Я стояла посреди дороги, где пропала Эбби Синклер. Джеми уехал минуту назад или час тому назад; я знала лишь, что он уехал.

Я выбралась с автостоянки «Леди-оф-Пайнз» и повернула направо, куда указал полицейский. Поскольку это была горная дорога, довольно скоро я увидела холм, который высматривала. Возможно, это тот самый холм – наверняка это он, – по которому Эбби съехала вниз в тот вечер, когда исчезла, решила я и притормозила, надеясь ощутить под ногами асфальт, по которому она колесила. Затем заставила себя дойти до середины дороги вниз по склону и, сделав это, представила, как скорость ее велосипеда начала увеличиваться, как она перестала крутить педали, а потом понеслась вниз все быстрее и быстрее, дальше и дальше… но куда?

Я спустилась к подножию холма, сосны зашумели и, казалось, вновь стали перешептываться, обмениваясь какими-то своими секретами. Стоило мне подойти поближе, и они все как одна замерли и задержали дыхание.

История Эбби, которую она мне показала, прервалась у подножия холма. А я хотела увидеть, что было потом и чего не мог видеть никто.

Узкая дорога была ровной. Скоро я обнаружила некое темное пространство, куда не доходил свет уличных фонарей и близстоящих домов. Здесь ничего не было. Лишь неглубокий овражек (а скорее просто канава), на дне которого была вода, тянулся вдоль сосен слева, справа же дорогу и деревья ничто не разделяло. Но несмотря на темноту, лес казался прямо-таки сияющим – из-за недавнего снегопада. Было тихо. Было светло.

Что я надеялась найти?

Здесь не было привидения Эбби, готового поговорить со мной и излить душу. Нигде не виднелась ее поблескивающая фигура или поднятая рука, согнутые пальцы которой медленно подзывали бы меня к себе. Не было ее велосипеда, прикорнувшего у колкого ствола высокой сосны и ржавеющего там, где полиция не смогла его отыскать. Не было мужчины, который схватил ее – если это был мужчина; или машины, наехавшей на нее – если это была машина. Не было ответа в коробке с бантиком, оставленной на асфальте, с тем чтобы я ее обнаружила.

Долгое пребывание на дороге ни о чем мне не рассказало.

И все же я подошла к канаве, шаря вокруг глазами. Наклонилась, надеясь рассмотреть хоть что-то. Повсюду лежал снег, и любые следы, оставленные здесь летом, давно были смыты или сожжены, но я продолжала смотреть. С таким упорством, словно обязательно найду что-то нужное, меня посетит озарение, и я все узнаю.

В какой-то момент я обернулась и посмотрела на холм.

Мой фургон был припаркован на обочине, где я его и оставила, но что поразило меня, так это яркие лучи, прорезающую глубокую тьму.

Я оставила фары включенными?

Я была уверена, что нет, что погасила их и выключила двигатель, а затем вылезла из машины и пошла, но я могла и забыть, как оно все было, потому что с какой стати кому-то приспичило забраться в фургон и устроить подобную иллюминацию?

Я почувствовала, что дрожу. Фургон был черным, окна у него имелись лишь спереди и сзади, из-за чего он походил на средство передвижения, пригодное для серийного убийцы – на нем сподручно перевозить трупы. Никогда прежде я не замечала, каким зловещим он казался со стороны, какая от него исходила угроза.

Он таращился на меня с вершины холма светящимися глазами.

И тут, похоже, я впервые осознала, как в действительности обстоит дело. Меня преследуют. За мной таскается девушка моего возраста. Она чего-то ждет от меня и не отстанет, пока не получит желаемое. Такие вот дела.

Она знала каждый мой шаг, прямо сейчас могла видеть меня на темной дороге. Могла читать мои мысли. Слышала, как яростно бьется мое сердце. Чувствовала, как по моей спине течет пот.

Я никогда не ощущала себя такой одинокой или, напротив, настолько на виду.

Я должна продолжать смотреть.

Когда я снова перевела взгляд к подножию холма, то увидела вещи в ином свете. Холм был золотистым и теплым, наполненным летней жарой. Свет излучало все, даже ночное небо.

Снег исчез, и теперь дорога и овраг были бурыми от грязи и зелеными от прорастающей травы. А потом я поняла, что лежу на земле, на асфальте, потому что упала с велосипеда, и мои руки исцарапаны гравием, а коленки в крови.

Волосы у меня были длиннее, чем обычно, и я смахнула их с лица, чтобы видеть хоть что-то. Я заметила переднее крыло автомобиля – ржавое, без одной фары, и, опираясь на него, встала. Потом услышала звук открывающейся дверцы и чей-то голос, а также как я отвечаю ему – голосу, который не является моим, – что я в порядке. Это не я спрашивала, это не я говорила, это кто-то другой.

Я была кем-то другим.

Все кончилось, не успев начаться, свет вокруг становился все холоднее и более голубым. Я шла, пошатываясь, посередине ледяной проселочной дороги, совершенно одна. Не было ни машины, ни велосипеда, ни мерцающего призрака девушки. Мои содранные колени болели под джинсами, словно я действительно грохнулась на землю, как и она, а ладони покалывали грязный гравий и крупинки соли, которой посыпают дороги. Но это опять были мои коленки. Мои руки и мое собственное дыхание, клубами вырывавшееся на холоде из моих легких.

И тут я увидела это. Что-то блеснуло на краю дороги. Кусочек света, привлекший мое внимание, стал становиться меньше, пока вещь, которую я нашла, не позволила сфокусировать на ней взгляд. Сначала она показалась мне камнем странного цвета, а затем я моргнула. И поняла, что это такое. Кто-то уронил на краю дороги… ювелирное украшение.

Я подошла ближе и подняла его со снежного покрова. Удивительно, что оно не провалилось в снег целиком, а наполовину торчало из него, поблескивая в темноте. Это была подвеска из камня на порванной серебряной цепочке.

Я взобралась обратно на холм к фургону, подвеска была у меня в руке, и я смогла изучить ее. Я думала, это камень, но оказалась не права, по крайней мере, это был не такого рода камень, какой можно найти спокойно лежащим в грязи в долине Гудзона. Возможно, это был лунный камень, но не гладкий и белый, а круглый стеклянный пузырек, достаточно прозрачный, чтобы можно было видеть его насквозь.

Он был серым, как дым.

Если я начинала вертеть круглую подвеску в руке – это был не идеальный круг, а кривобокая самодельная поделка – то она начинала меняться и как бы завихряться, словно я разбудила спящий вулкан. Если не обращать внимания на это неестественное свойство подвески, на клубящийся внутри дым, она была всего-навсего простеньким украшением в массивной серебряной оправе. Порванная цепочка оказалась грязной и позеленевшей от ржавчины, и вообще, начать с того, что никогда не была хорошей цепочкой. Подвеска была недорогой и не совсем красивой. Но она что-то да значила.

Она принадлежала Эбби.