Утром следующего дня Жанетт поехала прямо в Мидсоммаркрансен, чтобы повидать Софию Цеттерлунд – старшую. Найдя наконец свободное место на парковке возле метро, она заглушила мотор древней «ауди».

Несмотря на сделанный не так давно основательный ремонт, с машиной вечно оказывалось что-нибудь не так, словно механики, устранив одну неполадку, сеяли в механизм другую. Если все было нормально с охлаждающей системой, головкой цилиндра или вентиляторным ремнем, то оказывались неправильно установлены шины, обнаруживалась дыра в выхлопной трубе или барахлила коробка передач. Вот и теперь мотор будто задыхался, издавая хрипы, сопровождаемые вздохом. Жанетт предположила, что сырая погода последних дней доконала старую аналоговую механику.

Дом престарелых, где проживала ныне София Цеттерлунд, располагался в одном из желтых строений в функционалистском стиле неподалеку от Свандаммспаркена.

Жанетт всегда нравились районы Аспудден и Мидсоммаркрансен, построенные в тридцатые годы и похожие на городки в городе. Вот где лучше всего провести последние годы жизни, думала она.

Она знала, что в этой идиллии имеются трещины. Вплоть до того, что пару лет назад здесь, всего в нескольких кварталах от дома престарелых, квартировал байкерский клуб «Бандидос».

Жанетт миновала кинотеатр «Теллус», прошла еще несколько кварталов и свернула направо, на узкую улочку. Возле первой же двери налево стояла распорка, приглашающая ее в пансионат для престарелых «Сольрусен».

Прежде чем войти, Жанетт выкурила сигарету, думая о Софии Цеттерлунд – младшей.

Не из-за нее ли она начала так много курить? Она уже выкуривает почти пачку в день и дошла до того, что несколько раз смолила, пока Юхана не было дома, словно покуривающий тайком от взрослых подросток. Но с никотином ей лучше думалось. Свободнее и быстрее. И сейчас она думала о Софии Цеттерлунд – о той Софии, в которую была влюблена.

Влюблена? Любовь? Что это?

Они с Софией как-то обсуждали этот вопрос, и Жанетт тогда столкнулась с совершенно новым определением этого понятия. Для Софии влюбленность оказалась не бабочками в животе или чем-то загадочным и приятным, как это ощущала сама Жанетт.

София считала, что влюбленность, любовь – это психоз.

Предмет любви – просто идеальная картинка, которая никак не соответствует действительности и в которой влюбленный любит только свое собственное желание быть влюбленным. София привела в пример ребенка, который приписывает домашнему животному качества, которых у животного нет, и Жанетт поняла, что она имеет в виду, но ей все-таки было горько – прямо перед этим разговором она призналась Софии в любви.

София Цеттерлунд, думала она. Как же так получилось, ужасно странно – вот я стою здесь и жду встречи с еще одной Софией Цеттерлунд.

Она приняла помощь Софии-младшей в случае, касавшемся отца Виктории Бергман. А совсем скоро она увидит Софию-старшую, которая тоже психолог и которая, быть может, даст дополнительную информацию о главном подозреваемом в ее, Жанетт, собственном расследовании – о самой Виктории Бергман.

Она отбросила окурок и позвонила в дверь пансионата для престарелых «Сольрусен».

Теперь речь о Софии-старшей.

После короткого разговора с заведующей Жанетт проводили в общую комнату.

По телевизору, включенному на изрядную громкость, шла серия из американского комедийного сериала восьмидесятых годов. Двое мужчин и три женщины сидели на диване и в креслах. Фильм, кажется, не особенно увлекал их.

В другом углу комнаты, возле балконной двери, сидела в инвалидном кресле, бездумно глядя в окно, еще одна женщина.

Очень худая, одетая в голубое длинное платье, скрывавшее ноги почти до косточки, совершенно седые волосы до пояса. Женщина была крикливо накрашена – голубые тени, ярко-красная помада.

– София? – Заведующая подошла к женщине в инвалидном кресле и положила руку ей на плечо. – К тебе гости. Это Жанетт Чильберг из полиции Стокгольма, она хочет поговорить с тобой об одном из твоих давних пациентов.

– Это называется «клиенты». – Старуха ответила быстро и несколько высокомерно.

