Автобус был набит битком. Казалось, все едут до больницы. Мирт пробрался вперёд, к самому водителю, а мама застряла где-то в середине. Он любил стоять за спиной шофёра и смотреть на бегущую навстречу дорогу. В такие минуты он мысленно садился за руль и гнал машину так, что дух захватывало. Мирт учился в восьмом классе. Это был рослый, широколицый парень с жёсткими, непослушными вихрами. Большие доверчивые глаза его смотрели то грустно, то весело, а порой не по-детски озабоченно и серьёзно. Он не был отличником, на уроках сидел тихо, вопросов не задавал, и всё же учителя знали, что на него можно положиться.
Сейчас Мирт думал об отце. Они не виделись уже целый месяц: не разрешали врачи, считая, что это может повредить больному. В голове Мирта это не укладывалось. Ему казалось, что он бы ещё сильнее разболелся, если б к нему никого не пускали.
Значит, отцу лучше, раз им разрешили навестить его.
Мирт был очень привязан к нему. С тех пор как он помнил себя, отец часто и охотно разговаривал с ним, интересовался его делами. Когда Мирт пошёл учиться, отец был в курсе всех школьных событий, знал про все мальчишеские подвиги. Потом Мирт увлёкся книгами о войне, и отец много рассказывал ему про последнюю войну, а за несколько дней до того, как отцу в последний раз лечь в больницу (почти каждый год он проводил месяц в больнице), они допоздна проговорили о положении негров в Америке.
Негры не могут ездить в одних купе с белыми, не могут учиться с ними в одних школах. (Мирт только что прочитал «Хижину дяди Тома».) После этого разговора он долго лежал без сна, представляя себе, как он на самолёте прилетает в Южные Штаты и начинает героическую борьбу за равноправие негров.
- Мирт! - окликнула его мама.- На следующей остановке выходим.
Мирт оглянулся и, улыбнувшись, кивнул.
У него было такое чувство, будто он не видел отца целую вечность. Пытаясь представить себе отца, его улыбку, он вспомнил, какие удивительно белые руки были у отца последний раз. Тогда отец встретил их на улице, у больничных ворот, а когда они уходили, неподвижно лежал в постели.
Мама протиснулась сквозь толпу и положила руку ему на плечо. Автобус замедлял ход.
На остановке сошли почти все пассажиры.
Мирт и мама, увлекаемые общим потоком, зашагали к больнице.
Мирт взялся за ручки маминой сумки, чтоб помочь ей нести.
Мама, как и всегда, приготовила отцу всякую всячину. Перед уходом она выкладывала всё на тумбочку около его кровати и строго наказывала: «Вот печенье, шоколад, апельсины. Смотри, чтоб всё съесть…» Отец улыбался и кивал головой. Но в последний раз они нашли в тумбочке всё в целости и сохранности, он даже не притронулся к своим припасам.
По обыкновению, у ворот мама остановилась. Мирт уже ждал, что, как всегда, она ему скажет: «Мирт, не утомляй отца расспросами. Лучше сам расскажи что-нибудь… что-нибудь весёлое…»
Но на сей раз Мирт ошибся.
Мама лишь молча посмотрела на него, и повлажневшие глаза её сверкнули, как листья после дождя. Потом убрала с его лба непослушный чуб и быстро прошла в ворота.
Мирт поспешил за ней.
Мама, как-то вдруг съёжившись и словно похудев, торопливо пересекла большой двор.
Всё в больнице было белое-пребелое: двери, окна, стены, коридоры, сёстры. Только рассыпавшиеся по всему зданию посетители несколько нарушали эту белизну.
Мирт едва поспевал за мамой. На четвёртом этаже её остановила сестра. Она улыбалась, как фарфоровая статуэтка, изображающая богиню Утешения. Отца перевели в другую палату, и сестра проводила их туда.
Палата была маленькая, узкая и длинная, как коридор. В ней стояли четыре кровати. Одна была не занята.
