Конец июля 1943 года. Отгремели для нас кубанские бои. В воздушных сражениях летчики 9-й гвардейской истребительной авиадивизии приобрели богатый боевой опыт, которым «старики» охотно делились с молодежью. Подведены были итоги боев. Состоялась летно-тактическая конференция, на которой лучшие воздушные бойцы обменялись своими наблюдениями, раскрыли «секреты» достигнутых успехов, обобщили их, разработали рекомендации, реализация которых другими летчиками сулила уже в ближайшем будущем немало новых побед над противником.

Приняты меры к доукомплектованию боевых единиц. Штат нашего 16-го гвардейского авиаполка теперь полный. Самолетный парк по-прежнему состоит из однотипных боевых машин.

Относительный отдых — боевая учеба и ввод новичков в строй — позади. Теперь ждут нас новые бои. Знаем это и тщательно готовимся к ним, отрабатываем приемы атак, совершенствуем технику пилотирования, штудируем теорию.

Технический состав еще и еще раз внимательнейшим образом проверяет самолеты, приводит их в состояние готовности к немедленным действиям.

Вскоре в полк приехал начальник разведки дивизии майор Евгений Новицкий, собрал личный состав — доводит информацию о противнике.

Заканчивая беседу, он говорит:

— Учтите: наша дивизия теперь находится в Резерве Главного Командования…

Тут же Сергей Никитин подбрасывает гостю вопросик:

— Так что? Резерв — это вроде бы второй эшелон?.. Новицкий усмехнулся:

— Напротив: посылать будут на самые ответственные участки — туда, где воздушная обстановка сложнее и труднее. Короче говоря, туда, где предполагается провести важнейшие операции. В Резерв Главного Командования передаются самые лучшие части, это вы тоже учтите!

— Могут и под Курск послать? — интересуется Саша Ивашко. Мы знаем, что взор его устремлен еще дальше — в родную Белоруссию.

Майор Крюков опережает Новицкого:

— Забыл разве, какие карты получил?

— А-а! Ясно: Донбасс ждет нас!

— Не только Донбасс, а и вся Украина.

Где-то совсем близко гремит-грохочет Курская битва. Там тоже идет упорная борьба за господство в воздухе. Немецко-фашистское командование стянуло на этот участок фронта авиационные соединения как из самой Германии, так и с других театров военных действий, с других фронтов, что составляло почти 70% численности военно-воздушных сил противника, действовавших в тот период на советско-германском фронте.

Итак, противник пытается взять реванш за Кубань, добиться перевеса в воздухе.

Отзвуки Курской битвы долетают и до нас — и не только в виде сводок Совинформбюро. Не лишено логики предположение, что в любой момент могут перебросить и нас в те места: мы ведь Резерв Главного Командования!

По всему видно: вот-вот будем перебазироваться. Точно! Прилетели два Ли-2. Мы уже не сомневаемся: для передовых команд! И словно в подтверждение догадки садятся еще и три «пешки» — самолеты Пе-2.

— Лидеры! — говорит Андрей Труд и почему-то хмурится:

— Что, мы разве сами не могли бы перелететь? Не доверяют?..

— Верно, далеко полетим! — высказывает предположение Виктор Жердев. И «расшифровывает» свою мысль:

— На близкое расстояние обзаводиться лидерами разве стали бы!..

В этом умозаключении есть бесспорный резон.

— Дождались, наконец! Целый месяц ждем, — радуется Николай Трофимов, соскучившийся по «настоящему делу», как он называет воздушные бои.

Не терпится в драку не одному ему. Торопятся воевать и Сергей Никитин, и Павел Клейменов. В кубанском сражении им по недостаточной подготовленности не привелось активно действовать, не успели, и оба горят неукротимым желанием «наверстать упущенное».

Спешат ребята освобождать от врага родную землю. Не знали оба, да и не могли этого знать, что судьба уже отмерила им срок, оставила всего лишь полтора — два месяца быть вместе с друзьями, видеть солнце, улыбаться. Оба вскоре погибнут в боях: один в небе Донбасса, второй — близ Запорожья…

— Всем летчикам срочно прибыть на ка-пэ! — примчался с приказанием посыльный.

Спешим на командный пункт.

Нас знакомят с экипажами лидеров, с которыми уточняем очередность вылета эскадрилий, особенности радиообмена, маршрут перелета, порядок взлета, сбора и следования. «Порядок! — шепчет стоящий рядом Иван Олефиренко и, подмигнув мне, добавляет: — Летим, Костя!»

— Первая посадка в Новочеркасске, на аэродроме Хотунок, — объявляет штурман.

«Хотунок! Хотунок! — вздрагивает сердце. — Мой Хотунок, мой Новочеркасск!..»

Николай Трофимов толкает меня в бок:

— Повезло! Может, и дома побываешь?

Пожимаю плечами: кто ж его знает, получится ли?

Сразу как-то тревожно стало: писем не получаю, как там мои родные, понятия не имею.

Вспомнился Хотунок и связанные с ним события не такого уж и далекого прошлого. И бахчу возле него вспомнил, и казака с плеткой, и знакомство с Анатолием Ивановичем Невским — моим добрым наставником, а потом и учителем, давшим путевку в небо. И первые полеты на планере, и широко раскинувшийся подо мной зеленый город с прямыми, «под линейку», улицами…

К вечеру оба Ли-2, приняв на борт передовую команду, улетели.

…Вначале стартует третья, за ней первая эскадрилья. Идем в правом пеленге звеньями. «Сотка» — впереди слева. Маршрут пролег через станицы Тимашевская, Кущевская, Аксайская. Посадка — близ Новочеркасска, на Хотунке.

Первый день августа радует прекрасной погодой. Утро солнечное, видимость отличная.

Ровно гудит мотор, исправно поет свою нескончаемую песню. Бегут навстречу легкие облачка. Внизу — такие знакомые мне с детства места!.. Проплывает Дон. А вот и река Аксай, параллельно которой протянулась железнодорожная колея, а вокруг — плавни.

Покрышкин ведет радиообмен с землей. Начальник штаба подполковник Датский, убывший с передовой командой, сообщает:

— Ветер слабый, северо-восточный…

Снижаемся. Отчетливо виден Новочеркасск: Триумфальная арка, дороги на Ермаковскую улицу, в центр города, на Ростов.

Можно представить мое волнение: лечу над улицей своего Детства! Вот он — мой дом, второй от угла… Цел! И школа цела.

Идут по улице люди. Жаль, что снизиться больше нельзя, Может, кого-нибудь и узнал бы сейчас? А что с аллеей, засаженной акациями, той самой, что ведет к памятнику Ермаку? Вроде бы поредела… И сразу осенила догадка: вырубили деревья фашисты! Хорошо еще что памятник уцелел. Стоит гордый казак, символизируя нашу необоримую русскую силу…

Приземлились, зарулили. Собрались летчики: майор Покрышкин должен дать дальнейшие указания. А я — к нему:

— Товарищ командир, разрешите в город подъехать?

— А, да ты ведь здешний! — Покрышкин на мгновение задумался. Но, прикинув все обстоятельства, все-таки разрешил.

— За сорок минут управишься?

— Управлюсь! — радостно отвечаю ему и бегом на попутный мотоцикл.

Подъехали к дому. Соскочил с мотоцикла, бегу в наш двор. А навстречу соседка тетя Варя Попова:

— Ой, кто же это?.. Никак, наш Костя? Костенька!..

И заплакала, запричитала тетя Варя: сын ее, а мой дружок, Вася убит во время обороны Новочеркасска. Осунулась, похудела. Как утешить ее, что сказать?

Подходят другие соседки, обнимают, плачут: у каждой — свое горе, своя беда. У всех — одна: война.

— Заходи, сынок, к нам, у вас закрыто.

Настороженно смотрю тете Варе в глаза. Сердце замерло.

— Тетя Настя в поле, колоски пошла собирать. Только к вечеру вернется…

— А Колька? Колька где?..

