Городской штаб СГБ в Газетном переулке (бывшая улица Огарева) хорошо подготовился к встрече высокого гостя. На гигантский дисплей в оперативном зале была крупно выведена вся трасса следования председателя Европарламента из аэропорта Шереметьево. Часть Петроградского шоссе, потом Петроградский проспект, Тверская улица и Манежная площадь. Информация поступала ежесекундно, и на дисплее можно было проследить, как перемещаются патрульные машины СГБ, дорожников и недавно созданных дружин народного ополчения.

Дорожники и ополченцы в этот день поменяли на своем транспорте опознавательные знаки, и господин Войцех Мазовецкий смог бы разглядеть на трассе лишь механизированные толпы московских обывателей, восторженными кликами, флажками и плакатиками приветствующих председателя Европарламента. А то, что эти толпы очень умело блокируют все выезды на трассу, председатель Европарламента не разглядел бы — кортежи, как правило, шли на высокой скорости.

В конце двадцатого века от кортежей было отказались и высоких гостей столицы доставляли с аэродромов в Кремль на вертолетах. Но после того, как во Внукове, едва взлетев, грохнулся по неизвестным причинам на диспетчерскую вышку вертолет с премьер-министром ЮАР, вновь вернулись к старой доброй традиции — гостя сажали в лимузин, а впереди и сзади пускали машины с охраной и мотоциклистов. На земле, оно надежней…

Генерал-лейтенант, командующий подразделениями СГБ города, послеобеденную оперативку провел, что называется, мгновенно и отпустил командиров дивизионов по своим частям. Рассусоливать было некогда: личный самолет председателя Европарламента уже заходил на посадку. Лишь командира восьмого дивизиона генерал попросил задержаться. Седой, по-спортивному подтянутый полковник подошел к генеральскому столу и почтительно замер.

Эта почтительность, по правде говоря, давалась ему с большим трудом. Когда-то они служили на равных, в одном райотделе милиции. Только нынешний полковник тогда регулярно избирался в партбюро, а нынешний генерал сумел схлопотать два партийных взыскания — за незаконные методы дознания и аморальное поведение. Впрочем, эти нюансы в партийных биографиях двух бывших коммунистов на карьере не сказались, просто генерал строил ее нахраписто, ничем не брезгуя — подсиживая начальство, устраивая мелкие и крупные пакости конкурентам. У полковника же сохранились какие-то начатки совести.

Кстати сказать, именно в СГБ, вопреки общей практике, меньше всего обращали внимание на то, что многие руководящие кадры в свое время состояли в компартии. Ведь членство в этой партии раньше было непременным, совершенно обязательным для офицеров армии, милиции и комитета госбезопасности. В душе они могли разделять или не разделять коммунистические догматы, но в любом случае обязаны были им подчиняться. Если общество, формируя правоохранительные органы, не нашло бы в их структурах места бывшим коммунистам, то в СГБ попросту некому было бы работать, и кадровый костяк нынешней службы гражданской безопасности целиком состоял из офицеров всех подсистем старого репрессивного аппарата, из специалистов сыска, правоведов, то есть профессиональных охранителей устоев. Для общества в них это и было главным — профессионализм.

— Садись, Денис Вячеславович, садись, — благодушно сказал генерал. — Твои ребята, судя по последней сводке, опять отличились?

— Так точно, Вадим Кириллович… Патрульные с семидесятого маршрута задержали подозрительного, который укрывался в переходе под Триумфальной площадью. Обнаружена самодельная пластиковая граната.

— Сволочь какая! — нахмурился генерал. — Кто таков?

— Студент филфака университета. Отец — гласный городской думы, зубной врач на Знаменке.

— Н-да… — пробормотал генерал. — Отцы из кожи вон лезут, чтобы детки, значит, образование получили, а детки… Водички не хочешь, Денис Вячеславович? День сегодня — просто на удивление жаркий.

Он наполнил из сифона с ледяной водой два стакана и, пристанывая от наслаждения, выпил свой.

— Ладно, — сказал генерал после некоторого молчания.

— Раз папаша — зубной врач, тогда все в порядке. Думаю, он сможет помочь сыну… после следствия!

И генерал рассмеялся собственной шутке, демонстрируя великолепные зубы. Полковник натужно похихикал. Тут басом квакнул сигнал срочной связи:

— Господин генерал! Докладывает дежурный по городу штабс-капитан Пахомов. Самолет только что благополучно приземлился. Телевизионщики уже ведут репортаж. Хотите взглянуть?

— Потом, штабс-капитан, потом, — буркнул генерал. — Ладно, рассказывай дальше, Денис Вячеславович.

— На семьдесят втором и семьдесят третьем маршрутах совместными усилиями нарядов ликвидирована попытка сбора республиканцев. По агентурным данным, хотели демонстрировать.

— Ого! — сказал генерал с неодобрением. — Теперь неприятностей не оберешься… У этих говнюков, у республиканцев, есть заручка в Государственной думе. Вот и пойдет писать губерния. Надеюсь, твои орлы действовали… не очень шумно?