В углу у окна Мирт увидел отца.
Мама кинулась к нему. Мирт, напуганный его видом, замялся в дверях.
Отец очень изменился. В прошлый раз он выглядел куда лучше, хотя был угнетён, мало говорил и за всё свидание ни разу не улыбнулся. Сейчас в лице его не было ни кровинки, глаза провалились, скулы выступили ещё резче, волосы совсем поседели. Но он улыбался и был в самом весёлом настроении. Отец поднял правую руку и поманил Мирта, как бы говоря: Сын мой, чего же ты ждёшь? Не узнал разве?»
Мирт долго не мог прийти в себя от удивления. Они с мамой сели у его постели.
Мама тоже улыбалась, светлые капельки в её глазах обернулись солнышком.
- Ну как ты? - заговорила мама.- По-моему, тебе гораздо лучше… Как в прошлом году… Почему нас так долго не пускали к тебе?
Отец пожал плечами и спросил:
- Мирт, ты принёс фотографии?
- Конечно,- торопливо ответил Мирт, вытащил из внутреннего кармана конверт с фотографиями и стал вынимать по одной.
Отец сначала быстро посмотрел все, а потом начал внимательно разглядывать каждую в отдельности. Мама и Мирт молча следили за его взглядом.
- Сколько же раз ты фотографировал черешни! - воскликнул отец, не отводя глаз от снимков.
- Ты же хотел посмотреть, как они цветут…
У отца задрожали руки, фотографии упали на одеяло. Мама собрала их.
После некоторого молчания отец спросил:
- Сам, говоришь, проявлял?
- Сам… В школьном кружке… Знаешь, мы в одном кабинете устроили фотолабораторию.
- А ты здорово набил руку.
- У нас хороший учитель…
Больной на соседней койке разразился громким кашлем. Все повернулись к нему.
- Позвать сестру? - предложила мама.
- Не надо. Сейчас пройдёт,- сказал отец.
Больной и вправду вскоре успокоился и закрыл глаза.
- Может быть, поешь? - мягко спросила мама.- Смотри, я принесла тебе яблочный рулет.
- Спасибо, Ана, сейчас не хочется…
- Ты же любишь его.
Отец держал в руке сложенные в пачку фотографии.
- Когда я выпишусь,- сказал он Мирту,- мы поедем на несколько дней в Каринтию… В Поляну… Давно я не был на родине…
- Кристина в каждом письме зовёт… И как это я забыла письмо! Ведь нарочно положила на видное место…
- А мне Петер написал - пап, ты ведь его помнишь? - чтоб я приезжал к ним на каникулы.
- Поедем. Втроём. Ты, мама и я… В конце мая я уже буду дома. В это время в Каринтии самая лучшая пора…
- Было бы только тепло, - озабоченно сказала мама.
- Будет тепло, будет… Солнце будет сиять вовсю…
Какая странная была у отца улыбка!
- Мирт, мы пойдём с тобой на шахту, где я скрывался во время войны, ещё до концлагеря…
- Да, ты всё только обещаешь,- укоризненно протянул Мирт.
- Просто ты был ещё мал… А теперь ты уже совсем взрослый, видишь, даже фотографировать научился.- Тут отец озорно улыбнулся.- Пришло время рассказать тебе всё…
- …про дневник, который ты вёл, а потом куда-то засунул,- перебил его Мирт.
- Не засунул, а спрятал, чтоб после войны найти… Но, видно, переусердствовал. Сколько потом ни искал, так и не смог отыскать…
- Должно быть, кто-нибудь случайно наткнулся на него и взял,- вмешалась в разговор мама.
- Нет-нет, это исключено, мой дневник ещё в тайнике, я совершенно уверен в этом,- торопливо говорил отец, немного приподнявшись.
Мама подложила ему под спину подушку.
Тайна отца захватила воображение Мирта. Он чувствовал, что не успокоится до тех пор, пока дневник не будет в его руках.
