— …просто задолбил меня Серега! Говорит, не нанимался за тебя пахать.

Серега был сменщиком Юрика.

— Бабки за это плачу, жлоб! — попытался усовестить бармена Толмачев.

— Бабки! — отмахнулся Юрик. — Слезы, а не бабки. Я в смену больше навариваю. А тут еще можно без башки остаться! Гоняем по Москве с пушкой… Заметут, помяни мое слово! И никто передачу не принесет, вот что обидно. Друзья — пока водку на халяву жрать…

— Слушай, заткнись! — не выдержал Толмачев. — Как баба, честное слово… Сказал ведь: сегодня — последний раз. Лучше наблюдай за своей стороной, а не скули.

— Наблюдаю, — буркнул Юрик, ворочаясь на водительском сидении. — И глаза болят уже, и задница от таких наблюдений. Развяжемся с твоими делами — упьюсь, вот увидишь!

— Внимание, — сказал Толмачев. — Появился клиент. Ну, Юрик, если и сегодня упустишь…

— Ша! — сказал Юрик, заводя жигуль. — Теперь прошу под руку не гнусавить. И так нервничаю.

Белая лада Самарина медленно выползла с автостоянки, переждала поток машин и пристроилась в хвосте. Юрик успел проскочить перекресток, поехали за ладой.

По Трубной выскочили на Рождественку, скатились по Охотному ряду по Тверской, минули Манеж и Дом Пашкова, по Большому Каменному мосту пересекли Москву-реку и двинулись по Большой Ордынке.

— Зуб даю, клиент держит курс на Варшавку, — сказал Юрик.

— Оставь зуб себе, — сказал Толмачев. — Человек в Чертанове живет. Как туда еще ехать, если не по Варшавке?

В этот поздний вечерний час лишь в самом центре столицы наблюдалась некоторая суета на дорогах. А выбрались на Варшавку — понеслись с ветерком, изредка тормозя перед равнодушными светофорами. Самарин ездил не очень уверенно, лада у него была первой машиной в жизни, и он к тому же до сих пор, степной житель, робел перед наглой и агрессивной московской улицей.

После развилки, когда часть автомобильного стада съехала на Каширское шоссе, машин впереди почти не осталось, и лихачу Юрику стало еще сложнее прятаться.

— Не топчи пятки, — зудел Толмачев нервно. — Заметит слежку — оторвется!

— Отстанем — он еще лучше оторвется! — огрызался Юрик. — Брошу руль к черту… Садись и сам погоняй, такой умный!

В общем, нескучно ехали. За Самариным они следили третий вечер. В первый раз упустили ладу, когда попали в небольшую пробку на Тверской. В прошлый вечер Самарин вообще не ездил домой. Проторчали до двух ночи неподалеку от его машины и отбыли, несолоно хлебавши. Сегодня все, вроде, складывалось благополучно.

…После встречи с Самариным за кинотеатром «Мир» Толмачев всерьез задумался о безопасности Пашунчика. Сначала он решил хотя бы проверить, как Самарин выполнил его пожелание залечь на дно. Однако не знал домашнего телефона Пашунчика и его адрес. А в справочной Управления, когда Толмачев назвал пароль и попросил дать телефон Самарина, после некоторой заминки грубо сказали, что он ошибся номером… Пароль сменили? Специально, чтобы усложнить жизнь Толмачеву? Нет, тут что-то не так… Или водопроводчик уже стал начальником Управления?

Толмачев решил рискнуть и снова встретиться с Самариным. Если понадобится, выбить из Пашунчика фамилию нанимателя. Правда, Толмачев не представлял, как выбивают из людей нужную информацию, но надеялся, что сориентируется по обстановке. В любом случае он должен был увидеться с Самариным.

