2.1. Астрономическое и физическое время

В термине «астрономическое время» заложено два смысла. С одной стороны, если рассматривать астрономию в ряду таких наук, как геология и биология, то под астрономическим временем можно понимать как временные характеристики астрономических процессов и событий – ив этом случае размерность астрономического времени уже будет составлять миллиарды лет – периоды, соизмеримые с временем жизни звезд, планет, галактик. С другой стороны, именно из наблюдения Солнца как светила, которое каждый день восходит и заходит (ритмическая повторяемость), возник сам отсчет времени в человеческой истории. Как известно, самый простой для наблюдения видимый периодический процесс – движение Солнца по небосводу и связанная с этим смена дня и ночи. В древнем Риме для измерения времени были выбраны контрольные точки рассвета и заката, принятые за 0 и 12 часов соответственно. Понятно, что эта схема несовершенна: зимой дни короче, чем летом, и поэтому в один час в июне можно успеть сделать существенно больше, чем в один час в декабре. Соответственно, следующим шагом в совершенствовании измерения времени по солнцу было использование видимого солнечного времени, когда полдень – время наивысшего положения солнца над горизонтом – принято за 12 часов, а интервал между полуднями – видимый солнечный день – поделён на 24 часа. Как известно, для измерения времени использовалось и движение Луны по небосводу, включая и ее фазы, что позволило использовать 28-суточный цикл – «лунный месяц». При развитии астрономии и в результате «коперниковской революции», когда Земля уже перестала быть центром вселенной, стало ясно, что круговые или эллиптические вращения небесных тел вокруг некоторых центров (например, годовой период вращения Земли вокруг Солнца) – это форма существования всех крупных астрономических тел. Соответственно, мы можем сделать вывод, что такие понятия, как циклы или периодические колебания, являются одной из отличительных характеристик астрономического времени.

В большинстве случаев, впрочем, под астрономическим временем понимается не столько время, специфическое для астрономических объектов, сколько принятая у нас на Земле традиционная система измерения времени или летосчисления, которая, прежде всего включает период вращения планеты Земля вокруг Солнца – один год и период вращения вокруг своей оси – одни сутки. Именно этих характеристики движения небесных тел, которые мы можем измерить (но которые не зависят от нас), и стали основой для измерения времени в человеческой цивилизации. Соответственно, это измеряемое время и стали называть астрономическим, или абсолютным временем. Это, конечно, только самое поверхностное описание. Так, астрономическое время содержит в себе понятия звездного времени и солнечного времени. Для определения среднего солнечного времени астрономы используют наблюдения не самого солнечного диска, а звезд. По звездам же определяется т. н. звездное, или сидерическое (от лат. siderius – звезда или созвездие), время. С помощью математических формул по звездному времени рассчитывается среднее солнечное время.

Подчеркнем здесь также, что в реальности мы живем не столько по этому нейтральному астрономического времени, сколько в его модификации, вызванной как социальными, так и политическими причинами. Так, известно, что в 1930 году в СССР было введено так называемое «декретное время», в соответствии с которым стрелки часов везде были переведены на один час раньше. Официальной причиной была экономия электроэнергии по стране – более полном использовании светлого времени суток. Мало кто помнит, что в 1991 году, сразу после распада СССР, в России была попытка отменить декретное время, чтобы «вернуться в общее цивилизационное поле», и около года мы жили по мировому, солнечному времени. Оказалось, однако, что весь социально-культурный уклад жизни настолько перестроился на декретное время, что вскоре по решению правительства страна снова на него вернулась. Вскоре в России стали также использовать уже принятую во многих странах практику перехода на летнее время, в итоге летом у нас (вплоть до Указов третьего президента РФ Д.А. Медведева, к которым мы вернемся позже) стрелки были переведены на 2 часа вперед по сравнению с солнечным временем.

Тот факт, что введение отличного от других стран «декретного времени» вызван не только экономическими, но и политическими причинами подтверждает и декрет Уго Чавеса. Стрелки часов в Венесуэле были переведены на полчаса назад, и теперь местное время отстает от универсального координированного (всемирного, или гринвичского) на четыре с половиной часа. «По словам Чавеса, смена времени поможет жителям чувствовать себя комфортнее, поскольку они будут просыпаться при дневном свете, а школьники будут приходить на занятия полными энергии. «Пусть меня назовут сумасшедшим, но новое время наступит», – приводит его слова ВВС News. В то же время некоторые полагают, что Чавес решил перевести стрелки только ради того, чтобы часовой пояс Венесуэлы отличался от часового пояса США». К семантическому многообразию выражения «Новое время наступит», также как и «Время, вперед!» мы вернемся позже. Здесь же отметим, что наряду с нейтральным, позитивистски окрашенным «изучением времени», мы уже здесь, при анализе времени астрономического, сталкиваемся с чувственно окрашенным выражением «восприятие времени», инструментально окрашенным «использование времени» и активистски окрашенным «изменение (хода, скорости) времени». И все эти смыслы и коннотации играют свою роль, оказывают влияние на процессы в социуме, а тем более, на инновационные процессы, которые сами являются «возмутителями» сложившегося хода времени в том или ином сообществе или государстве. Пока же обратимся снова к событиям в астрономической сфере.

Мы должны отметить, что ритмические изменения по крайней мере таких небесных тел, как звезды, связаны не только с «кинетикой» – их вращением вокруг центра тяжести, но «динамикой» – физическими процессами, прежде всего – ядерными реакциями, происходящими внутри самих звезд. Достаточно точно наличие ритмов, или циклов активности внутренних процессов установлено для Солнца, но нет никаких причин считать это уникальным свойством только нашей звезды. Наиболее известен 11-летний ритм солнечной активности, наблюдаемым оптически отражением которого являются «пятна» на Солнце – более темные по сравнению с остальной поверхностью солнечного диска участки. Этот цикл был открыт аптекарем и астрономом-любителем Генрихом Швабе и подтвержден директором обсерватории в Цюрихе Робертом Вольфом, который исследовал изменение активности солнца при помощи предложенного им индекса Вольфа, пропорционального количеству солнечных пятен и их групп за два с половиной столетия. Сегодня выделяют и более продолжительные циклы – например, 22-летний (цикл Андерсона), 35-летний (цикл Брюкнера, вековой (80-130 лет) и ряд еще более продолжительных циклов.

Обратимся теперь к физическим процессам на противоположном конце «шкалы размерностей времени» – с «временем жизни» в доли секунды. Отметим, что само понятие «времени жизни» связано с таким свойством времени, как его «дление». По мере изучения окружающего мира, анализируя его в рамках современного, модернистского представления о времени, мы постепенно понимаем, что каждое явление имеет свое начало и свой конец. Так, в ядерной физике одним из наиболее интегральных параметров является время жизни атомов и молекул, под этой величиной понимается время, близкое к периоду полураспада того или иного элемента. Как мы знаем, для разных элементов таблицы Менделеева это время жизни может составлять от доли секунды (нестабильные элементы) до десятилетий и столетий (стабильные элементы). И на этом конце шкал «размерности времени», на уровне атом и молекул, мы также можем говорить о наличие внутренних колебаний этих объектов, только их период составляет уже миллионные или миллиардные доли секунды.

Точность же этих колебаний столь велика, что во второй половине XX века именно «атомные часы», в которых в качестве постоянного периодического процесса используются собственные колебания атомов или молекул, стали использовать в качестве стандарта времени, вместо применявшегося ранее астрономического стандарта. В итоге с 1967 года международная система единиц СИ определяет одну секунду как 9 192 631 770 (девять миллиардов сто девяносто два миллиона шестьсот тридцать одна тысяча семьсот семьдесят) периодов электромагнитного излучения, возникающего при переходе между двумя уровнями основного состояния атома изотопа Цезий-133. Согласно этому определению атом цезия является стандартом для измерений времени и частоты.

Отметим здесь еще одну особенность рассматриваемых физических процессов, которую удалось зафиксировать с участием автора этих строк по крайней мере на примере радиоактивного распада препарата меченного тимидина. В рамках наших совместных экспериментов с профессором Института биофизики АН СССР С.Э. Шнолем, проводимых в первой половине восьмидесятых годов прошлого века, удалось показать синхронность флуктуаций скорости радиоактивного распада этого препарата (измерения проводились в пригороде Ленинграда – пос. Песочный) с флуктуациями одновременно измеряемых биохимических процессов, принятых в лаборатории С.Э. Шноля (Пущино, Московская область) за эталонные.

Термин «Физическое время», также как и время астрономическое, часто используется для обозначения некоего «абсолютного», равномерного и однородного времени, в котором развертываются все события природной и общественной жизни, и которое никак не зависит от нашей позиции или деятельности. Собственно, именно с изменением наших представлений о времени и пространстве в конце средних веков, с постепенным признанием одинаковых свойств времени в разных точках и регионах Земли связано и становление современной естественной науки – так как лежащее в ее основе требование воспроизводимости результатов экспериментов основано именно на представлении об однородности времени. Долгое время наука жила именно с такими представлениями, которые утвердились со времени Ньютона. Однако, и это очень важно для нашей темы, после появления теории относительности А.Эйнштейна, на смену представлений об абсолютном времени пришла концепция времени относительного, которое уже зависит от скорости движения наблюдателя. Тем не менее, хотя сегодня, спустя уже почти сто лет со времени появления теории относительности Эйнштейна, мы должны понимать относительность времени именно при изучении физических процессов, в широком, в том числе и широком научном обиходе, по прежнему используется понятие физического времени как синоним времени абсолютного.

Представим здесь также позицию А.П. Левина, достаточно емко сформулировавшего проблематичность для многих естествоиспытателей чисто физикалистского подхода ко времени: «Физическое «время события – это одновременное с событием показание покоящихся часов, которые находятся в месте события», то есть свойства физического времени совпадают со свойствами физических часов. В качестве часов физика предлагает набор функциональных способов измерения промежутков времени, основанных на эталонах изменчивости исключительно физических объектов. Умение же измерять какую-либо величину не служит гарантией понимания ее природы. Классический пример несоответствия умения пониманию – термометр, который прекрасно измерял температуру как во времена флогистона, так и после появления молекулярно-кинетической теории [выделено А.Левичем]. Естествоиспытателей не всегда устраивает физический контекст представлений о времени, которое измеряется физическими часами и мыслится точками оси действительных чисел. Физика «опространстливает» время, исключая становление – свойство времени, описываемое не в терминах «раньше-позже», а посредством представлений о прошлом, настоящем и будущем».

В заключение этого раздела приведем характеристики физического времени (в рамках классической физики), представленные в книге Н.И.Моисеевой с соавторами:

1. Структура времени. Время состоит из трех частей (прошедшее, будущее, настоящее), следующих друг за другом.

2. Структура настоящего времени. Структура настоящего не рассматривается, в схемах оно приравнивается к прошедшему и будущему, являясь более кратким.

3. Направление хода времени. Необратимое течение времени от прошлого к будущему в виде «стрелы времени».

4. Характер течения времени. Равномерное течение времени.

5. Связь времени с другими физическими явлениями. Время связано с пространством и не зависит от особенностей физического мира.

6. Временной миропорядок. Время единственно, универсально, абсолютно.

2.2. Геологическое время

В естествознании категория специфического времени стала впервые применяться, по-видимому, в геологии. «Время геологическое – промежуток времени, в течение которого образовались слои горных пород, соответствующие части яруса геологического или единицам местной стратиграфической шкалы (свите, пачке, горизонту и т. д.)». Представление о целесообразности описывать геологическую историю Земли в особом геологическом времени впервые выдвинул Г. Фюксель (1722–1773), который высказал мысль «о возможности использования документов геологической летописи в качестве часов, позволяющих определять длительности отдельных этапов развития Земли».

Первая международная геохронологическая шкала была принята на сессии Международного геологического конгресса в Болонье в 1881 году. Геологическая летопись в представленной шкале была подразделена на эры, периоды, эпохи и века, отвечающие фазам обновления органического мира. Этим фазам хронологически тождественны стратиграфические подразделения соответствующих рангов – эратемы (группы), системы, отделы, ярусы.

Подчеркивая специфику геологического времени, И.В.Круть пишет: «…всякий материальный объект обладает физической организацией, в том числе физическим пространством и временем. Но если этот объект является к тому же еще и химическим или еще имеет геологическую или биологическую организацию, то ему должны быть присущи и соответствующие пространства и времена, наряду, конечно, с физическими… Понятие о геологическом времени едва ли не первым нарушило физический “абсолютизм” именно потому, что оно сразу… основывалось на специфической геологической топологии и метрике». Об естественности использования понятия времени (одновременности) в геологии пишет и Р.И. Пименов: «Иногда отношение одновременности словно бы навязывается самой природой изучаемого объекта, скажем, слой (страты) в геологии. То, что встречается в одном и том же, явно не смещенном и без следов перемешивания слое, хочется назвать – и называют – одновременным» [56]Пименов, 1996. С. 181.
. Об особых свойствах геологического времени писал и В. И. Вернадский.

Анализируя проблема времени в геологии, И.А.Хасанов отмечает, что она обусловлена не тем, что геологические процессы объективно протекают в особом геологическом времени, а тем, что оказалось крайне сложно, а во многих случаях просто невозможно, связать события геологической истории Земли с астрономической шкалой времени. «В этих условиях предлагаемые некоторыми исследователями особые шкалы “геологического времени”, в которых в качестве единицы длительности используются длительности тех или иных геологических процессов, представляют собой концептуальные времена тех теоретических реконструкций (моделей) геологической истории Земли, которые удается построить на основе сохранившейся геологической летописи». В геологии произошло как бы раздвоение на реальное геологическое время, под которым понимаются специфические хронологические отношения геологических объектов и концептуальное геологическое время, совпадающее с временем физическим. Наряду с использование понятия «геологическое время», стали говорить также о множестве геологических времен.

В неживой природе отчетливой направленностью (то есть темпоральной анизотропией) обладают такие процессы, как выравнивание рельефа, формирование магматических и осадочных горных пород (в интервалах между повторными горообразованиями, расплавлениями и размываниями), выветривание пород и другие. Близки по характеру, хотя и характеризуются меньшими (в «астрономическом» измерении) значениями собственных времен, и изменения такого природного феномена, как почва. Как отмечает А.Д. Арманд, для всех этих феноменов характерна своя иерархия характерных времен. «В рельефе раньше всего происходит выравнивание не закрепленных растительностью песчаных форм, затем – неровностей, образованных в нестойких осадочных породах, потом – кристаллических породах. Для процессов формирования почв выстраивается свой ряд характерных времен: изменение температуры почвы, адаптация почвенных бактерий и беспозвоночных (самостоятельный ряд), миграция подвижных веществ, образование почвенной подстилки, образование развитого профиля почвенных горизонтов, образование профиля коры выветривания». Характерные времена этих процессов представлены в таблице 1.

Таблица 1.

Характерные времена геолого-географических процессов

На наш взгляд, можно использовать понятие «геологическое время» как оценку размерности периодов времени, описывающих геологическое процессы, т. е. геологическое время – это периоды порядка миллионов и десятка миллионов лет. Именно в этом смысле часто использовал понятие геологического времени В.И.Вернадский, который изучал, в частности, «процессы изменения геологического облика Земли» и влияние на эти процессы биологического вещества нашей планеты. Именно в результате исследований этих изменений и их причин он и пришел к представлению о специфических свойствах (например, анизотропности) геологического и биологического времен. Более подробно проблема геологического времени обсуждается в книге «Развитие учения о времени в геологии» и в ряде других публикаций.

Изучение геологических процессов приводит исследователей к выводу о том, что «время – одно из средств обнаружить и зафиксировать различия между событиями или предметами. Аналогичный смысл имеют даты или названия эпох истории человеческого общества, стадии выравнивания рельефа, сукцессии растительности или развития городской агломерации. Смысл датирования состоит в том, что состояние рассматриваемого предмета, системы становится возможным сравнить с некоторым другим, принятым за реперное. Часто это состояние той же системы в настоящее время или в момент, принятый за начало отсчета: образование земной коры, выделение человека из животного мира и т. п. Ясно и обратное: если видимых изменений не происходит, то представление о времени оказывается излишним».

В этом разделе стоит отметить и труды Е.В. Максимова, специалиста в широкой области от палеогляциологии до сейсмологии и тектонике материков. Отталкиваясь от работы российского гляциолога А.Н. Шитникова, выявившего 1850-летний ритм изменений увлажненности нашей планеты, что приводило в частности к наступлениям и отступлениям ледников, теорию которого он подтвердил на примерах многих горных систем, Е.В. Максимов предложил свою модель геологического ритма, включающего и развитие горных систем и движение материков. Более того, в своих работах он связал эти ритмы планеты Земля, с пульсационно-ритмическим режимом планет земной группы Солнечной системы. По его мнению, в основе этих ритмов лежит система космических ритмов, возбуждаемых упорядоченными изменениями гравитационного поля Вселенной.

И в заключение раздела о геологическом времени – строки Федора Тютчева:

2.3. Биологическое время

В биологии, науке о жизни и о живых существах, мы снова, но еще более явно сталкиваемся с ограниченностью жизни ее объектов. И здесь, также как и в атомной физике, мы видим, с одной стороны, долгоживущие объекты, которые уже лучше называть существами – десятки лет и даже (но редко) более сотни лет, и, с другой стороны, существа – однодневки, типа мотыльков и иных насекомых. В этом случае понятие времени жизни – как периода между рождением и смертью – является также важной характеристикой живых существ, но уже не исчерпывает собой понятия «биологического времени», как это было в случае времени геологического, или иных времен, описывающих неживые объекты. Жизнь каждого существа – это путь, наполненный событиями, каждое из которых, с одной стороны, является уникально-неповторимым, а с другой – стадией пути от рождения к смерти.

Этот жизненный цикл – мы вводим термин «цикл», так как налицо повторение основных этапов развития в жизни каждого индивида – в свою очередь является элементом развития цикла жизни колонии одноклеточных или популяции, если речь идет о животных. В свою очередь организм животных (и человека) состоится из клеток, каждая из которых также проходит свой жизненный цикл. Таким образом, мы может говорить о двух или трех (для животных, например) уровнях, пластах биологического времени – порядка суток (ритм делящихся клеток), порядка десятков лет – для самих животных, и порядка сотен или скорее тысяч лет – для популяций.

К биологическим циклам или ритмам, как важнейшим свойствам биологического времени мы вскоре вернемся, сейчас же остановимся на определении самого биологического времени, при формулировке которого многие авторы подразумевают его сущностное отличие от времени физического или астрономического. Как отмечал в своей работе психолог и философ З.Г. Ровенский, «это отличие определяется тем, что биологическое время, в противоположность солнечному, измеряется «событиями», происходящими в биологических системах, – интенсивностью обменных процессов, частотой биологических ритмов, скоростью переработки информации. И поскольку в пределах одного интервала физического времени может произойти не одно число «событий» в биологической системе, то биологическое время, измеряемое количеством таких событий, не будет совпадать с солнечным временем».

Именно начиная с биологического уровня можно говорить уже о времени как о скорости событий в жизни организма. Так, в одном из сборников по теории систем, собственное (биологическое) время системы определялось как отношение единицы физического времени к числу однообразных событий, происшедших за единицу времени в пределах данной системы.

В семидесятых-восьмидесятых прошлого века российским палеоботаником, эволюционистом и теоретиком биологии С.В. Мейеном была разработана оригинальная типологическая концепция времени, в рамках которой время рассматривалось в зависимости от разнообразия объектов, их типологии. Он считал, что понятие времени фундаментально, и его суть можно лишь выразить путем его соотнесения с небольшим числом интуитивно ясных, неопределяемых понятий, которые не содержат в неявной форме представлений о времени. Этим условиям не отвечает, в частности, понятие процесса, которое, по мнению Мейена, является времясодержащим, поэтому определять время как процесс означает, по Мейену, допускать тавтологию.

После поисков С.В. Мейен остановился на понятиях индивид, изменчивость и упорядоченность (ряд, множество, порядок и т. п.). Обычно, – рассуждал он, – мы относим понятие изменчивости к множеству объектов, которые упорядочиваем по сходству и различию. Интуитивно ясно и понятие индивида. Но представим себе отнесение понятия изменчивости к индивиду. Это и будет его индивидуальное время.

