Когда Андрич, Шварц и Олунд вышли из кабинета, Хуртиг перегнулся через стол и тихо заговорил:

– Прежде чем мы двинемся дальше в деле Сильверберга: что у нас с теми старыми случаями?

– Затишье. Во всяком случае, с моей стороны. А как у тебя? Нашел что-нибудь?

Жанетт понравилось, что он слегка просиял. Гордится своей работой, подумала она. Явно что-то нарыл.

Во взгляде читалось наигранное безразличие. Жанетт понимала: Хуртигу не терпится рассказать о добытом.

Еще одно доказательство того, что она работает с правильным человеком.

– Две новости: хорошая и плохая, – сказал Хуртиг. – С какой начать?..

– Во всяком случае, не начинай со штампов, – перебила Жанетт. Хуртиг сбился, и Жанетт широко улыбнулась ему. – Прости, я пошутила. Начни с плохой. Ты же знаешь, я предпочитаю плохие новости.

– Ладно. Во-первых – судебная история Дюрера и фон Квиста. За исключением пяти-шести закрытых дел, где они оказались по разные стороны, там нет ничего странного. И это не особо удивительно – они специализируются на преступлениях одного типа. Я нашел еще нескольких адвокатов, которые представляли защиту в делах, где фон Квист был прокурором. Ты, конечно, можешь перепроверить, но навряд ли что-нибудь найдешь.

– Продолжай, – кивнула Жанетт.

– Список жертвователей. Фонд Sihtunum i Diaspora поддерживала группа бывших учеников Сигтуны: предприниматели и политики, добившиеся успеха люди с безупречным прошлым. Кое-кто не связан со школой напрямую, но можно предположить, что они знают кого-то из бывших учеников или имеют другие косвенные связи с Сигтуной.

Резкая остановка – пока, во всяком случае, подумала Жанетт и сделала Хуртигу знак продолжать.

– С IP-адресом вышло трудновато. Пользователь, который опубликовал список жертвователей, написал всего один комментарий, и мне пришлось долго рыться, прежде чем я идентифицировал IP-адрес. Угадай, куда он ведет.

– В тупик?

– В магазин «Севен-Элевен» в Мальмё! – Хуртиг взмахнул руками. – Подозреваю, что это тупик – нам обоим известно, что там не хранят старые записи с видеокамер наблюдения, если не произошло ничего экстраординарного. Если у тебя есть двадцать девять крон, ты можешь совершенно анонимно купить билет в автомате и просидеть час за компьютером.

– Но у нас, по крайней мере, есть точное время, когда наш человек, как ты говоришь, находился в Мальмё. Это все-таки что-то, верно? Ты закончил с плохими новостями?

– Да.

– Можешь поднапрячься, чтобы все бумаги были у меня на столе завтра утром? Я хочу перепроверить, надежности ради. Не принимай на свой счет, ты знаешь, что я могу на тебя положиться, но четыре глаза видят больше двух, а две головы думают лучше, чем одна.

– Естественно.

– А хорошие новости?

Хуртиг ухмыльнулся:

– Пер-Ула Сильверберг – один из жертвователей.

До того как Жанетт ушла в тот день из полицейского управления, Деннис Биллинг сообщил ей, сколько денег выделят на расследование убийства Сильверберга. Проезжая мимо ратуши, она подумала, что бюджет, который обещал ей Биллинг только для начала, в десять, а то и больше раз превышает таковой для работы по делу убитых мальчиков.

Убитые дети без документов менее ценны, чем убитые шведы с карьерой и счетом в банке, констатировала она, ощущая, как внутри закипает гнев.

По каким критериям определяется ценность человеческой жизни?

Число скорбящих на похоронах, наследство или интерес, который проявляют журналисты к смертельному случаю?

Влияние, которое имел покойный в обществе? Происхождение, цвет кожи?

Или сумма полицейских ресурсов, брошенных на расследование убийства?

Смерть министра иностранных дел Анны Линд стоила пятнадцать миллионов крон. Финансирование закончилось, когда суд первой инстанции Свеи приговорил убийцу, Михайло Михайловича, к принудительному психиатрическому лечению. Жанетт знала, что с точки зрения полицейской системы это недорого. Расследование убийства премьер-министра Улофа Пальме стоило обществу триста пятьдесят миллионов крон.