Поотиравшись возле винного магазина на Цветном и поизображав ханыгу — вот где пригодились уроки Василия Николаевича! — он дождался-таки Пашунчика… А подойти не решился: тот озирался каждую секунду и не вынимал правую руку из кармана ветровки — совсем, выходит, обалдел от страха. Либо застрелит, либо убежит. Кроме того, вполне возможно, Самарина неназойливо пасут. В общем, оставалось выследить Пашунчика, довести до дому и там поговорить по душам.

Уже до Чертанова доехали, хоронясь за редкими машинами. Судя по всему, слежку Самарин не засек — ехал аккуратно, ровно. На улице Красного Маяка свернул вправо и тут же въехал во двор. Юрик артистично притер жигуль рядом с машиной Пашунчика и пошел за Самариным. Толмачев остался на заднем сидении, напряженно вглядываясь в тускло освещенный подъезд. Томительно прошло несколько минут. И тут рядом с подъездом, где скрылись Самарин с Юриком, затормозила желтая машина — такси, не такси… Оттуда вывалилась пьяная компания — двое чуть не волоком потащили третьего. Только умчалось такси, появился Юрик, плюхнулся, довольный, в машину:

— Триста сорок вторая, седьмой этаж… Специально задержался в лифте, когда он выходил, делал вид, что кнопка заедает. Когда вошли, он и говорит: вам какой? А я говорю: мне повыше. А он говорит: откуда знаете? А я говорю: на последнем живу, но вас там не встречал.

— О, боже, — вздохнул Толмачев. — Тебе бы, Юрик, шпионом работать. Какое настроение у клиента?

— Хреновое, — не задумываясь, ответил бармен.

— А точнее?

— Точнее… Ну, вот когда у тебя бывает хреновое настроение, ты какой? Вот и он точно такой же. Морда вниз, короче говоря. Сразу понятно: не в жилу человеку жизнь.

— Ясно, — сказал Толмачев. — Очень наглядно. Закуривай пока, наблюдательный ты наш…

— Когда к нему пойдешь? — с боязливым любопытством спросил Юрик.

— Когда надо…

— Значит, блин, опять не отдохну! А люди вон пьют да гуляют… Сейчас одного в лифт грузили, а он пополам складывается, как ножик. В полной кондиции человек.

— Минут десять подождем, — глянул на часы Толмачев. — Надо же клиенту дать возможность умыться, расслабиться с дороги. Разговор лучше пойдет. Докурим — поднимемся.

— Не! — поднял руки бармен. — Не пойду. У тебя, Коля, свои дела, у меня свои. И я в твои не лезу.

— Черт с тобой, — отмахнулся Толмачев. — Трусоват ты, Юрик, для работы в баре.

— Ага, трусоват, — согласился бармен. — Храбрые все давно на кладбище. А я жить хочу. Правда, нашу жизнь и жизнью трудно назвать… Но все равно, и на том спасибо партии и правительству.

Толмачев, чтобы прекратить дальнейшее развитие темы, включил приемничек. Так, под музычку, дымя сигаретами, они еще немного посидели в машине. Потом Толмачев достал пистолет Самарина, снял с предохранителя и затолкал в карман куртки. Юрик с молчаливым неодобрением наблюдал эти манипуляции. А когда Толмачев собрался выходить, сказал:

— Учти, Коля, я тебя сильно уважаю. И всегда помогаю, но… Начнется шухер, смоюсь. Извини! Метро еще работает.

— Кстати, — сказал Толмачев. — Поезжай-ка ты, действительно, к метро. От греха подальше, пока сидения чистые… Жди в течение часа. Потом можешь ехать. Но если уедешь раньше…

— Понял! — торопливо сказал бармен, включая зажигание. — Ровно час подожду, не переломлюсь.

