До объекта группу везли две тачки — белые волги-пикапы. Ехали с разрывом в несколько минут, чтобы не мозолить глаза дорожному люду. Когда у Акопова спросили, зачем ему нужны две одинаковых тачки, он коротко ответил: надо.

Вечерняя пойма Енисея, вдоль которой шла дорога, была прекрасна. Из синего, на море похожего, леса там и сям, словно островки, выглядывали розовые от закатного солнца гольцы. Слева вздымались, притирая дорогу, серо-красные, в глубоких трещинах, скалы, изредка открывающие путь в Енисей мелким рекам и ручьям. На темной большой воде под Дивногорском мелькнул белый теплоход, и в приоткрытое окно машины долетела далекая музыка, отраженная в горах запоздалым эхом.

Проехали тихий зеленый Дивногорск, чем-то щемяще похожий для Акопова на райцентр ближнего Подмосковья, потом пересекли реку. Абаканский тракт ушел от Енисея в лесистые сопки.

В первых сумерках вкатились в большое село возле тракта, украшенное призрачной полуразвалившейся церковью и десятком унылых двухэтажек, в которых зажигались тусклые огни. Одну машину загнали за скотный двор на краю села, а другую прижали в тень от остова колокольни. Акопов выбрался наружу, закурил. Достал белую бумажку, на которой по трафарету был намалеван красный крест, отдал водителю:

— Прилепи сзади…

И прислушался. Вольный чистый воздух, захолодивший с сумерками, да тишина властвовали здесь. Лишь за двухэтажками визгливо пели под гармошку и неподалеку лениво взбрехивала собака. Рядом хрустнул битый кирпич, из темноты вышел низкорослый военный и сказал Акопову:

— С прибытием… Можно начинать.

— План не меняется? — спросил Акопов. — А то я сюрпризы не люблю.

— Сам не люблю, — вздохнул военный. — Вроде, все нормально. Сегодня как раз получку давали, воины справляют очередной день ПВО.

Переодевались в машине, занавесив окошки. Военный при свете оказался прапорщиком с пушечками в черных петлицах. Акопов натянул офицерские бриджи, чужие, чуть великоватые, сапоги. Сверху, на куртку, напялил белый халат, повесил на шею фонендоскоп. Два парня из группы надели солдатскую форму и несвежие мятые халаты — они изображали санитаров.

Прапорщик достал бумажку и принялся чертить:

— Здесь казармы. Вот караулка. Дежурный по части после двадцати двух уйдет домой — ужинать. Он аккуратный, прямо немец. Так что, час обеспечен. Начальник караула — мой корешок, лейтенант. Уже захмеляется. Склад рядом с караулкой. Тут ворота с КПП. Заезжаете — и сразу в караулку. Разводящий, сержант, в курсе… Пока он отвлечет смену, твои ребята должны успеть. Мешки в каптерке, сразу направо. Держи ключи.

Акопов достал плитку жевательной резинки в яркой оболочке, помял и начал вдавливать ключи в податливую желтоватую массу. Заметив удивленный взгляд прапорщика, сказал:

— Это специальный пластификатор. На ключах останутся микрочастицы. В случае чего военная прокуратура первым начнет тебя трясти. Доходит? И обнаружит, что с ключей снимали слепки. А зачем слепки завскладом, если ключи всегда при нем? Значит, будешь виноват только в халатности. Бросаешь ключи, где попало…

— Голова! — поцокал языком прапорщик. — Приятно работать при таком… уважении.

— Я просто увожу след, — сказал Акопов. — Иначе загремишь на большой срок. Расклеишься и меня заложишь. Поэтому я не тебя берегу, дорогой, а исключительно себя.

— Тут у нас такой бардак, такая пьянка цельными днями, — засмеялся прапорщик, — что прокуратура сроду не разберется. Но — голова! Ладно. Пошел я. К двадцати двум подъезжайте.

Акопов закрыл за прапорщиком дверцу машины, внимательно рассмотрел бумажку с планом и сжег ее. Береженого Бог бережет.

…Часть противовоздушной обороны, прикрывающая от неведомых агрессоров Дивногорскую ГЭС и южную часть Красноярского края, располагалась в мелкорослом лесу. Солдаты жили тут же, в казармах, а офицеры — в двухэтажках на окраине села, в десяти минутах ходьбы от части. В тот день давали получку, поэтому одни защитники российского неба уже с обеда заседали по своим кухням, а другие, поменьше чином, с наступлением сумерек почти открыто потянулись к знакомым старушкам, производителям самогона. Те солдатиков привечали, не драли три шкуры, лишь просили возвращать дефицитное стекло.