— Напротив, — чуть прикрыл глаза полковник. — Необыкновенно деликатно. Ни одного пострадавшего. Арестовано больше полусотни человек. Очень грамотно действовал старший наряда унтер-офицер Кухарчук. Он после курсов повышения квалификации, Вадим Кириллович:.. Сегодня, думаю, выдержал главный экзамен.

— В твоем изложении, Денис Вячеславович, все очень приподнято звучит, романтично, я бы сказал. Даже пострадавших нет. А как же все-таки он их ущучил, этот малый? Республиканцы — господа серьезные, не то что возрожденцы, даже нецензурных выражений себе не позволяют. И порядок не нарушают.

— Нарушили, — развел руками полковник. — Драку затеяли.

— Драку? — удивился генерал. — Не может быть!

— Не может, — согласился полковник. — Но затеяли. И Кухарчук на законных основаниях закатал их всех в участок. Ничего, вечером выпустим. Возьмем подписку отработать по пять суток безвозмездно по муниципальной линии и выпустим. Пусть знают, что общественный порядок нарушать накладно. А в городскую думу направим частное определение по поводу деятельности республиканской партии.

Генерал помолчал, почесывая переносицу, а потом сказал:

— Молодец этот… Кухарчук. Пять кредитов премии от моего имени. Инициативу, сметку надо поощрять. Пусть люди растут.

— Слушаюсь, Вадим Кириллович, пять кредитов… Спасибо!

Снова заквакал вызов. Штабс-капитан Пахомов доложил:

— Первый пост сообщает, господин генерал: церемония встречи закончена, кортеж покинул аэродром.

— Ну и хорошо, — сказал генерал и повернулся к полковнику. — Вообще-то, Денис Вячеславович, я с тобой о сыне хотел переговорить… Понимаешь, надоела парню штабная работа, рвется к настоящему делу. И я его понимаю. Сам таким был… Я тут прикинул: у тебя же нет заместителя по спецподготовке. Нет? Вот видишь! А парень хороший, это я не как отец, а как начальник говорю, поверь… Инициативный, смелый, чемпион России по боевому пятиборью. Лучшего наставника для своих орлов не найдешь. Что скажешь, Денис Вячеславович?

А что полковник мог сказать? Он все уже решил, слушая монолог генерала.

— Буду рад помочь сыну… старого товарища, — осторожно улыбнулся полковник.

— Спасибо, брат! — сказал генерал. — Я так и думал: Денис не подведет. Сам понимаешь… Не могу парня отдать абы кому. Разговоры пойдут — жмет, мол, старая перечница, пользуется служебным положением. Начнут еще на мальчишке отыгрываться! Демократия, брат, и нас достала, никто никого не боится.

— Понимаю, Вадим, — серьезно сказал полковник. — Поэтому и расцениваю твою… просьбу как знак дружеского доверия.

— Правильно! — подхватил генерал. — Одно дело — приказать, другое — попросить. Дети — грехи отцов… Тебе со своими девками проще. Как они, растут?

— Растут, — усмехнулся полковник. — Обе замужем…

— Ну, елки! — чуть сконфузился генерал. — Действительно, растут…

Положение спас Пахомов — врубился в неловкое молчание двух старых товарищей и доложил, что кортеж приближается к Большому кольцу.

— Слушай, Денис! — оживился генерал. — Может, тяпнем по наперстку? Для тонуса? У меня «смирновская» есть. Холодненькая, сволочь!

Он было пошел к большому финскому холодильнику в углу просторного кабинета, но тут в интим опять влез штабс-капитан:

— Срочное сообщение, господин генерал! Наряд с семьдесят второго маршрута обнаружил на Тверской баррикаду!

— Что? — заорал генерал. — Какую, к черту, баррикаду?

— Даю наряд, — сказал Пахомов. — На связи начальник управления. Повторите ваше сообщение, старшой!

— На связи старший наряда унтер-офицер Кухарчук, господин генерал! — донеслось из динамика громкой связи, и полковник вцепился в подлокотники кресла. — Докладываю. В четырнадцать сорок восемь проследовал по Страстному до пересечения с Тверской, чтобы в четырнадцать пятьдесят занять позицию согласно расписанию постов, для контроля за прохождением объекта «альфа». Напротив магазина «Академкнига» обнаружил опрокинутую машину службы безопасности движения. Четыре самосвала с маркой фирмы «Шроттер-бау» уже высыпали на проезжую часть строительные блоки и железобетонные балки. Это «татры», господин генерал, большой грузоподъемности.

— Объяснения потом! — рявкнул генерал. — Короче!

— Слушаюсь… Самосвалы попытались прорваться на Большую Бронную. В этой обстановке я приказал наряду открыть огонь. Двое водителей убиты. Один самосвал загорелся, водитель арестован. Одна машина ушла.

— Почему не организовали преследование? — севшим голосом спросил генерал.

— Посчитал необходимым, господин генерал, организовать расчистку завала.

— Пахомов! — позвал генерал. — Где кортеж?

— На подходе к окружной железной дороге.

— Так… Кухарчук! Что вы сделали для расчистки?

