Отказ от кружков

Создание партии вместо кружков — мысль замечательная, с какой стороны на это не посмотри.

Кружков не будет — и вряд ли марксизм без халявы будет интересен всяким чересчур умным разночинцам.

Без кружков Троцкий потеряет свой доход. И не будет примеривать на себя роль вождя. А у Владимира Ильича останутся еще и Коба, и Морозов как источники денег.

Словом, это было очень удачное и верное революционное действие.

Но действовать следовало тонко, хитро, тайно и осторожно.

Так в жизни бывает часто — хочешь кому-нибудь сделать хорошо, а оно ему не нужно. Потому что твое хорошее разрушает его приятное.

Владимир Ильич не забыл, как соратники отреагировали на создание партии. Плохо они к этому отнеслись, без энтузиазма. Что совсем не удивительно.

Пролетарии с заводов таскали не свое. А взамен получали и марксизм, и развлекушку — для себя. А с партией это прекращалось.

Лева Троцкий сбывал принесенное — и тоже не горевал. И в кружок сдавал, и себе оставлял. Сколько — страшная тайна. Он к своим расчетам никого не подпускал. А без кружков его предприятие лопалось.

Цюрупа через кружки прогонял свою самоделку. И без них ему становилось кисло.

И Яша Свердлов с появлением партии проигрывал. Барышни оказывались не при делах. А будут ли они в новых условиях работать на него? Не отшатнутся ли от марксизма насовсем?

Доктор Семашко тайком подлечивал барышень. За это получал бесплатные услуги. И с партией, но без кружков сильно прогадывал.

Да и все остальные соратники отнеслись к партии без восторга. В кружке можно и подхарчиться бесплатно, и крыша над головой была. А как все это будет при партии?

Не все революционеры умели зарабатывать самостоятельно. И при отсутствии доходов могли спокойно уйти в народники или либералы.

Вот такая диспозиция сложилась перед первым партийным съездом. Владимиру Ильичу пришлось еще помозговать, чтобы и создать партию, и не потерять соратников.

 

Первый съезд

Со стороны создание партии кажется простым и плевым.

Сочинил программу, написал устав, собрал десяток-другой друзей-знакомых. Посидели, поговорили, проголосовали — и готово! Потом протокол, резолюция, регистрация. И — есть такая партия, есть такой актив!

Ну, а уж если сам это дело затеял, то место в президиуме и право носить ключи от партийной кассы в своем кармане обеспечены.

Так это видится со стороны.

Но — программу нужно придумать, устав — сочинить, а друзей заинтересовать.

И Владимир Ильич погрузился в работу.

Себе он определил самое сложное — программу и устав. А мелочи вроде написания приглашений поручил супруге.

Та быстро справилась с заданием.

— И это все? — удивился Владимир Ильич, увидев тощую стопку конвертов.

— Да, шесть.

— Почему так мало?

— У нас недостаточно средств.

— Ну да: командировочные, гостиница, билеты… Женева все-таки не ближний свет.

— Минск, Володя, исключительно Минск.

— Почему?

— Это нонсенс — провозглашать создание русской партии за границей. А Минск — это Россия, и к тому же провинция. Все дешево, и нас никто не знает и не арестует.

— Постой, но это приглашения на день рождения!

— Да.

— Чей? Мой прошел, а твой еще не скоро!

— Предположим, моей мамы.

— У нее тоже…

— Это никто не знает.

— Зачем такая конспирация?

— Ты же помнишь ту бурю, которой встретили твои слова о создании партии?

— Да, да, да! Кстати, а зачем ты тогда вписала Троцкого.

— Если его не будет, он начнет всех уверять, что ничего не было.

— Ты, Надюша, права.

Застолье организовали на конспиративной квартире. Цюрупа обеспечил спиртным. Троцкий выделил деньги. Яша Свердлов подобрал молоденьких официанток. Новички были в восторге.

На улице перед домом поставили собачью будку. Матрос-партизан в случае появления чужих должен был громким лаем предупредить соратников.

Начали без раскачки с тоста:

— Предлагаю выпить за здоровье новорожденной.

— А кто же она? — не выдержал кто-то из гостей.

— Непременно узнаете, — хитро улыбнулся Владимир Ильич. — За ее здоровье и долголетие!

— Будем!

Гости лихо опрокинули рюмашки. Троцкий недовольно пробурчал что-то под нос. Его никто и не замечал.