— В армии твой братишка, недавно письмо прислал. Отлегло…

— А ты-то как? Сказывала Настя — летчиком стал. Не ты ли сейчас над самыми крышами пролетел?.. Бей Гитлера, сынок, бей эту нечисть! Всем миром просим… Отомсти гадам за наше горе!..

Было в этих словах столько гнева, столько неподдельного чувства!

— Будем бить, тетя Варя.!.. Лечу вот на фронт ведь… Она притихла, вытерла слезы, обняла, трижды поцеловала и тихо сказала:

— С богом, сынок! — и осенила… крестным знамением.

— Вы ж неверующая, в церковь никогда не ходили?..

— Это для порядка, — смущенно улыбнулась молодая еще женщина.

Расстегнул планшет, достал карандаш и кусочек бумаги, написал свой адрес:

— Передайте, пожалуйста, тете Насте. Скажите: у меня все хорошо… Будьте здоровы!

И побежал к мотоциклу.

…Успел! Наш комэск капитан Григорий Речкалов ставил как раз задачу на перелет.

…В полдень 1 августа эскадрилья приземлилась в чистом поле, невдалеке от небольшого хутора в одну улочку. Два десятка хатенок, дворики, хозяйственные постройки, кудрявые сады… Это и есть хутор или село с красивым названием Любимое. Отсюда будем летать на Украину…

Когда сели и стали рулить, удивился: сам Глеб Копылов, инженер полка, стоит с флажком в руке и показывает направление движения в… деревню. Ничего не могу понять: что он делает, куда показывает?

А тут слышу, Александр Иванович Покрышкин, явно обращаясь ко мне, передает по радио:

— Смелее, смелее! Там покажут, куда заруливать.

«Там», как я уже понял, значит в самой… деревеньке. «Что-то новое, — думаю. — Но начальству виднее!..»

Уже замечаю и «сотку» на краю хутора, и Александра Ивановича: тот, согнувшись (шнур коротковат), стоит на плоскости, прижимает рукой «ларинги»:

— Рулите по улице, техники встретят! Не газуйте, пыль не поднимайте…

«Въезжаю» в улицу. Во дворах уже места для самолетов подготовлены. Кое-где и заборы сняты.

А вот и мой техник — Иван Михайлович Яковенко машет рукой, давай, мол, сюда, Константин!

Выключил двигатель — и дальше по инерции закатываюсь во двор. Механики развернули самолет, ухватившись за консоли, докатили его на подготовленное между хатой и сараем место. Тут же и Григорий Клименко, руководит своими «технарями», торопит их, чтобы поскорее маскировочную сетку набрасывали

Натянули ребята сетку, веток разных набросали, ни за что не распознать, что на хуторе самолеты стоят, да еще где? Между хат!.. Рядом сад. Фруктов много в то лето уродило. Грушами да яблоками все ветки сплошь усыпаны, млеют на солнце, вызревают под благодатными лучами. А вот абрикосы уже осыпались.

На пороге хатенки старушка в платке стоит, наблюдает за тем, что мы делаем. Поздоровались, она в ответ:

— День добрый, сынки!..

А тут по улице бензозаправщик катит, в каждый двор заезжает, самолетные баки топливом заполняет.

Во двор напротив, через дорогу, «сотка» зарулила. Вышел из кабины Покрышкин, спрыгнул на землю, о чем-то с техником звена управления полка старшим техником-лейтенантом Павлом Лоенко разговор завел…

Всех летчиков собрали на аэродроме, у землянки командного пункта. Начальник штаба ознакомил с обстановкой на участке Фронта, где предстоит действовать: авиация противника активности здесь пока не проявляет.

— Основная задача, — сказал Датский, — это прикрытие районов выгрузки, передвижения наших войск в районы сосредоточения, борьбы с разведчиками и бомбардировщиками противника.

Обратил он наше внимание и на то, что гитлеровское командование ведет усиленную воздушную разведку: в последние дни летают главным образом самолеты «Фокке-Вульф-189». Видимо, враг располагает какими-то данными о готовящихся операциях и проверяет или уточняет их.

— Учтите, — напоследок подчеркнул он. — По дорогам движется много нашей конницы, поэтому запрещено ходить на бреющем, чтобы не пугать лошадей.

Покрышкин улыбнулся, вспомнив, что Датский пришел в авиацию из… кавалерии.

— Не стращай ребят! Никак свою конницу забыть не можешь. Она ведь по ночам совершает марши.

— Да, но днем она в балках и перелесках укрывается. Напугаются лошади — разбегутся…

— А ты посоветуй, чтобы их покрепче привязывали, — отшутился Александр Иванович. — Спроси вон у «солдата Сухова», он ведь тоже бывший кавалерист.

Развеселились ребята, грохнул смех.

Поднялся штурман, сидевший на скате землянки. Попросил внимания.

— Надо облетать район боевых действий, изучить линию фронта. Обратите внимание: река Миус сейчас мелководна, ее плохо видно. А фронт проходит по ней. Есть места, которые противник плотно насытил зенитными средствами, особенно «эрликонами», — сказал Пал Палыч. — Поэтому не следует снижаться над передовой ниже двух тысяч метров…

Группами по 6 — 8 самолетов облетываем район боевых действий и прикрываем наши войска. Летал весь полк. Вначале ушло три группы, затем еще две.

…Знойный день угасал. Погода тихая, безветренная. С запада, со стороны передовой низко стелются над землей дымы, из-под колес изредка бегущих по дорогам машин вздымается облаком буроватая пыль. На сизо-желтой сетке, закрывшей горизонт, пропечатался светлый круг: уходящее на покой солнце тщится одарить землю последними лучами.

После выполнения боевого задания возвращаемся домой. Первым сел Покрышкин, за ним — Голубев. Зарулил уже и Жердев. И вдруг против старта на малой высоте проносится пять наших штурмовиков Ил-2, а вслед за ними : дымом тянется шестой. Он проходит буквально над нами, снижается. Хорошо видны развороченный левый борт, дыра в плоскости Как он только держался в воздухе, как долетел?

Тем временем штурмовик «плюхается» на землю, совершает несколько прыжков. И вдруг от него пошли трассы — огоньки понеслись в сторону нашего КП, веером рассыпались над землянкой, над стоящим возле нее самолетом с бортовым номером «100». Слышу отрывистое стрекотание пулеметов, глухую дробь пушек. Что он делает?! Люди, стоявшие на крыше и на скате землянки, возле самолета, метнулись кто куда — одни побежали, другие попадали на землю. «Ил» развернулся влево. Штурмовик чуть ли не цепляет своей правой плоскостью «сотку». Покрышкин, находившийся на плоскости своего самолета и по радио управлявший посадкой экипажей, в мгновение ока тоже оказался на земле…

От «илюши» отделились и полетели в стороны какие-то темные предметы. Бомбы… Ну и «гость» заявился!

Но увиденное, оказывается, еще не все. Пока наша группа находилась в воздухе, тоже случилась беда, о чем рассказали ребята.

Оказывается, перестраиваясь после взлета и набора высоты, Клубов «вышел» на солнце выше своего ведомого Николая Карпова, а тот, ослепленный ярким светом, на некоторое время потерял из виду ведущего и, полагая, что он ниже — как это и должно было быть, тоже «полез» повыше во избежание столкновения. Но тут же… столкнулся с машиной Клубова и обрубил ей хвост. При этом и самолет Карпова получил повреждения.

Обе машины стали беспорядочно падать. Летчикам ничего не оставалось, как воспользоваться парашютами. Приземлились они в районе аэродрома. Невдалеке пылало два костра…

Так вот почему такой активный был радиообмен! Мне показалось, что над нашим аэродромом идет бой. Вот он, какой «бой» был!..

…У командного пункта собрались все, кто был поблизости. Да и с дальних стоянок спешат, бегут механики, мотористы. Санитарная машина примчалась, наш «доктор Айболит» — майор Сергей Головкин осматривает и ощупывает пилота с «ильюшина». Невысокого роста, щупленький, весь в масле и копоти, он похож сейчас на тракториста, ремонтировавшего свою старую машину.

