За первые зимние недели неожиданное ночное одиночество уже случалось, а годовщина нашего совместного проживания так и осталась незамеченной: я не намекнула, Славка не вспомнил.

Весь декабрь прошел туманно, ничего не значащие события проплывали мимо: и Катрина, и школьные дела, и работа, и предновогодние хлопоты. Так же мимо моего организма проплыли очередные антишизофреничные таблетки, которые я благополучно и, вероятно, преднамеренно забывала принимать. Боль нарастала с каждым днем, с каждой минутой, несмотря на безразличную тупую летаргию.

Перед окончанием четверти Катька принесла в портфеле обилие пятерок. Двадцать шестое число, пятница. По поводу такого совершенно не заслуженного мною счастья на скорую руку был организован поход в развлекательный центр с Асрян и ее первоклассником.

Мы поехали на такси, выпить хотелось совместно и расслабленно, оставив детей на растерзание аниматоров в каком-нибудь большом развлекательном центре. Асрянский пацан теперь тоже превратился в школьника, и небольшой прошлогодний провал в детском взаимопонимании школьницы и еще детсадовского мальчика почти исчез. Несмотря на семейный фон в виде психотерапевтического матриархата, Стас потихоньку становился крепким парнем с четко сформированным пониманием того, кто и что должен делать, во что играть и, самое важное, кто главный. Катька совершенно не сопротивлялась. Армянско-еврейские корни причудливо переплелись, и парень явно обещал вырасти красавчиком. Только маленький шрам на шее портил картинку, двигался при разговоре и был мне почему-то сильно неприятен.

Асрян никак не могла бросить курить. И тем более похудеть. Я же, не прилагая осознанных усилий, сбросила за последние недели пять кило, так как не получала от еды ровно никакого удовольствия. Однако рядом с Иркой настроение мгновенно менялось: бутылка красного вина, пицца и сырная тарелка очень даже пробудили к жизни. В течение первого получаса я жевала, выпивала, слушала упреки в том, что не пошла к ее суперневрологу, слушала про мои плохие перспективы и ее подозрение на эпилептоидные эквиваленты. Все равно было хорошо: вино действовало на меня расслабляюще. Пицца оказалась что надо: мало теста и много всего остального.

– Ирка, давай еще закажем. Почти все съели, надо оставить детям. Может, еще бутылочку?

– После того как ты энцефалограмму мне принесешь. Тогда, может, и еще.

– Да ладно! Пока еще алкоголь плохо не сказывался, сама же говорила.

– Все бывает в первый раз когда-то. Ладно, пить – так пить. Что будете на Новый год делать? Может, к нам?

– Может быть, если Славку уже Костик не пригласил. А вообще не знаю. Может, мы с Катькой вдвоем приедем.

На этом месте я еще раз убедилась: Ирка настоящий профессионал. Ни круглых глаз, ни жалости, ни притворного непонимания.

– А что так?

– Да зашла в приемник недавно. Точнее, уже три недели прошло.

– Неожиданные новости?

– Ну да.

– Много-много операций, а также непредвиденных дежурств?..

– Типа.

– Кто она, знаешь?

– Сначала не стала уточнять, но девки из приемника сами потом еще позвонили, рассказали. А я слушала.

– А Славка что?

– Классный. Даже мерещится, что любит. А трахается, Ирка, просто как бог. Вот так. Еще с Катькой тут пару раз уроки делал. Ну и вообще. Живем, и все хорошо. Только сегодня уже позвонил: придет поздно, а может, даже на отделении переночует. Завтра же на дежурство.

Ирка смотрела внимательно и в отличие от меня ничего не ела. Я налила четвертый бокал, довольно быстро погружаясь в спутанные пьяные картинки. Вдруг совершенно неожиданно потекли слезы. Я вытащила из Иркиного портсигара вкусно пахнущую коричневую сигаретку.

Асрян, переварив вводные данные, возобновила допрос:

– Информация точная? Одна или несколько?

– Одна. Новенькая, анестезиолог. Двадцать пять лет, без детей. Блондинка, стройная. Живет с родителями на Васильевском. Братьев, сестер нет. У родителей еще есть дача в Сиверской. Они там почти круглый год. На пенсии. Поздний ребенок, знаете ли.

Как же вкусно глубоко затянуться – мозги улетают окончательно.

– Да не, Ирка. Я же это предполагала с самого начала. Ничего, все предсказуемо. Переживу. Просто сейчас не хочу из-за Катьки. Новый год все-таки. Я все равно рада. Ты знаешь, если бы не он, я бы так с Сорокиным и сидела. А так целый год была счастлива, даже почти два, если все вместе посчитать, за что ему и спасибо. А про все остальное о нем я и сама понимаю, так что не начинай. Если сам ничего такого не выдаст, после Нового года поговорю.

– Ну, положим, позиция твоя почти трезвая. Без комментариев оставим. Главное, чтобы теперь ночью плитку газовую в прострации не включила. Вдруг захочешь кого-нибудь из своих полночных гостей свежесваренным кофе напоить. Я только этого боюсь. Постарайся до праздников вырваться к моей тетке-неврологице, хотя бы МРТ и энцефалограмму сделать. И с алкоголем все же аккуратно. Давай ко мне сегодня ночевать, если он не приедет.

