Система научно-богословской аттестации в России в XIX – начале XX в.

Сухова Наталья Юрьевна

Глава 1

Предпосылки и нормативно-правовое регулирование системы научно-богословской аттестации в России в XIX – начале XX в.

 

 

1.1. Предпосылки системы подготовки и аттестации научно-богословских кадров в России

 

Зарождение системы научной аттестации в России в XVIII в.

Очевидная потребность в установлении ученых степеней в России возникла с учреждением в 1724–1725 гг. центра развития науки – Академии наук и художеств и университета при ней. Создание при академии университета для подготовки новых научных кадров – российских («натуральных») ученых – подразумевало возможность оценивать уровень их подготовки, или проводить их аттестацию. Действительно, планы дать университету особую привилегию – присваивать своим выпускникам «градусы академиков» – были. Однако эта мысль Петра I тогда осталась неосуществленной. При учреждении академии точного Устава составлено так и не было: академия жила по проекту «Положения об учреждении Академии наук и художеств», который представлял собой краткую записку с указаниями на соотношение академии и университета и на обязанности членов Академии. Первое упоминание о праве возводить лучших студентов академического университета в магистры появилось в первом Уставе Академии наук и художеств 1747 г.

Еще более настойчиво потребность ввести систему аттестации научных кадров обнаружилась в 1755 г. при образовании Московского университета, положившего начало российской университетской системе. Хотя институт научной аттестации как таковой еще долго не был сформирован и присуждение ученых степеней носило эпизодический характер, сама идея присуждения ученых степеней постепенно адаптировалась в русской науке. При этом система научной аттестации начинала рассматриваться не только как действенное, но и как неизбежное средство формирования национальной научной элиты.

Процесс формирования университетской системы научной аттестации, то есть постепенного введения ученых степеней («градусов») в учебную и научную деятельность преподавателей и студентов, был долгим и непростым. Одной из главных проблем было долгое отсутствие нормативно-правовой базы научной аттестации. Поэтому инициатива исходила от самих корпораций, члены которых были знакомы с научной аттестацией, действующей в странах Западной Европы, а некоторые из них были и сами обладателями ученых степеней европейских университетов и академий. Уже в конце 1760‑х гг. были отдельные случаи присуждения ученых степеней разного ранга: докторов, магистров, бакалавров. Палитра специальностей, имевших право на получение ученой степени, была естественна для университетов, как европейских, так и Московского: философия, медицина, юриспруденция. При этом начальные степени были привилегией философского факультета, как базового, для себя самого и для других факультетов. Первые доктор ские степени были медицинскими. В конце 1760‑х гг. появляется ученая степень «магистра философии и свободных наук» и низшая степень, присуждаемая лучшим выпускникам университета, «бакалавра философии». Первым официальным документом, подтвердившим право Московского университета возводить в ученое докторское достоинство, был указ Екатерины II 1791 г. «О предоставлении Московскому университету права давать докторскую степень обучавшимся в оном врачебным наукам». Таким образом, постепенно складывалась трехступенчатая научная аттестация – бакалавр, магистр, доктор, – хотя системой эти одиночные присуждения степеней назвать нельзя. Единых требований и регламента для присуждения этих степеней не было. Единственным более или менее устойчивым требованием для магистерской степени являлась диссертация и ее публичная защита перед Конференцией университета. Видимо, такие же пожелания высказывались и по отношению к докторским степеням.

Но, как уже было отмечено, богословие в России имело особое положение. В итоге обсуждения вопроса о включении богословия в универсум развиваемых или изучаемых наук и в 1724 г., и в 1755 г. принималось решение: развивать, но оставив богословскую науку и богословское образование в сфере духовного ведомства, то есть под управлением высшего церковного управления – Святейшего Синода. При этом правительство не дистанцировалось от поддержки этого развития. Напротив, именно от государственной власти в XVIII в. исходили наиболее значимые предложения по систематизации духовного образования, определенная материальная поддержка. Однако развитие богословия предполагало конфессиональные ориентиры, что невозможно было реализовать при международном и межконфессиональном составе первых корпораций Академии наук и Московского университета. Ситуация синодальной эпохи – тесная связь Русской Православной Церкви и государства – гарантировала единство научно-образовательного пространства, и к принципиальным сложностям такое разделение привести было не должно.

Святейший Синод естественным образом связывал решение научно-богословского вопроса с развитием духовных школ. Само понятие «духовной школы» как учебного заведения, имеющего целевое назначение подготовки духовенства, формируется в России в начале XVIII в. Старые школы, учрежденные до этого времени, были школами обще образовательными, хотя именно богословие венчало последовательную чреду классов и составляло ученое устремление познающего. В частности, именно такими учебными заведениями были Киевская и Московская академии, учрежденные в XVII в. и получившие статус академий в 17 01 г.

Киевская академия, представлявшая, по словам ее историка иеромонаха Макария (Булгакова), «средоточие всей духовной учености» XVII – начала XVIII в., могла представить на аттестационный суд ряд сочинений, хотя и не бесспорных, но претендующих на научное значение. Тем не менее, вопрос о какой-либо последовательно действующей системе научной аттестации не вставал. Единственное до начала XIX в. присуждение ученой богословской степени в недрах Русской Православной Церкви, о котором сохранились сведения, состоялось на Киевском Соборе 1640 г.: степень доктора богословия была присуждена соборным решением архимандриту Исайе Трофимовичу Козловскому. Мнения исследователей расходятся в вопросе: присуждение степени было оценкой конкретного сочинения или же общей богословской деятельности докторанта. Речь идет о знаменитом «Православном исповедании Кафолической и Апостольской Церкви Восточной», в авторстве которого подозревали архимандрита Исайю. Но традиция научно-богословской аттестации не была продолжена, и о какой-либо системе говорить в этом случае не приходится.

Некоторые русские богословы имели ученые богословские и философские степени, но получены они были в заграничных университетах, при особых оказиях. Таковые случаи исчислялись единицами.

Так, например, в 1698 г. получил ученую степень доктора философии и богословия при окончании коллегии святителя Афанасия в Риме архимандрит Палладий (Роговский), бывший питомец школы братьев Лихудов. Степень была получена в униатском коллегиуме, однако полученные знания были использованы на благо Русской Православной Церкви: после покаяния и присоединения к православию архимандрит Палладий был назначен ректором московской Славяно-Греко-Латинской школы. Сама московская Славяно-Греко-Латинская академия прямой задачи формирования научных кадров перед собой не ставила, хотя и имела с самого своего учреждения вполне обоснованные научные претензии. Первые учителя – братья Лихуды – внесли свой вклад и в практику богословских полемик, и в их теоретическое обоснование, но до специальных научно-богословских занятий студентов дело так и не дошло. Их преемники ставили перед собой преимущественно образовательные задачи, поэтому разработка системы их аттестации не стала актуальным вопросом.

В XVIII в. государственная и церковная власти постарались стимулировать развитие духовного образования. В 1721 г. решение этой задачи было заявлено в качестве одного из основных направлений деятельности как епархиальных архиереев, так и нового высшего церковного управления – Духовной коллегии (Святейшего Синода). При этом Духовный регламент – основополагающий документ синодальной эпохи – представлял наряду с архиерейской школой епархиального уровня более высокий и научный вариант – академию. В Духовном регламен те указывается, что преподавателям академии необходимо повышать уровень знаний и углублять понимание преподаваемого богословия. Для этого рекомендовалось чтение источников, ученых книг, выработка самостоятельного взгляда на богословские вопросы, основанного на Священном Писании и Предании. Однако ничего конкретного о научных занятиях ее преподавателей и выпускников в документе не говорилось: «ученость» и «остроумие» учителей предполагаемой академии представлялось как некоторая данность. Разумеется, не было речи и об аттестации их научных успехов: единственным показателем уровня «учености», достигнутой выпускниками, было «свидетельство» от академии и от Духовной коллегии.

Еще менее можно было говорить о научном развитии богословия применительно к реальным духовным школам, учреждаемым епархиальными архиереями в первые «синодальные» десятилетия. С самого начала они имели главной задачей подготовку образованных ставленников на священнические места, а насущные проблемы, связанные с этой подготовкой, не позволяли даже ставить вопрос о развитии богословской науки. С развитием, с одной стороны, духовных школ в епархиях, с другой стороны, светской образовательной системы и академии постепенно превратились в такие же церковно-епархиальные учреждения, может быть с несколько более высоким уровнем образования. Разумеется, подготовка преподавателей для духовных школ – а эта задача скоро стала заявляться как самостоятельная – подразумевала некоторую оценку «учености» выпускников и их пригодности к преподаванию. Но этот вопрос для каждой духовной школы решал епархиальный архиерей, присматриваясь к студентам старших классов, иногда советуясь с ректором. О выработке каких-либо объективных критериев на уровне конкретной духовной школы и тем более их обобщении и распространении на российское духовное образование в целом речь не шла. Поэтому вопрос о специальной подготовке научно-богословских кадров и их аттестации в духовной школе не вставал.

Но вне духовной школы богословие развиваться не могло. Академия наук и художеств, как указывалось выше, не имела в своем составе богословия. Московский университет включал богословие, но не ставил перед его преподавателями научных задач. Не существовало никаких иных научно-исследовательских институтов, занимающихся богословскими проблемами. Поэтому духовная школа являлась единственным учреждением, с которым можно было связывать надежды на научное развитие богословия. И, конечно, со временем именно в духовной школе должен был встать вопрос о стимулировании научной деятельности и констатации научных успехов, то есть о введении ученых богословских степеней. Во второй половине XVIII в., в 1760‑1790‑е гг., церковные и государственные власти неоднократно пытались усовершенствовать систему духовного образования, в частности создать собственно высшую богословскую школу со своими особыми задачами. Предлагались разные проекты, из которых можно выделить два основных направления: либо Духовный университет, включавший в свой состав все науки, «духовному чину потребные», либо Богословский факультет при наличном Московском университете с церковным или общеуниверситетским подчинением. Ни в одном из проектов не шла речь о возведении преподавателей и выпускников в «ученые градусы», хотя реализация варианта университетского факультета непременно бы поставила такой вопрос, актуальный для Московского университета 1770‑1790‑х гг. Но ни один из проектов не был воплощен. В 1760‑1770‑е гг. была проведена уже традиционная для российского образования попытка воспользоваться помощью западных университетов. В Геттинген, Лейден и Оксфорд были посланы группы студентов духовных школ с целью изучения разных наук, в том числе, разумеется, и богословия. Обучение и стажировка прошли успешно, хотя и с потерями в рядах духовного юношества, однако полноценно использовать эти кадры для российской богословской науки не удалось. Степени и отличия, полученные за границей, продемонстрированные знания дали возвратившимся звания профессоров и учителей. Но это событие, став важным прецедентом, осталось лишь фрагментом в истории духовной школы и отечественной науки, не открыв нового этапа в развитии научно-богословской подготовки и ее аттестации.

Богословское образование в российских духовных школах постепенно совершенствовалось, появлялись отдельные богословские сочинения, которые можно было причислить к научным по понятиям того времени. Однако эти труды и их авторы были фрагментарными успехами, а сами духовные школы не превращались собственно в «рассадники богословской науки». Актуальные задачи подготовки приходского духовенства и связанные с ней проблемы – по-прежнему слабая связь школьной подготовки с приходским священническим служением, сложное сочетание латиноязычной учености со славяно-русской литургической практикой и церковным просвещением, не всегда удачные попытки выработать на основе критического осмысления западной богословской традиции самостоятельные учебно-методические подходы и «классические» книги – отнимали все время, внимание и силы. Систематическое научное изучение богословских вопросов оставалось даже для лучших духовных школ лишь перспективой.

В 1797 г. к двум старым академиям присоединились еще две: статус академий получили столичная Александро-Невская и Казанская семинарии. Столичная академия, как наиболее близкая к церковному и государственному центру и имеющая особые возможности привлечения интеллектуальных сил, была выбрана эталоном. Именно эта молодая академия должна была получить устроение и развитие, достойное именования и статуса «академии», затем планировалось «подтянуть» за ней три остальные академии. При этом задача научного развития богословия была поставлена перед всеми академиями с особой значимостью. Однако решить эту задачу было довольно сложно: во-первых, академии были заняты решением насущных проблем – подготовкой духовенства и преподавателей для духовных школ, во-вторых, трудно было адекватно сформулировать актуальные проблемы, требующие богословского исследования, на языке школьного богословия конца XVIII в., наконец, российским духовным академиям просто не хватало опыта научной деятельности. С задачей научно-богословского развития духовная школа подошла к началу XIX в. – эпохе великих перемен.

 

Научная аттестация в российских университетах в начале XIX в.

К началу XIX в. Московским университетом и Императорской Академией наук уже был накоплен определенный опыт – положительный и отрицательный – и по подготовке, и по аттестации научных кадров. В 1803–1804 гг., при проведении в России образовательной реформы, создавшей университетскую систему, опыт научной аттестации был обобщен и осмыслен, а сам процесс подробно регламентирован. Это давало возможность духовной школе использовать отечественный опыт для разработки системы научно-богословской аттестации. Для того чтобы понять, от каких положений могли отталкиваться разработчики первого варианта научно-богословской аттестации, кратко рассмотрим деятельность университетской аттестационной системы начала XIX в.

Историк университетов Ф. А. Петров отмечает одно из принципиальных изменений, внесенных Уставом 1804 г. в российскую систему образования. Если в XVIII в. университетам (Московскому) отводилась лишь роль высшего учебного заведения, а научные исследования были прерогативой Академии наук, то теперь перед профессорами университета прямо ставилась задача: заниматься не только преподаванием, но и научной работой, писать собственные труды и представлять их на научную аттестацию. Если профессоры екатерининского и павловского времени обходились чаще всего без ученых степеней, для профессора александровской эпохи ученая степень становилась важным атрибутом занимаемой им должности. Хотя официально ученая степень стала непременным условием для преподавания в университете после утверж дения «Положения о производстве в ученые степени» (1819), идея этого соединения науки и образования в университетских стенах лежала в основе Устава 1804 г. Разумеется, научно-исследовательская деятельность профессорско-преподавательской корпорации должна была постепенно вовлечь в этот процесс и студентов старших курсов. А это в свою очередь вело к необходимости изменить и всю систему университетского образования, включить в учебный процесс элементы научных исследований, сделать лекции более научными, с учетом новейших открытий. Ф. А. Петров высказывает предположение, что на составителей университетского Устава 1804 г. повлиял пример ведущих западноевропейских университетов, ставших ведущими научными центрами во многих отраслях знаний. Но в любом случае именно Устав 1804 г. впервые определил место университетов не только как учебных и методических, но и как научно-исследовательских учреждений. Это следует иметь в виду при анализе духовно-учебной реформы 1808–1814 гг., перед разработчиками которой стояла такая же задача в отношении к богословской науке.

Для получения ученой степени «университетского достоинства» Уставом 1804 г. был выстроен определенный порядок испытаний и производства: «Никто не мог получить Университетское достоинство иначе как чрез испытание». Система научной аттестации была трехступенчатой: кандидат, магистр, доктор. При этом была установлена строгая последовательность в достижении ученых степеней: степень кандидата была обязательной для получения степени магистра, а магистерская – для получения степени доктора. Однако срок для достижения той или иной степени установлен не был. Была лишь намечена связь степени кандидата с завершением университетского образования – «студенты, окончившие с отличным успехом курс наук в университетах, прямо удостаивались степени кандидатов» – и минимальное время «разделения» всех трех степеней – один год (§ 12). Однако к «испытанию в кандидаты» допускались и «прочие», желавшие получить эту ученую степень. Для получения степени кандидата необходимо было согласие декана соответствующего отделения и прохождение «испытания» перед собранием отделения. Собрание предлагало испытуемому задачи, «…касающиеся до Наук, к отделению принадлежащих», на которые он должен был дать письменное объяснение. Потом следовало устное испытание: претенденту в кандидаты задавалось два вопроса, предварительно избранных по жребию, и ряд вопросов произвольного характера.

Получение ученых степеней магистра и доктора (высшие университетские достоинства) было более сложным, длительным и трудоемким процессом. Он состоял из пяти этапов: предварительное собеседование (искус), диспут, опыты (необязательный этап), лекции и защита (защищение). Сначала в присутствии декана отделения и двух профессоров, преподающих вспомогательные науки, осуществлялось предварительное испытание соискателя (искус) по вопросу ценности его научных сочинений, его способностей и нравственности. После этого следовало публичное испытание (диспут) в присутствии декана, двух профессоров, преподающих вспомогательные науки, и двух представителей других отделений – членов университетского Совета, выбранных тайным голосованием. Диспут состоял из двух этапов: письменный ответ на заранее составленные вопросы из соответствующей области науки, «сохраняющиеся в тайне и выбранные по жребию» (два вопроса для магистра и четыре для доктора) и словесное испытание по произвольным вопросам в других предметах, назначаемых экзаменаторами. Степень доктора, разумеется, требовала решения более сложных проблем. Затем соискателю ученых степеней, так или иначе связанных с практикой, предлагались опыты по роду науки: испытуемый медицинским факультетом определял болезнь представленного ему в клиническом институте или в градской больнице больного, предписывал ему лекарства и предсказывал их действия; химик исследовал и определял составные части данного ему тела и т. д. На четвертом этапе соискатели обязаны были прочитать публичные лекции по предмету своего исследования (магистр одну, а доктор три лекции сряду). И только после всего этого следовала публичная защита (защищение) диссертации в общем собрании отделения (факультета).

Защита также была регламентирована. После краткого выступления диссертанта шли состязания (устные ответы на вопросы собрания). Затем три профессора отделения по старшинству оппонировали (делали противоположения) соискателю, и они же докладывали Совету университета об успехе или неуспехе испытания. В том случае, если собрание отделения не одобряло диссертацию, повторные испытания назначались не ранее как через год. Все магистерские и докторские испытания должны были происходить на латинском языке, кандидатские испытания разрешалось проводить на русском.

Темы диссертаций предлагались советом или подбирались самими диссертантами и утверждались советом. В большинстве случаев они были не простым «рассуждением» или рефератом, а соответствовали уровню науки своего времени.

Следует иметь в виду и то, что право на защиту диссертации имели не только выпускники самого университета, но и представители других университетов, если они желали получить ученую степень именно в этом университете или в их родном не было соответствующих специалистов. И такие случаи были нередки: так, при Московском университете защищали магистерские и докторские диссертации представители Харьковского и Казанского университетов, более молодых. Университеты имели право присуждать высшие ученые степени и тем, кто не слушал вообще университетских лекций. Но в таком случае соискатель должен был предварительно сдать экзамены по всем предметам за полный университетский курс по соответствующему факультету.

К началу XIX в. духовная школа и церковное руководство стояли перед необходимостью разработать и реализовать систему научно-богословских исследований. Система предполагала подготовку научных кадров и их аттестацию. Имелся опыт зарубежной богословской науки, с которой российские представители были в определенной степени знакомы, а также пример отечественных университетов, для которых система научной аттестации была оформлена в первом российском общеуниверситетском Уставе 1804 г. Этим опытом можно было воспользоваться, но при этом следовало учесть собственный опыт российской духовной школы. При разработке научно-образовательной богословской системы неизбежно вновь должен был встать вопрос о связи богословия с остальными областями науки и практической реализации этой связи, в том числе при подготовке научно-богословских кадров и их аттестации.

 

1.2. Законодательная база и организация системы научно-богословской аттестации

 

Система научно-богословской аттестации в России имела институционную основу, так как опиралась на конкретные органы, осуществлявшие оценку научных достижений, их аттестацию, присуждение ученых степеней и утверждение в них. Эти органы получали свое значение и действовали по определенным правилам, имевшим статус государственного закона Российской империи. Поэтому исследование системы научно-богословской аттестации необходимо начать с изучения ее законодательной базы и организации.

 

Законодательная база системы научно-богословской подготовки и аттестации

Православная высшая духовная школа как особая ступень была учреждена в России в начале XIX в. Духовно-учебная реформа 1808–1814 гг. выделила четыре духовные академии – Санкт-Петербургскую, Московскую, Киевскую и Казанскую – в особую ступень, со своим особым предназначением и особыми задачами. Новые академии создавались на базе старых, но это было не просто очередное преобразование, а создание принципиально нового для России типа духовного учебного заведения, «надстроенного» над основной духовной школой. Если главной задачей основной духовной школы, завершавшейся семинарией, была подготовка образованного духовенства, то перед высшей ступенью стояли особые задачи. Комитет об усовершенствовании духовных училищ, составлявший проект реформы, видел в реформированных академиях центры духовного просвещения и богословской науки, подобные Академии наук светских. Разумеется, учебная задача не отменялась: академии должны были готовить кадры для высших должностей, требующих углубленных познаний в богословии, и научно-педагогические кадры. Но «ученость» (eruditio) должна была стать главным делом академических профессоров, наряду с учительством. Естественно, целенаправленное развитие науки и подготовка новых научно-педагогических сил требовали и учета символов, сложившихся к этому времени в мировом опыте научной деятельности и уже неразрывно связанных с отечественной, российской наукой. Первый Устав православных духовных академий, составленный в процессе реформы 1808–1814 гг., ввел в русскую богословскую науку знаки подтверждения научной квалификации – ученые степени кандидата, магистра и доктора – и определил регламент их получения. Это было началом систематической подготовки и аттестации богословских научных и научно-педагогических кадров в России.

Комитет об усовершенствовании духовных училищ, разрабатывавший проект реформы с ноября 1807 по июнь 1808 г., по окончании работ представил проект реформы – «Начертание правил о образовании духовных училищ и о содержании духовенства при церквах», – который был Высочайше утвержден и получил силу закона 26 июня 1808 г. В 1809 г. был составлен проект Устава духовных училищ всех ступеней, в том числе и духовных академий. По этому проекту жила единственная преобразованная в 1809 г. СПбДА, причем обучался в ней один курс. Проект планировали доработать и утвердить через шесть лет, когда этот курс завершит свое обучение, тогда же решено было и довершить план научно-педагогической аттестации выпускников академий и распределения их по духовно-учебным и церковно-приходским местам. Начальству и преподавателям академии было поручено отмечать и докладывать центральному органу созданной духовно-учебной системы – Комиссии духовных училищ при Святейшем Синоде (КДУ) – обо всех замеченных проблемах, которые надо было бы учесть в уставных документах. Но и члены КДУ непосредственно и внимательно наблюдали за обучением I курса столичной академии, принимая по необходимости оперативные решения и замечая, в чем составленный проект Устава оказался неудобоисполним или неполон. В 1814 г. проект Устава был доработан, на основании опыта, полученного при обучении I курса СПбДА. 27 августа были Высочайше утверждены «Дополнительные правила к Уставам о духовных училищах», а 30 августа – Устав духовных академий, получив силу закона. С этого времени нормативно-правовую основу системы научно-богословской аттестации в России составляли соответствующие параграфы уставов духовных академий и дополнений, приложений и исправлений к этим уставам.

В «Начертании правил» 1808 г. лишь указаны основные идеи, согласно которым должна была строиться система подготовки и аттестации научно-богословских кадров. В проекте Устава православных духовных академий 1809 г. эти идеи развернуты, конкретизированы и детализированы. «Степенные» параграфы проекта Устава православных духовных академий 1809 г. и его окончательный вариант 1814 г. не сильно отличались друг от друга, ибо вплоть до 1814 г. система научной аттестации реально не действовала и собственного опыта у нее не появилось. Основные принципы, выработанные на начальном этапе реформы, были закреплены в его окончательном – законодательном – варианте, но некоторые аспекты были скорректированы. На протяжении более полувека – вплоть до вступления в силу нового Устава православных духовных академий 1869 г. – Устав 1814 г., с учетом некоторых корректив, составлял нормативно-правовую базу всех сторон деятельности духовных академий, в том числе и системы научно-богословской аттестации.

