ПОИСКИ
Девочка, которая у Юдит, пропапа.
Последний раз ее видели, когда она уходила с кладбища на Фагерё, около шести вечера 25 июня. Она была одна, шла по дороге Чёркбрантсвэген по направлению к Стурбю.
Приметы пропавшей: рост около 161 см, светлые волосы, голубые глаза. Робкая и тихая. На момент исчезновения была одета в белое хлопчатобумажное платье с синим рисунком, синюю ветровку и сандалии. Она шла с непокрытой головой, в руках несла белый полиэтиленовый пакет из лавки «Фагерё-Хандель». Всех, кто видел пропавшую девушку, просят обратиться в полицию Фагерё, телефон 351 040, или позвонить по номеру Службы спасения.
Мы взволнованно спешим дальше, чтобы узнать подробности происшествия. Первый пункт: Сёдер-Карлбю, Янне Почтальон.
Мы ищем его дома, но в данный момент он не вскрывает письма, как мы надеялись; кухня пуста, стол вытерт насухо, чайник не кипит на плите. Автомобиль Янне стоит за домом. Почта закрыта, мы напрасно дергаем ручку двери. Заглядываем в окно: ни единой души.
Где же Янне?
Нам ничего не остается, кроме как отправиться в приемную полицмейстера. Или, точнее говоря, в полицейский участок. Там должны знать об исчезновении.
По дороге в Стурбю мы слышим звук работающего турбореактивного двигателя и лопастей, рассекающих воздух. Мы видим вертолет морского патруля, зависший над Ольскойен, — огромную алюминиевую муху с оранжевым носом, брюхом и задом под мерцающим диском пропеллера. На оливково-зеленом корпусе белые буквы: «Frontier Guard», мигают сигнальные огни на носу и хвосте. Вертолет наклоняется, поворачивается к нам хвостовым винтом и уносится над заливом Аспшерфьерден, опустив нос, как собака-ищейка.
Акселина сидит на своем месте в приемной полицмейстера. В ее руках пляшет пара спиц, они негромко позвякивают, стукаясь друг о друга. Приходится тихо кашлянуть, чтобы она подняла голову и обратила к нам равнодушный взгляд, подняв брови:
— Слушаю.
— Можно ли увидеть полицмейстера фон Хаартмана?
— Нет. Его здесь нет. Все ушли.
Спицы снова пляшут: правая набрасывает голубую нить на левую, петля, еще петля, еще петля.
— Где же полицмейстер?
— Девочку ищет вместе со всеми, конечно.
— А где ее ищут?
Акселина опускает спицы, вздыхает:
— Утром были в Ольскойене…
Она сдвигает вязанье на середину спицы, окидывает свою работу придирчивым взглядом.
— Вяжу чепчик для младенца, — объясняет она. — Младшая скоро родит. В начале июля должна.
— Они что-нибудь нашли, не знаете?
— Спросите полицмейстера, — отвечает Акселина.
Наконец мы находим Риггерта фон Хаартмана в паре километров от Стурбю. На просеке и вдоль дороги Черингсундсвэген стоят автомобили. Здесь густые еловые посадки, деревья три-четыре метра высотой. Полицмейстер фон Хаартман стоит перед служебным «саабом», разложив на капоте кадастровую карту в масштабе 1:20 ООО; он вот-вот начнет отдавать распоряжения двум десяткам мужчин, собравшимся вокруг него. Это Луди, младшие инспекторы Юслин и Грёнхольм, Юхан Окунек, начальник пожарной части Фагерё и несколько человек из его команды; Исаксон из Бакки, лавочник Биргер, Петтерсон, Стиг Хемнель, Брунстрём и прочие.
С краешку стоит Янне Почтальон в сапогах, тренировочных штанах и старинной черной фуражке.
Это спокойные, уравновешенные мужчины. Они знают северную оконечность Фагерё, как собственный двор. Если они не найдут девочку — можете быть уверены, что она, по крайней мере, не здесь.
Кандидат биологических наук Бедда Густавсон, фру Карин Альфтан, Раббе и Ульрика с велосипедами стоят по другую сторону Черинг-сундсвэгена, наблюдая за подготовкой поисков. На руле велосипеда фрёкен Густавсон висит синяя термосумка из стирокса, к багажнику Раббе пристегнут надувной мяч. Старый фоксхаунд Исаксона Валле лениво обнюхивает канаву, задирает лапу, пристроившись к заднему колесу полицейской машины. Исаксон раздраженно дергает поводок.
Полицмейстер поднимает голову, взмахивает рукой, в которой держит рацию, и говорит:
— Ну, ладно. Вы знаете, что делать. Скугстер в центре. И не забывайте переглядываться, чтобы двигаться параллельно друг другу. Все ясно?
Мужчины кивают.
— Что ж, хорошо. Начнем.
Полицмейстер складывает карту. Поисковики выстраиваются в ряд на расстоянии нескольких метров друг от друга вдоль края еловой посадки. Луди встает ближе к дороге. Убедившись, что все стоят на своих местах, взмахивает рукой. Команда начинает продвигаться сквозь густые деревья и вскоре исчезает среди темно-зеленых еловых ветвей. Движение сопровождается треском и шелестом, потрескиванием рации.
— Анна! Анна, ты здесь? — выкрикивают хриплые голоса.
Автомобили блестят на солнце, над разогретым металлом дрожит горячий воздух. От елей пахнет смолой и живицей, а еще пахнет восковником, мхом, стоячей водой из канавы.
Вы видели, что полицмейстер Риггерт фон Хаартман отправился прочесывать лес вместе с остальными — как простой рядовой?
Он даже не одет в форму, как обычно, — во всяком случае, на нем нет внешней, видимой униформы, зато есть сапоги, спортивные штаны, егерский жилет с большими карманами. Только синяя фуражка с надписью «Полиция» говорит о его профессии.
