29 июня Сталин, Молотов, Берия и Маленков без предварительного уведомления внезапно появились в кабинете наркома обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко. Поборов кратковременную растерянность, вызванную неожиданным появлением членов Политбюро в наркомате, маршал встревоженно доложил Сталину:
— Руководство наркомата изучает оперативную обстановку на фронтах!
— Изучаете… — Сталин долго стоял возле длинного стола, всматриваясь в испещренные символами и знаками карты. — Докладывайте обстановку! — строго, не глядя на вытянувшихся Тимошенко, Жукова, Ватутина, потребовал Сталин.
В огромном кабинете повисла гнетущая тишина.
— Товарищ Сталин, обстановка нам не вся ясна, есть противоречивые данные. Я… не готов к докладу, — упавшим голосом произнес Тимошенко.
Сталин гневно взглянул на наркома, ожег взглядом стоявших по стойке «смирно» Жукова и Ватутина.
— Им неясна обстановка! — взорвался Сталин. — Потеряли Белоруссию, половину Прибалтики, армия отступает, а им, видите, неясна обстановка! Вы боитесь сказать правду! Генштаб управляет войсками или нет? Что на Украине? Где штаб Западного фронта? Где Кирпонос? Где Кузнецов? Отвечайте!
— Разрешите, товарищ Сталин, нам продолжать работать? — неожиданно заговорил Жуков, подходя к столу с картами.
Сталин не ждал подобной смелости генерала, перевел взгляд на Жукова, потом посмотрел на членов Политбюро. «Каков, мол, храбрец»…
— Может, мы мешаем вам? — не без сарказма спросил Берия и, ожидая одобрения вождя, заискивающе посмотрел на Сталина.
— От нас ждут указаний, помощи, советов. Может, вы, — Жуков задержал взгляд на Берия, — окажете помощь фронтам, дадите указания и директивы?
— Если партия поручит — дадим и указания! — Берия вызывающе вскинул подбородок, хотел было осадить не в меру разговорчивого генерала, но боковым зрением заметил недовольное движение руки Сталина.
— Если поручит… А пока дело поручено нам! — уверенно, твердым голосом отпарировал Жуков и повернулся к отошедшему от стола Сталину. — Мы разберемся в обстановке и доложим вам чуть позже.
— Вам придется отвечать перед Политбюро! В…вы не забывайте этого! — Молотов обвел взглядом военных, подождал реакции Сталина. На какое-то время в наркомовском кабинете снова повисла неприятная тишина.
— Пожалуй, товарищ Жуков прав. Не будем им мешать. Пусть работают. Мы ждем от вас, товарищ Тимошенко и товарищ Жуков, обстоятельного доклада. Правдивого доклада.
Сталин медленно повернулся, махнул рукой Тимошенко, собравшемуся проводить членов Политбюро, давая ему разрешение оставаться на месте, и направился к двери.
В последний момент Жуков ощутил на себе тяжелый, полный недовольства взгляд Берия.
Государственный комиссар безопасности никогда и никому не прощал подобного бесцеремонного, по его мнению, обращения. Не простил Берия и Жукову…
«Государственный комитет обороны товарищу Сталину.
Вследствие неготовности частей ВВС Прибалтийского военного округа к военным действиям, нераспорядительности и бездеятельности некоторых командиров авиадивизий и полков, граничащих с преступными действиями, около 50 % самолетов было уничтожено противником при налетах на аэродромы. Вывод частей из-под удара авиации противника не был организован. Зенитные средства обороны аэродромов отсутствовали, а на тех аэродромах, где эти средства были, — не было артснарядов.
Руководство боевыми действиями авиачастей со стороны командиров 57, 7, 8-й авиадивизий, а также штаба ВВС фронта и округа было поставлено крайне плохо, связь с авиачастями с начала военных действий почти отсутствовала. Потери самолетов на земле только по 7-й и 8-й авиадивизиям составляют 303 самолета. Аналогичное положение по 6-й и 57-й авиадивизиям.