Отец никогда не раскрывался перед сыном до конца. Тайна отца отныне стала и его тайной.
- Я начал вести дневник в сорок первом году, в тот самый день, когда фашисты ступили на нашу землю… Ты не видел ужасов войны, и мои записки расскажут тебе о них…
- Иван, тебе нельзя столько говорить,-попыталась остановить его мама.- Смотри, ты уже весь вспотел…
Мама вынула носовой платок, чтоб стереть блестевшие у него на лбу прозрачные капельки пота, но отец сам провёл по лбу рукавом.
- Сначала я один искал дневник, потом мне помогал Травник, мой друг детства и боевой товарищ. И опять впустую… Но ведь где-то он должен быть… Не мог же он испариться. Возможно, я искал его не там, где надо. В лагере у меня ослабела память… Не думаю, чтоб после войны кто-нибудь спускался в шахты - там темно и душно, ведь тридцать лет прошло с тех пор, как последние вагонетки доставили наверх уголь…
- Значит, ты точно не помнишь, куда ты его спрятал?
- Нет… Думаю, что сунул его в какое-нибудь углубление в стенке шахты, но точно не помню…
- Иван, может, ты немного поешь? - уговаривала его мама.- Я боюсь за тебя, ты сегодня чересчур разговорился.
- Просто я рад вам. Ведь мы так долго не виделись. Что же, мне и порадоваться нельзя? И потом, мне приятно, что у меня уже такой большой и умный сын… Теперь я смогу взять его с собой в шахту…
- Вот здорово…- горячо шептал Мирт.
Отец немного успокоился, и речь его теперь звучала ровнее и тише.
- Дневник был в твёрдой красной обложке, и там оставалось ещё много чистых страниц. Я не успел их заполнить… Но всё равно я прочёл бы его с величайшим удовольствием.
- Я тоже…
Больной на соседней койке опять закашлялся.
- Я встану,- сказал отец.- Выйдем ненадолго на балкон.
- Сестра запретила тебе вставать,- возразила мама.
- Разве? А вчера вечером она внушала мне, что через десять дней я буду дома… Я ненадолго. Дай мне, пожалуйста, халат.
До конца свидания они сидели на залитом солнцем балконе. Разговор как-то не клеился, словно самое главное они уже сказали друг другу. Мирту казалось, что он ещё никогда не видел в глазах отца столько веры и надежды на скорое выздоровление. Только бы дождаться, когда отец выпишется из больницы и наступят летние каникулы. В предчувствии великого события - возможно, самого большого в его жизни - он с трудом выдавливал из себя скупые слова.
Когда пришло время уходить, отец снова разговорился.
- Не оставляй мне ничего, Ана,- сказал он, увидев, что мама выкладывает из сумки домашние припасы,- я ведь скоро буду дома, может быть, даже через неделю.
Он достал из тумбочки кнопки и прикрепил к стене над кроватью лучшую фотографию: молодые черешни в цвету.
- Взгляну утром на эти черешни,-сказал он со спокойной улыбкой,- и почувствую себя дома, с вами…
О дневнике они больше не говорили. Это было дело решённое. Тайна связала их ещё крепче. В душе Мирта этот день навсегда останется самым ярким, светлым воспоминанием.
Отец проводил их до лестницы.
- Дальше нельзя,- мягко, но решительно сказала дежурная сестра.
- Не беспокойтесь, я дальше не пойду,- тихо проговорил отец.
Они простились. Мама застегнула отцу верхнюю пуговицу на рубашке. Глаза её снова сверкнули, как листья после дождя.
Мирт стоял в сторонке. Отец подошёл и протянул ему руку.
- Спасибо за фотографии,- сказал он,
И когда они уже спускались по ступенькам, он вполголоса крикнул им вслед:
- До воскресенья!
«До воскресенья, до воскресенья, до воскресенья»,- звучало в голове у Мирта, когда они ехали домой в автобусе.