В своей концепции Мейен подчеркивал три обстоятельства. Прежде всего, время ставится в однозначное соответствие с таксономической или, на философском языке, качественной определенностью объектов. Во-вторых, содержание времени ставится в прямую зависимость от наблюдателя, от выбора им параметров изменчивости соответствующих индивидов и таксонов, от особенностей его личного, психологического времени. В-третьих, такое представление о времени не обязательно связано с часами. Это особенно важно для биологии и геологии, где временные свойства нередко изучаются в отсутствие метрики, заданной стандартными единицами. В то же время, метрика легко вводится в развиваемое представление о времени с помощью часов, как индивидов, изменчивость которых циклична, а циклы регистрируются счетчиками. Интерпретируя концепцию С.В.Мейена, другой российский специалист по теоретической биологии, С.В.Чебанов, определяет кратко время (биологическое) как аспект изменчивости, отнесенный к одному индивиду.

Известна также попытка связать понятие биологического времени с конкретным биологическим (физиологическим) процессом в организме. Так, французский биолог и медик И. Л. де Нуйи связывал биологическое (или, точнее, физиологическое) время с процессом залечивания ран. Измеряя скорость залечивания раны величиной 20 квадратных сантиметров, он установил, что с увеличением возраста животного скорость затягивания такой раны уменьшается. Следовательно, при измерении биологического времени скоростью физиологических процессов, с увеличением возраста происходит замедление биологического времени. Предполагается также, что в случае измерения времени степенью накопленной упорядоченности, убыванием или ростом энтропии, ростом информации (негативной энтропии), время эволюционного процесса, как и время индивидуального развития, течет неравномерно – чем выше ступень эволюции, тем быстрее течет время, поскольку происходит рост уплотнения событий, повышается организация.

Как отмечает по этому поводу в своей книге «Понятие времени в структуре научного знания» В.П. Казарян, для биосистемы моменты физического времени не равноценны: одни из них ближе к смерти системы, другие – к моменту рождения и расцвета. Практически об этом же писал столетие назад и В. И. Вернадский: «бренность жизни нами переживается как время, отличное от обычного времени физика. Эта длительность – дление».

Занимаясь исследованиями роста растений и живых организмов различного уровня и работая в начале 20-х годов в Латвии, Гастон Бэкман сформулировал концепцию «органического времени» растений и животных. Итоги своих многолетних наблюдений он подвел позже, уже работая в Швейцарии. В своей книге «Рост и органическое время» он писал: «Рост лежит в корне жизни и является надежным выражением самой сущности жизни… Возможность предсказания событий течения жизни из роста заключается в знании того, что организмы обладают своим собственным временем, которое я обозначаю как “органическое время”». Исходя из таких представлений, Гастон Бэкман на основании измерения скорости роста конкретного организма или особи на ранних стадиях роста мог достаточно точно спрогнозировать время жизни и определенных характеристики развития этого организма или особи. Эти исследования продолжил позже советский латвийский биолог А.М. Мауринь, который выявил корреляцию скорости роста проростков абрикоса в ботаническом саду Латвийского университета и их скороплодностью.

Значение длительности фаз развития на ранних стадиях жизни была показано также на других живых объектах – различных животных в исследованиях коллектива под руководством Т.А. Детлаф в институте биологии развития им. Н.А.Кольцова в Москве. Эти исследования позволили выбрать в качестве меры времени, сопоставимой у большинства из них, продолжительность одного митотического цикла в период синхронных делений дробления, обозначенную символом То. Продолжительность То равна интервалу между появлением одноименных фаз митоза двух последовательных делений дробления. Это собственное время было близким у родственных организмов и также позволяло делать определенные прогнозы как в развитии популяции организмов, так и при изучении влияния на них различных воздействий. Известный советский биолог А.А.Нейфах высказал также предложение называть эту величину детлафом.

Наряду с неравномерностью «векторного» биологического времени, связанного с бренностью жизни живых существ, особенностью этого вида времени является наличие разнообразных биологических ритмов, которые являются формой темпоральной организации большинства биологических процессов. Для животных и других многоклеточных организмов основным таким ритмом является около суточный ритм, ритм сна и бодрствования, который коррелирует и с ритмом деления большинства растущих клеток организма. Важно отметить, что околосуточные (циркадианные) ритмы характерны и для многих, если не большинства физиологических функций организма, включая и выработку различных гормонов и иных внутренних продуктов. С другой стороны, суточный ритм характерен и для уровня устойчивости организма к разнообразным внешним воздействиям, включая чувствительность к ядам или действию ионизирующей радиации.

Вместе с околосуточными в организме выделяют также ультра-дианные ритмы – ритмы длительностью меньше суток, например – концентрация внимания, уменьшение болевой чувствительности вечером, процессы секреции, цикличность фаз, чередующихся на протяжении 6-8-часового нормального сна у человека. Двигаясь еще дальше, к меньшим периодам, мы увидим околочасовые ритмы, в частности, ритмы синтеза белка, приводящие и к околочасовым ритмам изменения клеточных размеров в одноклеточных культурах. Еще более кратким является ритм дыхания человека и животных – несколько минут, и, наконец, околосекундный ритм сокращений сердечной мышцы. В близких интервалах частот лежат и ритмы активности коры головного мозга.

Разнообразны и так называемые инфрадианные ритмы, к которым относят все биоритмы длительностью более суток. Среди наиболее известных из них является менструальный цикл у женщин, а также окологодовые циклы активности (крайним случаем которых является цикл «спячка-бодрствование» у некоторых животных). В некоторых исследованиях – уже исключительно на примере человека – показывается наличие циклов творческой активности с периодом около семи лет.

Если же обратиться к популяциям организмов, то мы выходим на разнообразные ритмы возникновения эпидемий, заболеваемости различными болезнями, а также урожайности сельскохозяйственных растений, которые хорошо коррелируют с 11-летним циклом солнечной активности.

Вопрос о происхождении, природе этих разнообразных ритмов является предметом горячих дискуссий ученых. В дискуссиях обсуждаются две основные гипотезы – об эндогенном (внутреннем) и экзогенном (внешнем) источнике биоритмов. Господствующей в настоящее время является точка зрения о том, что чем короче период биоритма, тем большую роль играют собственные биологические процессы и химические реакции организма. Как известно, циклические реакции были обнаружены в начале пятидесятых годов даже для случая химические реакций (реакция Белоусова-Жаботинского). С другой стороны, экзогенные факторы – например, чередование дня и ночи для околосуточных ритмов, цикл зима-лето для окологодовых, солнечная активность для многолетних – могут играть важную роль синхронизаторов собственных ритмов биологических систем.

Отметим, что тезис о влиянии солнечной активности на биологические процессы кажется сегодня чрезмерным для многих биологов, хотя такое научное направление как гелиобиология, трактуемое как раздел биофизики, нашло отражение ещё в Большой советской энциклопедии. Как известно, основоположником гелиобиологии является российский и советский ученый и мыслитель А.Л.Чижевский, еще в первой трети прошлого века на большом статистическом материале показавший наличие достоверных корреляций ритмических изменений многих биологических процессов на популяционном уровне с 11-летним циклом солнечной активности. В качестве механизма влияния изменений солнечной активности на биологические процессы сегодня рассматриваются колебания электромагнитного поля Земли, выведенного из равновесия потоками заряженных частиц, выбрасываемых «неспокойным» Солнцем, и достигающих земной орбиты, которые, в свою очередь, взаимодействуют с электромагнитными характеристиками живых объектов, выводя их из равновесия. Эти представления получили подтверждение и в работе современных исследователей.

Отметим здесь, что некоторые из этих циклов настолько стабильны (при условии стабильности окружающей среды), что используется даже выражение «биологические часы» – как способ оценивать периоды времени по изменению конкретных функций организма. Примером является способность некоторых людей просыпаться в точно заданное ими самими время. Другим хорошо нам всем знакомым примером биологических часов (для горожан – по крайней мере, из детских сказок), является утреннее пение петуха.

Для наглядности представим здесь таблицу корреляции био– и гидросферных процессов и состояния земного электромагнитного поля.

Таблица 2.

Био– и гидросферные процессы и электромагнитное поле

(Таблица основана на таблице из статьи А.Д.Арманда с нашим добавлением (помечено *)

Мы видим, таким образом, что повседневная жизнь живых существ, живых организмов происходит в виде разнообразных ритмических процессов. Очень важно отметить при этом, что эти процессы синхронизированы между собой, их временные (темпоральные) характеристики согласованы, и только в этом случае возможно их нормальное развитие и жизнедеятельность. В случае же рассогласования временной среды, например, при работе в ночную смену, или при трансмеридиональных перелетах, в организме наступает явление десинхроноза, как предпатологического состояния, за которым могут последовать и серьезные функциональные расстройства и сбои. Подобные сбои могут вызывать и внешние факторы, в частности, магнитные бури, вызванные солнечными вспышками.

Важно также подчеркнуть, что наличие в сложных эволюционирующих системах колебательных, т. е. описываемых в рамках циклически-волновой парадигмы, процессы – это скорее закономерность нежели исключение. Как сказал в своем учебнике выдающийся советский биофизик, член-корреспондент АН СССР М.В. Волькенштейн: «На всех уровнях организации – от макромолекулярного до популяционного – в биологических системах происходят незатухающие колебания характеристических параметров – ферментативной активности, концентрации метаболитов, численности популяции».

Подчеркнем также, что в большинстве ритмических процессов биологическая система не возвращается полностью в исходное состояние, а переходит в некое новое качество в результате процесса развития, продвигаясь вперед вдоль векторной компоненты биологического времени – от рождения к зрелости, к старость и к умиранию. Мы можем говорить об образе спирали, точнее, множества спиралей, витки которых составляют разнообразные циклы, а ее концы обозначают рождение и смерть биологического существа.

И этот раздел мы завершим характеристиками биологического времени из книги Н.И.Моисеевой с соавторами:

1. Структура времени. Время состоит из двух реальных частей – настоящего (в котором можно активно действовать – время на текущее событие) и прошлого (в котором зарегистрированы следы действий), а также из нереальной части – постоянно наступающего, но не наступившего будущего.

2. Структура настоящего времени . Настоящее имеет относительно фиксированную протяженность в физическом времени и переменный объем в связи с увеличением и уменьшением числа происходящих событий (что сопровождается увеличением или снижением скорости этих событий соответственно).

3. Направление хода времени. Ход времени и векторный (направление от рождения к созреванию, старению и смерти) и ритмичный (повторение примерно одних и тех же событий через приблизительно одинаковые промежутки времени).

4. Характер течения времени. При изменении условий одни и те же процессы протекают по разным масштабам (смена скоростей). Разные процессы идут в различных масштабах времени.

5. Связь времени с другими физическими явлениями. Время связано с пространством и движением. Кроме того, его связывают с обменом веществ и энергией, характером деятельности и степенью эмоционального напряжения.

6. Временной миропорядок. Существует множество времен, отличных масштабами. Биологические системы существуют и как индивидуальные особи (располагающие «набором часов», отмеряющих время различных процессов и общее время жизни) и как единицы общей системы живого, развивающегося в соответствующем времени.

И, в самое завершение – снова строчки Федора Тютчева:

3.1. Психологическое время

Переходя к понятию «психологическое время» от времени «биологического» мы можем сказать, что основным различием в этих понятиях является наличие сознания человека, которое осмысляет для себя – осознанно или не осознано – свое биологическое время, себя в рамках цикла, именуемого жизнью. В этом случае биологические ритмы и циклы продолжают существовать, но это измерение как правило не осознается, в отличие от своего – уже не биологического, а психологического возраста.

В Психологическом словаре на веб-сайте «Мир психологии» дается такое определение: «Психологическое время – отражение в психике человека системы временных отношений между событиями его жизненного пути. Психологическое время включает: оценки одновременности, последовательности, длительности, скорости протекания различных событий жизни, их принадлежности к настоящему, удаленности в прошлое и будущее, переживания сжатости и растянутости, прерывности и непрерывности, ограниченности и беспредельности времени, осознание возраста, возрастных этапов (детства, молодости, зрелости, старости), представления о вероятной продолжительности жизни, о смерти и бессмертии, об исторической связи собственной жизни с жизнью предшествующих и последующих поколений семьи, общества, человечества в целом».

В Оксфордском толковом словаре по психологии обсуждаемое понятие трактуется несколько по иному: «Время, психологическое – переживаемое время, субъективное время. Ощущение продолжительности, не зависящее от внешних маркеров, таких как часы, календари, циклы дня/ночи. Кажется ясным, что это ощущение времени должно зависеть от внутренних, эндогенных событий. Некоторые из них могут быть биологическими (см. биологические часы, циркадный ритм), а другие могут быть психическими или когнитивными».

В большинстве работ акцент делается все же не на ощущение биологических ритмов, а на состоянии и свойствах личности, которая переживает и осмысляет временные отношения между событиями личности разного масштаба. Как отмечает психолог Г.П. Горбунова, «время в сознании и поведении человека приобретает конкретное психологическое содержание как элемент культуры, уровень развития которой определяет доминирующую в данном сообществе концепцию времени. Временные понятия человека всегда определены той культурой, к которой он принадлежит. Взятое в биографическом масштабе, психологическое время предстает как осмысление человеком своей жизни, отношений между основными событиями жизненного пути личности». Отметим здесь акцент на том, что временные понятия всегда определяются культурой, к которой принадлежит человек. Мы помним, что представления о поступательном направлении времени возникло в раках христианской культуры, тогда как для многих иных культур было характерно представление о течении времени как циклическом, круговом процессе.

Эксперименты различных исследователей показали, что для человека, особенно в зрелом и пожилом возрастах, свойственно занижать свой возраст, когда его спрашивают, на сколько лет он себя ощущает. Многие исследования рассматривают именно соотношения между психологическим и объективным возрастами человека, отмечая опасность как завышения своего возраста в сравнительно молодом возрасте, когда человек большинство наиболее значимых событий относит к прошлому и не видит в них причин и средств реализации значимых событий в будущем (феномен «психологической старости»), так и забвение прошлого и не имеющее глубоких оснований произвольное насыщение событиями будущего, мечты и радужные надежды, не подкрепленные реальными детерминантами в прошлом (психологический инфантилизм, «детство в зрелости»).

С другой стороны, известный российский психолог Александр Асмолов связывает понятие психологического времени не столько с самоощущением своего возраста, сколько с направленностью мотивов человека. Так, в одном из интервью он вспоминает, как его учитель, Блюма Вульфовна Зейгарник, всегда учила его молодости: «она звонила мне, когда я был уже заведующим кафедрой, и спрашивала: «Саша, ты мне запланировал курс по патопсихологии для общих психологов? Ты смотри, я обязательно сумею его прочесть». Ты старик, когда твои мотивы в прошлом. В 80 лет Блюма Вульфовна была человеком, у которой мотивация была в будущем. На этом примере я всегда демонстрирую, что есть психологическое время личности».

Под понятием психологического времени понимают также особенности восприятия времени человеком, например в детстве (детская психология) или при различных психических заболеваниях (патопсихология). Отдельной проблемой является восприятие времени в условиях длительной изоляции, например, космических полетов или их имитации. В этом случае актуальными снова оказываются биологические ритмы и проблемы их синхронизации.

Отметим также, что наряду с временем психологическим, Владимир Зинченко выделяет также и время «духовное», «доминантой которого являются представления человека о вечности, о смысле, о ценностях. Соответственно, есть и духовный возраст, к изучению которого психология развития почти не прикасалась. Видимо, потому, что она сама его еще не достигла».

Проблема психологического времени личности в работах разных исследователей рассматривается с разных позиций: как «временная перспектива личности» (К. Левин), «временной кругозор» (П. Фресс), «концепция времени личности в масштабах ее жизни» (А.А.Кроник), «временная перспектива» (К. А. Абульханова) и т. д. Важную роль понятие психологического времени играет и в процессе осознания человеком собственной идентичности, которая реализуется через осмысление им своего психологического времени во взаимосвязи с социальным временем, временем эпохи.

Возвращаясь к свойствам психологического времени ряд исследователей отмечают его сходство со свойствами физического времени, понимаемым в рамках субстанционного подхода. Так, равные отрезки психологического времени могут оцениваться как не-равноценные. Психологическое время способно уплотняться и разряжаться, оно активно, направлено от прошлого к будущему, асимметрично, ритмично, движется скачками. Каждый субъект является носителем своего собственного времени, т. е. здесь принцип сингулярности нарушается. Более того, каждый конкретный субъект существует одновременно в разных системах отсчета времени (молекулярное время, физиологическое, онтогенетическое, историческое, эволюционное и т. п.). Психологическое время обладает способностью к инверсии, т. е. возможностью перестановки событий во времени. Другое его свойство-возможность временных децентраций, т. е. смещения событий и собственного «Я» во времени, что обеспечивает, в частности, панорамное видение мира.

Особенно велика вероятность ощущения ускорения времени, когда человек находится в гуще социальных и/или политических событий. Так, Харт Линн в статье о французской революции пишет, что с самого начала французской революции в июле 1789 года современники пытались найти способы выразить чувство уплотнения, и, следовательно, ускорения времени….После попытки бегства короля в 1791 году Жан-Мари Ролан писала: «…мы переживаем целые десять лет за двадцать четыре часа: события и эмоции спутались между собой и следуют одно за другим с необыкновенной быстротой».

Из своего личного опыта отмечу, что подобное «ускорение времени» я переживал в течении трех дней сопротивления попытки государственного переворота 19–21 августа 1991 г., находясь в гуще событий сначала в Москве, а потом в Ленинграде. Вместе с тем подобные ощущения по-видимому, свойственны не всем современникам политических событий, а лишь активным их участникам. Так, известно, что Петроград в дни Октябрьского переворота 1917 года жил своей обычной жизнью – на невском работали кафе, магазины, и большинство петроградцев и внимания не обращали на грузовики с солдатами, едущих захватывать важные для революции объекты. Впрочем, эта способность не слышать «музыку революции» свойственна не только обывателям и сторонним наблюдателям, но и некоторым участникам самих событий. Так, известно, что Иосиф Сталин всю ночь Октябрьского переворота провел не в штабе революции – Смольном, а в квартире родителей своей невесты – Алилуевых, распивая с ними чай и беседуя на разные темы.

В. Н. Ярская пишет в учебнике, посвященном пространственным и временным аспектам социальных изменений, что «психологическое время частично свободно от жестких циклов и векторности: в обстановке сна, фантазии, галлюцинаций и искусства время действительно может останавливаться и даже возвращаться, словно оно тогда подчиняется нашему глубинному желанию. Инверсия психологического времени человека связана со способностью взглянуть на жизнь с любой временной точки, порой даже с точки зрения момента, выходящего за границы собственной жизни. Овладение поведением в жизненном пути поэтому не тождественною обычной хронологии. Недаром говорят о четырех типах возраста – хронологическом, биологическом, психологическом и социальном».

Как отмечает в своей статье В.Д.Балин, психологическому времени свойственны некоторые парадоксальные особенности. Так, у него имеется возможность «управлять» будущим через настоящее, причем чем дальше отстоит будущее от настоящего, тем легче им «управлять»; прошлым можно «управлять» через будущее. Психологическое время обладает также свойством коммутативности, т. е. его можно суммировать, «копить», оно дает возможность образовывать ретро– и перспективу. Каждый субъект является носителем индивидуальной секунды, которая, по сравнению с эталонной физической может укорачиваться и удлиняться. Эксперименты показывают, что величина индивидуальной секунды зависит от степени упорядоченности индивидуального психологического пространства, от уровня активации нервной системы.