Такие потери нашей авиации объясняются тем, что в течение нескольких часов после нападения вражеской авиации командованием округа запрещалось вылетать и уничтожать противника…». (Подчеркнуто мной. — А. С.).
Запреты Сталина на применение истребителей для борьбы с самолетами-нарушителями Германии в мае — июне 1941 года привели к большим потерям авиации военных округов, большим потерям наземных войск, оставшихся фактически без прикрытия. Явная вина Тимошенко и Жукова, не сумевших убедить Сталина в снятии запретов на применение истребителей ВВС Красной Армии, ограничивающих меры многих начальников по повышению готовности частей ПВО и ВВС приграничных округов.
Несмотря на героическое сопротивление бойцов и командиров Красной Армии, фронт стремительно продвигался на восток. В первые дни войны пали Гродно, Брест, Лида, Минск. Больше двух недель мужественно оборонялся Могилев. Здесь, под Могилевом, на Буйническом поле только за один день 2 июля личный состав полка, которым командовал полковник Семен Кутепов, вместе с артиллеристами сжег 39 немецких танков и бронетранспортеров, задержав стальной каток танков Гудериана.
К началу октября 1941 года группа армий «Центр», завершив в районе Вязьмы окружение четырех наших армий, стремительно двинулась на Москву. Командующий Западным фронтом генерал-полковник И. Конев, член военного совета фронта Н. Булганин, начальник штаба В. Соколовский не выполнили задачу любой ценой остановить врага. Большинство дивизий и полков, оказавшись в окружении, вели сдерживающие бои, пытаясь прорваться на восток.
Еще более тяжелая обстановка сложилась на направлении Резервного фронта. Командующий маршал С. Буденный фактически утратил связь с войсками и едва не попал в окружение; член военсовета армейский комиссар 1-го ранга Г. Мехлис не смог поддержать моральный дух личного состава, вмешивался в распорядительные функции, безжалостно отдавал под суд трибунала невиновных людей, вел себя истерически, угрожая людям самыми тяжелыми карами.
Сталин вынужден был отозвать генерала армии Г. Жукова из Ленинграда.
— Смотрите, что Конев нам преподнес, — сказал Сталин. — Немцы через три-четыре дня могут подойти к Москве. Хуже всего то, что ни Конев, ни Буденный не знают, где их войска и что делает противник. Конева надо судить. Завтра я пошлю специальную комиссию во главе с Молотовым… Поезжайте сейчас же к Коневу, разберитесь на месте с обстановкой и доложите мне по ВЧ, а также свои предложения.
Был ли виноват Конев? В какой-то мере. Чехарда с командующими не позволяла им глубоко изучить обстановку и принять надлежащие меры в условиях полного отсутствия резервов. Вот как часто сменялись командующие Западным фронтом с начала войны: Д. Павлов — 22.06–30.06.1941 г., А. Еременко — 30.06–02.07 и 19.07–29.07.1941 г., С. Тимошенко — 02.07–19.07 и 30.07–12.09.1941 г., И. Конев — 12.09–12.10.1941 г., Г. Жуков — 12.10.1941–26.08.1942 г. За четыре месяца войны семь раз менялись командующие Западным фронтом! Какая уж тут стратегия при выработке решения и претворении его в жизнь!
Обстановка на фронтах продолжала усложняться с каждым днем. Не хватало личного состава, танков, самолетов, артиллерии, боеприпасов для формирования новых частей и соединений. Более того, немецкое командование предприняло попытку выйти к Москве с юго-запада. Ставкой был создан Брянский фронт, командующим назначен генерал-лейтенант А. Еременко, месяц назад освобожденный от руководства неудачно действовавшим, отступающим Западным фронтом. При назначении на должность генерал-лейтенант Еременко заверил Ставку Верховного Главнокомандования в том, что он «остановит подлеца Гудериана». Сталин передал по прямому проводу Еременко:
— Вы требуете много пополнения людьми и вооружением… Мы можем послать вам две танковые бригады с некоторым количеством танков КВ и два-три танковых батальона. Если вы обещаете разбить подлеца Гудериана, то мы можем послать еще несколько полков авиации и батарей PC.
