В заключении приведены наиболее важные статистические результаты научно-богословской аттестации в России в 1814–1918 гг., сделаны выводы, кратко прослежена последующая судьба системы научной аттестации в России в целом и ее богословской составляющей. Наконец, сделана попытка оценить практическое значение дореволюционного опыта системы научно-богословской аттестации и его применение в наши дни.

Историко-статистические результаты научно-богословской аттестации позволяют оценить общий масштаб научно-богословской деятельности, а также провести некоторые сравнения плодотворности аттестационного процесса в разные временные эпохи и в разных академиях, выявить не только общее число защит и полученных ученых степеней, но и динамику развития этого процесса. Особое значение имеет сравнение статистических результатов системы научно-богословской аттестации с результатами системы научной аттестации, действовавшей в российских университетах.

Выводы, полученные на разных этапах исследования и в итоге, представляются немаловажными и с научно-богословской, и с церковно-исторической, и с практической стороны.

Эпилог позволяет включить систему научно-богословской аттестации в XIX – начале XX в. в общий процесс подготовки и аттестации отечественных научных кадров, перекидывает мостик к настоящему научно-богословской аттестации. Наконец, оценка применимости полученного опыта в современных условиях дает основание если не для рекомендаций, то для более четкого понимания современного состояния и перспектив развития научно-богословской аттестации в России. Возможно, это поможет строить процесс более плодотворно и избегать хотя бы тех ошибок, от которых нас предостерегают наши предшественники.

 

Историко-статистические результаты научно-богословской аттестации в России в 1814–1918 гг.

Вот наиболее важные статистические результаты научно-богословской аттестации, созданной Уставом духовных академий 1809–1814 гг. и действовавшей на протяжении 104 лет.

На первом этапе своей деятельности (1814–1869) система научно-богословской аттестации дала большое число магистров и кандидатов богословия – эти степени получало подавляющее большинство выпускников духовных академий. Точную статистику первых двух степеней восстановить сложно: присуждение этих степеней продолжалось долгие годы после выпусков. За точность этих сведений не ручались даже историки конкретных академий, у которых была возможность подкрепить имевшиеся официальные данные непосредственными свидетельствами и воспоминаниями современников и участников событий. Поэтому в Приложении 2 настоящего издания приводятся статистические данные, учитывающие результаты по всем категориям (магистры, кандидаты, действительные студенты) на моменты выпусков. Единственное исключение составляют выпуски СПбДА и КДА 1825 г. Несмотря на сложность, возникшую с утверждением их в магистерских степенях, и пребывание в течение двух лет в кандидатском статусе, историки духовных академий приводят их обычно в магистерском разряде. Эта традиция сохранена и в настоящем издании.

Но и данные на моменты выпусков весьма показательны и ярко иллюстрируют результативность научно-образовательной деятельности в понятиях тех лет. СПбДА, совершив в условиях Устава 1814 г. 28 выпусков (с первого выпуска 1814 до выпуска 1869 г.), увенчала магистерскими степенями 471 выпускника, 197 выпустила старшими кандидатами с разными «условиями», 633 – кандидатами, 15 – действительными студентами с правом получения ученой степени при том или ином условии и 35 – действительными студентами без особых прав. Кроме того, о 16 студентах XXVI курса (выпуск 1865 г.), не подавших курсовые сочинения, Конференция СПбДА «не имела суждения», не удостоив их даже именования «действительных студентов». МДА, совершив в условиях Устава 1814 г. 27 выпусков (с первого выпуска 1818 до выпуска 1870 г.), увенчала магистерскими степенями 484 выпускника, 71 выпустила старшими кандидатами с разными «условиями», 705 – кандидатами, 34 – действительными студентами с правом получения ученой степени при том или ином условии и 32 – действительными студентами без особых прав. КДА, совершив в условиях Устава 1814 г. 24 выпуска (с первого выпуска 1823 до выпуска 1869 г.), увенчала магистерскими степенями 384 выпускника, 192 выпустила старшими кандидатами с разными «условиями», 443 – кандидатами, 47 – действительными студентами с правом получения ученой степени при том или ином условии или без особых прав. 48 студентов последнего предреформенного XXIV курса КДА не подали вовремя сочинение и не включаются в общую статистику, хотя некоторые из них получали ученые степени магистра и кандидата в разные годы. Наконец, КазДА, совершив со времени своего открытия по правилам Устава 1814 до новой реформы всего 13 выпусков (с первого выпуска 1846 г. до выпуска 1870 г.), увенчала магистерскими степенями 104 выпускника, 56 выпустила старшими кандидатами с разными «условиями», 145 – кандидатами, 14 – действительными студентами с правом получения ученой степени при том или ином условии и 13 – действительными студентами без особых прав.

В дальнейшем эти данные несколько изменились, ибо еще некоторые выпускники прошлых лет получали магистерские и кандидатские ученые степени. Так, историк СПбДА А. С. Родосский, подводя итоги дореформенному периоду деятельности академии в 1907 г., подсчитал, что число магистров, окончивших дореформенную академию и получивших эту степень до 1907 г., достигло 600. Но и А. С. Родосский не вел счет кандидатам богословия, получавшим эту степень через несколько лет по окончании академии. Не всегда можно проследить судьбу тех магистерских степеней, которые были присуждены Конференциями академий, но по тем или иным причинам не утверждены КДУ или Синодом. Про некоторых таких выпускников, особенно приобретших известность своей церковной, государственной или общественной деятельностью, их биографы пишут как про магистров или кандидатов богословия. Но документы, подтверждающие утверждение их в этом достоинстве, не найдены, поэтому остается опасение, что тот или иной биограф основывается на известных упоминаниях о присуждении степени. Но при самом строгом подсчете, учитывая все известные случаи получения степеней через несколько лет после окончания академии, можно утверждать, что число магистров богословия всех четырех академий, удостоенных этой степени по условиям Устава 1814 г., превзошло 1600.

Обладателей высшей богословской степени – доктора богословия, – напротив, в период действия Устава духовных академий 1809–1814 гг. было весьма немного. Всего за 55 лет действия Устава 1814 г. (1814–1869) было возведено в высшую богословскую степень 30 лиц священного сана. Из них четверо стали официальными докторами богословия honoris causa (все – по представлению Конференции СПбДА), и 26 – считавшихся действительными (17 – по представлению Конференции СПбДА, 3 – МДА, 5 – КДА и 1 – КазДА). Но и среди действительных докторов 1814–1869 гг. часть получила высшую ученую степень не за конкретное научно-богословское сочинение, а по совокупности трудов, за те или иные духовно-учебные и научно-богословские деяния – составленный курс лекций, активное участие в переводе Священного Писания, за обширные познания в богословской учености. Несомненно, эти лица получали ученые докторские степени заслуженно – достаточно назвать среди них протоиерея Герасима Павского, архимандрита Моисея (Антипова-Платонова), протоиерея Александра Горского. Но следует признать и то, что степени, присуждаемые при отсутствии специального труда, констатируя ученое достоинство, тем не менее, не стимулировали непосредственно развитие науки. Каждое возведение в докторскую степень представляет собой особый случай, поэтому в Приложении 1 приводится не только список лиц, удостоенных этой степени, но и обоснование этого деяния.

Естественным следствием изменений, проведенных в системе научно-богословской аттестации в 1869 г., стало уменьшение числа магистерских степеней и увеличение числа докторских. Период действия Устава 1869 г., несмотря на его краткость – 15 лет, – следует рассмотреть отдельно, ибо он является переходным, иллюстрирующим начало целенаправленного развития богословской науки, акцента на специальных исследованиях, на введении в русское богословие научно-критических методов. Сравнительный анализ «магистерской результативности» этого периода неизбежно «смазывается», ибо выпускники, закончившие духовные академии при действии Устава 1814 г., продолжали получать магистерские степени по старым правилам, то есть без обязательной публикации и защиты, лишь на основании рецензии на представленную диссертацию. Тем не менее, данные по числу магистерских степеней, полученных по новым правилам Устава 1869 г. показательны сами по себе. За все 15 лет действия Устава 1869 г. число магистерских степеней, присужденных Советами академий, составило 73: СПбДА – 23, МДА – 21, КДА – 14, КазДА – 15. Следует обратить внимание на то, что при Уставе 1814 г. каждый год только при выпуске магистерских степеней удостаивались: в СПбДА от 10 до 26 выпускников, в МДА – от 6 до 28, в КДА – от 9 до 29, в КазДА – от 4 до 12. Таким образом, в среднем число присуждаемых ежегодно магистерских степеней уменьшилось в десять раз.