— За удачу и процветание! — провозгласила Надежда Константиновна, едва разлили по второй.

— Будем!

И вторая прошла без задержки, задорно.

— Предлагаю разлить! — потребовал пролетарский вождь.

— Не понимаю, — проговорил Троцкий, — это марксистская сходка или татарский праздник сабантуй?

— Это праздник революционного начала, — витиевато ответил Владимир Ильич. — Прошу разливать.

— Да! Да!

После пятого или шестого тоста Надежда Константиновна предложила подписать имениннице приветственный адрес.

— Да! Да! — поддержали ее гости.

Супруга вождя обнесла адрес среди гостей. Все дружно, не глядя подписывали. Один Троцкий насторожился.

— Не понимаю: если это адрес, то почему протокол?

— Мы же революционные марксисты, а не рядовые обыватели.

— Чертовщина какая-то! — сказал Троцкий, оглядывая пьяных гостей. — И где же, в конце концов, сама именинница?

— Счастливы ли вы сегодня? — вопросил приглашенных Владимир Ильич.

— Да! — хором ответили те.

— Хотите ли вы, чтобы у всех людей труда жизнь как сегодня у нас была похожа на праздник.

— Хотим!

— Поэтому я хочу сегодня объявить о создании партии.

— Какой еще партии? — насторожился Троцкий.

— Той партии, которая всем трудящимся на земле создаст лучшую жизнь. Той партии, которая возглавит борьбу за счастье всего пролетариата. Рабоче-крестьянской партии!

— А я, — встала со стула теща, — уже приготовила новорожденной подарок.

Она нырнула в соседнюю комнату и вернулась с сундучком. Тем самым сундучком, который когда-то подарила мама своему дорогому Володе.

Она открыла крышку, и все увидели, что сундучок доверху заполнен бумажными купюрами крупного достоинства.

— Ура! Да здравствует партия! — дружно завопили гости.

И лишь Троцкий скривился и промолчал.

Застолье продолжалось еще долго.

А на другой день не все могли вспомнить происшедшие события. Впрочем, от них это никто и не требовал.

Владимир Ильич понес протокол на регистрацию. Первый этап успешно пройден.

 

Второй съезд

Начало было положено. Окрыленный успехом, Владимир Ильич стал готовить второй съезд.

Он написал устав, взялся за сочинение горячей пламенной речи. Супруге снова отдал на откуп приглашения.

В обеденный час Владимир Ильич привычно уселся за стол в гостиной со своей большой деревянной ложкой. К его немалому удивлению, стол был еще пуст — на нем не было ни салатниц, ни супницы, ни кастрюль и сковородок. Не видно было ни тещи, которая кашеварила у молодых, ни самой супруги.

Напрасно оголодавший пролетарский вожак барабанил ложкой по столу, призывая родню. Никто не появился. И тогда Владимир Ильич лично отправился на кухню.

Там работа была в полном разгаре. Работа кипела. В кастрюлях на плите булькало. На сковородке шкварчало. Пахло горелым. А супруга и теща не обращали на это никакого внимания. Они увлеченно подписывали приглашения.

— В чем дело? — недовольно спросил Владимир Ильич.

— Готовим вызовы, — отозвалась супруга.

— А почему их так много?

— Рассылаю их всем знакомым марксистам.

— Да тут почти одни евреи! — воскликнул Владимир Ильич, пробежавшись глазами по приглашениям.

— Евреи почти как пролетарии. Они не носят цепей, но бедны и угнетены, как рабочие.

— Надюша, а ты случайно не еврейка?

— Володя, мы с тобой столько женаты. А разве ты слышал от меня хоть слово на идише или иврите?

— Может, ты скрываешь. Так зачем все-таки их так много?

— Видишь ли, Володя, евреи тонко чувствуют будущее. Если мы увидим их на своем съезде, это значит, что у партии есть перспектива.

— А почему адрес съезда Лондон? Это же дорого. У нас нет столько денег. Хотя, Коба недавно прислал…

— Они лежат в надежном месте.

— В сундучке, который мне подарила мама.

— Ну да. Только это не значит, что их надо тратить на разную ерунду.

— Не понимаю.

— Все делегаты, кроме наших, поедут в Лондон на свои.

— Как?

— Это политический ход.

— Чем же мы их привлечем?

— Сундучком. Вот послушай…

И Надежда Константиновна поведала мужу свою задумку.