— Да все нормально, цел я, цел! — повторяет он. А врач словно ничего и не слышит, велит в «санитарку» садиться.

— Как же ты, парень, на посадку шел? Не видел перед носом землянку, самолет, людей?.. — Покрышкин, засунув большие пальцы рук за ремень, насупился, пристально смотрит исподлобья на нежданного гостя. — Видишь, что натворил! Точнее, что мог бы натворить?! — Александр Иванович энергичным жестом указал на бомбы и бомбочки.

Летчик, почти мальчишка, съежился, чуть не плачет.

— Простите, не хотел я этого. Двигатель почти не работал, машина рулей не слушалась… Подбили меня. Я ведь очереди давал неспроста, чтобы люди разбежались. А то ведь несет прямо на них, «ил» не подчиняется.

— А бомбы почему обратно вез? На кой леший они нам нужны? — кипятился инженер по вооружению капитан Кузьма Бессекирный.

— Так меня ведь во время выхода из первой атаки зенитка саданула. Систему сброса повредило…

Покрышкин беззлобно чертыхнулся. Андрей Труд и Виктор Жердев перемигивались и втихомолку посмеивались, жестами показывая, как Покрышкин, увидев несущийся прямо на него штурмовик, ловко сиганул с крыла…

Кто-то пытается урезонить Андрея. Он, приложив палец к губам, с напускной строгостью произносит:

— Тс-с! — и показывает на уже сложенные в штабелек бомбы. — Не шуми, а то сдетонируют!.. Раздался хохот.

— Смех сквозь слезы, — отозвался инженер первой эскадрильи капитан Иван Кожевников.

— Товарищ командир! — кричит капитан Копылов. — Гляньте, какие пробоины!..

«Ильюшин» стоял к нам правым бортом, и никто не видел, что у него слева. Покрышкин, а за ним еще несколько человек идут к штурмовику. Копылов показывает левый борт и низ. В фюзеляже пробоины такие, что, пожалуй, человек сквозь эти дыры пролезет, и левая плоскость разворочена. Кабина, вся верхняя и левая части самолета залиты маслом, вытекавшим из поврежденного мотора. И ничего удивительного теперь нет, что летчик не в состоянии был подчинить израненную машину. Хорошо еще, что так обошлось.

— А ведь и впрямь — хорошая машина! — довольно улыбается Григорий Чувашкин. — Живучая! Поглядите-ка, на чем долетел — на одной совести, можно сказать. Честно говорю: живучий наш «ильюха»!

Шутит, улыбается сейчас Чувашкин. А несколько минут тому назад он со страхом наблюдал, как неуправляемый «ил» несется прямо на его «сотку». Не до смеха было ему, только пятки сверкали, когда он, проявив необыкновенную прыть, убегал со скоростью спринтера.

Рядом появляется второй «именинник» — длинный, худой, ссутулившийся Владимир Душанин. Он все время порывался доложить Покрышкину о поломке, но наш комэск капитан Речкалов одергивал его:

— И без тебя хватает!.. Сам доложу… Самолет уже закатили на стоянку, поломка небольшая. За ночь сделают…

Но Покрышкин не забыл. Он словно почувствовал, что виновник где-то рядом:

— А где Душанин?

— Я!.. — ответил Тушканчик, высунувшись из-за спины своего командира Григория Речкалова.

— А ты что скажешь?

— Против солнца заходил, глаза слепило, да пыль еще землю закрыла, ничего не видать!

— А почему мои команды не выполнял? Я ведь тебе по радио сколько раз подсказывал: «Подбери, подбери!..»

Душанин переминается с ноги на ногу, виновато глаза опустил, молчит. Потом, как бы опомнившись, продолжает:

— Не расслышал вашей команды…

Иди на стоянку, помогай ребятам восстанавливать самолет!

— Есть! — встрепенулся Владимир и, круто развернувшись, побежал к своей машине.

…Не успели еще разойтись любопытные, не тронули еще с места «ил», как вдали, прямо по летному полю, пыля, показалась легковушка. Опять нарушение! Покрышкин побледнел и в сердцах произнес:

— Кого это несет?

Все притихли, пристально смотрят на приближающуюся машину. Комэск-три майор Сергей Лукьянов узнал ее:

— Да это ведь комдив спешит!

Покрышкин на мгновение задумался: как докладывать о происшествиях, с чего начинать — с Клубова или с «горбатого»?

Но что это с трофейным «фиатом»? Он весь в дырках.

Машина подкатила, остановилась. Открылась дверца. Кого-то поругивая, с трудом выбрался из автомобиля полковник Дзусов. Ощупывает бедро, к чему-то присматривается, внутрь заглядывает, головой качает.

Подходим ближе. Ба, вся машина в пробоинах. На голове у комдива кровь, на лбу царапины. И тут, кивнув на «ил», Дзусов сердито спрашивает:

— Гдэ этот?.. Гдэ лэтун?

Подводят чумазого паренька с «ильюшина».

— Это ты меня «штурмовал»? С ума сошел, что ли? Нэ выдишь, что наша территория? Летчик обескуражен:

— Нет, нет! Никого я не штурмовал, товарищ полковник. Меня подбили над целью, еле дотянул сюда. А из пушек дал очередь, чтоб людей предупредить, что машина неуправляема… Как ни горько было, люди искренне сочувствовали. Понимали: на войне всякое бывает!

Но потом, на разборе боевого дня, от Дзусова влетело многим — и за недостаточную осмотрительность, и за неграмотную разбивку старта, и за нарушение радиодисциплины…

С рассвета следующего дня пошла у нас напряженная боевая работа. На аэродром прибываем еще затемно. Истребители уже обслужены, заправлены, снаряжены.

Живем мы километрах в пяти-шести от Любимого, на хуторе Мирском. Сделано это из предосторожности, чтобы не подвергать опасности весь личный состав в случае бомбежки. Опыт научил!

Подняли летчиков сегодня рано. Ехали с «комфортом»: стоя в кузове полуторки и крепко держась друг за друга. Машина домчала до КП. Здесь уже дожидались Покрышкин и все комэски — Речкалов, Тетерин и Лукьянов.

— Все в сборе? — Александр Иванович обвел взглядом пилотов и, убедившись, что прибыли все, продолжил:

— На задание первыми пойдут две группы: одну поведет Речкалов, вторую — я. Остальные — согласно графику. Начальник штаба ознакомит с ним. Задача — прикрыть наши наземные войска от действий вражеской авиации в районе Куйбышево, Дмитриевка, Марьяновка.

Куда и сонливость девалась. Значит, вперед пойдем!

— А ведь чувствовалось, что наши вот-вот рванут! — делится мыслями Саша Клубов.

— Донбасс ждет! — присоединяется к нему второй Саша — Ивашко. Пританцовывает и потирает руки, выражая свое нетерпение скорее принять участие в боях.

Ребята правы: летая над прифронтовыми районами, замечали не раз движение наших войск. А прошлой и позапрошлой ночью отчетливо слышали гул танковых двигателей, рокот автомобильных моторов. Это по проселкам под покровом темноты двигались колонны войск и боевой техники, подтягивались в места сосредоточения, готовились к решительному броску.

Чуяло сердце: близится нечто важное и у нас!..

А что с вражеской авиацией происходит? Фашистских самолетов в последние дни почти не видно. Только высоко в небе замечаешь вдруг тонкие дорожки инверсии: противник ведет глубокую разведку и далеко в тыл на большой высоте пролетают его воздушные лазутчики.

Нашей эскадрилье не везет: врага не встречаем. А вот соседний, 100-й гвардейский истребительный полк, что ни вылет — дерется. Есть у него и успехи, но есть уже и боевые потери: не возвратился с боевого задания младший лейтенант Василий Семенов. Остро переживаем беду…

Но вот чаще обычного стали попадаться нам на глаза «рамы», и это ведь тоже неспроста! Явный признак, что нынешнее затишье — перед бурей.