Итак, понятие психологического времени тесно связано с осознанием процесса собственной жизни человеком, а это осознание зависит уже от уровня самого сознания, мышления человека, его способности к рефлексии, от его воображения, наконец, от способности к самоорганизации. Поэтому мы, по-видимому, можем говорить о разных «качествах» психологического времени для разных людей. Так, для одних оно связано с осознанием «текучести бытия», с отнесением себя к определенному этапу жизненного цикла – в этом случае, как правило, используется термин «психологический возраст». Для других людей с течением, убеганием времени их жизни связаны экзистенциальные ощущения, которые могут привести и к определенному эмоциональному состоянию (например, депрессию в связи с неминуемым концом собственной жизни) – на то или иное время (и опять мы используем это понятие!) – или на всю жизнь. Для некоторых натур это ощущение конечности жизни приводит, наоборот, к умению ценить каждый миг жизни. Это ощущение жизни хорошо выражено в строчках песни на слова А.Дербенева:

Наконец, возможен и вариант «управления собственным временем» – именно так называются некоторые курсы и тренинги по планированию и организации собственной жизни, как деловой, так и личной («управление временем» как буквальный перевод термина time-management). Действительно, оказывается, что от умения организовывать свою собственную жизнь во многом зависит и те события, в которых вы примете участия, и полученные вами впечатления – а именно это и является мерилом времени уже начиная с понятия «биологическое время». С другой стороны, известно, что человек может как укорачивать собственную жизнь – путем, например, пьянства, курения, употребления наркотиков, так и удлинять ее (естественно, в определенных пределах), путем ведения «здорового образа жизни». В этом плане термин «управление временем» приобретает уже не только переносный смысл. Это, принципиально новое отношение ко времени, хорошо выражено в строчках С.Я. Маршака:

Понятие «уплотнение времени» имеет прямое отношение и к поведению людей, прежде всего профессионалов, в экстремальных ситуациях (например, при авариях на самолетах и т. д.), когда требуется за секунды выполнять целый ряд осмысленных действий, от успеха которых зависит выживание многих людей. Таким образом, на уровне «психологического времени» мы сталкиваемся с феноменом не только его осознания, но и возможности его осознанного регулирования. Наконец, сама память, как важнейшее свойство человека разумного, неразрывно связана со временем. Как четко сформулировала В.Н. Ярская: «Именно время раскрывает память, а пространство дает место памяти».

Приведем в заключение характеристики психологического времени, или «времени в человеческом сознании» из книги Н.И. Моисеевой с соавторами:

1. Структура времени. Время делится на три неравные части. Длительность настоящего определяется в зависимости от того, какое событие обсуждается.

2. Структура настоящего времени. Границы настоящего неощутимы. Человек ощущает себя всегда в настоящем. Прошлое воспринимается через процессы памяти.

3. Направление хода времени. Восприятие исторического прошлого, протяженности настоящего, концепция будущего в виде «стрелы времени»

4. Характер течения времени. Равномерно текущее время в обыденной жизни. Замедление или ускорение течения времени при сенсорной депривации и в стрессовых состояниях.

5. Связь времени с другими физическими явлениями. Понятие о времени связано с понятием пространства и движения.

6. Временной миропорядок. Ощущение единого равномерного, «физического» времени. Понятие различных масштабов времени (личное время человека, время рода, историческое время, мифологическое время). Ощущение неоднозначности – Прошедшего, Настоящего, Будущего.

3.2. Историческое время

Ситуация с понятиями «историческое» и «социологическое время» в каком-то смысле аналогична ситуации с понятиями «геологического» и «биологического времени». В первом случае мы говорим о человеческой истории, о реконструируемых событиях человеческого прошлого, аналогично геологической истории Земли. В случае геологии мы опираемся на горы и геологические породы, в случае истории – на результаты человеческой деятельности, как материальные, так и письменные. В этом плане археология является как бы связующим звеном между геологией и человеческой историей.

В случае социального времени мы говорим уже о событиях современного социума, о жизни общества, состоящего из отдельных людей, о происходящих в нем событиях и процессах – в чем-то аналогично биологическому времени, особенно если говорить о биологическом времени не отдельных организмов, а популяций. При этом мы ясно понимаем всю ограниченность подобных аналогий и не будем переходить ту грань, за которой начинается «биологизаторство».

В случае истории мы познаем прошлое человечества, основываясь прежде всего на сохранившиеся письменные тексты. В отличие от геологии мы не можем наблюдать на Земле геологические пласты, относящиеся к различному времени, соответственно, в случае истории мы не может соотносить время с теми или иными геологическими слоями. Датировка в истории происходит на основе письменных источников и идет по отношению к астрономическому времени.

Сама природа действительности такова, что событийная история привязана к хронологии. Именно хронология задает рамки, в которых располагаются происшествия, из которых и отбираются события. Датирование как маркировка времени означает, что когда нас спрашивают, что происходило в таком-то году, мы называем некие события, придавая этому времени определенные качественные характеристики. В свою очередь датировка как темпоральная организация истории означает, что при ответе на вопрос о каком-либо событии мы прежде всего называем время, когда оно произошло, тем самым фиксируя его темпоральную позицию в исторической реальности. Как отмечал Г. Зиммель, «мы помещаем событие в объективно протекающее время не для того, чтобы оно соучаствовало в его протяженности, но для того, чтобы каждое событие получило соотносимое с другими местоположение».

В некоторых случаях исследователи ставят под сомнение общепринятую шкалу истории. Так, например, одним из первых выдвинул гипотезу о неверной хронологии русский революционер и мыслитель Николай Морозов, который, основываясь, на предположении, что звери Апокалипса – это названия созвездий в небе при написании Иоанном этого текста, предложил свои поправки к классической школе времени. Его идею развил в наше время Фоменко с соавторами. Подавляющее большинство историков, однако, считают тексты Фоменко ярким примером лженауки.

Однако и в рамках классической истории понятие «время» используется не только как дата в хронологии. Термин «время» фигурирует и в названии наиболее крупных исторических периодов – например, историческое время и доисторическое время, Новое и Новейшее время и т. д. Немецкий философ Карл Ясперс выделяет четыре гетерогенных периода в мировой истории: прометеевская эпоха, эпоха великих культур древности, эпоха духовной основы человеческого бытия (осевое время) и эпоха развития техники. «Человек четыре раза как бы отправляется от новой основы. Сначала от доистории, от едва доступной нашему постижению прометеевской эпохи (возникновение речи, орудий труда, умения пользоваться огнем), когда он только становится человеком. Во втором случае от возникновения великих культур древности. В третьем – от осевого времени, когда полностью формируется подлинный человек в его духовной открытости миру. В четвертом – от научно-технической эпохи, чье преобразующее воздействие мы испытываем на себе».

Период «осевого времени» является, по мнению Ясперса, центральным в истории человечества. Это эпоха духовного основоположения всех мировых культур. «Эту ось мировой истории, – писал Ясперс, – следует отнести ко времени около 500 лет до н. э., к тому духовному процессу, который шел между 800 и 200 гг. до н. э. Тогда произошел самый резкий поворот в истории. Появился человек такого типа, который сохранился и по сей день. В эту эпоху были разработаны основные категории, которыми мы мыслим по сей день, заложены основы мировых религий, и сегодня определяющие жизнь людей».

Правомерность рассмотрения времени истории только как шкалы физического времен оспаривают и многие современные историки. Так, выдающийся французский историк XX века, один из лидеров Школы Анналов, Фернар Бродель противопоставлял хронологическому времени длительность, с которой он связывал понятие структуры исторического времени. Вместо времени, которое существует «только тут», Ф. Бродель устанавливает множественность форм исторического времени, форм творческого времени, которые созданы помогать человеку творить историческую реальность и вместе с тем существуют как сдерживающий фактор, ограничивающий социальные действия.

По мнению Ф. Броделя, во-первых, существует множество типов исторического времени, переплетенных между собой, важность которых обусловлена своего рода спецификой длительности, и только для очень больших длительностей можно утверждать действительно универсальные законы. Сказанное обнаруживает важность понятия исторического времени как гносеологической характеристики, показывающей, каким образом представители разных научных школ и направлений оценивали смысл происходящего в истории (например, осевое время К. Ясперса), то есть какие события, факты и тенденции они квалифицировали как переломные, позволяющие говорить о смене эпох.

Представители традиционной истории, считает Бродель, обращали внимание только на короткие отрезки времени, и не случайно ее называли событийной, или сериальной, историей, изучавшей лишь крупные события: войны, революции и т. д. Эта историческая наука фактически игнорировала время, и поэтому результаты ее исследований всегда отличались излишним схематизмом и абстрактностью. Анналовская школа, отмечает Бродель, решила устранить этот недостаток традиционной школы и в центр своих изысканий поставить время. Она делит его на короткое время (temps bref) и длительное время (longue duree).

Короткое время охватывает дни, сутки, месяцы. Например, пожары, сезон дождей выражаются коротким временем, поскольку они длятся сравнительно недолго. Оно также охватывает все формы экономической, социальной, религиозной и т. д. жизни. Что касается длительного времени, то здесь речь идет о столетиях и тысячелетиях. Среди всех времен длительное время занимает особое место, и историку нелегко к нему привыкнуть, хотя без него нельзя объяснить всю историю человечества. Это время неподвижно и лежит в основе познания исторического процесса. Оно как бы составляет каркас истории.

И именно в рамках длительного времени по Броделю историки, философы, специалисты других наук обнаруживают определенные циклы в развитии человеческой цивилизации и культуры. Обсуждение этих циклов связано, прежде всего, с работами О.Шпенглераи А.Тойнби. Как отмечает российский политолог и философ В.И.Пантин, «эти выдающиеся философы истории видели в развитии цивилизаций не только замкнутые циклы с их основными фазами («весна», «лето», «осень» и «зима» культур у Шпенглера; «генезис», «рост», «надлом» и «распад» цивилизаций у Тойнби), но и волнообразные, ритмические, повторяющиеся характеристики и внутренние механизмы». В частности, Шпенглер указывал в своих работах на существовании наряду с глобальными циклами культур и цивилизаций длительностью около тысячелетия, внутренних ритмов меньшей длительности – 50-летнего, 70-летнего, 300-летнего и др. О ритмах развития культур и отдельных цивилизаций писал также известный историк и географ Л.Н. Гумилев. Наличие достаточно четких ритмов в истории последних столетий, хорошо коррелирующих с длинными волнами Кондратьева (порядка 60 лет), показано в работах российских исследователей В.И. Пантина и В.В. Лапкина, но к ним мы вернемся подробнее далее, при рассмотрении феномена политического времени.

Итак, в соответствии с современными представлениями, историческое время – это некоторая последовательность действий субъектов. Своеобразной единицей исторического времени выступает интервал, который совпадает с единицей в социальной деятельности конкретного человека или какой-то социальной группы. Структура исторического времени – это своего рода социально-историческая концепция, поскольку она определяется выбором моментов отсчета, которые сами зависят от представлений относительно важности исторических событий. Различные субъекты дадут различную структуру историческому времени. Историческое время измеряется историческим изменением, которое, в свою очередь, определяется социальной практикой, протекающей с разной интенсивностью. Историческое изменение субъекта ведет к своеобразному уменьшению или, наоборот, к удлинению исторического времени.

Термином «историческое время» с указанием на конкретное время на школе развития от архаики к постмодерну обозначают также исторические фазы развития стран: – древнее время, средние века (премодерн), новое время (модерн), новейшее время, точнее, период после II Мировой войны, который также иногда называют постмодерном. Проблема заключается в том, что эти термины относятся прежде всего к историческому развитию стран Западной Европы и Америки, который сегодня находятся условно в стадии постмодерна. Другие же страны, например, страны Восточной Европы и Латинской Америки, страны группы БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай) преимущественно находятся в историческом времени модерна. Третьи страны – например, большинство арабских стран, или многие страны Африки – в историческом времени премодерна, а некоторые части Африки – в еще боле древних исторической временах. Эти различия в переживаемых большинством населения историческом времени являются сегодня, в условиях глобализации, источником многих конфликтов и проблем.

Более пятнадцати лет тому назад, в тексте, посвященном осмыслению противостояния разных государств вокруг событий в Косово, я сделал предположение, что условная граница между временем модерна и постмодерна может быть приурочена к моменту, когда ценности суверенитета и ценности прав человека сравняются. Подразумевается, что ценность суверенитета наций и государств, которая была незыблемой ценностью для мирового общественного мнения в XVIII–XIX веках, в XX веке начинает снижаться, а ценность соблюдения прав человека – расти. Точкой пересечения обеих кривых может быть условно названа вторая половина сороковых годов – время Нюрбергского процесса, создания ООН и принятия Всемирной декларации о правах человека. Расхождения же во взглядах политических элит и общественного мнения разных государств по поводу применения силы в Косово может быть связано с тем, что элиты одних стран живут уже в XXI веке, а другие – в первой половине века XX, в период незыблемости суверенитета. Исходя из такого представления, можно предположить, что условная дата начала модерна – это середина XVII века, время подписания Вестфальских мирных соглашений.

Сам термин «модерность» (Modernity) одни историки относят к периоду начиная с XVII–XVIII веков, другие же исследователи ведут его начало со времени Великой Французской революции, когда достаточно резко, как об этом пишет уже упоминавшаяся Линн Хант, изменилось само восприятие времени: «Для тех, кто жил в 1789 и последующих годах, революция стала означать отказ от прошлого, чувство разрыва в в секулярном времени, максимально увеличивавшее и растягивавшее настоящее для того, чтобы изменить его в момент личной и общественной трансформации, формируя будущее в соответствии с открытиями, сделанными в настоящем. Время перестало быть данностью [выделено мною – А С]. Оно стало средством бесконечного потенциала изменений, которые могут быть добровольными – то есть продиктованными сознательным выбором».

В соответствии с таким подходом сегодня историки говорит о веке XIX как веке динамичном, с иной, чем ранее, скоростью течения времени, размышляя о моделях времени в этом веке в мире и России. И это касается теперь не только революционной или послереволюционной Франции, но и России периода царствования Николая I. Так, в первой статье в упомянутом сборнике, носящей характерное название «Изобретение XIX века. Время как социальная идентичность» ее автор, историк Д.А. Сдвижков пишет, что, как отмечает в изданной в 1832 году статье «Девятнадцатый век» И.В. Киреевский, «главной характеристикой переживаемой эпохи является ускорение времени, влекущее за собой несовпадение века исторического и личного». И далее он приводит строки самого И.В. Киреевского: «Прежде характер времени едва чувствительно менялся с переменою поколений; наше время для одного поколения меняло характер свой уже несколько раз…те из моих читателей, которые видели полвека, видели несколько веков».

Более того, в каждой отдельной стране ее разные регионы живут как бы в разном историческом времени. Одно время – в столице и городах мегаполисах, другое в средних городах, третье – в провинции. Так, Е.С. Корчмина в статье о XIX веке в Российской провинции писала: «очевидно, что провинция – это не только пространственная, но и временная категория, обусловленная удаленностью от «главных» событий во времени… Эта удаленность от «генеральной линии истории» порождает «провинциальность» как категорию».

Однако развитие технического прогресса, появление железных дорог и развитие телеграфа в России сделали актуальным вопрос о едином времени. «До создания современной инфраструктуры, которая соединила отдаленные территории и ускорила передвижение из одной части страны в другую, существование в России множества местных (то есть «естественных») времен не ощущалось как проблема. Только после запуска в 1851 году первой железнодорожной ветки национального значения от Санкт-Петербурга до Москвы появилось понимание того, что расписание поездов требует унификации времяисчисления». Так вместе с техническим прогрессом в России появилось и новое единое для страны время.

В заключение раздела об историческом времени стоит привести перечень двенадцати концептов времени, выделенных в работе секции «Концепт времени в европейских и азиатских работах по истории» состоявшегося в 1999 году в Мадриде Международного конгресса исторических наук и приведенный в монографии «Философские проблемы времени». Этот перечень достаточно хорошо представляет направления размышлений о времени в работах современных историков:

1. «Пульсирующее время» Это понятие фигурирует в античной мифологии и в античных рассуждений об истории.

2. «Циклическое время» – характерно для древнегреческой и римской культуры, а также культуры средневековой Европы.

3. Ньютоновское линейное время, моделью которого является прямая линия, не имеющая начала и конца.

4. Христианское линейное время, символизируемое прямой линией, имеющей начало и конец.

5. Линейное время, идущее в направлении улучшения и прогресса, символизируемое прямой линией, идущей вверх.

6. Линейное время, идущее в направлении регресса, символизируемое прямой линией, идущей вниз.

7. Время как последовательность точек – в исламской историографии.

8. «Спиральное время» – в наиболее полной форме представлено в сочинениях Дж. Вико, О.Шпенглеры и Х.Ортеги-и-Гассета.

9. «Летописное время» или «время анналов», или «время анналистов»: описываемое событие подается как происшедшее в какой-то момент, или в «точке» времени, вопрос о предшествующем и последующем не ставится.

10. «Время хроник», или «время хрониста»: описываемое событие подается как «эшелонированное в глубину», у него есть предыстория и ретроспектива, которая тоже описывается.

11. Собственно «историческая время», или «время историка»: событие подается, как имеющее предысторию и последующую история. Предполалагается при этом, что предыстория и последующая история известны тому историку, который описывает события.

12. «Глубинное» или невидимое время. Оно в известном смысле может быть противопоставлено «датируемому» или видимому времени. «Глубинное» время характеризует самого пишущего историка, характеризует его как аналитика.

Мы завершим этот краткий экскурс в проблему исторического времени строфой из стихотворения Гавриила Державина:

3.3. Социальное время

Переходя к времени социальному, отметим, что в ряде работ под социальным временем понимается достаточно широкое понятие. Так, в академическом интернет-словаре дается такое определение: «Социальное время (время человеческого бытия) – коллективное перцептуальное Время, универсалия культуры, содержание которой лежит в основе концептуального Времени, конституирующегося в феномене истории как осознанной процессуальности социальной жизни».

В учебнике «социальная философия», И. А. Гобозов пишет: «При исследовании социального времени следует иметь в виду, что всякая разновидность времени носит социальный характер, поскольку все, что происходит в обществе, социально. Поэтому время, изучаемое всеми общественными дисциплинами (политической экономией, историей, социологией и т. д.), есть социальное время. Но каждая наука исследует его под своим углом зрения, как уже было сказано выше». Отметим, что среди перечисленных И. А. Гобозовым наук политическая наука, как таковая, отсутствует.

В другом учебнике, написанным коллективом автором под руководством В.Н. Ярской и посвященном именно пространству и времени социальных изменений, говорится о трех уровнях времени человека.

Первый – это психологическое время индивида, сенсорное, психическое, а также время на уровне сознания, связанное с этажами внутренней речи. Это система осознанных и неосознанных физиологических ритмов, сопряженных с природными формами времени, темпоральные характеристики психической деятельности – интуиции, эмоций, воображения.

Второй уровень связан с формированием и становлением жизненной позиции в сложном процессе социализации личности, осознания ею окружающего мира, своего места в мире. Личностное время сопряжено с социальным временем, обеспечивает выход из временной структуры субъекта в ритмы культуры и общества. Обратное воздействие на личностную структуру времени можно интерпретировать как социокультурную детерминацию этой структуры, включающую организацию производственных процессов и общественные отношения, язык и мышление, типы деятельности и поведение, конкретное знание о времени, грамматические формы времени в языке.

Третий уровень времени человека связан с понятием экзистенции, это – экзистенциальная форма времени, выражающая уровень осознания временных рядов и ритмов собственного существования, жизненного пути и самосознания личности, время осуществления, самореализации личности, фундаментальных целей ее жизни, но не календарная хронология. Этот уровень есть форма реализации социальной сущности, овладение культурой: здесь происходит встреча культур.

Соглашаясь с позициями этих авторов, что под социальным временем в широком смысле можно понимать различные аспекты поведения социального человека, мы все же в дальнейшем сконцентрируемся на втором уровне в определении В.Н. Ярской, более того, именно на социальных аспектах жизни человека – то есть его жизни во взаимодействии с другими членами социума.

А.В.Соколов дает такое определение социального времени: Социальное время – это интуитивное ощущение течения социальной жизни, переживаемое современниками. Это ощущение зависит от интенсивности социальных изменений. Если в обществе изменений мало, социальное время течет медленно; если изменений много, время ускоряет свой ход. Согласно «социальным часам», десятилетия застоя равны году революционной перестройки.

В рамках представления о социальном времени исследователи обращаются и к восприятию человеком собственного времени жизни – молодости, зрелости, старости – но уже в аспекте социальных ожиданий и социальных ролей, присущих каждому возрасту человека. В этом случае можно говорить, например, об особенностях социального времени молодости или сущностных чертах социального времени в зрелом или преклонном возрасте.