– Не, ничего. Я сама справлюсь. Славка сделал замок в спальне. И на балконную дверь тоже. Стекла закрываем на ночь специальной картонной штукой. Полный интим, зато в окно уже не выйти. Теперь если голову сломаю, то только или себе прямо на кровати, или ему. И потом, завтра корпоратив на работе.

– Ну и ладно. Корпоратив – это хорошо. Развеешься. Мужички и все такое.

Мы допили вторую бутылку, позвали детей с аттракционов, покормили и разъехались по домам. Мне стало страшно неловко: как встретимся, так непременно разговоры обо мне. До Асрян дело не доходит. Ситуация была совершенно несправедливой и однобокой. Но так уж устоялось за много лет: суть отношений сводилась к спасению белобрысой части человечества.

Славка и правда остался ночевать в больнице или где-то там еще, какая разница. Утром позвонил, что-то говорил, но я не слышала: воздух кончился и снова нечем стало дышать. В ушах стучал отбойный молоток похмелья. Славка виновато пыхтел, я молчала и физически ощущала, как непереносимая боль разрывает меня на части.

Напившись кофе и запихав в рот пачку жевательной резинки, я по-быстрому отвезла Катрину матери и стала отвлекать себя сооружением хоть какой-то прически перед корпоративной вечеринкой. Одной находиться дома не было никаких сил, и после парикмахера я до шести вечера убивала время маникюром, а также зачем-то педикюром. В конце концов даже сделала макияж. Как же все-таки хорошо, когда есть деньги.

И даже если без Славки, все равно проживем, Катюха.

Войдя в праздничный зал, я прежде всего оглядела женскую половину коллектива и сразу порадовалась по двум пунктам: слава богу, не поскупилась на платье, плюс еще Славка дал повод перед вечеринкой года сбросить лишнее. Ищите хорошее, даже если тонете один в огромном пустом океане и хорошо осознаете, что помощи не будет.

Вместе с остальными я ринулась веселиться и опять-таки напиваться, хватая фужеры с подносов один за другим. Сбилась женская стайка, состоящая из членов нашей офисной комнатенки. Мы успели застолбить столик в середине зала, подальше от музыки, с целью перемыть косточки всем присутствующим.

Прибыло начальство из Москвы, приехал даже один товарищ из центрального офиса, располагавшегося ни много ни мало в городе Берлине, ну и, конечно, собрался весь питерский состав, несколько прикормленных главврачей и заведующих отделениями. Костик выглядел слишком трезвым и озабоченным, переходил от столика к столику и постепенно добрался до нас. Он поздравил всех, а меня попросил ненадолго вместе с ним покинуть женское общество. Лавируя между публикой, мы протолкнулись в гардероб. По дороге я успела резко протрезветь, вспомнив, что даже не поблагодарила за свой дурацкий отчет, с такими трудностями приведенный Костиком в приличный вид.

– Ленка, тут главврач той эндокринологической конторы. Ты помнишь, я планировал тебя перебросить? Сейчас пойдем познакомимся. Я подумал, можно даже немного по деньгам тебе вне очереди прибавить, в связи с перестановкой. Зовут Сергей Валентинович. Мужик нормальный, без лишних закидонов.

– Спасибо, Костик. И про деньги тоже, очень актуально.

– Да ладно, Славка уже скоро на заведование сядет. Новости быстро разлетаются.

– Правда? Хорошая новость.

– А ты чего, не в курсе, что ли? Черт, ну вот, я не в тему. Славка, наверное, хотел сюрприз сделать.

Ревнивая баба не заставила себя ждать: какая возможность – прощупать старого друга.

– Да у него и без этого довольно много неожиданных новостей, которые от меня тщательно скрывают.

На самом деле страшно хотелось понять, в курсе ли Костик. Но он продолжал смотреть на меня наивно и по-дружески, явно ожидая встречного потока информации. Чем дальше крыть, я не знала, и голос опять предательски задрожал, как вчера с Асрян.

– Он теперь в больнице много времени проводит. Гораздо больше, чем раньше.

– Ну и че? Ленка, ты как маленькая! Не все в тридцать лет становятся заведующими. За все надо платить. Блин, кто угодно мог бы гундосить по этому поводу, но только не ты.

– Костик, у него там есть женщина, свободная и без детей.

Совершенно очевидно, для Костика информация тоже оказалась новостью.

– Да ну, Ленка! Зачем ему от тебя гулять? Вся ж больница трепалась, как вы на нейрохирургии почти доломали старый диван в кабинете Головы. Любовь-морковь и соответствующее звуковое сопровождение.

– Блин, Костик, я сейчас сквозь землю провалюсь, прекрати. Как же хорошо, что я оттуда уволилась: всего этого точно бы не перенесла. Понимаешь, это все как смена времен года: приходит и уходит. Хочешь ты того или нет. От всех гуляют, даже от твоей Татьяны можно загулять, не зарекайся. Вот сейчас как поцелую, куда ты денешься?

– Ладно, ладно, притормози. Все равно не торопись делать выводы. Пойдем обратно, холодно тут.

Внутри организма бурно разрасталась залихватская дурь, и я активно опустошала очередной бокал. Становилось весело, и одновременно опять наворачивались слезы.