Выявить какую-то закономерность или даже определить более или менее результативные годы по магистерским степеням довольно сложно. Например, если в СПбДА после пяти магистерских защит в 1873–1875 гг. вплоть до 1879 г. не было ни одной, затем за оставшиеся пять лет действия Устава – 1879–1884 гг. – последовало еще 18 защит. Но и годы «провалов» нельзя определить однозначно. Годы, когда в одной академии защит не было, в других академиях они проходили. Так, в «провальные» для СПбДА 1876–1878 гг. состоялось 4 магистерские защиты в МДА, 8 – в КДА, 2 – в КазДА. Значительно возросло число ежегодных магистерских защит в последние годы действия Устава 1869 г. Можно сделать вывод, что преподаватели и выпускники академий стали постепенно привыкать к новым условиям научно-богословской аттестации, и процесс подготовки и защит диссертаций стал налаживаться и приобретать стабильность. Однако этот вывод требует определенной оговорки. Обратив внимание на годы выпуска соискателей, заметим, что герои упомянутых 18 защит в СПбДА (1879–1884) – выпускники академии целого десятилетия (1873–1883). То есть подготовка этих диссертаций имела разную длительность, что позволяет делать вывод о стабилизации деятельности системы аттестации, но не процесса подготовки научных диссертаций. Многое зависело от самих выпускников академий, их способностей и научной ревности, от удачности темы, от условий для завершения диссертации, от активности преподавателя, давшего тему и в некоторых случаях выполнявшего обязанности научного руководителя, причем даже после окончания их студентами академии. Комплекс магистерских диссертаций, список которых представлен в Приложении 4, открывает широкие перспективы для научных исследований как в области богословской науки, так и в области духовного образования. В настоящем издании неоднократно отмечалось, что специфика деятельности духовных академий состояла в необходимости быть одновременно богословскими университетами, готовящими научные кадры в разных областях богословия, педагогическими институтами духовного ведомства и высшими пастырскими школами. Спектр магистерских работ представляет результаты деятельности высших духовных школ как богословских университетов, показатель успехов и недостатков этой стороны их деятельности.

Еще сложнее делать какие-то выводы по статистике докторских степеней за этот период, ибо это была «штучная работа». 17 докторских защит состоялось в течение трех лет после введения нового Устава (в СПбДА и КДА это 1870–1872 гг., в МДА – 1871–1873 гг.). Советами СПбДА, МДА и КазДА в этот период было присуждено по 4 докторские степени (причем в КазДА 1 – особая, без публичной защиты), в КДА – 5. Эта активность защит объясняется условием, поставленным перед ординарными профессорами. Оказавшиеся в этой должности на момент проведения реформы должны были получить докторские степени через три года после введения Устава или уйти с ординатуры. Но считать это условие стимулом для активизации научных исследований также нельзя, ибо многие профессоры представили старые работы, имевшиеся в той или иной степени готовности. Тем не менее это условие послужило стимулом к представлению исследований в виде диссертаций на соискание ученой степени. Следует обратить внимание на стабильность докторских защит при действии Устава 1869 г. За эти 15 лет было получено 40 докторских степеней: в СПбДА – 9, в МДА и КазДА – по 10 (в том числе 1 и 2 соответственно без публичных защит), в КДА – 11.

Но более показательны статистические данные за весь второй период работы системы научно-богословской аттестации в России, то есть 1869–1918 гг. Советами духовных академий были возведены в ученую степень и утверждены высшими инстанциями по условиям Уставов 1869, 1884 и 1910 г. 452 магистра и 148 докторов. СПбДА возвела в ученую степень магистра богословия 102 соискателя, МДА – 122, КДА – 96, КазДА – 132. В докторское достоинство СПбДА возвела 40 ученых, МДА – 41, КДА – 23, КазДА – 44.

Магистерские степени получала незначительная часть выпускников в сравнении с их общим количеством. Во всех четырех академиях в каждом выпуске за эти годы бывало от 2 до 4 магистров, реже – 1 или 5. При этом численность курсов колебалась довольно сильно: от 90–100 человек в выпусках 1885–1886 гг. до 45–50 в выпусках 1891–1892 гг. При стабилизации наборов с конца 1880‑х гг. количество ежегодных выпускников в каждой из трех старших академий колебалось в пределах 50–70, в КазДА – 35–50. Но количество магистров практически не зависело от численности курсов. Результативность и самых малочисленных, и самых многочисленных курсов часто совпадает. При этом написание или доработка магистерской диссертации, ее представление, публикация, защита и получение степени продолжалось в среднем от 1 года до 12 лет, хотя были отдельные случаи получения магистерской степени через 17 и даже 37 лет после выпуска.

Общее количество докторов богословских наук (богословия до 1884 г., богословия, церковной истории и церковного права после 1884 г.), приведенное выше, свидетельствует о бессмысленности их статистики «по выпускам». Не каждый выпуск имел в своем составе одного доктора, и напротив, были выпуски, давшие богословской науке двух или даже трех докторов богословских наук. Так, например, из выпуска МДА 1889 г. трое получили докторские степени: Н. Н. Глубоковский и С. С. Глаголев – доктора богословия (в 1898 и 1901 гг. соответственно), И. В. Арсеньев – доктора церковной истории (1914). Последующий выпуск той же академии (1890) дал двух докторов: доктора церковной истории А. А. Спасского (1907) и доктора церковного права В. Н. Мышцына (1909).

Бо́льшая часть докторских степеней присуждалась своим выпускникам, входившим в состав корпораций. Это не было непреложным правилом и даже негласной традицией. Были случаи подачи диссертаций выпускниками и даже преподавателями других академий, и при соответствующем научном уровне эти работы получали искомые ученые степени. Конечно, члены духовно-академических корпораций подавали диссертации в Советы других академий в исключительных случаях, чаще всего связанных с личными отношениями. Если выпускник одной духовной академии становился преподавателем другой академии, то решение о выборе Совета для защиты могло приниматься двояко, и практика системы научно-богословской аттестации представляла разные варианты. За период действия Устава 1869 г. Совет СПбДА все 9 докторских степеней присудил своим преподавателям; Совет МДА из 10 докторских степеней 7 присудил своим преподавателям, 2 – своим бывшим выпускникам и магистрам, 1 – выпускнику и магистру КДА; Совет КДА из 11 лиц, возведенных в докторское достоинство, имел 10 своих преподавателей и 1 выпускника и магистра СПбДА; из 10 докторантов КазДА этого периода 8 состояли действительными членами преподавательской корпорации, 1 – бывшим, и только 1 был выпускником и магистром МДА. За период действия Устава 1884 г. Совет СПбДА из 22 докторских степеней 15 отдал своим преподавателям (за конкретные исследования или по совокупности трудов) и 7 – внешним лицам, из которых 5 были выпускниками этой академии. Следует отметить, что в числе внешних лиц было два действительных члена преподавательской корпорации КДА, один – выпускник и магистр СПбДА, другой – выпускник и магистр КДА. Совет МДА за этот же период из 23 докторантов 16 имел в рядах своей корпорации, а из 7 внешних лиц – 6 своих выпускников, 2 из которых были уже архиереями, 3 – профессорами богословских наук в университетах и 1 – профессором в СПб-ДА. Совет КДА из 10 докторских степеней, присужденных за период действия Устава 1884 г. 8 отдал своим преподавателям и 2 – внешним лицам, из которых один был выпускником этой академии и архиереем, а другой – выпускником и магистром МДА. Наиболее гостеприимный Совет КазДА за этот же период из 26 докторантов 16 имел в рядах своей корпорации, причем, одного – выпускника и доктора университета, а из 10 внешних лиц – 8 своих выпускников, 2 из которых были архиереями, 4 – профессорами богословских наук в университетах и 2 – преподавателями других духовных академий.

Члены духовно-академических корпораций «остепенялись» на докторском уровне гораздо активнее своих однокурсников по академии. Академии с их богатыми библиотеками, возможностью в той или иной форме обсуждать процесс написания диссертации давали существенное преимущество перед служением в семинариях, на приходах или в иных местах. Кроме того, процесс исследований и представления диссертаций стимулировался самими условиями высшего учебного заведения, связью учебных должностей с учеными степенями. Этим же объясняется нередкое представление диссертаций выпускниками академий, преподававшими богословские науки в университетах. Следует обратить внимание и на общий научно-исследовательский настрой академий, который каждого члена корпораций вовлекал в этот процесс.