— Архиинтересный ход! — одобрил Владимир Ильич. — Можно попробовать… Но не мешало бы и пообедать. Я сильно проголодался.

Второй съезд партии действительно собрался в Лондоне. Секрет из этого делать не стали. Революционеры знали и обсуждали.

Видели, как до его начала Троцкий о чем-то долго беседовал с Мартовым, бывшим женихом Надежды Константиновны. Владимиру Ильичу доложили. Он в ответ хитро прищурился и промолчал.

Для съезда сняли целый зал на третьем этаже дома. Расставили столы, стулья. Зная пристрастия революционеров-марксистов, выставили пиво разных сортов и снедь к нему: креветок в стеклянных салатницах, красных вареных раков в ведерках, воблу шпалерами, как солдат в строю, и соленые баранки в вазах. Цюрупа приготовил в бутылках свой фирменный напиток.

Стол украсили новинкой — салатом, который на французский манер назвали оливье. Замечателен он был присутствием в нем зеленого вареного горошка.

Если революционер в процессе застолья перебирал и падал лицом в тарелку, то горошек пружинил и смягчал контакт. Лицо при этом пачкалось, но не повреждалось.

Благодаря партийцам, салат оливье стал настоящим украшением всех праздничных столов.

Кое-кто из делегатов приехал пораньше. И вовсю дегустировал стол. Возле Бухарина стояло пять пустых кружек. Сам он подремывал на стуле.

Делегаты бродили по залу. Присматривались, переговаривались. Особое внимание их привлекал стоящий на видном месте сундучок. Но спросить как-то стеснялись.

Пока Феликс Эдмундович нарочито громко не поинтересовался у Владимира Ильича:

— А что в сундучке?

— Там лежат деньги, — охотно пояснил тоже в полный голос Владимир Ильич. — Это наши партийные средства.

Он приоткрыл крышку и каждый желающий мог увидеть, что сундучок доверху заполнен денежными купюрами крупного достоинства.

— Видишь, Фима, — шепотом произнес представитель еврейского союза «Бунд» своему соратнику, с которым они ходили под ручку. — Это богатые люди. Они принесут нам счастье.

— Да, Изя, — ответил второй. — Я очень рад тому, что мы здесь.

Делегатов постепенно прибывало.

У дверей и встречал Феликс Эдмундович с железной палкой вроде печной кочерги. И матрос-партизан Железняк.

Мореман чувствовал себя как дома. Курточку он скинул и каждый мог лицезреть его морскую полосатую маечку и выпуклую боевую грудь, крест-накрест опоясанную пулеметными лентами с блестящими при свете патронами. Любимый аппарат его в собранном виде, сверкая свежей краской, располагался у правой ноги дулом в зал.

Народ продолжал подтягиваться. И Владимир Ильич объявил:

— Господа! Прошу садиться! Наш партийный съезд предлагаю считать открытым!

Ему дружно зааплодировали.

Он произнес яркую вступительную речь. Обрисовал положение дел, поставил задачи и предложил начать обсуждение.

Ему снова захлопали. Все шло гладко. Не предвещало никаких неожиданностей. И все-таки они случились.

На съезде предстояло решить два вопроса и оба считались главными. Нужно было принять устав. Затем — выбрать главу партии. И с самого первого вопроса — обсуждение устава — в новорожденной партии возник раздрай. Бывшие единомышленники поделились на две фракции — большевиков и меньшевиков.

Сейчас мало кто вспомнит, в чем была суть разногласий и чем большевики отличались от меньшевиков. Разве что так, бесхитростно: большевики — те, кто за Владимира Ильича, меньшевики — это те, которых меньше.

Началось все вроде бы с мелочи. Была в уставе такая позиция — кого считать членом партии.

Все делегаты дружно сошлись во мнении, что каждый член партии должен признавать ее программу и устав и поддерживать партию материально — платить членские взносы. А дальше возникли разногласия.

Владимир Ильич и его сторонники считали, что партиец должен выполнять партийные поручения бесплатно. А противники возражали:

— Это же чистый капитализм! — кипятился главарь отступников Мартов под одобрительные кивки Троцкого. — Эксплуатация человека партией!

В самом деле, человек разделяет программу и устав, платит членские взносы. Зачем же такого правильного партийца загружать еще бесплатной работой?

Он еще из такой партии сбежит. Или взбунтуется и начнет требовать отчета по расходу членских взносов.