Девочку не видели более двух суток.
Наутро после праздничной ночи Юдит отправилась на Фагерё, чтобы отработать дневную смену в Сульгорде. Девочка осталась на Аспшере. По словам Юдит, тем утром она вела себя, как обычно, и проводила ее до причала. Прощаясь, обняла Юдит и на секунду опустила голову ей на плечо. Юдит не обратила на это особого внимания — девочка часто так делала. Юдит улыбнулась, погладила девочку по щеке. Она обещала позвонить в половине первого, чтобы узнать, как дела. Юдит считала мобильный телефон излишеством, но все-таки купила его, чтобы звонить девочке на Аспшер с работы. Ни у кого больше не было номера этого телефона, поэтому, когда он звонил, девочка знала, что это Юдит, и не боялась отвечать.
Сидя на краешке причала, девочка смотрела, как удаляется катер Юдит. Та помахала девочке, девочка махнула в ответ. В половине первого Юдит, как обещала, позвонила девочке. Поговорив с ней пару минут, она пообещала вернуться домой не позже четырех.
Вернувшись на Аспшер, Юдит не застала девочку у причала. Дома ее тоже не было. Юдит стала звать. Все было как в тот день, когда девочка нашла мертвого младенца. Те же страх и тоска пронзили грудь Юдит.
Заметив, что лодка с подвесным мотором исчезла, Юдит услышала собственный вскрик.
Она догадывалась, куда отправилась девочка.
Юдит запрыгнула в катер и помчалась обратно на Фагерё. Лодка нашлась за сараем Готфрида, на всякий случай привязанная тросом к камню. Скорее всего, лодка была уже там, когда Юдит покидала Тунхамн, возвращаясь с работы, но в спешке осталась незамеченной.
По крайней мере, она добралась до Фагерё, подумала Юдит с некоторым облегчением.
Она вывела мопед с прицепом из сарая Готфрида и отправилась на кладбище Чёркбрант.
Но там никого не было. Шел тихий дождь.
Юдит увидела только что посаженные первоцветы на могиле младенца.
Несколько часов Юдит искала девочку: вокруг кладбища, вдоль дороги на Стурбю, в Тунхамне. Вернувшись в Стурбю, она спросила у Петтерсона в кемпинге, не видел ли он девочку; потом ей пришло в голову, что та могла отправиться в «Америкэн бар», и она попросила Петтерсона позвонить туда. Она спрашивала всех, кто попадался ей навстречу — из-за погоды таких было немного, — не встречали ли они девочку. Исаксон из Бакки и Эльна проехали на машине, Юдит остановила их. У здания муниципалитета она увидела Фриде и трезвого, унылого Аксмара, которые стали помогать ей в поисках.
Девочки нигде не было, никто ее не видел.
К полуночи Юдит устала, промокла, она была на грани отчаяния.
Юдит отправилась в Сульгорд, чтобы позвонить в Службу спасения.
КАФЕ «ГАГА»
— На Фагерё ее нет, и к бабке не ходи. А то б мы ее уже нашли, — сказал Исаксон из Бакки, помешивая кофе.
— Может, уехала на материк — девчонки-подростки, известное дело. Деньги закончатся — вернется, — подхватил лавочник Биргер.
— На «Архипелаге» точно не уехала. Мы сразу проверили, — сказал Луди, утирая рот тыльной стороной ладони. — Могла, конечно, удрать на чьем-нибудь катере… хотя нет, не думаю.
— Значит, мыла наелась и лопнула, — подытожил Петтерсон.
Он поставил пустую чашку на блюдце, достал из кармана брюк порцию жевательного табака, засунул под верхнюю губу, подпихнул языком, причмокнул.
— Может быть, она пропала… не по своей воле, так сказать, — добавил Петтерсон, помолчав.
В ответ никто не произнес ни слова.
Рано или поздно кто-то должен был это сказать.
Мужчины уставились в столешницу, в пустые чашки. Исаксон повертел в руке чайную ложку. Луди еще раз утер рот.
Шел второй день поисков. После обеда полицейские и добровольцы прочесали еще несколько участков леса, вертолет морского патруля, оборудованный тепловизором, обыскал берега и ближайшие шхеры. В половине пятого полицмейстер фон Хаартман отдал распоряжение временно прекратить поиски.
Исаксон, Петтерсон, Луди и еще несколько человек, истосковавшись по кофе, заглянули по дороге домой в кафе «Гага».
Кафе «Гага» — не просто кафе, это еще и машина времени. Стоит открыть дверь, переступить порог — и ты переносишься на пятьдесят лет назад. В маленьком кафе в глубине архипелага часы остановились раз и навсегда летним вечером 1957 года. Стены снизу и до середины обшиты желтой лакированной вагонкой, на столах красный ламинат, прилавок оборудован стеклянной витриной, в которой выставлен весь ассортимент пшеничного хлеба, карамели, пончиков, сдобных булочек, тортов со взбитыми сливками — почти всё домашнего приготовления. На полке стоят гаги-манки, по продольной стене над панелью вьется циссус, в углу кадка с пальмой. На вешалке рядом с неизбежным автоматом «паяццо» с незапамятных времен висит синяя фуражка. Попробуйте заказать эспрессо, капучино или латте, и вы услышите: «У нас такого нет». В кафе «Гага» наливают настоящий кофе. Верна или Инг-Бритт подходят к столику с коричневым подносом из фанеры, ставят перед посетителями чашки и блюдца, сахарницу и сливочник, наливают кофе: «Пожалуйста». При оплате чек выбивают на старом кассовом аппарате, в черном окошке которого выскакивают белые цифры, со звоном выдвигается ящик. Банковские карты не принимаются.