Проведенное исследование не подтверждает часто повторяемое мнение, что Устав православных духовных академий 1884 г. и последовавшие ему «Правила для рассмотрения сочинений, представляемых на соискание ученых богословских степеней» 1889 г. значительно снизили научную результативность духовных академий. Статистика защит прямо опровергает это утверждение. Разумеется, определенные проблемы в научно-богословской сфере при действии этих документов возникали. Это были проблемы разного уровня, и относились они как к специфике нормативных актов, регулировавших научно-богословскую аттестацию, так и к самому процессу развития богословской науки. Ряд проблем был связан с отсутствием богословской специализации в духовно-академическом образовании, то есть с недостатками системы подготовки научно-педагогических кадров. Проявлялась и недостаточная опытность духовно-академических корпораций как научных институтов. Нередким следствием этой неопытности был неудачный выбор темы для научного исследования, а также неумение выделить конкретную проблему, требующую научного изучения и ошибки в самих исследованиях. Не следует упускать из внимания и, может быть, излишние опасения, связанные с публичным представлением промежуточных результатов научно-богословских исследований. Однако творческий подъем, подразумеваемый и подготавливаемый еще Уставом 1814 г. и стимулированный Уставом 1869 г., давал результаты и в условиях Устава 1884 г., и в дальнейшем. Приобретаемый опыт позволял совершенствовать процесс научных исследований, введение в научный оборот новых комплексов источников, и включение в палитру научного богословия новых проблем расширяло их тематику. Это сказывалось как на увеличении числа диссертационных работ, представляемых на соискание ученых богословских степеней, так и на их научном качестве и глубине. Статистический анализ подтверждает возрастание результативности богословской науки. Так, например, число докторских и магистерских богословских степеней, полученных за 15 лет действия Уставов 1869 и 1884 г. (1869–1884, 1891–1905), свидетельствует в пользу Устава 1884 г.: докторские диссертации в СПбДА – 9 и 16 соответственно, в МДА – 10 и 19, в КДА – 11 и 8, в КазДА – 10 и 21; магистерские диссертации в СПбДА – 24 и 32 соответственно, в МДА – 21 и 48, КДА – 14 и 29, в КазДА – 15 и 62. Ко нечно, следует иметь в виду, что в 1890–1900‑х гг. несколько докторских степеней было присуждено не за конкретное исследование, а «по совокупности работ». Так, за 1891–1905 гг. Совет СПбДА вынес 5 таких решений, Совет МДА – 3, Совет КДА – 1, Совет КазДА – 6. При этом часть степеней с такой формулировкой была дана членам духовно-академических корпораций, по тем или иным причинам не представившим докторских диссертаций, но с точки зрения Совета достойных высшей богословской степени. Однако среди докторских степеней этого разряда есть и степени honoris causa, присужденные архиереям, уже не участвовавшим непосредственно в духовно-учебном и научно-богословском процессе, но внесшим вклад в развитие богословской науки.

Неизбежно встает вопрос о связи ученых богословских степеней с церковно-иерархическим служением их обладателей. При действии Устава 1814 г., как неоднократно указывалось, эта связь была весьма сильной: высшую – докторскую – степень имели только лица священного сана, а «Начертание правил» 1808 г. предполагало и магистерскую степень присуждать только тем, кто выскажет намерение принять священный сан. Статистика распределения докторских степеней в эти годы такова: из 28 русских докторов богословия почетную докторскую степень получили 4 архиерея, действительную – 2 архиерея, 14 представителей черного духовенства (13 архимандритов и 1 иеромонах) и 8 протоиереев. Разумеется, многие монашествующие доктора богословия в дальнейшем стали архиереями, и подавляющее большинство архиереев, окончивших академии при Уставе 1814 г., имели степени магистров богословия.

В дальнейшем (при Уставах 1869, 1884, 1910–1911 гг.) ситуация меняется: архиереи по-прежнему иногда получали докторскую степень (см. 3.5), но большинство докторских богословских степеней принадлежит мирянам-профессорам и представителям белого духовенства. Так, например, в 1905 г. в составе Святейшего Синода был только один доктор церковной истории – первенствующий член Синода митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский), а всего из архиереев (а их на начало 1905 г. было 119) ученую степень доктора имели только пятеро: митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский), архиепископ Тверской и Кашинский (с 26 марта 1905 г. Казанский и Свияжский) Димитрий (Самбикин), епископ Псковский и Порховский Арсений (Стадницкий), епископ Костромской и Галичский Виссарион (Нечаев) (†30.05.1905) и епископ Каневский Сильвестр (Малеванский), викарий Киевский. В последующие годы докторские степени получили еще 3 архиерея: в 1911 г. – архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий) и архиепископ Курский и Обоянский Стефан (Архангельский); в 1915 г. – митрополит Петроградский и Ладожский Владимир (Богоявленский).

Интересно провести статистическое сравнение результатов системы научной аттестации, действующей в духовных академиях, с системой научной аттестацией, действующей в российских университетах. Во всех российских университетах с 1805 по 1863 г. (при действии устава университетов 1804 г.) количество защищенных диссертаций (магистерских и докторских) составило 625, из них 160 – докторских. Все четыре академии с 1814 по 1869 г. (при действии Устава 1814 г.) дали гораздо больше магистров (см. выше – только на момент выпусков 1443) и меньше докторов (30). Это, разумеется, объясняется спецификой присуждения обеих старших степеней в академиях: магистерских – без защит, докторских – без защит, но с предъявлением особых требований (см. главу 3).

В дальнейшем, при действии Устава российских университетов 1863 г. и Устава духовных академий 1869 г., а также при действии последующих уставов, условия получения обеих старших степеней сближаются. В первое десятилетие действия Устава 1863 г. (1863–1872) российские университеты дали 1342 магистерских и докторских степеней (из них 572 – докторских). Академии в первое десятилетие действия Устава 1869 г. (1870–1880) дали 73 степени (из них 31 – докторскую). Следует, разумеется, принимать во внимание и меньшее количество самих академий, и наличие в каждом университете нескольких факультетов, каждый из которых сравним по количеству преподавателей с целой академией. Более кропотливые сравнительно-статистические подсчеты – тема особого исследования. Но, тем не менее, следует признать справедливыми сетования профессоров духовных академий на малочисленность богословского ученого корпуса, и несомненный урон, который терпят вследствие этого наука и образование – и не только богословские. И – пожелать исправления этой ситуации в современных условиях.

 

Итоги, выводы и перспективы

В XIX – начале XX в. в России постепенно сложилась и регулярно действовала трехступенчатая система православной научно-богословской аттестации: кандидат – магистр – доктор, подкрепленная снизу званием действительного студента. Эта система была сохранена в научном богословии вопреки ее постепенному сокращению в российских университетах, потерявших в 1884 г. кандидатскую степень.

Степени, присуждаемые церковной системой научно-богословской аттестации, не просто признавались государством, но были одновременно государственными. Уставы духовных академий, параграфами которых определялась структура и деятельность системы научно-богословской аттестации, утверждались императором, то есть имели силу государственного закона. Положения о тех или иных изменениях в порядке аттестации также получали государственное утверждение и, соответственно, государственный статус. Богословские ученые степени входили в единую научно-квалификационную систему, признавались всеми учебными и научными учреждениями России наравне со степенями, присуждаемыми российскими университетами.

Научно-богословская аттестация была главным критерием и очень сильным стимулом повышения научно-педагогического уровня профессорско-преподавательского состава духовных академий, а также выпускников академий. Несмотря на специфику духовно-учебного и других церковных служений, научная аттестация создавала особое общество – делателей богословской науки, профессионалов научно-богословского знания.

Система научно-богословской аттестации в исследуемый период (1814–1918) имела институционный характер. В нее включались органы присуждения и утверждения в ученых степенях, действующие по определенным правилам. Представление, защита и оценка диссертаций определялись регламентом и оформлялись документально. Было определенное правовое положение лиц, получивших ту или иную ученую богословскую степень. Несмотря на изменения, происходящие на протяжении XIX – начала XX в., научно-богословская аттестация сохраняла два этапа оценки научной работы: присуждение степеней проводилось органами конкретной академии, утверждение в степенях проводилось церковной властью, высшей или епархиальной, либо специальными органами при этой власти (Комиссии духовных училищ в 1814–1839 гг.).

Научно-богословская аттестация в России строилась по корпоративному принципу. Четыре духовные академии, как научно-богословские корпорации, имели право присуждения ученых степеней. Научные органы академий – Конференции (1814–1869) или Советы (1869–1918), – согласно уставам духовных академий, должны были при этом исполнять функции диссертационных советов. Однако эти идеи получили реальное исполнение не сразу, а лишь после 1869 г.

Исследование подтверждает, что выделение в истории системы научно-богословской аттестации в России двух периодов – 1814–1869 и 1869–1918 гг. – имеет не формальное, а принципиальное значение.