Кто прав?

Возьмем простенький пример.

Нужно к женскому дню восьмому марта выполнить важное партийное поручение — выпустить стенгазету. Поздравить женщин. Пожелать и обрадовать. Вдохнуть тем самым им запас жизненных сил.

Мартовец подойдет к партийцу:

— Сделай!

А тот:

— Не могу. Рисовать не умею. И фантазия у меня для подобного дела мелковата.

Другой тоже отвертится:

— Болен. Нужно срочно ставить спиртовой компресс.

Третий отговорится:

— Теще обещал покрасить кухню. Не могу обижать старушку.

А вот четвертый упрямиться не будет:

— Могу нарисовать замечательную стенную газету. Но не бесплатно. За ваши деньги — любой каприз.

А сторонник Владимира Ильича стукнул бы кулаком по столу:

— Надо!

И никто бы не отвертелся.

Хоть ничего не умеет. Хоть с тещей до мордобоя. Хоть лечение алкоголем одобряет жена.

Получается — и работа выполнена, и партийные деньги в сохранности. Вот и решайте, кто прав.

Казалось бы, ну какая разница? Такая мелочь, пустяковина. И это верно. Но основное-то здесь в этом споре — не определение члена партии. Главное — выяснение расклада сил, кто пойдет за кем.

Если в этом вопросе большинство окажется на стороне Мартова, то и второй вопрос — выбор руководителя партии — будет предрешен. Им наверняка окажется Троцкий, связи с которым Мартов не скрывал.

Тогда и путь развития партии, и партийная касса перейдут в руки Троцкого, и Владимир Ильич будет тут совершенно не при чем.

Страсти по этому поводу разгорелись нешуточные. Сначала спорили голосом, орали, перебивали друг друга. Махали руками, но без контакта. Троцкий сидел в уголке и участия в спорах не принимал.

— Господа! — колокольчиком призвал к порядку спорщиков Владимир Ильич. — Предлагаю проголосовать!

— Именно так! Проголосуем! — неожиданно поддержал его Мартов.

Он вскочил на стул и поднял руки.

— Тише, господа, спокойнее! Сейчас определимся!

Постепенно делегаты угомонились.

— Итак, первое предложение: бесплатное выполнение поручений членами партии, — повел собрание Мартов. — Кто за?.. Против?.. Воздержались?..

Прикинуть количество поднятых рук было легко. Мартов победно сжал ладони в кулаки. Троцкий заулыбался. Владимир Ильич мгновенно принял решение:

— Перерыв! Объявляется перерыв на обед!

— Ну уж нетушки! — яростно возразил ему Мартов. — Давайте доведем до конца!

— Возражаю!

— Ставлю на голосование второе предложение.

— После перерыва!

— Прошу поднять руки! За?.. Против?.. Воздержались?.. Итак, проходит второе предложение.

— Это передергивание!

— Это мнение большинства! Прошу внести в протокол!

— Никаких протоколов!

Тут требуется понимание. Слово — оно как птица. Вылетит — и докажи, что было. А слова на бумаге, в протоколе — это документ, голый непреложный факт. Никуда от него не денешься.

А по голосованию-то выходило, что мартовцы — в большинстве. Будущие же большевики во главе с Владимиром Ильичом — в меньшинстве. Всего на два голоса меньше они набрали. Но меньше. История балансировала на острие.

И вот тут свою наиважнейшую роль сыграли евреи.

— Пишите! — яростно выкрикнул Мартов Владимиру Ильичу.

— Не буду!

— Тогда я сам! Дайте протокол!

Мартов потянулся за бумагой.

— Не дам!

Владимир Ильич двумя руками толкнул Мартова в грудь. Прямо на Бухарина. Тот проснулся, очумело крутанул головой. И врезал щуплому уклонисту с полного разворота.

— Наших бьют! — взвизгнул Мартов и отмахнулся рукой от соседа.

— За что? — удивился тот и тоже ударил кого-то рядом.

Рукам дали полный ход. С пиджаков полетели пуговицы. Под чьими-то сапогами хрустнуло пенсне. Представитель еврейского союза «Бунд» схватился за голову:

— Мне попали, Изя! Мне попали!

— Бежим, Фима! — поддержал его напарник. — Это не съезд партии, а какой-то еврейский погром!

И они устремились к выходу.

— Уходим! — зычным голосом завопил Мартов. — Нас больше!