В дальнейшем эта нормативно-правовая база менялась несколько раз. Принципиально изменила систему научно-богословской аттестации реформа православных духовных академий, проведенная в 1869–1870 гг. Уже с середины 1850‑х гг. высказывались мнения о недостаточном развитии богословской науки, причем прежде всего самими ее деятелями. Главной слабостью богословской учености было названо крайне малое число специальных научных исследований: «…специальности нашей богословской науки только намечены, но не разработаны вполне». В то же время множество конкретных богословских вопросов, уже поставленных и сформулированных, требовали решения, новые вопросы поставили перед богословием бурно развивавшиеся естественные науки, реальная церковная жизнь выявила проблемы, требующие научно-богословского исследования. Духовные академии стояли перед насущной необходимостью научного рывка, а это подразумевало средства стимулирования и оценки научных достижений. Устав православных духовных академий 1869 г. постулировал новые принципы подготовки и аттестации научно-педагогических кадров. Изменения и в организации, и в порядке получения ученых степеней, и в требованиях, предъявляемых к их соискателям, были детализированы в «Положении об испытаниях на ученые степени и звание действительного студента в духовных академиях» 1874 г.

Введение в жизнь этих изменений имело неоднозначные последствия для богословской науки – были положительные сдвиги, но возникали и новые проблемы. Критические замечания по отдельным вопросам системы научной подготовки и аттестации высказывались и высшей церковной властью, и самими практиками научно-богословского дела. Следующая реформа духовных академий, проведенная в 1884 г., значительно изменила процесс подготовки научно-педагогических кадров – и на студенческом этапе, и на этапе специальной подготовки, – в систему же научной аттестации внесла лишь некоторые коррективы.

Устав православных духовных академий 1884 г. в целом действовал на протяжении четверти века – до 1910 г., однако в 1905–1906 гг. была проведена его модификация. В это время по инициативе, поступившей от самих духовных академий, были разработаны, приняты Святейшим Синодом и утверждены императором Временные правила для духовных академий. Они изменили некоторые положения действовавшего Устава 1884 г., в том числе относящиеся к научной аттестации. Название правил – «временные» – подразумевало краткосрочность их действия. Действительно, одновременно с введением этих правил Советам духовных академий было дано указание: составить проекты нового Устава, учитывающие и действующий Устав 1884 г., и нововведенные правила. Составленные проекты обсуждались на Предсоборном Присутствии в 1906 г., была попытка составить общий проект – для обсуждения на ожидаемом церковном Соборе. Целостного проекта не получилось, но и предполагаемый Собор состоялся лишь через одиннадцать лет, в 1917 г. Временные правила действовали всего три года, до 1909 г., когда на недолгое время вновь обрели законодательную силу все положения Устава 1884 г.

Последняя реформа духовных академий была проведена в 1910–1911 гг. Она готовилась и проводилась в два этапа. В 1909 г. Комиссия при Святейшем Синоде составляла проект, который, после доработки самим Синодом, с начала 1910/11 учебного года. был частично введен в действие – во всех частях, кроме учебно-научной. В 1910 г. при Святейшем Синоде была создана новая Комиссия, которая и доработала Устав. В процессе работы эта Комиссия дважды представляла свои результаты Синоду, и Синод представлял внесенные в Устав изменения на утверж дение императору. С начала 1911/12 учебного года в действие вошел исправленный вариант Устава. Эта реформа, со всеми ее дополнениями и уточнениями, собственно на аттестацию научно-педагогических кадров повлияла мало. Но система подготовки аттестуемых кадров, то есть учебные планы, а также элементы научной подготовки будущих ученых-богословов были изменены.

В марте 1917 г. действовавший Устав 1910 г. был скорректирован новыми Временными правилами для духовных академий. Эти правила лишь в некоторых положениях отличались от таковых 1905–1906 гг., а в вопросе научной аттестации дословно их повторяли. Начиная с мая 1917 г. велась разработка проекта нового Устава православных духовных академий. Этот проект обсуждался на заседаниях Священного Собора Русской Православной Церкви, получившем в дальнейшем именование Поместного Собора 1917–1918 гг. Однако этот Устав так и не обрел законодательной силы его предшественников. Радикальное изменение государственной власти в России, отделение Православной Церкви от государства лишило духовную школу всякой возможности вести нормальный научно-образовательный процесс. В 1918 г. была разрушена система научной аттестации в России в целом, такая же участь постигла ее богословскую составляющую. Вскоре прекратила существование система богословского образования, и последние идеи по совершенствованию системы подготовки и аттестации научно-богословских кадров остались теоретическим наследством отечественного богословия.

 

Организационные принципы научно-богословской аттестации

Общим принципом института научно-богословской аттестации на протяжении всего времени его деятельности являлось то, что все ученые степени присуждались учеными органами духовных академий. Ситуация с утверждением присужденных степеней была сложнее: в разные периоды это право принадлежало разным учреждениям – от Святейшего Синода до самих ученых органов академий. При этом различным образом проводилось утверждение в старших степенях – докторских и магистерских – и в младших – кандидатских, а также в звании действительного студента. К тому же на протяжении XIX – начала XX в. происходили неоднократные изменения в самих органах научно-богословской аттестации и местного, и высшего уровня, а также в порядке их деятельности. Поэтому рассмотрение следует проводить по периодам.

1814–1869 гг.

Комитет об усовершенствовании духовных училищ 1808 г. определил «троякий предмет установления духовных академий»: «1) образование духовного юношества к высшим должностям»; 2) распространение и поощрение учености в духовенстве; 3) управление духовных училищ, Академии подчиненных». Каждой задаче, поставленной перед академией, соответствовал свой руководящий орган: научному центру – Конференция, учебному институту – Внутреннее академическое правление, центру духовно-учебного округа – Внешнее академическое правление.

На протяжении всего периода, на котором действовал Устав духовных академий 1814 г. (1814–1869), непосредственной аттестацией научно-богословских кадров занимались Конференции духовных академий. Они представляли собой особые ученые коллегии, отвечавшие за развитие богословской науки не только в самой академии, но и в академическом округе. На Конференцию были возложены три основные задачи: проведение испытаний (экзаменов) в академическом учебном институте, возведение в ученые степени и цензура духовной литературы, издаваемой в округе. Комитет об усовершенствовании духовных училищ, составлявший в 1807–1808 гг. проект духовно-учебной реформы, именно в Конференции видел научный центр академии, точнее сказать, саму академию как ученое заведение, подобное Академии наук светских. Учебный институт, управляемый Внутренним правлением академии, был при академии, готовил для нее новые научные кадры и использовал для этого обучения наличные силы академии. Академия в лице Конференции должна была проверять знания студентов института посредством испытаний (экзаменов), а в конце обучения констатировать уровень их учености, присуждая ту или иную ученую степень.

Структура каждой Конференции была скопирована со структур действующих академий наук и университетов: в нее входили члены действительные, почетные и члены-корреспонденты. Возглавлялась Конференция епархиальным архиереем. Роль архиерея в деятельности Конференции оценивалась и историками богословской науки, и историками духовных академий неоднозначно. С одной стороны, и «Начертание правил» 1808 г., и Устав 1809–1814 гг. настаивали на подчинении академий напрямую КДУ при Святейшем Синоде, таким образом подчеркивая их общецерковное значение и определенную независимость от местного епархиального преосвященного. Положения Устава предусматривали даже возможность несогласия Внутреннего правления академии с предложениями архиерея, если большее число или все члены Правления усмотрят уважительные причины, по которым это предложение не может быть исполнено. Если согласия архиерея и Правления не удается достигнуть, дело должно было представляться «на разрешение КДУ». Тем более определенная свобода обсуждения проблем и деятельности на благо науки должна была реализовываться в Конференции как ученом обществе. Иногда академическим корпорациям казалось, что обсуждение научных проблем удобнее было бы вести своим кругом, представляя на утверждение архиерея уже готовые решения. Вопросы снимались в тех случаях, когда для корпораций был вне сомнения не только епископский, но и научный авторитет преосвященного. Несомненным научным авторитетом обладали митрополит Московский Филарет (Дроздов), митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Никанор (Клементьевский), митрополиты Киевские Евгений (Болховитинов) и Филарет (Амфитеатров), архиепископ Казанский, а затем митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Григорий (Постников).

Но так как Конференция была все же теснейшим образом связана с учебной частью академии, а научными деяниями наиболее активно занимались члены преподавательской корпорации, важную роль в делах и решениях Конференции играл ректор академии. Особенно это было заметно, когда ректором становился ученый-богослов с собственными идеями, научными и учебными проектами. Так, в СПбДА особыми эпохами были периоды ректорства архимандрита Филарета (Дроздова) (1812–1819), архимандрита Григория (Постникова) (1819–1825), епископа Евсевия (Орлинского) (1847–1850), архимандрита (с 1851 г. епископа) Макария (Булгакова) (1850–1857); в МДА – архимандрита Филарета (Гумилевского) (1835–1841) и архимандрита Евсевия (Орлинского) (1841–1847); в КДА – архимандрита (с 1837 епископа) Иннокентия (Борисова) (1830–1839), архимандрита Димитрия (Муретова) (1841–1850), архимандрита Антония (Амфитеатрова) (1851–1858).

Действительные члены делились на внутренних, то есть профессоров академии, и внешних – представителей образованного духовенства округа, «известных со стороны просвещения, трудолюбия и готовности исполнять поручения, на них возлагаемые». Непременно в состав Конференции включался ректор местной духовной семинарии, а часто и инспектор, настоятели городских монастырей и протоиереи некоторых городских церквей, если они имели академическое образование, профессор богословия городского университета. С конца 1820‑х гг. в состав Конференции СПбДА стали включаться викарные епископы, несколько позднее это же произошло и в Конференции МДА: во-первых, эти архиереи чаще всего сами были недавними ректорами академий; во-вторых, митрополиты часто поручали викариям ревизии академий, и присутствие на испытаниях, наблюдения преосвященных были важны для Конференций. Члены-корреспонденты выбирались самой Конференцией из духовенства и светских лиц и должны были доставлять ей «полезные сведения обо всех открытиях, относящихся к духовной учености». Ректор и все ординарные профессоры академии входили в со став Конференции по должности, для экстраординарных профессоров такое право испрашивалось и предоставлялось особо, при возведении их в это звание. Конференции духовных академий по замыслу Устава 1814 г. были ближе по структуре к Академии наук, нежели, например, к Конференции Московского университета до 1804 г. Главным отличием было включение в Конференции духовных академий внешних членов, которые в большинстве своем были выпускниками этих же академий и в реальности довольно активно привлекались к делам Конференций.

Однако жизнь внесла коррективы в начальные замыслы. С одной стороны, академии очень скоро почувствовали специфику высшей школы: научные проблемы так тесно соединялись в ней с учебными, что решать первые без вторых было просто невозможно. Решение же учебных проблем подразумевало обсуждение широким преподавательским кругом. С другой стороны, в первые годы после преобразования в академиях не всегда в наличии было шесть ординарных профессоров, а даже если и было, «преподавательского представительства» в Конференциях было явно мало. Так как младшие члены корпораций – бакалавры – были самостоятельными преподавателями, в виде исключения и каждый раз с особого разрешения КДУ (до 1839 г.) или Святейшего Синода (после 1839 г.) некоторых из них также стали включать в состав Конференции. Так, например, Конференция СПбДА почувствовала необходимость такого расширения состава своей Конференции уже при выпуске I курса, в 1814 г. В том же году в ее состав были включены магистры этого первого выпуска, оставленные бакалаврами в академии: иеромонахи Григорий (Постников), Моисей (Богданов-Платонов) и Кирилл (Богословский-Платонов), Г. П. Павский, И. Я. Ветринский, B. И. Себржинский. В год выпуска II курса (1817) в состав Конференции вошел магистр этого курса бакалавр иеромонах Нафанаил (Павловский); в 1820‑е гг. членами Конференции СПбДА стали бакалавры игумен Игнатий (Семенов), иеромонахи Иоанн (Доброзраков), Гавриил (Городков), Иннокентий (Борисов), Исидор (Никольский) и др. В Конференцию МДА при ее открытии в год выпуска I курса (1818) были включены наряду с ректором, инспектором и профессорами В. И. Кутневичем и А. И. Тяжеловым три бакалавра: архимандрит Никанор (Клементьевский), Г. А. Левицкий и П. И. Розанов. Та же ситуация возникла и в третьей преобразованной академии – КДА: при выпуске ее I курса в декабре 1823 г. состоялось первое полное собрание Конференции, на котором в ее состав были введены в качестве действительных членов не только ректор архимандрит Моисей (Антипов-Платонов) и инспектор иеромонах Смарагд (Крыжановский), но и бакалавр церковной истории иеромонах Евгений (Соловьев), бакалавр философии протоиерей Иоанн Скворцов и бакалавр греческого языка А. И. Пушнов. Но даже введение должности экстраординарного профессора не сняло необходимости включения в состав Конференций некоторых бакалавров: так, например, в 1848 г. в состав Конференции СПбДА был введен бакалавр канонического права иеромонах Иоанн (Соколов).

Регулярными делами Конференции, в которых должны были участвовать все действительные члены, были мероприятия, связанные с аттестацией успехов выпускников академий. Представители Конференции участвовали в предварительных испытаниях (по два-три), итоговые же – «решительные» – экзамены проводились в общем собрании Кон ференции. Представители Конференции, делегированные на предварительные испытания, должны быть сведущи в тех науках, в которых испытываются студенты. Во время испытания они должны иметь списки студентов со всеми оценками по данному предмету, «поверять» эти отметки, делая собственные замечания о каждом студенте на основании его ответов как на вопросы профессора, так и на вопросы самих представителей Конференции. На этом этапе испытаний составлялся первый вариант разрядных списков, который вносился в Конференцию. Для решительных испытаний Устав отводил три общих собрания Конференции, причем расширенных, с приглашением «знатнейших как из духовного, так и из светского звания особ». Программа распределения предметов по этим заседаниям должна была составляться ректором академии и утверждаться председателем Конференции – епархиальным архиереем. На основании этих испытаний, а также нравственных успехов студентов на протяжении всех четырех лет обучения в академии составлялись разрядные списки, дававшие основание для получения ученой степени магистра богословия (1‑й разряд) или кандидата богословия (2‑й разряд). Не попавшие в разряды получали звание действительного студента.

Если звание действительного студента мог получить только выпускник академии (или выпускник семинарии 1‑го разряда), то ученые степени кандидата и магистра могли получить и сторонние лица, то есть не прошедшие академического курса. При этом Устав 1814 г. давал такое право не только выпускникам семинарий, но и лицам, «другими путями приобретшим сведения в предметах академического института». Устав не очень определенно говорит, должны ли это быть непременно лица «из монашества или белого духовенства», либо подобное дерзновение дозволяется также и светским лицам. Но в любом случае: ищущие степеней могут требовать себе «искуса» не только во время выпускных экзаменов, а во всякое время года, и Конференция должна подвергнуть их таковому. Критерии, предъявляемые к внешним искателям степеней, те же, что и к студентам академий, претендующим на таковые степени – и на предварительных, и на решительных испытаниях. Единственное послабление, которое давалось в этом случае: внешние освобождались от испытаний по предметам «свободного выбора», а экзаменовались только в общеобязательных науках.

Устав 1814 г. очень неопределенно говорил о диссертационных сочинениях выпускников. С одной стороны, в Уставе есть упоминание о «диссертациях», которые составляются выпускниками академии во время предварительных испытаний в виде ответов на две-три здесь же предлагаемые задачи, «из наук всем общих, на латинском и российском языках», а затем передаются в Конференцию. Упоминались и «диссертации своего сочинения», которые студенты «говорят с кафедры» во время решительных испытаний. С другой стороны, говорилось о важности основательных «письменных ответов» на задачи, предложенные неакадемическим лицам, ищущим магистерской степени – эти письменные работы могут компенсировать недостатки устных ответов «в подробностях наук», понятные для лиц, не слушавших академических лекций. Но акцент в Уставе ставился именно на искусе, испытании, проводимом Конференцией.

Диссертации даже не упоминаются в параграфах, говорящих собственно о присуждении ученых степеней кандидата и магистра: «производство» в обе степени должно было проводиться путем голосования членов Конференции, общим согласием или большинством голосов.

Интересно, что члены Конференции, не имевшие степеней духовных академий, то есть выпускники иностранных или российских светских школ, не имели права решающего голоса при избрании кандидатов или магистров – только совещательный, причем «по предметам испытания, им известным».

Еще одним органом духовной академии, который участвовал в производстве в ученые степени, было Внутреннее правление академии, состоящее из ректора, инспектора и эконома академии. Это участие было исполнительным: 1) Правление вело списки об учебных успехах и нравственном поведении студентов и перед испытаниями передавало их членам Конференции; 2) выдавало студентам «аттестаты по разрядным спискам, составляемым в Конференции», причем за подписями членов Правления. При этом обо всех выданных аттестатах Внутреннее правление доносило напрямую КДУ, без посредства академической Конференции.

Возведение в звание действительного студента и степень кандидата богословия было внутренним делом каждой академии. Их присуждение было окончательным, после чего Внутреннему академическому правлению предлагалось выдать аттестат на это звание.

Степень магистра, присуждаемая Конференцией, должна была утверждаться высшими – общецерковными – органами. До 1839 г. право утверждения магистерских степеней принадлежало центральному духовно-учебному органу при Святейшем Синоде – КДУ. 1 марта 1839 г. КДУ была упразднена, а «высшее заведование духовно-учебной частью» было сосредоточено в Святейшем Синоде как едином главном духовном правительстве Российской империи. Обоснованием этого изменения была «необходимость тесной связи между управлением Православной Церкви и воспитанием юношества, приготовляемого на священное служение оной». Надзор за исполнением законов, определяющих все стороны деятельности духовно-учебной системы, был вверен обер-прокурору Святейшего Синода. С этого момента возрастает значимость и власть обер-прокурора в духовно-учебных делах, а следовательно, отчасти и в системе подготовки и аттестации научно-богословских кадров. «Исполнительная ответственность» и делопроизводство духовно-учебной системы возлагались на новый центральный духовно-учебный орган при Синоде – Духовно-учебное управление (далее: ДУУ). Но это была канцелярия, состоящая из чиновников, важные же дела, к которым относилось и утверждение в ученых степенях, Синод взял на себя. Поэтому с этого момента утверждал в степени магистра богословия непосредственно Святейший Синод. По утверждении высшим органом магистерских степеней Внешнему правлению академии предлагалось связываться с Духовными консисториями тех епархий, куда были распределены магистры, и передавать через них аттестаты на звание магистра.

Показателен текст магистерского диплома. Он гласил: «Sub auspicatissimo regimine Augustissimi ac Potentissimi Imperatoris… Totius Russiae Autocratioris, …Ecclesiasticae Academiae Conventus pro potestate sibi concessa Dominum …ob luculenta progressuum in solidioribus et humanioribus, praesertim vero sacris, scientiis specimina, tam privato, quam publico examine non semel edita, Magistrum sanctiorum humaniorumque ei ac privillegia concessa, decrevisse ac contulisse publice testatur». То есть: «В благополучнейшее царствование Августейшего и Могущественнейшего Императора… Самодержца Всероссийского, Конференция …[такой-то] духовной академии, по власти, ей предоставленной, сим торжественным дипломом признает …[такого-то], за отличные успехи его в науках философских, словесных и преимущественно богословских, неоднократно как на частных, так и на публичных экзаменах дознанные, магистром богословских и словесных (гуманитарных) наук, торжественно свидетельствуя сим о даровании и присвоении ему сего достоинства и прав, с ним сопряженных». В дипломе обязательно ставилась точная дата утверждения в степени магистра – то есть соответствующего указа до 1839 г. КДУ, а после 1839 г. – Святейшего Синода. Следует обратить внимание на то, что центральный орган – КДУ, Синод – в дипломе не упоминался, а органом, констатирующим уровень успехов в науках, является Конференция.

Степень доктора богословия, согласно Уставу 1814 г., также присуждалась Конференцией. Для докторской степени как раз главным являлась диссертация – сочинение на латинском или российском языке, которое вносилось в Конференцию самим автором или представляющим его доктором богословия. Устав 1814 г. оговаривал право Конференции назначать особые темы для докторских сочинений по вопросам, требующим богословского изучения. Докторская степень присуждалась, как и две младшие степени, общим согласием или большинством голосов членов Конференции. Однако в этом случае Устав давал право решающего голоса тем членам Конференции, которые сами обладали докторскими степенями: все остальные члены могли и должны были участвовать в рассмотрении сочинения, но с совещательными голосами. Если Конференция не имела в своем составе достаточного числа членов – докторов богословия, она должна была посылать текст сочинения, представленного на докторскую степень, докторам богословия в другие города и требовать их мнения. Устав предлагал некоторые критерии, которые Конференция должна была предъявлять к оцениваемому сочинению, но самые общие: вся ответственность ложилась на саму Конференцию.

Утверждал в степени доктора, как и в степени магистра, высший орган: до 1839 г. – КДУ, с 1839 г. – Святейший Синод. После того как присуждение докторской степени утверждалось, сочинитель удостаивался звания доктора богословия в общем собрании Конференции с вручением диплома за подписями епархиального архиерея и трех из присутствующих в собрании членов Конференции. Докторам богословия давался диплом, подобный диплому магистра, только с изменением звания ученой степени.

С учеными богословскими степенями были связаны определенные знаки отличий. Разумеется, в основе всех знаков отличий, связанных с учеными богословским степенями всех уровней и во все времена, лежал крест. Это было положено в «Начертании правил» 1808 г., подтверждено в проекте Устава 1809 г., закреплено в окончательном варианте Устава 1814 г. Магистру, имевшему духовный сан, с его утверждением в степени, должен был доставляться крест «для ношения в петлице на золотой цепочке». Доктору богословия из духовного звания давался малый крест на золотой цепочке «для ношения на персях». Согласно Уставу, кресты выдавались от КДУ (после 1839 г. – от Синода) через Конференции, присудившие степени. После кончины магистра или доктора крест не оставался наследникам, а возвращался в КДУ (после 1839 г. – в Синод).

В 1808 г. были разработаны и конкретные формы магистерского креста-медальона и наперсного финифтяного докторского креста, сделаны же эти знаки отличий – 30 магистерских и 5 докторских – были к моменту первого их присуждения, то есть к лету 1814 г.

1869–1884 гг.

Реформа 1869 г. радикально изменила все стороны жизни духовных академий – учебную, научную, организационно-административную, хозяйственную. Были упразднены духовно-учебные округа, хотя, разумеется, с академий не снималась задача распространения и поощрения учености в духовенстве. Ставился акцент на научной задаче академий, причем как в исследовательском аспекте – стимулирование специальных научных исследований членов корпораций и выпускников в области богословия, так и в учебном – подготовка студентов к научной деятельности. Понятие научного развития богословия неразрывно связывалось с подготовкой преподавателей-специалистов, занимающихся исследованиями в области преподаваемой дисциплины и способных вводить свои научные достижения в учебный процесс. Одним из средств решения этих задач была специализация, вводимая на всех уровнях учебного процесса: специализация студентов первых трех курсов по трем отделениям, студентов выпускного курса – по более конкретным группам наук, преподавателей – по кафедрам.

