В январе выпало столько снега, сколько долина реки Гудзон не видела за прошлые десять лет. Снов тоже стало гораздо больше.

Сны не сочетались с падающим снегом. Они были жаркими, а не холодными, сотканными из дыма, который наполнял мои легкие и согревал кожу. Но в ту ночь сон оказался таким пугающе ярким, что я выбежала из спальни, задыхаясь, и так яростно пыталась разогнать дым руками, что мама, обозвав меня лунатиком, вздохнула: «Давай-ка обратно в кроватку, малышка», будто хождение во сне было для меня делом обычным.

Я вернулась в комнату и обнаружила там ее. Шьянн Джонстон. На этот раз она не была расплывчатым пятном на экране моего телефона. Не была сообщением, посланным по ошибке. На этот раз она была настоящей.

Это потрясло меня, хотя я ждала визита. И потому не вскрикнула при виде ее.

Я неподвижно стояла у двери, неспособная убрать руку с ручки, на которую обычно вешала свои бюстгальтеры, и машинально перебирала их в ожидании, когда мама вернется к себе, когда стихнут ее шаги. На это ушло несколько минут. Все это время Шьянн дышала – вдох, выдох – и делала это так часто, что казалась более напуганной, чем я.

В темноте трудно было рассмотреть черты лица, но, похоже, она замерзла, потому что сильно дрожала, и ее губы, насколько я могла различить, казались синими.

Я не знала, сколько она здесь просидела. Все то время, что я спала? Или она разбудила меня не так давно.

Я опустилась на край кровати напротив выбранного ею стула. Казалось, сердце лихорадочно бьется в горле – естественно, я паниковала при виде этого невозможного зрелища. Но кроме того, причиной сердцебиения были вопросы. И они взяли верх над паникой.

– Это была ты? – заставила я спросить себя. – По телефону?

Ее синие губы растянулись в подобии печальной улыбки, и я восприняла ее как ответ на свой вопрос.

Эбби и Натали сразу же пустили меня в свое сознание, а Фиона Берк, в свою очередь, легко завладела моим. Но Шьянн поначалу не доверяла мне. Наверное, она думала, что я способна посмеяться над ней, обозвать одной из тех кличек.

Разве ты не видела меня? – спросила она. Я тебя видела.

Я знала, что она имеет в виду не эту комнату, где она сидит на стуле, на спинке которого висит мой купальный халат, а по столу разбросаны школьные тетради. Она говорила о другом пространстве, в котором я находилась до того, как обнаружила, что хожу во сне, о пространстве повторяющегося сна. Она была именно там – в доме, вместе со всеми. И должна была там остаться.

Я призналась, что видела. Это она стояла у стены. Сон все равно что видео. Видео все равно что сон.

– Почему ты здесь? Чего ты от меня хочешь? – спросила я, но тут, прежде чем она успела ответить, вернулась мама, постучала в дверь и спросила, с кем я разговариваю, по телефону, что ли? И я отвернулась от стула, от очертаний ее фигуры в темноте и заверила маму через дверь, что у меня все хорошо. Мама спросила, не с Джеми ли я общаюсь, и я ответила – да, потому что это был предлог не хуже других. Просто я не хотела, чтобы она открывала дверь.

– Разве вы с ним… Ты вроде сказала, у вас все кончено, – удивилась мама.

– Мы просто разговариваем.

Мама все-таки открыла дверь, и в самые первые секунды я была уверена, что она увидела ее. Привидение. Девушку. И теперь узнает обо всем.

Мама наклонила голову, поискала глазами телефон – он был отключен и лежал на комоде, стоявшем в другом конце комнаты, и разговаривать по нему только что я никак не могла. Она увидела все это, но не Шьянн.

– Ты в порядке? – спросила она.

– Со мной все хорошо.

Если бы мама что-то знала, если бы что-то почувствовала, то осталась бы у меня. Но она всего лишь опять пожелала мне спокойной ночи и закрыла дверь.

Я оглянулась и обнаружила на стуле только свой халат, окутывающая меня темнота мерцала так, будто я заново привыкала к ней, рисуя перед глазами фигуру девушки, которой здесь больше не было. Которая убежала, исчезла. Мама спугнула ее.

Я была одна и чувствовала это. Никто не шептал мне в ухо.

Что Шьянн хотела от меня? Только одного. Рассказать свою историю.

И чтобы я ее выслушала.