В дискуссии на сайте Клуба Фонда общественного мнения Г.Ю. Любарский в 2004 г. определил социальное время как относительную плотность социально значимых событий за равные промежутки календарного времени, а известный петербургский социолог и юрист Я.И. Гилинский отметил, что в 70-е годы он рассматривал социальное время как наполненность пространственно-временного континуума социально значимыми процессами. Поэтому «продление жизни» возможно, на его взгляд, не столько путем увеличения длительности индивидуального существования, сколько увеличением его «наполненности». Количественным же показателем «наполненности» могли бы служить биты информации. На наш взгляд, эти определения вполне могли бы быть взяты за основу.

Мы также солидаризуемся с мнением О.И. Генисаретского, который отмечал, что социальное время существует в объективированном и необъективированном состояниях, подчеркивая, что это его свойство существенно для прогнозирования, ибо управление состоянием времени влияет на объективность и действенность прогноза – его сбываемость. Различая эти два состояния времени, он не отождествлял необъективированное и субъективированное время. Тем самым допускается, что необъективированное время способно существовать во внесубъектных видах, например, как предметность, сознание или мышление, которые несубъективны по природе, хотя и могут субъективироваться.

Наряду с жизнью человека в социуме, понятие социального времени относится, на наш взгляд, и к жизни различных социальных институтов – ассоциаций, учреждений, клубов, команд, научных и иных институтов. В рамках социологии организаций и концепций менеджмента показано, что можно говорить о времени жизни этих структур, что каждая организация может быть описана в терминах зарождения (создания), развития, зрелости и угасания (в последнем случае возможным вариантом может быть также ее трансформация в новую структуру). Поэтому и в этом случае мы может использовать многие подходы, получившие развитие при изучении времени жизни живых организмов.

Важным свойством социального времени является также наличие четких социальных ритмов, среди которых выделяются три группы таких ритмов – суточный, недельный и годовой. Физический день с его сменой дня и ночи и градациями рассвета, утра, полдня, сумерек и ночи является основой для ежедневного цикла деятельности человека. В рамках этого цикла жизнь человека достаточно жестко определена (задана) социально – подъем утром, путь на работу, сама работа, так называемое свободное время время, в котором также существуют привязанные к определенным фазам суточного цикла события – футбольный матч или спектакль, наконец, время сна.

В рамках второго – недельного цикла семидневная неделя в европейском календаре отражает библейские представления о шести днях творения мира и седьмом дне отдыха. Установление воскресенья как дня религиозной деятельности является примером традиционного контроля организованной религии за календарем. Известны попытки уйти от семидневной недели с посвященным Богу воскресеньем к десятидневке в революционной Франции (длительность революционного календаря – более десяти лет), и попытка советской власти заменить семидневную неделю на пятидневку, с плавающим выходным (существовала в СССР с 1929 по 1931 год), которая была затем заменена на шестидневку со стабильными выходными, которая просуществовала до 1940 года.

Третий – годовой цикл также достаточно стабилен, особенно в сельской местности, где он связан с различными видами работ в сельском хозяйстве. В городе же он связан прежде всего с отпусками и каникулами, при этом в зависимости от времени года меняются и способы проведения свободного времени. Кроме того, каждый сезон отличается от других своим праздником: Рождество – Новый год, национальные праздники. Символически трансформируясь, смена времен года влияет на наши мысли, чувства, поведение.

Эти ритмы или циклы накладываются на собственные времена жизни или развития индивидуума и организаций, в которых он участвует, учась, работая, или проводя свободной время. Взаимодействия этих темпоральных ритмов и траекторий определяет собой специфику социального времени. Это взаимодействие происходит прежде всего в виде синхронизации социальных ритмов, которая позволяет существовать таким крупным социальных образованиям, например, как мегаполисы. Так, например, образ едущих на электричках на работу в центр мегаполиса жителей пригородов, а потом присоединение к ним уже в метро жителей «спальных районов» по утрам, и такой же синхронный отток людей из центра вечером может быть сравнен с притоком и оттоком крови в сердце живых существ. Тем более, что существует и образ столицы как сердца страны…

Соответственно, любые сбои – аварии в метро, перебои со светом – приводят к сбоям единого ритма, к нарушению социальной жизни и организации. Здесь также встает интересный вопрос о социальных группах, выпадающих из этого единого ритма – например, бездомных, и о социальных последствиях такого «выпадения». Важно также подчеркнуть, что наряду с людьми, выпадающими из общего социального ритма в результате стечения обстоятельств, постоянно появляются группы людей, делающих этот выбор осознанно, как например, хиппи, или поклонники определенных духовно-религиозных учений. Можно сказать, что люди в этих группах настраиваются на свой собственный ритм своего группового времени.

Наконец, в крупных современных городах постоянно происходит миграция населения, при этом приезжающие часто хорошо организованы в этнические общины, в которых жизнь протекает по собственному ритму и порядку. И здесь мы выходим на проблемы, связанные с концепцией мультикультурализма, в соответствии с которой все культуры равноправны и важно не допускать потери их самобытности. Но с другой стороны это будет приводить к постоянному десинхронозу социума, что может стать в будущем источником различных патологий.

Важно подчеркнуть, что здесь можно говорить не только о различных ритмах темпоральной организации, но и о разном историческом времени этих микросоциумов, отражающем реальное историческое время тех регионов и стран, откуда приехали новые жители крупных городов. Соответственно, переходя от городов к стране в целом, особенно к такой громадной стране, как Россия, мы можем говорить и о разном историческом времени ее различных регионов.

В курсе лекций доцента Иркутского госуниверситета Л.Я. Сорокиной «Социология свободного времени», со ссылкой на работы К. Проновоста, выделяются три аспекта современного понимания социального времени:

«1) ценность времени в современном обществе; время ни в коем случае не следует терять, время – деньги, в отличие от праздности, скуки, пассивности;

2) стратегии планирования в организации времени; современное общество ориентировано во времени, настроено на развитие и долговременное программирование. Такой подход контрастирует с фатализмом, чувством бессилия перед бегом времени, рутинной последовательностью действий;

3) социальные концепции времени характеризуются представлениями о среднем и длительном временном горизонте. Понятия прогресса и проекты будущего – главные в этом аспекте социального времени. Будущее, а не прошлое определяет временной горизонт современных обществ. В последнее время в восприятии времени в современном обществе происходят существенные изменения. Люди все больше стараются наслаждаться настоящим. Время меньше определяется в терминах его использования, качество межличностных отношений становится более важным критерием подхода ко времени».

Именно в рамках социального времени, как времени осознанного, появляется такой важный его аспект, как будущее. В рамках психологического времени уже проявляется возможность управления временем, но там горизонт будущего ограничен пределами биологической жизни человека. В случае же социума мы можем уже мыслить в понятиях рода, и представлять и осмысливать варианты будущего времени. При этом важно отметить, что наше будущее не предопределено, и оно творится уже сегодня. Поэтому точнее говорить не об одном будущем, а о веере возможных «будущностей», именно так можно перевести множественную фурму подлежащего «future» – будущее, используемого в названии Международной организации футурологов – World Futures Studies Association».

Возможность существования в человеческом создании альтернативных «будущностей» учитывается в работах коллектива исследователей из г. Таганрога под руководством профессора В.В. Попова, предложившего так называемую «интервальную» концепцию времени, в рамках которой «сознание человека рассматривается сквозь призму целого ряда темпоральных интервалов, которые в той или иной мере отражают определенные сегменты самого человеческого сознания». В рамках такого подхода мы можем говорить, аналогично грамматике английского языка, о «настоящем будущем» или «будущем прошлым», то есть как будущее воспринимается сегодня или, например, в прошлом веке. В рамках такого подхода авторы также используют такие выражения, как «историческое прошлое» и «историческое будущее».

Собственно говоря, любой процесс активной деятельности в социуме уже связан с организацией нашего будущего, хотя называется этот процесс вполне буднично и привычно – планирование. Другое дело, что чем далее обстоит горизонт планирования, тем сложнее оценить все влияющие на реализацию желаемого варианта будущего факторы, и когда планируются события удаленные более чем на несколько лет, термин планирование плавно переходит в термин «прогнозирование». Мы остановимся более подробно на этом измерении времени позже, сейчас же вернемся к вариантам осмысления времени личностью в социуме.

В ряде современных работ в области исследования социального времени акцентуируется такое его свойство, как нелинейность. Примером такого исследования является работа П.А. Амбаровой и Г.Е. Зборовского, которые используют темпоральный подход для изучения поведения различных социальных общностей. По мнению авторов, с позиций такого подхода «социальное время и временные характеристики социальной общности рассматриваются как системообразующие, сквозные. Время выступает и как внешняя, объективная реальность, в которой разворачивается жизнедеятельность социальной общности, и как внутренняя, перцептивная или конструируемая ее составляющая…. выступает как самостоятельная социальная сила, имеющая собственные законы, тенденции развития и трансформации». Приведем здесь видение авторами этой работы свойств нелинейного социального времени: «Для описания динамических свойств нелинейного времени применимы понятия текучести и мобильности, фиксирующие непостоянство, подвижность, изменчивость темпоральных структур. Текучесть и мобильность – не единственные свойства динамики нелинейного времени. Оно способно замедлять или ускорять свой темп, искривляться, поэтому характеризуется не просто скоростью, а нерегулярным ускорением и хаотичностью. Кроме того, не имеет одного раз и навсегда заданного направления, оно действует одновременно разновекторно, разнонаправленно. Нелинейное время связано с нелинейными состояниями и процессами социальной и физической реальности, является величиной относительной, с изменяющимися параметрами. На индивидуальном, общностном и социетальном уровнях оно отражается в разнообразии, множественности темпоральных режимов жизнедеятельности, переходов между ними, в их сложных “рваных” темпоритмах Для описания динамических свойств нелинейного времени применимы понятия текучести и мобильности, фиксирующие непостоянство, подвижность, изменчивость темпоральных структур».

Рассматривая категорию социального времени мы не можем не остановиться на концепции Люка Болтянского и Лорана Тевено, которые в рамках прагматического поворота в социологии постулировали существование в рамках социума нескольких основных «градов», или миров, действующих на основе собственных обоснование справедливости и «величия» – ценности, признания людей в каждом из этих градов. Они выделяют шесть таких градов – патриархальный град, град вдохновений, град репутаций, рыночный, гражданский и научно-технический грады. При этом патриархальный град черпает обоснования справедливость в прошлом, он ориентирован на прошлое. Научно-технический град по самой своей природе ориентирован на будущее: «Правильное функционирование людей и вещей продлевает настоящее в будущее, открывая возможность для прогнозирования. Научно-техническая форма координации поддерживает, таким образом, эквивалентность между ситуациями настоящего и ситуациями будущего и устанавливает временное измерение. То, что имеет значение – это завтрашний день: «машины для будущего», «рабочий будущего», «будущие специалисты», «организация будущего»».

В цитируемой книге даются темпоральные характеристики еще одного града: «Рыночный мир, не имеющий опоры во времени и пространстве, критически настроен по отношению к элементам патриархальной природы, поддерживающей закрепленность людей и вещей во времени и пространстве… Традиции, предрассудки, рутины мешают развитию рыночных оппортунистских настроений». Можно предположить, что град вдохновений также сущностно атемпорален, как и град рыночный. Град же репутаций, как наиболее близкий, по моему мнению, к граду патриархальному, также, хотя и в меньшей мере, ориентирован на прошлой. Град же гражданский, который подразумевает оценку гражданами предлагаемых политиками решений, не может не ориентироваться, хотя бы отчасти, на будущее.

В уже упоминавшемся учебнике «Пространство и время социальных изменений» предлагается следующая классификация оценки времени личностью:

1. Пассивно-ситуативная (сиюминутность и безынициативность, стихийность);

2. Активно-ситуативная (нет пролонгированной регуляции ответственности);

3. Пассивная регуляция (понимание пролонгированных тенденций, но созерцательное отношение ко времени жизни);

4. Активно-созидательная (преобразующий тип регуляции времени жизни, жизненная перспектива, четкая жизненная концепция, сознательная творческая регуляция).

Как отмечает В.Н. Ярская, именно в рамках четвертого типа оценки времени формируется особый общественный личностный феномен – прогностическая устремленность, которая предполагает выбор сценария, переход к управлению социальными процессами и собственной деятельностью.

Нас особо интересует именно этот, четвертый тип оценки времени, так как именно он свойственен творцам инноваций, акторам инновационного процесса. Вместе с тем мы должны ясно понимать, что люди этого типа составляют лишь малую часть социума, и их действия будут естественным образом встречать сопротивление со стороны людей с иным восприятием времени, а также аналогичных социальных групп.

В этом разделе мы уже дважды ссылались на работы известного саратовского социолога, д.ф.н. В.Н. Ярской, которая начиная с кандидатской диссертации всерьез занимается проблемами времени – времени социального и не только. Так, вышедший в 2015 году под ее редакцией сборник статей по материалам состоявшейся Саратове Международной междисциплинарной конференции «Калейдоскоп времени: ускорение, инверсия, нелинейность, многообразие», стал своего рода развитием организационной и издательской деятельности Российского междисциплинарного семинара по изучению времени. Его первый раздел носит название «Естественнонаучный темпорализм – время в науках о природе» и открывается статьей А.П. Левина. В 2015 году вышла и книга под авторством В.Н. Ярской «Калейдоскоп времени: следы биографии», представляющая собой удивительное сочетание автобиографии большого ученого и ее размышлений о свойствах времени, которую можно было бы также назвать «Путь к пониманию времени в контексте времени жизни». Эта книга дает прекрасный пример реализации на практике тезиса самого автора о времени в социологии: «Бытие определяется как присутствие через время, но по-разному. В макромире темпоральность предстает как время макрособытий – линейное, равномерное, необратимое, оно может выступить как бюджет рабочего, свободного времени, время полета лайнера, затраты времени на профессиональную подготовку. Однако на уровне микрособытий в разные периоды жизни, детстве и старости, человек воспринимает время как неравномерное – замедленное либо ускоренное. Время, которые мы конструируем как жизненный путь, труднее форматировать в количественных измерениях, невозможно измерить в часах фрагменты биографий, не сводимые к хронологии прошлого. Исследование социального времени оказывается не просто одним из направлений социологии, а самой социологией».

Отсылая читателя к трудам самой В.Н. Ярской, приведем здесь лишь заключительный абзац из ее недавней статьи, открывающей сборник «Калейдоскоп времени»: «Семантика нелинейного темпорализма обусловлена новой рациональностью, концепцией ускорения, социальным режимом, инверсией времени, способствует сплочённой работе памяти, практике исторической реконструкции. Время влияет на жизнь людей не только как затрачиваемый ресурс, но как субъект, социокультурный код, конструируя сплочённость, коммеморацию культурных норм, солидаризируясь, извлекая социальные факты в настоящее. Время раскрывает память, а пространство даёт место памяти, им могут стать события, здания, книги, песни, географические точки с символической аурой. Наука времени переопределяет свой предмет». Мы видим, что В.Н. Ярская не подводит итоги своих исследований в темпорологии, а формулирует новые перспективы таких исследований.

В заключение этого раздела отметим, что именно в рамках социального времени рождается и художественный образ времени, образ времени как одна из компонент искусства. Обращаясь к этой сфере, мы встречаемся и с путешествиями во времени, и с различными видами «гостей из будущего», и с осмыслением «эффекта бабочки», так ярко описанного в одноименном рассказе Рэя Брэдбери. Важно отметить, что многие образы времени из художественной литературы, научной и ненаучной фантастики, стали уже, подобно «эффекту бабочки», важной составной частью осмысления, планирования и реализации реальных социальных процессов.

Так, например, среди художественных образов времени, в качестве примера можно выделить, например, образ бренности человеческой жизни в виде трансформации ее длительности в материальный объект – портрет, размеры которого уменьшаются по мере реализации желаний героя («Портрет Дориана Грэя»). Ограниченность человеческой жизни вызывает естественное несогласие мыслящих людей, отсюда возникают стремление и продлить человеческую жизнь вплоть до получения эликсира бессмертия, и разнообразные идеи о воскрешении мертвых. Здесь художественные образы часто тесно переплетаются и с религиозными представлениями, с учетом всей специфики как традиционных, так и вновь возникающих церквей и вер.

Второй путь художественного преодоления бренности – переход от уровня индивида на уровень рода, то есть обращение к будущему человечества. И здесь различные образы будущего, или варианты других миров – традиционная составляющая литературы, включая как утопии, так и антиутопии. С другой стороны, эти образы возможного будущего становятся в сознании людей, особенно молодежи, некоторыми реальными целями, некоторые из которых затем реализуются в социуме. Так, например, для поколений советских людей, рожденных в 50-60-е годы, громадное значение в формировании их личности играло творчество братьев Стругацких, творивших целые миры как желаемого будущего, так и будущего достаточно проблемного. Назовем здесь только две проблем, поднятых ими – пределы возможной трансформации цивилизации одного исторического времени под влиянием другой (Книги «Трудно быть богом» и «Обитаемый остров») или проблему соотношения требований безопасности и прав человека («Жук в муравейнике»).

Таким образом, осмысление времени в художественных произведениях, влияя на сознание активно действующих в социуме людей, само становится фактором социальной жизни.

Отметим также, что в последнее время стирается резкая грань между так называемым научным и художественным прогнозом, более того, оба они дополняют друг друга. Так, например, в «Сценариях для России», подготовленных Клубом 2015, сочетаются три варианта сценариев (негативный, оптимальный и средний), как написанных писателями (А.Кабаков и др.), так и подготовленные экономистами, социологами, математиками.

И завершим этот раздел строчками Александра Городницкого, геолога, поэта и барда, человека, также, как и братья Стругацкие, значимого для поколений 50–60 г. рождения:

4.1. Сущность политики и специфика политического времени

Прежде чем приступить к рассмотрению свойств и особенностей политического времени, остановимся кратко на самом определении политики и политического. Известно, что существуют много определений политики, однако наиболее кратким и емким из них на наш взгляд является следующее – «политика – это взаимоотношения по поводу власти». Правда, при этом встает второй вопрос – а что это такое – власть? Русскому термину «политика» соответствует по крайней мере два английских термина – politics = борьба за завоевание и удержание власти, и policy – подготовка и реализациям программ решения тех или иных проблем социума – например, жилищная политика, социальная политика, образовательная политика.

Существуют также различные подходы к понятию «политическое». Например, по мнению немецкого политолога Карла Шмитта, феноменологические основания политики находят выражение в специфически политическом различении «друг – враг». Подобно различению «добро – зло» в этике, «прекрасное – безобразное» в эстетике, «выгодно – невыгодно» в экономике, оно конституирует своеобразие и уникальность мира «политического». Сфера разделения на друзей и врагов – это та демаркационная линия, за которой, по Шмитту, начинается сфера «политического». В соответствии со второй позицией, специфика политического заключается в способности концентрировать публичные ресурсы с целью решения общественно важных проблем. Так, согласно Т. Парсонсу, феномен является политическим «в той мере, в какой он связан с организацией и мобилизацией ресурсов для достижения каким-либо коллективом его целей».

Мы будем в дальнейшем исходить из второго определения сущности понятия «политический», не отрицая, впрочем и правоты в известном смысле Карла Шмитта, так как способность концентрировать публичные ресурсы традиционно понималась прежде всего как способность мобилизовать усилия нации против общего врага. Однако сегодня, на наш взгляд, таким врагом могут быть не столько люди и другие государства, сколько проблемы и вызовы XXI века.

Наибольшей способностью концентрировать ресурсы обладает, как известно, государство, которое сегодня и является институционализированной формой власти. Власть, по Максу Веберу, может быть трех типов – традиционная, харизматическая и процедурная. Именно процедурная власть наиболее соответствует принципам либеральной демократии – правления в соответствии с волей большинства при условии уважения прав меньшинства, вплоть до и отдельных людей. В то же время современная демократическая система управления подразумевает, что решения, принимаемые властью на различном уровне, является предметом обсуждений со всеми заинтересованными группами населения и реализуются с их участием. Такой форме власти и государственного управления соответствует термин governance, который может трактоваться, в отличие от традиционного government, как «управление без управляющих».

В то же время мы понимаем, что такая форма реализации власти еще далеко не является повсеместной, и скорее соответствует историческому времени постмодерна по классификации данной нами ранее. Для стран, соответствующих историческому времени модерна как правило реализуется представительная демократия или конституционная монархия. Для стран, соответствующих времени премодерна, более характерны авторитарные режимы или неконституционные монархии и т. д.