Первый из этих периодов (1814–1869), несмотря на его длительность и результативность, следует рассматривать как начальный. Принципы научно-богословской аттестации, введенные Уставом духовных академий 1809–1814 гг., еще не определили в должной степени содержательной конкретизации и не могли во всей полноте исполнять свою главную задачу – стимулировать развитие богословской науки. Формальная трехступенчатость – кандидат, магистр, доктор – на практике не реализовывалась. Две младшие степени были учебно-квалификационными, фактически выпускными, и давались по преимуществу параллельно, лишь в отдельных случаях открывая перспективу научного роста. Старшая – докторская степень – давалась редко, за особые заслуги, причем не всем представителям богословской науки, а только священнослужителям. Отсутствие достаточного числа докторов богословия не позволяло научным органам при академиях – Конференциям – полноценно реализовывать себя в качестве диссертационных советов, то есть самостоятельно присуждать докторские степени. Единственной Конференцией, имевшей возможность в той или иной степени использовать это право, дарованное академиям Уставом, была Конференция СПбДА. Остальные Конференции лишь ходатайствовали о присуждении докторской степени избранному лицу, прилагая отзывы одного или двух докторов богословия. Это привело к тому, что центральный орган становился не только органом утверждения, но органом, восполняющим функции Конференций. Такая ситуация, в значительной степени вынужденная, способствовала умалению значения академических Конференций в сравнении с положениями Устава 1814 г. и снижению самостоятельности научных органов духовных академий. Это, в свою очередь, делало неизбежным повышение роли центрального органа, утверждавшего в высших ученых степенях. В результате система научно-богословской аттестации приобрела большую централизацию, чем предполагал Устав 1814 г., и последствия этого сказывались в дальнейшем, на следующем этапе, когда научные органы академий были вполне работоспособны и компетентны. Следует иметь в виду и то, что сами диссертанты не являлись соискателями ученых степеней: представление работ на младшие степени являлось требованием учебного процесса, определенного Уставом духовных академий, инициатива присуждения докторской степени принадлежала лицам, уже возведенным в эту степень.

Заслугой системы научно-богословской аттестации за первый период ее деятельности (1814–1869) явилось введение степеней научной аттестации, как таковых. Это было началом целенаправленного и последовательного развития богословской науки и способствовало формированию научно-богословской элиты, определяемой желанием и способностью служить Церкви, отечеству и науке своей научно-исследовательской и духовно-учебной деятельностью.

Второй период (1869–1918) представляет активную работу системы научно-богословской аттестации, модифицированной реформой духовных академий 1869 г. Эта реформа повысила научные требования и статус магистерской степени, превратив ее из учебно-квалификационной в научную. Она же перевела докторскую степень из сферы почетных свидетельств о научно-богословской значимости трудов того или иного лица в рабочую сферу оценки научно-исследовательских сочинений. С этого времени к диссертациям, представляемым на соискание двух старших богословских степеней, предъявлялось главное требование – быть самостоятельным научным исследованием. Соответствие этому требованию проверялось всеми средствами полноценной научной аттестации: предварительным рецензированием, публикацией, официальной защитой с оппонированием и дискуссией. Младшая степень – кандидата богословия – оставалась начальной, учебно-квалификационной, но и она имела право на включение в систему аттестации. К соискателям этой степени и к их исследованиям предъявлялись научные требования, а сама аттестация кандидатских работ включала рецензирование преподавателем-специалистом и обсуждение тем же Советом академии, который присуждал и старшие ученые степени. Реформа православных духовных академий 1884 г. внесла определенные поправки в систему подготовки и аттестации научно-педагогических кадров, но они не изменили действовавшую систему принципиально.

Несомненной заслугой системы научно-богословской аттестации в этом периоде стало стимулирование научно-богословской деятельности. Постепенно вырабатывались требования к диссертациям всех разрядов, как формальные, так и содержательные, хотя четко сформулированы они так и не были. Работа в этом направлении способствовала уточнению самого понятия «научное богословское исследование» и систематизации общих методов научного богословия и конкретных методов каждой его области.

Еще одной важной заслугой системы научно-богословской аттестации во втором периоде явилось упорядочение требований к научному цензу профессорско-преподавательского состава высших духовных школ и преподавателей богословия в светской школе. Это позволяло гарантировать научную компетентность преподавателей-специалистов и выдвигать определенные требования к кандидатам на духовно-учебные места. Наличие специалистов-богословов, имеющих опыт исследований и научные достижения в разных областях богословия, позволяло давать научно-богословский ответ на все актуальные запросы, возникавшие в церковной, государственной, культурной и общественной жизни. Постепенно совершенствовалась система целенаправленной подготовки научно-педагогических кадров и научного руководства в области богословия. В частности, для этого использовались, хотя и недостаточно активно, научные командировки в отечественные и зарубежные научные и учебные центры.

На протяжении всего этого периода органы управления академий – Советы – полноценно исполняли все функции диссертационных советов. Рецензентами и официальными оппонентами диссертаций были члены духовно-академической корпорации. Случаев привлечения в качестве официальных оппонентов лиц, не входивших в состав данной корпорации, практически не было. Были случаи предоставления дополнительного отзыва на диссертацию преподавателем-специалистом из другой академии, но таких случаев было всего три за все время работы дореволюционной системы научно-богословской аттестации. В этих особых случаях отзывы запрашивались от имени Синода и были обусловлены нестандартными ситуациями: либо Совет не мог вынести определенного решения о достоинстве диссертации, либо представленные двумя официальными рецензентами отзывы имели противоположные выводы.

Советы, присуждавшие ученые богословские степени, состояли из старших членов духовно-академических корпораций – профессоров и доцентов, то есть лиц, обладавших соответствующим научным цензом – магистерскими и докторскими богословскими степенями. Однако рецензентами докторских и магистерских диссертаций и официальными оппонентами на их защитах могли быть лица, сами не обладавшие соответствующей ученой степенью. Это объяснялось тем, что Совет старался назначить рецензентом или оппонентом преподавателя-специалиста, наиболее близкого по научным интересам к теме представленной диссертации. А при малочисленности духовно-академических корпораций в них чаще всего было по одному представителю той или иной области богословской науки. Поэтому нередко были случаи защит магистерских диссертаций с официальными оппонентами-кандидатами, защит докторских диссертаций – с оппонентами-магистрами или даже оппонентами-кандидатами. Это может вызвать недоумение у современного читателя, представляющего требования ныне действующей системы научной аттестации. Но следует иметь в виду, что такой подход существовал и в российских университетах XIX – начала XX в. Оправданием этого парадокса служило то, что только специалист мог дать компетентную оценку специальным научным вопросам, адекватности примененных методов, результатам и выводам. Оценка общей научной значимости исследования и его результатов была подкреплена обсуждением и авторитетом Совета, имевшего в своем составе лиц с соответствующим научным цензом.

Однако и в этом периоде корпоративный принцип научно-богословской аттестации реализовывался лишь на этапе присуждения. Присуждение степени подразумевало – по крайней мере для старших ученых степеней – утверждение этого решения церковной властью. На этом этапе исследование, представленное на соискание ученой степени, подвергалось дополнительной оценке. Корпоративный принцип присуждения ученых степеней во всей полноте, без их дополнительного утверждения, действовал в научно-богословской аттестации с января 1906 по февраль 1909 г., но был отменен церковной властью как не давший благих результатов. Духовно-академическая среда оценивала этот период и сам корпоративный принцип научной аттестации неоднозначно. Дискуссии по этим вопросам не привели к единому мнению.

Длительное отсутствие дифференциации ученой богословской степени докторского уровня и сохранение ее единства на магистерском уровне является особенностью научно-богословской аттестации и отличает ее от университетской системы. Вывод о косности научно-богословской системы, который обычно делается по этому поводу, не объясняет ситуации и лишь отчасти может быть признан справедливым. Следует иметь в виду единство богословия как научной области. Это единство, не позволяющее с должным основанием выделить те или иные сферы или аспекты богословского научного знания, периоды богословской мысли, сознавалось и составителями Уставов духовных академий и их рецензентами. Оно побуждало искать единые научно-богословские методы и критерии для оценки исследований, представляемых на соискание ученых степеней.

Сопряжение систем научной аттестации, действовавших в российских духовных академиях и университетах, состояло не только в сходстве отдельных элементов и принципов деятельности. Ученые степени, полученные в этих системах, были взаимно признаваемы без каких-либо ограничений и поражений в правах. Это подтверждается тем, что выпускники духовных академий, удостоенные ученых богословских степеней, занимали соответствующие преподавательские должности в российских университетах. Магистры богословия и доктора богословских наук замещали не только межфакультетские кафедры богословия, но в большинстве случаев и факультетские кафедры церковной истории и церковного права, введенные в российских университетах в 1863 г. Напротив, члены духовно-академических корпораций, окончившие российские университеты и возведенные в ученые степени советами этих университетов, имели в академиях все права, сопряженные со степенями соответствующего уровня. Они занимали должности доцентов, экстраординарных и ординарных профессоров на кафедрах, отвечающих их научному профилю. Две системы научной аттестации имели и взаимное проникновение, о чем свидетельствуют случаи возведения магистров богословия в ученые степени докторов исторических, философских или филологических наук. Члены духовно-академических корпораций, имевшие гуманитарное образование и университетские ученые степени, принимали участие в рецензировании и оппонировании диссертаций, представляемых на богословские степени, с ясно выраженным историческим, филологическим, философским аспектом. Это сопряжение и взаимопроникновение двух систем научной аттестации – духовно-академической и университетской – ставило ряд вопросов, требующих обсуждения. Часть этих вопросов так или иначе решалась по ситуации. Какими учеными степенями должны обладать кандидаты на замещение университетских кафедр церковной истории и церковного права, богословскими или историческими и юридическими соответственно? Могут ли историко-филологические и юридические факультеты присуждать степени церковной истории и церковного права? Эти вопросы требовали более глубокого осмысления, обещая при этом более значимые результаты. Процесс осмысления шел и приводил к постановке вопросов об определении места и значения богословия в системе научного знания, о взаимосвязи богословия с другими научными областями, о перспективах, которые открываются для той или иной области человеческого знания в этой взаимосвязи.