Изменилась и организационная структура академии. Все преподаватели и студенты теперь были распределены по отделениям. Даже преподаватели общеобязательных предметов были отнесены к тому или иному отделению: «по сродству предметов»: преподаватели Священного Писания, основного богословия и философских предметов – к богословскому отделению, преподаватели древних и новых языков – к церковно-практическому отделению. Внешнее правление, отвечающее за управление средними и низшими школами академических округов, упразднялось вместе с самими округами. Внутреннее правление сохранялось под именем Правления, но теперь оно занималось не учебным процессом, а лишь хозяйственными, финансовыми и некоторыми организационными вопросами. Учебные задачи Внутреннего правления и часть задач Конференции переходило в ведение нового внутреннего органа духовной академии – Совета. Следует отметить, что при разработке реформы 1869 г. духовными академиями высказывались предложения об изменении состава и круга дел научного органа академии – Конференции. Основных предложений было два: по примеру Советов российских университетов ограничить состав Конференции внутренними членами – профессорами академии, и – по примеру тех же университетов – соединить в одном органе решение учебных и научных вопросов, как и подобает высшему учебному заведению. Так что прове денное преобразование органов управления академий в целом отвечало запросам практиков-преподавателей.

Совет возглавлялся ректором и ведал всеми научными, учебными и воспитательными делами академии, однако наиболее значимые из них представлялись на утверждение епархиального преосвященного или Святейшего Синода. Этот орган в трактовке Устава 1869 г. был довольно сложным учреждением. Было выделено пять видов заседаний Совета – обыкновенные, общие, открытые, чрезвычайные и торжественные, и для каждого вида заседаний полагался свой особый состав. Для обыкновенных заседаний, решавших текущие вопросы учебно-воспитательного процесса и организации жизни академии, в Совет собирались кроме ректора инспектор, помощники ректора по отделениям и выборные представители отделений (по два от каждого) из ординарных и экстраординарных профессоров. Для решения особо важных дел устраивались общие собрания Совета, в составе всех профессоров академии, ординарных и экстраординарных, с правом решающего голоса, а при надобности и всех остальных преподавателей с правом совещательного голоса. Часть вопросов, связанных с научной аттестацией, принадлежали как раз к этому разряду дел. Однако публичная защита магистерских и докторских диссертаций, введенная Уставом 1869 г., выходила за пределы этих дел и совершалась на открытых заседаниях Совета (диспутах), куда, кроме всех преподавателей академии, приглашались и все желающие, то есть студенты академии и внешние лица. Чрезвычайные заседания Совета собирались каждый раз по особым поводам, не предусмотренным стабильным ходом учебных, воспитательных, научных, организационных дел, а также, если возникала необходимость, в вакационное время. Некоторые проблемы научной аттестации, неожиданно возникавшие коллизии также решались на таких заседаниях, хотя это зависело от академии и ректора. Раз в год, обычно в актовый день академии, устраивались торжественные собрания Совета в присутствии студентов и особо приглашенных лиц, на которых читался отчет о состоянии академии за год, в том числе отчет обо всех ученых диссертациях, рассмотренных Советом, диссертационных диспутах и присужденных ученых степенях. Через Совет вся корпорация могла участвовать в организации научного и учебного процесса.

Немалую роль в научной аттестации при действии Устава 1869 г. играли отделения академий. Именно на заседаниях отделений, в которых участвовали все преподаватели данного отделения, происходило первое рассмотрение и первая оценка диссертаций, представляемых на соискание кандидатских, магистерских и докторских ученых степеней, обсуждение тем, которые давались студентам для кандидатских сочинений, производство магистерских, выпускных и переводных экзаменов и обсуждение мероприятий по подготовке к этим экзаменам. Это доверие к отделениям подчеркивало, что научная аттестация на «рабочем» этапе теперь становится более специальной. И ученые сочинения, представляемые в качестве диссертаций, и экзаменационные ответы на ученые степени, по мнению авторов Устава 1869 г., могли по достоинству оценить только профессионалы в этой области богословия.

При подготовке реформы 1869 г. неоднократно обсуждался и вопрос о наиболее адекватной форме центрального духовно-учебного управления. Этот вопрос затрагивали и особые Комитеты при Святейшем Синоде, учреждаемые для разработки проекта Устава духовных семинарий и училищ 1860–1862 и 1866–1867 гг., и частные лица. Все проекты и мнения сходились в одном: орган духовно-учебного управления должен обладать достаточной компетенцией для решения учебных и ученых дел. Функции этого органа по отношению к богословской науке предполагалось даже отразить в названии: Ученый совет или Ученый комитет, подобно Ученому комитету при Министерстве народного просвещения. Однако мнения расходились в определении границ власти проектируемого органа и круга его занятий. В 1862 г. бывший профессор МДА Н. П. Гиляров-Платонов, критикуя очередной проект духовно-учебного управления (составленный Комитетом 1860–1862 гг.), отметил, что в проектах происходит «смешение желаний и понятий». Он выделил самое главное предназначение Ученого совета: следить за развитием науки и разрешать возникающие в связи с этим вопросы. Это обычные задачи Ученых советов при различных министерствах и ведомствах. Однако можно ли в этом отношении богословскую науку приравнять к другим наукам? Можно ли Совет, даже состоящий из «лиц, особенно знаменитых духовною ученостию», считать более компетентным решать вопросы церковной науки, нежели «высший собор иерархов»? Проблема не была решена и неоднократно обсуждалась в дальнейшем, и наиболее болезненно в отношении системы научно-богословской аттестации.

В 1867 г. произошло новое изменение в центральных органах духовно-учебного управления. Вместо упраздненного ДУУ при Святейшем Синоде был учрежден Духовно-учебный комитет (вскоре он стал называться просто Учебным комитетом). В вéдении Учебного комитета, согласно его Уставу, находились семинарии и духовные училища, отношения же с академиями четко определены не были. Вопросы духовной науки в ведение Учебного комитета не передавались, и это выводило академии из-под его контроля. Но это означало и то, что новое учреждение не могло стать Ученым комитетом или советом, который предлагался в проектах 1860‑х гг.: компетентным в решении научных вопросов и отстаивающим интересы богословской науки на высшем церковном уровне. Разработка нового Устава духовных академий еще предстояла, и это не позволяло заранее регламентировать их отношения с новым органом управления. Но опыт свидетельствовал о том, что прямое подчинение Синоду требует канцелярского надзора за этим делом, а этот надзор рано или поздно выходит за рамки канцелярского. В круге дел Учебного комитета был некоторый «резерв» – дела, «касающиеся духовного просвещения, передаваемые в Комитет по особым назначениям Святейшего Синода или обер-прокурора». Действительно, уже в июле 1869 г., при введении нового Устава в СПбДА и КДА, появилось множество вопросов и проблем, в том числе связанных с учеными степенями, студенческими и преподавательскими. Эти вопросы необходимо было обсуждать, искать решения, и Синод поручил Учебному комитету «обсуждение дел и вопросов, касающихся учебно-воспитательной и административной части духовных академий». В этот набор вошла и часть научных вопросов, по крайней мере связанных со студентами и выпускниками академий. Вопросы, адресуемые Советами академий в Синод, в том числе и связанные с наукой, неукоснительно переправлялись для обсуждения в Учебный комитет, и в большинстве случаев Синодом принималось мотивированное заключение Комитета. Значение обер-прокурора в духовно-учебных делах при учреждении Учебного комитета сохранилось и даже усилилось. Обер-прокурор являлся связующим звеном между Синодом и Учебным комитетом. Кроме того, светские члены Комитета назначались по предложению обер-прокурора.

Все эти изменения отражались в дальнейшем на решении вопросов, связанных с подготовкой и аттестацией научно-педагогических богословских кадров. Однако утверждение в высших ученых богословских степенях неизменно принадлежало Святейшему Синоду: в докторских с 1839 г., а в магистерских с 1884 г. (и до этого в 1839–1869 гг.).

Устав 1869 г. значительно изменил всю систему научно-богословской аттестации. При этом в самом Уставе были закреплены главные принципы системы испытаний и присуждения ученых степеней, подробные же правила должны были определяться особым положением. Это положение разрабатывалось в течение четырех лет полного введения Устава (1869/1870–1874), причем самое активное участие в его разработке принимали сами академии, а централизующую и отчасти корректирующую роль исполнял Учебный комитет при Святейшем Синоде.

Все ученые степени и звание действительного студента присуждал Совет академии, как и Конференция при Уставе 1814 г. Присуждение происходило в общих собраниях Совета, то есть при участии и с учетом мнения всех профессоров академии. Но кандидатские степени и звание действительного студента присуждались теперь студентам по окончании 3‑го курса – для части студентов он становился выпускным – на основании успехов за три года обучения, выпускных испытаний и выпускного – курсового – сочинения. Показавшие на испытании «отличные успехи» и представившие «рассуждение, признанное удовлетворительным для степени кандидата», переводились на 4‑й курс. Не удовлетворившие этим условиям выпускались после 3‑го курса со званием действительного студента. Теперь только присуждение звания действительного студента было одновременно и утверждением, ученые же степени кандидата богословия утверждались епархиальным архиереем. Несмотря на кажущееся умаление прав ученого органа академии, в этом положении сохранялись принципы Устава 1814 г.: епархиальный архиерей, как глава Конференции, и тогда утверждал присуждение кандидатских степеней своим участием в этом процессе.

4‑й курс по новым принципам Устава 1869 г. выходил за пределы базового богословского образования и имел особое предназначение – готовить выпускников академий к научной и преподавательской деятельности. Студенты должны были слушать особые специально-практические лекции по избранным предметам своего отделения, по которым они готовились сдавать экзамен на степень магистра и быть преподавателями в семинариях. Магистерская степень могла быть получена по окончании 4‑го курса, но при условии успешной сдачи магистерских экзаменов, представления и публичной защиты магистерской диссертации. Сдавшие успешно экзамен, но не представившие диссертации, получали степень кандидата богословия и право преподавать в семинариях. В дальнейшем они могли получить степень магистра, если представят удовлетворительную магистерскую диссертацию и защитят ее установленным порядком. Не сдавшие успешно магистерского экзамена при желании получить магистерскую степень должны были, помимо удовлетворения всех условий относительно диссертации, вновь сдавать магистерские экзамены.

К получению младших ученых степеней допускались и вольнослушатели академии, и посторонние лица, имеющие аттестат о «вполне удовлетворительном знании курса наук семинарии или классической гимназии». Но должна была соблюдаться последовательность – магистерская степень после получения кандидатской, причем не раньше чем через год, и все правила, установленные для студентов. Желающие получить степень кандидата должны были пройти испытания по всем предметам, изучаемым в академиях, как общеобязательным, так и одного из отделений, и представить рассуждение, удовлетворительное для кандидатской степени. Кандидаты, ищущие степень магистра, должны были сдать магистерский экзамен и защитить магистерскую диссертацию. Степень магистра, как и кандидата, утверждалась епархиальным архиереем.

Получение докторской степени по положениям Устава 1869 г. также значительно отличалось от такового по Уставу 1814 г.: представляться на ее соискание могла только специальная диссертация или равное по научному достоинству сочинение, эта диссертация должна была публично защищаться на диспуте, с официальными оппонентами и дискуссией. Получить ее могли, как и раньше, только магистры богословия. Однако отменялось не очень четко обозначенное в Уставе 1814 г., но в реальности строго действовавшее ограничение круга докторов богословия лицами в священном сане – теперь докторами богословия могли становиться и миряне. И, как и в Уставе 1814 г., оговаривалась возможность возводить в ученую степень доктора богословия знаменитых ученых, приобретших известность своими научными трудами, без всяких испытаний. Утверждал докторские степени Святейший Синод по представлению Совета через епархиального архиерея.

1884–1918 гг.

Следующая реформа духовных академий 1884 г. сильно изменила организацию учебного процесса в академиях, в меньшей степени – структуру управляющих органов. Были ликвидированы отделения, преподавательская и студенческая корпорации каждой академии вновь становились едиными. Совет сохранялся в качестве главного учебно-научного органа академии, но были несколько изменены его состав и круг дел. В качестве постоянного состава Совета был утвержден состав его общих собраний, регламентируемый Уставом 1869 г.: все ординарные и экстраординарные профессоры. Воспитательные и некоторые учебные вопросы передавались в сферу деятельности академического Правления, однако функции Совета в системе научно-богословской аттестации практически не изменились: по-прежнему Совет присуждал звание действительного студента и все ученые богословские степени.

Однако в организацию научной аттестации были внесены определенные изменения. Особое устроение и предназначенность 4‑го курса аннулировалась, полный курс основного богословского образования распределялся на все четыре года. Выпускное сочинение для получения ученой степени писалось всеми студентами на 4‑м курсе, этот курс заканчивался обычными испытаниями. Вновь вводились разрядные списки, составляемые с учетом успехов студентов за все четыре года обучения, то есть оценок за сочинения, устные ответы и поведение. Возобновлялись правила Устава 1814 г. Студенты, показавшие за весь период обучения отличные успехи (1‑й разряд) и представившие сочинение, удовлетворяющее степени магистра, получали право на таковую. Студенты, имевшие очень хорошие и хорошие успехи и удовлетворительное сочинение, удостаивались степени кандидата. Те студенты, которые имели посредственные успехи и не представили сочинения на степень кандидата или представившие сочинение, неудовлетворительное для степени, получали звание действительного студента. Единственное отличие от Устава 1814 г. состояло в том, что сохранялось введенное Уставом 1869 г. требование к магистерским диссертациям: обязательная публикация и защита, правда, теперь не в публичном собрании, а лишь в присутствии совета академии и особо приглашенных советом лиц (коллоквиум).

В процесс присуждения докторской степени также были внесены изменения, отчасти возвращавшие к условиям Устава 1814 г. Докторская диссертация теперь не защищалась, а лишь рассматривалась и оценивалась академическим Советом. Сохранялось и право Советов возводить в степень доктора лиц, известных отличными по своим достоинствам учеными трудами – также без каких-либо испытаний.

Повысился уровень инстанций, утверждавших в ученых степенях. В звании действительного студента, как и в степени кандидата богословия, утверждал теперь епархиальный архиерей. В степени магистра богословия и доктора богословских наук (богословия, церковной истории, церковного права) – Святейший Синод.

В 1880‑е гг. были внесены изменения и в знаки отличий, связанные с учеными богословскими степенями. Устав 1884 г. установил знак отличия для кандидатов богословия, состоявших в духовном сане: серебряный крест для ношения в петлице. В октябре 1885 г. в Совете СПбДА обсуждался вопрос о желательности учреждения отличительных знаков для магистров и докторов духовных академий. Устав императорских российских университетов 1884 г. ввел нагрудные знаки для университетских магистров и докторов, а еще до университетов такое отличие получили магистры и доктора высших специальных светских учебных заведений. Таким образом, только магистры богословия и доктора богословских наук, не имеющие духовного сана, не имели особых ученых знаков. Совет СПбДА просил митрополита Санкт-Петербургского Исидора (Никольского) ходатайствовать пред высшим начальством об учреждении таких знаков, что послужило бы и повышению значения «духовной учености» в глазах общества. Кроме того, это определило бы, сколько выпускников академий и деятелей богословской науки служит на разных церковных, государственных, общественных поприщах. Высочайше утвержденным 11 октября 1886 г. определением Святейшего Синода были установлены особые нагрудные знаки отличия для магист ров и докторов православных духовных академий, не состоящих в духовном сане. К указу прилагалось описание этих знаков: в основе лежал также крест, окружал его лавровый венок, а венчала корона, символизировавшая Российскую империю. Этим же указом право носить такие знаки распространялось на докторов и магистров богословия, удостоенных ученых степеней до введения знаков отличия, а право ношения серебряного креста распространялось на кандидатов богословия, получивших степень до 1884 г.

Через пять лет указом, утвержденным императором 23 ноября 1901 г., были введены знаки отличий для кандидатов православных духовных академий, не состоящих в священном сане.

В таком виде система научно-богословской аттестации сохранялась на протяжении двадцати лет, до конца 1905 г. Временные правила, введенные в жизнь духовных академий в конце 1905 – начале 1906 г. и получившие также статус временного закона, внесли изменение в порядок утверждения в ученых степенях. Согласно этим правилам, в со став Совета включались не только профессоры, но и доценты, а в случае признанной Советом надобности в собрании Совета могли принимать участие и прочие преподаватели академии. Советы духовных академий получали право не только присуждать, но и окончательно утверждать в ученых академических степенях, сообщая Святейшему Синоду об этих утверждениях чрез местного преосвященного постфактум, но с представлением требующихся экземпляров самого сочинения.

Временные правила имели силу до февраля 1909 г., когда указом Святейшего Синода они были отменены и все положения Устава 1884 г., в том числе имеющие отношение к научной аттестации, были восстановлены во всей полноте, «впредь до выработки и введения в действие предполагаемого нового Устава». Новый Устав православных духовных академий действительно был разработан и введен в действие довольно быстро. Его введение происходило в два этапа: в 1910 г. был введен проект нового Устава, затем, после некоторой доработки, в 1911 г. был введен его окончательный вариант. Систему научно-богословской аттестации он практически не менял: по-прежнему все ученые степени присуждались Советами духовных академий. Кандидатские степени и звание действительного студента давались выпускникам академий. Защитам на коллоквиумах подвергались только магистерские диссертации, а докторские давались по отзывам рецензентов. Диссертации на соискание двух старших степеней – магистра и доктора – должны были представляться на защиту в виде печатных монографий. Сохранялось право присуждать докторские степени известным ученым без представления конкретного сочинения и без каких-либо испытаний. Единственным уточнением, которое ввел новый Устав, была регламентация в конкретных баллах доселе неопределенных выражений «отличные успехи», «удовлетворительные для кандидатской степени успехи» и пр.

С такой структурой и организационными принципами система научно-богословской аттестации действовала вплоть до весны 1917 г. Временные правила, введенные в действие определением Святейшего Синода от 24–27 марта 1917 г., вновь расширяли состав Советов академий, но теперь туда включались не только доценты, но и исполняющие должность доцента. Этими же правилами Советам даровалось право окончательного утверждения во всех ученых степенях. Временные правила действовали до конца 1917 г., до восстановления патриаршества, проведенного по решению Поместного Собора в ноябре – декабре 1917 г.

С мая 1917 г. на заседаниях Комиссии профессоров, а затем на заседаниях Отдела о духовных академиях Поместного Собора шла разработка проекта нового – Нормального – устава духовных академий. Как и все предыдущие Уставы, он должен был регламентировать и порядок научной аттестации в духовных академиях. Изменение в высшей церковной власти – восстановление Патриаршества в Русской Православной Церкви – отразилось и на проекте нового Устава духовных академий. Согласно этому проекту, академии состояли в непосредственном ведении Высшего Церковного Управления – Патриарха, Священного Синода и Высшего Церковного Совета. Патриарх становился «верховным Покровителем и Почетным Членом всех духовных академий», мог давать Советам духовных академий ученые поручения. Патриарх, Священный Синод и Высший Церковный Совет должны были определять круг деятельности академий, согласно их Уставу, и «иметь наблюдение за порядком и направлением их деятельности». Право присуждать и утверждать ученые степени кандидата богословия, магистра и доктора богословских наук сохранялось за Советами академий, «с доведением о присужденных степенях до сведения Священного Синода».

Таким образом, система научно-богословской аттестации на протяжении столетия своей деятельности (1814–1918) представляла собой институт с органами присуждения и утверждения в ученых степенях, действующими по определенным правилам.

Деятельность системы научно-богословской аттестации определялась положениями Уставов духовных академий, разработанными специальными комиссиями при Святейшем Синоде, и утверждалась самим Синодом. Однако право окончательного утверждения Уставов духовных школ принадлежало императору Российской империи, то есть высшей государственной власти. Следовательно, положения научно-богословской аттестации имели статус государственного закона.

Несмотря на изменения, происходящие на протяжении XIX – начала XX в., научно-богословская аттестация сохраняла определенную стабильность: два этапа оценки научной работы, присуждение ученых степеней и утверждение этого акта. Присуждение степеней проводилось органами конкретной академии, утверждение в степенях проводилось церковной властью, высшей или епархиальной, либо специальными органами при этой власти (КДУ в 1814–1839 гг.).

Институт научно-богословской аттестации по своим организационным принципам был очень похож на институт научной аттестации российских университетов, особенно на уровне присуждения ученых степеней. В частности, общей чертой было то, что диссертационными советами были органы, исполнявшие и административно-управленческие функции. Однако было и отличие, связанное с факультетской структурой университетов. В университетах диссертации обсуждались и защищались в факультетских ученых собраниях, а Совет университета имел преимущественно административно-утверждающие полномочия. Главный орган академии – в период 1814–1869 гг. Конференция, а после 1869 г. Совет академии – на протяжении всего времени деятельности системы научно-богословской аттестации исполнял роль диссертационного совета. Даже в 1869–1884 гг., когда академии отчасти восприняли университетскую структуру, а учрежденные в них отделения получили статус квазифакультетов, официальные защиты диссертаций проводились академическими Советами. Эта научно-организационная черта, обусловленная отчасти и малочисленностью духовно-академических корпораций, имела основание и в единстве богословия как научной области. Это же единство подтвердила недолговечность «отделенского» устроения.

Большее различие духовно-академической и университетской систем научной аттестации было на уровне утверждения ученых степеней. Святейший Синод, или органы при нем (КДУ в 1814–1839 гг.), был значительно теснее связан с процессом аттестации, чем Министерство народного просвещения, в ведомстве которого находились университеты.

Во-первых, Синод был утверждающей инстанцией для старших ученых степеней большую часть изучаемого периода (1839–1905, 1908–1917), а на протяжении первых 25 лет (1814–1839) старшие степени утверждались органом при Синоде. Во-вторых, процесс утверждения степеней был не формальной процедурой, а экспертной оценкой, ибо от Синода (или от КДУ в 1814–1839 гг.) назначался дополнительный рецензент (за исключением 1863–1869 гг.).

Такие положение и организация обеспечивали системе научно-богословской аттестации, с одной стороны, полноправное положение в государстве, с другой стороны, возможность учитывать особые задачи богословской науки и духовно-учебного процесса. Однако с этим положением и организацией был связан и ряд проблем, на которые будет указано в последующих главах монографии.

 

1.3. Иерархия и специализация ученых богословских степеней

 

Согласно нормативно-правовым документам, в православных духовных академиях в России на протяжении всего рассматриваемого периода (1814–1918) действовала трехступенчатая система аттестации (кандидат – магистр – доктор) в области богословия. Однако расширение круга изучаемых источников показывает, что и с иерархией ученых богословских степеней, и с их специализацией, и с номенклатурой ученых степеней, присуждаемых духовными академиями, было связано немало вопросов. Вопросы не только ставились, но и активно обсуждались современниками, причем эти вопросы затрагивали более глубокие проблемы, связанные с деятельностью высшей духовной школы и местом богословия в системе научного знания. Поэтому вопросы иерархии и специализации ученых богословских степеней требуют внимательного изучения.

 

Иерархия ученых богословских степеней

1814–1869 гг.

Идея перенесения степеней «измерения» учености на духовную науку воспринималась непросто. На протяжении всего времени обучения первого курса преобразованной СПбДА, то есть от заявления принципа научно-богословской аттестации до момента присуждения первых ученых богословских степеней, вопрос обсуждался в церковных и, прежде всего, духовно-учебных кругах очень активно. В 1812 г. иеромонах Филарет (Дроздов) писал своему товарищу по Коломенскому училищу: «…когда в Церкви оскудели учители, тогда явились доктора, профессоры и бакалавры. Дух Евангельский, подобно как спирт, стали измерять градусами». Тем не менее через два года сам святитель Филарет стал доктором богословия, а в качестве ректора СПбДА, члена ее Конференции и Комиссии духовных училищ участвовал в присуждении и утверждении первых магистерских и кандидатских богословских степеней выпускникам I курса преобразованной СПбДА.