…5 августа. Раннее утро. Погода хорошая. Солнце сияет, обещает пригреть еще сильнее, чем накануне.

Вылетаем шестеркой. В паре с Александром Ивановичем идет Жора Голубев. Во второй паре — лейтенант Александр Клубов и старший лейтенант Александр Самсонов. Я иду ведомым у младшего лейтенанта Виктора Жердева.

Выруливаем между хат. Жители Любимого уже привыкли и к своим беспокойным постояльцам, и к рокочущим под самыми окнами самолетам.

Итак, задание получено, все предельно ясно. Выруливаем.

Мечутся куры, с кудахтаньем шарахаются от выкатывающихся из-за построек самолетов.

Стараемся сильно не газовать, чтобы не вздымать пыль.

А вот и желто-зеленое, опаленное августовским зноем поле. До войны растили на нем хлеб. Теперь оно служит нам взлетно-посадочной площадкой. Вот закончится война — и снова будет волнами перекатываться здесь пшеница, будут тихо шептаться колосья, слушая звонкое пение жаворонка…

— Я — Сотый! Разворот влево сто двадцать…

Мне, замыкающему, видно, как все пять плывущих в воздушном просторе машин почти развернулись. Солнце теперь слева.

Выполняю разворот тоже. Самолет делает крен…

Но что это? Впереди справа и ниже показалась группа бомбардировщиков: три идут плотно, четвертый и пятый приотстали. А вон и шестой, идет с дымом, видимо, пытается догнать свою группу.

Солнце по-прежнему ярко светит с высоты.

Посмотришь вверх — видимость отличная. А на высоте полета и ниже не то дымка, не то кисея, образовавшаяся дыханием моря и прогретой степи. Но силуэты «юнкерсов» видны отчетливо: самолеты заходят на бомбометание с нашей территории и уже становятся на боевой курс.

Переключаюсь на передачу, кричу:

— Сотый! Жердев!.. Бомберы!.. Спустя пару секунд снова:

— Сотый! Бомберы…

Молчат — и один, и другой. В ответ — ни звука. Лишь сильнее прежнего потрескивает разрядами эфир.

Никакой реакции. Как же быть?

В голове все сильнее, все отчетливее, как приказ, мысль: «Атаковать!..»

Два чувства некоторое время борются во мне. Голос разума: «Бросить группу, бросить ведущего?!» И тут же голос совести: «Противник рядом! Возможно, товарищи не видят его. Он уже на боевом курсе. Сейчас на головы наших солдат посыпятся бомбы! Не допустить этого!»

Мгновенно выполнив правый полупереворот, на пикировании сближаюсь с замыкающим «юнкерсом». Вот уже перед глазами вырастает, увеличивается в размерах крестатая махина. «Почему же стрелок не открывает огня? Не видит или подпускает ближе, чтобы ударить наверняка?..»

Ракурс — одна четверть. Только хотел нажать гашетки, а «юнкерс» вдруг подвернул вправо. «Отлично! Будто намеренно решил подставить всего себя…»

Дальность — сто метров. Еще меньше… Силуэт уже вышел за пределы сетки прицела. Нажимаю сразу обе гашетки. Струя огня тут же скрывает очертания вражеского самолета. В стороны полетели какие-то обломки, пронеслись мимо кабины. Отчетливо вижу, как «юнкерс» терзают изнутри огненно-белые вспышки. Азарт мешает порой охотнику сосредоточиться. Да и трудно оторваться от такого зрелища: ведь первый трофей! И вдруг какая-то сила швыряет мой самолет в сторону.

Ударяюсь головой о дверцу кабины, отпрянул, ударился еще раз. Ярко вспыхнули перед глазами какие-то блики — и тут же погасли. Истребитель, крутнувшись, стал беспорядочно падать. Земля быстро приближается. Успеваю заметить показания высотомера: почти две тысячи метров. А было ведь четыре с половиной тысячи! Столько потерять за какие-нибудь сорок — пятьдесят секунд!..

Даю рули на вывод, и самолет послушно выходит в нормальный горизонтальный полет. В недоумении осматриваю из кабины свой истребитель, ищу повреждения. Крылья — на месте, двигатель работает нормально, пробоин нигде нет. Что за наваждение! И почему вдруг стало тихо?

Ах, вот в чем дело: не слышно радио — сорвало с головы наушники! Пошарил рукой, нащупал их, надел. И тотчас же услышал в эфире знакомый спокойный голос Александра Ивановича, вызывающего на связь станцию наведения. «Тигр» так же спокойно ответил ему:

— В воздухе противника нет.

И тут же встревоженный голос Жердева:

— «Пятидесятка», где ты? Вопрос был обращен ко мне.

— Слышишь меня? — продолжал Жердев. — Тебе — «тридцать три!..»

Это была условная команда идти домой. Но вначале — в район сбора, который находился над городком Куйбышево. Взглянул на карту, взял нужный курс.

Когда пришел в район сбора, группу свою уже не обнаружил: ушла.

Время торопит домой — горючее на исходе. Дымка уплотнилась, видимость ухудшилась. Земля просматривается плохо, а если взгляд и «пробьет» синеву, нет четкого ориентира, за который можно «зацепиться». Тут и там — двойные рельсовые ниточки, терриконы, однотипные приземистые строения, никак привязаться к местности не могу. Горят населенные пункты в прифронтовой полосе. Дают себя знать близость Азовского моря и «соседство» дымящихся терриконов. И висит, расползается над землей синевато-серое марево — не дым и не туман. Из-за этого и видимость отвратительная. А тут и за воздухом надо внимательно следить, чтобы «мессершмитты» не подловили.

Большой спиралью снижаюсь в направлении солнца: где-то там, на востоке, аэродром.

В голове роятся весьма неутешительные мысли: «Бросил группу, без разрешения атаковал бомбардировщик… Ну, держись, достанется тебе, Костя, „на орехи“!..

И все же что произошло? Никак не могу понять случившегося.

Вдруг осенило: так истребитель ведь в струю от винтов «юнкерса» попал! Вот и опрокинуло… Увлекся, про коварное свойство воздушного потока вовсе и забыл. И вот что получилось… Как же теперь домой добраться?..

Всматриваюсь вниз. Замечаю двойную пыльную дорожку.

Взлетает пара истребителей. Значит — аэродром!.. Снижаюсь — и с ходу произвожу посадку. Вижу: самолеты похожи на истребители Як-1, укрыты в лесопосадке. Подруливаю, но двигатель из предосторожности не выключаю. Идут навстречу две женщины-летчицы, планшеты в руках. Подходят механики. Открываю дверцу.

— Что, блуданул? — опережает меня вопросом догадливый технарь. Его коллеги улыбаются: бывает, мол.

— Да нет, — отвечаю. — Горючее кончилось…

— А наше подойдет?

— Должно бы…

Вскоре подошел бензозаправщик.

— Что, женский полк здесь стоит? — спрашиваю солдата-водителя.

— Нет, «обыкновенный». Правда, несколько летчиц есть. Отчаянные, на истребителях летают.

— А что за место?

Боец назвал шахтерский поселок, и этого было вполне достаточно, чтобы, развернув карту, сразу же и сориентироваться: нахожусь юго-восточнее Красного Луча. До своего аэродрома рукой подать!..

— От винта! — кричу, и любопытных словно ветром отбросило от самолета.

Взлетел. И через несколько минут уже заходил на посадку.

Сел, зарулил на стоянку. Выключил двигатель — и быстренько на крыло, спрыгнул на землю и бегом помчался на командный пункт.

Посмотрел на меня Александр Иванович долгим, испытывающим взглядом. Ничего не сказал, не упрекнул, не ругал. Одно лишь слово произнес:

— Слабак!..

Тот взгляд месяца два на себе чувствовал. И слышал все время: «Слабак!..»

