мы думали, что пруды возле Москва-реки – это дело рук Голицыных, – первым нашёлся Тёма.
– Ну что вы! Петровское перешло к Голицыным только в 1710 году. К тому времени трудами Прозоровского имение во многом уже приняло нынешний вид. Был разбит громадный парк, тянущийся почти на километр вдоль берега Москва-реки, вырыты пруды, сделаны и другие, поистине грандиозные земляные работы… Ох, простите, ребята, я опаздываю! Надо собираться. Но вы обязательно приходите ко мне завтра… или нет, лучше в понедельник, часам к трем. У нас будет еще время как следует поговорить. Я вам расскажу такие удивительные вещи – вы просто ахнете! И уж конечно, ахнет ваша новая подружка Оксана.
Садовников засуетился. Он открыл портфель и стал запихивать в него толстые папки. Одна из них неожиданно развязалась, и на пол посыпались сотни листков бумаги. Ребята бросились их собирать.
– Осторожнее! – крикнул Садовников, также опускаясь на колени. – Это рукопись моей книги о Петровском… Старайтесь не перепутать листы, не то я потом и за день не разложу все по местам. Рисунки, не помните рисунки!
Общими усилиями рукопись была собрана и вновь оказалась в папке. Садовников осторожно положил ее в портфель, защелкнул замок и заторопился к выходу. Ребята последовали за ним.
Возле калитки они простились с учителем. Тот направился быстрым шагом через рощу к ближайшей автобусной остановке, а ребята пошли назад, к поселку. Как только Садовников прошел по мостику, проложенному над маленькой Липкой, и скрылся в сосновой роще, Антон обернулся к друзьям и сдавленно промолвил:
– Вы видели?
– Чего? – не понял Тёма.
– Ну там, среди листов рукописи… Я своими глазами видел там один рисунок. Это был план подземных ходов!