Какими же «градусами» измерялась «духовная ученость»?

Согласно «Начертаниям правил» 1808 г., «степени академические» составляли: студент, кандидат богословия, магистр и доктор богословия. Первые три предполагались для выпускников академии. Основой для их присуждения должен был быть разрядный список, составляемый на основании результатов всего обучения в академии и итоговых экзаменов. Студенты должны были делиться на два разряда, при этом все попавшие в 1‑й разряд при выпуске получали степень магистра, а попавшие во 2‑й разряд и «остающиеся в духовенстве» – «звание кандидата богословия». Интересно, что остальные выпускники 2‑го разряда должны были оставаться «в степени студента». Следует иметь в виду, что терминология «Начертания правил» не очень четкая, в том числе по отношению к степеням и званиям. Поэтому присутствует одновременно термин «звание кандидата богословия» и «степень кандидата богословия». Не до конца понятно, различали ли авторы «Начертания правил» «звание студента» с правами университетского студента, которое должны были получать выпускники семинарии 1‑го разряда, и «степень студента», в которой планировалось оставлять выпускников академии 2‑го разряда, покидавших духовенство?

При окончательной редакции Устава 1814 г. в соотношение «степеней» и «званий», составляющих научно-аттестационную систему в академиях, так и не была внесена ясность: «студент» был одновременно степенью и званием.

Тем не менее, формально научно-богословская аттестация представляла на первом этапе четырехступенчатую систему – студент, кандидат, магистр, доктор, – ибо все эти степени действительно давались академиями и представляли собой иерархическую лестницу. И хотя в большинстве случаев аттестация выпускника академии ограничивалась одной ступенью – кандидата или магистра, в принципе было возможно последовательное получение всех четырех степеней. В целом эта система соответствовала составу степеней российских университетов, определенному в «Предварительных правилах народного просвещения» 1803 г. Эти правила предусматривали «бесстепенной» выход из университетов, хотя само именование «действительный студент» было введено в университетскую систему «Положением о производстве в ученые степени» 1819 г. Появление звания студент в университетской системе А. Е. Иванов объясняет памятью об университете при Академии наук и художеств XVIII в., именовавшем так, но без прибавления «действительный», своих выпускников. Для духовных академий добавление этой «бесстепенной» оценки для успехов выпускников было вызвано конкретной ситуацией. Некоторые студенты I курса преобразованной СПбДА увлеклись небогословскими науками, в частности математикой, входившей в состав предметов духовных академий, в ущерб богословию. Ректор академии архимандрит Филарет (Дроздов), перу которого принадлежал последний вариант проекта Устава духовных академий 1814 г., усмотрел в этой ситуации несоответствие цели высшего духовного образования: «…нужно единство и усиление направления, соответственного их назначению и достоинству академии», а назначение это – духовное служение и богословская образованность. Именно тогда он дополнил систему богословских степеней званием действительного студента, равного по правам выпускнику духовной семинарии 1‑го разряда, но все же более высокого статуса. Тогда же был сделан акцент на том, что для получения степени магистра и даже кандидата при окончании академии важны успехи именно в богословских науках. «Бесстепенное» окончание академии – в звании действительного студента – предназначалось для неуспешных, то есть не показавших даже «довольных успехов» в богословии.

Как звание действительного студента, так и первые две ученые степени – кандидата и магистра – предполагались для выпускников духовных академий. Степень магистра не следовала за степенью кандидата, а давалась параллельно: более успешные студенты академий выпускались в 1‑м разряде, то есть магистрами, менее успешные – во 2‑м, кандидатами. При присуждении выпускникам академий ученых степеней за основу брался разрядный список, который составлялся в процессе выпускных мероприятий, но с учетом всех оценок по экзаменам и сочинениям за четыре года обучения. Кроме общей итоговой суммы полученных баллов, при составлении разрядных списков должны были соблюдаться три правила: 1) студент, помещаемый в 1‑й разряд, должен был отличаться не только успехами в науках, но и «примерным благонравием», 2) 1‑го разряда не мог быть удостоен тот, кто не оказал в богословии отличных, в прочих «необходимых предметах» – изрядных, а в «предметах свободного выбора» – по крайней мере достаточных успехов, 3) даже особо отличившийся в знании «предметов свободного выбора», но не оказавший таковых же успехов в богословии и прочих «необходимых предметах» не мог быть причислен к 1‑му разряду. Понятия «необходимые предметы» и «предметы свободного выбора» были введены в 1810 г., для облегчения многопредметности, уже в те годы отягощавшей высшее духовное образование. В окончательном варианте Устава духовных академий 1814 г. эти понятия и состав каждого были уточнены и закреплены. Необходимыми для каждого студента Устав признавал: а) полный курс богословия, б) курс теоретической и нравственной философии, в) курс словесности, г) библейскую, церковную и российскую историю, д) латинский, греческий и еврейский языки. Прочие науки курса духовной академии, сформированные в два отделения – физико-математическое и историко-географическое, – предлагались собственному выбору студентов, как и один из европейских языков – немецкий или французский.

Если первые две ученые степени, предназначенные Уставом 1814 г. выпускникам академий, были по преимуществу учебными, квалификационными, то свидетельствовать об истинно научной зрелости должна была докторская степень. В этом случае Уставом оговаривалось строгое преемство: доктором богословия мог стать только магистр богословия. Если вдруг докторской богословской степени искало «внешнее» лицо, не прошедшее через магистерскую академическую степень, то, как указывалось выше, он должен был не только представить сочинение, но и пройти все испытания, подразумеваемые магистерской степенью. Предусматривалось, правда, возведение в докторскую степень, без каких-либо особых требований и испытаний, «знаменитых мужей, прославившихся духовными сочинениями». Причастность таких лиц к докторской степени возвеличивала саму степень «от славы получающих оную».

Сама докторская богословская степень была «открыта», то есть впервые присуждена, в 1814 г., незадолго до утверждения окончатель ного варианта Устава духовных академий. Отчасти это было проведено для завершения духовно-учебной реформы, начатой в 1808 г., то есть для полноты научного богословия в России. Была еще одна задача: придание авторитета «высшему духовному представительству», то есть присуждавшей богословские степени Конференции столичной академии и утверждавшей в таковых Комиссии духовных училищ. Однако в дальнейшем, как будет показано ниже, эта степень являла лишь принципиальную полноту системы научно-богословских степеней, но не реальную.

Докторская степень не только констатировала высокий научный уровень ее обладателя, но и его право быть «учителем христианским». Хотя в Уставе 1814 г. не указывалось на обязательность священного сана для доктора богословия, на практике эта степень давалась лишь лицам священного сана, с учетом их деятельности на благо Церкви и духовного просвещения. Единственным исключением было присуждение в декабре 1857 г. степени доктора богословия профессору Афинского университета Георгию Маврокордато. Но это была помощь братской Поместной Церкви, предпринимавшей в те годы подвижнические усилия по возрождению богословской науки и потому особенно нуждавшейся в свидетельстве статуса ее лучших ученых. Такое отношение к докторской степени, с одной стороны, подразумевало, что в духовных академиях этих лет не было и речи о каких-то иных специальных степенях докторского уровня, кроме богословских. С другой стороны, заведомое отвержение от высшего научного статуса лиц, не имевших священного сана, также вызывало некоторое недоумение. Кроме того, это ограничение не позволяло однозначно соединять с высшей ученой степенью и высшие преподавательские должности.

Таким образом, трехступенчатость системы научно-богословской аттестации на первом этапе – в 1814–1869 гг. – была лишь видимой, формальной, в реальности же она не существовала. Две младшие степени – кандидатская и магистерская, – как правило, не были после довательными ступенями единой научно-аттестационной лестницы, а давались параллельно, согласно учебным и научным успехам. Случаи получения магистерской степени после кандидатской были, но не составляли правила. Высшая – докторская – богословская степень была редкой и не всем доступной наградой, поэтому также не могла рассматриваться в качестве следующей ступени научного восхождения ученого-богослова. Эта структура ученых степеней была особенностью научно-богословской аттестации периода 1814–1869 гг. Самой главной проблемой, которую порождало такое состояние, была парализация стимулирующей функции научно-аттестационной системы.

1869–1918 гг.

Когда в 1867 г. началась официальная подготовка нового Устава духовных академий, Конференции высказали свое мнение по проблемам научно-богословской аттестации.

Основным было предложение сделать трехступенчатую систему ученых степеней полной, то есть открыть возможность получения высшей – докторской – степени не только лицам духовным, но и светским. По поводу присуждения магистерской степени и ее соотнесения с кандидатской мнения разошлись. В одних отзывах предполагалось сохранение старой системы, то есть присуждение магистерской степени лучшим студентам, 1‑го разряда, непосредственно по окончании академии, за обычное выпускное (курсовое) сочинение. В других отзывах предлагалось степени магистра и кандидата сделать последовательными. При этом степень кандидата и звание действительного студента оставить учебно-выпускными и давать степень кандидата без специального выпускного сочинения, а только лишь по успехам в учебе. Для степени же магистра требовать особую диссертацию, предъявляя к ней полноценные научные требования. Правда, учитывая сложность написания диссертаций для преподавателей провинциальных семинарий, некоторые члены Конференций предлагали разрешить писать такие диссертации на выпускном курсе, но представлять их по окончании, отдельно от получения кандидатской степени.

Авторы проекта Устава, представленного в 1868 г., постарались учесть пожелания, высказанные Конференциями, а также опыт российских университетов и составить на их основе реально действующую систему научно-богословской аттестации. Совмещение в одной системе разнообразных предложений привело к ее значительному усложнению. Несмотря на сохранение в этой системе трех степеней – кандидат, магистр, доктор, – правила их получения и соотнесение друг с другом были принципиально изменены. Звание действительного студента связывалось теперь с первым – трехлетним – образовательным циклом в академиях. Те студенты, которые не отвечали критериям перевода на вторую ступень – 4‑й курс, – должны были выпускаться после 3‑го курса со званием действительного студента. Написание кандидатского сочинения предполагалось теперь на 3‑м курсе, по одной из наук соответствующего отделения или одному из общеобязательных предметов. Те студенты, которые имели «отличные успехи» и соответствующий уровень кандидатского сочинения, должны были переводиться на 4‑й курс. На 4‑м курсе каждый студент должен был выбрать одну из групп наук для второго уровня специализации, которая определяла для него и второй – магистерский – уровень научной аттестации. По этой группе наук студент выпускного курса должен был участвовать в специально-практических занятиях, в конце года сдавать магистерский экзамен и готовить пробные лекции, дающие право на преподавание в семинарии. На 4‑м же курсе предполагалось написание магистерской диссертации. По окончании 4‑го курса те, кто сдавал магистерский экзамен и получил положительную оценку прочитанных лекций, получал степень кандидата богословия. Те, чьи успехи на магистерском экзамене были оценены положительно, имели право получать магистерскую степень без новых испытаний. Но для ее получения надо было представить, опубликовать и публично защитить диссертацию. Таким образом, кандидатская и магистерская степени были поставлены в строго последовательное иерархическое соотношение.

Докторская степень, согласно проекту 1868 г., должна была стать доступной и лицам, не имевшим священного сана. Претендовать на док торскую степень могли только магистры богословия. Для получения докторской степени, как и магистерской, надо было писать специаль ное сочинение, печатать его и публично защищать на диспуте. Таким образом, полноценная «трехступенчатость» системы научно-богословской аттестации становилась реальностью: строгая последовательность, определенные требования к каждой степени, доступность для каждого ученого-специалиста всех ступеней. Эти новые черты были отмечены в пояснительной записке к проекту и подчеркнута их общая цель: превратить систему научно-богословской аттестации в надежное средство для стимулирования научно-исследовательской деятельности преподавателей и выпускников духовных академий.

Но предложение – даровать светским лицам право на получение степени доктора богословия – было принято не однозначно. Так, архиереи академических городов – митрополит Киевский Арсений (Москвин) и архиепископ Казанский Антоний (Амфитеатров) – считали, что звание доктора богословия подобает только лицам духовного сана, заслужившим это звание не только ученостью, но и полезной службой Церкви. Архиепископ Антоний, признавая стимулирующее значение научной аттестации, в том числе ее высшей ступени, предлагал присуждать светским профессорам степень доктора философии, по примеру европейских университетов.

Тем не менее в окончательном варианте Устава 1869 г. все положения проекта относительно иерархического состава ученых степеней были сохранены. Было особо подчеркнуто, что вольнослушатели академий и посторонние лица допускаются к испытанию на ученую степень только кандидата, то есть кандидатская степень являлась неизбежной ступенью в системе научно-богословской аттестации. Если эти лица желали получить степень магистра, то приступать к испытаниям на эту степень они могли не ранее чем через год после получения кандидатской степени.

Реализация нового Устава выявила определенные проблемы, связанные с последовательно выстроенной «ступенчатостью» богословских степеней. Главной из них была проблема магистерской степени. За 4‑й курс магистерскую диссертацию, с учетом возросших требований, написать успевали немногие, а распределение в провинциальные семинарии делало для многих невозможным продолжение работы. Число магистров богословия резко сократилось, что вызывало у многих членов духовно-академических корпораций желание вернуться к системе Устава 1814 г., то есть присуждать степень магистра лучшим студентам при выпуске. Кроме того, написание кандидатского сочинения на 3‑м курсе многие считали вредным: «…три года – мало для приготовления кандидата богословия». Действительно, значимость кандидатской степени умалялась, а так как магистрами становились немногие, все это вело к общему падению уровня и статуса выпускника духовной академии.

При разработке нового Устава духовных академий эта проблема обсуждалась очень серьезно. Комитет 1882 г. принял решение о переносе кандидатской работы на 4‑й курс. В связи с этим встал вопрос и о магистерской диссертации. Обязательность кандидатской степени для всех выпускников означала окончательный вынос магистерской степени за пределы учебного курса, то есть отнятие у большинства выпускников возможности ее получения. Но большинство членов Комитета решило, что требование Устава 1869 г. – получать каждую ученую степень отдельно, в порядке постепенности, с повышением требований – следует сохранить: «…чтобы за одно и то же не давать разных степеней ни вдруг, ни порознь, но чтобы соблюдалась и градация требований, и градация степеней». Тем не менее, представить, что выпускники смогут представлять при выпуске два сочинения – на кандидатскую и на магистерскую степень, – было сложно. Поэтому в окончательном варианте Устава духовных академий 1884 г. это положение было модифицировано: совмещалась возможность «студенческого магистерства» в конце 4‑го курса с обязательным получением перед этим кандидатской степени. При этом Устав настаивал на сохранении научных требований к магистерским диссертациям, то есть обязательной публикации и защиты, но дозволял получение двух степеней за одно сочинение. Сту денты, имевшие соответствующие успехи («хорошие и очень хорошие») и представившие при окончании курса сочинение, признанное советом удовлетворительным для степени магистра, утверждались в степени кандидата, с правом получения степени магистра без нового испытания. Но степени магистра они удостаивались лишь после напечатания и удовлетворительной защиты этого сочинения.

Практика показала, что серьезность требований, предъявляемых к магистерской диссертации, не позволяет практически ни одному студенту духовных академий представить при выпуске диссертацию, готовую к публикации. В самых лучших случаях кандидатское сочинение признавалось достойным «подготовки к публикации». Эта подготовка занимала не менее года – в основном если выпускник был близ своей академии и мог воспользоваться советами преподавателей и библиотекой, иногда существенно больше. Следует учесть и то, что требования к научным работам, прежде всего магистерским, повышались. Сразу после введения Устава 1884 г. в каждом академическом выпуске было по одному-два студента, которым рекомендовалось подготовить кандидатское сочинение к печати. Но в начале 1890‑х гг. формулировка «готовить к печати» сменяется на рекомендацию «переработать в магистерскую диссертацию». Так что кандидатская степень в условиях Устава 1884 г. была не фиктивна, а вполне действенна.

Оставалось реальным и звание действительного студента, хотя Устав 1884 г. не предъявлял каких-либо требований для получения этого звания, кроме «посредственных успехов». Всякий выпускник академии, имеющий таковые, но не представивший кандидатского сочинения или представивший сочинение, неудовлетворительное для этой степени, получал звание действительного студента.

Несмотря на изменения в системе аттестации российских университетов, потерявшей в 1884 г. младшую – кандидатскую – степень, духовные академии не последовали этому примеру ни в 1884 г., ни позд нее.

В начале XX в. вопрос о количестве и составе ученых степеней был одним из «остродискутируемых» в учебно-научной сфере. В эти же годы – отчасти под влиянием университетских обсуждений, отчасти на основании собственного опыта – и преподаватели духовных академий высказывали предложения по изменению иерархического строя богословских степеней. Так, например, в 1905 г. Совет МДА предлагал вернуться к системе 1869 г., разделив по времени две квалификационные аттестации – на звание действительного студента и на степень кандидата, – но сделать это более четко. 4‑й курс предлагалось вновь выделить в особую ступень, со специальными занятиями и системой отчетности. Студентам, прослушавшим академический курс в течение трех лет и удовлетворившим всем требованиям об испытаниях, то есть удовлетворительные оценки за переводные экзамены и сочинения, давать звание действительного студента академии. При этом студентам, не имевшим удовлетворительных успехов, давать просто «свидетельство о слушании академических курсов». Степень кандидата же Совет МДА предлагал давать после 4‑го курса, при условии достаточных для этого успехов. Профессор МДА М. Д. Муретов в своем личном проекте, соглашаясь с этим предложением Совета, дополнял его еще двумя. Во-первых, для получения кандидатского статуса следует представить конспекты по специальным занятиям 4‑го курса и защитить эти конспекты пред комиссией из двух наставников на коллоквиуме. При этом степень кандидата, так как она не основана «на ученой работе печатной и на дознании ученой правоспособности» автора, должна быть низведена в «звание кандидата». Во-вторых, между званием кандидата и ученой степенью магистра следует ввести, по примеру западных университетов, новую ступень – лиценциата богословия, присуждаемую за представление и публичную защиту печатной диссертации pro venia legendi по какому-либо частному вопросу богословской науки (объемом около 5 печатных листов).

В 1906 г., на заседаниях V отдела Предсоборного Присутствия, предлагалось, напротив, по примеру российских университетов сократить систему научно-богословской аттестации до двух степеней, оставив только кандидата и доктора. Но в ответ на это профессор СПбДА Н. Н. Глубоковский, настаивая на сохранении всех трех ученых степеней в духовно-академической аттестации, причем присуждаемых за конкретные ученые сочинения, определил значение каждой из них. Кандидатское сочинение – завершение студенческих занятий, готовность к началу научных работ, но «само по себе не может быть и при знаваться научным трудом в собственном смысле». Магистерская диссертация – истинное начало богословского ученого поприща, то есть связующее звено между учащимся и ученым; фундамент богословской учености. Докторская диссертация – показатель научной зрелости, научной авторитетности и серьезного отношения к науке и профессорству. Таким образом, все предложения по изменению числа ступеней в научно-богословской аттестации остались без последствий, и трехступенчатая система сохранялась.

Устав 1910–1911 гг. вновь подтвердил эту систему, сохранив и преемство всех трех ученых степеней, и требования к их соискателям. Единственным уточнением было повышение требований к званию действительного студента. Студент, не представивший выпускного сочинения без уважительной причины, не получал даже этого звания, а выпускался из академии «со свидетельством о выслушании им академических наук».

В 1917–1918 гг. вновь остро встал вопрос об упразднении магистерской степени, причем его острота была спровоцирована бурными дискуссиями университетских профессоров. В Комиссии профессоров 1917 г. в пользу упразднения «средней» ученой степени приводилось два аргумента: 1) пример западноевропейских университетов; 2) необходимость предоставить каждому ученому «полной свободы в осуществлении своих научных интересов». Последний аргумент подкреплялся печальными примерами и. д. доцентов в академиях, которые и свои широкие научные замыслы, и непосредственные преподавательские обязанности приносят в жертву работе над одной узкой темой. Следует иметь в виду контекст этого обсуждения – «вольный» настрой весны 1917 г. Однако были высказаны аргументы и в защиту традиционной богословской аттестации: 1) градация степеней строго соответствует естественному росту каждого ученого; 2) сама система аттестации и все ее степени необходимы в качестве побуждения русских ученых-богословов к большей научно-литературной производительности; 3) система ученых степеней отчасти является гарантией сохранения должного уровня науки даже там, где она находится не в очень выгодных условиях, то есть в академиях. Последние два аргумента представляют оценку са мими представителями академий непростых условий, в которых развивается богословская наука.

Но и эти обсуждения не смогли поколебать реально и достаточно успешно действующую систему научно-богословской аттестации. На заседаниях Отдела о духовных академиях Священного Собора Русской Православной Церкви было подтверждено, что трехступенчатая система научно-богословской аттестации соответствует вехам становления ученого-богослова, причем каждая из ее ступеней имеет свои задачи, критерии оценки и не может быть упразднена.

Следует отметить еще особый способ получения докторской степени – без обязательного предварения ее магистерской, без представления специального сочинения. Все Уставы православных духовных академий (1814, 1869, 1884, 1910–1911) предоставляли духовным академиям право возводить в высшее ученое достоинство лиц, не принадлежащих к ученым корпорациям, но известных своими научными трудами. Причем это возведение проводилось не только в обход уставных правил, то есть без представления конкретного сочинения и без всяких испытаний, но и минуя все предыдущие академические степени. Однако в 1905–1906 гг. встал вопрос, следует ли сохранять это право за академиями на новом этапе развития богословской науки и соответственно отношения к научным исследованиям и статусу их авторов. Большая часть профессоров академий дорожила этим правом и желала его сохранить. Однако некоторые настаивали, чтобы эти доктора имели отличие от тех, кто получает докторские степени обычным порядком, и именовались почетными (honoris causa). Кроме того, были высказаны настойчивые пожелания, чтобы такие степени не присуждались членам духовно-академических корпораций и «начальникам академий», а также чтобы такое присуждение проводилось только при единогласном положительном мнении Совета. Были и представители академий, считавшие присуждение «почетных» богословских степеней неполезным для академий и для богословской науки, ибо часто они присуждаются не из научных соображений, а из каких-то личных человеческих соображений, особого положения известных лиц. Кроме того, если присуждение ученой степени доставляет честь, то почему не искать этой чести законным порядком?

Таким образом, трехступенчатая система научно-богословской аттестации, дополненная снизу званием действительного студента, существовала на протяжении всего исследуемого периода (1814–1918) Однако реально все ступени действовали только в течение 1869–1918 гг. В этот период происходило постепенное осознание значения каждой степени, причем это осознание способствовало выработке общих критериев к диссертациям каждой ступени. Стойко сохраняемая трехступенчатая система, а также определение места и значения ее составляющих свидетельствуют о самостоятельном развитии системы научно-богословской аттестации, хотя и в определенной связи с университетской системой аттестации.

 

Номенклатура и специализация ученых степеней, присуждаемых духовными академиями

С вопросом об иерархии ученых степеней, присуждаемых духовными академиями, тесно связан и вопрос номенклатуры этих степеней. Последний имел две стороны: возможность включения в состав духовно-академических ученых степеней небогословских, а также дифференциация самих богословских степеней.