Еременко, как видно, не стеснял себя обещаниями и, пользуясь случаем, просил увеличения поставок на фронт боевой техники и вооружения. На предложение Сталина расформировать недавно созданный Центральный фронт Еременко ответил:
— В связи с тем, что я хочу разбить Гудериана и, безусловно, разобью, то направление с юга нужно крепко обеспечить. Прошу подчинить армии Центрального фронта мне. Я очень благодарен вам, товарищ Сталин, за то, что вы укрепляете меня танками и самолетами… А насчет этого подлеца Гудериана, безусловно, постараемся разбить, задачу, поставленную вами, выполнить, т. е. разбить его.
На чем зижделись заверения комфронта Еременко, сказать трудно, но, видимо, достаточных оснований для них не было, ибо танковая армия Гудериана представляла собой мощный бронированный кулак в сочетании с механизированной пехотой и артиллерией. Скорее всего, превалировало желание угодить Верховному Главнокомандующему. К сожалению, подобные, ничем не оправданные заверения присущи не только генерал-лейтенанту Еременко…
Прошло несколько дней, а «подлец Гудериан» продолжал «трусливо наступать», взяв Брянск и Орел. Верховный выговаривает генерал-лейтенанту Еременко: «Ставка недовольна вашей работой… Все разговоры о выполнении задания остаются пустыми словами… Все ваши заверения об успехах не имеют никакой цены. Ждем ваших сообщений о разгроме группы Гудериана».
Разгромить Гудериана Еременко не удалось — немецкие танки, подминая под себя слабые, разрозненные очаги сопротивления, рвались к Москве. Сам Еременко попал в окружение, ранен и с трудом был вывезен на фанерно-перкалевом У-2 в тыловой район.
В первой половине октября обстановка на Западном фронте стала критической. На ряде направлений оборона была тонкой и слабой. Достаточно было немцам двинуть танково-механизированный клин, как он, подобно ножу в сливочном масле, беспрепятственно вышел бы к самой Москве. Сталина охватил страх. Он не имел ни сил, ни средств, чтобы как-то, хоть чуть-чуть, прикрыть подступы к столице. Верховный торопил Урал и Сибирь, Поволжье и Среднюю Азию с резервами, но они продвигались все медленнее и медленнее, а те, что подходили побатальонно или поротно, тут же бросались им на передовую, чтобы заткнуть очередную «дыру» в обороне. Подобно огромным жерновам, фронт тут же перемалывал эти горстки слабовооруженных, а то совсем невооруженных, какими были ополченцы, людей, и снова на передке образовывалась «дыра». Резервы таяли день ото дня, фронт же медленно отодвигался к Москве.
В один из дней Сталин вызвал Жукова из Перхушкова, где находился штаб Западного фронта, в Кремль. В кабинете был Берия. Сталин выслушал доклад комфронта об обстановке, удрученно покачал головой и, размышляя вслух, остановился у окна.
— Ленин оставил нам государство и наказал всячески укреплять его оборону. Мы не выполнили этого завещания вождя. Враг подошел к Москве, а у нас нет сил для ее защиты. Нам нужна военная передышка в не меньшей степени, чем в восемнадцатом году, когда был заключен Брестский мир. Тебе, Лаврентий, — Сталин обернулся к Берия, — по своим каналам надо немедленно прозондировать почву для заключения нового Брестского мира с Германией. Пойдем на самые крайние меры: готовы отдать Прибалтику, часть Украины, Белоруссию. Мы готовы подписать мир на любых условиях.
— Я этим займусь немедленно! — Берия поднялся и замер. — Выйдем на близких к окружению Гитлера людей.
— А вы, товарищ Жуков, отправляйтесь в штаб. Мне нечего вам обещать — резервов почти нет. Обороняйтесь имеющимися силами. Поднимаем по тревоге военные училища, собираем ополчение. Все, что соберем, — все отправим вам.