— Снял со стройплощадки на Малой Дмитровке два панелевоза, господин генерал, автокран и бригаду монтажников. Они цепляют блоки к машинам и растаскивают их по обочине. Делают что-то вроде парапета… Просто чудо, господин генерал, что мы сегодня проезжали мимо этой стройплощадки… Вот сразу и вспомнили.

— Отставить лирику, — выдохнул генерал. — Помощь нужна?

— Какой у нас резерв времени?

— Не больше трех минут…

— Постараемся управиться сами, господин генерал.

— Постарайся, Кухарчук! — попросил генерал. — Успеешь — ты подпоручик! Понял?

— Пользуясь случаем, господин генерал, хочу высказать кое-какие соображения, если вы позволите… Можно?

— Валяй, — сказал генерал. — Не рассусоливая!

— Прошу учесть такие обстоятельства… Мы ехали на мост раньше срока. Приехали бы вовремя — самосвалы бы успели уйти. Следовательно, водители знали расписание постов. Далее. Большую Бронную блокировала только одна машина дорожников. Ее с ходу сбили и волокли аж до «Академкниги»… Разрыв в цепи примерно метров сто — ни ополченцев, ни дорожников.

— Учтем, — сказал генерал. — Торопись, Кухарчук!

И отключился. Из приемной в кабинет заглянул молодой прилизанный подполковник, адъютант:

— Господин генерал… На проводе — губернатор.

Полковник, командир восьмого дивизиона, пошел к двери, но генерал яростно замахал рукой: сиди! Видеофон на генеральском столе ожил, и потное одутловатое лицо губернатора целиком заняло экран:

— Вадим Кириллович! — тонким голосом заверещал губернатор. — Что за стрельба в центре Москвы? Да еще в такой момент, а?

— Извините, — вздохнул генерал. — Буду готов доложить минут через десять.

— Не надо! — закричал губернатор, наливаясь багрецой.

— Мне уже сам, понимаешь, сам звонил и вставлял дыню!

— Вы хотите переадресовать ее мне? — спросил генерал.

— Тебе, тебе! А то мне жмет, понял?

— Извините, — сказал генерал. — Вынужден прервать нашу беседу — важное сообщение…

И сердито выключил экран. Они с полковником, разделенные блестящей палубой стола, посидели несколько минут молча. И оба вздрогнули, когда из оперативного зала позвонил штабс-капитан Пахомов. Он доложил, что кортеж с председателем Европарламента следует точно по графику.

— Значит, успел Кухарчук, — вытер лоб генерал. — Подготовь приказ, Денис Вячеславович, о внеочередном призводстве в подпоручики. Всему наряду по десять кредитов премии. Н-да… Жаль, о сыне не договорили. Слышал, как на меня орала эта жаба? На его-то вопли наплевать… Наплевать и растереть. Меня другое заботит, Денис… Голову даю на отсечение, кто-то тщательно состроил мне козу. Кухарчук верно все усек! Представляешь, каково тут работать, когда под тебя копают? Ну ничего, суки рваные, на дно со мной пойдете…

Генерал еще что-то бормотал, уставившись в окно с бронированным стеклом, а полковник вышел и тихо прикрыл за собой громадную, обитую кожей дверь.

— Разговаривает генерал? — приятельски кивнул адъютант.

— Разговаривает, — усмехнулся полковник.

Проезжая Страстную площадь, председатель Европарламента, сухой и маленький старичок, сказал секретарю по-польски:

— Глянь, Збышек, настоящие работяги… Ну, вон там, где панелевоз и блоки кучей. Касками машут… А то казалось, что меня приветствуют одни переодетые полицейские. Значит, русские отучаются от очковтирательства и показухи! Я бывал в Москве не раз, когда работал в секретариате у Терека… Ах, как тогда умели пускать пыль в глаза эти русские! Ты, Збышек, не представляешь…

Генерал-лейтенант между тем очнулся и вызвал к себе начальника следственного отдела. Перед ним генерал поставил две задачи. Кто составлял расписание постов и график движения патрульных нарядов? Почему в оцеплении на Тверской образовался разрыв? Кроме того, генерал приказал поднять прошлогодние документы о взяточничестве подрядчиков на строительстве высотного комплекса в Замоскворечье. Если не изменяет память, в махинациях был замешан один из губернаторских чиновников по особым поручениям. Память генералу не изменяла. Он просто хотел еще раз убедиться в полноте своего досье на губернатора.

А командир восьмого дивизиона тем временем возвращался к себе в часть. У Страстной площади он приказал водителю остановиться, вышел и огляделся. Действительно, загораживая проезд на Страстной бульвар, стояло два длинных панелевоза. Рядом пофыркивал автокран. Почти все бетонные блоки и перемычки, послужившие для баррикады, уже были сложены в желтый японский грузовик с ковшеобразной платформой. Монтажники в белых касках, бросив рукавицы, перекуривали, окружив грузовик. И лишь когда полковник обошел панелевозы, он увидел за ними косо осевшую на передние колеса обгоревшую «татру». Сажа и серые клочья углекислой пены пятнали машину и асфальт. Значит, Кухарчук и тут пошевелил мозгами — вон какую ширмочку поставил… Генерал прав, погоны подпоручика он вполне заслужил.