Таким образом, специфика политического времени может быть определена как временная характеристика процессов завоевания и удержания власти (как в виде легитимных выборов, так и иными средствами), а также процессов подготовки, принятия и реализации решений властных структур различного уровня и при сотрудничестве с различными социальными группами и структурами.

Мы уже отмечали ранее определенные аналогии между свойствами геологического и биологического времени с одной стороны, и исторического и социального времени с другой. Теперь настала очередь аналогии между психологическим и политическим временами. Так, именно на уровне психологического времени впервые появляется возможность как осмысления феномена времени, так и попыток управления собственным временем. Напомним, что такое управление представляется возможным путем сознательного принятия решений о ведении здоровом образе жизни, что приводит к некоторому увеличению жизни, или, по крайней мере, не приводит к ее укорочению из-за вредных привычек. Второй путь управления временем заключается в осознанном использовании тайм-менеджмента, в эффективной организации во времени своего графика, в последовательном планировании своей деятельности.

На наш взгляд, именно в рамках концепции политического времени мы можем говорить об осознанных и целенаправленных попытках управления временем, но теперь уже не на уровне отдельного организма, как в случае времени психологического, а на уровне целого социума, объединенного в рамках того или иного государственного устройства в политию определенного рода. Некоторые попытки управления временем возможны и в рамках социума, но только в пределах конкретных социальных сообществ – фирм, научных коллективов, групп или сект единомышленников и единоверцев. Для всех остальных – например, их соседей по дому или улице – решения, принимаемые этими группами, не являются обязательными.

Иная ситуация в случае политических, властных решений, которые являются обязательными для всех граждан данной страны. Эти решения приводят к определенным действиям и в экономической, и социальной областях, и в области международных отношений, изменяя реальность, то есть меняя и политическое время. Кроме того, эти решения могут также казаться и непосредственно временной организации жизни людей. Мы уже приводили ранее примеры, когда решениями советского или венесуэльского руководства народы этих стран начали жить не по солнечному, а по декретному времени. Другими примерами является более чем десятилетняя замена в семидневной недели на десятидневную (Франция) и на пяти– и шестидневную (СССР). Таким образом, именно в случае политического времени возможно осознанное управление временем в масштабах всего социума.

В рамках политической науки тема специфики политического времени анализируется в рамках такого находящегося сегодня в развитии направления, как хронополитика. Так, М.В. Ильин еще в 1993 г. писал: «Политика существует только во времени и никак иначе. Однако само время многолико. У него одна логика, когда мы следим за ходом дебатов и бегом секундной стрелки, другая – когда вспоминаем и осмысливаем поворотные моменты и векторы политических изменений, третья – когда приходится оценивать уровни сложности политических систем и институтов, мысленно обобщая накопленный потенциал и воссоздавая пути их развития».

В программной статье, посвященной обоснованию существования хронополитики как направления в политологии, И.А. Чихарев выделяет три «пласта» знания о времени и политике:

«Время политики. Наиболее интересующая хронополитику проблемная область, охватывающая собой вопросы, связанные со спецификой политической изменчивости, с внутренней логикой политических трансформаций и построением эволюционной морфологии политики. Особое место на этом уровне занимает политико-философское знание об онтологических свойствах политического времени-пространства и его соотношении с временами-пространствами иных форм движения материи.

Политика времени. Комплекс вопросов, касающихся управления временем, соотношения социального развития и политических изменений, создания новых институтов, выработки современных курсов и стратегий развития, инновационных и проактивных политтехнологий.

Время в политике. Самый крупный, разнородный и противоречивый “пласт”, объединяющий штудии по проблемам социального, исторического и юридического времени, макросоциальной (в т. ч. глобализационной) динамики, социально-психологического восприятия времени, роли истории и исторического сознания в политике (политические оценки исторических событий) и т. п.».

Рассмотрим эти пласты времени подробнее.

4.2. Время политики

Здесь первичными являются проблемы политической изменчивости, а также внутренняя логика политических трансформаций. В первую очередь предметом анализа здесь может быть соотношение хронополитики и теории модернизации. Так, один из ведущих российских политологов, М.В.Ильин считает, что эти две научные программы тесно связаны между собой. Исходя из предположения, что «развитие является сущностью модернизации и тем самым эпохи модерна», Ильин интерпретирует нынешний этап мирового развития как предпосылку планетарного доступа к достижениям модерна.

Иначе говоря, мы живем в глобальном мире, в котором наблюдается постепенный переход политических режимов от авторитарно-моноцентрических к плюралистическим демократиям. Распространение демократического режима Modelski и Perri даже рассматривали как процесс диффузии политической инновации.-

Однако этот процесс, как мы уже отмечали, происходит не одновременно во всем мире, а как бы волнами, исходящими от области стран Западной Европы и Северной Америки, для которых процессы политической модернизации протекали в течение столетий, и получили название «органической модернизации». Для всех же остальных стран политическая модернизация становится «запаздывающей», «задержанной» или «догоняющей», что обуславливает ряд органических для такой формы модернизации проблем, связанных, в частности с тем, что людям хочется жить как их «продвинутые» соседи, но работать они продолжают по старому. Историческое время как бы ускоряется, но его ткань может растягиваться не бесконечно и в некоторых ситуациях она как бы рвется – и тогда наблюдается «срыв задержанной модернизации», в результате чего страна как бы проваливается в более раннее историческое время.

Именно такой срыв произошел в рамках первая волна такой задержанной модернизации, которая имела место в конце XIX – начале XX веков и проходила в странах – соседях Западной Европы – на ее северо-востоке и юге (Германия, Россия, Италия). Этот срыв, который соответствовал приходу к власти в этих странах большевистского (1917 г.), фашистского (1922 г.) и нацистского (1933 г.) режимов отбросил эти страны далеко назад в плане политического времени, хотя задачи экономической модернизации при этом в СССР были выполнены.

Вторая волна задержанной политической модернизации, как считается, развивалась после Второй мировой войны, и была связана в основном с процессами деколонизации в Африке и Азии. Здесь также достаточно часто имели место срывы такой модернизации, причем в значительно более «глубокое» историческое время, чем в случае первой волны (хотя и менее опасное для других стран мира). Примером может служить трансформация Центральноафриканской республики в Центральноафриканскую империю, император которой и бывший президент, Бокассо Первый, был к тому же и людоедом.

Третья полна политической модернизации – или демократизации – как считается сегодня, началась в середине 70-х годов XX века, с краха авторитарных режимов в Греции, Португалии и Испании, и достигла своего максимума в конце 80-х, с крахом «советского лагеря». Наконец, некоторые исследователи относят серию «цветных революций» в странах СНГ в середине двухтысячных годов к началу четвертой волны, но на этот тезис существуют и серьезные возражения. Все больше данных, наоборот, накапливается в пользу тезиса о том, что мы живет сегодня в период «отката» третьей волны демократизации, в период роста авторитарных тенденций.

Мы видим, что во всех этих случаях используется выражение «волны», как образ распространения политической модернизации в земном пространстве. Отметим также, что это волны и в пространстве и во времени, с другой стороны временная динамика характерна и для любой материальной волны. При этом важно понимать, что образ волны содержит в себе наряду с «накатной» волной, как распространение, например, морской волны прибоя на берег, также и «откатную волну», когда наблюдается обратный процесс.

Мы уже отмечали аналогии в глобальном распространение демократической формы правления с процессов диффузии инноваций. Но здесь возможно и углубление этой аналогии. Так, в наших предыдущих работах предлагалось наряду со стихийным, спонтанным распространением инновации, который может быть описан термином диффузия, выделять процессы, в которых ведущая роль принадлежит государству-реципиенту, элита которого осознанно импортирует политические инновации (импорт), а также процесс трансплантации инноваций, когда инициатива и ведущая роль принадлежит донору. Соответственно, и в процессе политической модернизации наряду с диффузией возможны также модели импорта, и, особенно, трансплантации обсуждаемых политических инноваций. Последняя форма наиболее спорна, так как результат трансплантации на неподготовленную почву может оказаться далеким от задуманного. Можно предположить, что одним из необходимых условий успешной трансплантации должна быть близость исторического времени донора и реципиента.

Если же перейти с глобального уровня на уровень отдельных стран, то здесь предметом хронополитики являются уже политические процессы, каждый из которых обладает своими временными характеристиками и фазами. (Мы будем использовать далее термины политический процесс и политические изменения как синонимы, хотя между ними и имеется некоторое различие: в первом случае внимание концентрируется именно на динамику процесса, а во втором – на его результат, то есть на полученные изменения).

В первом приближении политические процессы можно разделить на две основные группы – революционные процессы и процессы реформаторские. Ясно при этом, что между ними нет жесткой границы, и оба эти типа политических изменений могут перерастать друг в друга. Все же мы можем их разделить, в частности по критерию глубина происходящих изменений – революции как правило приводят к ломке всей политической системы, или, по крайней мере, к изменению типа политического режима, тогда как реформы, в зависимости от их глубины, касаются лишь некоторых сторон функционирования политического организма. Вторым критерием может служить роль субъектов этих изменений, роль «проекта», реализованного конкретными инноваторами. Если в случае реформаторских новаций мы всегда можем назвать автора или авторов этих реформ, то в случае революций роль конкретных индивидов и их групп как правило не является определяющей, а основную роль играют накопившиеся социально-экономические и иные проблемы. Эту ситуацию хорошо характеризует известная фраза «революции не делаются, революции происходят». Как известно, многие активные участники революционных событий сами затем оказываются ее жертвами.

Задачи данной работы не позволяют подробнее остановиться на феномене революций, который уже давно является предметом анализа социологов и политологов. Здесь же отметим тот факт, что революционные процессы всегда обладают собственным ритмом, собственным временем жизни. Так, можно выделить предреволюционный период, период их зарождений, период взлета, обострения политических и иных изменений, который часто называют якобинским периодом по опыту ставшей классической Великой Французской революции. За максимумом же радикальных преобразований с неизбежностью наступает период термидора, период «откатной волны», за которым иногда наступает реставрация, но реставрация эта кажущаяся – политическая система в целом уже переходит на новый уровень развития. За приливом революционной волны следует реакционный откат, за откатом – новый прилив. В конце концов стрелка «революционного маятника» замирает на новой точке стабильного равновесия.

Питирим Сорокин, в своей знаменитой «Социологии революций» объясняет реакционный откат прежде всего усталостью от изменений, вносимых в жизнь революционными преобразованиями. После нескольких лет интенсивной ломки люди начинают тяготеть к традиционным формам жизни, но не желают при этом терять то, что им подарила революция. Постепенно первое желание начинает брать верх над вторым. Начинается движение в сторону порядка – от Термидора к Реставрации.

При этом остаются вопросы – почему Революция не кончается Термидором? Почему уже в эпоху Реставрации возникает «призрак» новых классовых боев, призрак новой социальной революции? И почему в одних случаях революции завершаются относительно мирно, достижением социального строя, обладающего одновременно и традиционной, и рационально-правовой легитимностью (как в Англии, например), а в других – возникает эффект «незавершающейся» революции с периодическим повторением фаз наступления и отката? Отметим, что наряду с этими основными этапами «времени революции», «времени жизни этого феномена», в самом революционном процессе также наблюдается некая ритмика, которую наиболее восприимчивые интеллектуалы и художественные личности называли «музыкой революции». Так, в январе 1918 года в своей статье «Интеллигенция и революция» Александр

Блок писал: «Дело художника, обязанность художника – видеть то, что задумано, слушать ту музыку, которой гремит «разорванный ветром воздух…Когда такие замыслы, искони таящиеся в человеческой душе, в душе народной, разрывают сковывавшие их путы и бросаются бурным потоком, доламывая плотины, обсыпая лишние куски берегов, – это называется революцией…. Я думаю, что не только право, но и обязанность их состоит в том, чтобы не быть нетактичными, «бестактными»: слушать ту великую музыку будущего, звуками которой наполнен воздух, и не выискивать отдельных визгливых и фальшивых нот в величавом реве и звоне мирового оркестра».

И этот ритм, эта «музыка революции» действительно завораживала многих думающих людей, и они шли за нею, подобно героям сказки про дудочку Крысолова. Но не надо забывать, что своя, аналогичная музыка и ритм были и у контрреволюции, и эти две мелодии, два ритма сообща приводили к эффекту временной воронки, которая, трансформируя пространство, привела к тому, что два миллиона россиян негаданно для себя оказались в другом пространстве – в пространстве эмиграции. Кстати, вопрос об историческом времени в среде эмиграции, например, в русской эмиграции требует отдельного обсуждения. Отметим здесь только, что если для Советского государства был актуален лозунг «Время, вперед!», то для большинства эмиграции скорее подошел бы лозунг «Время, назад!».

Итак, можно говорить о специфической структуре политического времени в революционных процессах, при этом эта специфика относится как ко всему циклу – революция-контрреволюция, так и к ритмам (резонансам) отдельных ее этапов. При этом можно полностью согласить с М.В. Ильиным, который указывал, что хотя понятие «откатной волны» и существует, но «На деле эти откаты кажущиеся. Возвращение «назад» противоречит самой ассиметричности политического времени… Развитие продолжается и при «откате» («понижательной волне»). Просто соответствующая фаза волны «утрамбовывает», я опять пользуюсь метафорой, возникшие структуры».

Обратимся теперь к процессам эволюционным, реформаторским. Эти процессы привлекали пока существенно меньшее внимание политологов, уделявших ранее основное внимание скорее революционным, радикальным трансформациям. О реформах скорее пишут сами инициаторы и непосредственные участники реформ по либерализации советского режима – М.С.Горбачев и его помощник и политолог Г.X.Шахназаров, заместитель министра экономического развития России, один из членов реформаторской «команды Гайдара М.Э. Дмитриев. Сам Е.Т.Гайдар назвал свою книгу «Государство и эволюция» – как альтернативу названию известной книге В.И.Ленина. Среди работ политологов, экономистов, историков и философов я отметил бы статьи А.С. Ахиезера, В.М. Розина, работы А.Г. Барабашева, М.А. Краснова, А.В.Оболонскогои коллективную монографию под редакцией А.Олейника и О.Гаман-Голутвиной.

Процесс каждой реформы не менее, а, возможно, и более ярко, чем революционный процесс, может быть представлен в виде определенного цикла, с началом и завершением, и со специфическим временем жизни. Реформаторский процесс является, на наш взгляд, конкретным примером инновационного процесса, которому посвящена следующая глава, поэтому здесь мы только напомним его основные этапы: восприятие проблемы или возможности; появление первой концепции оригинальной идеи; разработка концепции новвоведения при участии инновационной команды; продвижение концепции инновации; принятие решения; реализация инновационной концепции (исполнение решений); распространение инновации.

Специфика реформ, как инноваций именно в политической сфере, заключается в необходимости легитимного принятия решения, которое может сделать только уполномоченный на это орган или лицо. При этом некоторые реформаторские идеи и концепции ждут открытия «окна возможностей» для их реализации годы и даже десятилетия. Второй особенностью является сложность контроля реализации решения, инновации – так как его реализуют, как правило, не сами авторы инновации, а профессиональные чиновники, интересы которых могут быть очень далеки от задуманных в реформе (именно поэтому так непросто идет сама административная реформа в нашей стране). Наконец, инновация может быть отвергнута и самим населением, если она вступает в противоречие с его психологическими установками и политической культурой

Оба этих фактора – открытия «окна возможностей», определяемого сочетанием экономических, социальных и политических факторов, а также возможность непринятия инновации как исполнителями – чиновниками, так и самим населением, также могут быть описаны в терминах политического времени, в терминах хронополитики. В первом случае речь может идти о долгосрочных ритмах типа ритма «моноцентричность-плюрализм», на котором мы подробнее остановимся несколько позже, во втором – о различиях «собственного исторического времени» у группы реформаторов, у чиновников-исполнителей и о самого населения, включая и его отдельные социальные группы. До некоторых пределов эти различия могут быть сглажены благодаря специальным усилиям инноваторов, но можно предположить, что начиная с определенного уровня различий инновация или будет отвергнута, или будет трансформирована в нечто совершенно неожиданное для инноваторов – авторов реформы.

4.3. Политика времени

Если рассматривать властные полномочия как способ управлением временем, то, хотя любые политические руководители, обладающие государственной властью, и не волшебники, но они обладают реальными возможностями по влиянию на временную среду. Имеется в виду прежде всего вопросы управления официальным календарем. Так, хорошо известнее опыт лидеров Великой французской революции по введению нового революционного календаря, отменившим христианское летосчисление и существовавшем с 1793 по 1806 г., надолго пережив самих авторов этой темпоральной инновации. В рамках этого календаря первым днем новой эры был объявлен день провозглашения Республики (по григорианскому календарю – 22 сентября 1792 г.). Год делился на 12 месяцев по 30 суток каждый; после 360 суток вводились 5 (в високосном году 6) «дополнительных» суток. Примерно столько же – 11 лет (с 1929 по 1940 гг.) действовал и Советский революционный календарь, в рамках которого месяцы сохраняли свои старое название, но зато вместо семидневной недели была введена сначала пяти– а потом шестидневная неделя. Что касается летоисчисления, то, хотя оно продолжалось согласно григорианскому календарю, в некоторых случаях дата указывалась, как «NN год социалистической революции», с точкой отсчёта от 7 ноября 1917 года. Фраза «NN год социалистической революции» присутствовала в отрывных и перекидных календарях по 1991 год включительно – то есть вплоть до распада СССР (!).

Мы уже упоминали ранее, что в СССР в 1930 году было также введено «декретное время» – стрелки часов были сдвинуты на один час по сравнению с астрономическим «поясным» временем суток.

По этому поводу в повести А.И.Солженицына «Один день Ивана Денисовича» есть один диалог, который стоит привести полностью:

«– Это почему ж? – поразился Шухов. – Всем дедам известно: всего выше солнце в обед стоит.

– То – дедам! – отрубил кавторанг. – Ас тех пор декрет был, и солнце выше всего в час стоит.

– Чей же это декрет?

– Советской власти!

Вышел кавторанг с носилками, да Шухов бы и спорить не стал. Неуж и солнце ихним декретам подчиняется?»

Желание управления временем, наряду со всем остальным, может быть обозначено как одна из сущностных характеристик тоталитарных режимов. Правда, и в постсоветской России некоторым президентам казалось, что для улучшения управления страной стоит сократить число часовых поясов – и все наладится. Именно с этого эпизода начинает свою статью, посвященную дискуссиям о времяисчислении на железных дорогах царской России Фритьоф Шенк: «28 марта 2010 года пресса сообщила миру о том, что Россия сократила число своих часовых поясов с одиннадцати до девяти. Для меня как для историка во всем этом интересно, что президент Российской Федерации верил, что такая мера может «сделать самую большую страну мира боле управляемой для развития и роста экономики». По-видимому, эта вера питается опытом управления временами, обретенным в Советском Союзе и Российской империи».

Вторым направлением политики времени, которое стоит упомянуть, может служить осознанное или неосознанное участие государственного руководства в процессах синхронизации или десинхронизации ритмов политической жизни общества и государства. Сами политические ритмы мы рассмотрим несколько позже, так как они относятся уже скорее к третьему компоненту нашей темы – времени в политике, но действия по синхронизации ритмов, то есть поддержанию согласованности всех политических и социальных процессов, или десинхронизации, относятся бесспорно к политике времени.

Так, на наш взгляд, одним из важных сторон стабильности политической жизни США является то, что начиная с 1845 года, когда было принято соответствующее решение Конгресса США, выборы Президента США проводятся точно «в первый вторник после первого понедельника ноября високосного года», с 1875 года в этот же день выбирается Палата Представителей Конгресса США, а с 1914 года – и Сенат США. Эта синхронизация важнейшего политического процесса демократического государства, которая поддерживается уже более ста шестидесяти лет, является, без сомнения, важным фактором стабильности политической жизни этой страны. Важным фактором является также то, что установленный в момент принятия Конституции в 1787 году, 4-летний срок деятельности для Президента, 2-летний срок для конгрессмена и 6-летний срок – для сенатора, также остается стабильным уже более 220 лет, обеспечивая стабильный ритм политического процесса.