Ну уж нет, не сейчас. Сегодня мне будет хорошо.

Костик семенил за мной следом и совершенно по-детски пытался привести к здоровой доминанте все услышанное, однако попытка заранее была обречена на провал. Он выглядел как ребенок в детском саду, впервые пострадавший от рук воспитательницы.

– А ты с ним-то говорила? Может, это все ерунда? Может, врут… И вообще, давно ты узнала?

– Уже несколько недель. Информация точная: мне моя Люся из приемника слила. Помнишь ее?

– Вот вы, бабы, добрые друг к другу.

– Я предпочитаю знать, чем не знать.

Наконец он устал от неудобного разговора и храбро вцепился мне в руку.

– Да ладно чушь гнать. Славка всегда был бабами обвешан, но как с тобой, ни с кем не жил. Еще триста раз все это забудется. Все, пошли уже знакомиться, пока не напилась до чертиков.

Мы вернулись в зал. По дороге я ругала себя за этот разговор, заведенный совершенно не к месту и ничего не дающий. Одно хорошо: раз Костик ничего не знал, значит, скорее всего, пока ничего серьезного.

Потерпите, мадам: алкоголь помогает, причем всем и всегда. И вообще, надо было раньше начать пить, еще пару недель назад. Теперь бы уже на и так нездоровые мозги наслоилась алкогольная энцефалопатия, а, как известно, сумасшествие дает удивительную возможность: реальность перестает существовать в том виде, в каком ее воспринимают окружающие. Она становится только твоей. Аллилуйя.

Костик был уже не очень уверен в моих способностях передвигаться и твердо придерживал слегка шатающееся тело за локоть. За врачебным столиком сидели повзрослевшие и несколько оплывшие Славики Сухаревы.

– Так, сейчас познакомишься, договоришься, когда придешь в клинику, а потом уже пей сколько влезет.

Сергей Валентинович оказался на общем фоне более-менее приятным и не старым. Мы обменялись визитками, улыбками, поздравлениями с Новым годом и назначили дату первого свидания после праздников. Удовлетворенно выдохнув винные пары, я уже хотела развернуться и направиться в сторону наших бабских посиделок. Однако сосед Сергея Валентиновича, как потом оказалось, сосудистый хирург из Мариинской больницы, мужик явно кавказских кровей, вцепился вместо Костика в мою руку и властно предложил составить им компанию, хотя бы на один бокал. На бокал – это хорошо. Я решительно присела. Сейчас самое время послушать про все мои достоинства, по крайней мере, про экстерьер. Мужички уже тоже были навеселе, и где, как не на чужом корпоративе, попробовать снять приглянувшуюся блондинку. Слава богу, Сергей Валентинович особо в обработке не участвовал и вообще при более детальном рассмотрении показался типичным заезженным питерским главврачом, который даже на пьянке толком не может отвлечься от решения рабочих вопросов. Наверняка двое детей и жена-врачиха. В глаза бросилось: кроме него, никто за столом не носил обручального кольца. Бодрый горец повел меня танцевать медленный танец, после которого я нагло покинула кавалера и вернулась за свой столик.

Через час нам уже стало скучно, дамы переместились в соседний ночной клуб, где еще до четырех утра активно занимались физической культурой.

Домой я добралась ближе к пяти, там было пусто и тихо. Алкоголь выветрился вместе с дикими плясками, но голова еще оставалась погруженной в туман, потому сосредоточиться на отсутствии Славки не представлялось возможным. Наскоро смыв боевой раскрас, я завалилась спать. Одно оказалось плохо: забыла закрыть дверь в спальню на ключ, как мы со Славкой условились в целях безопасности.

Утром я очнулась в кухне на полу опять сильно замерзшая. Проснулась тяжело, с дикой похмельной головной болью, увидела перед собой кухонную плиту и почувствовала острый приступ удушья. Газовая труба была перекрыта (это – самое важное), но воздуха все равно не хватало. Было неимоверно страшно, и прежде всего оттого, что я ничего не могла вспомнить, как ни старалась. Прошлые разы казались теперь цветочками: там была возможность пересмотреть сценарий. Новая ситуация в перспективе попахивала открытой конфоркой или повторно разбитым окном, но уже с выходом через него на ту сторону существования. Оконные стекла, по крайней мере, на кухне, были целы.

При попытке встать я оперлась ладонью и тут же почувствовала резкую боль. Пол оказался усыпан осколками бутылки из-под дорогого испанского вина: Славка притащил его из больницы несколько месяцев назад и поставил в кухонный шкаф до лучших времен. Из руки хлестала кровь. Как это бывает в доме хирурга, остатки пластыря и бинт с трудом удалось обнаружить только минут через десять. Перебинтовавшись и выпив таблетку аспирина, я набралась храбрости и попыталась изучить место преступления в надежде хоть что-то вспомнить. Следов вина на полу не было, значит, кто-то выпил всю бутылку. Нетрудно догадаться кто. Тут же вперемешку с толстыми осколками обнаружились тонкие осколки бокала. Я ринулась убирать следы ночного происшествия в мусорный мешок. Пол было необходимо убрать тщательно, так как Катька часто бегала босая. Пройдя влажной тряпкой все углы, под кухонной батареей я наткнулась на еще одну очень неприятную находку – отколовшуюся ножку второго бокала.