Посреди улицы торчал фургон кримилаборатории. Старший следственной группы, знакомый майор, отдал кому-то лазерную рулетку и поспешил к полковнику.

— Любуетесь работой своих орлов, Денис Вячеславович? — ухмыльнулся майор. — Я бы им руки поотрывал… Они ведь нас чуть не оставили без материала. Два трупа! А? Как в тире, мерзавцы, работали: одного — в переносицу, другого — в висок. Один жив, но для допросов созреет через неделю, не раньше.

— Ничего, — благодушно сказал полковник. — Вам, следопытам, все на блюдечке подай — и вещдок, и преступника, желательно в браслетах… Мне известно, что одна машина прорвалась и ушла. Вот и ловите свой материал!

— Поймаем, — пообещал майор. — А вообще… Денис Вячеславович… Странная картина. Впечатление такое, что ваши ребята специально крошили этих камикадзе в «татрах».

Полковник нахмурился, и майор заспешил:

— Повторяю, это только мое впечатление. Ведь проехать по Тверской в сторону Триумфальной площади «татры» уже не могли — свалили блоки на ту сторону. По сю сторону дорогу перекрыл патруль. Нормальный человек в такой ситуации поднимает руки и сдается. Зачем же ему лепить между глаз? Причем оба застрелены из «смита», а не из автомата. То есть не торопясь работали ваши мальчики.

— Ты свои намеки, Шмаков, оставь при себе, — отрезал полковник. — Сначала попробуй встань с «мерседесом» перед «татрой», которая прет, как танк! Вот тогда я посмотрю, что будешь делать — советовать сдаваться, стрелять или штаны пачкать…

— Разберемся, — пожал плечами майор. — И если вы ручаетесь за своих…

— За своих ручаюсь!

Полковник снова сел в машину, и командирский «мерседес» с золотым орлом и мигалкой, завывая, понесся по Тверской, по Садово-Триумфальной, по Долгоруковской, бывшей Каляевской, по Палихе, пока не затормозил на Александровской площади, еще недавно именовавшейся площадью Борьбы. Здесь и располагался восьмой дивизион. Ворота его выходили на Новую Божедомку, бывшую улицу Достоевского.

Дневальный доложил, что за время отсутствия полковника… И так далее. Полковник кивнул молодому лопоухому патрулю и побежал по лестнице к себе. В прохладном коридоре на втором этаже курил у окна трубку замначопер Стовба.

— Как оперативка, Денис Вячеславович? — спросил капитан. — Собак на нас не вешали? Вроде не за что…

— Обошлось, — сказал полковник. — Сегодня было не до собак. К тому же дивизион опять отличился.

— Слышал, — покивал Стовба. — Кухарчук дал копоти на Тверской. Что удивительно — везде успевает.

— Да уж, — сказал полковник. — Генерал посулил утвердить производство в подпоручики. А всему наряду распорядился выдать по десять кредитов. Кроме того, персонально Кухарчуку еще пять кредитов за разгон республиканцев. Вот такая бухгалтерия. Сопьется Кухарчук…

— Он не пьет, — сказал Стовба. — Везет же некоторым дуракам, Денис Вячеславович…

— Ты что несешь! — повысил голос полковник. — Ребята, понимаешь, честь всего городского управления спасли, а ты…

— Я не о ребятах, — Стовба поковырял спичкой в погасшей трубке. — Я о Бешеном Диме говорю. Опять, значит, вывернулся… Вот если бы кортеж застрял у баррикады… Да если бы, не дай Бог, в него пластик бросили. Вот тогда генералу — крышка. Уже завтра командовал бы складом где-нибудь в Бутырке… А то в ней же и сидел бы.

— Ну-ка, зайди, Виктор Ильич, зайди! — сказал полковник, нервно оглядывая пустой коридор.

Он пропустил Стовбу в кабинет, крепко закрыл дверь, швырнул пилотку на стол и закричал, не сдерживаясь:

— Ты что позволяешь себе, капитан? Распустил, понимаешь, язычок… Ты слышал, чтобы я называл генерала… ну, как ты его назвал?

— Денис Вячеславович! — укоризненно перебил Стовба.

— Вот уж не ожидал… Уверен, что генерал знает о своем прозвище и даже втихаря гордится им.

— Пусть и знает… Но порядочный офицер не имеет права фамильярно отзываться о начальнике! Это расшатывает дисциплину.

— Все, не буду, — поднял руки Стовба.

— Так-то лучше… О каком пластике ты только что упомянул? Садись и рассказывай, якобинец чертов…

— Тогда уж не якобинец, а термидорианец, — усмехнулся Стовба, присаживаясь перед полковничьим столом. — А якобинец скорее наш уважаемый генерал… Виноват! Итак, о пластике. Обыкновенный пластик, Денис Вячеславович. Три кило. Нашли в проходном дворе рядом с баррикадой. Я так думаю: когда Кухарчук героически атаковал самосвалы, люди с пластиком поняли, что до машины председателя Европарламента уже добраться не смогут. Бросили взрывчатку и убежали.