Жанетт пододвинула себе стул с реечной спинкой и села рядом с Софией Цеттерлунд.

Представилась, рассказала, зачем приехала, однако старуха не удостоила ее даже взгляда.

– Вы уже знаете, что я приехала сюда, чтобы задать несколько вопросов об одном из ваших клиентов. О молодой женщине, с которой вы работали двадцать лет назад.

Ни слова в ответ.

Старуха не отрывала взгляда от чего-то за окном. Глаза были мутными.

Да у нее катаракта, подумала Жанетт. Может, она вообще слепая.

– Девушке было семнадцать, когда вы ею занимались, – продолжила она. – Ее звали Виктория Бергман. Это имя говорит вам о чем-нибудь?

Старуха наконец повернула голову, и Жанетт угадала улыбку на морщинистом лице. Оно немного смягчилось.

– Виктория, – произнесла София-старшая. – Разумеется, я помню ее.

Жанетт выдохнула. Она решила перейти прямо к делу и придвинула стул поближе.

– У меня с собой фотография Виктории. Не знаю, насколько хорошо вы видите, но как по-вашему – вы сможете узнать ее?

– Нет-нет, – широко улыбнулась София. – Я уже два года как ослепла. Но я могу описать, как она выглядела. Светлые волосы, глаза голубые, с пятнышками. Красивое лицо, прямой маленький нос, полные губы. Лицо особенное. Широкая улыбка, а взгляд – острый, внимательный.

София посмотрела на школьный снимок серьезной девочки. Внешне она соответствовала описанию, данному старухой.

– Что с ней было после того, как ваша работа закончилась?

София снова улыбнулась.

– С кем? – спросила она.

У Жанетт зашевелились некоторые подозрения.

– С Викторией Бергман.

На лице Софии снова появилось отсутствующее выражение, и через несколько секунд молчания Жанетт повторила свой вопрос.

– Вам известно, что стало с Викторий Бергман после того, как она закончила терапию у вас?

София снова расплылась в улыбке.

– Виктория? Да, помню ее. – Улыбка побледнела, женщина провела ладонью по щеке. – С помадой все в порядке? Не расплылась?

– Нет-нет, прекрасно выглядит. – Жанетт начала опасаться, что у Софии Цеттерлунд известные проблемы с краткосрочной памятью. Альцгеймер, например.

– Виктории Бергман разрешили сменить персональные данные. Вы встречались с ней после этого?

– Виктории Бергман? – громко произнесла София, при этом вид у нее был растерянный.

Один из стариков, сидевших на диване перед телевизором, обернулся к ним.

– Виктория Бергман – это джазовая певица, – картаво сообщил он. – Ее вчера показывали по телевизору.

Жанетт улыбнулась старичку, тот с довольным видом кивнул.

– Виктория Бергман, – повторила София. – Странная история. Не была эта Виктория джазовой певицей, и я никогда не видела ее по телевизору. К тому же от вас пахнет дымом… Не угостите?

Такой поворот сбил Жанетт с толку. Очевидно, Софии Цеттерлунд трудно удерживать нить текущего разговора, но это не значит, что долговременная память вышла из строя.

– К сожалению, здесь нельзя курить, – сказала Жанетт.

Ответ Софии был не вполне правдивым:

– Ну а у меня в комнате можно. Отвезите меня туда, и мы покурим.

Жанетт отодвинула стул, поднялась и осторожно развернула кресло Софии.

– Ладно, посидим тогда у вас. Где ваша комната?

– Последняя дверь направо по коридору.

София теперь выглядела пободрее – из-за того, что она скоро сможет закурить, или просто из-за того, что ей сейчас есть с кем поговорить.

Жанетт знаком показала заведующей, что они собираются на время выйти.

В комнате София настояла на том, чтобы пересесть в кресло, и Жанетт помогла старухе. Сама она села за стоящий у окна столик.

– А теперь покурим, – сказала София.

Жанетт протянула ей зажигалку и сигареты, София выбрала одну и зажгла.

– В шкафчике есть пепельница, стоит возле Фрейда.

– Возле Фрейда? – обернулась Жанетт.

В шкафчике у нее за спиной действительно нашлась пепельница – большая хрустальная штука, рядом с которой стоял стеклянный шарик, наполненное водой украшение, внутри которого, если его потрясти, начинал падать снег.