Значит, я зачем-то достала второй бокал. Для себя. И точка. Без всяких вариаций. Достала после того, как разбила первый.

На часах было около десяти. Славка мог прийти с минуты на минуту. Я постаралась как можно быстрее уничтожить оставшиеся следы преступления и хоть как-то привести себя в порядок.

За Катькой отправилась на попутке. Я уселась на заднее сиденье к пожилому интеллигентному дядьке. Мужик явно занимался извозом по причине исхудания заработка от основной, без сомнения, очень интеллигентной профессии. Всю дорогу я провела в попытках прогнать из головы адские вопросы, тщетно пыталась восстановить хоть что-то из прошедшей ночи. Вспыхивал и пропадал коллаж из прошлых «приходов», обрывочные картинки: то Полина с чашкой в руках на моей кухне, то дед на подоконнике, но ничего нового и связанного со Славкиной бутылкой вина не возникало.

Как же страшно. Не за себя – за Катьку.

Вполне возможно, скоро буду одна. Вполне вероятно, а точнее, совершенно определенно, что все это ночное сумасшествие повторится. Где я обнаружу свое тело в следующий раз, неизвестно, и что будет уничтожено, так же невозможно предугадать. И Катрина будет рядом, буквально в нескольких метрах. Вставить в дверь ее комнаты замок? Не получится. А если она проснется ночью и я не услышу? Да мало ли что: температура, туалет, дурной сон… Нет, ничего не выйдет. Глотать горстями асрянское снотворное? Или все-таки пропить курс последних рекомендаций с нашей неврологии… Чтобы лечиться, надо знать, что болит. Выход один – идти сдаваться Иркиному суперневрологу или, в случае Славкиного ухода, переезжать к матери, при этом откровенно объяснив родителям причины переезда.

Как же теперь все повернулось! Так спокойно в голове проносятся эти фразы: Славкин уход, если вдруг это все же произойдет… невозможно вспоминать, как это случилось между нами в первый раз, тайком, в тесной каморке приемного покоя. То, ради чего стоило дышать и жить на самом деле. И теперь все еще кажется: с наступлением темноты чувства приходят снова. Если только забыть о том, что знаешь, не думать, отключиться… только дышать – и все, и больше ничего, один лишь вздох, без прошлого и ближайших перспектив.

Показался родительский дом. В подъезде было принято тяжкое решение больше не наматывать сопли на кулак и напроситься прямо после Нового года на консультацию к асрянскому дядьке. Решено. Осталось всего два рабочих дня, можно ненадолго выдохнуть и подвергнуть наконец свои мозги тщательному изучению.

Катерина уже находилась в остром предвкушении новогодних праздников, ожидая громадного количества бонусов за пестрящий пятерками дневник. Все семейство пребывало на боевом посту. Домашние интеллигентно поинтересовались месторасположением Славки и одобрительно промолчали в ответ на рассказ о круглосуточном рабском труде. Конечно, все ради перспективы поселиться в прокуренном предыдущим оратором кабинете заведующего.

Нет, я ничего не помню, даже и не стоит напрягаться. Я не помню, что произошло этой ночью.

Мы перебазировались на кухню, и мама стала плавно прощупывать варианты нашей новогодней дислокации. Собственно, сообщить оказалось особенно нечего. Конечно, моя невозможность выдать хоть что-то конкретное за три дня до праздника повергла ее в неприятное беспокойство. Как я могла теперь предполагать, с кем и где я буду в праздники. Хмурая складка образовалась поперек тщательно подкрашенных бровей. Бросив на меня весьма подозрительный взгляд, мама закрыла тему и пригласила провести тридцать первое у них: оба братана будут присутствовать независимо от их собственных предпочтений. Борька с уже беременной женой, а Сашка официально представит какую-то студентку родом из Краснодара. Тема исчерпалась, потому как я не смогла дать окончательный ответ. Мама напекла блинов и позвала всех к столу. Стало чуть веселее. Все расслаблялись, развалившись на кухонном диванчике.

Около двенадцати позвонил Славка и отчитался о своем пребывании дома с одиннадцати часов. Можно было сделать вывод: действительно торопился домой. Доктор Сухарев осторожно поинтересовался моим местонахождением. Так хотелось вместо «ты где» услышать в трубке «вы где», что означало бы для меня: «Где же вы вместе с Катькой?» А вообще-то, если честно, ничего уже не хотелось. Слабовольная или слишком гордая баба, не желающая воевать за своего мужика. Для начала хотя бы просто голову свою отвоевать у больницы Кащенко – и жизнь заиграет яркими красками.

Слава заехал сам около часа дня, но подниматься не стал. По дороге домой я молчала. Он говорил. Говорил неожиданно много. В основном о больных, о проведенных операциях, боевой диспозиции на отделении, планах написать диссер. Скорее всего, следов произошедшего на кухне не заметил.

Мы решили заехать в магазин за подарками, пока еще туда хотя бы можно было зайти, и купили всем, кого считали важным, какую-нибудь приятную мелочь. Я предложила купить для его матери затейливый подсвечник, но предложение оказалось неудачным.

