Звонит телефон, и Жанетт видит, что это Деннис Биллинг.

– Здравствуй, Жанетт, – начинает он, и его вкрадчивый тон сразу настораживает ее.

– Здравствуйте, Деннис, друг мой, – отвечает она с иронией и, не удержавшись, добавляет: – Чему обязана такой честью?

– A-а, перестань, – фыркает он. – Тебе это не идет!

Фальшивый фасад дал трещину, и Жанетт сразу почувствовала себя увереннее.

– Два месяца я читал твои отчеты, не понимая, куда ты движешься, и вот получаю это. – Начальник полиции умолк.

– Это? – переспрашивает Жанетт, притворяясь, будто не понимает.

– Да, просто блестящий обзор жутких происшествий с мертвыми… – Он запнулся.

– Вы имеете в виду мой последний отчет о том, что мне удалось узнать по поводу убийств мальчиков?

– Именно. – Деннис Биллинг откашлялся. – Ты проделала колоссальную работу, и я рад, что она завершена. Забрось мне заявление на отпуск, и можешь отправляться на пляж уже на следующей неделе.

– Я не понимаю…

– Чего ты не понимаешь? Все указывает на вину Карла Лундстрёма. А он по-прежнему лежит в коме, и даже если очнется, привлечь его к ответственности будет нельзя. По словам врачей, у него обширное поражение мозга. Он превратится в овощ. Что касается жертв, то две из них неопознанные… и как это говорится? – Он пытается подобрать правильную формулировку.

– Может быть, дети? – предлагает Жанетт, чувствуя, что больше не в силах сдерживать злость.

– Может, и не так, но если бы они находились здесь легально, то…

– Ситуация была бы другой, – добавляет Жанетт, прежде чем продолжить. – Тогда мы выделили бы на это дело человек пятьдесят следователей, не то что сейчас. Только я и Хуртиг при небольшой помощи Шварца и Олунда. Вы это хотите сказать?

– Жанетт, дорогая, угомонись. На что это ты намекаешь?

– Я ни на что не намекаю, но понимаю, что вы звоните, чтобы сообщить мне, что дело закрыто. А как мы поступим с Самуэлем Баи? Даже фон Квист должен бы понимать, что Лундстрём никак не мог его убить.

Биллинг делает глубокий вдох.

– Но ведь у вас нет никаких подозреваемых! – кричит он в трубку. – Там нет ни единого следа, который указывал бы в какую-нибудь сторону. Речь с таким же успехом может идти об организованном незаконном ввозе людей, и как нам тогда, по-твоему, до этого добираться?

– Ясно, – со вздохом говорит Жанетт. – Значит, вы считаете, мы должны собрать все, что имеем, и отправить фон Квисту?

– Совершенно верно, – отвечает Биллинг.

– А фон Квист прочитает наши бумаги, – продолжает Жанетт, – и закроет дела за отсутствием подозреваемых.

– Совершенно верно. Ведь соображаешь, если захочешь, – смеется начальник полиции. – А потом вы с Йенсом отправляетесь в отпуск. Все довольны и счастливы. Договорились? Материалы расследования вместе с твоим заявлением на отпуск будут у меня на столе завтра в районе обеда, да?

– Договорились, – отвечает Жанетт и кладет трубку.

Она решает, что лучше сразу сообщить Хуртигу о новых директивах, и идет к нему в кабинет.

– Я только что узнала, что мы должны прекратить работу.

Хуртиг сперва смотрит на нее с удивлением, потом подается вперед и разводит руками. Похоже, он в основном разочарован.

– Черт возьми, это же абсурд.

Жанетт тяжело садится, чувствуя страшную усталость. Ей кажется, будто тело растекается по стулу и полу.

– Разве? – произносит она в ответ. Она чувствует, что у нее нет сил изображать адвоката дьявола, но знает, что в ее задачу как начальника входит защищать решения шефа.

– Ведь уже долгое время ничего не происходит. Нет ни единого следа. Вполне возможно, что речь, как говорит Биллинг, идет о нелегальном ввозе людей, а тогда это вроде бы не наш уровень.

Хуртиг резко качает головой:

– А Карл Лунд стрём?

– Он ведь, черт подери, лежит в коме и едва ли сможет нам чем-то помочь.

– Ты плохо умеешь врать, Жанетт! Естественно, этот педофил…

– В любом случае это так. Я ничего не могу поделать.

Хуртиг закатывает глаза:

– Убийца разгуливает на свободе, а нам связывает руки какой-то идиот, считающий, что законом можно вертеть как хочешь. Только потому, что речь идет о мальчиках, которых никто не разыскивает! Проклятье! А как же с этим Бергманом? Может, нам все-таки попытаться поговорить с его дочерью? Ей, похоже, есть что сказать.

– Нет, Йенс. Исключено, ты сам прекрасно понимаешь. Думаю, нам лучше всего оставить это. По крайней мере, сейчас.

Она называет его Йенсом, только когда он ее раздражает. Но раздражение сразу проходит, когда она видит, как он разочарован. Ведь они все-таки работали над этим вместе, и он занимался расследованием с таким же энтузиазмом, как она.

Сейчас она поедет домой и поспит на диване.

– Я ухожу, – говорит она. – У меня накопилось кое-какие отгулы.

– Конечно, конечно. – Хуртиг отворачивается.