Как нарочно, мне абсолютно не с кем было посоветоваться. Вернее, советчиков-то пруд пруди, но их мнение мне известно заранее.

Себастьян уже велел мне не связываться с политиком, Надя взвизгнула бы от восторга и велела бы мне мчаться на встречу с Забржицким в темпе вальса. Бехметов тоже был бы доволен. Впрочем, именно с ним-то посоветоваться я и не могла, даже если бы хотела — координат своих он мне не оставил, а за десять минут смотаться туда, где мы проговорили с ним целую ночь, и вернуться домой не представлялось возможным без владения техникой мгновенной телепортации на дальние расстояния. Во-первых, я такой техникой не владела, а во-вторых, пусть даже я бы ею и владела — если по какой-то причине вампира сейчас нет дома, никакая телепортация бы не помогла.

Голова моя гудела и трещала от переполнявших ее сомнений. Еще час назад я без малейших колебаний отказалась бы встречаться с Забржицким. Но звонок Себастьяна подействовал на меня чудесным образом — во мне проснулся интерес к жизни, а вместе с ним и дух авантюризма, заметно поникший в последнее время от личных неурядиц. Если бы Себастьян знал, каким будет побочный эффект нашего коротенького телефонного разговора, он бы нипочем не стал звонить мне. Слава богу, он ни о чем не догадывался…

Напяливать второй раз подряд любимое платье, с нашивкой на подоле никак не следовало — Забржицкий меня в нем уже видел, а ударить в грязь лицом нельзя. С другой стороны, одежда должна быть удобной, практичной, прочной и легко отстирывающейся — на тот случай, если придется, спасаясь от депутата, прыгать из окна или если ему вдруг вздумается, скажем, облить меня борщом. Судя по сообщениям прессы, трюки такого рода лидер ППП проделывает часто и с огромным удовольствием.

В конце концов я остановила свой выбор на черных кожаных брюках и нейлоновой водолазке (чудная вещь, доложу я вам, — почти не требует стирки, мгновенно высыхает и никогда не мнется, не то что хваленый стопроцентный хлопок). И обойдусь на этот раз без каблуков — надену мягкие мокасины. Конечно, в туфлях с высокими каблуками ноги выглядят длинней, и вообще женщина на каблуках кажется куда более элегантной. А у мокасин подошва почти плоская и ощущение такое, будто вышел прогуляться в домашних тапочках, зато ступня после них не болит, икры не ломит, а бегать и прыгать в них почти так же удобно, как в кроссовках.

И возьму с собой рюкзак! Сумочку мою гады-охранники испортили, так что выбора у меня не остается. И пусть этих чурбанов хватит кондрашка, когда они будут меня обыскивать, потому что рюкзак больше сумочки раз в пять, а набит под самую завязку. Список его содержимого с комментариями я когда-нибудь выпущу отдельной брошюрой, и, клянусь, это будет бестселлер года. Кстати, не потребовать ли мне с Забржицкого компенсацию за ущерб, нанесенный моему имуществу? Я же не дочь Рокфеллера, чтобы покупать новую сумочку после каждой встречи с ним.

Забржицкий не затруднил себя уточнением, какая машина будет ждать меня внизу. Но и без того определить нужный автомобиль не составило труда. Наверняка меня ждет вот этот черный «Мерседес» с тонированными стеклами, похожий на положенный плашмя гигантский чемодан с четырьмя колесами.

Подтверждая мое предположение, из «Мерседеса», как только я появилась из подъезда, вылез давешний очкастый хмырь. Господи, ну и чучело! Пегие волосенки, висящие сосульками, белесые ресницы, бровей и в помине нет, как и губ, глазки за стеклами очков — маленькие и мутненькие, зато зрачки — как булавки. При такой красоте ему следовало квакать не хуже жабы, но вот, однако же, природа взяла да и сделала ему подарок — голос дивной красоты. Зачем он ему только?