– Сразу поймет, что это не я покупал. Заеду к ней завтра вечером и сам по дороге что-нибудь куплю.

Дома завалились перед теликом, точно два овоща. Он помятый на дежурстве (про другие возможные причины думать не было сил), я – после корпоративки и ночного ренессанса. Катерина нашу затею по десятому разу смотреть «Водный мир» не поддержала и отправилась в гости к соседке: там жила девочка на год старше Катрин. Закрыв за Катькой дверь, я вернулась в комнату и забралась к Славке под одеяло. Любимый запах, волосы, сонные глаза.

Еще немного, я умоляю.

Славка ожил, теплая большая ладонь прикоснулась к животу. На секунду показалось, что ничего и правда вокруг не происходит, есть только он и я. Такое может существовать только между нами, и больше никогда и нигде.

– Может, винца выпьем, Елена Андреевна?

– Нет, не буду. Я вчера малость перебрала.

– Оторвались? Как там мужская половина, достойная была?

– Костик – однозначно. Остальные уже с пузанами.

– Вы, Елена Андреевна, предъявляете к экстерьеру высокие требования.

– Между прочим, я и к себе такие же требования предъявляю.

– Ну да. Комсомолка, спортсменка и все такое.

– Что с Новым годом? Катька уже страдает.

– А что, бабушка ее не приласкает на праздники?

– У тебя какие-то планы?

– Пацаны звали в Карелию. Ты их не знаешь, это с моей кафедры в Военмеде. Там кемпинги и все такое. С тридцать первого и по десятое. Уже дежурства отменил. Я тут хорошо налопатил за последние несколько операций. Можно поехать. Там просто народ будет без детей. Все по бабкам своих чад распихали.

– Если честно, Катька очень расстроится, если без нас будет праздник встречать.

Следующие несколько секунд прошли в тишине. Потом мужской голос. Тихий и отстраненный:

– Ну хорошо, а ты что предлагаешь?

– Может быть, средний вариант: Новый год вместе, а потом рванем в Карелию?

Славка лежал с каменным лицом и сосредоточенно разглядывал потолок.

– Конечно, не очень удобно: они там тридцать первого все завезут, приготовят… Ну… в принципе можно и так. Но первого тогда прямо с утра стартанем.

Совершенно очевидно: выбивать дальнейшие преференции уже не получится. Я молча согласилась. К четырем часам Славка уже изрядно зевал, так что попытки досмотреть кино потерпели неудачу. Через пять минут послышалось мирное сопение. Я же еще несколько мучительных часов пыталась составить текст разговора с Катькой. Ничего не получалось. Представляла себе ее широко распахнутые глаза, удивление и печаль и в конце концов оставила эти тщетные попытки. Как получится, так и получится. Я закрыла глаза и перестала думать.

Мимо проносились последние рабочие дни. Мои соратники по несчастью приходили в себя после корпоратива: никто уже никуда не ездил, все сидели в офисе, коротая время на сайтах турагентств, автосалонов или клубов знакомств для женатых господ. Кто-то, не стесняясь, к обеду начинал похрапывать. Школьные каникулы стартовали, Катрина проводила дневное время у маман. В понедельник родители были оповещены о наших планах и, как всегда, интеллигентно не выдали своих истинных эмоций ни одним словом. Решиться на разговор с Катькой я так и не смогла.

Во вторник прямо с утра поступил неожиданный звонок с городского номера – Полина Алексеевна. Или сотовый телефон отобрало семейство, или же последствия повторных инсультов лишили ее возможности самостоятельно набрать номер.

– Леночка, это Полина Алексеевна. Добрый день. Я вас не отвлекаю?

– От того, чем я теперь занимаюсь, можно отвлечь без особых угрызений совести, Полина Алексеевна. Я очень рада вас слышать.

– Леночка, мне бы очень хотелось поздравить с праздниками, хотя бы просто по телефону, пожелать вам всего, чего вы сами себе желаете. Валентина тоже просила передать вам привет и поздравления.

– Я тоже вас поздравляю и прежде всего желаю больше не болеть.

– В моих болячках и есть препятствие, хотела напроситься к вам в гости и поздравить лично, но, вы знаете, пока что нога совершенно не хочет поправляться. Лежу, как настоящее растение. Даже, вы знаете, ловлю себя на некоторых очень неприятных вещах: хотела позвонить вам еще неделю назад, а вспомнила только сегодня.

Я тут же представила себе сумрачную комнату в огромной квартире, диванчик, столик с батареей лекарств. Тишина, одиночество и полное отсутствие будущего. Слова слетели с языка совершенно непроизвольно:

– Я могу сама к вам сегодня заскочить. У меня как раз сейчас есть время.

– Ой, замечательно! Я буду вас ждать, у меня сейчас домашних никого, только Светочка. Саша нанял очень приятную женщину, чтобы мне помогать. Вот до чего теперь я дожила, Леночка. Ну, ничего… Приходите, я буду кормить вас обедом.

Из всех изнывающих я первая набралась храбрости: решительно собрала сумку и выключила комп в два часа пополудни. Мадам Сорокина мужественно свалила из царства идиотии навстречу Новому году и с надеждой на новую жизнь.