В кафе «Гага» ты сидишь, словно на отшибе. В большие окна, выходящие на дорогу, светит солнце, отражаясь бликами лакированной вагонки. Мимо проезжает машина, проезжают отпускники-велосипедисты — они из другого времени, из другого мира. В кафе «Гага» никто никуда не спешит. Здесь нет задрапированных колонок и тихой музыки. Пахнет свежеиспеченным хлебом и свежесваренным кофе.
— Ну и ну, — сказал Луди, не придумав ничего лучше.
— Кто знает, как там Юдит? — спросил лавочник Биргер.
— Нехорошо, — ответил Луди. — Звонила много раз, спрашивала, как идут дела.
— Хуже нет, чем сидеть и ничего не знать, — вставил Петтерсон. — Лучше плохие вести, чем никаких вестей.
— Надо же, взяла к себе эту девочку… Не всякий бы так сделал, — добавил Биргер.
— Ну не чудеса ли — все враз на нас обрушилось, — сказал Исаксон. — Сначала мертвяки с моря, теперь девочка как сквозь землю провалилась… Что тут творится, не возьму в толк…
Он покачал головой.
И тут впервые высказался Янне Почтальон:
— Она была будто не от мира сего, эта девочка.
Все удивленно посмотрели на него.
— Ты о чем? — спросил Исаксон.
— Ну, это самое… — Янне поскреб затылок двумя пальцами. — Она будто не из нашего времени была… Как будто слишком невинная, что ли. Не было у нее внутренней твердости.
— Да ты, Янне, философ, — отозвался Петтерсон.
— Она словно бы тоже была — из чужаков.
HOTMAIL
[10]
Гита Сааринен написала:
Кому: [email protected]Гита.
От: [email protected]
Тема: Отчет о поездке
Привет!
Приехала вчера вечером, поселилась в центральной гостинице, довольно просто, но чисто и симпатично. Смотрю утренние новости по телевизору. Сейчас рассказывают про новый коррупционный скандал: предприятие в свободной экономической зоне подкупало политиков и чиновников, скрывая махинации. Я не все понимаю, к сожалению, подзабыла язык. Сегодня постараюсь разыскать старых знакомых, пожелай удачи!
Риггерт фон Хаартман ответил:
Кому: [email protected]Риггерт.
От: [email protected]
Тема: Ответ на: Отчет о поездке
Привет!
Удачи. Могу сообщить, что здесь все по-старому — новых трупов не было. Думаю, можно считать, что все закончилось.
Гита Сааринен написала:
Кому: [email protected]Гита.
От: [email protected]
Тема: Ответ на: ответ на: Отчет о поездке.
Привет!
Найти старых знакомых оказалось сложнее, это заняло больше времени, чем я рассчитывала. Один недавно умер от рака. Другой уехал за границу. Однако на третий раз мне повезло! Я дозвонилась до редактора в отделе экономических программ государственного радио, с которым мы давно знакомы. Рассказала, зачем приехала. Он тут же замолчал. Потом сказал, что у него скоро эфир и он не может больше говорить Я предложила встретиться где-нибудь после работы. Он обещал позвонить, и я дала ему свой номер. Надеюсь, и вправду позвонит.
Риггерт фон Хаартман ответил:
Кому: [email protected]Риггерт.
От: [email protected]
Тема: Ответ на: ответ на: ответ на: Отчет о поездке.
Привет!
Спасибо за новые сведения. Посмотрим, что даст разговор с твоим коллегой. Мы приняли решение закрыть пункт приема в Тунхамне. К сожалению, появилась новая работа: заявление об исчезновении семнадцатилетней девушки, она пропала несколько дней назад. Мы знаем, что в воскресенье она была на кладбище и посадила цветок на одной из могил, но дальше следы обрываются. Девушка была немного недоразвитой и сторонилась людей. В день летнего солнцестояния она была замечена в необычном происшествии: приезжие подростки чуть было не начали потасовку в «Америкэн бар», а она решила разрядить обстановку и стала петь. Об этом доложили мои сотрудники, которые были на месте происшествия. Исчезновение девушки, конечно, всех взбудоражило. Сначала трупы, а теперь вот это — хотя никакой связи между событиями, конечно, нет.
Гита Сааринен написала:
Кому: [email protected]Гита.
От: [email protected]
Тема: Ответ на: ответ на: ответ на: ответ на: Отчет о поездке.
Привет!
Час поздний. Я встречалась со своим старым знакомым, экономическим журналистом. Мы сидели в одном из ресторанов Старого города, и он кое-что рассказал мне — разумеется, конфиденциально. Кажется, я начинаю немного понимать… Попробую откопать побольше фактов, понадобится несколько дней. Господи, как я устала! Спокойной ночи!
«ПОКОЕН Я В ТВОИХ РУКАХ»
Улучив свободную минутку, можно прилечь на шезлонг на лужайке Улара; Стиг уехал работать на Большую землю — скоро у него отпуск наконец-то. Листья старого ясеня шелестят от дуновения теплого ветерка, по небу плывут косматые белые облака, бабочка-капустница летит, танцуя в воздухе, к клубничной грядке. Мухоловки то и дело вылетают из скворечника на дереве и возвращаются обратно. Они спешат, но не теряют бдительности: самка не летит прямо к домику, а присаживается на ветку неподалеку, оглядываясь по сторонам зоркими черными глазками, и только потом подлетает к скворечнику и забирается внутрь. Из домика доносится тонкий писк. Самка выглядывает и, удостоверившись в том, что поблизости нет кошек, белок, ворон, ястребов, — улетает. Самец уже поджидает на ближайшей ветке, держа в клюве еще одного жука для птенцов.