Наказывать меня Покрышкин не стал. И от полетов не отстранил, продолжал брать на все боевые задания.

…Две недели действовали с этого импровизированного аэродрома. Дни стояли жаркие, знойные. Прилетишь, выберешься из душной кабины, а гимнастерка на тебе вся от пота мокрая.

Пока авиаспециалисты готовят истребитель к повторному вылету, передохнешь немного. А тут и механик спешит, докладывает:

— Самолет готов!..

Доволен я экипажем. Что и говорить — молодцы! Четко, слаженно работают техник звена Григорий Клименко, механик самолета Иван Михайлович Яковенко, усердный, старательный, уже немолодой человек, отличный специалист, любящий свою профессию, бережно относящийся к боевой технике. У него многому научились «младшие братья» — мотористы. В том числе и Ктоян.

Мне же Иван Михайлович еще и как отец. Да и впрямь: в два раза старше по возрасту и в три по званию!..

Готов, значит, истребитель, можно снова летать, драться с ненавистным врагом. Начальник штаба полка недаром как-то намекнул «летунам»: скоро, мол, будет славная работенка!..

Вот она — успевай только механики истребитель заправлять да снаряжать!..

Уходит на задание группа уже старшего лейтенанта Александра Клубова. В ее составе старший лейтенант Иван Олефиренко, младшие лейтенанты Сергей Никитин и Николай Карпов.

Уплыл вдаль, растворился в небе гул моторов. Но тишина властвует не дольше минуты, снова загудел в несколько мощных голосов аэродром — на старт вырулила наша шестерка. И группа Клубова, и наша, и другие шестерки и восьмерки спешили делать свою «работенку».

Задача сегодня — прикрыть от ударов вражеской авиации наземные части, нанести штурмовые удары по железнодорожным узлам Харцызск, Ясиноватая, Макеевка, где скопились вражеские эшелоны, атаковать составы на перегонах, блокировать аэродромы противника. Каждой группе дается конкретное задание.

…Возвращаемся на аэродром к вечеру, когда уже сумерки опускаются на землю. Четыре вылета позади!.. День был напряженный. Сделано немало. Во всяком случае, все группы выполнили боевые задания, действовали успешно, без потерь провели воздушные бои. Противник понес потери. Это — на нашем участке. Но всех интересует и обстановка на других фронтах. Как там обстоят дела?

Тут без централизованной информации не обойтись. Ее дают нам политработники и офицеры штаба полка и штаба дивизии.

Часто видим на стоянке «нашу Ирину» — бывшую летчицу, комиссара эскадрильи 46-го ночного легкобомбардировочного авиаполка, а теперь помощника начальника политотдела дивизии по комсомольской работе капитана Ирину Дрягину.

Искренне, от души радуемся боевым успехам наших войск в Курской битве, завидуем собратьям, которые сейчас сражаются в горячем небе над Орлом, Курском, Белгородом: душа истребителя рвется в сражение. Мы не мыслим себя без боя. Гордимся победами своих коллег, действующих севернее нас. Вот у них, считают многие из нас, действительно сейчас горячие денечки: настоящая «работенка»!..

Сидим на разборе. Слушаем. Все, что говорится, о чем идет речь, — очень важно. Это ведь — тоже для нас школа. Но усталость берет свое. Уже темно. Пора бы и поужинать, разрядиться, отдохнуть. Но внутренний голос приказывает: «Слушай, учись!..» И впрямь: разве знал то, что услышал и сегодня, и вчера, и в другие дни? В этом полку так заведено: в конце рабочего дня, пусть накоротке, но обязательно подвести итоги, сориентировать летно-техническии состав, сосредоточить внимание на главном, что будем делать завтра…

Война для нас — трудная работа. Это не только физические нагрузки, но и напряжение нервов, испытание моральных сил, психологических возможностей человека. И при всем этом нужно еще постоянно совершенствоваться в тактике ведения боя.

— Думать надо, — неоднократно напоминает молодежи Александр Иванович. — И не только в полете, а и перед вылетом, и после боя, анализировать свои действия, уточнять, что нового увидел в поведении противника.

…На следующий день возвратились из полета, зарулили на стоянку. Задание выполнено. Время обедать.

Питаемся невдалеке от стоянки. Уже и обед привезли. Сегодня здесь распоряжается Тоня Гладкая, маленькая, шустрая, круглолицая, добродушная дивчина. Всех старается накормить, всем доброе слово сказать. Подружки шутят, но и зависти не скрывают: уж очень многие симпатизируют юной казачке с Кубани. Девчата предлагают украинский борщ и гречневый суп, ставят на стол второе, компот. Есть огурцы, помидоры, лук. Есть и фрукты. Но лучше всего сейчас пойдет на десерт арбуз: трещит под ножом, показывая ярко-красную середину. Андрей Труд ловко нарезает его — и на тарелке веером лежат уже аккуратные ломти. Разбираем их, наслаждаемся: сочные, сладкие!..

За двумя грубо сколоченными столами трапезничает наша первая эскадрилья. Кое-кто на зеленой травке расположился, иным удобнее и лучше в тени, под крылом самолета, пообедать.

Шутки, смех, оживленный говор.

— Вот и «настроение» идет! — вскакивает на ноги Володя Душанин и, широко шагая, торопится навстречу почтальону Ане Родниковой, выполняющей эти обязанности «по совместительству»: основная ее специальность — мастер по вооружению. Доверили ей ночную работу — возить секретную почту, а потом и обычную корреспонденцию стала доставлять она в часть.

— Письма, ребята! Письма! — и начинает Аня выкрикивать фамилии.

Кто был на войне, тот помнит, тот хорошо знает, как ждали фронтовики вестей от своих близких.

Добровольные помощники вызвались содействовать Ане в ее благородном деле: дублируют, громко называют фамилии счастливчиков — и «треугольнички» быстро находят своих адресатов. Ребята уединяются, с какой-то жадностью, с упоением читают каждое слово, каждую строку, выведенную рукой близкого, дорогого человека. Одни улыбаются, другие хмурятся, третьи — сосредоточенно-строги, четвертые чем-то взволнованы, обескуражены. Эмоции, эмоции!.. Не всем приносят такие долгожданные письма радость и удовлетворение. Нередко несут они и тревогу, и печаль, и горе… Война!..

— Ладно, хватит бездельничать… Комэски, всех — ко мне!

Покрышкин стоит невдалеке, наблюдает за происходящим, садится на траву. К нему подходят летчики и рассаживаются полукругом.

— Через сорок минут вылетаем, — Покрышкин сосредоточенно смотрит на часы, словно проверяя точность сказанного. — Пока есть время — излагайте…

Майор приучает нас быть наблюдательными. Все знают: ему надо докладывать о том, что нового заметил у противника, как провел бой, какие допустил ошибки, промахи в процессе вылета или воздушного боя. Он учит думать, анализировать, быстро оценивать обстановку, принимать решение. Наиболее оптимальное, единственно верное в данной ситуации. Иначе на успех рассчитывать бесполезно. И еще учит он очень важному качеству — говорить коротко, о самом важном и существенном.

Сейчас Александр Иванович сам начал анализировать действия боевых групп. Подтвердил, что применяемый нами боевой порядок прикрытия бомбардировщиков Пе-2 оказался правильным. Во-первых, ни один бомбардировщик не был атакован противником. Пусть враг и опоздал, но он не преминул бы атаковать замыкающую девятку. Сегодня он этого не сделал. Почему? Да потому, что мы действовали не по шаблону…

Во-вторых, Олефиренко нарушил дисциплину и поставил под угрозу вторую и третью девятки «пешек», выходившие из пикирования. Хорошо, что противника в это время не было в воздухе. А если бы вражеские истребители не опоздали или находились в этом районе, наши бомбардировщики могли оказаться атакованными.

— Предупреждаю всех, и не только Олефиренко, — нахмурившись, сказал Покрышкин. — Не спешите, не увлекайтесь, не горячитесь!..

