Утренние толпы схлынули, и в подземном переходе было сравнительно немноголюдно — насколько может быть немноголюдно на выходе из станции метро в центре города незадолго до полудня.

Себастьян не выходил из стеклянных дверей, за которыми начиналось подземное царство с его опасностями и препятствиями: корыстолюбивыми кассами, вероломными турникетами, опасными эскалаторами и злыми джиннами-поездами. Он спустился в переход с улицы, где не без труда нашел место, чтобы оставить на время свой видавший виды красный «Мерседес».

Один из киосков в длинном ряду вдоль стены перехода оглашал окрестности невыносимо противным скулежом какой-то мальчишечьей группы. Но, заглушая эту гормональную музыку, плыл по переходу и другой звук — чистое, протяжное, звонкое пение саксофона.

Саксофонист стоял чуть поодаль от шеренги голубых таксофонов — парень в черном матросском бушлате и белом кашне. Тяжелый ботинок на толстой рифленой подошве притоптывает в такт музыке, густые черные волосы, щедро прошитые золотистыми крашеными прядями, упали на лоб.

Саксофон пел тему прощания из «Шербургских зонтиков». Себастьян помедлил немного, прислонившись плечом к витрине журнального киоска, скользя печальным взглядом по красочным обложкам иллюстрированных журналов. Самоуверенные молодые люди демонстрировали на них свои мускулистые торсы, скалясь в улыбке превосходства, популярные певицы, приоткрыв рот и прикрыв глаза, силились изобразить любовное томление. Внезапно он почувствовал себя разбитым и слабым, почти больным.

Ангелы не болеют и не умирают, это невозможно. Да, но ангелы, кажется, и не ведут себя, как идиоты. И не желают вернуть время назад. Время не волнует того, у кого в запасе целая вечность. Но его вечность внезапно распалась на минуты и часы, стала подвижной и изменчивой, текучей и неуловимой, и существовать в этом времени для него оказалось так же трудно, как дышать — человеку с больными легкими. Когда он узнал, что будет жить среди людей, он был уверен, что это наказание, но и представить себе не мог, что наказание окажется таким тяжелым.

Себастьян заставил себя оторваться от витрины и медленно двинулся в сторону парня в бушлате, нащупывая в кармане тяжелый металлический кружок.

Поравнявшись с саксофонистом, Себастьян достал старинную золотую монету, бросил ее в раскрытый футляр и произнес — негромко, но отчетливо:

— Бог в помощь.

Губы парня разжались, выпустили мундштук саксофона и, усмехнувшись, отозвались:

— На бога надейся, а сам не плошай… Идите дальше, я вас догоню.

Себастьян кивнул и направился в ту сторону, откуда пришел. Мысли его были заняты совсем не знакомством с саксофонистом, а новым — непривычным и неприятным — ощущением. Если бы он не знал, что этого не может быть, то решил бы, что у него болит сердце.