И собственных детей тоже нужно защищать от опасностей. Ребятишки играют на одеяле под ясенем: Сара и Виктор выдувают мыльные пузыри. Они вырастают из пластмассового кольца, которое дети подносят к губам. Пузыри наполняются воздухом, дрожат — главное, не дуть слишком сильно, чтобы пузырь не лопнул. Они отделяются от кольца, летят по воздуху, пронизанные лучами солнца. Йенни радостно смеется, протягивая к пузырям пухлые ручки, не понимая, что не сможет их поймать. Ветер уносит пузыри прочь, они беззвучно лопаются. Исчезают, словно их никогда и не было.
Смотришь красивым летним днем, как дети выдувают пузыри на лужайке Улара, и словно что-то сжимает грудь.
Не хочется думать об опасностях, которые им грозят. Хочется утешения. В памяти всплывает строчка из псалма № 434 «Покоен я в Твоих руках…» Это один из маминых любимых псалмов. Не хочется думать о том, что на следующей неделе папа ложится в больницу на обследование. Он ужасно исхудал, постоянно чувствует усталость и жалуется на боль в груди.
«Покоен я в Твоих руках…»
Мыльные пузыри летят по воздуху. Вообще-то надо бы прополоть клубничные грядки. Мухоловка подлетает к скворечнику, оглядывается по сторонам и ныряет внутрь. Пищат голодные птенцы.
Из Тунхамна больше не доносится гудение рефрижератора. И на том спасибо, Господи.
Несколько автомобилей проезжают мимо по дороге Тунхамнсвэген, спеша к парому. Среди них — синий «фольксваген-гольф» диаконисы Хильде горд Лёкстрём, зачем это она собралась на материк? В прошлое воскресенье с ней и поздороваться-то боязно было: она сидела на скамейке с изможденным видом, а когда пошла к алтарю за причастием, по спине было видно, как она исхудала и измучилась за прошедшие недели.
Не хочется думать о том, через что ей пришлось пройти в той палатке в Тунхамне, где располагался приемный пункт.
Господи Боже, зачем подвергаешь Ты нас таким испытаниям?
Можно было бы избавить Хильдегорд от скандала, который устроил ее муж, ни с того ни с сего оскорбив кантора Линдмана в воскресенье перед днем летнего солнцестояния. Пастор Лёкстрём с тех самых пор не переступал порог церкви. Пока он на больничном, ему нашли замену. Лёкстрём попросил прощения у Линдмана — будто бы даже на коленях. Не иначе как одному из них придется уехать.
Мыльные пузыри летят по воздуху, пронизанные лучами солнца. Йенни смеется.
Сарафанная почта донесла Эльне, что Советница наконец позвонила Ко-Дэ Матсону. Она была у сестры в Швеции. Ко-Дэ умолял ее вернуться. Та ответила, что еще не решила, как поступить.
— Так что посмотрим, посмотрим, — заключила Эльна.
И девочку, которая у Юдит, не нашли.
Почему-то вспоминаются недавние слова Стига; мы лежали в постели, дети уснули, Стиг прижался ко мне, как он иногда делает, положил свою большую руку на мое бедро, я чувствовала его запах, было так тихо, о благословенное мгновенье, спасибо, Господи, за то, что Ты дал мне Стига!
И он прошептал:
— У меня эта девочка из головы не идет, Микаэла… То, что она пропала…
И я прошептала в ответ:
— Стиг, пожалуйста, я не хочу об этом говорить…
На белом лице темнели большие глаза.
— Что же тут творится? Что творится у нас на Фагерё?
— Не знаю, милый. Одному Богу известно. Он снова посмотрел на меня большими, темными во мраке спальни глазами. Я погладила его по щеке, поросшей жесткой щетиной.
— Как эти трупы поплыли… так все и переменилось.
— Тс-с, не говори так…
— Не надо было их брать, — прошептал Стиг. — Не надо было их здесь хоронить.
— Пожалуйста, пожалуйста, Стиг… — Горло сжалось, на глаза навернулись слезы — ну что я за плакса! Но Стиг понял, спасибо, Господи, он обнял меня, прижал к себе:
— Ну, Микаэла… Я же не хотел…
— Ты знаешь, мне так страшно становится…
Но может быть, он прав.
Раздается пронзительный крик, разрывая тонкое полотно мыслей.
Сара бьет брата, кричит сквозь слезы:
— Мама, мама! Виктор мою чашку уронил, вода с мылом вы-ы-ылилась!
— Ничего я не уронил! — кричит Виктор и дает сдачи.
Повседневность тут как тут, отвлекает от тяжких мыслей.
— Сара, Виктор! Хватит кричать! Смотрите, что натворили — Йенни уже плачет!
ПРИГЛАШЕНИЕ НА МИТИНГ
В официальных бумагах она значится как Эльна Гунвор Виола Исаксон, урожденная Соммар-стрём. На Фагерё ее зовут Эльна из Бакки. Но что за человек скрывается за этим именем?
Несколько черт ее внешности мы уже отметили: узкое лицо, большие очки в тяжелой зеленой оправе. Волосы густые, с полосками проседи, словно кошачья шкурка. Через пару лет ей исполнится шестьдесят, но лицо ее удивительно гладко, а без очков она выглядит еще моложе. Эльна часто носит брючные костюмы и повязывает на шею шелковый шарф, предпочтительно зеленый.
По образованию Эльна экономист, у нее есть собственная фирма под названием «Бухгалтерское бюро юго-западного архипелага». Вот уже тридцать три года она замужем за Бернардом Исаксоном из Бакки, что в Стурбю. У них есть две дочери и один сын, все дети уже покинули родительский дом. В свободное время Эльна занимается рукоделием и садоводством. Последнее время она также стала интересоваться альтернативной медициной. Раз в неделю с перерывом на летние каникулы Эльна посещает занятия физкультурой для домохозяек, которые организует Управление народного здравоохранения.