Нам нетрудно было понять Ивана Олефиренко: парень пришел в боевой полк из транспортной авиации, пересел на истребитель, но летчиком-истребителем еще не стал. А как он жаждет утвердиться в этом качестве, как стремится открыть боевой счет! Все это понятно, все это похвально, но голову терять нельзя: подобная «самодеятельность» таит в себе опасность как для самого Олефиренко, так и для его товарищей.

— Будет и у вас, и у Олефиренко немало еще соблазнов атаковать, сбить противника, нам предстоят нелегкие бои, — продолжал майор. — Но главная наша задача с завтрашнего дня — это надежно прикрывать наземные войска от ударов вражеской авиации, бить ее, вынуждать сбрасывать бомбы либо на свои войска, либо неприцельно. Следовательно, встречать врага будем за линией фронта. И не увлекаться, не гоняться за отдельными самолетами: не сбил сегодня — собьешь завтра! Главное — выполняй ту задачу, которую тебе поставили. Не забывай, что противник хитер, любит «выманивать» наших истребителей из района, где он собирается нанести удар, и, подставив под огонь своего «охотника», сбить тебя…

Мы уже знали повадки врага, разгадывали его приемы. Он посылал в район выбранной им цели группы расчистки воздуха, «приманками» пытался отвлечь наши истребители, увести их в сторону, чтобы, связав их боем, дать возможность своим бомбардировщикам отбомбиться.

— Не вздумайте «клюнуть» на подобную приманку: собьют! — наставлял молодежь майор. — Да и задачу не выполните. И еще одно важное наставление сделал он:

— Сказано соблюдать радиомолчание, значит, надо молчать! От этого тоже в немалой степени зависит успех боевого вылета. А вы иногда увлекаетесь посторонней болтовней!..

Да, было такое на днях: кто-то, увидев, как «пешки» пикируют, выразил свой восторг при включенном передатчике:

— Красота какая!..

Масленников высказал сейчас свое предположение:

— Не Жердев ли?

Покрышкин строго глянул на Виктора. Тот вскочил:

— Нет, товарищ командир, не я!..

— Предупреждаю всех, — в голосе майора звучит металл. — Радиодисциплину соблюдать самым строгим образом!

…Перед каждым боевым вылетом проигрывается несколько возможных вариантов: Покрышкин стремится предугадать характер действий противника. Учитываются тактические приемы, выполнявшиеся им в предыдущих вылетах или боях на данном участке фронта. У каждой вражеской эскадры были свои излюбленные маневры.

Знакомили нас и с разведывательной информацией. Частенько приезжал из штаба дивизии майор Евгений Новицкий и сообщал подробные сведения: какие авиационные части противника действуют на нашем участке, старые ли это «знакомые» или переброшенные с других фронтов эскадры, группы.

Поднимался Покрышкин, добавлял: противник хоть и склонен к шаблону, но периодически все же меняет тактику, использует новые приемы атак.

— Вот, к примеру, в первом сегодняшнем вылете встретилась нам еще одна вражеская «новинка». Правда, на Кубани гитлеровцы ее тоже применяли, но вы, молодежь, этого, возможно, не знаете.

Майор сделал паузу, снова посмотрел на часы. Продолжил:

— Идем мы четверкой. Вроде все спокойно, противника нигде нет. Вдруг замечаю: впереди, ниже нас метров на тысячу, пара «худых» жмет. Подрастянулись «мессеры». Но вот, очевидно, заметив нас, стали уходить. Нет, не переворотом, да к земле, а «змейкой» в горизонтальном полете: вроде как дразнятся, хвост подставляют — атакуйте, мол. А может, делают вид, что нас вовсе и не замечают?..

Осмотрелся я, нигде больше противника не видно. Даю Жердеву команду атаковать, а мы с Голубевым пошли большим радиусом и наблюдаем за происходящим. Назад посматриваю, а еще больше — вверх. «Мессеры» на солнце подворачивают, тянут нашу пару на высоту. Меня будто током ударило, будто кто приказал: «Посмотри вниз!..» Глянул — а там на скоростях снизу, с дымом под Сухова и Жердева пара «худых» заходит. Сближаются очень быстро — метров триста уже остается. Еще несколько секунд — и ударят.

В одно мгновение делаю переворот — и колом на них. А сам кричу:

— Жердев, «худые» сзади снизу!..

Не успел открыть огня, обе «кобры» тоже переворот вправо выполнили — и уже над «мессерами» висят. Те, опасаясь столкновения, круто отвернули влево и почти вертикально продолжают уходить в сторону солнца.

Противник рассчитывал, что за приманкой вся четверка бросится, а этого им и надо… Ведь пара «охотников» спикировала, разогнала скорость и шла снизу с уверенностью, что собьет обязательно кого-то из тех, кто «клюнул» на уловку.

Не вышло!..

…На таких примерах и учил нас Александр Иванович. А уж если ведет группу, то подготовленную к действиям по предварительно разработанным и проигранным двум-трем вариантам действий. Неизменным оставалось лишь одно: боевая единица — пара. Уже достигнута в этом стабильность, ведущий и ведомый слетались, сработались. Хорошо слетаны уже и звенья, и эскадрилья в целом. Перетасовки почти исключены, разве что по каким-то особым причинам и обстоятельствам производится перемещение. Не взлетел по какой-то причине ведомый, возвращается ведущий. Третий здесь поистине лишний. И в бою — та же «привязанность»: один из пары выходит из боя, напарник идет рядом, прикрывает, сопровождает.

Порой под защиту берет боевого товарища вся группа. Все решается в зависимости от конкретных обстоятельств. Но так или иначе, незыблемо действует закон боевого братства.

Наши наступающие войска стремятся прижать противника к Днепру, чтобы там, у водной преграды, нанести ему еще более ощутимые удары и затем гнать дальше. Одновременно развернулись упорные бои по освобождению Донбасса.

Первыми 13 августа пошли в наступление войска Юго-Западного фронта, получившие задачу ударом из-под Изюма в направлении Барвенково, Павлоград опрокинуть и разгромить противостоящие части врага и выходом в район Запорожья, а затем на юг отрезать фашистам пути отхода к Днепру.

План этот, разумеется, знать мы в ту пору не могли, но уже 14 августа в послеобеденный час срочно был собран весь летный состав. Штурман полка раздал тем, у кого их еще не было, дополнительные листы полетных карт.

— Знакомые места! — восклицает Андрей Труд, пробежав глазами названия городов, в районе которых нам — и это вполне очевидно — предстоит действовать.

И уже на рассвете следующего дня эскадрилья за эскадрильей совершаем посадку близ Новоалександровки, что юго-восточнее Белгорода. Летели сюда почти час и все время курсом на север.

Теперь мы временно вошли в состав 17-й воздушной армии, которой командует генерал В. А. Судец: статус Резерва Главного Командования действует!..

Для начала — знакомство с районом боевых действий. Поражает необычность ландшафта: тут и там видны какие-то белые пятна, будто настоящий снег лежит на земле. Да откуда ему взяться, снегу-то, на календаре — август? Вскоре недоумение мое рассеялось. Объяснили: это открытые меловые отложения. Так вот откуда название Белгород пошло!

Когда летели, слева по курсу увидел озеро округлых очертаний. «Хороший ориентир!» — отметил про себя. Белые отложения тянутся по западному берегу реки — тоже для ориентировки превосходно. Это очень важно, если учесть, что Новоалександровка — небольшой населенный пункт, каких немало на нашей земле. Не перепутать бы, не заблудиться!..

Остаток дня уходит на маскировку самолетов и на ознакомление с боевой задачей.

На аэродром прибыли представители штаба армии. Они заинтересованно рассматривают наш самолет: таких машин в объединении нет.

— Интерес — интересом, — замечает Александр Иванович. — А вот силуэты «кобры» вашим зенитчикам вряд ли известны? Да что зенитчикам, летчики, пожалуй, тоже не все знают.