— Три кило! — пробормотал полковник, с усилием потирая высокий лоб. — Хватило бы и на машину, и на весь кортеж… А почему генерал не знает о пластике? Ведь мы, по существу, были на грани катастрофы! И вообще, Виктор Ильич, откуда у вас информация?

— Начну с последнего вопроса, — сказал Стовба. — Управление по борьбе с терроризмом, УБТ, которое подчиняется непосредственно министру внутренних дел, сформировано, как вы знаете, в основном из офицеров разведки и контрразведки. Они остались без работы после роспуска регулярной армии. Я служил в армейской разведке. Естественно, у меня есть контакты с коллегами из УБТ. Генералу поступает не вся информация, которая оседает в управлении по борьбе с терроризмом. Формально это обосновано тем, что генерал командует пусть и самым крупным в стране, но все же городским управлением. УБТ ему не подчиняется. Наоборот, городское управление СГБ обязано всю информацию, связанную с терактами, поставлять в УБТ.

— Это мне известно, — угрюмо сказал полковник. — И я считаю такое положение дел ненормальным. Какой-то капитан… Про тебя говорю, Виктор Ильич! Какой-то капитан знает больше генерала… Нормально? И мне ведь про пластик выложил не по долгу службы, а… Виктор Ильич, ты, часом, не шпион УБТ в нашем дивизионе?

Стовба коротко хохотнул.

— Весело ему, — вздохнул полковник. — Знаешь, как мне надоели эти… игры! Ничего не меняется, ничему народ не учится. Когда-то прокуратура любила подчеркивать, что милиция у нее в работниках. Естественно, милиция платила прокуратуре такой же горячей любовью… А в самой милиции? Угрозыск поплевывал на обэхээсэсников, гаишники задирали нос перед чистильщиками из вытрезвителя… А КГБ клал с прибором и на всю милицию, и на прокуратуру. Сейчас вроде сложилась единая структура правоохранительных органов. Прокуратура занимается только надзором. И все равно, каждый старается повыше пописать на стенку! И пока мы в игрушки играем… Ты посмотри, как работают наши контрагенты! Валютчики, наркомафия, оружейники — в одном синдикате. Бомбилы, вымогатели — в другом. Вместе деньги отмывают, из одного котла адвокатов кормят, в складчину высоких чиновников покупают и сообща их сосут! А мы по этому кулаку бьем растопыренной пятерней… Надоело. Еще два года — и у меня полная выслуга, пенсия и огород. Пошли вы все!

— Пенсия, огород, — задумчиво повторил Стовба. — Это, конечно, хороший итог достойно прожитой жизни. Только вот еще вопрос: сумеем ли мы дожить до пенсии? Не отдадут ли наш огород кому-нибудь другому?

— Не надо! — полковник замахал руками и даже из-за стола вскочил. — Не надо пугать, Виктор Ильич! Я пуганый… Что мне помешает дожить до пенсии и вкусить плодов с огорода? Слава Богу, мы живем сейчас в стабильном обществе, в свободной стране! Сначала послужи как следует народу, а потом отдыхай, ничего не бойся… Вот так!

— Завидую вашему оптимизму, — сказал Стовба. — Жить в стране, где последние сто лет свирепствует дикий бардак, да еще оставаться оптимистом… Согласитесь, это любопытно. Вот вы тут сейчас о службе народу говорили… Объясните, Денис Вячеславович, о каком именно народе речь?

— О таком, какому присягал! Могу напомнить слова присяги, Виктор Ильич, если ты забыл: обязуюсь служить во благо народа и к чести Отечества!

— С Отечеством ясно, — сказал Стовба. — А с народом… Он ведь разный. Толстосумы с Остоженки и мафия со Сретенки — народ? Да. Крестьяне, которые огораживают поля колючей проволокой и с ружьями берегут урожай от поджогов… Вы хоть слышали о таком народе? А строительные рабочие, живущие от одного водочного талона до другого, — не народ? А полуграмотная, озлобленная уездная интеллигенция, готовая хоть сейчас бросить в любую заварушку своих Дантонов и Робеспьеров… Разве это не народ? Между прочим, даже наш генерал, Бешеный Дима, тоже часть народа, хоть я и не убежден, что лучшая часть.

— Ты, гляжу, тоже… Дантон! — сказал полковник, прищурившись. — Ладно, Виктор Ильич, колись старому сыскному волку: зачем затеял весь этот разговор? Для философских бесед у нас нет времени. Колись!

— Размышлял над вашим утренним заданием, — серьезно сказал Стовба. — Ну, по поводу надежных ребят… И знаете, Денис Вячеславович, что надумал? Давайте потихоньку проигнорируем указание генерала… Людей едва хватает для обеспечения нормального дежурства, а мы еще будем их отвлекать в спецподразделение!

— Странный совет, — бросил полковник. — Приказы выполняются, а не обсуждаются. И тем более не игнорируются.