В октябре прошлого года Эльна во второй раз стала бабушкой.
Она склонна к ипохондрии. Больше всего ее волнует рак.
Эльна стоит рядом со своей зеленой «тойотой-камри» у кафе «Гага», где только что купила выпечку к чаю: может быть, сегодня в ее контору наведаются клиенты, кто знает. Выйдя из кафе, Эльна столкнулась с Беддой Густавсон, бодро шагающей по дороге Черингсундсвэген с палками в руках, рюкзаком за спиной и решительным выражением лица. Эльна никогда не упустит возможности поболтать на парковке у кафе «Гага» и, будучи человеком без предрассудков, готова беседовать и с отпускниками — по крайней мере, с некоторыми.
Кроме того, не известно, можно ли считать Бедду Густавсон обычной отпускницей с Большой земли. Впервые она приехала на Фагерё еще студенткой, чтобы исследовать окрестные острова с лупой и специальным сосудом, к немалому удивлению местных жителей. Эльна давно ее знает.
На архипелаг пришло настоящее лето. В Стурбю воцарилось пыльное затишье, школа закрыта, на площадке у детского сада «Плотвичка» не слышно детского гама, в здании муниципалитета большинство кабинетов пусты, компьютеры выключены. На небе цветут пышные белые облака. Кажется, будто во всем Стурбю не осталось ни одного человека, кроме Эльны и Бедды.
Разговор, как всегда, начинается с погоды: какая прекрасная летняя погода, только бы не переменилась… Далее Эльна отмечает, что Бедда прогуливается с палками, — вот бы купить такие же, ведь говорят, что это полезно для сердца, да и суставам легче, а в моем возрасте надо двигаться побольше, чтобы не заржаветь…
Эльна — умелый охотник за интересными новостями и ценной информацией, которой потом можно поделиться с остальными. Она долго и усердно изучала то направление коммуникационной науки, что некоторые зовут сплетней; и учителя у нее были хорошие. Эльна знает, что просто забросить невод и вытащить его на берег недостаточно. Сначала надо подкормить обитателей водоема, чтобы под водой воцарилось оживление и ожидание. Тогда и улов будет обильным и ценным.
Но сегодня Бедда Густавсон не расположена болтать о погоде, направлении ветра и пользе моциона. Она вежливо и решительно обрывает витиеватую реплику Эльны:
— Хорошо, что я встретила тебя, Эльна. Минуточку.
Она перекладывает палки в одну руку, снимает рюкзак, вытаскивает из него лист бумаги формата А4 и протягивает Эльне.
— Вот, пожалуйста, — говорит она. — Нам хотелось бы, чтобы этим заинтересовалось как можно больше местных жителей.
Эльна берет листок, читает заголовок, смотрит на Бедду Густавсон.
— Хорошо если ты распространишь это среди других жителей, у тебя получится, я уверена, — говорит Бедда чуть язвительным тоном, но на это Эльна обращает внимание лишь спустя некоторое время. — Мне пора спешить. Времени мало.
Бедда надевает рюкзак, берет палки и заходит в кафе «Гага». Вскоре один из ее листков будет висеть на двери кафе, на уровне глаз посетителей.
А Эльна, положив пакет с выпечкой на крышу автомобиля, еще раз читает текст листовки, на этот раз внимательнее. Она поднимает брови, морщит лоб, думает: Боже мой, зачем они вдруг устраивают встречу, почему сейчас? Все ведь, кажется, закончилось, уже две недели не было новых трупов, ужасную палатку в Тунхамне убрали, рефрижераторы увезли обратно на материк.
Но язык уже чешется — хочется рассказать об этом как можно большему количеству людей, разнести новость повсюду.
Мобильный телефон, к сожалению, остался в конторе. Эльна спешно садится за руль и поворачивает ключ зажигания.
Когда машина Эльны проносится мимо здания муниципалитета и поворачивает на Клумстенсвэген, Фриде, стоящий у пожарной станции, с изумлением видит, как с крыши автомобиля соскальзывает коричневый пакет. К несчастью, пакет попадает под заднее колесо, которое превращает кексы и песочное печенье в месиво из крошек. Выпечкой, купленной Эльной, удалось полакомиться лишь полевым воробьям.
Так Микаэла из Улара, Диса Хольмстрём, Вальдина с Лемлута (невестка Эльны) в течение нескольких часов узнают, что жители Фагерё, а также отдыхающие приглашены на митинг протеста в следующий четверг, в шесть часов вечера, в помещении молодежного клуба Стурбю «Одинсборг».
— Что еще за митинг протеста? — спрашивает Микаэла по телефону; она говорит быстро, отвлекаясь, чтобы сказать, чуть отведя трубку в сторону: — Сара, пожалуйста, подожди, ты же видишь, что мама говорит по телефону! — Извини, что ты сказала? — переспрашивает она у Эльны.
— В листовке, которую мне дала Бедда, написано, что «широкие слои населения выражают недовольство тем, что жителям Фагерё пришлось взять на себя решение вопросов, связанных с появлением на острове большого количества тел неустановленных личностей. Маленькое сообщество островитян, таким образом, подверглось большим испытаниям…». Потом они пишут, что «следует критически оценить действия государственных и муниципальных властей в данной ситуации. Жители Фагерё выражают озабоченность тем, каковы могут быть последствия возможной новой волны трупов, возникновение которой, к сожалению, не исключено».
— Ой-ой-ой… Но что же делать?
— Об этом они и хотят поговорить на встрече.
— Ты знаешь, кто все это устроил?
Эльна понижает голос, подносит трубку ближе ко рту:
— Они называют себя «Собрание Фагерё».
— И кто они такие?