— Верно, — говорят хозяева. — Учли это — наметили показать ваш истребитель и зенитчикам, и летчикам, которые у нас на «яках» да на «лавочкиных» летают.

— Нелишне взглянуть и тем, кто на штурмовиках и на бомбардировщиках летает, — добавил Пал Палыч…

Технический состав еще и еще раз проверяет готовность боевых машин к вылету. Истребители заправлены, снаряжены, двигатели опробованы.

На рассвете предстоит вылететь на прикрытие наземных войск в район Изюм, Студеное, Каменка.

…Едва начала таять ночь, мы уже на ногах. Нервничаем: туман! Сидим в кабинах, ждем, работать при таких погодных условиях не разрешают. Туман идет волнами, наплывает со стороны Северского Донца и Оскола, стелется над землей. Надоело ждать! Да и спину уже поламывает: целый час в напряжении. Тревожно: «наше» время истечет, других пошлют, а мы так и останемся «несолоно хлебавши».

Но вот в туманной завесе появились разрывы солнце сквозь «окна» стало посматривать на землю. А тут и ветерок подул. По всему видно — распогодится…

Вдруг — ракета! Взметнулась яркой звездочкой ввысь, описала дугу, рассыпалась искрами.

Пара за парой взлетаем. Шестерку ведет Александр Клубов. В паре с ним младший лейтенант Николай Карпов. У меня ведущий все тот же — Виктор Жердев. Во второй паре идут лейтенант Андрей Труд и лейтенант Александр Ивашко.

Набрали высоту. Сверху земля словно пуховым одеялом укрыта. Лишь на западе видны «проплешины» — туман рассеивается.

Курс — на юго-запад. Продолжаем идти с набором. Ведущий устанавливает связь с командным пунктом, располагающимся у самой передовой.

Высотомер показывает двенадцать тысяч футов. Перевожу в метры: четыре тысячи… И вдруг в тишине эфира (строго соблюдаем режим радиомолчания!) четко прозвучал голос с ярко выраженным белорусским акцентом — кто же не узнает его! — Сашу Ивашко:

— Впереди, ниже — чатыре самолета!

И тут же, будто спохватившись, скороговоркой уточнил:

— Две «рамы»! Жердев дополнил:

— С ними — пара «худых»! Смотри выше!

На фоне ярко-белой шали тумана ниже нас четко обозначились два «мессершмитта», а немного в стороне от них и чуть ниже плыли два «Фокке-Вульфа-189».

Две «рамы» сразу, да еще с такими «кавалерами»?! Неспроста это! Очень важное задание выполняют — не иначе. А коль так, то и охранять их должны весьма тщательно. Значит, где-то есть еще истребители помимо этих двух «мессеров».

Через остекление кабины хорошо виден «верх». Вот они! Над самой головой идут с превышением в три тысячи метров, не меньше, отчетливо прорисовались два инверсионных следа. Веду взгляд по тем «ниточкам». Есть!

Повел глазами влево-вправо — еще два силуэта: оставляя за собой серовато-белые дымки, на форсаже «лезет» вверх пара «фоккеров». Вражеские летчики либо не видят наших, либо что-то замышляют.

Вступаю в радиообмен:

— Я — Пятидесятый, выше — четверка «фоккеров»! Не успел закончить фразу, Клубов передает:

— Жердев, смотри за «мессами», не снижайся!.. Труд, прикрой: атакую!

В небе уже протянулись четыре шлейфа инверсии. Вражеские самолеты идут зигзагом — осматривают пространство.

Опять голос Клубова:

— Карпов, ты — правую. Я — левую…

Андрей Труд вносит ясность:

— Бейте, я «худых» свяжу!

Через несколько секунд слышен голос нашего Трапочки — Саши Ивашко:

— Есть! Горит!

А тут и земля голос подала:

— Обе горят. Обе! Молодцы!..

Здорово ребята врезали — обе «рамы» подожгли, отняли «дам» у «кавалеров»!..

Проходит еще несколько секунд. Труд горячится:

— Сашка, закручивай! Земля тоже предупреждает:

— «Кобра», «кобра»! На хвосте — «месс»! На аэродроме Андрей Труд рассказывал:

— Взял я ведомого «мессера» в прицел, а он в сторону «рам» вдруг как метнется. Что такое, думаю? Перевел взгляд дальше — а они обе горят. По привычке оглянулся — и вижу, что к Ивашко снизу «мессер» подбирается. С дымом, гад, идет — спешит! Дистанция еще большая, но уже шнуры потянулись к «кобре» — стреляет фашист! Черт возьми, думаю, ситуация критическая, предупредить Сашу не успею — пока он на мой голос отреагирует, беда случиться может. Вот я одновременно с «голосом» и бросил самолет в сторону ведомого, а Трапочка тут же резкий отворот сделал. «Месс» же, чтобы не столкнуться с его «коброй», рванул вправо вверх и подставил свое грязное брюхо. Тут я его и подловил.

— И не видел, что «месс» крадется сзади, — улыбается Ивашко. — Загляделся, как трапки от «рам» полетели. Вдруг ты на меня валишься. Я ручку вправо от себя и ногу дал — чуть в штопор не сорвался. «Кадушка» что надо получилась! Даже прочность кабины пару раз проверил головой. А тут трассы мимо меня промелькнули, а потом и «мессер» на «горку» полез…

— Ну и заливаете вы, братцы! — ухмыляется подошедший к группе Николай Чистов. — Да что ни говори, дело сделано! Поздравить вас пришел. Молодцы, на новом месте открыли боевой счет!..

Противник не знал о появлении на этом участке фронта наших истребителей и потому вел себя беспечно.

Не знали этого и наши летчики из других авиационных полков, действовавших здесь. Иначе почему бы это «лавочкины» и «яки» вдруг стали заходить на нас в атаку, пытались завязать воздушный бой? Ответ простой: принимали «аэрокобру» за вражеский истребитель «Хейнкель-113»: уж очень были схожи их силуэты.

Случалось порой, что «аэрокобру» обстреливали и наши зенитчики, стоявшие на охране других аэродромов.

Не потому ли Клубов с тревогой в голосе спросил Андрея Труда после возвращения с задания:

— Ты, случаем, не «лобатого» свалил? («лобатым» летчики называли наши истребители Ла-5 и Ла-7, которых в запале боя можно было принять за ФВ-190).

— Да ты что? Зрение у меня нормальное, кресты с пятидесяти метров различить еще могу!

— А то мимо меня, когда я из атаки выходил, два «ла-пятых» прошмыгнули, — объяснил Клубов.

— Ладно, ладно! Хватит травить, на ка-пэ быстрей пошли — там всех собирают, — и Александр Клубов, наш замкомэск, забросив планшет за плечо, широко зашагал в сторону командного пункта.

…Покрышкин говорил спокойно, кратко, каждое слово — «в строку», весомо:

— Будем вести борьбу с высотными разведчиками противника. Ходят через наш участок по нескольким направлениям, главным образом на восток и на юг, в сторону Воронежа и Ростова, специально оборудованные «юнкерсы-восемьдесят восьмые», способные забираться на высоту девять-десять тысяч метров. «Достать» их способны только мы.

…Ясное солнечное утро, видимость — «миллион на миллион». Ведущий группы майор Покрышкин коротко ставит задачу: надо поймать разведчика во что бы то ни стало!

— Вылетаем четверкой, — поясняет Александр Иванович. — Наберем высоту над своей территорией и уйдем на юго-запад поглубже во вражеский тыл. Район «охоты» Маяки, Голая Долина, Краматорская, Былбасовка. Строй — разомкнутый: мы с Голубевым будем на высоте девять тысяч метров; Жердев.и Сухов — на тысячу метров выше нас и на километр в стороне… Смотрите, чтобы «худые» к нам не подкрались!.. Напоминаю: строго соблюдать полное радиомолчание. В случае обнаружения разведчика пропустим его в наш тыл, и уже там с ним будем разделываться. Не забудьте проверить исправность кислородного оборудования: долго им не пользовались. Подгоните маски.