— Но приказа нет, — заупрямился Стовба. — Есть устное распоряжение, ничем не подкрепленное.

— Нет, так будет, — сказал полковник досадливо.

— Не будет, — сказал Стовба. — Приказа не будет. Для такого приказа нужна мотивировка. Какая? Вы хорошо представляете, что затевает генерал?

— Не крути вола, Виктор Ильич! — нахмурился полковник. — Ну, что там тебе еще нашептали друзья из УБТ?

Капитан покопался спичкой в трубке и вопросительно глянул на командира дивизиона. Тот лишь отмахнулся: мол, кури, черт с тобой… Стовба закурил, отогнал широкой ладонью облачко ароматного дыма и вздохнул:

— Генерал собирается дублировать УБТ, ему в дивизионах нужны подразделения по борьбе с терроризмом. Затея выношена им лично и теперь реализуется без санкции министра внутренних дел.

— Зачем? — удивился полковник. — Как говаривали во времена моей молодости: на хрена попу гармонь?

— Вот, вот, — усмехнулся Стовба. — Гармонь… Формально генерал, правда, заручился поддержкой в думской комиссии по соблюдению законности. На тот случай, если министр ему за самодеятельность захочет вставить фитиль.

— И все-таки, зачем гармонь?

— Для дураков такая отмазка: столичная СГБ перестраивает свою структуру, использует внутренние резервы, делает решительный шаг в обуздании преступности.

— Внутренние резервы… — задумчиво повторил полковник. — Так, это для дураков. А для умных?

— Спецподразделения нужны генералу для выполнения деликатных поручений в области политического сыска. Ему нужна собственная гвардия. Дима вообразил, вероятно, что он — маленький Берия. А может, и не маленький. Но это мы уже проходили в середине прошлого века и знаем, чем все кончилось.

— Чудовищные, голословные обвинения! — резко сказал полковник. — Я тебе, Виктор Ильич, не верю. По одной причине: если генералу нужна, как ты говоришь, гвардия, то зачем же он распыляет ее по небольшим подразделениям?

— Для создания отдельной части нужна санкция министра, — объяснил Стовба. А этого Дима не хочет… Кроме того, он боится, что такая часть не будет передана в его подчинение.

— И все же, как генерал сможет использовать спецподразделение нашего дивизиона, если оно станет подчиняться непосредственно мне? Значит, как говорится, надо и меня в долю брать?

— Вовсе не обязательно, — сказал Стовба устало. — Для командования спецподразделениями генерал и придумал этот финт с введением должности заместителя командира дивизиона по спецподготовке. И на такую должность он везде будет ставить своих мальчиков.

Полковник вспомнил недавний разговор о сыне генерала, нахмурился и пощелкал тумблерами на пульте связи. С экрана видеофона на него посмотрел старый милицейский товарищ, однокашник по академии МВД, командир шестого дивизиона.

— Соскучился, Денис Вячеславович? — спросил командир шестого. — Только виделись у генерала… Да не мнись, до селекторной совещаловки с нарядами у меня есть еще полчаса. Что-нибудь срочное?

— Я, собственно, хотел спросить… Ты думаешь выполнять приказ об изменениях в штатном расписании на второе полугодие? Ну, касательно заместителя по спецподготовке? Никого еще не подыскал?

— Мне такой заместитель нужен, как зайцу стоп-сигнал, — вздохнул командир шестого дивизиона. — Лучше бы подумали о заместителе по быту! Патрули по семейным общагам толкутся, второй год не могу ремонт в дивизионе сделать… А тут, значит, зам по спецухе! Ну, прислали юношу, накачанного как бегемот. Служил начальником штабного стрельбища. А тебе тоже прислали?

— Пока нет, — сказал командир восьмого. — Но пообещали… Не знаешь, одного тебя обласкали или и других не обидели?

— Знаю, в третий дивизион тоже какого-то мальчишку из штаба бросили. И скажи ты, Денис, все секреты, секреты у этих пацанов! Мой сразу потребовал отдельное место в казарме для своих орлов, ружейную комнату и свободный график работы. Я было начал выступать, но мой мальчик пожаловался Степичеву, и тот долго и нудно полоскал мне мозги. Ну, Степичева ты знаешь!

Полковник уныло кивнул — Степичева, первого заместителя начальника управления СГБ, феноменального зануду и дурака, он знал слишком хорошо.

— Ничего! — подмигнул командир шестого дивизиона. — Пережили блокаду Европейского союза, переживем и наших заместителей по спецухе. Я своего постараюсь в командировку закатать. На годик! Куда-нибудь в Колумбию. Пусть учится бороться с мафией, раз приспичило УБТ изображать!

И он, довольный, засмеялся.