Добираться пришлось долго. Народ метался по городу в поисках всего, что касалось наступающих на пятки праздников. Приехала только в четыре часа.

Дверь открыла явно бывшая медсестра: дама лет сорока, строгий взгляд и необъятный бюст.

– Добрый день. Проходите. Вы Елена Андреевна?

– Да. Можно просто Лена.

– Это новая мода – врачей по имени называть. Я, знаете ли, старой закалки.

– Я уже не работаю врачом.

– Ну, бывших докторов не бывает. Тем более что Полина Алексеевна про вас с большим почтением рассказывает с той минуты, как я тут появилась.

– Это очень приятно. У нас с ней довольно близкие отношения.

Я села на диванчик в прихожей снять сапоги. Дама стояла около, как сторож в ювелирной лавке.

Ничего не поменялось: пустой длинный коридор, неживая тишина – ни голосов, ни звука телевизора, ни музыки, ни даже запаха еды в обеденное время. Слишком много квадратных метров и очень мало людей.

Полина уже сидела на кухне. Увидев меня, она расплылась в улыбке и распахнула руки в порыве обнять. Встать не может, это было ясно, а рядом, вместо ходунков, инвалидное кресло. Вербицкая тут же перехватила мой взгляд.

– Да, Леночка, теперь у меня личный транспорт, так сказать. Но я не сдаюсь, массажи и физиопроцедуры каждый день. Еще груда каких-то новомодных лекарств для мозгового кровообращения. Даже некоторые из китайской медицины. Представьте, их теперь все традиционные врачи назначают.

– Страшно любопытно посмотреть. Но, если честно, не хочу расстраиваться. Увижу название и пойму, что даже приблизительно не знаю, что это.

– Нет-нет, я и не собираюсь вас мучить комментариями. Сейчас мы съедим вкуснейший пирог с курицей и выпьем чаю. Вина не предлагаю: вы же за рулем.

– Теперь я всего лишь маленькая частичка ежедневной пробки на Лиговском.

Полина решительно сменила тему:

– Как ваша девочка?

– Дочка хорошо. Это самые стабильные положительные эмоции в моей жизни, если честно.

– А как ваша новая любовь?

– Весь в работе, весьма успешно осаждает медицинскую карьерную лестницу.

– Как замечательно. Все же настоящий мужчина должен всегда стремиться вверх. В этом мужская суть.

– Да, наверное, так. Хотя у нас в больнице много достойных мужиков, просто получающих удовольствие от работы.

– Ну, это не для вас. Вы же красавица – такой женщине надо соответствовать.

– Полина Алексеевна, вы просто не в курсе печальной демографической ситуации в России. Мужики стремительно вымирают. Уже даже не знаешь, есть ли место любви и прочей романтике, когда мы теперь просто находимся в борьбе за наличие половозрелой мужской особи под боком.

– Жалко, что все теперь так материально и осязаемо.

– Получается, так. Точнее, шуршание бумаги и звон металла.

– Вот и Светочка была вынуждена уйти из больницы. На зарплату медсестры никак не получается достойно существовать.

Светлана проводила время беззвучно. Стояла около плиты, напоминая древний монумент. Пирамиду Хеопса, например. Однако на теме о мужчинах и деньгах она явно оживилась и присела к нам за стол. Я ждала от Вербицкой продолжения, но она вдруг замешкалась, посмотрела на меня немного растерянно, через несколько секунд вновь ожила и даже заговорила как-то быстрее. Слова стали отчетливее и резче. В глазах появился озорной, даже слегка циничный огонек.

– М-да… Но тут невозможно согласиться, Елена Андреевна. В этом мире, наоборот, все упирается в неосязаемое: в чувства, мысли, страхи, желания – и все от неизбежности конца. Забавный и очень захватывающий спектакль. Наблюдать со стороны безмерно интересно, настоящий подарок. А самое бессмысленное знаете что?

– Что же?

– Медицина, Елена Андреевна, ваша любимая. Ведь сами посудите, в данной системе устройства материи она смешнее всего. Настоящая ветряная мельница, борьба с неизбежным. Даже религия, и та более романтична: все-таки какая-то надежда, что на самом деле все не так, как есть. Медицина – это борьба с абсолютно непреодолимой сутью вещей, разве же это не глупо? Эх… Леночка… Но все равно забавно: такой накал страстей… Любовь, деньги, дети – невозможно разобрать, что и когда бывает сильнее другого… Забавно… оргазм или удовольствие от еды… подарки великой биологии…

Слова произносились быстро, на одной ноте. Наконец, запнувшись, она вся съежилась и оцепенела. Сцена показалась странной и неприятной не только мне: Света сидела как раз напротив Полины и молча и с напряжением вглядывалась в ее лицо. Тягостно прошелестели еще несколько секунд. Наконец Вербицкая очнулась и посмотрела на нас так, как будто заново собиралась здороваться.

– Светочка, доставайте же пирог! Я надеюсь, мы тут все голодные и никто не худеет!

Светлана резко подскочила и метнулась к духовке. Из жаркого брюха повалил восхитительный запах. Мавзолей наполнился позитивом. Пирог оказался просто потрясающим. Точнее, их было два: один с курицей, другой с красной рыбой.

