Кухонная раковина напоминала коралловую литораль во время отлива. Чашки, ложки, рюмки, покрытые пеной для мытья, упрекали её эффектом опущенных рук — Виктория неумолимо клонило ко сну. Но, поспав часа два, вскакивала, бродила по квартире, снова падала на постель, просыпалась — и так провела весь день в полусонной маяте. Ни о каких делах, намеченных на этот день, не было и речи.

Все романы начинаются с туманных чувств, а кончаются невероятным прозрением, — усмехнулась над своей маятной ночью Виктория. Зажмурилась, стараясь уснуть с хорошим сном, но тут ей вспомнились строки из песни, которую она пела с друзьями в детстве у походного костра:

"Шеф нам отдал приказ: лететь в Кейптаун.

Говорят, там цветет зеленый плаун.

Не лучше ль сразу — пулю в лоб и делу крышка.

Но ведь и смерть нам, друзья, не передышка…"

Странная песня, — подумалось ей. И что это за шеф, если он настолько неправильно информировал своих сотрудников о том, куда им надо лететь, так что пуля в лоб показалась лучше. Наверняка какой-нибудь прыщ из КГБ. Откуда вообще взялся в этих белокаменных джунглях плаун, который скорее встретишь в нашем лесу где-нибудь под Звенигородом?.. Но как романтично тогда звучала эта песня!.. — засыпала она, вспоминая, но во сне увидела совсем иную картину:

Она идет по тропе джунглей, идет и знает, что в ста метрах от неё развалины древнего храма, ей больше всего на свете хочется увидеть их, что-то там исследовать, раскопать… найти что-то очень, очень важное, но она не может сойти с тропы ведущей её к кемпингу. Ей не прорваться через крепко сцепившиеся лианы, через кишащих на ветвях змей, сколопендр и прочей нечисти под ногами.

Так засыпала она, просыпалась, едва достигала белого отеля, куда её машинально вели ноги, с горьким чувством на душе — невозможно, невозможно… Несбыточно…

И все-таки часов около шести вечера она очнулась, вспомнила, что — то ли наследующий день, то ли вот-вот вернется из командировки её сын, — (он работал оператором в компании делающей рекламные ролики), а к его приезду она обещалась купить себе постель. Взяла справочник, начала обзванивать магазины, оказалось, что к ней никто не приедет с каталогом постелей, и никто ничего не привезет.

— Я привыкла к тому, что в каждой стране свои законы, но не до такой же степени неудобства! — возмутилась она, разговаривая по телефону с менеджером крупного мебельного магазина давшего огромную, яркую рекламу в телефонном справочнике.

— Но вы единственная за все время работы, кому вот так срочно потребовался диван-кровать, но это же не хлеб! Согласитесь, не будем же мы, в ожидании подобных вам, содержать целую службу, — вежливо ответил менеджер.

Мне нужен хотя бы самый обыкновенный диван! — воскликнула Виктория, отчаянно соображая сколько времени потеряла зря.

И тут зазвонил дверной звонок. Думая, что это уже вернулся её сын, она распахнула дверь, но перед ней стояла какая-то стена. Сначала ей показалось, что её замуровали, но потом стена зашевелилась, начала разворачиваться боком и на неё пошел диван.

— Что это? Что это?! — пятилась она, про себя нащупывая связь между появлением дивана и её переговорами с магазинами — быть, может, это какой-то приз?.. Или они разыгрывали её, говоря, что такое невозможно, а тем временем по телефону определили адрес?.. Или… но никаких «или». За рабочими, протаскивающими диван в коридор, светилась физиономия Вадима.

— Что это значит? — уже небезадресно понизила она тон своего голоса и уставилась на Вадима.

— Ну, тебе же был нужен диван. Вот я и решил занести его тебе по дороге.

Рабочие, как и прежде, разделяли их махиной дивана, и она смотрела в немом недоумении на эту конструкцию, на Вадима.

— Ой, спасибо! Сейчас я вам деньги отдам, — пришла она в себя.

— Ну вот. Так хорошо поговорили вчера, а ты — деньги…

— Нет. Возьмите деньги. — И она побежала в комнату за деньгами. Когда вернулась, поняла, что не сможет прорваться через диван к Вадиму. Надавила на диван, стремясь остановить неотвратимый «подарочек».

— Я застрял. Окончательно. — Слышался голос рабочего из-за дивана. Все, Вадик, сваливаем, а то она меня им в конец задавит.

— Ах! Вы ещё и знакомы! У вас целая компания! — взвилась Виктория, Цирк решили устроить! И дружков в статисты притащили! Уж не собираетесь ли вы тут поселиться? — и начала им давить на Вадимовых дружков.

— Я-то не прочь, но ты же не позволишь. Так что спи спокойно. Пока.

— Что?! Нет. Не надо мне такого подарочка! — Она с большей силой надавила на матрас дивана, но видимо сил у неё было маловато и, отлетев от живо сопротивляющейся плоскости в дальний угол комнаты, увидела, как в диван въехал проем комнатной двери.

— Ставить-то куда? — спросил Борис-фотограф столь спокойно, что она поняла, что зря надеялась на то, что рабочие растеряются и с криком: "разбирайтесь сами" убегут. Этот тип как зомбированный продолжал втаскивать матрас в комнату, даже не дождавшись её ответа, второй, похожий, на сморщенного панка, вообще, казалось, ничего не видел.

— Заберите, заберите свой диван! — вновь кинулась на диван Виктория, попыталась, приподнят его, двинуть к выходу, но не смогла и от бессилия заплакала.

— Она плачет тут, видишь ли, — Борис обернулся к Вадиму, так и не переступившему её порога, а лишь заглядывающему в её квартиру, — Что делать?

— Бежим!

Входная дверь хлопнула, и Виктория осталась одна. Ах — так! Заговорила она сама с собою. — Ну, я сейчас тебе этот диван на голову скину, — и поставив невероятным усилием диван на ребро начала двигать его к балконной двери. Я тебе его на крышу машины ра-авнехонько положу, так что у тебя самого съедет крыша раз и навсегда. Я не позволю! Я никому не позволю вторгаться так бесцеремонно в мою частную жизнь!

— Мама! В чем диван-то виноват?

Виктория оглянулась — на пороге стоял её великовозрастный сын.

— О! Митя! — кинулась она к нему. — Как хорошо, что ты приехал. Я ничего не понимаю! Я вернулась в дом, а как в болезнь… в бред… в температуру! Тут такое происходит! Такое… Я совершенно ничего не понимаю. Я потеряла все ориентиры!

— Ну ладно, успокойся, мам. Что все-таки происходит? Давай по порядку.

— Во-первых… — она глубоко задумалась на мгновение и поняла, что во-первых: — соседка, та, что Зина, отравилась газом. Это самоубийство. И дочку свою.

— Насмерть?

— Нет — её удалось спасти. Я была у неё квартире — там такая нищета! Она что — совсем одинока? И откуда она вообще взялась?

— Кажется, у неё никого нет. Она сюда в году девяносто четвертом или девяносто пятом переехала. Не помню. Да и сталкивался я с ней редко. Так… лохушка какая-то. По мелочам занимает и вроде отдает.

— Никого нет… Надо завтра же её навестить.

— А диван откуда?

— А… диван?.. — Рассеянно взглянула на диван, поставленный на попа, Виктория, набрав воздуха полные легкие, победно выдохнула: — Не перевелись ещё в России романтики! Ну-ка помоги поставить его вон в тот угол.