Склады в Потасе, в Торопаке и даже в крепости Писак, всегда готовые удовлетворить нужды войска или населения, пострадавшего от стихийного бедствия, неожиданно оказались пустыми. Местный правитель низко кланялся Атауальпе и торопливо объяснял.

Он ни в чем не виноват. Пришли воины из Арекипы, предъявили кипу, золотую бляху. Приказывали именем сапа-инки Уаскара. Они велели согнать всех лам, навьючили их и угнали. Он не виновен. Уже месяц, как сторожевые посты бездействуют, нет ни сигнальных огней, ни новых приказов. Ему ничего не известно. А инка, правитель уну, ушел куда-то и не отдал никаких распоряжений.

Удивительные белые пришельцы? Да, он знает о них. Но они по ту сторону гор. Сюда еще не добрались. Хотя людей уже охватил страх и все спрашивают, можно ли им бежать? Потому что белые — это ужасные и злые люди, но они могучи, как боги…

Уильяк-уму ловко нашел выход из положения: продовольствие было доставлено из других областей, и все войско снова двинулось через горы к Кахамарке. Сам Атауальпа шел пешком, не пользуясь своими носилками, подавал пример своим подданным.

Однако этого и не требовалось, переход был нетрудным, так как воины, по большей части горцы из-под Чимборасо, Котакачи и Имбабуры, легко перевалили через хребет, хотя продвигаться приходилось не по дорогам, а напрямик, по звериным тропам. Их не пугали снежные вьюги, лавины и жуткие холода, они шли там, где не могло пройти ни одно войско на свете.

Писарро считал, что прямо через горы пути нет. Поэтому он перекрыл главный перевал, где проходил тракт, и стоял на месте, ожидая известий от лазутчиков, разосланных во все стороны. Но вести не поступали, дозоры лишь изредка доставляли пленных крестьян, которых Фелипилльо допрашивал с неохотой; на вопросы белых он неизменно отвечал:

— Это глупый мужик, он ничего не знает.

Поэтому Писарро было известно только то, что ему сообщил Синчи, а тем временем Атауальпа прекрасно знал о каждом шаге белых, о каждом отправленном ими отряде, чуть ли ни о каждой съеденной ламе.

Только о вспомогательном войске, которое должно было выйти из Мойомамбо, обогнуть Кахамарку с тыла, отрезать белых с моря, ничего не было слышно. О том, что ни один приказ к ним не поступил по вине Синчи, не знал никто, да это бы и в голову никому не пришло.

Войско Атауальпы перевалило через горы и после короткой передышки двинулось прямо на Кахамарку.

Сорокатысячное войско следовало несколькими параллельными колоннами по широким нагорьям, и его не могли не заметить испанцы. Два конных дозора почти одновременно прискакали к Писарро.

— Индейцы!

— Огромное войско движется на нас со стороны гор!

— Завтра оно может уже оказаться здесь!

Когда, наконец, сеньор де Сото, самый лучший разведчик, прибыл с подробнейшими известиями — с вершины горы ему удалось заметить и разглядеть пять колонн, из которых ближайшие, по его мнению, насчитывали от десяти до двенадцати тысяч солдат в каждой, — Писарро созвал в своей палатке большой военный совет.

Он приказал извлечь последние запасы вина, привезенного из Испании, дабы поднять дух своих соратников, и, лишь убедившись, что вино возымело должное действие, ознакомил всех с истинным положением дел.

Хуан Рада, всегда открыто выступающий против наместника, первый попросил слова.

— Сперва я хотел бы получить кое-какие разъяснения. Ваша честь, вы собрали нас здесь, чтобы поделиться новостями, или вы желаете услышать совет?

Слово «совет» он подчеркнул столь язвительно, что Писарро раздраженно передернул плечом, а его братья начали нервно покусывать усы. Положение спас рассудительный и лучше владевший собой второй предводитель экспедиции, Диего де Альмагро.

— К совету опытных рыцарей всегда с должным вниманием прислушается любой военачальник.

— А затем поступит по-своему! — фыркнул весельчак Педро Вальдивиа.

— Это право вождя.

— Отлично. — Хуан Рада чуть наклонил голову. — Итак, вопрос ясен… Просим еще…

— От чьего имени вы говорите, сеньор? — резко прервал его Писарро.

— Ах, прошу прощения, ваша честь. Я хотел сказать — жду указаний, что мы должны обсуждать.

— Я не понимаю!

— Ох, ведь перед нами можно поставить столько задач и предложить столько путей их решения! Мы можем посоветовать, как нанести удар по этой орде…

— По этим сорока, а может быть, и больше тысячам отличных воинов, которые движутся четкими колоннами и, вероятно, упорны в сражении, как швейцарские стрелки! Вздор! — фыркнул Эрнандо де Сото.

— Это только ваше мнение, сеньор. Я же считаю, что для испанского меча нет невозможного. Мы могли бы ударить даже по крылатой колонне и…

— Нет! — Писарро с гневом оборвал говорящего. — Я не собираюсь ввязываться в битву без крайней необходимости. Боюсь, что в открытом бою победа невозможна.

— Ах вот как? Так, может быть, нам стоит подумать, как вырваться из этой западни?

Патер Винсенте Вальверде, главный духовник экспедиции, поспешил вмешаться в спор.

— Мужественный и достойный кавалер! Мы все видели и все знаем, что перед нами какая-то огромная страна, которая еще целиком погружена во мрак язычества. Мы устремились сюда, чтобы возжечь тут свет истинной веры.