Задний план таких сфер обычно представляет играющих детей, снеговиков или еще что-нибудь зимнее. Но в снежном шарике Софии было изображение довольно серьезного Зигмунда Фрейда.

Жанетт встала, чтобы принести пепельницу. У шкафчика она не удержалась и встряхнула снежный шарик.

Фрейд под снегом, подумала она. Чувство юмора Софии Цеттерлунд, во всяком случае, еще не отказало.

– Спасибо, – сказала старуха, когда Жанетт протянула ей пепельницу.

Жанетт повторила свой вопрос:

– Встречались ли вы с Викторией Бергман после того, как ей разрешили сменить личные данные?

С сигаретой в руке старуха выглядела бодрее.

– Нет, никогда. Приняли новый закон о защищенных персональных данных, так что никто не знает, как ее зовут сегодня.

До сих пор – ничего нового, кроме того, что Жанетт удостоверилась в том, что с долговременной памятью старухи все в порядке.

– У нее были какие-нибудь особые приметы? Вы, кажется, очень хорошо помните, как она выглядела.

– О да. Она была очень красивой.

Жанетт подождала продолжения, не дождавшись, задала вопрос еще раз и наконец получила ответ.

– Она была очень умная девочка. Честно сказать, она была слишком умной для себя, если вы понимаете, о чем я.

– Не понимаю. Что вы имеете в виду?

Ответ Софии не был прямо связан с вопросом Жанетт.

– Я не встречалась с ней лично после осени 1988 года. Но десять лет назад я получила от нее письмо.

Терпение, подумала Жанетт.

– Помните, что было в том письме?

София кашлянула, поискала рукой пепельницу, и Жанетт придвинула ее поближе к старухе. На лицо Софии вернулось отсутствующее выражение.

– Как они ругаются, эти двое, – произнесла она, глядя куда-то мимо Жанетт, отчего та рефлекторно обернулась, хотя тут же поняла, что женщина говорит о какой-то непостижимой фантазии или о прошлом.

– Помните письмо, которое вы получили от Виктории Бергман? – Жанетт сделала еще одну попытку. – Где она писала вам, что сменила личные данные?

– Письмо от Виктории. Разумеется, я отлично помню его. – Накрашенная красным улыбка вернулась на лицо Софии.

– Помните, о чем она писала?

– Честно сказать – не знаю. Но могу посмотреть…

«Что на этот раз? – подумала Жанетт. – Она держит письмо здесь?»

София сделала попытку встать, но скривилась от боли.

– Я вам помогу. – Жанетт усадила старуху в кресло и спросила, куда ее отвезти.

– Письмо у меня в кабинете, дверь направо, когда мы будем в кухне. Можете подвезти меня к шкафу с документами, но я должна просить вас выйти из кабинета, пока я его открываю. Там кодовый замок, а то, что в шкафу, конфиденциально.

В комнате, где они находились, были, конечно, и шкафы, и полки, но это все. Только туалет.

Жанетт поняла, что София уплыла в прошлое, в свой бывший дом.

– Не обязательно показывать мне письмо, – сказала она. – Вы помните, о чем она писала?

– Ну не дословно, конечно. Но в основном там было о ее дочери.

– О ее дочери? – Жанетт стало любопытно.

– Да. Она была беременна, а потом отдала ребенка в приемную семью. Она очень неохотно говорила об этом, но я знаю, что она уезжала искать ребенка в начале лета 1988 года. Она тогда жила у меня. Почти два месяца.

– Жила у вас?

Старуха вдруг посерьезнела. Кожа словно натянулась на лице, и бесчисленные морщины разгладились.

– Да. У нее наблюдалась склонность к самоубийству, и присмотреть за ней было моим долгом. Я бы никогда не отпустила Викторию в дорогу, если бы не понимала: Виктории абсолютно необходимо снова увидеть ребенка.

– Куда она ездила?

София покачала головой:

– Она отказалась мне говорить. Но когда она вернулась, она стала сильнее.

– Сильнее?

– Да. Словно оставила за спиной какую-то тяжесть. Но то, что с ней сделали в Копенгагене, было ошибкой. Ни с кем нельзя делать такое.