Система научно-богословской аттестации, действовавшая в России до 1917–1918 гг., дает пример достаточно успешного сочетания в ней государственной и церковной составляющих. Обладатели богословских ученых степеней имели те же служебные и гражданские права и преимущества, что и обладатели соответствующих светских ученых степеней. Определенная Уставами самостоятельность церковной системы присуждения ученых степеней была организационным удобством и предоставляла возможность полноценного участия компетентных церковных органов в оценке научно-богословских достижений, использования многовекового опыта церковной богословской науки.

С другой стороны, возведение в российские ученые богословские степени членов других Поместных Церквей, не принадлежавших к подданным Российской империи, свидетельствовало об общеправославной значимости российской системы научно-богословской аттестации. Это общеправославное значение было свидетельством единства православной богословской науки, то есть подтверждением единства Православной Церкви: единства догматов, канонов, церковной истории, святоотеческого наследия, Таинств, богослужения, богословского знания, традиций – Предания во всех его проявлениях. Подготовка и аттестация духовно-учебных и научно-богословских кадров для других Поместных Церквей были также проявлением готовности Русской Православной Церкви и православного Российского государства оказать этим Церквам братскую помощь в богословском образовании, отвечая при этом за научную компетентность выпускников. Одновременно это показывает понимание и высшей церковной, и государственной властью значения богословской науки и образования как выходящих за национальные, канонические и государственные границы и имеющих самостоятельный научный и церковный статус.

Анализ столетнего пути исторического развития системы научно-богословской аттестации позволяет сделать вывод об изменении, произошедшем за это время в отношении к ученым богословским степеням как таковым. Особенно это заметно на старшей – докторской – богословской степени. Устав духовных академий 1814 гг. утверждал, что степень доктора богословия свидетельствовала не только о научном уровне, но и о праве быть «учителем христианским», причем это право должно было быть засвидетельствовано «чистым и неукоризненным образом жизни». Последующие Уставы переносили акцент с нравственно-учительного аспекта на научно-исследовательский. Еще более ярко об этом изменении свидетельствует отношение к высшим богословским степеням в научно-богословской среде. Если до 1869 г. кандидата на степень доктора богословия могло выдвинуть только лицо, само обладающее этой степенью и соответствующей репутацией, то после 1869 г. докторскую степень, за исключением особых случаев, искали по собственной инициативе. При этом в конце XIX – начале XX в. сами обладатели богословских докторских степеней настаивали на том, что положительная научная аттестация богословской диссертации не означает признания за ее автором права церковного учительства. Являлось ли это утверждение снижением статуса богословских исследований, умалением роли и церковной значимости богословской науки? Анализ документов приводит к иному выводу. Как ни парадоксально, это изменение свидетельствовало как раз о повышении статуса самих богословских исследований. Их адекватность и научная значимость, вклад в церковное богословие были сами по себе свидетельством и служением. Ученые-богословы настаивали на том, что специальные научно-богословские занятия не должны отождествляться с церковным учительством епископата и духовенства, хотя, разумеется, ни в коей мере не быть в отрыве от него, а, напротив, теснейшим образом сопрягаться. Эти два вида церковного служения истине не умаляют важности друг друга, а укрепляют ее и имеют единую цель. Но каждое из них реализует свои средства движения к этой цели.

Развитие подготовки и аттестации научно-богословских кадров опиралось на три «столпа»:

1) европейский опыт научной аттестации в целом и богословский в частности, накопленный за века;

2) опыт российской научно-образовательной системы, учитывающей национальные особенности;

3) собственный опыт высшей духовной школы, определенный спецификой российского духовного образования и богословской науки.

При этом в преимущественной связи с тем или иным источником можно выделить три этапа. Первый – начальный – этап научно-богословской аттестации, определившийся Уставом 1809–1814 гг., опирался, как и система научной аттестации российских университетов, преимущественно на мировой опыт научной аттестации и на не очень удач ный опыт российской системы XVIII в. Модифицированный вариант, зафиксированный Уставом духовных академий 1869 г., начал второй этап развития научно-богословской аттестации. Он ориентировался в основном на опыт российских университетов, причем не только на документы 1863–1864 гг., но и на предыдущий Устав 1835 г. Последующие коррективы системы научно-богословской аттестации – в 1884, 1905–1906, 1908, 1910–1911 гг. – были обусловлены преимущественно ее собственным опытом, главными проблемами и их рефлексией, хотя и с учетом современных тенденций в университетской научной аттестации.

С деятельностью системы научно-богословской аттестации было связано немало проблем. Проведенное исследование позволяет выделить главные проблемы на двух уровнях:

1) связанные с научной аттестацией как таковой и справедливые для любой области исследований;

2) связанные со спецификой богословия как науки и выявляемые в деятельности системы научно-богословской аттестации.

К проблемам первого уровня следует отнести ограниченность процесса присуждения ученых богословских степеней рамками одной духовно-академической корпорации, без приглашения «внешних» специалистов в качестве оппонентов и участников обсуждений. Малочисленность духовно-академических корпораций, в составе которых было не более двух-трех специалистов в той или иной области богословия, осложняла компетентное обсуждение специальных вопросов. Назначение официальными оппонентами лиц, не имевших должного научного ценза, несмотря на их профессионализм, ставило под сомнение важность и результаты самой аттестации. Неизбежным следствием такой системы было и влияние личных отношений внутри корпорации на процесс научной аттестации.

Остался не до конца решенным вопрос о способе присуждения ученых степеней: о полезности и эффективности диссертационных защит и степени их открытости. Каждый из опробованных вариантов – открытые диспуты, закрытые коллоквиумы, присуждение ученых степеней без защиты, на основании отзывов оппонентов – вызывал критические замечания, но единого мнения выработать не удалось. Можно предположить, что расширение состава диссертационных советов, официальных и неофициальных оппонентов, участников обсуждений диссертаций, причем не только на защите, но и в процессе подготовки, решило бы эти вопросы.

Действующая система подготовки научно-педагогических кадров была организована недостаточно эффективно. Вследствие этого духовно-академические корпорации не могли рассчитывать на компетентное пополнение, а для большей части молодых преподавателей первые годы научно-педагогической деятельности превращались в тяжелую самоподготовку в экстремальном режиме. Научная специализация не всегда совпадала с преподавательской или могла меняться при вступлении в корпорацию. Все это сказывалось на научной деятельности молодых преподавателей и ее результативности. Острота этой проблемы для высшей духовной школы подтверждается дискуссиями, сопровождавшими каждое обсуждение этого вопроса. Ни один из опробованных вариантов специальной подготовки – бакалавров (1809–1869), приват – доцентов (1869–1884), профессорских стипендиатов (1884–1918) – не дал полного успеха, хотя последний был наиболее эффективен. Первая причина недостаточной успешности системы профессорского стипендиатства видится в отсутствии единого подхода в ее реализации. Хотя Советы академий участвовали в обсуждениях планов и отчетов стипендиатов, их основное содержание определяла инициативность самого стипендиата и готовность научного руководителя к исполнению своих обязанностей. Накопленный опыт «профессорской подготовки» обобщался и анализировался на уровне каждой академии, что отчасти способствовало повышению ее эффективности. Но целенаправленной работы над совершенствованием этой системы не велось, не хватало и обмена опытом между академиями. Второй причиной подрыва этой системы являлось количественное и профильное несоответствие запроса, то есть открывающихся в академиях преподавательских вакансий с предложением – подготавливаемыми кадрами. Не для всех выпускников академий, оставляемых для «подготовки к профессорским кафедрам», кафедры были готовы, а если и открывалась вакансия, то не всегда соответствующего профиля. Решение этой проблемы предлагалось в разные эпохи и в разной форме, но суть состояла в одном – формировании «запаса» молодых научных сил при академиях, причем с возможностью межакадемического обмена. Организация таких научных отделов или лабораторий расширила бы возможность проведения системных исследований в области богословия, требующих специальных занятий, а также стимулировала бы процесс представления этих исследований в виде диссертаций.

Ряд проблем был связан с процессом подготовки и представления научных исследований. Система полноценного научного руководства при подготовке кандидатских и магистерских диссертаций лишь начинала вырабатываться. Магистерские диссертации чаще всего писались или дорабатывались самостоятельно, что существенно осложняло научную работу их авторов и снижало качество представляемых работ. При этом опыт научного руководства профессорскими стипендиатами, а также отдельные случаи научного руководства вне этой системы однозначно свидетельствовали об эффективности регулярных контактов молодого ученого с более опытным. Не было сформулировано общих требований, предъявляемых к научным руководителям кандидатских работ, процесс руководства определялся личными представлениями о таковом самих преподавателей академий, их желанием и умением работать со студентами. К тому же совмещение в одном лице научного руководства и рецензента кандидатского сочинения препятствовало выработке устойчивых научно-исследовательских традиций, принципов и методов.