— Добрый вечер, Марина Андреевна! — пророкотал хмырь, изображая приветливую улыбку, чего делать вовсе не следовало — и выражение его лица не стало более приятным, и зубы ему лишний раз демонстрировать было совсем ни к чему, так как ни ровностью, ни белизной они не отличались. — Позвольте представиться. Меня зовут Святополк Ройфер. Я — помощник Георгия Генриховича. Он поручил мне проводить вас к нему.

Господи, ну и имена у них у всех! Создается ощущение, что их родители задались целью назвать своих чад позаковыристей, совершенно не подумав, какие неудобства и, может быть, даже мучения будут испытывать в будущем их отпрыски (или, вернее, те, кто будет с ними общаться). Впрочем, все зависит от характера. Одну мамину сотрудницу звали Семирамида Всеволодовна, и это ничуть не мешало ей прекрасно себя чувствовать, иметь большую квартиру, замечательного мужа (так называют мужей, которые, несмотря на оглушительный храп по ночам, привычку хранить в спальне аккумулятор и пылкую привязанность к пиву, почему-то очень нравятся своим женам), двоих чудесных детей (так принято говорить о детях, которые не каждый день поджигают ковер в гостиной, реже, чем раз в неделю, приносят в дом мусор с помойки, изредка получают двойки и успешно прячут сигареты и презервативы подальше от родительских глаз), а в придачу ко всему этому обязательному набору еще и очаровательного воздыхателя (не имею ни малейшего понятия, что имеется в виду).

Вся эта чепуха прокрутилась у меня в голове, прежде чем я села в «Мерседес». Самое обидное, что вокруг опять не было ни одной знакомой физиономии! Они что, нарочно прячутся, когда я хорошо выгляжу и сажусь в хорошую машину? Небось если бы я вылезла из подъезда в лохмотьях и села в «Запорожец», вокруг — по чистой случайности, конечно, — собралась бы целая толпа, и в ней не было бы ни одного постороннего человека.

В машине мои мысли переключились на другой предмет. Правда, не могу сказать, что от этого они стали умнее или глубже. «Интересно, — думала я, таращась в затылок Святополку, фамилию которого немедленно и начисто позабыла, — у него такие редкие волосы оттого, что он не моет голову, или он не моет голову, опасаясь, что и оставшиеся волосы выпадут от мытья?»

В черно-красных интерьерах «Декаданса» с его белыми матовыми светильниками в форме обнаженных мужских торсов и репродукциями Бердсли на стенах трудно быть одетым так, чтобы на тебя сразу же падал взгляд. Однако Забржицкому это удалось. На нем был вечерний костюм стандартного покроя, но сшитый из маскировочной ткани — той ее разновидности, которую используют для обмундирования войск, базирующихся в пустыне, то есть серовато-желтой, с коричневыми пятнами. Вдобавок ко всему на голове у депутата Госдумы красовалась знаменитая «арафатка» — клетчатый платок с кистями, перехваченный толстым черным жгутом. Мне стало ясно, что эксцентричность Забржицкого отнюдь не преувеличивается прессой. Пожалуй, надо было прихватить с собой электрошокер…

— Вы должны попробовать здешний борщ, непременно! — крикнул через весь зал, увидев меня у дверей, председатель фонда «Плодоносящее дерево» (поддержка одиноких и многодетных матерей). — Клянусь, такого борща вы больше нигде в Москве не найдете!

— Спасибо, но я только что ела щи, — подойдя к его столику, тактично соврала я. Борщ вызывал у меня вполне обоснованные опасения. — К сожалению, я могу есть первое только один раз в день.

— Жаль! Очень жаль! — сокрушенно воскликнул Забржицкий, пока его помощник отодвигал для меня стул и звал официанта. — Тогда рекомендую попробовать гаспачо. Очень освежает!

Благодаря моей подруге Дашке и ее испанскому жениху я знала, что такое гаспачо. Если кто не в курсе, объясню вкратце — это жидкое холодное блюдо из растертых помидоров, огурцов, моркови с добавлением чеснока. Если такое блюдо вылить на одежду, она будет не только плохо выглядеть, но еще и благоухать довольно специфически.