— Ну, спасибо за ориентировку, — сказал командир восьмого. — Теперь и я знаю, как лучше распорядиться ценными кадрами…

Полковник выключил видеофон и сказал Стовбе:

— Заня-атно! Так в плохих романах начинаются военные перевороты…

— У нас переворот не пройдет, — сказал капитан. — А маленький Берия выскочит… Генерал собирает компромат на ведущих политиков. Насколько мне известно, губернатор дорого бы дал, чтобы заглянуть в свое досье, которое сложил Бешеный. А там наш Дима и до министра доберется, если уже не добрался… С чего бы он так осмелел, а? И до премьера доберется! Все люди, все человеки, все не без греха. Н-да..! А когда грехи уложены в папочку и прошиты суровыми нитками… Можно идти к тому же премьеру и ненавязчиво просить о чем угодно!

— О чем, например? — подался вперед полковник.

— Например, о том, что не худо бы отдать, допустим, министерство финансов Петрову, а не Иванову. Иванова же, чтобы под ногами не путался, не вонял и не кричал о несправедливости и кознях, не худо бы отдать под суд. За взятки, скажем… И не просто под суд, а под трибунал — сообразуясь с интересами безопасности. Вот, мол, и папочка на Иванова. И премьер согласится на трибунал. Во-первых, Иванов в открытом суде может заложить соратников, во-вторых, где гарантия, что у генерала в другой руке нет папочки на премьера… И в результате нужный человек будет сидеть в министерстве финансов, а ненужный — на берегу пролива Донга.

— Ну и фантазия у тебя, Виктор Ильич! — покрутил головой полковник. — Тебе бы читать курс феодальной интриги…

— Эх, Денис Вячеславович… Вы, наверное, в газеты не заглядываете! На прошлой неделе именно по такому нехитрому сценарию спецслужбы завалили в Румынии кабинет министров. Шесть человек предстали перед трибуналом. Хорошо, если дело кончится только сроками…

— Господи, Виктор Ильич! То же — Румыния… У них что ни месяц — новое правительство.

— И у нас так будет, — меланхолично сказал Стовба. — Будет, если дать волю Бешеному.

— Однако не понимаю, — не сдавался полковник, — компромат компроматом, а зачем спецподразделения?

— Чтобы наполнить любую папочку, одних подозрений мало. У кого-то надо взять показания. А у кого-то выжать. А еще кого-то заткнуть, если его показания не будут вязаться с концепцией папочки. Неужели не ясно?

Они долго молчали, рассеянно глядя перед собой. Полковник развинчивал и свинчивал ручку сувенирного кинжала — память о намибийской полицейской делегации, — а Стовба грыз трубку. Наконец командир дивизиона поднял голову и медленно сказал:

— Вероятно, Виктор Ильич, ты прав во многих своих выводах. Во многих… Понимаю, у тебя своя игра. Но под твою дудку я плясать не намерен. И под дудку генерала, замечу, тоже! Я буду и дальше работать, исходя из статуса службы гражданской безопасности. Политический террор — не наше дело.

— Да? — живо откликнулся Стовба. — А чем сегодня занимался Кухарчук? Если точно квалифицировать его действия на сходке республиканцев, то он был организатором политической провокации. Подговорил какого-то дурака, тот затеял драку, а Кухарчук — тут как тут… Вспомните также, как вы сегодня на разводе накачивали патрульных! Ни слова о политике, да?

Полковник побагровел и повертел головой, словно ворот форменной рубашки стал ему тесен. А Стовба безжалостно рубил:

— Помните, Денис Вячеславович, какая кампания против КГБ поднялась в свое время? Вы тоже хотите оказаться под микроскопом какого-нибудь общественного расследователя лет через пять?

— Плевал я в ваш микроскоп! — вдруг взвился полковник.

— И плевал я на твои выкладки, Виктор Ильич! Ни хрена ты не соображаешь в аппаратных играх… Димы он испугался! Генерал — просто садист и дурак. За ним кто-то стоит, убежден. Кто? Не знаешь… Вот узнаешь — приходи, поговорим дальше. А пока я пальцем не пошевелю, чтобы помешать генералу. У меня одна жизнь, и я уже падал. Это очень больно, уверяю… Кроме того, я не знаю, кто стоит за тобой, Виктор Ильич! А если такой же Дима, только не рыжий, а черный?

— За мной стоят те, кто не хочет, чтобы Россия с помощью СГБ превращалась в полицейское государство.

— Это все слова, — устало сказал полковник. — Настоятельно прошу в самый короткий срок выполнить указание генерала о подборе людей. Ясно? Свободен, капитан. И еще…

Если узнаю, что ты шуруешь за моей спиной, — пойдешь под арест!

В это же самое время потные и грязные патрульные из наряда унтер-офицера Кухарчука медленно ехали по Уланскому переулку.

— Все руки ободрал, — показывал напарникам огромные красные клешни Жамкин. — Я ведь до службы строительное училище закончил. Каменщиком был… Вот так же день пошваркаешь кирпичи или блоки, хоть и в верхонках… Руки саднит.

— Что такое верхонки? — повернулся на переднем сиденье Кухарчук, такой же потный и грязный, как и Жамкин с Чекалиным.

— Рукавицы, — объяснил Жамкин. — А то я уж и забыл, как он дерет — бетон. Как терка.

— Ничего! — шлепнул Жамкина по плечу Кухарчук. — Руки заживут. Ты можешь собой гордиться!