Противоположная тенденция, к сожалению, наблюдается в современной России. Так, дата выборов и Президента и Государственной Думы РФ долгое время определялась каждый раз заново, это же относилось и к выборам губернаторов областей. Конкретные даты переносились исходя из коньюктурных интересов действующих руководителей, тем самым со стороны политического руководства следовали импульсу не к синхронизации, а к десинхронизации политической жизни общества, что не могло не оказывать дестабилизирующего влияния. Я далек от мысли, что это были осознанные действия по дестабилизации общества, скорее всего, лица, принимавшие решения о сдвигах дат выборов попросту не задумывались о таких понятиях, как синхронизация политических ритмов.

В последнее время на федеральном уровне власти России были приняты решения о проведении выборов на различных уровнях в строго определенные дни, что является важным шагом на пути синхронизации избирательных процессов. Однако принятые в 2009 году по предложению нового Президента РФ Д.А. Медведева изменения Конституции РФ, в соответствии с которыми срок деятельности Президента РФ увеличился в полтора раза, а депутатов Государственной думы – в 1,25 раза, снова нанесли удар по поддержанию стабильных политических ритмов в стране.

В пласт хронополитики, связанной с политикой времени, могут быть включены также осознанные действия власти по подготовке и реализации долгосрочных проектов и программ, по стратегическому планированию и прогнозированию. На первый взгляд, именно такие действия предпринимались в России в 2007–2008 гг. в рамках подготовки Стратегии развития страны до 2020 года. Проблема, однако, заключается в том, что призывы к инновационному развитию страны, делались исходя из прежнего исторического времени, в котором, похоже, живет руководство России, времени, где основным мерилом ценности является понятие суверенитета страны и охраны ее границ, где понятие человеческой свободы и иных постматериальных ценностей относится к относительно мало значащим. Именно поэтому одновременно с призывами к инновационному развитию с молчаливого согласия руководства на выборах активно использовался административный ресурс, угрозы и подтасовки, которые на деле показывали нашим жителям отношение к ним власть предержащих, а затем, после возвращения на пост президента страны В.В. Путина, и сами призывы к инновациям сошли на нет.

И здесь мы снова сталкиваемся с различиями в историческом времени у уже разных слоев и социальных групп в одной стране, когда руководство не понимает, что без ощущения внутреннего достоинства и реальности своих прав, без личной свободы у современного человека никогда не наступит состояние интеллектуальной свободы, при котором только и возможен процесс интеллектуального творчества, а также инициация разнообразной инновационной деятельности. В противном случае возможны лишь имитация инноваций и повторение опыта использования интеллектуального потенциала ученых в виде «шарашек», прекрасно описанных А.И.Солженицыным в повести «В круге первом».

4.4. Время в политике. Ритмы

В этом разделе мы остановимся прежде всего на основном свойстве времени в политике – его цикличности или ритмичности. Мы уже упоминали кратко в предыдущем разделе о важности синхронизации разнообразных ритмов, рассмотрим их теперь подробнее. По-видимому, собственно политическим ритмом с наиболее кратким периодом является годовой ритм, обусловленный ежегодной необходимостью принятия закона о бюджете соответствующего уровня. В зависимости от того, когда начинается новый бюджетный год – 1 сентября, как в США, или это начало совпадает с годом календарным, как в современной России, проект бюджета должен получить одобрение соответствующего парламента, а для этого проект бюджета должен быть подготовленным в структурах исполнительной власти.

В законе «Об основах бюджетного процесса» выделяют пять основных стадий бюджетного процесса. Это подготовка проекта бюджета исполнительным органом власти; его обсуждение в представительном органе власти (принятие в первом чтении); внесение поправок к принятому за основу проекту, проведение второго чтения; принятие бюджета в целом в третьем чтении; его опубликование и вступление в силу. Однако этим не исчерпываются все стадии реального бюджетного процесса, а именно, упущены этапы подготовки планов-прогнозов развития территории, а также самого процесса исполнения бюджета.

При этом составление плана прогноза начинается за год до процесса утверждения бюджета, а отчет о его выполнении утверждается год спустя после принятия закона о бюджете. Таким образом, мы имеем совокупность в реальности трехлетние циклы, при этом каждый новый год начинается такой новый цикл, а центральным, в рамках которого возможно публичной влияние на бюджет является центральный годовой цикл. Эта годовая ритмика пронизывает деятельность всех структур исполнительной и представительной власти, в него встраиваются и лоббисты различного рода, представляющие интересы бизнес-структур, и группы, представляющие общественные интересы, например, интересы инвалидов, а также организации типа «фабрик мысли» или «центров публичной политики», миссией которых является развитие демократии участия и повышение прозрачности деятельности власти.

Следующим ритмом, который пронизывает политическую ткань и организовывает политическую жизнь любого демократического государства является электоральный цикл. Так, например, с 1995 года и вплоть до внесения изменений в Конституцию РФ в 2010 г. в России действовал четырехгодичный ритм выборов в Государственную думу и региональные парламенты и такой же ритм президентских выборов Эти электоральные циклы служили и служат основой темпоральной организации многих политических процессов – деятельности избирательных комиссий и политических партий, активности неправительственных организаций и лоббистских групп. Организация политических процессов вокруг электоральных ритмов позволяет исследователям анализировать динамику различных политических процессов в привязке именно с электоральными циклами.

Этот цикл разбивается на отдельные этапы – время после выборов, середина цикла, новая избирательная кампания. Каждый из этих этапов цикла обладает собственным свойствами и открывает или закрывает определенные окна возможностей. Так, например, известный польский правозащитник и педагог Марек Новицкий рассказывал слушателям курса по правам человека в сентябре 2001 г. в пригороде Варшавы, что, если возглавляемый им Варшавский Хельсинский фонд хочет внести в Сейм Польши законопроект, направленный на защиту прав человека, содержание которого не пользуется популярностью у большинства польского населения, то такое внесение делается только следующий после выборов год или в год соседний. Только в это время депутаты, по мнению Марека Новицкого, способны принять нужный, но непопулярный в обществе закон. Но уже за год-два до следующих выборов они этот закон не примут, поэтому правозащитники в это время его и не будут пытаться вносить.

Наряду с этими, достаточно очевидными политическими ритмами, ряд исследователей выделяют политические циклы большей длительности, природа которых до конца пока не понятна. Так, например, в работах В.И. Пантина и В.В. Лапкина, политическая история России рассматривается как циклический процесс, они выделяют волны политической модернизации, в процессе которых сменяются реформаторские и контрреформаторские фазы, причем каждая из них имеет свое важное для эволюции политической системы значение.

«I цикл: реформы (1801–1811) – переход к контрреформам (1811–1825) – контрреформы (1825–1855) – переход к реформам (1855–1859).

II цикл: реформы (1859–1874) – переход к контрреформам (1874–1881) – контрреформы (1881–1894) – переход к реформам (1894–1905).

III цикл (укороченный): реформы (1905–1911) – переход к контрреформам (1911–1917) – контрреформы (1917–1921) – переход к реформам (1921–1922).

IV цикл: реформы (1922–1927) – переход к контрреформам (1927–1929) – контрреформы (1929–1953) – переход к реформам (1953–1956).

V цикл: реформы (1956–1968) – переход к контрреформам (1968–1971) – контрреформы (1971–1982) – переход к реформам (1982–1985).

VI цикл: реформы (1985 – по настоящее время) —…»

Наличие цикличности в истории России было показано также в работах В.М. Пашинского, который предложил поколенческую интерпретацию природы волн. В 2002 г. на кафедре сравнительной политологии МГИМО была защищена кандидатская диссертация, автор которой выявил корреляцию между волнами демократизации и волнами федерализации. О циклах в политической истории Росси писал также известный советский и русский историк А.Янов.

Волны в политической истории России на взгляд многих исследователей являются частным случаем более общих закономерностей. Существование аналогичных циклов с периодом 7-11 лет в политической жизни США показано в работах А. Шлезингера. Близкие по периоду экономические циклы получили в экономической литературе название циклов Жюглара. Наибольшую известность получили так называемые «длинные волны Кондратьева» длительностью около 60 лет, обнаруженные советским экономистом Н.Д. Кондратьевым, погибшим в сталинских лагерях. По мнению многих исследователей – В.И. Пантина, Е.Н. Мощелкова и других – многие ритмы в политической сфере можно связать с кондратьевскими циклами. Так, Е.Н. Мощелков, в своем выступлении на заочном круглом столе журнала «Полис», отметил, что именно обнаруженные Кондратьевым закономерности дают ключ к пониманию нелинейной природы движения общества. Мощелков цитирует вывод Кондратьева: «Периоды повышательных волн общих циклов, как правило, значительно богаче крупными социальными потрясениями и переворотами в жизни общества (революции, войны), чем периоды понижательных волн» и отмечает далее «Данное наблюдение подводит к эвристическому выводу о том, что длинная волна отражает не только динамику и противоречия экономики, но и сложную взаимосвязь экономической и социально-политической сфер общества. Следовательно, открываются новые горизонты для исторического и политического анализа: теперь развитие общественной жизни можно объяснять не только с помощью философских моделей соотношения необходимости и случайности, объективных факторов и субъективной воли, но и привлекая методы и инструментарий таких наук, как политология, политическая экономия, математика, статистика и т. д.». Отметим также, что концепцию больших Кондратьевских циклов развивал также Ф.Шумпеттер, вида в них суммацию изменений, вызванных инновациями предпринимателей.

Вместе с тем, несмотря на все большее свидетельство о существовании многолетних циклов в социуме и политике, среди многих, если не большинства исследователей распространено весьма скептическое отношение к их существованию. Как подчеркивает в своих работах В.И. Пантин, этот скепсис во многом обусловлен тем, что продолжительность жизни самих исследователей близка к длинным волнам, что не позволяет проверить их наличие на собственном опыте. Важно также понимать, что циклы и волны социального развития – не просто эмпирическая реальность, но и инструмент познания, который имеет границы своей применимости.

Среди исследователей с мировым именем, которые рассматривают ритмы и циклы политической и социальной истории, как важный и эвристический ценный способ анализа реальности мы может назвать также основателя мир-системной теории Иммануила Валлерстайна. Приведем здесь цитату из его книги, которая содержит важное понимание концепции циклов политической истории.

«Я считаю, что мы интересуемся циклами потому, что они являются одновременно и механизмом, который описывает жизнь исторической системы, и механизмом, посредством которого действует реальная система. Наш интерес сродни интересу, который проявляет физиолог к дыханию животного. Физиологи не спорят, существует ли дыхание. Они не предполагают, что это регулярное, повторяющееся явление всегда абсолютно идентично по форме или продолжительности. Не предполагают они и того, что можно легко объяснить причины и последствия каждого отдельного вида дыхания. Такое объяснение неизбежно очень сложно. Но было бы очень трудно описывать физиологию жизни животных, не принимая во внимание того, что все животные дышат, причем дышат, повторяя этот процесс многократно и достаточно регулярно – в противном случае они просто не выживут».

В то же время, в отличие от дыхания, циклы и волны, характерные для политической системы, являются одним из механизмов ее внутренней трансформации. Такие циклы могут представлять собой определенные «шаги» эволюционного процесса, в ходе которого качественное преобразование политической системы осуществляется путем закономерной смены различных фаз (режимов) ее развития.

Примером подобного рода циклов могут служить «волны демократизации», описанные С. Хантингтоном, которые уже обсуждались нами ранее. Как отмечал в своем выступлении на виртуальном круглом столе в «Полисе» В.И. Пантин, «несмотря на чередование «повышательных волн» наступления демократии и «понижательных», сопровождающихся ее «откатом», в целом происходит усложнение демократических институтов и их пространственное распространение. Но это не линейный и не чисто поступательный процесс: он включает как фазу экстенсивного развития, когда в условиях расширения ресурсной базы и перехода к более эффективным системам мобилизации ресурсов демократические институты возникают и утверждаются в новых государствах и регионах, так и фазу качественного преобразования».

М.В. Ильин в своей недавней работе анализируя современность (период модернизации) как сочетание волн разного масштаба, свойственных как отдельным государствам, так и всей международной системе, отмечает, что сочетание этих волн дает часто достаточно неожиданные эффекты. О существовании национальных и всемирных циклов развития демократии пишет и Б.А. Исаев.

Понимание характера темпоральной организации социума и политической системы, знание конкретных видов и типов временных ритмов и волн необходимы для построения прогноза, для исследования возможных вариантов будущего. Так, В.И. Пантин на основе анализа мировых циклов и конкретной политической истории России делает в своей недавней книге прогноз критических точек и стадий для первой половины XXI века. В нашей недавней работе мы также использовали представления циклично-волновой концепции политической истории для прогнозирования динамики характера взаимодействия российской государственной власти со структурами гражданского общества.

Остановимся теперь кратко на возможных экзогенных факторах, влияющих на многолетние политические ритмы. Ранее, в разделе 2.3, мы уже останавливались на скептическом отношении большинства биологов представлениям А.Л.Чижевского о влиянии 11-летних циклов солнечной активности на ряд биологических процессов. Если возможность влияния солнечной активности на биологические процессы сегодня признается далеко не всеми биологами, то тем большие проблемы возникают, если мы хотим обсуждать возможные корреляции солнечной активности с политическими процессами. Учет влияния этих факторов для большинства современных политологов и политических аналитиков не является естественным, и очень часто даже упоминания о возможности такого влияния расцениваются как лже– или паранаучные представления, которые серьезные ученые «должны отвергать с порога». В этой ситуации важным, в качестве первого шага, является признание наличия в политических процессах определенных ритмов или циклов.

Как уже отмечалось ранее, в разделе 2.3, любые ритмы могут иметь как эндогенную, так и экзогенную природу, то есть могут быть обусловлены как внутренними, так и внешними причинами. В случае биологических ритмов признано, что чем меньше период ритма, тем больше роль внутренних, эндогенных факторов. Соответственно, чем более длительным является ритм, тем выше роль факторов экзогенных. Считается также, что часто внешние факторы, также имеющие ритмическую природу, играют роль синхронизирующего фактора, настраивающего эндогенный ритм на иную частоту, которую диктует внешний фактор. Сегодня уже существуют достаточно серьезные данные о наличии серьезных корреляций между одиннадцатилетними циклами солнечной активности и долголетними политическими ритмами, при этом отсутствуют какие-либо серьезные аргументы против того, что солнечный ритм может играть синхронизирующую роль как экзогенный фактор для ритмов политических процессов, которые, конечно же, имеют и серьезные эндогенные причины.

И здесь мы снова обращаемся к наследию А.Л.Чижевского, который еще в 1924 году опубликовал книгу «Физические факторы исторического процесса». Одним из важных результатов анализа исторических (политических) событий за прошедшие пять веков стал результат о том, что в трехлетний период максимальной солнечной активности (из одиннадцатилетнего цикла) отмечалось начало шестидесяти процентов наиболее важных исторических событий. Он также один из первых обратил внимание на то, что даты наиболее известных революционных событий XVIII – начала XX века (1789, 1830, 1848, 1871, 1905 и 1917 годы) приходятся именно на годы максимальной солнечной активности в рамках 11-летних циклов. Отметим от себя, что и годы максимальных народных волнений во второй половине прошлого века (1968 г., 1989–1991 гг.) приходятся на максимумы одиннадцатилетнего цикла (в последнем случае наблюдался двойной максимум).

Почему же факты, которые были опубликованы уже почти столетие назад, признаются сегодня очень небольшой частью академического сообщества? На наш взгляд, это связано с кажущейся невозможностью объяснения такой взаимосвязи исходя из естественно – научных рациональных представлений. Однако такая ситуация скорее всего результат простого недоразумения. Конечно же, причинами народных возмущений и волнений, которые приводят либо к успешным революциям или к неудачным бунтам, кроются в самом социуме, в экономических и социальных проблемах общества, в неспособности правящих элит к адекватным ответам на вызовы социально-экономических проблем.

Однако, как известно, наряду с объективными социально-экономическими предпосылками подобных выступлений необходимо также наличие того, что В.И.Ленин называл «революционной ситуацией», которую он очень метко определил в одной из своих работ, как ситуацию, когда «низы не хотят, а верхи не могут» сохранять прежний политический порядок. Не хотят и не могут, добавим мы, еще и потому, что их нервная система, чутко реагирующую на флуктуации магнитного поля Земли, вызванные выбросами заряженных частиц из Солнца, выведена из нормального равновесного состояния в погранично-экстремальное, при которой и активность низов резко растет, и верхи уже неспособны реагировать адекватно.

Можно предположить также, что в такой «предреволюционной ситуации» политическая система находится в метастабильном состоянии, при котором очень малые энергетические воздействия, но попавшие в резонанс с определенными параметрами, способны вызвать лавинообразные переходы в другое состояние системы. Здесь существует определенная аналогия с кооперативными структурными перестройками клеточных мембран лимфоцитов, когда очень небольшие дозы ионизирующей радиации инициируют их запрограммированную гибель.

Для понимания механизмов влияния слабых воздействий, которые могут вызывать (точнее, служить спусковым крючком, подобно случайному камню, вызывающему лавину в горах) серьезные изменения в социальных и политических системах, логично привлекать также представления синергетики, рассматривающей процессы в нелинейных динамических системах, процессы самоорганизации в неустойчивом динамическом равновесии потоков энергии и информации вблизи состояний фазовых переходов.

Итак, ритмы и волны, являясь основой темпоральной организации политической и социальной систем, являются одновременно и «дыханием» этих систем, поддерживая их жизнедеятельность на стабильном уровне, и формой их постепенных изменений во времени, развития и эволюции этих систем. Поэтому закономерности этих ритмов необходимо знать и учитывать в своей деятельности всем активным субъектах, планирующим внедрение и (или) распространение инноваций в политической и социальной сферах.

Рассмотрим теперь возможности темпорального подхода для анализа процессов подготовки и реализации политических реформ, которые мы можем рассматривать как инновации в социально-политической сфере. Здесь мы можем выделить несколько направлений использования такого подхода. Прежде всего, это характеристики инновационного процесса – процесса появления новаторской идеи и ее развития до реальной инновации, то есть можно говорить о «времени жизни» или «времени развития» инновации.

Во-вторых, можно использовать темпоральные характеристики для описания и анализа процесса реакции социально-политической среды на конкретную инновацию, рассматриваемую как возмущение в активной среде. Наконец, возможен и взгляд на изучаемый процесс с более крупного временного масштаба, с позиции многолетних циклов политических процессов, что могло бы позволить соотнести конкретную инновации с периодом многолетнего политического цикла, и, соответственно, дать обоснованный прогноз ее судьбы. Рассмотрим возможности этих направлений подробнее.

5.1. Темпоральные характеристики инновационного (реформаторского) процесса

Подпонятием «инновация» сегодня понимают два смысла: инновационный процесс, в результате которого рождается инновация, а также сама инновация, как результат этого процесса. Иначе говоря, динамическая составляющая входит в саму суть обсуждаемого понятия.

Для «классического» случая инноваций в бизнесе и менеджменте, когда для запуска «инновационного решения» или «новой комбинации» по Й. Шумпетеру, требуется только воля инноватора и некоторый начальный капитал, можно выделить два этапа инновационного процесса – этап появления самой инновационной идеи, творческого решения проблемы, «новой комбинации», и этап превращения этой идеи, решения в подлинную инновацию, этап выхода на рынок, и, в случае успеха, его завоевание (завоевание сегмента рынка). Ярким примером такой инновации является, например, изобретение шариковых ручек.

Для случая же инноваций в политической и государственной сферах, которые являются предметом нашего внимания, мы должны ввести в рассмотрение также и фазу принятия решения, лицом или органом, на то уполномоченным (принятие закона парламентом, издание Указа или Распоряжения Президента, губернатора или мэра). Как показывает опыт, эта фаза может иногда растянуться на достаточно длительный срок – вплоть до десятилетий.