— Вот послушай: «Воззвание подписали: Бедда Густавсон, кандидат биологических наук, и Леви Петтерсон, владелец туристического предприятия, и… — Эльна еще немного понижает голос: — Карл-Эрик Абрахамсон, судовладелец»…
— Господи Иисусе! — выдыхает Микаэла в телефонную трубку. — Абрахамсон! Вот это да!
В трубке слышится стук и вой.
— Сара! Что ты делаешь! — кричит Микаэла. — Эльна, мне надо бежать, Сара тут набедокурила…
Эльна стоит с телефоном в руке. Ей бы радоваться: как не радоваться, только что рассказав новость, от которой у собеседницы перехватило дыхание. Однако на этот раз Эльна не чувствует ни тайного удовлетворения, ни радости.
«Хорошо, когда дети уже большие, — думает она. — А послезавтра закрою контору на три недели и уйду в отпуск».
Но эти мысли не помогают. Чувство, давящее грудь, не уходит.
ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН
Много говорили об этом митинге — и до, и после. Мнения высказывались прямо противоположные, реплики становились все хлестче, порой жестче, чем следовало; слова надолго оставляли следы и царапины.
К сожалению, журналистов на встречу не пустили, камеры и диктофоны остались за закрытыми дверями.
— Журналисты только к недоразумениям. Люди высказываются свободнее и охотнее, если за ними никто не записывает, — объясняла Бедда Густавсон.
Протокола не вели. Единственным письменным документом, оставшимся после встречи, оказалась краткая резолюция, которую разослали в местные газеты и на областное радио.
Нам же придется довольствоваться информацией из вторых рук, интервью с теми, кто присутствовал на встрече, домыслами и слухами.
— Опять вы здесь, — вздыхает Янне Почтальон. — Что вам надо?
— Можешь рассказать, что происходило на встрече в прошлый четверг?
— Меня там не было, — отрезает Янне и отворачивается. Он открывает холодильник, достает пару копченых камбал, завернутых в полиэтиленовый пакет, банку сметаны и лимон. На плите варится молодой картофель.
— Это неправда. Несколько человек могут подтвердить, что видели тебя на встрече.
Янне пожимает плечами:
— Ну, раз вы говорите, что я там был…
— Что там происходило?
— Ничего особенного. Разговоры.
— Почти три с половиной часа? Говорят, обстановка была напряженная.
Янне ничего не отвечает, достает из шкафа пластиковую миску, из ящика стола — ложку, открывает банку, кладет в миску пару ложек сметаны, перемешивает.
— Последнее время ты словно прячешься от нас.
Янне добавляет соли, перца из меленки, обильно посыпает мелко нарезанным укропом. Попробовав смесь на вкус, он устремляет задумчивый взгляд на полочку с пряностями над холодильником.
— Может быть, карри? Вдруг получится вкусно… — бормочет он.
— Янне, почему ты не хочешь нам помочь?
— Послушайте, — отвечает он, занеся нож над лимоном, — разве я не помогал вам? Я вскрывал письма и читал их, как вы просили! Я рисковал работой, на меня могут заявить в полицию, посадить в тюрьму! И все из-за вас!
— Янне, ведь это неправда…
— А что взамен? Да ничего! Я вам не дурачок, который прибежит по первому свистку. Изобразили меня гномом каким-то, который моря боится. Даже сказали, что я сажусь за руль без водительских прав…
— Этого мы не говорили. Хотя это, к сожалению, правда.
— Так что хватит! Янне Почтальон закрывает лавочку! Я свое дело сделал. К тому же скоро эта проклятая история закончится — и слава Богу.
Крепко сжав в руке нож и тяжело дыша, Янне поворачивается к нам спиной.
— Зря я поехала на ту встречу, ничего хорошего не вышло. Слава Богу, Стиг пошел со мной… Еще и Юдит потребовала слова…
Микаэла из Улара ползает на коленках, пропалывая клубничную грядку: молодая округлая женщина в трусах от купальника и синей футболке с изображением вулкана Тейде и надписью «Тенерифе» на груди; у нее крупные бедра, резинка трусов врезается в пухлые ляжки.
— У нас на Фагерё и раньше случались ссоры и споры, но чтоб так далеко зашло… не думала я, не гадала, — говорит Микаэла. — Не могли мы сделать иначе, когда этих чужаков принесло на берег… хотя лучше б их вообще не было.
— Самое важное — чтобы все решения принимались в законном демократическом порядке, — говорит Ко-Дэ Матсон, сидя на кухне Вэстерграннаса перед столом, заваленным бумагами и черными бухгалтерскими папками. — Правильные демократические решения должны быть хорошо подготовлены и иметь поддержку со стороны жителей. Мы, политики, должны слушать глас народа и действовать соответственно. Это основа демократии, от которой нельзя отступать ни на миллиметр.
Ко-Дэ Матсон вздыхает, чешет затылок. Он небрит, одет в клетчатую рубашку и тренировочные брюки. Взгляд скользит по бумагам, разложенным на столе, теряется среди бухгалтерских отчетов, счетов, накладных, напоминаний о задолженности, выписок из банка и прочих документов, назначение которых нам не известно.
— Не знаю, как со всем этим разобраться… — вздыхает Ко-Дэ. — Не надо было скрывать от Саги, как идут дела… Может быть, она осталась бы со мной…
— Мы должны найти в себе силы говорить и о том, что нам неприятно, — объясняет фрекен Бедда Густавсон. — Надо было сразу называть вещи своими именами. Надо было обсуждать происходящее с самого начала! Многим на Фагерё пришлось нелегко в связи с недавними событиями… Разумеется, я понимаю, что эти несчастные мертвые люди — жертвы, которые не могут не вызывать сострадания. Разумеется, наш долг — проявлять человечность и помогать несчастным, насколько возможно. Но возникает вопрос: каковы наши возможности на самом деле? Где предел разумного?