Стрелка высотомера показывает 32 тысячи футов — 10 тысяч метров. Чуть ниже и в стороне плывет по воздуху ведущая пара. Самолет ведет себя вяловато, а потому стараюсь плавно работать рулями, как бы «мелкими», осторожными движениями. Подтягиваюсь к Жердеву, а он из кабины подает рукой знаки: не надо, мол, держись на расстоянии. Так задумано: лучше вести наблюдение за своим ведущим и в то же время хорошо видишь пару нашего командира.

Солнце находится слева, светит очень ярко, играет лучами на обшивке, на округлостях и остекленных частях самолетов.

На запад территория просматривается отлично. Земля с такой высоты кажется прикрытой «газовой» дымкой или кисейным покрывалом. Выше горизонта — чистое-чистое небо. Нигде ни пятнышка.

Вдруг вдали замечаю какую-то белую ниточку, точнее, какие-то пунктирообразные обрывки тонкого белого следа. Неужели, инверсия?

Нет, не ошибся: уже и Жердев информирует Покрышкина:

— Впереди — самолет!..

Глазастый он, Виктор!

Тут же звучит голос ведущего группы:

— Вижу. Он — выше нас…

Кислородная маска с непривычки сковывает движения. Да и мысль тревожит: «Не сорвалась бы!..» Сорвется на такой высоте, считай, конец. А тут еще в отдельных местах покрылось инеем остекление кабины: за бортом ведь мороз!

Тем временем не опознанный еще самолет пересекает нам курс и углубляется в наш тыл.

— Не разворачиваться! — приказывает Покрышкин. Ведущая пара уже находится выше нас, и Жердев приподнимает нос своего истребителя — тоже «полез» еще выше.

— «Юнкерс»! — одно только слово произнес Покрышкин, дав нам понять, что надо готовиться к бою.

Значит, впереди — цель. Больше нигде ничего не видно, «мессеров» нет. Выходит, враг надеется лишь на высоту, полагает, что, как и прежде, пройдет в наш тыл безнаказанно — никто до него не дотянется…

Нет уж: на сей раз не выйдет!

Истребитель начинает покачиваться. Да и ничего удивительного: стрелка высотомера почти недвижима, хотя нос самолета приподнят. Мотор работает звонко. Но скорости не ощущаю; видимо, это и есть предел возможностей — потолок. И выше уже не забраться.

«Сотка» тем временем, выполнив разворот, идет уже параллельным «юнкерсу» курсом, но с небольшим принижением. Ведомый приотстал.

Мы с Жердевым упорно пытаемся «вскарабкаться» выше, но тут замечаю, что хоть мы с «юнкерсом» уже на одной высоте, зато расстояние до него увеличилось.

Жердев чуточку «отжимает» нос своего истребителя. Скорость постепенно увеличивается, зато высота полета немного уменьшилась. Как у той птички в присловье получается: «Нос вытащит — хвост увязнет!»

Дистанция как бы стабилизировалась, но на «юнкерсе», видимо, нас уже заметили. Притом не Покрышкина, который почти уже подобрался к разведчику сзади справа снизу, а только меня с Жердевым. От самолета какие-то дымки пошли — то ли форсаж летчик включил, то ли пороховые установки в действие ввел, чтобы скорость увеличить и оторваться.

Но вот дымки исчезли, «юнкерс» начал опускать нос и левым разворотом попытался уйти вниз.

Вслед за вражеским разведчиком с доворотом идет и «кобра» Покрышкина. Секунда, две, три… Дистанция сокращается. И тут от истребителя понеслись к «юнкерсу» яркие красно-белые огоньки. Они вонзались в зеленоватый корпус и, казалось, тотчас же угасали в сигарообразном чреве бомбардировщика.

Потом из него выпорхнуло черное облачко, за ним — белое, еще и еще заплясали над «юнкерсом» дымки, что-то взблеснуло внутри. Он качнулся с крыла на крыло, завалился вправо. Из распоротой плоскости потянулся длинный красный язык огня, волоча за собой клок серого дыма. Потом дым как бы оторвался от падающей машины и повис в небе. А яркий факел, все разгораясь и разгораясь, стремительно несся к земле.

«Кобра», планируя, некоторое время идет в стороне вслед за «юнкерсом». Но никаких сомнений быть уже не может: разведчик «готов»! Дело сделано.

— Порядок! — восклицает Жердев.

Наша пара догоняет на пикировании ведущего группы. Скорость быстро нарастает, в ушах стало поламывать. Прибираю обороты, отхожу в сторону. Бросаю взгляд на высотомер: стрелка, делая обратный отсчет, быстро бежит по кругу. Скорость почти 900 километров в час!

Ощущение такое, будто кабину раздувает. Становится жарко.

Поглядываю и на «юнкерс». Он начинает разваливаться. На землю падают только горящие обломки. А в небе долго еще будут висеть раскачиваемые ветром дымные космы.

…Четверка в сборе.

— Красиво получилось! — не удержавшись, делюсь впечатлением с Жердевым.

— Не болтай! — охлаждает мой восторженный пыл Покрышкин.

«Радиомолчание ведь!» — укоряю себя.

Стало совсем жарко. Перекрываю подогрев и ощущаю бодрящую свежесть забортного воздуха, вентилирующего кабину.

— Как с горючим? — запрашивает ведущий. Жердев отвечает:

— Нормально!

Опять голос Покрышкина:

— Сухов, ты что — на параде?

Сразу же отреагировав на резонное замечание, отхожу в сторону метров на двести, занимаю установленную дистанцию боевого порядка пары: линия фронта совсем рядом.

Идем домой. На земле от начальника штаба узнали, что и наши товарищи из соседнего, Сотого гвардейского полка сегодня отличились: тоже «подловили» разведчика.

На душе радостно: подарок к завтрашнему празднику — Дню Воздушного Флота — есть!

Идем на КП. Верный пес Кобрик бежит рядом, то и дело подпрыгивает, лизнуть норовит.

— Ах ты, чудачок! — мягко поглаживаю четвероногого друга. 18 августа — наш праздник. Утром собрались на митинг. Командование поздравило нас, пожелало новых боевых успехов. Зачитав телеграмму, замполит Михаил Акимович Погребной произнес короткую речь.

— Сегодня вслед за нашим Юго-Западным фронтом перешел в наступление и Южный фронт. Началось освобождение Донбасса и южной Украины, — громче обычного, дабы подчеркнуть смысл происходящего события и его важность, комиссар произносит последние слова.

В ответ — аплодисменты. Наступление! Значит, ринутся вперед наши наземные войска, придет в движение приготовившаяся к броску пехота, рванут на врага танки, сокрушать начнет оборону противника артиллерия, понесется и сбросит на головы фашистов смертоносный груз бомбардировочная и штурмовая авиация.

Как хорошо, как складно умеют говорить и Иван Руденко, и Виктор Жердев, и Иван Олефиренко, и Саша Ивашко. Скромные, незаметные вроде бы, они сейчас словно преобразились. Глаза горят, румянец на щеках зарделся, взволнованно бьются сердца. Скорее хочется в бой!

…Вечером подвели итог. Лихо сражались наши ребята! Никитин «снял» разведчика. Как ни лавировал «Юнкерс-88», а не ушел от Сергея! Николай Чистов отправил на землю «лаптежника». Не остался в долгу и Саша Ивашко — с «мессером» расправился.

Героем дня стал летчик Сотого гвардейского полка нашей же дивизии Василий Шаренко: в первом вылете он сбил «Дорнье-215», а во втором — «мессера». Пополнили свой боевой счет и Михаил Петров, и Дмитрий Глинка, и другие летчики. «Взнос» оказался весомым.

В последующие дни делаем по три-четыре, а то и по пять боевых вылетов. Наши войска продолжают вести наступление широким фронтом.

Двинулся, покатился девятый вал…