Так что я на всякий случай отказалась и от гаспачо, объяснив, что я на диете, основным условием которой является полный отказ от помидоров. Вместо этого я заказала себе пиццу с красивым названием «Сердце Италии». Швыряться ею все равно неудобно — она для этого слишком плоская. Правда, официант, ужасно шепелявый, почему-то посмотрел на меня с недоумением и долго не принимал у меня заказ. Сперва он настоятельно рекомендовал мне другую пиццу, называвшуюся «Дон Корлеоне», но мне уже осточертели мафиози, и я наотрез отказалась. Потом он предложил еще две пиццы — «Прекрасная птичница» и «Ночная Венеция». Но мне приспичило попробовать именно «Сердце Италии». Тогда официант начал что-то бормотать про помидоры, я смотрела на него, не понимая почти ни слова, а Забржицкий внезапно разозлился:

— Пошел отсюда, придурок! — взвизгнул он. Все присутствующие, не исключая и меня, втянули головы в плечи. Я с удовольствием прикрылась бы вдобавок крышкой от блюда, но у меня не хватило решимости. — Ты слышал, что тебе сказали, урод? Быстро неси сюда «Сердце Италии», а то я сейчас тебе ноги выдерну и велю на ужин поджарить!

Официанта словно ветром сдуло. Судя по тому, что заказ нам принес уже другой, остаток своей смены бедняга провел в туалете для сотрудников.

И только когда заказ принесли, выяснилось, что именно пытался втолковать мне шепелявый официант. Пицца «Сердце Италии» была щедро обложена красными кусками салями и… помидорами, будь они неладны!

Зачарованная аппетитным видом пиццы, я стала бормотать, что этот сорт помидоров я иногда, в принципе, могу… Но Забржицкий велел принести пиццу без помидоров и с угрожающим видом потянулся скрюченными пальцами к галстуку официанта. Несчастный тут же исчез и через мгновение вернулся с другой пиццей и с администратором, который объявил, что он несказанно рад приветствовать у себя таких дорогих гостей и поэтому наш сегодняшний ужин, включая спиртные напитки, будет записан на счет заведения. Забржицкий немедленно расцеловал администратора и официанта, и на этом инцидент был исчерпан.

Я сидела тише воды, ниже травы, потягивая для успокоения души приятный розоватый коктейль с пузырьками и кусочком лимона. Впоследствии я узнала, что коктейль называется «Latino» и состоит из равных долей красного вина и белого лимонада, коварные же свойства коктейля мне, к сожалению, открылись гораздо раньше.

— Я хотел извиниться за неприятный инцидент, который произошел между нами вчера, — начал Забржицкий после того, как были произнесены похвалы здешней кухне и вину, а помощник отослан к другому столику, за которым сидели, набычившись, продукты деревообрабатывающей промышленности (я имею в виду чурбанов-охранников). Забржицкий разговаривал со своим помощником таким капризным и недовольным тоном, что я невольно подумала: наверное, Святополк имеет от своей работы большие выгоды или ожидает их в дальнейшем. Иначе совершенно нельзя объяснить, как можно терпеть такое обращение с собой.

— Да, — ответила я, невольно покосившись в сторону деревянных «симпатяг», — весьма печальное недоразумение…

— Вы с Жаном спите или просто друзья? — последовал неожиданный вопрос.

Я так и подпрыгнула, приглушенно пискнув: — С кем?!

Ничего себе манера задавать вопросы! М-да, расслабляться тут никак нельзя.

— С Иваном Бехметовым, — бледно-серые глаза Забржицкого казались нацеленными на меня мощными оптическими прицелами.

Я немного помедлила, размышляя, стоит ли мне отвечать или разумнее сразу послать народного избранника ко всем чертям.

— Мы с ним просто знакомые. Не очень близкие, — преувеличенно ровным голосом наконец ответила я. — А почему вас это так беспокоит?