По сведениям из надежных и проверенных источников, фрекен Бедда Густавсон произносила эти слова, стоя на сцене зала, в котором обычно проводили праздники молодежного клуба. Петтерсон предложил назначить ее председателем обсуждения. Зал был полон, однако данные о количестве присутствовавших разнятся: от пятидесяти до двухсот человек. Впрочем, первое число вызывает больше доверия, так как зал ни при каких обстоятельствах не вместит двести человек. Во встрече участвовали жители Фагерё и отдыхающие — преимущественно те, что имели жилье на острове или арендовали таковое.
Произнеся короткую вступительную речь, Бедда Густавсон передала слово собравшимся.
Повисла неуверенная тишина. Все переглядывались, ерзали на скрипящих стульях, кто-то кашлял — точнее, откашливался. Непросто встать первым и поднять руку, обратив на себя все взгляды. Кто-то все же решился: попросил слова, встал, сделал глубокий вдох, собрался с мыслями, словно переведя стрелки, чтобы слова, как железнодорожные вагоны, покатились в нужном направлении.
Теперь уже невозможно установить, кто первым нарушил молчание. Но кто-то это сделал. Обсуждение началось.
Встреча, как уже было сказано, продолжалась три с половиной часа. Чем дальше продвигалось обсуждение, тем большему количеству участников хотелось высказаться.
Некоторые реплики еще долго отзывались эхом в памяти собравшихся.
— Неужели мы позволим мертвым решать судьбы живых? — якобы сказал Петтерсон в начале встречи.
— Но разве не все мы люди? Разве не все люди обладают равным достоинством? Любой мертвец достоин погребения. Что мы должны были сделать с ними? Оставить лежать на берегу? — возразил рыбак Ингвальд Соммарстрём с Лемлута.
— Но почему их надо хоронить на нашем острове? Почему нельзя отправить домой? Каждый человек хочет покоиться в родной земле, а не среди чужих! — сказала одна из отпускниц, женщина с Большой земли по фамилии, как сказали нам позже, Маннинен или вроде того.
— По-разному можно смотреть на этот вопрос, — ответил лавочник Биргер. — Все толкуют о том, что произошло на Фагерё, — а как это повлияет на местную промышленность? Наверняка разговоры были нехорошие. Не иначе как о Фагёре теперь будут говорить как об острове мертвых. Может быть, люди не захотят есть нашу рыбу, зная, что воды наши полны трупов. Может быть, туристы перестанут сюда ездить, прослышав о братских могилах на кладбище Чёркбрант… Не знаю, не знаю.
— А что, торговля пошла хуже, Биргер? — спросил кто-то из публики.
— И что делал муниципалитет? А правление? Власти могли бы и получше работать, это уж точно. А то ведь пришлось добровольцам заниматься этими… покойниками. Нелегко им пришлось, должно быть… — произнес кто-то неизвестный.
— Добровольцы из Красного Креста и прихожане оказали неоценимую помощь. Они достойны особого признания. Но разве их кто-нибудь поблагодарил? — спросил другой неизвестный.
— А как все это отразится на муниципальном налоге? А на церковном? Кто-то ведь должен платить? — подхватил третий.
Ко-Дэ Матсон встал, чтобы произнести речь.
— Дорогие друзья! Это время стало порой испытаний для всех нас. Никто не остался в стороне. Многим наверняка было не по себе. Похоронив первого покойника, мы и представить себе не могли, что ждет нас дальше. Мы старались жить, как обычно, боролись за покой и надежность повседневной жизни. Я понимаю, что многие недовольны муниципалитетом и считают, что местные власти должны были приложить больше усилий для решения проблем. Пусть так. Об этом надо говорить на заседании местного самоуправления. Мы должны придерживаться демократического порядка. Данное собрание, насколько я понимаю, не уполномочено принимать какие бы то ни было решения. Но обсуждение этих вопросов, конечно, только на пользу. Я призываю вас задуматься. Ни к чему спорить до хрипоты о том, что уже свершилось.
Ко-Дэ вошел во вкус, он забыл о своих печалях, как только представилась возможность взять слово и направить его куда захочется. Однако не успел он произнести свое обычное «конец связи!», как вмешался Аксмар, стоявший у дверей.
— Хватит болтать! — рявкнул он. — Надо было сразу отбуксовать их к Эстревларне. А там отправить обратно, откуда приплыли.
— Заткнись, Аксмар! — сказал Фриде, выталкивая сопротивлявшегося, изрыгавшего проклятья брата в дверь. — Опять нажрался.
Так протекала встреча. Воздух в зале — с высокими узкими окнами, маленькой сценой и мраморной доской, на которой были высечены имена юношей Фагерё, погибших на войне, — все густел. Чтобы в легкие попадало хотя бы немного кислорода, приходилось дышать как можно глубже. В головах появилась странная легкость. Мысли сходили с рельс и попадали в тупики.
Впоследствии некоторые говорили, что встреча могла закончиться иначе, если бы не духота и усталость.
Другие возражают, уверяя, что атмосфера не играла особой роли.
— Мы обыкновенные, приличные люди, — говорят они. — Мы просто защищаем родные места. И нечего нам стыдиться!
Первой вопрос о кладбище подняла Ингер — знаете, та, что замужем за Клас-Оке Дальстрёмом из Граннаса.
Даже муж замер от удивления, когда Ингер Дальстрём попросила слова и встала: всем жителям Фагерё известно, что Ингер — бесконечно стеснительный человек. Чтобы побороть застенчивость, встать и увидеть лица, обращенные к ней, вероятно, ей потребовалось мощное волевое усилие. Может быть, она вспомнила о тетке отца Селии, которая лежала в больнице на материке: похоже, похороны были не за горами.