Делегаты повскакивали с мест с намерением уйти.

— Куда? — заревели из президиума.

— Нужно уточнить позицию по концепции.

— Назад!

Коба водил головой туда-сюда. Троцкий гаденько улыбался в ладошку и не трогался с места. Владимир Ильич делал рукой какие-то знаки Дзержинскому.

Двое бундовцев успели выскочить наружу. Остальных на входе остановил Феликс Эдмундович с железкой в руках и сардонической улыбкой на лице.

— Па-прашу на место, господа!

Толпа наперла. Железняк прилег к своему стальному другу и дал длинную очередь холостыми в потолок.

Отщепенцы попадали на пол и, пятясь, задами поползли на свои места.

— А теперь давайте проголосуем! — ласково предложил им Владимир Ильич. — Прошу за первое предложение.

После ухода двух бундовцев, намечалось равенство. Только этого не случилось. Троцкий, уныло глядя в окно, нехотя поднял свою руку за предложение Владимира Ильича.

Вот так и произошло то, что знают все: большевики стали большевиками, Владимир Ильич занял место главы партии, а меньшевики остались в ошметках истории.

Несколько евреев сумели своими действиями повернуть ход исторического процесса. Мудра, ох, мудра была Надежда Константиновна, которая сделала ставку на евреев. Или знала что-то. Или догадывалась. Или предвидела.

 

Партийные деньги

Партия раскололась надвое. Возник спор — как делить деньги? Каждый требовал свое.

— Хотелось бы получить нашу долю, — выступил меньшевик Мартов.

— Да, да, — поддержал его старый марксист Плеханов. — Фракций — две. Поэтому по справедливости — фифти-фифти.

— Это неправильно, — возразил ветерану партийный лидер. — Ведь мы — большевики!

— Мы — главные! — подхватил Троцкий. — Большевикам — семьдесят процентов, меньшевикам — тридцать.

— Архинеправильно! — нахмурился Владимир Ильич. — Меньшевики — наши идейные противники. Нельзя финансировать их развитие.

— Нельзя! — воскликнул переубежденный Троцкий. — Надо все деньги отдать нам, большевикам.

— Опять вы, батенька, ошибаетесь! — осадил соратника Владимир Ильич.

— Как же в таком случае следует поступить? — растерялся многоопытный Плеханов.

— Да? Как? — поддакнул Троцкий.

— А вспомните народную притчу про прутики и веник. Отдельные прутики легко сломать. А связанные в пучок они образуют особую прочность.

— Как же это применить к деньгам?

— Все деньги должны находиться в одном месте. Надюша, дай-ка мне ключик от нашего сундучка!..

Меньшевики утихли и успокоились. Лишь Троцкий продолжал подзадоривать марксистов.

— Надо ж: себе купил макинтош, жене — бижутерию!

— Надежда Константиновна — товарищ по партии. И она должна достойно ее представлять.

— А макинтош? Это буржуазная роскошь!

— В макинтоше я гуляю по улице. И в удобном для тела состоянии строю планы по ускорению прихода революции.

— Революция — исторический процесс. Его нельзя ускорить или замедлить. Революция должна вызреть.

— Что вы предлагаете?

— Деньги нужно вложить в сталелитейную промышленность Америки.

— У вас ведь там родня?

— Да. Она поможет. А на проценты можно безбедно жить до созревания революции.

— Никак нет, батенька! Вы тянете нас назад, в проклятое прошлое!

— Как это?

— Деньги под проценты — чистейшей воды капитализм. Вы, батенька, ревизионист! Оппортунист — уклонист! Перевертыш! Предлагаю революцию: Троцкого — осудить. Всем членам ЦК купить кожаные ботинки на резиновой подошве.

— И носки!

— И брюки с гульфиком на молнии!

— И ремень с пряжкой!

— Носки — да, согласен. А брюки с гульфиком и ремень с пряжкой — это дискриминация наших товарищей по партии. Не забывайте — среди нас есть женщины! Предлагаю голосовать… Единогласно! Все товарищи свободны. А товарищ Троцкий останется еще мыть посуду.

— За что?

— За попытку дискредитации партии.

Троцкий на некоторое время утих. А потом критика возобновилась с новой силой.

За границей Владимир Ильич пристрастился к путешествиям из страны в страну, благо это можно было делать свободно. Не всем соратникам это нравилось. И как всегда особенно усердствовал Троцкий.