Все степени, присуждаемые духовными академиями, были богословскими. Однако решение ограничить академии «богословской ученостью» было принято не сразу, да и в дальнейшем вызывало немало дискуссий. Дело в том, что в духовных академиях изучались не только богословские науки. В документах, связанных с реформой 1808–1814 гг., специальным предметом занятий духовных академий называлась «ученость, сколь можно более приспособленная к наукам богословским», а также присоединяемые к этой «учености» «изящные науки» (belles lettres) – словесность, риторика, философия. В «Начертании правил» 1808 г. и в проекте Устава академий 1809 г. магистры-выпускники называются «магистрами академии», а не «магистрами богословия». Первый курс преобразованной СПбДА изучал в 1809–1814 гг. не только богословские, но и общеобразовательные науки – гуманитарные, физико-математические. Все эти предметы были сгруппированы в шесть классов – богословский, философский, словесный, исторический, физико-математический и класс языков, причем на все классы полагалось равное количество преподавателей, а в первые годы обучения и равное количество учебных часов. Более того, поставленная перед профессорами задача – приготовить по их классам профессоров для преобразуемых академий и семинарий – подразумевала полноценное освоение и небогословских наук, хотя бы частью студентов. Разделение в 1810 г. предметов, преподаваемых в академиях, на необходимые и предметы по выбору не решило вопроса о научном статусе небогословских наук в духовных академиях.

Даже акцент, поставленный в окончательной редакции Устава 1814 г. на богословии как главном предназначении выпускников духовных академий, не снял вопроса: магистры и в окончательном варианте назывались «магистрами академии». Более того, Устав духовных академий 1814 г. предусматривал возможность давать академическую степень магистра тех общеобязательных наук, по которым студенты, не достигшие отличных успехов в богословии, заняли первые места, то есть философии, библейской, церковной и отечественной истории, словесности, древних языков. Но эта магистерская степень по статусу была ниже магистра богословия – ее обладатели оставались во втором, то есть кандидатском, разряде, и для получения степени доктора богословия они должны были предварительно держать новый экзамен по богословским наукам на звание полного магистра академии.

Однако и эту возможность академии использовали крайне редко. Автору монографии удалось обнаружить лишь несколько упоминаний о действии этого положения, да и то не совсем в уставном варианте. Выпускникам КДА III курса Федору Шимкевичу (1827) и IV курса Якову Амфитеатрову (1829) была присвоена степень магистра богословских и словесных наук. Возможно, это случайность дословного перевода с латыни текста магистерского диплома, то есть фразы о присвоении степени «магистра богословских и словесных (гуманитарных) наук» («Magistrum sanctiorum humaniorumque»). Но Федор Шимкевич, хотя проявлял должные успехи и в богословии – кончил курс вторым магистром, – имел особые успехи в словесности, поэтому, возможно, Конференция сочла полезным это отметить. Яков Козьмич Амфитеатров – любитель церковной словесности, проповеди, русской словесности – был талантлив и в богословских науках: он окончил курс первым магистром. Но его дальнейшая деятельность показала, что выделение словесного направления в его богословских знаниях не было случайным. Преподавательская и научная деятельность Я. К. Амфитеатрова в области церковной словесности позволила выявить принципиальные законы церковного слова, положила начало преодолению западного влияния в отечественной гомилетической науке, послужила основой для формирования самобытного отечественного направления церковной проповеди, основанного на святоотеческой традиции, но учитывавшей традицию и особенности русского языка и специфику русского церковного пути.

Еще одно упоминание о небогословской степени, присужденной духовной академией, можно найти в судьбе студента СПбДА (XIV курса) Владимира Горского, младшего брата ректора МДА протоиерея Александра Горского. По окончании первого двухлетнего отделения академии в 1839 г. В. В. Горский принял предложение отправиться в составе Российской Духовной миссии в Китай. Конференция СПбДА приня ла решение, на основании дополнительного экзамена по словесности, присвоить ему степень кандидата словесных наук. Объясняется это тем, что в те годы в первом отделении академии читались преимущественно небогословские дисциплины, а во втором – богословские. В. Горский писал брату, что ему предлагали просить степень по любой из изученных наук, прежде всего по философии, а словесность он выбрал сам. Так как В. В. Горский скончался в Китае (1847), не дослужив в миссии положенного срока, неизвестно, как могла бы продолжиться его научно-богословская деятельность и как реализовалось бы его «словесное» кандидатство.

Но чаще тех студентов академий, кто успевал в небогословских науках лучше, чем в богословских, просто понижали в степени, выпуская «кандидатами богословия», а не «магистрами тех или иных небогословских наук». Так, например, выпускник МДА 1858 г. (XXI курс) Александр Лебедев – первый на курсе по успехам в русской словесности и физико-математических науках, автор блестящих сочинений по литературе – окончил академию со степенью кандидата богословия без особых прав. Уже приняв священный сан, будучи законоучителем в Штурманском училище в Кронштадте, он преподавал там с большим успехом и русскую словесность. В дальнейшем, по прошествии 26 лет, он стал магистром богословия, но для этого сдавал дополнительные экзамены по всем богословским наукам.

Такая умаленная роль небогословских наук в духовных академиях была естественна – их статус не мог быть равным статусу богословия. Однако с неизбежностью встали и в дальнейшем сопутствовали всей истории высшего духовного образования две проблемы, связанные с постановкой этих наук в академиях:

1. Если богословские науки в академиях не должны изучаться специально, научно, то как готовить по ним хороших преподавателей для семинарий и для самих академий?

2. Если эти науки должны иметь научную постановку в академиях, то как должна быть построена научная аттестация преподавателей-ученых в этих областях?

Следует отметить, что эти вопросы были обусловлены практикой духовно-учебной системы, ибо Устав 1814 г. предоставлял возможность решать вопрос о замещении небогословских кафедр в духовных академиях по-иному, приглашая на них выпускников российских и зарубежных университетов и специализированных учебных заведений. Единственное «поражение в правах», которое, согласно Уставу, мог претерпеть при принятии на вакансию такой претендент, – это испытание «в преподавании лекций по данному предмету», которому его могло подвергнуть Правление академии. И в случае, если на место профессора претендовало бы два или три кандидата, Устав рекомендовал, при «равном знании и способностях», отдать предпочтение лицу с дипломом доктора или магистра духовной академии. Но на практике внешние лица редко приглашались на кафедры в духовные академии, хотя такие случаи бывали, и даже небогословские кафедры замещались своими же выпускниками, с их богословской ориентацией, подготовкой и перспективами.

Бывали, хотя и редко, случаи получения выпускниками духовных академий небогословских ученых степеней в университетах, дополнительно к богословским. Примером может служить магистр (1837 г. выпуска) и бакалавр КДА С. С. Гогоцкий, сдавший с разрешения Конференции в 1846 г. экзамен в Киевском университете и получивший степень магистра философии. Получение этой степени было особенно уместно, так как С. С. Гогоцкий был вскоре приглашен преподавать в Киевском университете философию. Однако и при таких стечениях обстоятельств некоторые обладатели ученых богословских степеней считали излишним получать небогословские степени. Так, в 1840 г. магистр (1833 г. выпуска) и экстраординарный профессор КДА по классу философии П. С. Авсенев (с 1844 г. в монашестве Феофан), уже состоявший с 1836 г. адъюнктом по кафедре философии в Киевском университете святого Владимира, был приглашен профессором философии в Московский университет. Чтобы получить право на это звание, П. С. Авсеневу было предложено держать испытание на степень доктора философии. Не отказываясь от этого в принципе, магистр академии написал в своем отзыве, что он «оказал бы неуважение к академии», если бы, уже имея при ней и ученую степень, и звание профессора, стал бы искать «того же самого звания при университете».

При разработке нового Устава духовных академий в конце 1850– 60‑х гг. вопрос о номенклатуре ученых степеней, присуждаемых духовными академиями, был поставлен довольно остро. В вопрос стали выделяться два аспекта, иногда разделяемые, иногда соединяемые вновь: включение в состав духовно-академических степеней небогословских специальностей и внутренняя дифференциация богословских степеней. Еще до начала официальной разработки нового Устава духовных семинарий в 1858 г. Синод предложил епархиальным архиереям и ректорам семинарий высказаться о существующих проблемах в духовном образовании и способах их решения. Одной из главных проблем, выделенных в этих отзывах, была слабая подготовка в духовных академиях преподавателей-специалистов. Универсализм высшего духовного образования, отсутствие специализации приводили к низкому уровню специальных знаний выпускников в предметах, которые они преподавали по окончании академий. Особенно болезненно это проявлялось у преподавателей небогословских предметов. Авторы отзывов предлагали два варианта решения этой проблемы. Первым способом было превра щение духовных академий в чисто богословские учебные заведения и приготовление преподавателей по небогословским предметам на соответствующих факультетах университетов. Вторым способом – и более реальным – было введение факультетской системы в самих академиях, то есть изучение каждым студентом не всего набора наук семинарского курса, а только тех, которые он готовится преподавать. Разумеется, это специальное изучение подразумевало и аттестацию научно-образовательного уровня, то есть увенчание выпускников специальными учеными степенями, как богословскими, так и небогословскими. Эта же идея прозвучала и на этапе официальной разработки нового Устава духовных семинарий, хотя и в несколько ослабленном варианте. Так, на заседаниях Комитета 1860–1862 гг. было предложено устроить в академиях «факультеты» для приготовления преподавателей. Под «факультетами» подразумевались факультативы в современном значении: студент, изучая все богословские науки, должен был избирать один богословский предмет для специального изучения, то есть слушания по нему специальных курсов и выполнения особых домашних заданий. Изучение небогословских наук предлагалось предоставить свободному выбору студента, но с условием избрания по крайней мере одного для такого же специального изучения. Успешность изучения специальных предметов должна была подтверждаться квалификационными степенями, то есть студент при выпуске из академии кроме богословской степени должен был получать ученую степень по избранному небогословскому предмету. При этом авторы предложения ссылались на уже упомянутое выше разрешение Устава 1814 г. О внутренней дифференциации богословской степени и ее связи со специальным изучением богословского предмета на заседаниях этого Комитета ничего не говорилось.

На заседаниях следующего Комитета, 1866–1867 гг., продолжившего разработку проекта Устава духовных семинарий, общий настрой на подготовку преподавателей-специалистов сохранился и даже усилился. Но так как была уже близка разработка реформы духовных академий, авторы официального проекта Устава духовных семинарий обсуждали свою составляющую в этом процессе. То есть обсуждались не вопросы, связанные с подготовкой преподавателей-специалистов и их научно-педагогической аттестацией, а вопросы, связанные с их профессиональным служением. В частности, активно обсуждался вопрос о проверке уровня при поступлении выпускников академий на духовно-учебную службу. При этом было принято очень важное решение для всей духовно-учебной системы: сословность духовной школы размыкалась, но ее автономность сохранялась. Как уже указывалось выше, автономность не означала полной самостоятельности в подготовке преподавателей. Духовно-учебная система как до реформ 1860‑х гг., так и после них имела право приглашать преподавательские кадры извне, то есть из российских университетов или специализированных институтов. Но опыт свидетельствовал о том, что надежнее – и в организационном, и в духовно-нравственном отношении – опираться на собственный педагогический институт как по богословским, так и по небогословским предметам семинарского курса. Это означало, что академии не смогут превратиться в специализированные богословские факультеты, а должны будут не только сохранить небогословские дисциплины, но и преподавать их на уровне, достаточном для специально-педагогической подготовки. То есть старая проблема научной аттестации преподавателей небогословских наук в духовных академиях должна была сохраниться, а при учете стремления к специализации даже обостриться.

Когда началась официальная подготовка нового Устава академий, свое мнение по вопросу богословской и небогословской аттестации в высшей духовной школе смогли высказать Конференции. Оказалось, что даже среди преподавателей духовных академий не было единого мнения по проблеме небогословских дисциплин в высшей духовной школе. Большинство членов Конференции СПбДА считало, что для духовных академий – высших богословских школ – развитие всех небогословских наук на университетском уровне невозможно и небезо пасно для развития богословских наук. То есть бессмысленно ставить перед преподавателями этих дисциплин научные задачи и увенчивать их специальными учеными степеням. Этим обусловлена проблема небогословских наук в высшей духовной школе, и решается она только превращением академии в специальные богословские школы с полноценным научным развитием богословия и подготовкой научно-педагогических кадров лишь по богословским дисциплинам.

В остальных проектах духовных академий 1867 г., в том числе и в «проекте меньшинства» СПбДА, появлялась мысль о некоторой специализации наук внутри академий. Совершенствуя процесс высшего богословского образования, академии должны тем не менее готовить наставников в семинарии и по общеобразовательным предметам, то есть иметь в своем составе полный набор семинарских предметов. Но оставалось два вопроса: в какой мере эти науки должны присутствовать в образовании каждого студента, и как должны определяться научные перспективы этих дисциплин? Последний вопрос неизбежно подразумевал и вопрос о небогословских ученых степенях в духовных академиях. Проект КазДА конкретизировал свое предложение, предлагая предоставить духовным академиям право присуждать ученые степени магистра и доктора философии.

Особый Комитет, учрежденный при Святейшем Синоде для разработки официального проекта нового Устава духовных академий, на первых же заседаниях определил главные принципы грядущего преобразования. В числе этих принципов было введение в академиях факультетской (отделенской) системы со специализацией ученых степеней по отделениям, а в отделениях – по группам однородных наук. Реализуя эти принципы в проекте Устава, Комитет предложил ввести три отделения – специально-богословское, богословско-историческое, философское (§ 3) и ученые степени по соответствующим наукам каждого отделения («богословские науки положительные», «богословские науки исторические», «науки философские»). Предвидя обвинение во включении философии в разряд специальных наук, имеющих особое отделение и ученые степени, Комитет приводил в защиту ряд аргументов. Подчеркивалось родство богословия и философии; параллельные пути приготовления людей к принятию спасения – через Закон и Писание или через разум и философию; значение философии для первых веков христианского богословия и святоотеческой апологетики; важность и успехи философии в русских духовных академиях. Однако неоднородность философского отделения была очевидна: в него были включены науки филологические. В одном из черновых вариантов это отделение так и названо – филологическим. Возможно, это было наследие старой системы: соединения всех гуманитарных наук (humaniorum) в духовной школе под именем словесных.

Архиереи, рецензирующие проект, высказали различные мнения как по вопросу включения в аттестацию небогословских специальностей, так и по вопросу о желательности внутренней дифференциации самих богословских степеней. Митрополит Иннокентий и созванный им комитет из профессоров МДА высказался против факультетского деления и специализации ученых степеней: богословские науки так тесно между собою связаны, что неудобно разделять их на особые группы по факультетам; дисциплины небогословские преподаются в академии не столь широко, чтобы требовать специальных отделений; богословская степень должна быть единой и неделимой. К тому же неясно: если в философское отделение включаются и филологические науки, и древние языки, то какую степень должен получать магистр философского отделения, если он специализируется, например, по греческому языку?

Митрополит Арсений, архиепископы Антоний и Евсевий, епископ Леонтий были против специализации наук по отделениям, изучения каждым студентом лишь части богословских наук, специализации ученых степеней. Во всей этой «насильственной» специализации они видели «раболепное следование университетскому уставу». Ранняя специализация деформирует сознание будущего богослова, заставит заниматься только теми из богословских наук, которые имеют отношение к его отделению и предполагаемой ученой степени. Для достижения главной цели духовного образования в академиях не должно быть отделений с правом давать степени по предметам небогословским. Все они считали, что степень доктора богословия должна даваться только лицам, имеющим священный сан и заслужившим того не одною ученостью, но и полезною службою Церкви.

Специфично было мнение архиепископа Макария. Он предлагал свою концепцию построения высшей духовной школы, корректирующую предлагаемую специализацию. Специализация имела два уровня:

1) разделение академий на научно-богословские и педагогические;

2) введение в академиях каждого типа трех отделений: в богословских – церковно-теоретического, церковно-исторического, церковно-практического, а в педагогических – богословского, историко-филологического и физико-математического. При этом архиепископ Макарий предлагал открыть высшие ученые степени по всем наукам, преподаваемым в академиях, и заменить выражение «доктор богословия или философии» словами «доктор тех или других наук, преподающихся в Академии».

Окончательный вариант Устава 1869 г. сохранил главные идеи специализации, положенные в основу проекта 1868 г. Однако были и изменения, причем коснулись они и направлений специализации, и научной аттестации. Определенное влияние на окончательный вариант Устава оказали идеи архиепископа Макария. Одно из его предложений – раз делить академии на научно-богословские и педагогические – было отвергнуто. При этом одним из главных аргументов был статус преподаваемых наук: в чисто богословских академиях сохраненные общеобразовательные науки оказались бы в униженном положении «вспомогательных», а в педагогических академиях трудно было бы удержать доминирующее положение богословия и, соответственно, принципы духовной школы. Казалось бы, этому противоречило возражение против введения в педагогических академиях небогословских ученых степеней: даже имея специальные факультеты, эти науки не смогут достигнуть в педагогических академиях уровня развития, дающего права на ученую степень. Эта нечеткая аргументация вновь подчеркнула сложность проблемы: недостаточно определенный и продуманный смысл развития небогословских наук в духовной школе.

Вторая идея архиепископа Макария была принята: вместо философского отделения третьим было сделано церковно-практическое, а философия была сделана общеобязательным предметом. Повышение статуса философии до общеобязательного тем не менее автоматически лишило ее специально-научного значения и, соответственно, особых ученых степеней. Ученые степени, как и прежде, могли присуждаться только по богословию. Следует отметить, что архиепископ Макарий (Булгаков), предлагавший давать ученые степени в педагогических академиях по всем наукам, после отвержения его проекта настаивал на исключительности богословских ученых степеней в академиях. Этим, по его мнению, сохранялась специально-богословская направленность духовных академий.

Не было введено, несмотря на специализацию отделений, и дифференциации внутри богословских степеней. Хотя сами параграфы Устава содержали некоторую неоднозначность: если во вводной главе утверждается право академий присуждать «ученые степени кандидата, магис тра и доктора богословских наук», то в специальной главе, посвященной ученым степеням, используется именование «магистров богословия» и «докторов богословия». Некоторые члены духовно-академических корпораций при введении Устава предполагали, что понятие «богословия» в данном случае включает всю палитру богословских наук, преподаваемых в академиях, и в дальнейшем эти степени могут быть дифференцированы по отделениям или по группам наук 4‑го курса. Это предположение сохранялось вплоть до утверждения в 1874 г. «Положения об испытаниях на ученые степени». «Положение» закрепило восемь групп специализации для 4‑го курса академий, но это повлияло только на магистерский экзамен, специализации же внутри богословских степеней не произошло.

Перед преподавателями небогословских наук, так же как и перед преподавателями богословских наук, ставили задачу научного роста. Кроме того, общий настрой Устава 1869 г. подразумевал необходимость преподавать все предметы в высшей духовной школе на научном уровне, чтобы вся система образования постепенно включала студентов в научно-исследовательский процесс. Но какими исследованиями должны были заниматься преподаватели небогословских кафедр, какие ученые степени они должны были получать? Ограничение научной аттестации в академиях одной специальностью – богословием – подразумевало для этих членов корпораций два выхода: либо представлять диссертации на богословские степени, стараясь сочетать темы со своей кафедральной специализацией; либо получать небогословские степени, соответствующие их кафедрам, в российских университетах. Однако это было не всегда просто, тем более каждая из гуманитарных наук имела свою специфику научных задач, методов, подходов, в которых представители этих предметов должны были совершенствоваться. Конечно, у преподавателей небогословских кафедр оставалась еще возможность получения специальных гуманитарных степеней в университетах. Но получать ученую степень, не имея профильного образования, было довольно сложно, и эти случаи были крайне редки. За все время действия Устава 1869 г. только два члена преподавательских корпораций, окончивших духовные академии, получили ученые степени в российских университетах. В 1877 г. выпускник МДА (1862) и экстраординарный профессор КДА по кафедре русской гражданской истории Ф. А. Терновский защитил диссертацию на степень доктора русской истории на историко-филологическом факультете Киевского университета св. Владимира. В 1880 г. выпускник МДА (1862) и профессор по кафедре истории философии СПбДА М. И. Каринский получил степень доктора философии на философском факультете Санкт-Петербургского университета. При этом Ф. А. Терновский занимал одновременно кафедру церковной истории на Историко-Филологическом факультете Киевского университета, что давало дополнительный стимул для получения исторической степени. Легче в этом отношении было членам духовно-академических корпораций, окончившим университеты и занявшим гуманитарные кафедры в академиях. Так, например, было с преподавателем по кафедре русской гражданской истории в МДА В. О. Ключевским.

Развитие специальных богословских исследований в академиях ставило вопрос и о некоторой специализации внутри богословских степеней. Действительно, сочетание специального развития всех наук, входящих в состав духовных академий, и монолитности богословских ученых степеней многим казалось несоответствием. Особый акцент на этом вопросе был поставлен в связи с введением в 1863 г. в российских университетах кафедр церковной истории (на историко-филологических факультетах) и церковного права (на юридических факультетах). С одной стороны, кафедры богословских наук должны были замещать выпускники духовных академий, имеющие богословские степени, с другой стороны, университетские факультеты желали иметь в своих корпорациях лиц, имевших профессиональную специализацию – историческую или правовую. Именно в эти годы шла дискуссия о том, какими учеными степенями должны обладать профессоры, преподающие эти науки на университетских факультетах: богословскими или специально-гуманитарными. Введение соответствующих ученых степеней в академиях решало бы эту проблему, добавляя к богословской учености специализацию, соответствующую профилю факультета.

Усиленная специализация, проводимая Уставом 1869 г. на всех уровнях образовательного процесса, скоро проявила как положительные, так и отрицательные стороны. Оборотной стороной углубления в конкретную область богословия как в учебном, так и в научном отношении оказалась фрагментаризация единого научно-образовательного богословия, которая в большей или меньшей степени стала проявляться и в научных исследованиях. Постепенно начал набирать силу центростремительный процесс: понимание важности целостного богословского знания, поиск взаимосвязей разных областей богословия, единых богословских методов. Тем не менее это не означало разочарования в специальных научных исследованиях, напротив, единство богословия должно ими укрепляться и обогащаться. Поэтому при разработке нового Устава духовных академий и Советы академий, и члены Комитета по разработке официального проекта вновь подняли вопрос о специализации ученых степеней.

На заседаниях Комитета этот вопрос рассматривался, как и при формировании предыдущего Устава, с двух сторон: ученые степени по небогословским наукам и внутренняя дифференциация богословских степеней. Было высказано предложение: выделить в научно-аттестационной системе церковную историю и церковное право, причем не только на докторском, но и на магистерском уровне. Против специализации степеней, присуждаемых духовными академиями, выступал лишь один член Комитета – профессор КДА В. Ф. Певницкий. Он считал, что не следует ступать на «университетскую» дорогу: богословие едино, дробить его не следует даже на научном уровне. Небогословских степеней решили не просить, вспоминая отрицательный опыт Комитета 1868 г. Но в этом вопросе мнения членов Комитета разошлись более существенно. Председатель Комитета архиепископ Сергий (Ляпидевский), И. А. Ненарокомов и В. Ф. Певницкий стояли за ограничение степеней богословскими науками – по причине специально-богословского характера академий; И. Е. Троицкий, И. Ф. Нильский, В. Д. Кудрявцев желали распространения этого права и на философские науки – по причине их «широкой постановки» в академиях.