— Нас, скорее, пожалуй, привело сюда золото, то золото, которым так богата страна!

— Не нас, сеньор, а вас!

— Неужели? А разве это не вы, падре, потребовали для себя, и при этом как непременное условие, десятую часть добычи?

— Не для себя же! Не для себя. А для святой церкви!

— Ах, это одно и то же. Я еще раз вас спрашиваю: мы собрались здесь для того, чтобы обдумать возможности отступления?

Писарро, ни слова не говоря, встал, подошел к окованному ларцу, отворил его и молча стал бросать на ковер различные предметы: золотой диск солнца, украденный в Уорино, золотые светильники, цепочки, перстни, серьги, браслеты, застежки, рукоятки топоров, принадлежавших вождям, какие-то статуэтки, украшения — все, что было награблено в Кахамарке и по дороге.

Когда глухой недовольный ропот, который уже стал было нарастать, смолк, словно заглушенный звоном золота, Писарро снова сел и произнес с явной иронией:

— Возвращение? Неужели кто-нибудь думает о возвращении?

Мимоходом он приметил, как Пикадо, его секретарь и поверенный, незаметно наступил каблуком на дорогой перстень, который подкатился ему под ноги, — и холодно усмехнулся. Писарро не забудет этого и при случае припомнит патеру.

Мертвая тишина внезапно сменилась разноголосым шумом.

— Возвращение?! Сама мысль об этом оскорбительна для испанских рыцарей!

— Я не вернусь, покуда святой крест не будет водружен над главным храмом этих язычников!

— Куда мне возвращаться? — цинично рассмеялся де Сото. — К тем долгам, которые ждут меня в Испании? Сначала я должен собрать столько золота, сколько унесет мой конь.

Писарро, опустив глаза, внимательно прислушивался к этому гомону. Он все запомнит, память у него прекрасная… О возвращении никто уже вслух не говорит.

— Сеньоры! Его королевское величество соизволил назначить меня наместником вновь открытых и завоеванных земель. Не тех болотистых лесов у побережья и не этого вот городка, но целого края… Итак, никто здесь не говорит о возвращении, не так ли?

— Отлично! — не смутился, однако, Хуан Рада. — Но если мы не ударим и не отступим, то о чем нам советоваться? О том, как удержаться на берегу этой речушки?

Диего де Альмагро пожал плечами.

— Мы можем обороняться в десяти местах, но они обойдут нас в ста других.

— Это понятно. Что же нам обсуждать на нашем совете?

Писарро вскочил.

— Сеньоры! То, о чем рыцарь Рада говорит со злорадством, тем не менее справедливо. Мы не в силах нанести удар по врагу, но мы и мысли не допускаем об отступлении. Не отступим перед толпой языческих дикарей!

Серьезный и уважаемый всеми рыцарь Педро де Кандиа кивнул.

— Да. Так мы все думаем. Ваша честь, у вас есть какой-то план?

Писарро отвечал живо, хотя и не глядел на идальго. Он не любил его, как не любил, впрочем, и всех подлинно честных людей в своем отряде.

— Разумеется. Я призвал вас сюда, сеньоры…

— Король сказал бы: пригласил, — буркнул сквозь зубы Хуан Рада, но Писарро этого не услышал или по крайней мере сделал вид, что не слышит.

— …чтобы дать вам указания на самое ближайшее время. Итак, прежде всего: полная боевая готовность. Сеньор де Кандиа очистит местность от оставшихся жителей, которые еще не убрались отсюда, сгонит их в большое селение за рекой и выставит стражу. Если возникнут какие-нибудь затруднения с голытьбой, вырезать их всех до единого или сжечь их норы вместе с ними. Сеньор Альмагро-сын поставит орудия на стенах, так, чтобы можно было вести круговой обстрел. Сеньор де Сото отвечает за конницу. Он обеспечит ее фуражом!

— О, не беспокойтесь, ваша милость! Зерна в этом их амбаре нам хватит на целый год.

— Прекрасно. Людей держать наготове, каждый командир — на своем посту. Но этого недостаточно. Ведь мы не собираемся оборонять это местечко. Мы только принимаем необходимые меры. А чтобы иметь план на будущее, нужно знать о замыслах врага. С этой целью я решил направить к язычникам парламентеров.

— Парламентеров? — возмутился патер Вальверде.

— Да, падре. Вы и отправитесь к ним!

— Да сохранит меня господь! Я? К язычникам? Может, у них там есть какие-либо идолы и они заставят меня им поклониться…

— Ну, тогда, падре, вы мужественно, как подобает христианину, отвергнете это гнусное домогательство и обретете мученический венец, — засмеялся Педро Вальдивиа.

— Да, но в этом случае миссия не будет выполнена! Слишком много зависит от ее исхода. Нет, нет! Я не могу!

— Ну что ж, ладно. Пойдет сеньор де Сото с несколькими всадниками и переводчиком Фелипилльо. Он узнает, сам ли король возглавляет орду этих дикарей, с какими намерениями он движется сюда, каковы их силы.

— Я? — Легкомысленный кавалерист весело рассмеялся. — С удовольствием! Фелипилльо говорит, что местный властитель тащит за собой целый гарем. Меня очень интересуют эти шоколадные прелестницы.

— Грех. Тяжкий грех, — шептал патер Вальверде, возводя глаза к небу.