«Я увидел Лаврентия Павловича пятого марта во второй половине дня. Он приехал из Кунцева и тут же позвонил В. Деканозову. Поздно вечером собранные по тревоге работники выехали в Тбилиси. Большая группа из Москвы после прибытия в Грузию тут же провела ночную операцию: из 11 членов бюро ЦК КП Грузии было арестовано 8 человек; аресты велись несколько дней — все, кто по решению Сталина после «мингрельского дела» был поставлен на руководящие должности, были освобождены от обязанностей и арестованы. Из тюрем освобождались ставленники Берия…

Из Тбилиси Деканозов звонил два раза в день, я принимал его донесения, записывал в особую тетрадь и при первом же появлении Лаврентия Павловича докладывал ему. О том, что в Кремле приняты новые решения, я узнал поздним вечером: МВД и МГБ объединялись; министром, по предложению Маленкова, утвержден Лаврентий Павлович, а сам Маленков стал председателем Совета Министров СССР. Возвращен в Москву Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков, к которому, вопреки желаниям моего шефа, я испытывал искреннее уважение. В состав Президиума ЦК по предложению Берия введен М. Багиров. Во главе Президиума Верховного Совета СССР стал любимый народом, прославленный герой Гражданской войны Климент Ефремович Ворошилов. Это сообщение вызвало у людей хоть небольшие, но надежды. Народ привык к единоличному правлению Сталина, и теперь, когда вождя не стало, люди искренне паниковали — как же без генералиссимуса, без отца народов, без испытанного в труде и боях Иосифа Виссарионовича… Из окон автомобиля я видел на улицах Москвы плачущих людей, среди которых, выделяясь защитным цветом кителей, брюк, шинелей, не скрывая горечи утраты, рыдали фронтовики.

Лаврентий Павлович метался из министерства в Кремль, оттуда на ближнюю дачу, возвращался в Москву. Я давно не видел его таким активным; он стал энергичным и раскованным, твердо отдавал распоряжения и поручения. Ночью он созвал группу сотрудников и приказал им срочно подготовить проект указа об амнистии. Практически все, кроме убийц-рецидивистов и политических заключенных, освобождались из тюрем и лагерей. Я видел справку, подготовленную Главным управлением лагерей — ГУЛАГом: из 2 562 402 заключенных освобождалось 1 181 264, в том числе грабители, насильники, воры, мошенники.

Лаврентий Павлович срочно меняет начальников системы МВД — назначает тех, кого хорошо знал, убирая честных, но незнакомых ему людей. Чистка продолжалась несколько недель, и в первую очередь в районе Москвы и Московской области. Выпущенные на свободу мошенники и воры принялись грабить, убивать, насиловать — в городах резко ухудшилась оперативная обстановка. Об этом узнали члены Президиума ЦК КПСС. Маленков потребовал от МВД принятия срочных мер.

И вот тогда-то Лаврентий Павлович принял решение стянуть к Москве еще несколько соединений и частей МВД для борьбы с преступниками и хулиганами. Теперь в его руках была сосредоточена огромная сила, намного превосходящая возможности дислоцированных в Москве двух дивизий Министерства Вооруженных Сил.

Для подготовки смены руководителей в республиках и областях на места выехали близкие и верные Берия заместители министра, начальники управлений, отделов — его надежные помощники. Инструктажи были короткие: готовить людей из числа приближенных к МВД, избавляясь от опытных, снискавших у людей уважение и высокий авторитет. Так, отъезжающему в Белоруссию заместителю министра Богдану Кобулову Берия дал установку: «Первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии Патоличева заменить на Зимянина».

С приходом в 1950 году в республику Н. Патоличева, не позволявшего вмешиваться в расстановку кадров начальству ведомства Берия, в Белоруссии аресты и репрессии пошли на убыль, что вызвало гнев неуправляемого, поддерживаемого Берия, грубого и жестокого Цанавы. В Москву один за другим следуют доносы Цанавы на Патоличева. Активно готовится «дело Патоличева». Нужны показания самого Патоличева. С санкции Берия Цанава решил арестовать Патоличева, допросить «с пристрастием» и доложить Сталину об очередном «враге народа».

О предполагаемом аресте Николай Семенович узнал совершенно случайно: помогли добрые люди из аппарата Цанавы, сообщившие о надвигающемся аресте… Времени оставалось в обрез. Патоличев смог незаметно покинуть Минск.

Через полчаса после исчезновения Патоличева ищейки Цанавы бросились на поиски. Квартира, дача, друзья… На ноги были подняты все наличные силы.

В это время Николай Семенович мчался в Борисов, чтобы сесть на московский поезд. Ему с трудом удалось вскочить на подножку последнего вагона.

На Белорусском вокзале Патоличев, глубоко надвинув шляпу, направился к ближайшему телефону-автомату, позвонил помощнику Сталина Поскребышеву и попросил прислать машину. Сталин, приняв Патоличева, выслушал его и сказал:

— Возвращайтесь в Минск. Мы позаботимся, чтобы вас не трогали. Работайте, не оглядывайтесь на Цанаву. Мы защитим вас.