— Не хотелось бы перебегать ему дорогу, — осклабился Забржицкий.

Вот спасибо за откровенность! Каждый, кто хочет, может с легкостью представить мои ощущения от этого разговора: будто по тебе ползет какая-то мерзкая слизистая тварь, а ты почему-то не можешь ее стряхнуть. «Ну, погоди, — подумала я, внезапно разозлившись. Дело в том, что к тому времени я уже успела выпить три стаканчика коктейля и принялась за четвертый. Пузырьки сделали свое черное дело — я захмелела и почувствовала в себе небывалую доселе воинственность. — Ты любишь провокации? Будет тебе сейчас провокация!» И я с невинным видом осведомилась:

— Вы боитесь перебежать ему дорогу? Потому что он тоже вампир? И его не убьешь так легко, как Хромова, например?

— Что-о?! Что ты сказала? — взревел Забржицкий, приподнимаясь и багровея.

Дубины за соседним столиком повскакали со своих мест, готовые, если понадобится, растерзать меня на части. Я невольно съежилась. Конечно, на миру и смерть красна, но мысль о долгих и методичных побоях внушала мне почему-то глубочайшее отвращение.

— Сидеть! — взмахнув рукой, велел своим церберам Забржицкий, и те, демонстрируя хорошую дрессировку, немедленно опустили свои дубовые задницы обратно на стулья.

А их хозяин наклонился ко мне через стол и очень тихо произнес:

— Ты такая смелая? Или очень глупая? Я ведь и горло могу перегрызть…

— Можете, — ответила я, маскируя ужас насмешливой улыбкой. — Вы с вашей депутатской неприкосновенностью можете позволить себе что угодно. Но если в Большом Совете узнают, что вы нарушаете Хартию, боюсь, вам несдобровать. Правда, конечно, вы можете нанять кого-то, как в случае с Хромовым…

— Прекрати болтать ерунду! — прошипел депутат.

— Отчего же ерунду? Говорю со знанием дела. Ко мне тут попала одна кассетка интересная с записью того, как некто похожим на вас голосом обещает сделать кого-то губернатором Луны в обмен на одну услугу.

— Ты что же это, — Забржицкий презрительно скривил тонкие губы, — шантажировать меня надумала? Думаешь, я поверю в эту чушь?

— Шантажировать я вас не собираюсь, и мне все равно, поверите вы или нет. Но запись, которую мне подбросили в почтовый ящик, скорее всего — копия. Следовательно, у кого-то есть и оригинал. Я бы на вашем месте над этим призадумалась.

— Ты кто такая? — Забржицкий недобро прищурился. — Куда ты лезешь? Думаешь, я без тебя не разберусь? А насчет Хромова я тебе вот что скажу… — он понизил голос до шепота. — Один раз скажу, больше повторять не стану. Я бы с наслаждением сам, своими руками его по суставам раздернул, но кто-то успел сделать это прежде, чем я до него добрался. Нельзя сказать, чтобы я был очень доволен, но и обижаться мне грех.

— Если вы ни при чем, — я тоже перешла на шепот, — то почему же тогда Хромова убили таким странным способом? К тому же, насколько я знаю, вы считаете, что пить кровь у подонков — не зазорно…

— Все-таки ты журналюга, прав я был, — оскалившись, прошипел Забржицкий. — Ну хорошо же, давай эту тему до конца договорим, иначе ты от меня не отвяжешься, как я вижу. Радуйся, я сегодня в хорошем настроении, а то давно оттаскал бы тебя за уши и велел своим ребятам выкинуть тебя отсюда.

И за таких нелюдей наш народ голосует на выборах! Уму непостижимо…

— У меня есть алиби на то время, когда был убит Хромов, — продолжал Забржицкий. — Я был на банкете в честь двадцатилетия творческой деятельности моей любимой певицы Ванькиной. Единственная певица, умеющая петь среди наших безголосых эстрадников! И какая женщина — формы не уступают содержанию… Ладно, не важно… Весь вечер я сидел во главе стола, рядом с виновницей торжества. И даже спел с ней дуэтом мою любимую песню «Ой, цветет калина». В сортир, правда, несколько раз выходил, но ты у своих коллег-телевизионщиков поспрошай — они меня туда каждый раз провожали. Уж не знаю, на что надеялись.