Рассмотрим вначале подробнее случай «классической» инновации в бизнесе, где этот процесс достаточно подробно изучен. Здесь длительность процесса от осознания новой потребности потенциального потребителя и появления инновационной идеи до «внедрения» опытного образца или технологии определяется, по-видимому, двумя факторами. Во-первых, это время «созревания идеи» в голове предпринимателя – инноватора (или команды инноваторов, возникшей по инициативе автора идеи, либо в рамках деятельности инновационной организации (создание проектной команды). Во-вторых, это время накопления ресурсов, капитала, необходимого для «запуска» инновации (например, для изготовления первых образцов). Это время «накопления», время создания «стартового капитала», как правило различается для случая предпринимателя-одиночки (шумпетереанского предпринимателя-творца), и для случая корпорации, или «фабрики мысли», обладающих большими возможностями для быстрой концентрации ресурсов. Время же созревания самой идеи, как правило, не зависит от привлекаемых ресурсов, это собственно творческий процесс – здесь возможно и быстрое озарение (например, решение приходит во время сна), и долгие размышления над проблемой, как правило, предшествующие моменту «озарения».

Таким образом, мы выходим здесь на проблему темпорального описания творческого процесса (первый этап инновации), которая находится сегодня пока только в стадии разработки. Здесь можно пока только выдвинуть следующую гипотезу о наличии трех фаз, или периодов творческого процесса.

Фаза 1 – связанная с концентрацией внимания на предмете или проблеме (осознание проблемы, постановка задачи). Эта концентрация может быть вызвана, во-первых, внутренними психологическими процессами творческого человека, как правило, связанными с каким то внешним впечатлением, приводящим к осознанию существующего непорядка, несправедливости, проблемы, которую надо решить, для восстановления порядка или для улучшения ситуации. Во-вторых, это может быть задание руководства, например, руководителя фирмы, поставившего проблему перед инноватором (или перед специально созданной творческой группой) для ее решения. (Отметим, что в первом случае эффект, как правило, выше, чем во втором, так как проблема осознается как «своя», а не заданная извне.)

Длительность этой первой фазы, как правило, очень невелика, особенно в первом случае – случае творческого индивида – одиночки, она может составлять и минуты, и часы, но явно менее суток. Во втором случае она будет связана с процессом формирования творческого коллектива, и может растянуться на неделю (недели). В этом случае, однако, мы можем перенести внимание на фазу осознания проблемы руководством фирмы или организации, которая также может быть очень кратка. Второй вариант – руководство фирмы выполняет уже чей-то сторонний заказ – например, правительственный. В этом случае мы переходим уже к анализу инноваций в политической сфере, который будет предметом нашего рассмотрения несколько позже.

Все же процесс формирования команды подразумевает, что эта команда формируется под уже существующую цель – необходимость решения проблемы, и этот процесс уже относится ко второй фазе, фазе подготовке решений. Длительность же фазы 1 t1 для инноваций в бизнесе и менеджменте всегда достаточно мала.

Фаза 2 – фаза поиска решения. Эта фаза творческого процесса наиболее длительна, как в случае творческого процесса в голове отдельного изобретателя или творца, так и в случае работы специально созданного творческого коллектива. Именно на этой фазе анализируется имеющаяся информация, рассматриваются аналоги, иногда – проводятся специальные исследования. Поиск решения может растянуться на многие месяцы или даже годы. Созданные и финансируемые извне команды могут и не получить лучшее решение – финансирование на работу творческой команды может просто закончиться, контракт и время на работу в такой команде у ее членов также может оказаться исчерпанным (часто у каждого эксперта высокого уровня есть много иных обязательств, не считая при этом и собственно личной жизни…), наконец, член команды могут просто перессориться друг с другом. В этих случаях возможно так называемое «паллиативное» решение проблемы – пусть не оптимальное, но «если сроки поджимают – то и это пойдет…»

Это же отчасти относится и к инноватору – творцу-одиночке. Исключение составляет особый вид творца – так называемый «творец процесса», для которого важен сам процесс поиска нового решения, а всякие там внешние факторы, включая и бытовые – для него не важны. В этом случае процесс поиска решения может продолжаться особенно долго, иногда всю жизнь творца, который может продолжать поиски решения проблемы уже, например, в приюте для душевнобольных…Здесь мы лишь касаемся очень серьезной темы – темы нерешаемых в принципе задач и проблем, например, конструирование «вечного двигателя». Такие «решения» сегодня в принципе не рассматриваются, как противоречащие научной картине мира. Но известен факт, что Французская академия наук в начале XIX века приняла специальное решение – не рассматривать сообщений о находках метеоритов. Обоснованием такого решения был научный факт, что «небо – не твердое, а газообразное. Следовательно, камни с неба падать не могут!»…

Итак, в любом случае длительность фазы 2 – t2 – достаточно велика, он может растянуться и на недели, и на месяцы, а иногда и на годы и десятилетия (особенно в случает «творца процесса», которого кто то обеспечивает для возможности его творческих поисков.

Фаза 3 – фаза нахождения решения, фаза «озарения». Это самая загадочная и непонятная пока фаза творческого процесса, часто описываемая термином «интуиция». В этот момент (именно «момент»!) части головоломки как бы складываются, и из разрозненных деталей проявляется цельная картина. Иногда идея приходит во сне, как например химик Кекуле открыл кольцевую структуру циклических соединений, увидев во сне обезьянок, хватающих в игре собственные хвосты.

Иногда идея решения приходит в процессе мозгового штурма, или иных технологий, позволяющих раскрепостить сознание человека (или членов команды), чтобы могло проявиться и быть артикулированным самое невероятное на первый взгляд решение, которое оказывается и единственно верным… В любом случае длительность фазы 3 – t3 – достаточно краткая, не случайно в языке существует выражение «момент истины» – это действительно момент, вспышка озарения – то есть время порядка минут или даже менее.

Таким образом, обозначив время «творческой, креативной (creative) фазы как tcr’ мы получаем формулу tcr = t1 +t2 +t3, при этом t3

Как мы уже отметили, после наиболее творческой фазы инновационного процесса tcr, наступает фаза внедрения (implementation) tim, которая также в самом общем виде может быть разложена на три фазы:

фаза 4 – фаза поиска и (или) аккумулирования необходимых для изготовления первых образцов или реализации новых технологий ресурсов, прежде всего финансовых;

фаза 5 – фаза собственно выхода на рынок и его завоевания (или нововведение терпит фиаско, и на этом цикл завершается). В случае же первоначального успеха (принятия рынком нововведения, что собственно и делает предложенное новшество собственно инновацией), как правило, наступает, последняя, финальная стадия инновационого цикла -

фаза 6 – распространение инновации, ее диффузии, завоевания все новых и новых рынков, в новых регионах и даже странах (а в случае модификаций – и новых сфер производства).

Итак, мы получаем, tim=t4+t5+t6

Длительность фазы 4 в случае Шумптеровского изобретателя-одиночки может быть достаточно большой – недели, месяцы, а иногда и годы. В случае же инновационной деятельности больших компаний требуемые средства могут накапливаться параллельно с первым этапом инновационного цикла, что будет приводить к сокращению t4. Длительность t5, как правило, меньше, чем t4, особенно в случае классического инноватора – это, как правило, считанные дни или недели. Наиболее длительным на втором этапе – этапе реализации инновации – является последняя фаза, фаза диффузии инновации, которая может продолжаться и месяцы и даже годы, захватывая все новые и новые регионы и сегменты рынка. Эта фаза имеет свою собственную динамику, хорошо описываемую s-образной кривой.

Соответственно, мы можем выразить эти фазы в виде соотношения:

t5

Если мы выразим в виде формулы весь инновационный цикл, tin, то получим:

tin=tcr+tim, или tin= t1 +t2 +t3 +t4+t5+t6.

Мы видим также, что в рамках темпоральная структура инновационного цикла может быть охарактеризована как чередование более быстрых, кратких и более медленных, длительных фаз. Действительно, вслед за относительно краткой фазой осознания проблемы следует существенно более длительная фаза поиска решения, сопровождаемая самой краткой фазой («момент истины») его нахождения. Далее идет более длительная фаза накопления ресурсов, более краткая – выхода на рынок, и снова достаточно длительная фаза диффузии, распространения инновации. Таким образом, сам инновационный процесс может быть охарактеризован реальной ритмикой, чередованием более быстрых и более медленных фаз.

Сравнивая процесс разработки и реализации инноваций (реформ различного уровня) в политической и государственной сфере с аналогичным процессом в бизнесе, мы можем констатировать определенное сходство первого – креативного этапа обеих процессов, особенно если мы будем иметь в виду инновацию, зародившуюся не внутри государственного аппарата, а в негосударственной сфере – в аналитическом центре, фабрике мысли или иной структуре.

В этом случае мы также можем выделить три фазы этого этапа с аналогичными темпоральными характеристиками. Наиболее существенным различием будет отсутствие изобретатели-одиночки, точнее, они существуют в реальности, но, как правило, их прожекты «улучшения мира» не достигают даже фазы проектов решений тех или иных государственных структур. Как правило вокруг поиска решений актуальных общественных проблем создаются команд

В случае же разработки инновации внутри властных структур, как правило, структур исполнительной власти, то акторы первой фазы инновационного процесса – фазы осознания проблемы и включения ее в «повестку дня», как правило, иные, по сравнению с акторами второй и третьей фаз – фаз подготовки проектов решений, концепций реформ в той или иной областях государственной или муниципальной службы.

Иначе говоря, решение о разработке той или иной реформы или нововведения принимают одни лица и структуры, как правило, на то уполномоченные, а реализуют – иные, функция которых – исполнение принятого решения о работе над проектом инновации. Таким образом мы можем выделить внутри Фазы 1 в этом случаю внутреннюю темпоральную структуру. Можно в этой связи предположить, что в этом случае Фаза 1 может быть представлена в виде классического цикла принятия властного решения – решения о подготовке проекта реформы или иной инновации.

Этот цикл включает в себя и возможность активного влияния и общественных организаций и фабрик мысли и центров публичной политики. В этом случае процесс осознания проблемы может быть существенно разделен от включения поиска ее решения в «повестку дня» – например, потому, что «есть проблемы и поважнее», и в связи с ограниченностью бюджетных ресурсов, и в связи с чисто политическими (politics) факторами – например, непопулярностью этой темы среди влиятельных стэйкхолдеров. В любом случае, длительность этой фазы t1 может сильно возрасти, и достигнуть нескольких лет. Соответственно, даже после включения такой «спорной» проблемы в актуальную повестку дня, процесс разработки предложений по решению проблемы вряд ли будет идти гладко, общественные или политические силы, препятствующие включения проблемы в повестку дня, будут создавать помехи и далее, возможно и прекращение работы над конкретным проектом, прекращение его финансирования. В работе Нельсона Полсби, анализировавшего различные инновации во внутренней и внешней политике США, такие инновации получили название «инкубационные», при этом период от включения в повестку дня до принятия решения мог превышать и десятилетие (пример – социальное страхование). В то же время при согласии внутри властных агентств необходимости проведения определенной реформы она может быть реализована в течение несколько месяцев (в качестве примера Нельсон Полсби приводит введения гражданского контроля ядерных вооружений).

Первую фазу t1 - «осознание проблемы, постановка задачи» – в политологической литературе сегодня часто называют фазой «постановки повестки дня» – «agenda setting». И здесь должны выделить несколько вариантов этого этапа. Вариант 1 – инициатива исходит из самих властных структур – t1в, вариант 2 – инициатива исходит из общественных структур – t1о. Третьим вариантом может считаться ситуация, когда инициатива выдвижение проблемы происходит из научного, экспертного сообщества – t1э но в подавляющем большинстве случаев инициатива экспертов передается (поддерживается) либо властным структурам, по заказу которых, возможно, и делается экспертное исследование, либо поддерживается общественными организациями. Таким образом, темпоральная структур фазы t1 в случае реформаторских инициатив становится еще более сложной.

Достаточно часто властные структуры не принимают предложенную экспертами и общественными организациями идею реформы за значимую, то есть не включают проблему в официальную повестку дня. Тем не менее она может быть включена в общественную повестку дня, как это было в Великобритании и США в отношении введения там института омбудсмана. Так, в Великобритании в середине шестидесятых годов прошлого века отвергаемая правительством консерваторов инициатива правоведов и общественности о создании института омбудсмана была включена в предвыборную программу лейбористов во главе с Гарольдом Вильсоном, и после победы последних на выборах институт омбудсмана (комиссара по делам администрации) был учрежден.

В реальности, конечно, и отдельные представители власти, особенно депутаты оппозиционных партий в парламенте, могут также участвовать в продвижении общественных реформаторских инициатив. Пол Сабатьер и Хенке Дженкинс Смит предложили и разработали концепцию коалиций защиты общественных интересов, в состав которых могут входить и отдельные представители власти, и эксперты, и гражданские активисты и журналисты, которые могут в течение лет и даже десятилетий продвигать реформаторские инициативы, пока они не будут включены во властную повестку дня.

Особенностью подготовки проекта инновации в политической сфере заключается также в том, что в этом случае уровень самого творчества, креативности, как правило невелик. В подавляющем большинстве случаев речь идет о трансграничном переносе новаций, об их распространении из одной страны в другую в процессе так называемых «волн» демократизации или политической модернизации. Ярким примером являются политические реформы в России начиная с реформ Петра Первого, когда источником заимствований была сначала Голландия, а потом Швеция, а также проекты конституционной реформы в новой России конца прошлого века, когда за образец сначала брались США, а затем после неудачного опыта введения поста вице-президента, многие элементы, например, избирательной системы, брались из опыта ФРГ. Конечно, инновации в той или иной степени адаптировались к специфике страны, но все же собственно эндогенные новации в политической сфере сегодня достаточно большая редкость.

Поэтому в случае политических инноваций мы уже не видим, как правило, существенных границ между фазами 2 и 3, фазой поиска решений и наиболее творческой фазой «озарения», хотя определенный творческий импульс существует и здесь.

Однако наиболее существенная разница в случае политических решений по сравнению с инновациями в бизнесе, наблюдается для второго этапа инновационного цикла – этапа внедрения, или реализации инновации. Дело в том, что в случае политических инноваций отсутствует сам факт принятия или непринятия инновации рынком, ее заменяет факт принятия решения о ее реализации лицами или органами на то уполномоченными. Соответственно, этой фазе, которую мы также обозначим как фазу 5, но в отличие от фазы 5 для бизнес-новации, введем пометку * – t5*, предшествует фаза 4, в рамках которой происходит уже не накопление ресурсов для реализации инновации, а продвижение проекта решения внутри властных структур, его согласование между различными агентствами внутри власти исполнительной, либо (или) его обсуждения в парламентских комитетах и комиссиях, принятие законопроекта в первом, втором и третьем чтениях и т. д. Одновременно с эти происходит и процесс лоббирования заинтересованными группами влияния или (и) общественными организациями, выступающих как в роли сторонников, так и противников новации. Соответственно, мы будем использовать выражение t4*.

Фаза 6 в случае политической новации (реформы, закона или иного нормативного акта) это также не диффузия инновации, а собственно ее имплементация, реализация органами исполнительной власти (возможно, совместно с неправительственными структурами) того новшества, решение о реализации которого было принято в рамках предыдущей фазы лицами, на то уполномоченными. И здесь возможны осложнения, включая и прямой саботаж чиновников, и выхолащивание идеи реформы при сохранении ее формальных черт. И только после успешного завершения этой фазы – t6* – мы можем говорить об успехе политической инновации. И здесь особенно важно существование Коалиций защиты общественных интересов (по П.Сабатье и X. Дженкинсу-Смиту), которые могут в том числе осуществлять и общественный контроль хода реформаторского процесса.

Интересно подчеркнуть, что темпоральные характеристики фаз второго этапа случая политических инноваций близки к аналогичным соотношениям для бизнес-инноваций – мы снова имеем выражение

t5*

Подчеркнем, что и в этом случае мы наблюдаем чередования более быстрых (кратких) и более медленных (длительных) фаз инновационного цикла.

5.2. Реакция среды на инновацию (темпоральные аспекты)

Рассматривая инновацию как некоторое возмущение в активной среде, мы должны ясно понимать, что ее судьба будет во многом зависеть от реакции этой среды на внесенное в нее возмущение. При этом готовность среды – то есть социума – к положительному восприятию инноваций – может, на наш взгляд, быть описана с использованием понятия «историческое время», которое для разных социальных групп и регионов может достаточно существенно отличаться от времени календарного.

Действительно, положительное, доброжелательное отношение к инновациям, нововведениям, как в технике, так и в общественно-политической сфере, стало нормой только в процессе перехода от средневековья к новому времени. Ранее же подобное наблюдалось только в античный период в странах северного Средиземноморья. В течение долгих тысячелетий традиции, стабильность были бесспорными приоритетами общественного мнения, любые новации воспринимались прежде всего как потенциальная опасность для традиционного общества, а их носители подвергались различным репрессиям, что надолго отбивало охоту даже у восприимчивых современников следовать их примеру.

Можно сказать даже, что положительное отношение к инновациям в различных сферах – как в производстве и торговле, так и в общественной сфере – является отличительной чертой «нового времени» или «Модерна». И в этом плане для развития современного способа производства – капитализма – важным является не только «протестантская этика капитализма», о чем писал Макс Вебер, но и доброжелательное отношение к инновациям как таковым, включая и развитие современной науки.

Важно подчеркнуть, что именно в период модерна – исторической современности – объектом инноваций стали и социальные и политические отношения. Представление о том, что и само государственное и политическое устройство также, как и рынок, нуждается в постоянном обновлении и реформировании, постепенно стало главенствующим, несмотря на попытки консерваторов тормозить этот процесс, а радикалов-революционеров, ускорять сверх меры. Сравнение опыта политических реформ Англии и Франции стало для большинства думающих людей серьезным аргументов в пользу эволюционных, а не революционных нововведений в общественном устройстве, а также привело ответственных государственных деятелей к пониманию необходимости не затягивать начало политических реформ, чтобы не приводить к радикальным революционным потрясениям. Большевистская и фашистская революции в России и в Италии, победа нацизма в Германии стали еще одним важным стимулом для своевременных реформ (инноваций) в других странах.

Еще одной отличительной чертой времени Модерна стало появление а затем и утверждение тезиса о том, что источником государственного суверенитета является сам народ. Если в конце XVIII–XIX веках этот тезис служил основой призывов к радикальным революционным преобразованиям, то в середине века XX он стал основой для появления инициативы в подготовке инноваций – проектов политических реформ и нововведений – не только внутри государственных структур, структур исполнительной власти, но и в рамках негосударственных организаций, которые получили название «фабрики мысли» – Think tanks. Эти организации возникали вначале как «мозговые» или аналитические центры при оппозиционных политических партиях, которые, придя к власти, доводили «до ума» подготовленные ранее проекты, а затем реализовывали их уже силами государственного аппарата. Позже стали возникать и менее политически ангажированные фабрики мысли, которые готовили предложения по отдельным сегментам возможных реформ.

Вторая половина XX века стала также периодом, которые ряд философов окрестила как пост-модерн, считая, что человечество в лице наиболее развитых стран входит в новый исторический период. При этом ряд философов описывали время пост-модерна как отрицание многих сущностных характеристики Модерна. Одной из таких характеристик, ставших объектом достаточно жесткой критики, стало представление о прогрессе, о том, что в результате постепенных изменений общество и условия жизни людей меняются к лучшему. Если встать на эту точку зрения, то тогда бессмысленно говорить о реформах и инновациях в различных сферах жизни общества, раз изменений к лучшему (прогресса) в принципе не существует. На наш взгляд такая позиция не соответствует реальности: так, например, возможности для развития человеческого существа, для защиты его прав, в действительности выросли за последние века человеческой истории.

Вместе с тем другая сторона постмодернистких взглядов нам кажется очень перспективной. Имеется в виду переход от государственно-центрической позиции при объяснении политических и исторических процессов к человеко-центрической, когда не государство, и даже не социальный класс или нация становятся во главу угла, а человеческая личность или индивид. Исходя из такой точки зрения, действительно можно связывать время Модерна с установлением Вестфальской картины мира, в которой основным игроками и действующим лицами являются суверенные государства-нации. Соответственно, середина XX века, когда международное сообщество после ужасов II Мировой войны пришло к решению о создании Организации Объединенных наций, признающих приоритет прав человека, который ставится выше, чем принцип государственного суверенитета (пусть не все страны, вступившие в ООН это до конца осознали), может считаться началом перехода от модерна к постмодерну.