Караульный на КПП успел хватить полкружки до заступления на пост, ему было почти хорошо, но недостаточно, и он с легкой завистью прислушивался к задушевному шуму, который долетал из распахнутых окон караулки. К начкару пришел прапор, заведующий оружейным складом. И карманы у него оттопыривались — наше почтение!

Размечтавшись о том, как он будет добирать свое после смены, караульный не заметил дежурного по части, вечно хмурого капитана.

— Спишь, срань, твою мать? — поздоровался дежурный по части.

— Что вы, товарищ капитан! — вскочил караульный. — Задумался, товарищ капитан.

— Открой ворота, ублюдок, — сказал капитан, зевая, — я ужинать поехал.

Разгонный уазик, мигнув красными огнями, скрылся в сопках. Из кустов выбрались два воина, проводили взглядом машину.

— Хенде хох! — сказал караульный. — Пропуск!

И постучал пальцем по кадыку.

— Редькину несем! — сказали воины. — Он тебе покажет пропуск, взяточник…

Редькин был сержантом, разводящим, и караульному пришлось смириться с горькой мыслью, что пропускные сто граммчиков пролетели мимо. Он стал считать в уме, сколько дней ему осталось до дембеля, до возвращения в большой город на Волге. Скучно было служить тут, в большом сибирском селе. За полтора года один раз возили в Красноярск, на концерт…

У ворот замигала фарами машина. Караульный подумал, что вернулся дежурный по части, удивился, но ворота открыл. Из затормозившей санитарной волги высунулся врач в халате и спросил:

— Дежурный по части на месте? Ужинает… А начкар?

В убогой, с голыми стенами караулке, провонявшей смазкой и портянками, веселье было в самом разгаре. На столе с селектором бугрилась газета, и сержант, разводящий, на ней дробил жареную рыбу. Лейтенант, начальник караула, уже форменную куртку до пупа рассупонил, прапорщик едва успевал подливать приятелю. В этот самый момент и появился в дверях чернявый военврач в белом халате.

— Привет, служивые! Где заболевший воин?

— У н-нас больных н-нет, — сказал лейтенант.

Подумал, застегнулся и водрузил на голову фуражку.

— Н-не болеют. Климат здоровый.

— Ошибочка, наверное, вышла, — сказал прапорщик, осторожно подмигивая Акопову. — От нас насчет больных не звонили. Или не в ту часть попали.

— Вот именно, не в ту, — кивнул начкар, роняя фуражку.

— Думаю, летуны вызывали, — встрял сержант. — Только у них сверток с дороги направо, а у нас налево, И чуток дальше. Да, летуны… А тут, извините, противовоздушная оборона.

— Чертова работа, — пригорюнился военврач. — У летчиков я тоже был. Нет у них больных. Ну, где искать прикажете?

— А что с больным? — спросил прапорщик.

— Судя по всему — пищевое отравление. Сказали, сильно рвет парня. Найду — клизму закачу мерзавцу!

— Да плюньте вы, — сказал прапорщик. — Ну, рвет… Эка невидаль! Перепил, должно быть, пацан. И вот из-за таких обормотов людей гоняют по ночам, бензин жгут. Садитесь лучше с нами!

— Вот именно! — поднял мокрое лицо лейтенант. — Пошла она в задницу, ваша работа…

— Не знаю… — замялся Акопов. — Неудобно на халяву. Однако, спирт найду. А насчет закуски…

— Организуем! — сказал сержант.

Он выскочил из караулки и резво помчался к оружейному складу. Через минуту от склада столь же резво в направлении столовой побежал часовой.

Волга сдала назад и приткнулась к самым дверям склада. Акопов отсутствовал минуты две, не больше. Вернулся с флаконом спирта, незаметно опустил прапорщику в карман связку ключей. Едва волга успела встать на прежнюю позицию у крыльца караулки, из столовой вернулся доблестный часовой, бережно прижимая к груди промасленный газетный кулек.

— За здоровье всех служащих и путешествующих! — поднял кружку Акопов.

— Под-держиваю! — сказал начкар. — Дай я тебя поцелую, медицина! Редькин, а ты налей пареньку… Ему небось ску-учно на посту. Скучно, брат?

— Скучно, товарищ лейтенант! — преданно сказал часовой, с хрустом дробя молодыми зубами рыбий хвост.