Мы ели, запивая крепким чаем с сахаром, охая и ахая от таявшего во рту невероятно вкусного произведения кулинарного искусства. Полина как будто вернулась в свое нормальное состояние, смотрела на нас с прежней теплотой, и неприятная тревожная отвлеченность резко пропала. Она храбро подняла не очень уверенной рукой чашку, собираясь произнести тост.

– Моя милая Леночка, мой ангел в белом халате, я очень хочу пожелать вам в следующем году получить все, о чем вы мечтаете! Пусть будет много сил и здоровья! Как я рада, что вы нашли время увидеться, для меня это целое событие. Простите меня за прямоту, но как же обидно, что такие доктора вынуждены бросать дело всей своей жизни. Это так несправедливо. Вы привнесли в мою жизнь много нового. Хотя я всего лишь пожилая училка.

– Полина Алексеевна, вы мне безбожно льстите.

Голос ее дрожал, слезы уже не сдерживались. Света засуетилась и протянула ей салфетку.

– Полина Алексеевна, ну что вы прямо как ребенок. Нервничать нельзя. Что это вы расклеились? Сейчас пойду за валерианой.

– Нет, не надо, Светочка. Я в порядке, не волнуйтесь. Все хорошо. Я в порядке… Леночка, вы уже второй раз у меня в гостях, и вроде бы нет причин так думать, но мне и тогда наша встреча казалась последней, и теперь такой кажется. А для меня видеть вас – значит понимать, что я жива. Такая нелепая тревожность. Я думаю, это последствия нарушения кровообращения.

– Скорее всего, так и есть. Эмоциональные центры тоже страдают, так же как и двигательные. Главное, что вы осознаете, что это не вы, а всего лишь ваша проблема. Это самое важное.

– Да-да, мне тут опять две недели подряд ставили капельницы. Эффект очень хороший, даже немного стала двигаться нога. Когда я это почувствовала, прямо крылья за спиной выросли. Правда. Хотя вы правы, Леночка: наша психика такая странная… Как будто и часть нашего тела, а как будто и нет… Такие интересные вещи происходят… Мне впору сесть за дневник, описать, какие перемены я отмечаю в процессе лечения… Такие сны стали сниться. Ровно через неделю после начала последних процедур – красочные, четкие, и все про наши с вами встречи, Елена Андреевна. Снилось, как вы мне рассказывали про всякие необыкновенные случаи, и так четко… Прямо все, что вы говорили, слово в слово… Надо же, какая у нас, оказывается, память, а мы ее совершенно не используем. В деталях снова приснилась та ужасная ночь, когда вы последний раз дежурили, а потом ваша повесть про женщину, которая погибла на отделении гинекологии, потом про повесившегося бродяжку. Представляете, все до последней детали.

Мне резко стало не по себе. Полина все продолжала говорить, подробно пересказывая мою неосторожную болтовню, и присутствие Светы усугубляло неприятное состояние. Но, видимо, Светлана была девушка опытная и продолжаться рассказу долго не дала. Лишние переживания ее подопечной грозили только чрезмерными хлопотами, а длань дающая явно принадлежала не Полине. Света встала из-за стола и начала греметь чашками.

– Так, Полина Алексеевна, сейчас уже придет массажист, а вы и так нарушили режим: наелись прямо перед процедурой. Да еще и пирогов со сладким чаем, прямо при докторе. Няня сейчас уже придет с ребенком. Прощаемся с Еленой Андреевной и возвращаемся в комнату.

Полина стала похожа на маленькую девочку.

– Ой, да-да, как же я забыла! Простите, Елена Андреевна, совсем забыла… Какая же я… Еще хвастаюсь волшебной памятью… Простите меня.

Совершенно невыносимо было видеть, как она пытается без помощи сиделки перебраться со стула в инвалидное кресло. Я помнила стук ее каблуков, как по больничному коридору шлейфом струился запах «Шанель». Она убегала после нашей первой встречи, оживленная и полная надежд. Теперь вот такая: инвалидное кресло и приступы измененного сознания.

Хотелось никогда не приходить сюда больше. Пусть это малодушно, но зато я не буду видеть, как она быстро меняется. Светлана терпеливо ожидала перемещения тела, стояла позади коляски и интеллигентно не порывалась помогать.

Все вместе доехали до дверей в ее комнату. На пороге Полина совсем потухла, натужно улыбнулась и несколько секунд искала нужные слова.

– Леночка, я прощаюсь. Очень благодарна вам за то, что нашли для меня время. Я буду вас ждать. Не покидайте меня: хочу считаться вашим старым другом.

– Звоните, я буду вас навещать.

– До свидания.

– С праздниками всю вашу семью.

Я уже сделала несколько шагов в сторону прихожей.

– Постойте, Леночка, подождите. Сейчас Света мне поможет и завернет вам пирога. Только не отказывайтесь!

Отказаться от пирога не хватило сил, и я снова присела на диванчике в коридоре. На душе было нехорошо и тревожно, хотелось выгнать из мыслей сцену на кухне, Полинины непонятные выпадения из собственной личности, напоминающие в своей неприятности так называемую лобную психику – состояние, когда страдает кровообращение в отделах, отвечающих за личность и высшие эмоции. Я все пыталась убедить себя в бессмысленности расстраиваться по поводу каждого вновь появившегося симптома, ведь дураку понятно, что теперь все будет нарастать, как снежный ком. Света буквально через пять минут вышла из комнаты Вербицкой, хозяйским шагом направилась на кухню и вскоре вынесла мне довольно увесистый пакет.

