Дом Рахмата на тихой улице старого Ташкента, неподалеку от арыка Калькауз, был опорной точкой. Почти двадцать лет Рахмат возглавлял одну из резидентур в Пакистане, прикрываясь положением хозяина небольшой посреднической фирмы. Когда Советы ушли из Афганистана, исламабадского коммерсанта отозвали на родину. Он купил дом в Ташкенте и стал, по легенде для соседей, паспортного стола и собеса, ушедшим на покой мелким чиновником внешнеторговой организации. Жену, мол, схоронил на чужбине, детей Аллах не дал. Соседи искренне жалели бобыля, ибо одиночество в старости считается на Востоке немалой бедой.

Понятно, почему так радовался Рахматжан-ака, когда у него изредка появлялись племянники из глубинки. Рослые, ладные, бритоголовые, в черных квадратных тельпеках, расшитых белым шелком, в неброских темных костюмах… Настоящие провинциалы, почтительные к старшим и уважительные к равным по возрасту. Юсуп работал экспедитором строительного управления, расположенного в Шерабадской степи, неподалеку от афганской границы. А Назар был экономистом совхоза, затерянного в зеравшанских горах.

В тот вечер любой из любопытных соседей мог бы видеть такси, на котором прибыли к дядюшке оба достойных племянника. Очень скромными, вообще-то, оказались родственники у старика, если учесть, что Юсуп закончил строительный институт, а Назар — экономический факультет МГУ. Еще больше удивились бы соседи, узнав, что племянники Рахмата — не узбеки. Юсуп был уфимским татарином, а Назар — марийцем из Ижевска. Ему труднее когда-то давался узбекский язык. Оба в студенчестве увлекались восточными единоборствами, плаваньем, стрельбой, что и предопределило их судьбу при «отлове» на военных кафедрах.

Племянники, приехавшие на такси, с почтением встретили за столом еще одного родственника. Сабир Мардонов, он же Тевосян, он же Акопов, как старший в группе, многое знал о новых двоюродных братьях. А свежеиспеченные родственники знали о нем лишь то, что соответствовало легенде.

Однако мало ли что гласит легенда… И мало ли разных легенд было у Акопова! На самом деле он родился под другой фамилией в семье армянина и таджички, в городе Оше. С детства хорошо знал киргизский и узбекский — язык соседей и товарищей по играм. Хуже, как ни странно, таджикский и армянский, потому что в доме, в основном, говорили по-русски. Закончил институт Азии и Африки, собрался в аспирантуру, но тоже был «отловлен» Управлением. В свои сорок лет успел поработать в Ливане, Израиле, Объединенных Арабских Эмиратах, не раз ходил с диверсионными группами по югу Афганистана. Те, кому положено, знали Акопова как дерзкого, хладнокровного, с большими лингвистическими и актерскими способностями исполнителя самых рискованных операций.

И вот теперь, приглядываясь к новым родственникам, Акопов испытал подспудное чувство неуверенности. Не в этих молодых белозубых ребятах было дело… Впервые ему поручили задание на территории бывшего Союза, Дома. Там, за границей, было проще — чужие люди, чужая земля. Здесь же все касалось своих. Акопов прекрасно понимал, что не имеет права на эмоции. Они в его профессии — непозволительная роскошь и помеха в работе. И все же…

Плов из молодого барашка с горкой вареного чеснока и кислыми ягодками барбариса, был съеден. Зеленому чаю тоже отдали положенные почести.

Рахмат прибрался на столе, раскинул подробный план городского квартала с площадью и небольшим сквером. Рядом положил два десятка цветных фотографий этой площади — в разных ракурсах, с раскадровкой по деталям.

— Смешной фонтан, — задумчиво сказал Юсуп, разглядывая снимки. — Такой стоит на Выставке в Москве.

— Не отвлекайся, — Рахмат постучал витым черенком серебряной ложечки по плану площади. — Вот здесь — трибуна. С того места, Юсуп, где ты будешь стоять со своими ребятами, открывается левое крыло. Сюда и бросится толпа…

…За полночь в комнату Акопова тихо вошел Рахмат. «Племянник» сидел на подоконнике и смотрел в сад, в тихую и теплую южную ночь.

— Молодежь спит? — спросил Акопов.

— Как и полагается молодым… А ты что полуночничаешь?

— Потому что не молодой. И еще почему-то хочется выпить.

— Слабак, — усмехнулся Рахмат. — Как же я всю жизнь — ни табаку, ни водки? Правоверный мусульманин, что ты хочешь… До сих пор не могу привыкнуть, что в здешних чайханах подают водку. В чайник, правда, наливают, чтобы Аллаха не гневить. Ладно. Как тебе понравились младшенькие? Исполнительные ребята, кстати сказать.

— Да, вероятно. И старательные. Уже хорошо. Главное, чтобы в деле… Как это будет по-узбекски? Вот-вот, не импровизировали.

— Помнишь, как тебя из-под Тахтакуля вывозили? — засмеялся хозяин. — Сплошная импровизация.

Акопов зябко поежился. Он с группой тогда вернулся из рейда по Регистану, потеряв половину людей. А советская авиация по ошибке разбомбила десантный батальон, который дожидался группу Акопова. Аккуратно расколошматила, тщательно, как только и можно разделать своих… Придя в точку рандеву, Акопов нашел сожженную технику и шайку местных мародеров, которая подбирала то, что осталось от батальона. Незначительную часть уцелевших Акопов догнал уже в горах, на марше, и тут же пришлось ввязываться в бой с какой-то душманской частью, вооруженной до зубов китайскими минометами и американскими эр-эсами. Бежали так, что пятки сверкали… С одним из своих людей Акопов забился на явку в крохотном кишлаке, где нельзя было по нужде во двор сунуться… Две недели Акопов ждал известий от Рахмата, и эти две недели были самыми длинными в жизни.

— Все думаю, — сказал глухо Акопов, — там, в Афгане, чего больше было, Рахмат, ошибок или предательства?

— А я об этом не думаю, — после некоторого молчания сказал Рахмат. — И тебе не советую.

— Понимаешь, у нас с тобой есть привилегия думать, — упрямо сказал Акопов. — Заслужили такое право… На мысли, на сомнения.

— Ты еще до сих пор не понял, в какую цену встают сомнения? — вздохнул Рахмат. — А я вот… Лет тридцать назад… Засомневался, когда надо было убрать своего же. Не поверил, что он сдал двух моих агентов. Не было для этой сдачи видимого обоснования. Потом я убедился. Нашлось обоснование… Но поздно! Еле сам ноги унес. Так что души сомнения, джан, души!

— Старик, не путай хрен с пальцем! — досадливо сказал Акопов. — Я тоже не буду раздумывать, если попаду в подобную ситуацию… И не раздумывал, поверь! Но я о другом говорю. Иногда я чувствую себя инструментом. Надежным, острым… Таким, знаешь, мечом Аллаха. Всегда ли он прав, вот в чем вопрос!

— Кто?

— Аллах, кто же еще…

— Ложился бы ты отдыхать, — резко сказал Рахмат. — Если уж ты позволил сравнить себя с инструментом, то продолжу метафору, не обессудь. Сомнения — ржавчина, разъедающая самую надежную сталь. А ржавчину убирают наждаком. Мы же профессионалы — не раскисай!

Акопов посидел еще немного в одиночестве и забрался в кровать. После нескольких упражнений для дыхания спал он крепко, и ничего ему не снилось.