Толмачев неторопливо поднялся в подъезд. Сзади завизжали шины — Юрик уматывал. Дом был панельный, длинный и почему-то без балконов. К тому же далеко не новый, из пионеров панельной застройки Чертанова. Почему именно здесь вздумал поселиться Самарин — приходилось только удивляться. Сотрудники Управления старались подыскать жилье в тихих переулках Марьиной Рощи, Чистых прудов, Ямского Поля, то есть, поближе к Самотеке, где располагались основные службы Управления. Замоскворечье либо Арбат с Таганкой уже считались дальними районами. А тут, шутка сказать, Чертаново, час езды, не меньше. Скорей всего, Самарин инстинктивно потянулся к вчерашним провинциалам, лимитчикам, составлявшим костяк чертановского населения.

В подъезд давно не заглядывали штукатуры с малярами — стены были рябыми, словно по ним картечью стреляли, исписанными нехитрыми житейскими сентенциями. Перед лифтом Толмачев заколебался. В последнее время он почему-то стал бояться замкнутого пространства. Потопал на седьмой этаж пешком. Поднялся, еле отдышался. Естественно, дал очередной зарок бросить курить. Успокоил дыхание с нервишками, сжал в руке пистолет, спрятал за спину. И на звонок придавил, следя за дверным глазком. Открывает, я ему пистолет в живот… Мол, руки вверх… А если у него тоже пистолет? Раз пять с перерывами бренькнул звонком, но стеклянная чечевица глазка, в которой отражалась крохотная звездочка света из квартиры, оставалась незамутненной. Не спешил Самарин встречать гостей. А может Юрик квартиру перепутал? Дал же Бог такого помощника!

Далеко внизу хлопнула дверь подъезда. Вероятно, от сквозняка дрогнула дверь квартиры и со скрипом подалась. Не заперто… Толмачев нажал на черный дерматиновый бок и вошел в прихожую. Тут горел свет — круглая чашка бра у вешалки. Пистолет он уже не прятал. Замер и прислушался. С кухни отчетливо доносилось бормотание радиоприемника:

— В Москве полночь. Передаем последние известия. Сегодня в Сурханабаде и окрестностях отмечались интенсивные перестрелки между формированиями оппозиции и частями, верными свергнутому президенту республики. В Караул-Тюбинской области оппозиция использует для штурма опорных баз сторонников президента российские танки Т-72. Командующий российской группой войск заявил, что броневые машины были захвачены в одной из российских частей. Он уже отдал приказ…

В ванной тихо шумела вода. Моется, подумал Толмачев. Чистюля… А где же сестра? Не слышно. Спит, наверное. Держа пистолет наготове, обошел квартиру. В большой комнате горела настольная лампа, освещая сваленную в кучу одежду. В кухне на плите исходил паром закипевший чайник. Толмачев бездумно выключил конфорку.

В маленькой чистой комнате никого не было. Все-таки послушал Самарин добрый совет, отослал куда-то сестру. Приоткрыл шкафчик для одежды — так и есть, пусто. Значит, Самарин пришел домой, включил чайник и отправился мыться. Пока раздевался — слушал приемник. А раз человек один в доме, то и запираться в ванной не станет. Голый всегда беспомощнее…

Усмехнувшись, Толмачев подкрался к ванной, рванул на себя дверь:

— Привет, Пашунчик!

Самарин лежал, уронив на грудь, заросшую редкими светлыми волосами, белое ситечко душа. Вода из ситечка вытекала обычная, бесцветная, а в сливную дыру скатывалась чуть розоватой. Под левым соском Самарина темнела небольшая ранка. Сразу и не заметишь…

Не успел, подумал Толмачев и сцепил зубы. Он осторожно взял Самарина за руку. Она еще гнулась и была теплой, но пульс не прощупывался. Какой пульс, выругал себя Толмачев, если в сердце… Только теперь ему по-настоящему стало страшно. Даже кожа на затылке словно озябла. На деревянных ногах вернулся в прихожую.