— Одних командировочных сколько вылетает! — горячился он.

— Без поездок нельзя, — пояснил Владимир Ильич. — Революция ожидается мировая и для обеспечения правильного руководства ею нужно попрактиковаться в иностранных языках.

— А переводчик? — не унимался Троцкий.

— А личный контакт? — возражал вождь.

— Вы же не вылезаете из пивных баров! — находил новый аргумент неутомимый Лев.

— Потому что там можно пообщаться с рабочими и понять настроение широких пролетарских масс. И я же не просто пью пиво.

— А что еще?

— Черпаю правдивую информацию из первых уст.

— Как это?

— На фабрики революционерам вход закрыт: охрана, пропуск. Зато все необходимые сведения я могу почерпнуть через общение с нетрезвыми пролетариями.

— Хорошо. А почему вы всегда берете в поездки товарища Крупскую?

— Товарищ Крупская — член партии, соратник по борьбе. И еще мой личный секретарь.

— Я тоже — и партиец, и революционер, и мог бы выполнять обязанности секретаря.

— Надежда Константиновна — еще и моя жена, — напомнил Владимир Ильич.

— Вот и пусть ездит! — быстро проговорил Троцкий. — А мне эти поездки, знаете, по барабану!

 

Судьба сундучка

Сундучок еще долго служил партийной кассой. Так бы могло продолжаться и дальше, если бы не одно событие: из сундучка внезапно пропали деньги.

— Может Троцкий взял для тренировочных подсчетов? — предположила Надежда Константиновна.

— Я? — обиделся Троцкий. — Да я, чтобы не потерять тонус, пересчитываю волосы на голове своей жены Натальи Седовой.

— Сам видел, — подтвердил Свердлов — еще подумал: чегой-то он все ищется. Лучше бы заставил ее голову мыть. А с деньгами это, наверно, проделки нашего матроса-партизана.

— Почему вы так решили?

— А откуда взялись новые ленточки на его замурзанной бескозырке?

— Ленточки действительно свежие, — не стал отпираться Железняк.

— На что ты их купил, мореман? — вопросил Троцкий.

— Я снял их с кос Розы Землячки.

— О! — округлила та рот. — Как же я ничего не почувствовала?

— Ты спала. Это после…

— Я попрошу!.. Мы обсуждаем здесь пропажу денег, а не подробности личной жизни. Может это сделал Яшка Свердлов.

— Почему вы так решили?

— Сама видела, как он ходил на рынок за покупками.

— Ходил! — легко согласился Свердлов. — За штиблетами для Владимира Ильича. Он мне лично дал деньги.

— Совершенно верно! — подтвердил вождь.

— А что это у нас товарищ Семашко ничего не рассказывает? — вступил в разговор доселе молчавший Дзержинский.

— А что? А что? — испуганно затараторил тот.

— Почему не оправдываетесь?

— За что?

— А белый халат и белая шапочка? Откуда?

— Да я… Да я…

— Брал деньги из сундучка? — громыхнул басом страж революции.

— Да, — упавшим голосом произнес медик. — Брал.

— Зачем, Коленька? — участливо спросила Надежда Константиновна. — Что двигало тобой?

— Забота о руководителях партии.

— Что?!

— Я обследовал деньги на наличие микробов и бактерий.

— И что же?

— Они все оказались заражены.

— И куда ты их дел?

— Я от них избавился.

— Значит, это на них ты купил себе белый халат и докторскую шапочку.

— И еще стетоскоп, зажим, пинцет, кювету для стерилизации шприцов и длинный острый скальпель.

— Зачем тебе понадобился этот инструментарий? Ты же специалист по клопам и вшам.

— Я теперь делаю подпольные аборты.

— Ты же этому не учился!

— Я же партиец!

— И что?

— Вы же сами говорили на занятиях, что для коммунистов нет не решаемых задач!

Впрочем, Владимир Ильич по поводу сундучка сильно не переживал. Он свою роль в создании партии сыграл. А деньги пролетарский вожак давно хранил в самом надежном месте — в швейцарском банке. И в сундучке лежала лишь кое-какая мелочь на каждодневные расходы.

 

Партия Б

Одно время в названии партии долго фигурировала буква б. Ставили ее обычно в скобки, писали ВКП (б), а произносили: вэкапэ и б.