Не всегда удачно определялись темы для диссертаций, их объем, подразумеваемая проблема, конкретная формулировка, хронологические или тематические рамки. Недостаток опыта каждого преподавателя мог восполняться опытом корпорации, но это не всегда реализовывалось. Хотя темы кандидатских и магистерских работ официально утверждались Советами академий, но это утверждение чаще всего проводилось формально.

Не была отработана подготовка студентов к научной работе на протяжении времени обучения в академии. Дискуссии об учебном плане для подготовки ученого-богослова, о включении в учебный процесс элементов научных исследований, научного руководства студентами велись на протяжении столетия. Было составлено множество проектов, предлагавших целостные системы научной подготовки, с углублением в специальную область и практическим включением в научно-исследовательский процесс. Была предложена система учебных сочинений, возрастающих по тематической и методической сложности, венцом которой должны быть кандидатская, а потом и магистерская диссертации. Но реализация этих проектов осуществлялась фрагментарно, довольно медленно, не всегда именно в том виде, который предлагал автор. Причины видятся и в скованности учебного процесса единым Уставом с жесткой регламентацией, традиционной тяжеловесностью, многопредметностью и инерционностью учебных планов высшей духовной школы. Определенный вклад вносили и дополнительные проблемы: неопределенность места и значения небогословских наук в богословском образовании, сочетание научной подготовки с педагогической и пр. Вследствие всего этого конкретные предложения теряли свою продуманность, концептуальность и гармоничность. Это затрудняло оценку и обсуждение результатов и тем более оперативную корректировку нововведений.

Разумеется, все эти организационные проблемы в значительной степени были обусловлены новизной системы научно-богословской аттестации в России. Некоторые из указанных проблем и недостатков были свойственны и системе подготовки и аттестации научно-педагогических кадров, действующей в российских университетах и специализированных институтах. Постепенное совершенствование этой системы на всех уровнях дает основание предположить, что все указанные выше проблемы могли бы быть решены в дальнейшем.

Проблемы второго уровня, обусловленные спецификой богословия как области науки и его уникальным положением в системе научного знания, сложнее сформулировать однозначно. Тем не менее они представляют несомненный интерес для дальнейших изучений в области научно-богословской аттестации и богословской науки в целом.

1. Ряд проблем был связан с утверждающей инстанцией в системе научно-богословской аттестации. Синод, оказавшийся после 1839 г. в роли центрального научно-богословского органа, принял на себя и функцию утверждения в старших богословских степенях. Уровень развития богословской науки требовал от синодальных рецензентов компетентности в специальных вопросах, которой члены Синода не всегда обладали. Занятость членов Синода вопросами высшего церковного управления не позволяла им с должным вниманием заниматься проблемами научной аттестации. Привлечение к рецензированию диссертаций на синодальном уровне специалистов-богословов было фрагментарным, высшей аттестационной системой это так и не стало.

Вопрос об утверждающей инстанции в системе научно-богословской аттестации осмыслялся и в ином ракурсе. Побудительной причиной для этого осмысления служили проблемы, возникавшие при утверждении некоторых решений диссертационных Советов: отказ утвердить того или иного соискателя в искомой степени или утверждение, но с критическим замечанием в адрес Совета. Связанные с этими случаями указы Синода говорили о необходимости согласования богословских исследований с церковной традицией, недопустимости выводов, которые могут смутить благочестие читателя, а также критических замечаний о тех или иных периодах истории Церкви. Эта аргументация, как и сами пререкаемые исследования вызывали неоднозначную реакцию и в среде епископата, и в среде ученых-богословов.

Анализ дискуссий, корпоративных и частных мнений по этой проблеме позволяет выделить две альтернативные точки зрения. Сторонники первой считали несовместимыми научные исследования – «передний край» богословия, имеющий право на риск и ошибку, – и утверждение высшей церковной властью. Последнее налагало на соответствующие диссертации печать надежной истины и общецерковного признания в глазах читателей. Это неизбежно тормозит их научную критику и закрывает путь новым исследованиям, не претендующим на подобное значение. Научно-богословские достижения конкретных ученых выражают истину далеко не совершенно и имеют лишь относительную важность в научном раскрытии всякого богословского вопроса. Предлагалось довести корпоративный принцип в научно-богословской аттестации до логического завершения, передав право не только присуждения степеней, но и утверждения в них Советам академий как специальным ученым коллегиям. Это избавило бы ученые богословские степени от несоответствующего им статуса. Для общего контроля церковной власти за развитием богословской науки Советы должны были подавать в Синод сведения о присужденных степенях и сами диссертации, но постфактум. Отчасти эту точку зрения выражала, хотя в экстремальном и политизированном варианте, борьба преподавательских корпораций за «автономию», включавшую в себя право духовно-академических Советов утверждать в ученых богословских степенях.

Сторонники альтернативной точки зрения настаивали на том, что высшая церковная власть не может снять с себя своей прямой обязанности – постоянного наблюдения за состоянием богословской науки. Ученая богословская степень являлась свидетельством того, что ее обладатель отвечает статусу православного богослова соответствующей научной компетентности. А так как богословие конфессионально и церковно, этот статус требует подтверждения церковной властью. Утверждение ученых богословских степеней высшей церковной властью придает общецерковную значимость не конкретной диссертации, а богословской науке и ученым коллегиям, которым доверены развитие и аттестация богословских исследований. Автономизация системы научной аттестации лишит богословскую науку этого значения, замкнет ее в границы отдельных и малочисленных корпораций. Следствием этого будет потеря единых критериев в оценке богословских исследований и универсальности ученых степеней определенного уровня, усиление субъективности и снижение научного уровня.

Многократные обсуждения этой проблемы и проекты по ее решению свидетельствовали о возможности коррекции научно-богословской аттестации на утверждающем уровне. Проекты предлагали создание при Синоде специального ученого органа, который в числе прочих взял бы на себя и обязанности высшей аттестационной комиссии для научно-богословских исследований. Однако ни один из этих проектов не был принят единогласно.

Анализ особых случаев присуждения ученых богословских степеней – без представления конкретного сочинения – показывает, что высшая церковная власть с уважением относилась к ученым богословским коллегиям и признавала за ними определенную свободу действий в научной сфере. В случаях присуждения высших ученых степеней «по совокупности трудов» Советы выводились из-под власти Синода как научно-экспертного и цензорского центра, и ни одна из степеней, присужденных таким образом, не осталась неутвержденной. Присуждение степени «по совокупности трудов» утверждалось даже в тех случаях, когда Синод высказывал Советам критические замечания, предостережения и пожелания.

2. С проблемой утверждающей инстанции в системе научно-богословской аттестации был связан и, казалось бы, далекий вопрос: о месте и значении богословия в системе научного знания. Вопрос о роли богословия в науке стал особенно значим в период ее быстрого развития, в эпоху открытий, требующих радикального пересмотра сформулированных теорий и полученных ранее результатов. Именно такой эпохой явились последние три десятилетия XIX и первые годы XX веков. Все острее ощущалась необходимость, с одной стороны, сохранить богословие в его органической традиции, с другой стороны, обратить особое внимание на связь богословия с другими областями науки. Возрастали и научные требования к конкретным богословским исследованиям. Особая ответственность в свидетельстве последнего падала на высшую церковную власть, поэтому последнее слово в аттестации богословских исследований должно было принадлежать именно ей.

Вопрос о положении богословия в системе наук вставал и в иных аспектах. За весь период столетней деятельности высшей духовной школы так и не была окончательно решена проблема научного статуса небогословских наук в высшей богословской школе. Эта проблема отражалась и на системе научной аттестации. Преподаватели небогословских наук чаще всего писали научные работы на богословские ученые степени и получали таковые. Но преподавание в высшей школе и профессиональные научные контакты требовали подтверждения квалификации в преподаваемой науке. Препятствий к получению соответствующих ученых степеней в российских университетах не было – и прецеденты были, но системы так и не сложилось. В процессе развития научных гуманитарных исследований, требующих богословских знаний, отношения богословия с историей, филологией, философией получили новый ракурс. Формальный и утилитарный вопрос – о получении степеней преподавателями небогословских кафедр – привел к глубокому и значимому выводу: богословский аспект присутствует во многих научных проблемах, традиционно относимых к гуманитарным наукам. Этот теоретический вывод имел и новое практическое приложение: разработку требований к богословским исследованиям в небогословских науках.

Напротив, расширение палитры научных исследований в духовных академиях выявило в богословской тематике вопросы, требующие специального филологического или исторического рассмотрения (исследование текстов, исторических подробностей) с применением соответствующих методов. Был поставлен вопрос о возможности представления таких работ на соискание богословских ученых степеней, а в случае положительного решения – о разработке требований к специальным гуманитарным исследованиям в богословии.