— А службу все р-равно… исполнять надо! — покачал пальцем лейтенант. — Иди, брат… И служи чес-стно!

Через несколько минут Акопов поднялся.

— Спасибо, мужики, но, как ни приятно, пора и честь знать. Мне еще больного искать…

— В село не подбросишь? — спросил прапорщик.

— С удовольствием, — сказал Акопов.

Выходя из караулки, он оглянулся. Лейтенант уже спал, уткнувшись козырьком фуражки в объедки. Сержант торопливо прибирался — вскоре должен был вернуться с ужина дежурный по части.

Перед выездом из села на тракт Акопов перебрался в салон, отдал прапорщику «дипломат» с деньгами, хлопнул по плечу:

— Вот ты и миллионер! Не боялся, что обманем?

— А чего бояться, — с превосходством засмеялся прапорщик. — Я гражданских в таких делах не боюсь. Потому что один не затеваюсь… Если бы вы денежки мимо пронесли… Или, к примеру, со мной что случится — далеко не уедете. В крайнем случае — до Дивногорска. А там Енисей глыбокий!

— Добро. Вот и проводишь до Енисея.

Акопов упер в живот прапорщику ствол, толкнул на мешки, сваленные между сидениями.

— Поехали!

— Вы чего, мужики? — завопил прапорщик «санитарам». — Мы как договорились?

— Не знаю, — жестко сказал Акопов. — Но уверен, что насчет подлянки уговору не было. Где дожидается военная автоинспекция? Говори, или зубы раскрошу!

Прапорщик молчал, нервно сглатывая.

— Не молчи, — посоветовал Акопов. — А то — ни денег, ни головы. Еще неизвестно, кому в Енисее нырять. Повторяю вопрос: где ждут дружки боевые?

Прапорщик прильнул к окошку, позыркал по сторонам и буркнул:

— Километров пять осталось. Там угор будет.

— Ага, — вздохнул Акопов. — На угор не разбежишься. А потом, с угора толкнул — и нет Васи. Умный ты, воин, спасу нет.

И сказал водителю:

— Увидишь хороший съезд — останови.

Вскоре машина стала на крутом повороте, у купы небольших кустов. Рядом затормозила другая волга. Акопов приказал переклеить на нее белый круг с крестом. Резервная машина ушла по молчащему шоссе в сторону Дивногорска, а группа Акопова закатила свою тачку за кусты.

— Закуривай, — сказал Акопов прапорщику. — Сейчас гандикап посмотрим. Ты любишь гандикап, дружок?

— Пошел ты…

В ночи по вершинам сопок запрыгали полосы света. Белая волга, подвывая покрышками на поворотах, промчалась мимо. Вслед за ней целеустремленно проскакал зеленый уазик ВАИ.

— Бензину твоим дружкам хватит? — спросил Акопов прапорщика. — До утра гонять придется. А надоест, мои ребята на дорогу ежиков насыпят. Где-нибудь в сельской местности. Медведи тут водятся?

— Не знаю, — угрюмо сказал прапорщик. — Вроде, встречаются…

— Значит, помогут твоим дружкам — подтолкнут!

…Вблизи Овсянки, неподалеку от Красноярска, Акопов приказал остановиться. Открыл «дипломат», вынул пачку тысячерублевок, разломил — а там резаная бумага.

— Кукла называется, — объяснил Акопов прапорщику.

Разломил другую пачку и вынул плоскую коробочку с помигивающим красным глазком индикатора.

— Радиомина называется…

И врезал прапорщику по морде. Тот слетел с мешков, повозился, привстал и спросил плачущим голосом:

— А это как называется, козел?

— Уроки этики, — сказал Акопов. — А за козла я тебя оштрафую.

Он вынул из-под сидения замызганный рюкзачок, отсчитал из него в чемоданчик десятка полтора пачек.

— Настоящие. Ровно половина обговоренной суммы. В другой раз будешь знать, что даже воровать и жульничать надо честно. Парадокс, брат, но такова логика нашей жизни.

Он распахнул дверцу, выбросил «дипломат» и дал прапорщику пинка.

— Поехали…

До Красноярска добрались без приключений. Под утро разгрузили мешки. Около сотни пистолетов и три десятка автоматов уложили в деревянные ящики с надписью «Мосгеотрест. Не бросать: точные инструменты!»

В полдень самолет с грузом в багажнике и с Акоповым в переднем салоне взял курс на Москву. Четыре часа жизни сэкономил. Да еще и выспался…