Далекий от партийных дел человек придет в недоумение и непременно полюбопытствует, зачем коммунистам нужна эта буква б? Что это значит?

Ведь всякий русский человек знает, что буква б в родном алфавите — особая. И означает она не только букву, но еще и целую профессию. Или даже образ жизни.

Человеку растолкуют, что коммунистическая партия разделилась на две группы: меньшевиков и большевиков. И буква б указывает на принадлежность к группе большевиков.

Ладно. Пусть так. Но кто слышал о коммунистической партии меньшевиков? Кто видел ее название с буквой «м»?

Тогда как же попала эта буква в название пролетарской партии?..

Зарубежные марксисты подкинули Владимиру Ильичу небольшую халтурку — прочитать в местечке Лонжюмо под Парижем курс марксистских лекций для тамошних пролетариев. С собой можно было взять двух ассистентов, тоже оплачиваемых.

— Езжай, езжай! — одобрила поездку супруга. — Людей посмотришь, себя покажешь.

— И какая-никакая копейка в дом, — сказал Владимир Ильич то, о чем супруга только подумала.

Владимир Ильич хотел было прихватить с собой в поездку жену и тещу, но соратники забузили.

— Я тоже хочу во Францию! — вступил Лев Троцкий. — Мне нравятся французские вина.

— Там еще женщины! — встрепенулся престарелый Георгий Валентинович Плеханов. — Я знаю.

— Зачем вам они? — заметил Троцкий.

— Я увижу и вспомню. Непременно вспомню.

— Ладно, — не стал упираться пролетарский вожак. — Пусть будет по-вашему.

И они уехали в Париж втроем.

Назад они вернулись позже обещанного срока. Дома Владимира Ильича встречала встревоженная жена.

— Володя, где вы пропадали столько времени?

— Представь себе, Надюша, нас забрали в тюрьму.

— Кого?

— Всех троих. Меня, Леву Троцкого и Георгия Валентиновича Плеханова.

— За что?

— Якобы за призывы к восстанию.

— Что же вы натворили?

— Отметили окончание учебы. На троих. Выпили немного сухого вина.

— А дальше?

— Почувствовали, что складывается революционная ситуация: верхи хотят, низы могут.

— И вы отправились штурмовать Бастилию?

— Мы двинулись к площади Согласия.

— Но там одни проститутки!

— Ошибаешься, Надюша. Проститутки — это люди, меняющие свои принципы и убеждения в угоду конъюнктуре.

— Ну, продажные девки.

— Снова неверно. Мы увидели их свежим взглядом.

— И кто же они оказались?

— Авангард революционного движения. Передовой отряд рабочего класса. Помнишь наше:

«В царство свободы дорогу грудью проложим себе.»

Они это и сделают.

— Что?

— А вообрази: если они пойдут куда-то в своей рабочей форме, за ними потянется пролетариат, крестьянство и вся передовая интеллигенция.

— Вся ее мужская часть… А в чем же состояла ваша роль?

— Задача социал-демократов — указать им верный путь и уговорить следовать по нему.

— И вы стали делать это прямо на площади Согласия?

— Нет, Надюша, конспирация! Мы отвели их в Болонский лес.

— А как вы оказались в тюрьме?

— Какой-то штрейкбрехер нас заложил. Наверно, потому что не заплатили.

— И многих вы успели уговорить?

— Я — трех, Георгий Валентинович — одну. Лева сказал, что шесть. Но думаю, что как всегда привирает.

— Вижу, тебя утомили эти передряги.

— Архиверно. Я устал.

— Я так и знала. Даже приготовила тебе освежающую ванну. Ступай, полежи!

Она ласково коснулась плеча мужа.

— Ты истинный марксист, Надюша, — проникновенно произнес Владимир Ильич. — Спасибо. Иду. Скажи, а почему из ванной комнаты тянет хлорной известью?..

На другой день, просматривая подготовленные супругой партийные документы, Владимир Ильич обнаружил в названии партии букву «б».

— Откуда она взялась? — удивился он.

— Я поставила, — ответила верная спутница.

— Но зачем? Разве в партийной среде могут быть «б»?

— Настоящие партийцы — это большевики. Чтобы отличать их от наших идейных недругов — меньшевиков, я и поставила эту букву.

— Остроумно! — похвалил жену Владимир Ильич.

После революции эту букву из названия партии убрали. Первые партийцы к тому времени заметно постарели. Да и меньшевики перестали существовать.