Это взаимопроникновение подняло на новый уровень традиционное понимание места и значения богословия в научных исследованиях в целом. Богословие, оставаясь самостоятельной областью науки со своей аксиоматикой, задачами, принципами и методами исследований, перспективами развития, выстраивало особые научные отношения с другими областями человеческого знания. Этот процесс обогащал богословие как самостоятельную науку включением в него результатов, полученных в других науках, и методами, ими разработанными. Осмысление же важности богословских подходов и научных методов в исследованиях, лежащих в сфере других областей знания, открывало для богословия новые перспективы.

Такая роль богословия в системе научного знания ставила с особой остротой вопрос о разработке критериев для проверки истинности самих богословских выводов и результатов. При оценке диссертаций неоднократно вставали два вопроса: о корректности применения научно-критических методов в богословских исследованиях (3) и о совместимости свободы научного поиска с церковной ответственностью авторов исследований и органов, присуждающих и утверждающих ученые богословские степени (4). Оба вопроса в определенной степени были связаны и с проблемой утверждающей инстанции в системе научно-богословской аттестации. Судьба каждой диссертации, поднимавшей эти проблемы, решалась с учетом конкретных обстоятельств, но вопрос в целом требовал более основательного обсуждения и осмысления. Такие обсуждения велись учеными-богословами в частной переписке, при составлении проектов новых уставов, на Предсоборном Присутствии, на Поместном Соборе. Но ситуации, конкретные проблемы и их решения были столь различны, что единого решения, тем более четкого и однозначного, последовать не могло. Сами обсуждения – на разных уровнях и на примере разных исследований – открывали широкие перспективы развития православного научного богословия. Решение первой проблемы – о методах богословского исследования – виделось в синтезе научно-исследовательских методов и современных достижений науки с православно-богословским церковным опытом. Но конкретные рецепты такого синтеза и критерии для проверки его успешности, которые могла бы использовать система научно-богословской аттестации, разработаны не были. Некоторые богословы предлагали заменить вопрос о выборе методов богословских исследований на вопрос об интерпретации полученных результатов.

Вопрос о свободе научного поиска в богословии обсуждался в духовно-академических кругах на протяжении многих лет, особенно болезненно – в конце XIX–XX вв. Несмотря на жаркие дискуссии, а, возможно, и благодаря им, большая часть церковных богословов пришла к выводу об отсутствии принципиального противоречия между научной и церковной ответственностью автора богословского исследования – но, напротив, об их тесном сочетании. Однако этот вывод подразумевал в свою очередь вопрос о личности исследователя, его мировоззрении, конфессиональных убеждениях, церковности. Для русских богословов тех лет этот вопрос имел однозначный ответ: они служили своими научными исследованиями истине и Православной Церкви. Но они предвидели, что в дальнейшем могут наступить времена, когда «Россию наводнят хорошо подготовленные к пропаганде проповедники», «откроются институты и факультеты, где с одинаковым безразличием будут изучаться все религии», а «результаты их изысканий, подхваченные ежедневной прессой и популярной литературой, польются широкой волной в народ». И тогда утверждение конфессиональности и церковности богословской науки будет вполне актуальным и поможет защитить науку от ложных интерпретаций полученных результатов.

Видение глубины этой проблемы по мере научного и духовного роста приводило даже тех, кто в молодые годы выступал с радикальными проектами, к выводам о необходимости более трезвых и взвешенных обсуждений. Сочетание исследовательской ответственности и свободы научного поиска с верностью церковной традиции – не непреодолимая проблема, а научный богословский труд. Некоторые исследователи, признавая обоснованными заботу церковной власти о неподготовленном читателе или слушателе и обязанность предохранить его от возможного соблазна, предлагали разделить популярные лекции и беседы по богословию – «надежное», катехизическое богословие – и особую область богословия научного – «передний край».

Все эти вопросы и проблемы не были решены окончательно, и наибольшую ценность для нас представляет их формулировка, конкретные факты, в которых эти проблемы актуализировались, и опыт их обсуждения и осмысления.

 

В качестве эпилога

Система научной аттестации была разрушена в юридическом отношении постановлением Совета народных комиссаров РСФСР от 1 октября 1918 г. «О некоторых изменениях в составе и устройстве государственных ученых и высших учебных заведений Российской Республики». Этим постановлением были отменены все дореволюционные ученые степени и звания и все связанные с ними права и преимущества. Этим же постановлением была отменена и иерархия преподавательских должностей в высших учебных заведениях: ассистентов, приват-доцентов, доцентов, адъюнкт-профессоров, экстраординарных, ординарных и заслуженных профессоров. Всем членам корпораций высших учебных заведений, получившим регистрацию Комиссариата народного просвещения, присваивались определенные звания: читавшим самостоятельные лекции более трех лет – профессора, а менее – преподавателя с правом перехода в профессора по мере увеличения опыта и стажа.

Однако, даже будучи юридически упраздненной, система научной аттестации не могла умереть сразу. А. Е. Иванов в своем исследовании приводит примеры продолжения защит диссертаций в российских университетах в 1919–1922 гг. Эти защиты были обусловлены не получением званий, дополнительных прав и привилегий, а исключительно научным долгом научных корпораций. Следует несколько слов сказать и о научно-богословской аттестации после 1918 г.

Некоторое время ученые степени присуждались старыми духовными академиями, продолжавшими свое непростое существование. ПгДА прекратила существование в декабре 1918 г., перед своим закрытием попытавшись присоединиться к Петроградскому университету в виде богословского факультета. КазДА удалось получить официальное разрешение на деятельность как частного учебного заведения и продолжать полуподпольную деятельность вплоть до марта 1921 г. КДА остаточными силами корпорации продолжала занятия на квартирах преподавателей вплоть до весны 1923 г. МДА, перебравшись летом 1919 г. в Москву, держалась официально до 1921 г., а в гонимом положении – и предположительно – вплоть до 1929 г. Вплоть до своего закрытия академии продолжали присуждать своим выпускникам кандидатские ученые степени, а случались и присуждения магистерских степеней. Так, в КазДА в 1919 г. были присуждены степени магистра богословия двум членам корпорации: и. д. доцента А. П. Касторскому и иеромонаху Варсонофию (Лузину). Ввиду тяжелого времени требование к обязательной публикации было снято, и диссертации принимались в рукописях. Однако полный список магистерских диссертаций после 1918 г. восстановить сложно – официальной информации нет, теряются следы некоторых работ, предполагаемых к защите, и в источниках личного происхождения. Так, например, историк МДА протодиакон Сергий Голубцов, по воспоминаниям родственников, упоминает о работе С. И. Голощапова, будущего протоиерея, «Бог во плоти», которая была подана в Совет МДА в 1916 г., оставалась нерассмотренной вплоть до 1919 г., не сохранилось воспоминаний о ее защите. Также непонятна судьба магистерской диссертации протоиерея Павла Аникиева «Мистика преподобного Симеона Нового Богослова. Опыт построения теории православной мистики по творениям преподобного Симеона Нового Богослова», поданной в Совет ПгДА в июне 1918 г.

Присуждали ученые степени и новые богословские школы, действовавшие недолгие годы в 1920‑х гг. Так, Петроградский Богословский институт (1920–1923) получил право присуждать кандидатские ученые степени и несколько раз пользовался этим правом, предоставляя утверждение Святейшему Патриарху Тихону. Преемник Богословского института – Петербургские Высшие Богословские курсы (1925–1928) – также получил право присуждать ученые степени кандидата, магистра и доктор богословия и присудил ряд кандидатских и магистерских ученых степеней, предоставив эти решения на утверждение Заместителя Местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Сергия (Страгородского).

Ученые богословские степени присуждали и обновленческие высшие богословские заведения: Московская Богословская академия, Петроградский Богословский институт. Однако маргинальность этих учебных заведений обусловливает и скептическое отношение к этим ученым степеням.

Наконец, следует отметить экстраординарные присуждения ученых степеней в те годы, когда не существовало высших богословских школ. Так, в 1934 г. степени доктора богословия от Священного Синода был удостоен Заместитель Местоблюстителя Патриаршего престола митрополит Сергий (Страгородский). В этом же году степени магистра богословия был удостоен протоиерей Николай Коноплев – за представленные на соискание этой степени сочинения про святых Вологодского края и по отзыву дореволюционного доктора церковной истории митрополита Ташкентского Арсения (Стадницкого).

Экстремальные условия, в которых проходили последние годы деятельности старых духовных академий и их модифицированных вариантов, делают и опыт их научно-богословской деятельности уникальным, не подвергаемым взвешенному анализу. Все эти степени по понятным причинам не были признаваемы государством, поэтому и научная аттестация не могла выполнять полноценно тех задач, которые перед ней ставятся в нормальных условиях.