— Ну, — хмыкнула я, — неужели вы считаете, что я думаю, будто вы убили Хромова сами? Разумеется, у вас было алиби, и вы обещали Луну не за то, чтобы вам помогли собственными руками совершить убийство, а за то, чтобы кто-нибудь совершил его вместо вас. А вот кто же все-таки это сделал и за какую сумму — действительно вопрос. Думаю, ваши обширные связи и знакомства среди вампиров помогли вам без труда найти подходящую кандидатуру за сходную цену…

— Слушай, ты… — сквозь зубы произнес Забржицкий, и я, цепенея, увидела его пальцы, тянущиеся ко мне явно не для того, чтобы обогреть и приласкать. К счастью, народный избранник сумел в последнюю секунду взять себя в руки. — Ты забыла, с кем разговариваешь? Мне ведь достаточно глазом моргнуть, и от тебя мокрого места не останется…

— Знаете, что… — ответила я, лихо допив четвертый коктейль и вставая из-за стола. — Надоели вы мне до смерти! Ни одного толкового слова за целый час я от вас не услышала, и дальше слушать мне неинтересно. Счастливо оставаться!

— Учти, — визгливо пролаял Забржицкий, — если узнаю, что ты копаешь под меня, пожалеешь, что вообще на свете живешь! — И, внезапно сбавив тон, он негромко добавил: — Ты бы лучше своего дружка Жана потрясла. А то, я смотрю, очень его это убийство интересует. Не верю я, что его волнуют одни высокие идеалы.

— У Бехметова нет мотива, — ответила я снисходительно.

— А ты поищи, — осклабился депутат. — Вдруг что-нибудь да найдется…

Честно говоря, почти не надеялась, что доберусь до дверей ресторана целой и невредимой и что смогу выйти из него своим ходом. Когда же мне это удалось, я почувствовала невыразимое счастье.

Впрочем, к тому времени, когда я вошла в метро и встала на медленно едущий вниз эскалатор, мое ликование поутихло, и ему на место пришли мысли — весьма трезвые, поскольку хмель из меня уже выветрился, на свежем-то воздухе, и довольно мрачные.

Зачем, спрашивается в задачке, я встречалась с Забржицким? Вместо того чтобы завоевать его симпатию (если это вообще возможно без ущерба для собственной психики и здоровья), коварно и деликатно выведать кучу всяких секретов и тайн (да что кучу! хоть какой-нибудь один, но полезный секретик!), поесть всяких вкусностей и приятно провести время, я устроила тихую, но мерзкую склоку, еды толком и не почувствовала, тайн никаких не узнала. И что самое неприятное — кажется, нажила себе врага, причем весьма опасного и влиятельного.

Конечно, был и положительный момент. На голову мне ничего не вылили и до бега с препятствиями вперемешку с рукопашной схваткой дело тоже не дошло. Впрочем, рано радоваться. Может быть, все еще впереди.

Предаваясь столь невеселым размышлениям, я хмуро таращилась в окно метропоезда. Было еще что-то, что меня беспокоило, но я не могла понять — что. Такое бывает, когда вертится в голове какой-то мотив, но что за песня, кто ее поет — никак вспомнить не можешь, хоть тресни. Что же было сегодня такого, что царапнуло подсознание, а до сознания не дошло? Как бы это вспомнить…

Что-то случилось перед тем, как я вошла в ресторан. Что-то очень простенькое и тривиальное, поэтому оно и не запомнилось, а зацепилось в мозгах где-то на периферии и болталось там, как соринка в глазу. Выходит, это происшествие, которое я никак не могу вспомнить, означает что-то важное…