В окончательном варианте нового Устава православных духовных академий, Высочайше утвержденном 20 апреля 1884 г., специализации подверглась только докторская степень – доктор богословия, церковной истории, церковного права, магистерская же осталась единой – магистр богословия. В комментариях именно такое троякое подразделение высшей степени объяснялось слишком общо: все темы исследований, удостаиваемых докторской богословской степени, могут быть легко отнесены к какому-либо из этих «отделов богословского образования». Разумеется, следует иметь в виду и упомянутую выше проблему замещения университетских кафедр богословских наук. Введение высших степеней по этим специальностям в духовных академиях давало их обладателям, а следовательно, духовному ведомству, несомненное преимущественное право на замещение указанных университетских кафедр.

Устав 1884 г. давал определенное указание и к решению проблемы ученых степеней для преподавателей небогословских кафедр. Но это указание предлагало старое решение – укладываться в богословскую тематику или получать ученые степени в университетах – без дополнительных комментариев. При этом в Уставе еще раз было подтверждено, что преподавательские кафедры по небогословским наукам могут замещаться лицами, получившими ученую степень доктора или магистра в одном из российских университетов по специальности, соответствующей кафедре.

Но, как показали дальнейшие обсуждения, вопрос с составом ученых степеней, присуждаемых духовными академиями, так и не был решен удовлетворительно. Или, по крайней мере, не был достаточно обсужден и объяснен смысл трех сочетаний: богословской ученой степени с небогословской специализацией преподавателя, богословского образования с получением небогословской ученой степени, участия ученого, получившего небогословскую ученую степень, в подготовке ученых-богословов. Кроме того, не было до конца понятно, является единство богословской степени на магистерском и кандидатском уровне лишь следствием замедленного развития богословия по сравнению с другими областями науки, или в этом есть особое значение, требующее осмысления. Поэтому к вопросу о составе ученых степеней возвращались на каждом новом этапе преобразований высшего духовного образования, то есть в 1905–1906, 1909–1910, 1917–1918 гг.

Наиболее ярким было обсуждение этого вопроса в 1905 г. – в Советах академий при составлении проектов нового Устава духовных академий и в 1906 г. – на заседаниях V отдела Предсоборного Присутствия. Предложения строились, как и ранее, по двум направлениям: во-первых, включение в палитру ученых степеней, присуждаемых академиями, степеней по небогословским наукам, во-вторых, усиление специализации внутри старших богословских степеней. Поэтому ниже выделены лишь наиболее важные или радикальные предложения.

Так, в записке профессора СПбДА М. И. Орлова, прочитанной на заседании Совета академии 15 декабря 1905 г., автор предлагал давать ученые степени по всем предметам, преподаваемым в академиях. Представители той же академии настаивали на возрождении особого значения словесности в духовных академиях, проявляемого, в частности, в учреждении ученых степеней по словесности. Однако и во всех проектах Советов было предложено усилить дифференциацию ученых степеней, причем распространить ее и на магистерский уровень. Так, Совет СПбДА предлагал давать степени магистра и доктора богословия, церковной истории, философских наук и словесных наук. Советы МДА и КДА предпочитали сохранить исторически выработанную специализацию – богословие, церковная история, церковное право, но дополнить философией и распространить на магистерскую степень. Совет КазДА оказался наиболее щедрым, считая, что в академиях необходима аттестация и докторов, и магистров богословия, церковной истории, церковного права, а также философии, гражданской истории, филологии, а в КазДА еще и востоковедения. В этом Советы, с одной стороны, видели обоснованную констатацию развития специальных областей богословской науки, с другой – подчеркивали важность гу манитарных исследований, проводимых лицами с богословским образованием.

Против разделения степеней выступал лишь строгий приверженец Устава 1869 г. – профессор МДА М. Д. Муретов. Он не был доволен даже существующим разграничением докторской степени: богословие обнимает целую группу академических наук (все, кроме церковной истории и канонического права), церковная история – только три, каноническое право – одну. Это неравномерное и неестественное для духовных академий нововведение, по мнению М. Д. Муретова, было сделано под влиянием университетов. А оно не совсем обоснованно для богословской науки, для которой единство имеет принципиальное значение, даже при развитии специальных исследований. Если идти по пути дифференциации, то логическим завершением было бы введение особой докторской степени для каждой области богословия: догматики, гомилетики, Священного Писания Ветхого Завета или Нового, нравственного или пастырского богословия. А затем и других наук, преподаваемых в академиях: доктора педагогики, иностранных литератур, истории философии, психологии, логики, гражданских историй, греческого и латинского языков или вообще философии, гражданской истории, филологии. Первое нарушает единство богословия, на второе академии не имеют должной компетенции.

На заседаниях V отдела Предсоборного Присутствия разгорелась жаркая дискуссия по вопросу о специализации ученых степеней, присуждаемых духовными академиями. Профессор СПбДА по кафедре психологии В. С. Серебренников высказал настойчивое пожелание, чтобы академиям было даровано право присуждать ученые степени магистра и доктора философии. Его аргументация в какой-то мере повторяла таковую, приводимую при составлении проекта Устава духовных академий 1869 г.: 1) философия составляет исконную принадлежность курса духовной школы, «родная сестра богословия», изучающая естественное откровение Бога в человеческом разуме и мире; 2) полноценность философской составляющей в духовно-академической науке (три самостоятельные кафедры, полный курс философских наук); 3) исторически обусловленная связь философии с духовными академиями; 4) необходимость подтвердить плодотворность философских исследований в духовных академиях специальными учеными степенями. Стабильность этой аргументации заставляла задуматься о старой и многократно обсуждаемой теме: особых отношениях философии и богословия. Однако не только об этом, но и в целом о взаимосвязи богословия с другими областями науки, прежде всего гуманитарными. В. С. Серебренникова поддержали профессор МДА по кафедре патристики И. В. Попов и профессор КДА по кафедре церковной археологии и литургики А. А. Дмитриевский. Однако эта позиция вызвала активное противостояние. Профессор КДА по кафедре гомилетики В. Ф. Певницкий считал, что духовные академии, как специальные богословские школы, не могут давать ученых степеней по другим наукам. Его коллега по академии, профессор по кафедре патристики К. Д. Попов, ссылался на историческую традицию богословских школ, начиная с Климента Александрийского и продолжая святителем Филаретом (Дроздовым), и настаивал на вспомогательном значении философии, как и всех гуманитарных наук, для научного богословия. Профессор по кафедре церковного права Императорского Новороссийского университета и доктор церковного права КазДА А. И. Алмазов не видел в духовных академиях надежного основания для заявления себя философскими школами, подобно специальным философским факультетам университетов, ибо философия имеет в академиях «субсидиарное значение», необходимое для «более основательного богословского образования». К тому же если предоставить академиям право присуждать философские степени, почему же не предоставить такое же право прочим светским наукам: гражданской истории, словесности? Профессор по кафедре богословия Императорского Харьковского университета и доктор богословия МДА протоиерей Тимофей Буткевич не видел необходимости выходить в духовных академиях за пределы научно-богословской аттестации: если выпускник и член корпорации высшей богословской школы не мыслит научно по-богословски, его «замкнутость» просто опасна.

Профессор СПбДА Н. Н. Глубоковский, обобщая все высказанные мнения, заявил о вполне надежном и ничем не ущемленном положении светских наук в духовных академиях и без введения специальных ученых степеней. Последнее вело бы к позиционированию непрофессионализма высшей духовной школы, которая компетентна исключительно в богословских исследованиях и обязана их развивать с полной отдачей сил всех членов корпораций. С другой стороны, Н. Н. Глубоковский видел в исследованиях представителей гуманитарных кафедр, которые проводятся для представления на соискание богословских ученых степеней, не просто вынужденную необходимость, но перспективную возможность более ясно понять место и значение богословия в системе научного знания. Но для этого не следует «затушевывать» этот вопрос, «неуклюже» дополняя гуманитарную диссертацию «нищенскими богословскими заплатами». Интерес для науки представляет как раз честное и обстоятельное разъяснение, в чем состоит богословский интерес данного исследования. И тогда богословие будет только обогащаться от таких научных работ. Кроме того, Н. Н. Глубоковский считал, что магистерскую степень принципиально нельзя дробить по «маленьким группам богословских предметов». Магистерская степень – свидетельство того, что у ученого заложен добротный и целостный фундамент богословского научного знания, в котором будет укоренена его дальнейшая научная специализация. Любая дифференциация богословской степени возможна только на докторском уровне, ибо, с одной стороны, докторские исследования определенно заявляют специфическую проблематику и методологию той или иной области богословской науки, с другой стороны, общая научно-богословская зрелость уже засвидетельствована магистерством.

И в проектах Советов 1905 г., и на заседаниях V отдела Предсоборного Присутствия было высказано еще одно предложение: ввести для младшей – кандидатской – степени именование «кандидат академических наук» или «кандидат духовной академии», что подразумевало бы всю палитру изученных в академии предметов. Однако это вызвало возражение, сформулированное профессором СПбДА Н. Н. Глубоковским: такое изменение означает «затушевывание самой существенной цели» духовных академий, а допустить этого невозможно, ибо этим затрагивается сама «природа духовного образования», средоточием которого является богословие – целостное, неделимое знание. Тем более и в уни верситетах кандидаты именуются по «свойству всех дисциплин своего факультета» (кандидат права, физико-математических наук и т. д.).

Но все эти дискуссии не привели к каким-либо реальным изменениям. Академии выходили из положения старыми способами. Замещение небогословских кафедр в академиях лицами, имеющими профильные ученые степени российских университетов, случалось, хотя и не очень часто. Причем практически всегда это были университетские выпускники. Так, преемником В. О. Ключевского на кафедре русской гражданской истории в МДА стал в 1908 г. выпускник историко-филологического факультета Московского университета М. М. Богословский. В 1909 г. МДА приняла на кафедру греческого языка и его словесности выпускника и доктора греческой словесности того же университета С. И. Соболевского.

Следующий Устав 1910–1911 гг. сохранял палитру ученых степеней в варианте Устава 1884 г. и повторял положение о получении гуманитарных ученых степеней в университетах. Но преподаватели небогословских кафедр из духовно-академических кандидатов очень редко пользовались этой возможностью – защищать диссертации в университетах – и представляли диссертации на соискание богословских степеней. Идеи 1905–1906 гг. об особом значении богословских исследований в небогословских науках и, напротив, применении в богословии методов гуманитарных наук, видимо, не были осознаны во всей полноте. Об этом свидетельствует то, что при каждом обсуждении этой про блемы вновь вставал вопрос о расширении «степенной специализации» академий и на гуманитарную область.

В 1917–1918 гг. было предложено предоставить академиям право давать ученые степени магистра церковной истории и церковного права, «по отличительному характеру… ученых трудов или представленной диссертации». Это предложение без особых дискуссий и споров было включено в проект нового Устава, представленного Отделом о духовных академиях Высшему Церковному Управлению.

Таким образом, оба вопроса, связанные с номенклатурой ученых степеней, присуждаемых духовными академиями – включение в нее небогословских наук и внутренняя дифференциация богословских степеней, – представляли немалую сложность. Официальный состав степеней изменился незначительно: степени остались исключительно богословскими, а дифференцирована была только старшая – докторская – степень. Но интерес представляют те обсуждения этих вопросов, которые велись на протяжении всего времени деятельности системы научно-богословской аттестации. При этом оба вопроса затрагивали не только и не столько организационные и финансовые проблемы, хотя и они в духовно-учебной системе определяли многое. Каждый из этих вопросов подразумевал глубокие коллизии, связанные с особенностями богословия как науки. Вопрос о даровании духовным академиям права присуждать небогословские ученые степени затрагивал вопрос о соотношении богословия с другими областями науки, прежде всего гуманитарными, о месте и значении богословия в системе научного знания. Вопрос о выделении в богословской области специальностей затрагивал проблему соотнесения специальных исследований с неразрывным единством богословия, о принципах адекватного выделения в богословии этих специальностей.

 

1.4. Должностной и табельно-правовой статус ученых богословских степеней

 

С учеными богословскими степенями, полученными в академиях, были связаны определенные должностные права и денежные пособия. Главным поприщем служения для выпускников духовных академий являлось преподавание в духовной школе, поэтому прежде всего следует обратить внимание на связь с учеными степенями определенных должностей и окладов в духовно-учебной системе. Еще одним важным направлением служения кандидатов, магистров и докторов богословия было преподавание богословских наук в российских университетах и законоучительство в других высших и средних учебных заведениях. Для части выпускников академий главной сферой деятельности становилось приходское служение, и просветительская деятельность связывалась именно с ним. Иная деятельность, выходящая за рамки духовно-учебной, законоучительской и духовной, была возможна, но не рассматривалась как непосредственная для выпускников академий. Поэтому права и преимущества на этих местах следовали из того положения в бюрократической структуре, которое определялось образованием и ученой степенью. Кроме того, выпускники духовных академий, служившие в духовно-учебной системе, но не имевшие священного сана, относились к гражданскому ведомству и входили в общую структуру чиновников Российской империи. Ученые богословские степени, присуждаемые академиями и утверждаемые Святейшим Синодом, давали определенное место в табельной иерархии и права, связанные с этим местом. Для того чтобы оценить значение системы научно-богословской аттестации в Церкви и государстве, следует рассмотреть и эту сторону ее деятельности.

 

Должностной статус и оклады лиц, имевших ученые богословские степени

Ученые степени и звания, полученные выпускниками духовных академий, во многом определяли их дальнейшую судьбу, по крайней мере на первом этапе деятельности. Академия проводила аттестацию, определяя степень «учености» того или иного выпускника, и представляла церковной и государственной власти для наиболее адекватного определения на служение. Такая схема была предложена еще в Духовном регламенте 1721 г.: человек, «ученый во Академии и от Академии свидетельствованный», должен «презентоваться» царской – государственной – власти. Церковная же власть («Духовное Коллегиум») должна была свидетельствовать степень учености академического начальства – ректора и префекта, учителей, а также ход и уровень всего процесса, го товящего ученых людей. Эту схему, которая предоставляла церковной и государственной власти возможность находить наиболее удачное замещение вакантных мест и которую духовные школы XVIII в. лишь имели в виду, постарались реализовать разработчики реформы 1808–1814 гг.

«Начертание правил» 1808 г. предусматривало для выпускников академий 1‑го разряда, удостаиваемых от академии ученой степени магистра, четыре возможных применения: 1) бакалаврами духовных академий, 2) профессорами семинарий, 3) священниками к первоклассным церквам, 4) увольнение в гражданскую службу. Выпускники академий 2‑го разряда, имеющие право на степень кандидата богословия, согласно «Начертанию правил», должны были определяться: 1) «в священники» к церквам первоклассным и второклассным, 2) в случае недостатка выпускников 1‑го разряда – в «присвоенные» им звания, но оставаясь в степени студентов. Важен порядок перечисления: духовно-учебное служение для лучших выпускников академий было преимущественным правом и обязанностью, и в дальнейшем это предназначение неоднократно подтверждалось.

Насущная задача – подготовка преподавательских кадров для академий и семинарий – являлась главной для первого набора преобразованной СПбДА. Действительно, магистры первых выпусков преобразованных духовных академий – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской – составили основы самих духовно-академических корпораций. При заполнении вакансий в академиях привлекались иногда и кандидаты: так, в преобразованную МДА были определены выпускники I курса СПбДА (1814) старший кандидат М. Ф. Божанов и кандидат Г. К. Огиевский – правда, не на богословский класс, а первый – бакалавром словесности, второй – греческого языка. Особая ситуация – необходимость быстрого составления полноценных учеб ных корпораций – обусловила быстрый служебный рост выпускников этих лет: некоторые из них через год или два после окончания академии становились ординарными профессорами в академиях. Тем не менее требования Устава старались соблюдать, то есть назначать магистров непосредственно после выпуска бакалаврами и лишь по прошествии нескольких лет – профессорами. Устав 1814 г. не требовал для занятия ординарной профессорской кафедры докторской степени, таким образом, ученая степень практически не была связана с преподавательской должностью, и никаких «служебных» побудительных причин к усиленной научно-литературной деятельности не было. Зато оговаривалось, что степень доктора богословия подразумевает не только ученость, но и право быть «учителем христианским», которое должно было быть засвидетельствовано «чистым и неукоризненным образом жизни». На практике степень доктора богословия до 1869 г. давалась лишь лицам священного сана с учетом их деятельности на благо Церкви и духовного просвещения. Таким образом, докторство было лишь особым поощрением «духовной учености», но никак не критерием научной компетентности, необходимой для той или иной духовно-учебной должности.

Особые требования в уставных документах – «Начертании правил» 1808 г. и Уставе 1814 г. – предъявлялись лишь к ректорам академий. В «Начертании правил» и Уставе 1814 г. докторская степень требовалась от кандидатов на должность ректора академии в обязательном порядке. При этом докторская степень давала преимущественное право быть ректором перед всеми любыми званиями и должностями. Но на практике это преимущество учитывалось крайне редко. Даже в столичной академии после трех ректоров-докторов – архимандрита Филарета (Дроздова) (ректор 1812–1819 гг., доктор богословия с 1814 г., епископ с 1817 г.), архимандрита Григория (Постникова) (ректор 1819–1926 гг., доктор богословия с 1817 г., епископ с 1822 г.), архимандрита Иоанна (Доброзракова) (ректор 1826–1830 гг., доктор богословия с 1825 г.) – последовал ряд ректоров уже без высшей богословской степени. Можно усмотреть попытку изменить эту ситуацию и ответить пожеланию Устава 1814 г. в кампании 1822 г. по присуждению докторских степеней ректорам академий: КДА – архимандриту Моисею (Богданову-Антипову-Платонову) и МДА – архимандриту Кириллу (Богословскому-Платонову). Непродолжительное время – до конца 1823 г. – все три преобразованные академии имели ректоров-докторов. Но в дальнейшем степень никак не определяла преимущества в выборе академического ректора. К моменту введения нового Устава духовных академий 1869 г. из четырех академий лишь две имели ректора с докторской степенью: МДА – протоиерея Александра Горского и КазДА – архимандрита Никанора (Бровковича), причем последний стал ректором в 1868 г., а докторскую степень получил в 1869 г., накануне введения Устава. Ректоры двух других академий – протоиерей Иоанн Янышев и архимандрит Филарет (Филаретов) – были магистрами богословия.

Однако магистерская степень была все же обязательным условием для ректоров академий. Так, например, в октябре 1841 г., когда ректор МДА архимандрит Филарет (Гумилевский) был назначен на кафедру викария Псковской епархии, епископа Рижского, встал вопрос о кандидатуре нового ректора академии. В качестве таковой обычно рассматривались прежде всего ректоры семинарий Московской епархии – Московской и Вифанской. В данном случае митрополит Московский Филарет (Дроздов) в письме обер-прокурору Святейшего Синода Н. А. Протасову с сожалением отмечал, что ректор Московской ДС Иосиф (Богословский), удовлетворявший по прочим качествам, имеет лишь кандидатскую степень, что исключает его из числа возможных претендентов на должность ректора академии.

Однако духовно-учебная деятельность не препятствовала и духовному служению: те выпускники, которые выбирали для себя монашество или служение приходского священника, могли совмещать его с преподаванием в академии или семинарии. В «Начертании правил» прямо говорилось о дозволении «соединять» должность профессора с монашеством и приходским служением. Напротив, по некоторым положениям «Начертания правил» 1808 г. и Устава 1814 г. можно понять, что духовно-учебная деятельность и духовное служение, монастырское или приходское, в представлении разработчиков реформы как раз тесно связывались друг с другом. Бакалавры-иеромонахи включались, хотя и не сразу после пострига и рукоположения, в число соборных иеромонахов, чаще всего Александро-Невской и Киево-Печерской лавр, Московского Донского ставропигиального монастыря. Причем принадлежность к соборным иеромонахам вовсе не подразумевала служение при своей обители, поэтому преподавателей-иеромонахов включали в соборы монастырей других городов: так, иеромонахи МДА были нередко соборными иеромонахами Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге, иеромонахи КазДА – соборными иеромонахами Московского Донского ставропигиального монастыря. Наиболее патриотичен в этом отношении был Киев: иеромонахи, принадлежащие к корпорации КДА, либо были штатными насельниками Братского монастыря, в котором помещалась академия, либо включались в собор Киево-Печерской лавры. Преподаватели из белого духовенства занимали места священников и протоиереев при церквах академического города.

Должность ректора духовной школы – академии или семинарии – подразумевала сан архимандрита или протоиерея. Первый сан в свою очередь был связан с управлением одним из монастырей. При этом если для ректоров семинарий подбирался всегда монастырь своей епархии, то в случае академий епархиальная привязка не была значимой, хотя и преимущественной. Так, ректоры МДА были часто настоятелями московских монастырей: ставропигиального Новоспасского, Богоявленского, Высокопетровского. У ректоров СПбДА палитра монастырей, в которых они были настоятелями, более разнообразна, причем среди них чаще встречались монастыри не столичной епархии, а других. Не было определенных монастырей и для архимандритов – ректоров КазДА. Лишь должность ректора КДА была неразрывно соединена с настоятельством Киево-Братского монастыря.

Иногда монашествующие инспекторы академий возводились в сан архимандрита, соединенный с настоятельством монастырем, пребывая на инспекторской должности, за особые заслуги в научной и духовно-учебной деятельности или по каким-то иным соображениям. Но для инспекторов сан архимандрита не был обязателен. Так, например, инспектор СПбДА иеромонах Григорий (Постников) (с 1816 г.; с 1819 г. ректор той же академии) 18 июля 1817 г. был удостоен степени доктора богословия, а 29 июля того же года возведен в сан архимандрита и назначен настоятелем Иосифо-Волоколамского монастыря. Сменивший его инспектор иеромонах Нафанаил (Павловский) пробыл два года на этой должности в сане иеромонаха (1819–1821), затем, назначенный на должность ректора Ярославской семинарии, был возведен в сан архимандрита с настоятельством в Ростовском Богоявленском монастыре. Однако следующий инспектор СПбДА иеромонах Иоанн (Доброзраков), назначенный на эту должность 26 июля 1821 г., уже 16 августа того же года был возведен в сан архимандрита Архангельского Юрьево-Польского монастыря Владимирской епархии. Иногда среди инспек торов были так называемые «титулярные» архимандриты, то есть имевшие сан, но без монастыря.

Ревностная духовно-учебная служба поощрялась особыми наградами от Синода и от императора, в том числе и повышением церковного статуса. Особенно заметно это было на начальном этапе, когда преподаватели и первые выпускники преобразуемых школ принимали на свои плечи все сложные проблемы. Так, в 1811 г. бакалавры СПбДА, преобразованной по новым правилам, иеромонахи Филарет (Дроздов), Леонид (Зарецкий) и Мефодий (Пишнячевский) были награждены за ревностную духовно-учебную службу внеочередным возведением в сан архимандрита со степенью 3‑го класса, в исключение из «общего порядка». Причем исключителен был случай и по высоте награды, которой удостоились молодые бакалавры, и возведение в сан архимандрита без настоятельства монастырем. Впрочем, это «безместное» – титулярное – архимандритство для двух из награжденных было временным. Архимандрит Филарет (Дроздов), став в марте 1812 г. ректором и профессором богословских наук СПбДА, был определен на настоятельскую вакансию в настоятеля первоклассного Юрьева монастыря Новгородской епархии. Архимандрит Мефодий в том же году стал ректором Санкт-Петербургской ДС и настоятелем Сергиевой пустыни, а через год был хиротонисан в епископа Старорусского, викария Новгородской епархии. Архимандрит Леонид в 1812 г. стал настоятелем Иосифова Волоцкого монастыря. Случались такие ситуации и в дальнейшем: так, например, иеромонах Евгений (Сахаров-Платонов), назначенный в сентябре 1842 г. инспектором МДА, в феврале 1843 г. был возведен в сан архимандрита с присвоением ему лично степени настоятеля третьеклассного монастыря. Архимандрит Евгений пребывал в статусе «титулярного» четыре года, пока не был назначен в феврале 1847 г. ректором и профессором богословских наук Вифанской ДС и в мае того же года определен настоятелем Московского Златоустовского монастыря.