– Спасибо, что пришли. Она очень ждала. Любит рассказывать про вас, про вашу больницу.

– А что еще говорит? Ничего не упоминала про внучек, про бывшую невестку?

– Я в курсе немного, о чем вы. Ее подруга Валентина заходила несколько раз. Она мне вкратце обрисовала ситуацию. Жалко, конечно, бабульку. Их поколение уже не сможет никогда к современным нравам привыкнуть. При мне эту тему не поднимала, но я пару раз слышала, что Полина Алексеевна периодически звонит, по-моему, им, когда дома никого больше нет. А так в целом за этот месяц вроде как ей получше стало, а потом неожиданно нога совсем отказала. Но иногда Полина Алексеевна вдруг как-то резко меняется: начинает плохо шутить, даже грубит немного. Ну, вы ж сами все видели. Я уже пятнадцать лет в этом деле, так что меня не удивишь. Хотя не так уж и плохи дела: она все помнит, соображает, старается себя обслуживать. Так что ничего. Потихоньку. Сколько бог даст, столько и проживет.

Решительным жестом мне был вручен пакет с пирогом и открыта дверь. Лифт ждать я не стала и пошла с седьмого этажа пешком.

Я была не в силах избавиться от неприятных мыслей. Находясь в печальной задумчивости, я открыла тяжелую подъездную дверь – и полетела носом в асфальт, споткнувшись обо что-то, чего не увидела из-за огромного пакета в руках. И вот оно под ногами – совершенно невероятная вещь: около подъезда «элитного» дома сумрачное дежавю приемного покоя нашей смертоубойной больнички, настоящий вшиво-чесоточный бомж. Слава богу, пирог был в плотном мешке и приземлился довольно удачно в отличие от меня и моей новой куртки и джинсов. Товарищ под ногами продолжал безмятежно посапывать, находясь, видно, под большой дозой всевозможных заменителей этилового спирта. Мерзкий поганец, просравший свою жизнь.

Да, господа присяжные, вот именно так и рассуждают доктора, изрядно потрепанные зловонием с самого дна человеческого падения. И никакого милосердия, твою мать, никакой клятвы Гиппократа. Потому что прямо сейчас ваша соседка из однокомнатной квартиры напротив каждый день, матерясь, пытается завести свою старую иномарку во дворе. Только после тридцатника встав на ноги, она не может позволить себе родить ребенка в одиночестве: ведь еще десять лет ипотеки, а мама с папой где-то за Уралом. А это милое существо под ногами взяло и загадило все, что было с такой щедростью подарено безумной рулеткой биологии. И можете теперь меня проклясть, но мне было бы по фигу, даже если бы продолжала носить белый халат.

Кое-как отряхнувшись и вызвав по телефону «Скорую», я села прогревать машину. Времени оставалось немного, так как надо было еще забрать из больницы Славку и по пути захватить у родителей Катрин.

Всю дорогу я рисковала попасть в предновогодний транспортный поцелуйчик, плохо следила за трассой, тщетно отгоняя воспоминания про болтающееся на дереве тело, жуткий холод, темноту и чувство абсолютной безысходности.

Господи, от этого стоило убежать. Ведь правда, стоило же… От грязи, ночного недосыпа… Как же все-таки смешно получилось, мадам Сорокина: взять и отдать то единственное, что имело для тебя смысл. Кроме Катьки, конечно. Зато теперь ты нормальный человек и твой ребенок имеет все то, что имеют большинство нормальных питерских детей: наверняка Болгария этим летом, всевозможные развлечения. И ты тоже, признайся честно, можешь теперь купить те самые замшевые туфли, которые якобы привезены из Италии.

Черт с ним со всем вокруг, черт с этим противным вонючим бомжем! Главное – не поцеловать никому зад перед Новым годом.

На перекрестке у «пятерки» «БМВ» сдали нервы, машина рванула на желтый свет – и тут же закономерный визг тормозов, удар. Все живы. И все встали. Надолго. Ну и хрен с ним… Я закрыла глаза. Показалось, что даже вырубилась на несколько минут. Очнулась я от свирепого гудения соседних машин, доведенных до нервного срыва предстоящими праздниками и дебильной аварией впереди. И тут все резко прояснилось, стало четким, подробным, как будто произошло только что. Ночная картинка с бутылкой посткорпоративного вина всплыла, как живая сцена из спектакля. Это он и был, тот несчастный дядька, повесившийся на дереве… Это он имел наглость припереться ночью, хватать своими чесоточными руками чистый бокал для вина, это он с наглым видом рассказывал про врачебную клятву, про призвание и прочую чушь и всячески издевался надо мной, сволочь. За что и получил бутылкой по физиономии. Дважды не умирают, думаю, хоть тут я совершенно права. Как славно, когда безумие становится хотя бы осязаемым. Тогда не страшно.

Все, завтра Новый год. Разъезжаемся, господа.