Понимал, что надо немедленно уходить, и не мог сделать ни шагу. А если они еще в квартире? Где? Минуту или две стоял, застыв, и до звона в ушах вслушивался в тишину. Тоненько журчала вода за спиной, бормотал радиоприемник. И все. Потом его словно толкнули. Схватил половую тряпку у порога, намочил, стараясь не глядеть на Самарина, и пошел по квартире, замывая собственные следы, вытирая дверные ручки. И про флажок конфорки не забыл. Через куртку потянул за собой ручку входной двери и, совершенно измочаленный, побрел вниз по лестнице. Из подъезда вышел мокрым, как будто под душем сам полежал, а не Самарин. Вспомнил про намерение выбить из Пашунчика информацию и визгливо засмеялся — сдали нервы…

Только успел убраться со двора и свернул за угол, как увидел летящую на всех парах милицейскую машину с мигалкой. За ней поспешала «скорая помощь». Не сбавляя скорости, машины въехали во двор. Значит, кто-то успел вызвать. И если бы Толмачев задержался в квартире еще на две-три минуты… А скорей всего, если бы милиция была порасторопнее! Так. Никакой мистики, никаких совпадений. Они знали, что к Самарину собрались гости. Увлекшись слежкой за Пашунчиком, Толмачев потерял осторожность. Оказывается, и на охотника может охотиться крупный зверь! По времени выходило, что та самая пьяная компания из такси… Вот именно!

Юрик сидел в жигуле неподалеку от метростанции, а в стекло машины долбились два мордатых пьяненьких молодца:

— Не повезешь — резину проколем!

— Что такое? — спросил Толмачев.

— Да вот, — пискнул Юрик, — вези, говорят!

— Ты, мужик, гуляй, — посоветовали Толмачеву. — Мы первые взяли тачку…

И вдруг советчик осекся. И начал медленно отступать от машины. Отойдя на несколько шагов, он скакнул в сторону и резво побежал к домам, сжавшись и петляя.

Второй тоже как-то усох.

— Мужики! Вы чего, в натуре… Если некогда, то не возражаю. Не возражаю!

И тоже быстренько, боком, не теряя из виду Толмачева, убрался прочь.

Юрик завертел головой, включая зажигание.

— Перегрелся? — сумрачно спросил Толмачев, захлопывая за собой дверцу. — Голова отвалится…

— Уж больно ты грозен, блин! — Юрик выжал сцепление. — Сейчас пушку достал, или так с ней и канал?

Толмачев обнаружил, что сжимает в руке пистолет. Почувствовал, как затекли пальцы. А машинка-то… Чужая, подумал он отстраненно. Как ни крути — улика.

— Ну, договорился с клиентом? — спросил бармен.

— Да, — неохотно сказал Толмачев. — Быстро договорились. Можно, я у тебя переночую?

— Не жалко, — сказал Юрик. — Поехали. И учти — нажремся от души. Жена у тещи, соседи старенькие, давно спят, не помешают. Ух, нажремся! Я весь переволновался.

— Поддерживаю и одобряю, — сказал Толмачев. — Я тоже переволновался.

Когда подъехали к черному пространству поймы Чертановки, Толмачев попросил остановиться. Спустился по редкому кустарнику к топкому берегу речки, разобрал пистолет, тщательно вытер каждую часть носовым платком и забросил в спокойную мерцающую воду.

Юрик до самого дома на Малой Грузинской молол вздор, Толмачев односложно поддерживал разговор, не вникая в его содержание. А сам изредка непроизвольно тряс головой: отгонял видение голого Самарина в розовых струйках воды.

Как там подполковник говорил? Игра пошла в слишком быстром темпе… А ведь это уже и не игра. Серьезную пульку расписывают. Слишком серьезную. Знать бы еще, у кого козыри. Он был обескуражен. Выходит, его пасли и могли устранить в любое время. Но лишь подставили милиции. То есть, грубо, как в хоккее, отодвинули. Спасибо, голову клюшкой не проломили, гуманисты… Не гожусь я для таких дел, подумал Толмачев с сожалением. Прав был подполковник: надо залегать на дно и ждать.