В академиях оставлялись обычно первые по разрядному списку магистры. Остальных магистров и кандидатов, не попавших в состав духовно-академических корпораций, распределяли на духовно-учебные места в семинарии. Впрочем, должность ректора семинарии была гораздо более ответственной и высокой в духовно-учебной служебной лестнице, чем должность профессора академии. В «Начертании правил» оговаривалась степень доктора богословия и для ректора семинарии, в примечании давалось такое же указание: степень доктора дает преимущественное перед всякими другими званиями и должностями право быть ректором. При этом для магистров – по крайней мере, лучших, имевших в разрядном списке высокие места, – старались подобрать лучшие семинарии, то есть находящиеся в академических или университетских городах, или в городах с высоким уровнем просвещенности. Это было связано в том числе с наличием научных библиотек и возможностью для лучших выпускников академий продолжать в той или иной степени научно-богословскую или хотя бы церковно-литературную деятельность. Служебную иерархию, установленную Уставом 1814 г., старались соблюдать и в семинариях, присваивая звание профессора магистрам, а прочим, то есть кандидатам, – именование учителей.

«Начертание правил» 1808 г. оговаривало полную свободу студентов академий в выборе служения, лишь с преимущественным правом выпускников 1‑го разряда перед выпускниками 2‑го разряда, а кандидатов богословия – перед студентами. В окончательной редакции Устава 1814 г. появился параграф о беспрекословной – «неотказной» – четырехлетней отработке лучших выпускников академии на духовно-учебной службе, то есть право постепенно стало превращаться в обязанность. Хотя и в «Начертании правил» 1808 г., и в Уставе 1814 г. оговаривалась определенная автономность духовно-учебных округов, реализация Устава потребовала большей централизации в деле распределения выпускников и частичного преодоления этой автономности. Это было понятно в первые годы преобразования академий, когда кадровые проблемы решались по единому плану, однако имело место и в дальнейшем. Так, в 1820 г. при выпуске II курса преобразованной МДА уже восьмому по разрядному списку магистру Федору Платонову не нашлось места профессора в семинариях Московского и Казанского духовно-учебных округов. Это побудило члена КДУ, ревизовавшего академию в этом выпускном году, архиепископа Тверского Филарета (Дроздова) предложить более четкую систему заполнения духовно-учебных вакансий. Главным принципом этой системы было использование выпускников академий с оптимальным учетом их способностей («с пользою места и с достоинством лиц»). При выпуске Конференция каждой академии должна была рекомендовать выпускников на учительские вакансии своего округа. Но так как соответствие внутри округа не всегда достигалось, святитель Филарет предлагал сохранить принцип централизации первых лет реформы. КДУ, получая от академий сведения о вакантных учительских должностях в их округах и характеристики нераспределенных выпускников, должна довершать процесс «правильного занятия вакансий». Остающиеся и после этого без назначения выпускники академий могли увольняться в епархиальное ведомство и использоваться по усмотрению епархиального архиерея. При этом КДУ должна была и дальше следить за соответствием учености и усердия преподавателей их должностям: обязать ревизоров давать полные сведения об учебной деятельности ревизуемых школ и их корпораций, составленных конспектах, результативности используемых методов. На основании этих сведений КДУ должна была, по плану преосвященного Филарета, в случае надобности перемещать преподавателей на другие места, а нерадивых, мало способных и не соответствующих полученной степени «учености» даже увольнять. Святитель Филарет предложил составлять сводную таблицу духовно-учебных вакансий по всем округам и регулярно обновлять ее с учетом всех передвижений и распределения новых выпусков. В 1826 г., уже будучи митрополитом Московским, святитель Филарет предложил утвердить систему обязательной шестилетней службы «в пользу духовного звания» всех казеннокоштных выпускников академий и семинарий. При этом он делал акцент на пользе этого правила не только для духовно-учебной системы, но и для самих выпускников: нерешительные за это время либо утвердятся в выборе духовного служения, либо оставят его, но уже приобретя опыт практической деятельности. Таким образом, постепенно подготовка к духовно-учебной службе в семинариях закрепилась в качестве непосредственной задачи академий.

Но уже к началу 1830‑х гг. духовно-учебная система в целом была насыщена кадрами: некоторые магистры «за недостатком учительских вакансий» были причислены к епархиальному ведомству, что лишало их профессорства и возможности заниматься богословским образованием. Впрочем, отток выпускников духовных академий из духовно-учебного ведомства, начавшийся в 1850‑е гг. и ставший болезненно заметным к началу 1860‑х гг., вновь освободил преподавательские места и повысил ценность магистров и кандидатов, желавших подвизаться на духовно-учебном поприще.

Еще одним «преимуществом» и поприщем деятельности выпускников высших духовных школ и обладателей ученых богословских степеней было преподавание богословских дисциплин в светских школах. Выпускники академий служили и преподавателями Закона Божия в гимназиях и училищах разного уровня и направления («законоучительство»), и преподавателями богословия в высших учебных заведениях – российских университетах и специализированных институтах (юридических, историко-филологических, лесных и пр.) Преподавание лиц, аттестованных духовными академиями, в светских учебных заведениях, как и преподавание лиц с университетскими степенями в академиях, было показательным примером сочетания этих систем научной аттестации. Преподаватель богословия в светском учебном заведении должен был обязательно иметь священный сан – это требование было понятно, ибо на преподавателя богословия возлагались и духовно-нравственные задачи. Для средних учебных заведений достаточно было выпускной степени кандидата богословия, как и для прочих учителей гимназий – выпускной университетской степени.

К преподавателям богословия высших учебных заведений, прежде всего, конечно, университетов, предъявлялись более высокие «степен ные» требования. Иерархическая последовательность ученых степеней, введенная в российских университетах Уставом 1804 г., а в духовных академиях Уставом 1814 г., внешне совпадала. Устав российских университетов, введенный в 1835 г., упразднил звание студента, но сохранил все три последовательные степени. Таким образом, принципиальных проблем, казалось бы, быть не должно. Однако условия и процесс присуждения ученых степеней в университетах и академиях этого периода несколько отличались, поэтому вопросы возникали. Основных вопросов было два. Первый вопрос был связан со сравнительным достоинством степени магистра в университетах и духовных академиях. С одной стороны, процесс присуждения магистерских степеней в университетах включал специальное испытание и публичную защиту диссертации; в академиях же степени магистра присуждались выпускникам на основании обычных итоговых экзаменов и отзывов о курсовом (выпускном) сочинении. С другой стороны, степень университетского магистра была «местной», ибо присуждалась и утверждалась самим университетом, степень же «академического» магистра утверждалась центральным органом при высшей церковной власти (до 1839 г.) или самой высшей церковной властью (после 1839 г.). Таким образом, статус университетской степени магистра в сравнении с духовно-академической по регламенту присуждения, казалось бы, был выше, по регламенту утверждения – ниже.

Второй, более сложный вопрос был связан со степенью доктора. Университетская степень доктора, как и степень магистра, присуждалась и утверждалась университетом на основании специальных испытаний и публичной защиты диссертации и была нередким явлением. Степень доктора богословия утверждалась, а на практике чаще всего и присуждалась, централизованно, на высшем уровне, и была сопряжена с дополнительными условиями.

Среди преподавателей богословия в университетах до 1869 г. были и доктора, и магистры богословия. Так, в Московском университете на протяжении тридцати лет (1827–1858) кафедру богословия занимал протоиерей Петр Матвеевич Терновский, магистр МДА (1822), доктор богословских наук с 1837 г. В Санкт-Петербургском университете эту кафедру семь лет занимал протоиерей Герасим Петрович Павский (1819–1826), магистр СПбДА (1814), доктор богословия с 1821 г. Кафедру богословия Киевского университета с 1859 г. занял протоиерей Назарий Антонович Фаворов, магистр КДА (1845) и доктор богословия с 1862 г. Все остальные профессоры университетских кафедр богословия были магистрами богословия. Это не вызывало серьезных затруднений, ибо университетский Устав 1804 г. не оговаривал жестко обязательности докторской степени для занятия профессорской кафедры: вопрос решался на основании «рассмотрения сочинений и собранных сведений о нравственности кандидата». Университетский Устав 1835 г. потребовал от ординарных и даже экстраординарных профессоров степени доктора «того факультета, к которому принадлежит кафедра», однако одновременно придал кафедре «догматической и нравоучительной богословии, церковной истории и церковного законоведения» особый – внефакультетский – статус.

Однако проблема соотнесения ученых богословских степеней и прав, ими предоставляемых, с системой университетских ученых степеней встала при подготовке нового университетского Устава в начале 1860‑х гг. В 1863 г. проект нового университетского устава потребовал от профессора богословия для занятия ординарной кафедры докторской степени. Требование вызвало объяснение святителя Филарета (Дроздова) об особом отношении к докторской степени в духовной науке. Но решение общих научно-образовательных задач требовало более четкого соотнесения богословских ученых степеней с университетскими.

При подготовке реформы 1869 г. в числе наиболее важных вопросов для обсуждения был заявлен целый спектр проблем, связанных с учеными степенями. Были поставлены и два вопроса относительно должностного статуса их обладателей: «внутренний» – о более эффективном использовании научно-педагогической аттестации при формировании преподавательских корпораций самих духовных академий, и «внешний» – о более адекватном соотнесении статуса духовно-академических степеней с университетскими.

Во мнениях духовно-академических Конференций 1867 г. предлагалось развести требования к бакалавру (СПбДА предлагала ввести вместо бакалавров должность доцентов) и ординарному профессору. Например, потребовать от кандидата на ординарную кафедру определенный преподавательский стаж (МДА – не менее восьми лет) или самостоятельный научный печатный труд по специальности (СПбДА, КДА). Определенного требования к ученой степени сформулировать было нельзя, пока докторская богословская степень оставалась доступной лишь лицам священного сана. Однако многими авторами и коллективных, и личных проектов и мнений ставилась под сомнение адекватность такого ограничения для высшей богословской степени и полезность его для развития богословской науки. Соотнесение духовно-академических степеней с университетскими также требовало корректировки отношения к докторской ученой степени.

Новый Устав 1869 г. существенно изменил систему научно-богословской аттестации на всех уровнях, приблизив ее к университетской. Статус кандидатской степени понизился, ибо соответствующая диссертация писалась уже не на четвертом, а на третьем году обучения, то есть являлась результатом незаконченного высшего образования. Правда, давалась эта степень только по окончании 4‑го курса, после чтения трех пробных лекций как свидетельства готовности выпускника к преподаванию в средней духовной школе – семинарии. После 3‑го курса можно было выйти из академии лишь в звании действительного студента с правом преподавания в духовном училище, каковое имели и выпускники семинарии. Напротив, статус магистерской богословской степени повысился, ибо защиту диссертации предваряли специальные «степенные» экзамены, а сама диссертация должна была быть напечатана в виде монографии и публично защищена. Степень доктора богословия стала доступна всем преподавателям духовных академий, как имевшим священный сан, так и не имевшим, что включило ее полноценно в систему научно-богословской аттестации. Все это позволило более тесно и четко связать ученые степени с преподавательскими должностями в духовных академиях. Докторская степень стала необходимым условием для занятия высшей преподавательской должности – ординарного профессора, магистерская – для занятия должности доцента или экстраординар ного профессора. Степень магистра богословия и до 1869 г. имели все бакалавры, и тем более экстраординарные профессоры. Однако следует учитывать, что переведение этой степени из разряда учебно-квалификационных в разряд ученых, с обязательным изданием диссертации в виде монографии и ее публичной защитой, существенно осложнило получение магистерской степени. В главе 3 будут приведены конкретные данные и проблемы, связанные с получением магистерских степеней в условиях Устава 1869 г., здесь лишь отметим, что требование магистерской степени для занятия должности с этого времени перестало быть формальностью. Не имевшие магистерской степени выпускники академий, которых Совет решал оставить для замещения кафедры, оказывались вне этой штатной сетки. Первые годы после преобразования 1869–1870 гг. выпускников, которым Совет решил присудить ученую степень магистра, а Синод еще не утвердил это решение, оставляли в статусе исполняющих должность доцента. Но это были еще те выпускники, на которых не распространялись правила Устава 1869 г., то есть обязательные публикация и защита диссертации. В последующие годы, когда диссертации при выпуске представлялись редко, кандидатов стали определять на вакантные кафедры со званием приват-доцентов.

Связь преподавательских должностей в академиях с определенными учеными степенями показала свою жизненность и стимулирующее значение, поэтому Устав 1884 г. подтвердил и конкретизировал эту связь. На должность ординарного профессора мог избираться только доктор: на богословские кафедры – непременно богословских наук (богословия, церковной истории, церковного права), на небогословские кафедры допускались и лица, получившие докторские степени, соответствовавшие профилю кафедры, в российских университетах. Для должностей экстраординарного профессора и доцента требовалась степень магистра. Не имевшие таковой могли определяться на вакантные кафедры со званием исполняющих должность доцентов, но со строгим условием: «…срок для получения ими сей степени назначается не более двух лет со дня поступления на должность». Последний Устав духовных академий подтвердил все положения предшествующего относительно связи преподавательских должностей в академиях с учеными степенями.

Однако указания Уставов 1884 г. и 1910–1911 гг. об ограниченном сроке пребывания в статусе исполняющего должность доцента на практике не исполнялись. Срок деятельности «и. д. доцентов» растягивался, иногда очень надолго, причем уставная мера – увольнение из академии – никогда не применялась. Тем не менее противозаконность этого положения, с одной стороны, желание сохранить конкретных членов корпорации, с другой, побуждали Советы академий ходатайствовать перед Синодом о разрешении продлить срок «остепенения» по тем или иным причинам.

Ученые степени давали их обладателям определенные права («преимущества») и в том случае, если они не были связаны с духовно-учебной деятельностью. Так, доктора богословия, согласно «Начертанию правил» 1808 г., кроме «преимущества» быть ректором в духовной школе, имели и право на протоиерейские и священнические места в первоклассных церквах, а в случае монашества – на места архимандритов в монастырях первых двух классов. Эти архимандритские места в монастырях по истечении «известного срока» должны были быть заняты не иначе как докторами богословия из монашествующих. В случае недостатка докторов для мест архимандритов 1‑го и 2‑го класса, эти места должны были оставаться вакантными, а монастыри управляться наместниками. При этом самому наместнику полагалось ограничиваться половинным окладом и доходами архимандритскими, другая же половина – отдаваться на содержание семинарских библиотек и кабинетов.

Если выпускник академии выбирал для себя приходское служение, то и при распределении «по церквам» степень учености была значимым фактором. Согласно «Начертанию правил», степень доктора богословия должен был иметь и протоиерей первоклассной церкви. При этом протоиерей не обязан был участвовать в очередном служении при своей церкви, если при ней были и другие священники, поэтому мог совмещать с этим местом звания ректора, профессора, члена Консистории или Духовного правления, смотрителя благочиния. По недостатку докторов богословия места протоиереев первоклассных церковей могли быть вакантны, при этом классный протоиерейский оклад должен был поступать в пользу городской духовной школы: епархиальной семи нарии или уездного училища. Священники первоклассных и второклассных церквей, по «Начертанию правил», могли быть магистрами, кандидатами богословия и студентами. Но в «Начертании правил» оговаривалось преимущество кандидатов богословия и тем более магистров, оставшихся в духовном звании, при определении на приходские места.

Право выпускников, имеющих академическую степень, «определения на места священнослужительские по их желанию, преимущественно пред окончившими семинарский курс учениками», подтверждалось неоднократно. Так, император Николай I, ревновавший о достойном духовенстве, неоднократно давал указы Святейшему Синоду по двум вопросам: представить способы совершенствования духовного образования и обеспечения приходского духовенства. В ответных докладах Синода по этому вопросу в числе прочих предложений всегда подтверждалось это исключительное право кандидатов и магистров духовных академий – выбирать место служения.

Насущной проблемой духовного образования, в том числе и высшего, оставалась проблема финансовая. Причем эта проблема касалась всех выпускников академий, имевших «академическую степень» и подвизавшихся на служении в духовном ведомстве: как на духовно-учебном поприще, так и на духовном – преимущественно приходском. «Комитет о усовершении духовных училищ» 1807–1808 гг. имел одной из своих главных задач, вслед за разработкой проекта преобразования духовных школ, решение этого финансового вопроса. Было выделено две проблемы, затруднявшие деятельность дореформенной духовной школы: 1) духовные училища имеют бедное содержание, что препятствует повышению образовательного уровня и развитию богословской науки; 2) выпускники духовных школ, определяемые к разным церковным должностям, не имеют достаточных средств ни к дальнейшему усовершенствованию себя в науках, ни к их использованию для успешного и достойного прохождения своего служения. В уже упомянутом выше проекте Комитета 1807–1808 гг. предполагалось через шесть лет после начала реформы (1808) разделить приходские церкви на классы с назначением определенных окладов и распределять по этим местам выпускников духовных школ по соответствию степени учености установленному классу. Однако к 1814 г. стала ясна нежизнеспособность такой системы: во-первых, денежные суммы, выделенные на содержание духовенства, оказались скуднее, чем предполагалось Комитетом; во-вторых, для разделения церквей на классы и назначения соответствующих окладов не нашлось твердого основания; в-третьих, трудно было выдержать четкое соответствие классов и степеней учености кандидатов на священнические места; наконец, определение на священнослужительские места зависело непосредственно от епархиальных архиереев, и ставить эту деятельность под контроль правления академии, состоящего из архимандритов, священников и мирян, было неразумно с церковно-иерархической точки зрения и не этично. Поэтому в 1814 г., при окончательной редакции Уставов духовных училищ, решено было вместо назначения окладов к церквам на причты оклады присваивать лично получающим ученые степени. Доктору богословия было назначено 500 руб. ежегодно, магистру – 350 руб., кандидату – 250 руб., к каким бы церквам они ни поступали. Но так как в основе этих окладов лежала изначальная идея разделения образованного духовенства по степеням «учености», эти оклады сохранили название «классных окладов по ученым богословским степеням». Классные степенные оклады выплачивались и преподавателям духовно-учебных заведений, если они имели священный сан или «давали обещание принять таковой», то есть не выходили из духовного звания.

Конечно, это поощрение личной учености духовенства имело и оборотную сторону. Выпускники академий, имевшие кандидатские и магистерские ученые степени, очень редко поступали на священнические места к сельским церквам, поэтому сельское духовенство, имевшее лишь семинарское образование, лишалось вовсе пособий из капиталов КДУ. Эту проблему пытались решить неоднократно. Так, святитель Филарет (Дроздов) по просьбе императора Николая I несколько раз составлял проекты привлечения образованных священников, хотя и не имевших академических степеней, к служению в сельских церквах. В 1826 г. он предлагал предоставить КДУ право назначать классные оклады, по примеру высших ученых степеней, и выпускникам семинарий, определяемым на малообеспеченные сельские приходы: выпускникам 1‑го разряда, получившим звание студента, по 200 руб., а выпускникам 2‑го разряда – по 180 руб. в год. В 1827 и 1828 гг. святитель Филарет повторял свое предложение, несколько снизив, правда, гипотетические оклады: студентам семинарий, поступающим на сельские священнические должности, он предлагал выделять 175 руб., а выпускникам семинарий 2‑го разряда – по 150 руб. в год. Однако общая сумма была велика, и оклады так и остались прерогативой «остепененного» духовенства.

Классные степенные оклады выплачивались вплоть до новых реформ духовных школ. Проведенная в 1839–1841 гг. финансовая реформа Е. Ф. Канкрина изменила эти цифры, переведя их в новые монетные единицы (рубли серебром): докторский оклад составлял теперь 143 руб. в год, магистерский – 100 руб. 10 коп., кандидатский – 71 руб. 50 коп. В 1867 г. эти оклады были отменены для преподавателей духовных школ в связи с повышением штатных преподавательских окладов в преобразованных по новому Уставу духовных семинариях. Приходскому духовенству степенные оклады выплачивались гораздо дольше. В 1882 г. Святейший Синод заметил, что положение духовных лиц, состоящих на епархиальной службе, изменились к лучшему в сравнении со временем установления степенных окладов (1814). Поэтому было решено, сохранив эти оклады за лицами, уже их получающими, новые назначения прекратить.

Что касается окладов членов духовно-учебных корпораций – а это, согласно «Начертанию правил» и Уставу 1814 г., было главным предназначением обладателей богословских ученых степеней, – то они изначально были предусмотрены меньшими, чем для соответствующих лиц в университетах тех же городов. Такое предложение было выдвинуто Комитетом 1807–1808 гг. и утверждено последующими законными актами 1808 и 1814 гг. Обусловлено это было не каким-либо поражением в правах духовных школ, а тем, что «в плане полагается соединять должность профессора с другими духовными званиями, доход приносящими». Но так как членами духовно-учебных корпораций становились и лица, не оставлявшие духовного сословия, но не принимавшие священный сан, это уменьшение окладов ставило их в чрезвычайно затруднительное положение.

В соответствии со штатным расписанием Устава 1804 г. годовой оклад профессора университета составлял 2000 руб., адъюнкта – 800 руб., лектора и учителя – 600, магистра – 400, кандидата – 300. В соответствии со штатным расписанием Устава 1814 г. годовой оклад профессора академии составлял 1500 руб., бакалавра – 700 руб. Ректору выплачивался дополнительный оклад 500 руб. в год. Идея была понятна: профессор академии, состоявший в священном сане и имевший ученую степень доктора богословия, должен был получать, дополнительно к профессорскому окладу, классный степенной оклад 500 руб. и, таким образом, достигать университетского профессорского оклада. Бакалавр, добавлявший по такой же схеме к своему учебному окладу классный магистерский (350 руб.), даже превосходил на 250 руб. в годовом окладе университетского адъюнкта. Кроме того, тем преподавателям духовно-учебных заведений, которые имели священный сан или давали обязательство его принять, выплачивали классные оклады по ученым богословским степеням, о которых говорилось выше. Соборные иеромонахи получали присвоенное этому званию содержание по 33 руб. 23 коп. в год.

Эти оклады в дальнейшем претерпевали значительные изменения. В 1836 г. в духовно-учебных заведениях были введены новые штаты и,  соответственно, оклады. Ординарные профессоры духовной академии стали получать по 3000 руб. в год., экстраординарные профессоры и бакалавры – 1500 руб. После вышеупомянутой финансовой реформы 1839–1841 гг. штатные оклады составляли (руб. серебром): ординарного профессора – 858 руб., экстраординарного профессора и бакалавра – 429 руб. Однако эти оклады скоро стали весьма скудными. О тяжелом положении преподавателей духовно-учебных заведений говорили и писали на неофициальном и официальном уровнях. Однако Духовно-Учебное ведомство не могло найти суммы для нормализации ситуации и увеличить оклады. Вводились небольшие добавки – пособия на конкретные нужды: так, семейные наставники, жившие вне академий, получали квартирное пособие и «дровяные деньги». В СПбДА эти пособия были максимальными по дороговизне столичной жизни и составляли для ординарных профессоров 250 руб. в год, для экстраординарных профессоров и бакалавров 114 руб.