Система оценки научной квалификации преподавательского состава советских вузов отсутствовала вплоть до 1934 г. Предполагалось, что преподаватель высокого ранга должен получать научные результаты и без стимулирования их системой научной аттестации. Однако советская наука не придумала никакой иной надежной системы стимулирования научного роста и со временем стала возвращаться к традиционной системе, проверенной многовековым опытом. В 1920‑х гг. Комиссариатом народного просвещения РСФСР рассматривались различные предложения по реа нимации системы научной аттестации. В 1925 г. в высших учебных заведениях был введен институт аспирантуры, в котором предполагалась публичная защита научной работы на совете факультета. Но это была просто квалификационная работа, и ученая степень за нее не присуждалась.

Со второй половины 1920‑х гг. обсуждалась необходимость введения традиционных ученых степеней. Первым юридическим актом, отчасти восстанавливающим ученые степени и звания, было постановление Совета народных комиссаров СССР от 13 января 1934 г. «Об ученых степенях и званиях». На основе этого документа осуществлялась аттестация преподавателей в 1934–1935 гг. Однако этот документ допускал присвоение ученого звания доцента и профессора без предварительного получения соответствующей ученой степени, лишь на основании «научных заслуг», то есть наличия научных работ. Однако и такой вариант показал свою недостаточность, и постановлением Совета народных комиссаров СССР от 20 марта 1937 г. «Об ученых степенях и званиях» система научной аттестации выстраивалась в традиционном виде: звание профессора присваивается лицам, имеющим ученую степень доктора и ведущим основную преподавательскую или руководящую исследовательскую работу в вузах или научно-исследовательских учреждениях.

Однако богословие, не имевшее места в государственных высших учебных и научных заведениях 1930‑х гг., в эту систему включено не было.

Деятельность возрожденной во второй половине 1940‑х гг. высшей духовной школы была сложна, но относительно стабильна, и может в той или иной мере сравниваться с дореволюционной. В возрожденной духовно-учебной системе действовала и действует система научно-богословской аттестации, элементы которой во многом заимствованы из прошлого: трехступенчатость, дифференцированная старшая ступень (доктор богословия, церковной истории, церковного права), защита диссертаций, представляемых на аттестацию высших уровней (магистр и доктор). Были внесены некоторые внутренние коррективы и усовершенствования. Изменения в высшем церковном управлении, произошедшие в конце 1917 г., привели к коррекции последнего этапа научнобогословской аттестации: ученые богословские степени с этого времени стали утверждаться Святейшим Патриархом. Диссертационным советам высших духовных школ оказано большее доверие: высшая церковная власть лишь утверждает ученые степени, без дополнительного рецензирования, выражая этим доверие специалистам-богословам. Это отвечает тем пожеланиям, которые высказывали Советы дореволюционных духовных академий. В последние годы повысились требования к младшей богословской степени: кандидатские диссертации защищаются в диссертационных советах, с предварительным рецензированием и назначением двух официальных оппонентов. Опыт привлечения к обсуждению, рецензированию и оппонированию богословских диссертаций ученых из других богословских школ и из смежных областей гуманитарной науки дает положительные результаты. Постепенно повышаются научные требования к самим богословским диссертациям, при этом используется как дореволюционный опыт научно-богословской аттестации, так и современный опыт аттестации в других областях науки.

Но новый, нетрадиционный для российской науки и образования вариант – исключительно церковной, не признаваемой государством системы научно-богословской аттестации – был вынужденно опробован в России после отделения Церкви от государства в 1918 г. И конечно, он не может обусловливать перспектив научного развития.

 

Применимость опыта научно-богословской аттестации XIX – начала XX в. в современных условиях

Насколько полезен и применим опыт российской системы научно-богословской аттестации XIX – начала XX в. в современной жизни? За истекшее столетие значительно изменилось и состояние науки, и отношения Русской Православной Церкви и государства, и палитра проблем, стоящих перед богословской наукой. Тем не менее богатый опыт – положительный и отрицательный, накопленный нашими предшественниками в подготовке и аттестации научно-богословских кадров, – может быть воспринят и, хотя и не в полном объеме, должен быть учтен современной научно-образовательной системой.

Разумеется, осуществление столь тесных и гармоничных действий Церкви и государства в научно-богословской аттестации, о которых говорится в данной монографии, было возможно в условиях особого положения Православной Церкви в Российском государстве. Положение отде ленности Церкви от государства в современной России неизбежно требует внесения корректив, но с учетом традиции и исторического опыта.

Однако нарушение традиции, то есть исключение богословия из комплекса отечественной научной системы, не позволяет во всей полноте использовать эти научно-богословские достижения. Ученые-богословы, научная компетентность которых подтверждается учеными богословскими степенями, лишены этого подтверждения в глазах государства и государственных научно-образовательных учреждений. Наука, государство, общество в свою очередь не могут пользоваться научными достижениями столь важной области, как богословие.

Противоестественное положение, в которое попали и научное богословие, и российская научно-образовательная система в целом, лишенная столь важной составляющей, понималась многими учеными и представителями образования. Когда это понимание стало разделяться государственными лицами, встал вопрос об изменении этого положения. В конце 1992 г. Министерство образования РФ внесло направление «Теология» в государственный классификатор образовательных направлений и специальностей. В декабре 1993 г. приказом зам. министра образования был утвержден государственный стандарт первого поколения по направлению «Теология», предусматривающий получение выпускниками дипломов «бакалавр теологии». Но разработка этого стандарта, проведенная без участия Русской Православной Церкви и других конфессий, имела результатом практическое дублирование стандарта по направлению «Религиоведение», причем составленного с позиций атеистического подхода. Несмотря на то что стандарт первого поколения не отражал сути богословия (теологии) как науки, был важен факт появления теологии в образовательном пространстве России. В 1999–2001 гг. последовал новый этап активного обсуждения вопросов теологической составляющей в российском образовательном пространстве. Итогом этого этапа стало, с одной стороны, укрепление контактов между Министерством образования и Московской Патриархией и определение форм сотрудничества. С другой стороны, были и конкретные результаты: утверждение стандартов второго поколения по специальности и образовательному направлению «Теология» (бакалавриат и магистратура).

Хотя стандарты ориентированы на учебный процесс, именно этот процесс готовит научно-педагогические кадры, определяет возможности развития богословской науки. Разумеется, образовательная вертикаль должна венчаться ее научным продолжением, и система подготовки научно-педагогических кадров подразумевает необходимость их адекватной оценки, аттестации. С другой стороны, требования самого стандарта предполагают государственную научную аттестацию преподавателей, которые его реализуют. Как и в начале XIX в., Россия стоит перед необходимостью формировать научно-богословскую элиту, формулировать критерии, предъявляемые к богословским исследованиям на современном уровне развития науки, определять научную компетентность их авторов. И еще более остро, чем перед нашими предшественниками, перед нами стоит задача осмысления того места и значения, которое занимает богословие в научном универсуме. Поэтому главными задачами настоящего времени являются, с одной стороны, совершенствование системы богословского (теологического) образования, с другой стороны, включение «Теологии» в перечень научных специальностей Высшей аттестационной комиссии. Первая задача решается разработкой стандарта третьего поколения по направлению «Теология» и подготовкой к его успешной реализации, использованию его новых идей и форм учебной и научной работы. Решение второй задачи требует преодоления определенных стереотипов мышления, не имеющих ни исторических, ни логических, ни научных оснований, но сформированных и прочно укоренившихся в сознании за истекшие десятилетия. Официальное решение этой проблемы, то есть включение «Теологии» в перечень научных специальностей ВАК на уровне президиума ВАК и Министерства образования и науки, потребует серьезных обсуждений и продуманных действий по созданию Экспертного совета ВАК по теологии из специалистов смежных специальностей, формированию специализированных диссертационных советов в учреждениях высшего профессионального образования и научных организациях. Для успешного решения всех этих вопросов потребуется опыт российского богословия и отечественной науки в целом.

На современном этапе как никогда становится ясной важность полноценно понимаемого и развиваемого универсума наук. Многие научные проблемы возникают и решаются на «стыке наук», хотя это привычное выражение вряд ли корректно по отношению к единому научному знанию, разделяемому на отдельные области лишь для удобства исследований. Научные исследования последних лет подтвердили важность системного богословского знания, его многофункциональность, значение его полноценного включения в научно-образовательный универсум. Приоритетные направления научного богословия в свою очередь потребовали привлечения специалистов из других областей знания. Но если сложные проблемы, стоящие перед самим богословием как научной областью, так или иначе решаются, а специалисты из других областей знания могут полноценно участвовать в научно-богословских исследованиях, то общенаучные проекты, в первую очередь в гуманитарной области, лишенные богословской составляющей, обречены на неполноту или чреваты односторонними и ограниченными научными выводами. Современная жизнь государства и общества, проблемы, возникающие в культуре, науке, образовании, медицине, требуют нередко и конкретных богословских знаний, и богословского осмысления. Для того чтобы отвечать тем запросам, которые предъявляет современный мир с его проблемами, богословская наука должна быть полноценно включена в общую систему российской науки. При этом она должна не лишиться и своей питательной среды – лона Церкви, ее богословской традиции и опыта.