— Я, это… подумала про Чёркбрантен, — заговорила Ингер тонким, дрожащим, как капли воды на лобовом стекле, голосом.
— Не могли бы вы говорить громче? — произнесла Бедда Густавсон, по-прежнему стоявшая на сцене.
Ингер набрала воздуха в легкие:
— На Чёркбрантене похоронили почти сто чужаков… а вдруг принесет новых… тогда места не останется. — Она сглотнула. — И куда тогда нам… куда нам деваться, когда пробьет наш час?
Она рухнула на стул. Сердце колотилось. Клас-Оке нащупал ее руку.
Не известно, кто зааплодировал первым.
Кто бы это ни был, руки поднялись, раздался хлопок ладоней. Еще пара рук, еще — уже четыре пары. А потом десять, пятнадцать, двадцать. Аплодисменты всколыхнули густой тяжелый воздух.
Кто-то шикнул, кто-то покачал головой. А третий крикнул:
— Нечего незнакомцам лежать на нашем кладбище!
Часы показывали начало десятого.
Юдит стояла в задних рядах. Почти никто не обратил на нее внимания: она тихо прошла в зал уже после начала митинга.
Многие из присутствовавших позже говорили, что за несколько дней она состарилась на двадцать лет.
Лицо было словно открытая рана.
При виде нее сердце сжималось от жалости: ведь она одна из нас. Но стоило увидеть ее глаза — черные полыньи, полные гнева, как сразу хотелось отойти в сторону.
Юдит подождала, пока стихнут аплодисменты. Она не стала просить слова. Ее голос звучал грубо, как крик большой морской чайки.
— Жаль, что Анны здесь нет, — сказала Юдит. — Жаль, что Анны нет на этой встрече. Жаль, что она не споет вам. Она была умнее всех нас.
Вот и все, что сказала Юдит.
Но было уже поздно.
Председатель встречи Бедда Густавсон предложила закончить публичное обсуждение, после чего зачитала заранее написанное резюме собрания и предложила собравшимся выразить отношение к услышанному.
ПРИЗНАКИ ЖИЗНИ
Кому: [email protected]Гита.
От: [email protected]
Тема: Наконец-то признаки жизни.
Привет!
Прости, что пропала. Вчера из номера в гостинице украли мой ноутбук и телефон. Это случилось, когда я спустилась к стойке администрации, чтобы узнать, можно ли взять напрокат машину. К счастью, сумка с бумажником и билетами была при мне, иначе я застряла бы здесь. Полицейские, к которым я обратилась с заявлением о краже, были очень приветливы, но сразу сказали, что гостиничные кражи здесь случаются часто, так что не стоит надеяться получить вещи назад.
То, что воры забрались именно в мой номер и украли мои вещи, — случайность ли это? Или у меня мания преследования? Как бы то ни было, неприятное происшествие…
Последние дни я ездила по окрестностям, разговаривала с людьми и пыталась понять, что здесь происходит. Пыталась сложить единую картину из разрозненных частиц. Я познакомилась с несколькими правозащитниками и профсоюзными активистами, которые пытаются организовать рабочих на фабриках свободной экономической зоны — тех, которые производят все, что потом дешево продается у нас: от елочных украшений до электроники.
Не совсем понимаю, каким будет результат поездки. Я почти совсем уверена в том, что трупы приплыли отсюда, но доказать, что именно с ними произошло и почему они оказались в море, очень сложно. У меня есть кое-какие догадки. Однако радиорепортаж на догадках не построишь. К тому же я стала сомневаться, есть ли смысл в репортажах. Конечно, людей возмущают несправедливость и страдания, но это довольно быстро забывается. Нас заваливают информацией, однако в то же время мы знаем все меньше и меньше.
И все же хорошо, что я отправилась сюда. Кое-что прояснилось. Открылись поразительно неприятные вещи, но это полезное знание.
Что происходит с миром?
Все подчиняется экономической выгоде — порой и сама жизнь.
Хотя ты все это знаешь.
Ой, какое длинное вышло письмо. Надо заканчивать. Я сижу в интернет-кафе, скоро закончится мое время. Завтра лечу домой. Может быть, мы увидимся, когда я приеду на Фагерё?
Риггерт фон Хаартман читал текст на экране компьютера, было раннее утро, старый полицмейстерский дом наполняла тишина, она давно накапливалась здесь, и шум залива, крики чаек, проникавшие внутрь через открытое окно, лишь подчеркивали ее.
— Хорошо, что она наконец написала, — громко произнес Риггерт фон Хаартман. — Я беспокоился за нее. Надеюсь, ты это понимаешь, Элисабет.
Он мог бы добавить: вообще-то я беспокоился не потому, что с ней могло что-то произойти, я боялся, что ей больше не захочется писать мне.
— И нет причины ревновать, — заверил он, резко добавив: — Черт возьми, да какая вообще разница? Мы развелись! Все кончено. Давно уже кончено. Смирись!
Он на секунду задумался о том, что сказала редактор Гита Сааринен, когда они сидели на веранде и пили виски: «Я думаю… что у вас большая способность к сочувствию». Или что-то в этом роде.
Он не мог решиться поверить этому. Неужели у него и вправду была способность сопереживать людям?
«Постараюсь поверить», — подумал он.
Какое-то время он сидел и слушал тишину в доме, которую нарушал лишь тихий шепот вентилятора в компьютере. Риггерт фон Хаартман прикрыл глаза. В памяти всплывали мертвые лица. Он перебирал снимки, оценивая, сортируя: одни вышли четкими, другие размытыми, бледными.
Он открыл глаза и еще раз прочел письмо Гиты Сааринен.
После этого он написал ответ: может быть, она успеет прочесть его до возвращения домой.