Появись Патоличев часом позже — все было бы по-другому: Берия вошел в кабинет Сталина с компроматом на Патоличева в то время, когда Николай Семенович, покинув Кремль, садился в поезд на Минск…

Берия вспомнил о Патоличеве сразу после смерти Сталина, направив в июне 1953 года в Белоруссию большую группу работников МВД — МГБ СССР и включив в нее специалистов по нацвопросам. 8 июня 1953 года Берия подписал докладную записку в Президиум ЦК КПСС. Указав на неудовлетворительное использование национальных кадров (еще недавно всякий, кто подчеркивал необходимость выдвижения нацкадров на руководящую работу, объявлялся «националистом»), Берия сообщал: «В результате отсутствия должной работы по организационно-хозяйственному укреплению колхозов среди последних насчитывается значительное количество хозяйств, где доходность колхозников является незначительной. Так, в 1952 году в колхозах восточных областей выдано на один трудодень в среднем: деньгами 37 копеек, зерна 1 кг, картофеля 1,4 кг. В западных областях: деньгами 37 копеек, зерна 1 кг, картофеля 0,5 кг. Средняя выработка на одного колхозника за 1952 год составила 241 трудодень, в западных областях — 154.

Такое положение, конечно, нельзя признать нормальным. В связи с этим считаю необходимым обсудить создавшееся положение в Белоруссии на Президиуме ЦК КПСС. Нужно было бы, по моему мнению, освободить т. Патоличева Н. С. от работы в качестве первого секретаря ЦК КП Белоруссии и выдвинуть на этот пост т. Зимянина М. В.».

Берия решительно пресек поползновения тех, кто пытался хоть чуть-чуть прикоснуться к анализу деятельности МВД — МГБ Белоруссии, где карательными органами более тринадцати лет руководил Цанава.

Вот что сообщал в Президиум ЦК КПСС помощник прокурора одного из военных округов полковник юстиции А. Комаров: «В 1950 году был арестован солдат Брыков Егор Семенович по обвинению в измене Родине. Брыкову вменялась в вину служба в немецкой армии в 1944 году, когда ему не было и 16 лет. Немцы во время отступления заставили его на лошади возить, как и других, грузы. Несколько дней он это делал, потом спрятался в окопах и вышел, когда пришли наши войска. Брыкова уговорили согласиться, тогда он получит 10 лет вместо 25. Все это делалось по указанию Цанавы. Он распустил своим решением трибунал Белорусского военного округа, были уволены работники военной прокуратуры округа. Приговоры по делам полицаев определяли наказание 25 лет. Если судьи осмеливались давать по 10–15 лет, Цанава отстранял их от дел. В 1948 году был арестован бригадир одного из колхозов БССР Новиков Прокоп Федорович. С началом оккупации немецкие власти не смогли подобрать старосту. Собрали сход и потребовали выбрать старосту, но никто не соглашался. И тогда решили «дежурить» по две недели поочередно «десятским» для вручения повесток на работы и оповещения. Новиков был осужден как предатель».

Цанава организовал настоящее соревнование между следователями по выявлению «врагов народа», «предателей Родины». В Москву, на имя Берия, беспрерывно шли донесения о разоблачении очередной группы «предателей и врагов Родины». Среди осужденных, разумеется, были те, кто служил гитлеровцам, участвовал в карательных операциях, предавал подпольщиков и партизан, но число осужденных за «предательство» конечно же превышало истинное количество изменивших Родине…

Постепенно становилось ясно, что Лаврентий Павлович рвется к власти, что-то замышляет, исподволь готовит большие перемены, как мне казалось, в МВД СССР и на местах. Раньше других это было сделано в Грузии — во главе республики и партии были поставлены верные Берия люди из тех, кто уцелел после печально известного «мингрельского дела», и из тех, кого отобрал из аппарата находящийся в Грузии В. Деканозов, ставший через некоторое время министром внутренних дел Грузии.

Став руководителем объединенного министерства, шеф фактически приобрел неограниченную власть, сосредоточив в своих руках наиболее действенную часть государственного карающего аппарата. Поздними вечерами он прослушивал записанные на пленку телефонные разговоры членов Президиума ЦК, правительства, руководителей военного ведомства, довольно потирал руки — никто не ставит вопроса о власти, все уповают на коллективное руководство.

Меня как-то спросили: когда у Берия возник план захвата власти в свои руки? Мне представляется, что Лаврентий Павлович давно мечтал стать преемником Сталина и первые дни после его смерти взвешивал обстановку, соизмеряя свои силы и силы возможной противоборствующей стороны в лице Хрущева, Булганина и возвратившегося в Москву, недавно опального Жукова. Захватить власть с ходу ему вряд ли бы удалось: армия выступила бы за Жукова — самого авторитетного и решительного военачальника, назначенного ЦК и Советом Министров, по предложению Хрущева, первым заместителем министра Вооруженных Сил в то время, когда Берия занимался делами, не терпящими отлагательств. Я слышал, как он по телефону кому-то говорил о необходимости усиления бдительности особых отделов армии, которым вменялось информировать одно из управлений МВД. Буквально спустя два-три дня Лаврентию Павловичу пришли первые донесения особых отделов с достаточно полной информацией о боевой готовности, дислокации частей, настроении личного состава, вооружении, состоянии боевой техники. Теперь шеф знал о любом перемещении дивизий, времени проведения учений и стрельб на полигонах, ближайших и последующих мероприятиях войск, графиках отпусков руководящего состава от дивизий до округов и ответственных лиц военного ведомства.

Я не относился к ближайшему окружению Лаврентия Павловича, мое дело — документация, но из разговоров тех, кто заходил к шефу, я догадывался, что готовится какое-то важнейшее событие, тщательно скрываемое от всех, кто хоть чуть-чуть отстоял от министра. В органы МВД продолжали направляться шифровки министра с требованием поддержания высокой готовности, возможных учений по плану центра, необходимости усиления борьбы с преступниками. Теперь-то стало ясно, что амнистия после смерти Сталина была задумана как прикрытие операции по захвату власти. Как-то в бумагах промелькнула дата 27 июня. Наверное, решил я, это день начала учений войск МВД по плану центра с изменением дислокаций, совершением длительных маршей…»