Особенно активно обсуждался вопрос о необходимости повысить оклады членам духовно-учебных корпораций в преддверии новых реформ, начиная со второй половины 1850‑х гг. В 1865 г., в ожидании общих преобразований, было проведено некоторое повышение окладов служащих в духовно-учебных заведениях, в частности в академиях, из местных средств. Инициатором был святитель Филарет (Дроздов), выделивший из сумм Московской кафедры 7795 руб. в год для МДА. С учетом этой помощи ординарный профессор стал получать 1200 руб. (вместо 858 руб.), экстраординарный – 900 руб. и бакалавр – 700 руб. (вместо 429 руб.) Вслед за этим были повышены до таких же размеров оклады наставникам остальных академий. Эта мера сняла напряжение, но местные средства не могли дать надежной определенности положения.

При проведении реформы 1869 г. было учтено и то, что степенные оклады лицам, служащим при академиях, больше не выплачиваются, и то, что в корпорациях академий было много преподавателей, не имевших священного сана. Общая тенденция, которая проявилась за шестьдесят лет, отделявших новую реформу от планов Комитета 1807–1808 г., свидетельствовала о том, что для подавляющего большинства преподавателей академий научная и преподавательская деятельность являет ся единственным делом, единственным служением. Поэтому уповать на «другие духовные звания, доход приносящие», было безнадежно: академии реализовывали себя как высшие учебные заведения, и члены их корпораций должны были иметь, как и члены университетских корпораций, соответствующие возможности и средства. Поэтому Устав 1869 г. уравнивал должностные оклады преподавателей академий с соответствующими должностными окладами преподавателей российских университетов: одинарному профессору было назначено 3000 руб. в год (2400 руб. оклада, 300 руб. квартирных и 300 руб. столовых), экстраординарному – 2000 руб. (1600 руб. оклада, 200 руб. квартирных и 200 руб. столовых), доценту – 1200 (900 руб. оклада, 150 руб. квартирных и 150 руб. столовых). Так как Устав 1869 г. требовал для утверждения в преподавательской должности конкретную ученую степень, преподавательские оклады стали в определенном смысле степенными.

В дальнейшем эти оклады практически не менялись. В 1879 г., когда было решено распределять выпускников академий с ученой степенью кандидата богословия на учительские места в духовные училища, появилась необходимость как-то выделять этих учителей среди прочих, не имевших ученых степеней и высшего образования. Было принято решение увеличить таким учителям содержание, против обычных училищных штатных окладов. Так смотрители-кандидаты стали получать 1200 руб. ежегодно, помощники смотрителей – 900 руб. (при казенных квартирах), учителя наук и древних языков – наравне с преподавателями духовных семинарий.

Иногда оклад увеличивался для конкретных преподавателей в виде награды за особые научные заслуги, многолетнюю преподавательскую деятельность или конкретные научные задания. Так, например, профессор философии СПбДА В. Н. Карпов к 30‑летию своей духовно-учебной деятельности в 1855 г. получил прибавку к жалованью в размере половины профессорского оклада тех лет (429 руб. в год), а через пять лет, к 35‑летию, прибавочное жалованье было увеличено до полного оклада (858 руб.). Прибавку в виде половинного профессорского оклада получил в 1865 г. и его коллега по академии профессор церковной археологии и литургики В. И. Долоцкий. Бакалавр греческого языка той же академии архимандрит Григорий Веглерис в 1858 г. получал двойной бакалаврский оклад за перевод греческих рукописей, присылаемых из Синода.

Случались и экстраординарные денежные награды, даруемые преподавателям академий за особые заслуги. Так, например, 27 августа 1814 г. ректору и профессору богословского класса СПбДА архимандриту Филарету (Дроздову) была пожалована пожизненная пенсия в размере 1500 руб. в год. Награда была обусловлена конкретным событием, выпуском I курса преобразованной СПбДА, а также духовно-учебными и богословскими трудами архимандрита Филарета. Пенсия была пожалована императором, по ходатайству КДУ, из остатков сумм, положенных на содержание духовных училищ, то есть сумм КДУ.

Кроме того, сами академии старались составить некоторые капиталы для пособия, поощрения и награды членов корпорации, в том числе и за научные успехи. Хотя эти поощрительные суммы не имели непосредственного отношения к ученым степеням, все же они были связаны с аттестацией научно-педагогической деятельности членов корпорации самой же корпорацией и служили средством стимулирования этой деятельности, хотя и опосредованным. Так, например, столичная академия имела «вспомогательный» или «поощрительный» капитал, созданный еще в первые годы деятельности академии после преобразования 1809 г. 3/5 части этого капитала выделялись для поощрения научной и педагогической деятельности. Во всех академиях сложились так называемые «юбилейные капиталы» – из средств, пожертвованных разными лицами (епархиальными архиереями, выпускниками и бывшими наставниками академий) на 50‑летия СПбДА (1859), МДА (1864), КДА (1869), позднее – КазДА (1892). Проценты с этих капиталов обычно употребляли на награды за научные работы и учебные пособия, написанные членами корпораций, а также за лучшие магистерские и кандидатские работы.

Таким образом, ученая степень определяла должность в самих корпорациях духовных академий – до 1869 г. формально, а с 1869 г. реально и очень жестко. Преподавание основных дисциплин лицами, не имевшими магистерской степени, было возможно лишь временно и условно (в должности приват-доцента в период 1869–1884 гг., в должности и. д. доцента после 1884 г.), хотя на практике это временное служение иногда продолжалось дольше положенного срока. Стабильное преподавание в академиях лиц, не имевших магистерских ученых степеней, было возможно лишь для лекторов новых языков, которые стояли вне должностной градации. Лишь при наличии первой ученой степени – кандидата богословия – выпускник академии мог преподавать в семинарии (обход этого требования был чрезвычайно редким исключением). Таким образом, наличие ученой богословской степени определяло статус ее обладателя в российской научно-образовательной системе. В соответствии со степенями определялись и оклады: либо они были непосредственно связаны со степенью, либо – через должность. Духовно-учебные оклады, хотя часто и оценивались современниками как недостаточные, давали возможность преподавателям высшей духовной школы отдавать все силы развитию богословской науки и духовно-учебной деятельности. Кроме того, ученые степени определяли дополнительные служебные права их обладателей: так, с 1884 г. все ординарные и экстраординарные профессоры включались в состав Совета академии, что давало им возможность участвовать в решении важнейших вопросов научно-учебного процесса. Таким образом, должностной и связанный с ним финансовый факторы влияли в определенной степени на решение одной из главных задач системы научной аттестации – стимулирование исследовательской деятельности.

 

Табельно-правовой статус лиц, имевших ученые богословские степени

Духовные школы, в том числе академии, хотя и находились в ведении Святейшего Синода, включались в общую систему государственных учреждений России. В частности, это включение распространялось на должностных лиц духовных школ, не имевших священного сана, и систему чиновнической иерархии.

Включение в систему чиновнической иерархии, определяемой Табелью о рангах (1722), в начале XIX в. для членов корпораций и выпускников российских университетов было столь же важным и новым делом, как и для членов корпораций и выпускников духовных академий. При создании Табели о рангах в начале XVIII в. ученые и преподаватели оказались вне этого ранжирования. На протяжении XVIII в. эта ситуация сознавалась как ущербная, ибо российская действительность уже не допускала альтернативы. Вопрос о том, какой статус имеют в Российском государстве работники науки и образования, ставился неоднократно, но так и не был решен вплоть до начала XIX в. Законодательное введение в научно-образовательную систему ученых степеней было удобным поводом для соотнесения этой градации с Табелью о рангах.

Впервые ответ на этот вопрос был дан в указе «Об устройстве училищ» 24 января 1803 г.: кандидат при поступлении на государственную службу получал чин XII класса (губернский секретарь), магистр – IX класса (титулярный советник), доктор – VIII класса (коллежский асессор). Были определены и чины, соответствующие должностям начальствующих и учащих в университетах: ректор получал по Табели о рангах чин V класса (статский советник), ординарный профессор – VII класса (надворный советник), экстраординарный профессор и адъюнкт – VIII класса (коллежский асессор). Лекторы иностранных языков чинов не получали. Студенты по окончании университета, если они не получали никакой степени, должны были приниматься на службу XIV классом. Интересно, что в указе не оговаривалось возможности служебного роста по ученой части. Обладатели ученых степеней, поступая на службу, соответствующую их «учености», получали чины соответствующих классов, а при отставке из ученой должности им давался следующий гражданский чин, при условии положенной выслуги.

Университетский Устав 1804 г. законодательно утвердил эту иерархию ученых степеней. Таким образом, ученые и преподаватели были включены в общероссийскую чиновничью иерархию, а значит, получа ли полноту прав и привилегий, связанных с этими правами. Чины, определенные обладателям ученых степеней и членам преподавательских корпораций, были достаточно высокими по общим меркам Российской империи. Это, с одной стороны, свидетельствовало о внимании правительства к развитию просвещения и науки и важном значении этой области в палитре государственных дел. С другой стороны, статус, данный деятелям образования и науки, был достаточно высок, чтобы привлечь к образовательной и научной деятельности лучшие силы России. Так, например, получение высшей – докторской – ученой степени, поощренное чином VIII класса (коллежский асессор), давало право на потомственное дворянство.

Но после университетской реформы 1803–1804 гг. преподаватели и выпускники духовных школ выпадали из общей системы. Разумеется, реформа духовного образования должна была исходить из этих установок при определении прав и привилегий для деятелей этой области просвещения и науки. Об этом недвусмысленно свидетельствовал и указ императора Александра I от 29 ноября 1807 г. о начале разработки духовно-учебной реформы и образовании Комитета для составления проекта этой реформы. В нем говорилось, что образование духовенства, «на правилах благонравия и Христианского учения основанное», по справедливости всегда было признаваемо «уважительнейшим предметом внимания» российского правительства. И в этой области просвещения, имеющей особое значение для государства, теперь следует «утвердить и распространить существующие ныне по сей части установления».

Однако ни «Начертание правил» 1808 г., ни Устав 1814 г. ничего не говорили о чинах, которые могут быть присвоены обладателям той или иной ученой степени, даваемой от духовной академии. Единственным упоминанием о гражданском достоинстве духовно-учебных званий и степеней было указание на то, что выпускники семинарий, оканчивающие их в 1‑м разряде, имеют права университетских студентов. Причиной забвения столь важного права, как чиновное право для России синодальной эпохи, было особое представление о духовной школе как несовместимой с чиновническими достоинствами. Тем не менее уже при выпуске II курса СПбДА (1817) встал вопрос о гражданских правах преподавателей и выпускников духовных школ, не имевших священного сана. Стимулом для постановки этого вопроса стало назначение в 1816 г. обер-прокурора Святейшего Синода и члена КДУ князя А. Н. Голицына министром народного просвещения. Соединив попечение о двух системах образования, князь Голицын постарался, с одной стороны, организовать совместное решение общих проблем, встающих перед всеми российскими учебными заведениями, к какому бы ведомству они ни принадлежали. С другой стороны, им был поставлен вопрос о распространении на высшую духовную школу тех прав и привилегий, которые были дарованы университетам в 1803–1804 гг.

Для удобства совместного решения всех проблем учебных заведений, в том числе связанных с правами их преподавателей и выпускников, Высочайшим указом от 7 апреля 1817 г. представители духовной школы – ректор СПбДА архимандрит Филарет (Дроздов) и ректор Санкт-Петербургской ДС архимандрит Иннокентий (Смирнов) – были введены в состав Главного правления училищ. Обсуждения шли параллельно в Главном правлении училищ и в КДУ. В августе того же, 1817 г. императором Александром I был утвержден доклад КДУ о чинах и преимуществах преподавателей духовных школ, имеющих ученые степени. Таким образом, законным порядком было утверждено право профессоров и преподавателей духовного ведомства, имеющих ученые степени, на гражданские чины «применительно к 26‑му пункту «Предварительных правил» народного просвещения». То есть выпускники академий, не имевшие священного сана, в иерархической чиновнической лестнице были уравнены с соответствующими местами выпускников российских университетов, о которых говорилось выше.

За три года применения этого закона возник ряд вопросов, требующих уточнения, и в сентябре 1820 г. последовал еще один Высочайше утвержденный доклад КДУ на ту же тему. В нем более детально проводи лась регламентация получения чинов выпускниками академий. Прежде всего было оговорено, что профессор духовной академии, преподающий «духовные науки», должен быть духовного звания, для которого уже определены особые права и преимущества. Со званием профессора право на чин «не соединяется». Однако оговаривалась и возможность получения профессорского звания наук «не собственно духовных» лицами светскими. В таком случае он должен был пользоваться общими правами гражданской службы, определяемыми соответствующим чином. Бакалавры (адъюнкт-профессоры), имевшие ученую степень магистра, получали чин VIII класса, а имевшие степень кандидата – IX класса, но утверждались в этих классах по выслуге четырех лет «с одобрением». Продолжая службу в должности бакалавра или профессора по наукам «не собственно духовным», они имели два года старшинства в классах. Получившие IX класс могли производиться в VIII класс по выслуге четырех лет, а дальнейшее продвижение в чинах служащих в академиях бакалавров и профессоров определялось общими правилами гражданской службы. Более подробно регламентировались права на чины и выпускников академий, имевших ученые степени, и служивших в семинариях и училищах. Так, магистр академии, определенный в семинарию и имевший уже по степени чин IX класса, получал чин VIII класса по выслуге шести лет «с одобрением». Кандидаты и студенты, служащие в семинариях, получали чины IX и X классов соответственно, но утверждались в этих чинах по выслуге четырех лет «с одобрением», а продолжая службу, имели два года старшинства в классах и производились в дальнейшие чины на общих основаниях. Магистры, кандидаты и студенты, попавшие на службу в духовные училища, получали чины соответственно VIII, IX и XII классов, но по выслуге «с одобрением» первые восьми лет, вторые – четырех лет, третьи – двух лет.

Уставом российских университетов 1835 г. был повышен статус кандидатов и студентов университета, не имеющих степени: при поступлении на службу кандидатам отныне присваивался сразу чин X класса (коллежский секретарь), а студентам – XII (губернский секретарь). Высочайше утвержденными в 1836 г. указами было разрешено давать преподавателям учебных заведений Военного ведомства и ведомства народного просвещения чины по выслуге лет тремя классами выше, нежели предполагала его должность. Обоснование было понятно: преподаватели, по специальности своих занятий, остаются постоянно на одной должности и не могут воспользоваться обычным для чиновников восхождением к высшим чинам, то есть движению по чиновничьей лестнице. Это провоцировало уход преподавателей от учебной службы к общей гражданской. В 1838 г. правило повышения в чинах было распространено на учителей учебных заведений ведомства императрицы Марии Федоровны. Таким образом, выпускники духовно-учебных заведений оказывались вне этой системы, что, разумеется, ставило их в ущемленное положение по сравнению с другими представителями научно-образовательной сферы.

Наконец, в декабре 1839 г. обер-прокурор Святейшего Синода граф Н. А. Протасов, чувствовавший после преобразования 1 марта 1839 г. особую ответственность за духовно-учебные заведения, ходатайствовал перед императором Николаем I о разрешении распространить эти правила и на должностных лиц светского звания, служащих в православных духовно-учебных заведениях. 16 декабря последовало Высочайшее утверждение этого прошения, и с этого времени преподаватели духовных академий, не имевшие священного сана, получили возможность повышения чина не только за полученные образование и ученые степени, но и за выслугу лет в должности. Так, в 1840‑1850‑х гг. многие преподаватели-магистры, занимавшие должности экстраординарных профессоров и бакалавров, получали чины VII класса (надворный советник), то есть на два класса выше, чем исходная магистерская; занимавшие должности ординарных профес соров – VI класс (коллежский советник), то есть на три класса выше номинального.

Университетский Устав 1863 г. и духовно-академический 1869 г. подтвердили существующие права обладателей ученых степеней, вступающих на гражданскую службу, а также их преимущества, означенные в Своде законов.

В 1876 г. последовало Высочайше утвержденное «Положение о правах и преимуществах лиц, служащих при духовно-учебных заведениях, или лиц, получивших ученые богословские степени или звания». В нем подтверждались классные чины, соответствующие в гражданской службе ученым богословским степеням: кандидат богословия – X класса (коллежский секретарь), магистр – IX класса (титулярный советник), доктор – VIII класса (коллежский асессор). В дальнейшем чинопроизводстве служащие при духовных академиях, семинариях и училищах сравнивались с соответствующими чинами университетов по Уставу 1863 г. При этом сверхштатные профессоры и доценты академий пользовались правами по чинопроизводству наравне со штатными профессорами и доцентами. Приват-доценты (до 1884 г.), хотя и не считались на государственной службе, пользовались преимуществами классных чиновников, доколе оставались в должности. Выпускники академий, служащие инспекторами и преподавателями в духовных семинариях и имевшие ученые степени магистра или кандидата богословия, сравнивались в отношениях прав по чинопроизводству соответственно с инспекторами и преподавателями гимназий Министерства народного просвещения.

Устав университетов 1884 г. ситуацию с правами не изменил. Но так как этим уставом отменялась ученая степень кандидата, соответствующий этой степени чин X класса был отнесен к «получившему диплом первой степени», а соответствующий званию студента чин XII класса – к получившему диплом второй степени. Но это изменение не имело отношения к системе научно-богословской аттестации, сохранившей кандидатскую степень. Устав духовных академий 1884 г. не вводил никаких изменений или дополнений к тем правам и преимуществам лиц, служащих при академиях и получающих от них ученые степени. Как и прежде, «чиновные» права вообще не прописывались в Уставе академий, была лишь отсылка к «особому положению», видимо, 1876 г. Однако Уставом 1884 г. в академиях была введена новая категория лиц – профессорские стипендиаты. Их права не были определены Положением 1876 г., и это лишало их преимуществ однокурсников, поступивших на службу сразу по окончании академии. Поэтому с 1892 г. по особому повелению срок стипендиатства стал зачитываться в действительную службу на тех же основаниях, на которых он зачитывался стипендиатам Министерства народного просвещения при университетах. В 1893 г. в действительную службу стало зачитываться и время, проведенное преподавателями духовных академий и стипендиатами в командировках с ученой целью.

В 1906 г. последовал еще ряд не столь значительных уточнений по чинопроизводству определенных категорий лиц, служащих по духовно-учебному ведомству и имевших ученые степени и звания. Так, например, преподаватели миссионерских курсов при КазДА и практиканты инородческих языков на этих же курсах (не состоящие на службе в самой КазДА), имеющие ученые степени и звания, сравнивались в правах по чинопроизводству с преподавателями духовных семинарий.

В процессе духовно-учебной службы происходило повышение по чиновной лестнице «по общим правилам гражданской службы». Следует несколько слов сказать об этих правилах. Обычное чинопроизводство в Российской империи – из XIV класса в XII, из XII – в X, из X – в IX, из IX – в VIII – проводилось через три года при условии неукоризненного поведения и усердной службы чиновника. Последующее чинопроизводство – из VIII класса в VII, из VII – в VI, из VI – в V (статский советник) – проводилось при тех же условиях, но через четыре года. Однако для воспитанников учебных заведений, окончивших с учеными степенями, срок выслуги очередных чинов мог сокращаться до двух лет, а для отличающихся особыми трудами и дарованиями – даже до одного года, по ходатайству непосредственного начальства и удостоению главного начальства этого ведомства. Оба этих права распространялись и на выпускников духовных академий или тех, кто получал ученую богословскую степень экстернатом.

Начиная с V класса (статский советник), чинопроизводство приобретало еще большую основательность: в чин IV класса (действительный статский советник) могли производиться лица, прослужившие в чине статского советника не менее пяти лет, причем занимавшие должности не ниже V класса; в чин III класса (тайный советник) – прослужившие в чине действительного статского советника не менее десяти лет и занимающие должности не ниже IV класса. Но и на этом уровне допускалось сокращение сроков при представлении «за выдающиеся отличия»: для чина действительного статского советника не более чем на два года; для чина тайного советника – не более чем на три года. Чин III класса (тайный советник) был наивысшей ступенью, которой мог достигнуть чиновник в Российской империи, в том числе служащий в высшей духовной школе, при стабильной усердной службе. Но на этот «максимум» из членов духовно-академических корпораций и лиц, имевших богословские степени, выходили немногие. Тем не менее, такие примеры есть. Так, чин III класса (тайного советника) был дарован профессору СПбДА, известному церковному археологу Н. В. Покровскому. Однако Н. В. Покровский, кроме преподавания в академии, был еще директором столичного Археологического института, что, несомненно, повышало его служебный статус.

Иногда были не очередные – за выслугу лет, а внеочередные повышения в чинах по особому ходатайству епархиального преосвященного. Ходатайство подавалось обер-прокурором во Всеподданнейшем докладе лично императору, и император лично соизволял пожаловать чином или орденом. Обычно таким путем жаловались старшие чины IV класса (действительный статский советник) и III класса (тайный советник).

Прослуживший 25 лет на духовно-учебной службе был обычно профессором (ординарным или экстраординарным). По исполнении 25 лет служения в должности штатного преподавателя совет мог ходатайствовать пред Синодом об удостоении его звания «заслуженного профессора». Это звание повышало и чиновный статус профессора. Магистры богословия, занимавшие должность экстраординарного профессора, достигали чина VI класса (коллежский советник), а заслуженный экстраординарный профессор, имевший степень магистра богословия, имел чин V класса (статский советник). Доктора богословия и ординарные профессоры имели обычно чины V класса (статский советник), а заслуженный экстраординарный профессор достигал чина IV класса (действительный статский советник). Так, заслуженный ординарный профессор КазДА П. В. Знаменский, окончивший академию со степенью магистра в 1860 г., получивший должность ординарного профессора в 1868 г. и защитивший докторскую диссертацию в 1873 г., к 1890 г. имел чин IV класса (действительный статский советник).

Немаловажным правом обладателей ученых богословских степеней – членов духовно-учебных корпораций – было право на пенсионное обеспечение после ухода со службы. На основании действовавших законоположений для внесения этих лиц в общий Высочайший приказ Святейший Синод входил непосредственно в Инспекторский отдел императорской канцелярии. Пенсионное право лиц, служивших в духовно-учебных заведениях ведомства православного исповедания, было прописано во всех деталях в Своде законов Российской империи. Но главным было то, что лица, прослужившие в духовно-учебном ведомстве на преподавательских должностях от 20 до 25 лет, при увольнении от службы получали пенсию в размере половинного оклада, а лица, прослужившие более 25 лет, – в размере полного оклада. Увольняемые от службы преподаватели-миряне получали не только пенсию, но и право ношения в отставке гражданского мундира («мундирного полукафтана»).

Таким образом, ученые-богословы и преподаватели духовных школ были полноценно включены в правовую систему Российской империи. Это было принципиально определено изначально – тем, что степени, присуждаемые духовными академиями и утверждаемые Высшей Церковной Властью, имели статус государственных, ибо присуждались и утверждались по Уставам, получавшим силу государственных законов. Но этот принцип следовало конкретизировать, соотнести с реальной духовно-учебной деятельностью, применить к разным ситуациям. Этот непростой процесс начался через несколько лет после начала духовно-учебной реформы, в реформах 1860‑х гг. был завершен в целом, но его детализация продолжалась вплоть до начала XX в. Начальные опасения, связанные с включением духовных школ в чиновную систему, не оправдались: решение особых задач духовной школы не вставало в противоречие с полноценной адаптацией членов ее корпораций в государственной системе. Право на чины того или иного класса ученых-богословов и преподавателей духовной школы было соотнесено с правом на чины преподавателей и выпускников российских университетов. Это подтверждало единство научно-образовательного пространства России и упрощало плодотворный обмен научными и преподавательскими кадрами.