— А я могу гордиться? — засмеялся водитель Дойников.

— Если бы не моя реакция, нас «татра» просто расплющила бы! Ей-Богу, в лепешку! Бр-р-р…

— Все молодцы, — подвел итоги Кухарчук. — Ты, Дойников, как Бог вертел машину, а Жамкин как Бог убирал блоки. А Чекалин стрелял как Бог. Правда, чересчур торопливо. Мог бы оставить следствие без подследственных. Шутка!

— Что с ним будет? — спросил Чекалин. — Ну, с шофером, который остался?

— Разберутся, — пожал плечами Кухарчук. — Лет десять за теракт воткнут. А жрать-то хочется, братцы! Ведь уже четвертый час. И умыться не мешало бы. С меня просто течет.

— Я на эти тюбики глядеть не могу, — буркнул Жамкин, вынимая из холодильника в спинке кресла тубы с обедом. — Опять куриный бульончик, котлеты и гречка. Как в детском садике! Эту суку, что рацион составляет, заставить бы каждую смену давиться холодными котлетами!

— Может, старшой, натурального чего перехватим? — спросил Чекалин. — Вроде заслужили сегодня…

Кухарчук задумался. Дойников, заметив колебания унтера, поддержал Чекалина:

— А что, старшой, нормальная мысль! На Сухаревке у меня есть знакомый копер, армяшка. Шашлыки — пальчики оближешь!

— Нехорошо, Дойников, — сухо сказал Кухарчук. — Армяшка… А меня как назовешь? Хохляшка? Вот в Калифорнии… Попробовал бы ты вякнуть там что-нибудь насчет армяшки. Или негра…

— Да ладно, — отмахнулся Дойников. — У нас не Калифорния. Ты все эти повизгивания про равноправие наций газетам оставь. Лучше ответь, старшой, на вопрос: почему это в патрулях остались одни русские да хохлы? Когда я служить начинал, и татары были, и те же армяне, и даже грека одного знал. А теперь…

— Ты, Дойников, не возрожденец? — задумчиво спросил Кухарчук.

— Я многоженец, — отрезал Дойников. — Есть и такая партия.

Кто знает, чем бы окончился этот разговор на темы межнациональных отношений и партийной принадлежности… К счастью, Дойников уже тормозил у сквера на Сухаревской площади. За сквером, во дворе дома, торчал веселый вагончик на скородельном кирпичном постаменте, а по вагончику вились наискосок красные буквы: «Шашлыки Акопяна. Кто не едал — Москвы не видал!» Черноусый малый, на бегу размахивая белым колпаком, резво мчался к машине:

— Какая честь, какая реклама! Прошу покушать, господа, окажите сладкую милость!

— Идите, идите, — сказал Дойников напарникам. — Он действительно без ума от радости. Если у него патрули пообедают, то рэки не скоро заглянут. Эй, Ашот, я выйти не могу — служба, сам видишь. Скажи мальчику, пусть притащит четыре палочки, лаваш и мокрое полотенце.

— Момент! — сказал Ашот и снова взмахнул колпаком.

— Прошу, дорогие господа…

— Уговорил, — сказал Кухарчук. — А ты, Дойников, включи уоки-токи на всякий случай.

И пошли патрульные за вагончик, где с наслаждением умылись и сели за хлипким белым столиком в тени старых рябин-черноплодок, неподалеку от вентиляторных шахт метростанции. Справа возносились крутые шеломы церкви Троицы-в-Листах и светили на солнце самоварным золотом. А через дорогу, в центре Сухаревской площади, задумчиво стоял бронзовый Петр Аркадьевич Столыпин, уронив тяжелые руки на сложенную землемерную сажень. Кухарчук помнил надпись на металлической ленте, врубленной в гранитный цоколь: «Нетерпеливому подвижнику — терпеливая Россия». И еще Кухарчук, в отличие от своих напарников, хорошо понимал многозначительность того факта, что памятник вдохновителю земельной реформы поставили не где-нибудь, а в центре бывшей Колхозной площади…

Жара, мягкая ватная жара обнимала Москву. Колесом кружилось железное Садовое кольцо. Как хорошо было сидеть в тени, за белым столиком, расслабленно откинувшись на упругий, чуть шевелящийся под ветром рябиновый ствол!

Правда, долго ловить кайф не пришлось — набежал шустрый мальчик в галошах на босу ногу, натащил в картонных тарелочках горы шкворчащих шашлыков, политых жгучим красным соусом и посыпанных резаной зеленью. Лаваши были еще теплыми и источали запах свежего хлеба — вечный добрый запах. Потом мальчик приволок огромный, запотевший в холодильнике стеклянный кувшин с гранатовым морсом! Да, что ни говори, а оставались еще в Москве уютные места…

Согнули патрули бычьи шеи над гофрированными тарелочками и дружно вцепились молодыми зубами в горячее нежное мясо по триста рублей за порцию. Истово ели, не спеша, не обращая внимания на сладковатую вонь отравленного ветра, на грохот и мельтешение Садового кольца. Поработали мужики… Заслужили.