Еще одной характеристикой времени постмодерна может считаться постепенный рост значимости таких «постмодернистских» (по Абрахаму Маслоу) потребностей, как потребность в самореализации и самоактуализации, по сравнению с потребностями в безопасности и материальными потребностями. В этом смысле противопоставляют материальные потребности – как движущую силу периода модерна – и потребности духовные, потребностями в качестве жизни, в здоровой окружающей среде и т. д., которые называют постмодернистскими потребностями.

Так, в работе П.А. Амбарова и Г.Е. Зборовский показано, что «в современных условиях наиболее конструктивными являются стратегии, ориентированные на нелинейное время. Они выступают характерным признаком авангардных социальных общностей. Различия темпоральных стратегий поведения служат источником социальных противоречий и конфликтов на внутриобщностном и межобщностном уровне».

Важно подчеркнуть, что тезис о наличие групп людей, живущих в одной стране, но в условиях разного исторического времени, относится далеко не только к социуму, но и к представителям самой исполнительной власти, ее различных функциональных агентств и территориальных представительств. Именно от деятельности бюрократии среднего и нижнего уровня во многом зависит фаза t*6 – фаза имплементации реформы, которая легко может превратиться в фазу ее «забалтывания». И здесь особенно проблематична роль российской бюрократии, российского чиновничества, которое, по мнению дореволюционного российского юриста фон Бринкмана, обладает свойством отличать «полномощные законы», направленные на защиту интересов царского двора, и которые надо выполнять неукоснительно, от законов «неполномощных», направленных на общественные интересы, которые выполнять не обязательно. Корни этого различения фон Бринкман видит во временах Ивана Грозного, когда российская бюрократия научилась четко разделять нововведения в интересах опричнины, и в интересах земщины.

В подтверждение этого положения, а также тезиса о традиции активной роли российской бюрократии торпедировании имплементации реформаторских инициатив, здесь мнение исследователя из позапрошлого века: «Император Александр, его приближенные и высшие правительственные лица писали гуманные указы и делали распоряжения, которыми восторгались современники и в особенности иностранцы, но чиновничество, не сочувствуя такому направлению, предпочитало придерживаться старых порядков и часто не выполняло указов, даже и высочайших».

Отметим здесь еще один постмодернистский взгляд на современные проблемы, с которым можно полностью согласиться, – концепцию мягкой безопасности, в рамках которой можно и нужно говорить о безопасности человека, общества и, только в третьих – государства. При этом принципы и формы реализации мягкой безопасности должны отталкиваться и основываться на мнении и позиции и человека и человеческих сообществ, а не спускаться сверху, исходя из традиционных государственноцентричных концепций «жесткой» безопасности.

Таким образом, в первом приближении, мы можем говорить о трех «исторических» временах – времени традиционного общества, времени общества модерна и времени общества постмодернистского. В реальности в наше календарное время (начало XXI века) практически в любой стране на нашем небольшой планете Земля часть людей живет либо в традиционном, премодерновой времени, либо во времени модерна, либо уже в постмодерновом времени. Только в одних странах превалируют одни ценности, например, традиционные, а в других – иные. Специфика же современной глобализации приводит к тому, что даже в самых развитых странах мира за счет миграционных потоков появляются люди, фактически живущие в ином историческом времени.

Соответственно, для живущих во времени традиционного общества, будет характерно либо отторжение инноваций, либо восприятие их поверхностным образом, только как потребителей «новых товаров», без активного включения в процесс усвоения инноваций и изменения ритма и законов собственной жизни. Если же речь идет о социально-политических инновациях, реформах, то они могут либо активно отторгаться, например, если они противоречат законам шариата, либо усваиваться поверхностно, на уровне имитации, а то и приводить к злокачественным перерождениям.

Для людей эпохи «модерна» естественным будет участие в инновационном процессе, но в случае социально-политических инноваций они либо будут ждать всего от правительства, от власти, либо могут восставать против него, что может привести либо к подавлению мятежа, либо к революциям, издержки которых как всегда огромны. Вне революционных ситуаций такие люди естественным образом воспринимают государственный суверенитет как естественную и первичную ценность, не понимая позиций иных стран, уже перешагнувших в пост-вестфальскую, пост-модернистскую временную эпоху. Соответственно, для людей этого исторического времени естественной будет и «откатная волна» после периода быстрых и глубоких социально-политических и экономических преобразований, как это произошло в России в первое десятилетие XXI века, и они станут социальной опорой контрреформаторской активности.

Реальное же и позитивное участие в актуальных для страны реформах, в том числе и участие в процессе разработки предложений по концепциям и проектов нормативных актов будут принимать скорее всего люди, живущие в постмодерне, пусть их и пока еще не так много в современной России. Ясно при этом, что и восприятие подлинных инноваций, направленных на продвижение страны в эпоху постмодерна, в этой, последней группе, будет самым активным, они не только не будут оказывать им сопротивление, но помогать, создавая значимые и эффективные «группы поддержки».

В реальности проблема еще сложнее, так как любой человек существует в рамках конкретных социальных групп, и он просто не может игнорировать собственное «историческое время» этих групп, особенно, если они являются для него референтными (весьма значимыми). То есть возникает интерференция исторических времен в сознании отдельных людей…

Приведем в качестве примера ситуацию с нормами права, которая реально существует для многих жителей национальных республик современного Северного Кавказа. Так, для многих из них реальной частью жизни является выполнения норм обычного права – адата, которые достаточно сильно регулируют многие стороны их повседневной жизни. В мусульманских сообществах на нормы адата накладываются нормы шариата, которые иногда достаточно сильно расходятся с адатом. Так как они живут в Российской Федерации, то они живут также в условиях правовой реальности светского государство, соблюдая по мере возможности законы и нормативные требования. Наконец, в случае несогласия с решениями российских судов они могут жаловаться в европейский суд по правам человека в Страсбурге – то есть прибегать к нормам уже прецедентного права – четвертый уровень правовой реальности.

В этом случае нормы адата и шариата и человека, живущего в соответствии с ними, можно отнести к нормам традиционного общества, или премодерна. Эти нормы созданы не нами и не нам их менять – надо лишь исполнять их строго (отдельный вопрос – о противоречиях между нормами адата и шариата, и здесь путь к структуре времени премодерна). Нормы современного права Российской Федерации – создаются и сегодня путем принятия законов, и человек, способный к рефлексии, понимает, как они созданы и как работает государственный механизм для их обеспечения. Это уже «время современности» – или время модерна. Наконец, возможность внести жалобу на нарушения прав человека в Страсбургский суд – связана уже с приоритетом прав личности над законодательством государства, с постепенным разрушением Вестфальской системы – и это уже время постмодерна.

Отметим в заключение этого раздела, что наш анализ привел нас к выводу, что люди и целые социальные группы, живущие в разном историческом времени, по разному реагируют на инновации, при этом, рассматривая инновация в социально-политической сфере, мы отметили возможность различных реакций на разные нововведения. Так, «люди постмодерна» будут лучше воспринимать инновации, связанные с ростом роли личности в общественного-политических процессах, а люди модерна могут более поддерживать усиление роли государства, особенно после периода его ослабления, как это наблюдалось в России в первое десятилетие нового века. Таким образом, мы выходим на проблему различной реакции людей разного времени на нововведения, в зависимости от их направленности и от фазы многолетних циклов. Рассмотрим ее подробнее.

5.3. Инновации, многолетние ритмы и «окна возможностей»

Одним из направлений хронополитики является изучение многолетних ритмов политической активности. Как уже было отмечено в предыдущей главе, исследователи выделяют циклы с периодами в 10–20 лет, в рамках которых чередуются фазы усиления плюрализма и полицентричности государственной власти (демократические тенденции) и фазы роста моноцентричности (авторитарные фазы цикла). Подобные колебания наблюдаются практически во всех изученных странах, включая и страны со стабильной демократией, в которых, как показано в работе Чарльза Тилли, также происходят постоянные колебания между моно– и полицентричности власти. При этом амплитуда этих колебаний, конечно, различна для стран со стабильной демократической системой, и для стран с демократией неокрепшей – для первых она существенно меньше.

На эти волны, которые мы можем условно назвать «стационарные», накладываются также колебания с большим периодом, близким к периоду «большого Контратьевского цикла (около 60 лет), а также, в случае резких, революционных изменений общественно-политического устройства страны, также и динамика реакции политической системы на подобные революции (существование «откатной волны», периода частичной реставрации, наступающего после фазы радикальных изменений, за которым как правило наступает следующий период реформ.

Именно в рамках этой сложной картины многолетних политических ритмов мы предлагаем анализировать судьбу тех или иных общественно-политических инноваций. Можно предположить, что желание и способности предлагать те или иные варианты реформ, инноваций в этой сфере могут возникать и существовать у людей в любое время цикла, однако судьба этих предложений будет различаться в зависимости от фазы долголетнего ритма.

Так, например, инновационные предложения и проекты, связанные с развитием человеческой личности, усилением ее участия в процессе государственного управления, с развитием ответственности и подконтрольности государства гражданам и гражданским структурам, а также инициативы по содействию развитию самого гражданского общества, будут лучше восприниматься государственными структурами в фазы роста плюрализма, и наоборот, встречать отторжение в фазы роста моноцентричности власти и развития авторитарных тенденций, в периоды «откатной волны» после фазы демократических преобразований. Исходя из нашей убежденности в существовании прогресса в направление развития возможностей творческой человеческой личности, мы будем называть подобные инновации «прогрессивными», или гуманистическими (что в нашем понимании прогресса является почти синонимами).

Соответственно, мы можем говорить и о «регрессивных», или государственнических инновациях, которые могут возникать (и возникают постоянно) как в недрах самого государственного аппарата, в среде рефлексирующих чиновников исполнительной власти и части руководства силовых структур (армии или тайной полиции (ЧК, КГБ, ФСБ и т. д.), так и в общественной среде, среди людей, не принимающих гуманистических постмодернистских взглядов. Подобные инициативы имеют существенно более шансов для реализации в периоды роста моноцентричности власти и в фазы «откатной волны». В рамках этого подхода можно говорить и о антигуманистических инновациях, которые могут быть реализованы в условиях «срыва задержанной модернизации» и провала существенной части населения в «давнее историческое время», как это произошло в период нацистской Германии.

Таким образом, исходя из существования многолетних политических циклов мы можем конкретизировать понятия «окна возможностей», введенного нами при анализе судьбы общественно-политических инноваций. Соответственно, «окна возможностей» для гуманистических общественных инноваций будут открываться чаще в периоды усиления плюрализма и развития гражданского общества, при этом сами эти инновации являются частью и важным фактором развития плюрализма и демократии. С другой стороны, понимание реформаторами закономерностей циклического развития общественных систем должно давать им уверенность и терпение в случае «закрытия окна возможностей» дождаться следующего цикла роста плюрализма, сохраняя при этом заготовки и проекты реформ. Остается, правда, опасность срыва страны в более глубокие исторические времена, как это было в XX века с Россией, Италией и Германией, но и здесь мы можем извлекать уроки из нашего прошлого – во всех этих случаях радикалы победили в результате неумения договариваться более умеренных реформистских сил между собой.

Возвращаясь к судьбе инноваций в зависимости от фаз различных политических циклов, отметим, что вблизи выборов, особенно реальных выборов, значимых для носителей реальной власти в стране, именно будущие результаты выборов становятся особенно важными, реализация же инициированных ранее реформ явственно отходит на второй или даже третий планы. Именно это и случилось в 2007–2008 годах в России, когда предстоящие в 2008 году президентские выборы, в которых В.В. Путин уже не имел права участвовать, и он и его ближнее окружение искало выход из непростой ситуации, развитие административной реформы уже было далеко не в центре внимания власти и многие ее планы остались нереализованными. Сколь-нибудь влиятельных же общественных коалиций в поддержку этой реформы в то время просто не существовало.

Наряду с фазами избирательных и иных политических циклов, которые можно и нужно учитывать при проведении политических реформ, важно учитывать также появление «черных лебедей», событий, которых очень сложно или даже невозможно предвидеть, и которые могут сильно повлиять на задуманный реформаторский процесс, открывая или закрывая те или иные «окна возможности». Именно такое событие произошло в мае 1998 года, когда внезапная отставка В.С. Черномырдина с поста главы российского правительства и его замена С.В. Кириенко привела к длительной задержке с утверждением подготовленного текста «Концепции административной реформы», затем же, после «августовского дефолта» на первом плане власти были совсем иные задачи.

Впрочем, и в этом случае, как отметил в ходе экспертного интервью один из членов рабочей экспертной группы по подготовке Административной реформы в 1997–1998 гг, зав. сектором института государства и права РАН В.В. Смирнов «одной из причин, вследствие которых программа реформы не была реализована, стала необходимость подготовки к парламентским выборам 1999 г.: шансы оппозиции были значительными, а крупная реформа, являясь довольно рискованным проектом, кроме того, потребовала бы огромных финансовых вложений». Да и сама внезапная отставка В.С. Черномырдина была, если подойти к этому вопросу серьезно, была во многом вызвана приближающимися выборами Президента РФ, в которых Б.Н. Ельцин уже не мог участвовать, а властная позиция и политический вес В.С. Черномырдина делали его реальной кандидатурой на пост президента страны, что видимо не устраивало Б.Н. Ельцина и его «ближний круг». То есть мы снова возвращаемся к важности серьезного учета политических циклов, в том числе и связанных с выборами.

6.1. Политика памяти и правосудие переходного периода

Эта глава посвящена достаточно новому направлению общественной мысли и реальности, проявившемуся явно на границе прошлого и настоящего веков – политике памяти, как важного компонента символической политики. Для понимания этого процесса необходимо привлечение представлений истории, психологии, политологии, социологии – поэтому логично рассмотреть его после введения понятий развивающейся темпорологии.

Наиболее ярко феномен «политики памяти» проявился на постсоветском пространстве в процессе конструирования новых идентичностей стран, которые ранее были частью «социалистического лагеря» или странами – участниками «Варшавского договора», и тем более – республиками в составе СССР. Одним из важных элементов этого процесса была борьба за интерпретацию смыслов, в том числе, и исторических событий. Например, что принесла Великая Отечественная / Вторая мировая война народам стран Балтии и странам Восточной Европы: освобождение от нацистского гнета или новую оккупацию советским режимом?

Для политических элит этих стран очевидным ответом было – новую оккупацию. И музей латышских стрелков в Риге (тех самых, которые помогли сохранить власть большевиков в России, подавив мятеж левых эсеров в июле 1918 года) перепрофилируется и становится музеем оккупации. Аналогичные музеи создаются в Эстонии и других странах. Как совершено справедливо отметил Игорь Торбаков: «большая часть восточноевропейских государств сегодня смотрят на войну и послевоенный период, как на usable past, – совершенно необходимый ингредиент для усиления их собственной идентичности, популистской поддержки местного национализма, экстериоризации своего коммунистического прошлого и представления своего народа в образе несчастной жертвы двух кровожадных тоталитарных диктатур».

В ответ принимается решение о создании президентской комиссии, в задачи которой входят «обобщение и анализ информации о фальсификации исторических фактов и событий, направленной на умаление международного престижа Российской Федерации». Интерпретация стран Балтии и стран Восточной Европы, как жертвы, включает в себя и ответственность Европейских стран, признававших Ялтинский послевоенный раздел мира. Это приводит к резолюциям Европарламента и Парламентской ассамблеи ОБСЕ, приравнивающих преступления Гитлера и Сталина, что вызывает крайне раздраженную реакцию руководства России, для которого победа в Великой Отечественной войне стала центральным событием в конструировании идентичности современной России. Поэтому никакие не-интерпретации этой войны не допускаются. Результат – растущее взаимное непонимание России и ее западных соседей. Прошедшее оказывается таким образом не «ушедшим в историю», а остается «горячим», хотя и прошлым, то есть отчасти настоящим. Как пишет в своей статье «Трансформации нового режима времени» Алейда Ассман: «Посылка, что «горячее» настоящее неизбежно превращается в «холодное» прошлое, является излюбленной структурой темпоральности для всех, кто предпочитает не ворошить прошлое. Как правило, это временные рамки, которые вполне устраивают тех, кто боится законного приговора». Вместо нейтральных с точки зрения культуры временных рамок, в которых развивается и излагается история, сегодня мы предпочитаем говорить о «политике времени», напрямую связанной с проектом «формирования нации». Вместо непрерывного, необратимого разрыва во времени новая парадигма привнесла с собой и новый, глобальный этос с новыми формами обратимости и ответственности».

В ситуации «непрошедшего» (то есть актуального для нас) прошлого, которое оказывается еще и «обратимым», для жертв авторитарных режимов (понятие «жертвы» относится теперь не к странам, а к отдельным индивидам – реальным жертвам авторитарных репрессий и их близким, претерпевшим страдания из-за пыток или гибели своих близких) и их мучителей оказывается применение так называемого «правосудия переходного периода» (transitional justice). Это понятие (или даже концепция) возникли в в самом конце прошлого века прежде всего в странах Латинской Америки, переживающих переход от авторитарной к демократической формам правления. В ряде из них, например, в Чили сам авторитарный лидер, например, генерал Пиночет, соглашался на демократические выборы и, проиграв их, уходил в отставку, при этом подразумевалось, что под прошлыми годами репрессий подводится «жирная черта», никаких наказаний за переворот 1973 и последовавшие затем внесудебные расправы с противниками не последует. Аналогичными были по сути условия польского «круглого стола» 1989 года, когда генерал Войцех Ярузельский пошел на проведение демократических выборов в Польше.

Однако в 1998 году в Великобритании, где 82-летний сенатор Аугусто Пиночет был с визитом, имевшим как медицинские, так и деловые цели, он был арестован по ордеру испанского следователя Валтасара Гарсона, в связи с обвинениями в организации действий, приведших к гибели людей. Тогда Аугусто Пиночет не был выдан Испании и благополучно вернулся домой, однако в самой Чили этот эпизод дал старт началу судебного преследования и самого генерала и офицеров различного уровня, исполнявших приказы после переворота. В итоге бывший диктатор завершил свои дни дома, но под домашним арестом, а многие его бывшие соратники в результате судебных процессов получили реальные тюремные сроки. Среди них, кстати, по горькой иронии судьбы, оказался и генерал Мигель Краснов, сын казачьего атамана Семена Краснова, выданного Великобританией СССР в 1945 году и казненного вместе с другими казачьими атаманами. Как известно, судебному преследованию под конец его жизни подвергался в Польше и генерал Войцех Ярузельский.

В 2009 году, в программе проходившего в столице Чили Сант-Яго конгресса Международной ассоциации политической науки, в рамках организованных исследовательским комитетом по правам человека панелей было несколько, посвященных именно реализации «правосудия переходного периода». На вопрос участника конгресса, автора этих строк, к одной из выступавших представителей Чили, не станет ли реализация принципов «правосудия переходного периода» препятствием для добровольного ухода от власти современных авторитарных лидеров, не приведут ли подобные судебные преследования к невозможности новых «круглых столов» по типу польского 1989 года, был получен ответ: «А мне нет дела до этих вопросов, я знаю лишь, что не смогу спать спокойно, пока люди, виновные в смерти моего племянника, будут оставаться на свободе».

Не обсуждая здесь правомерность подобного подхода, отметим, что за прошедшие годы нового века он во многих странах мира стал уже практической реальностью: «Помимо правосудия, осуществляемого демократическим государством, есть и промежуточная версия – так называемое правосудие переходного периода, которое является одновременно и мотором демократических трансформаций, и способом рассмотрения преступлений и правонарушений, совершенных при авторитарном режиме. Такое правосудие закрепляет политические изменения и защищает новые ценности демократического транзита». Подчеркнем, что наряду с наказанием виновных в нарушениях прав человека, концепция «правосудия переходного периода» подразумевает также определенные компенсации жертвам таких нарушений или их родственникам, а также создание музеев и других форм памяти, публичных обсуждений осуждаемых событий, то есть действия по информированию молодежи о сути событий, а также о неизбежности наступления ответственности за исполнение преступных приказов.

Концепция «правосудия переходного периода» является одним из ярких примеров нового, по сравнению с предыдущими годами, отношению к социальному времени. Как пишет в этой связи в своей статье «Право, память и забвение: регулирование коллективной памяти квазисудебными институтами» польский исследователь Адам Чарнота: «Индивиды и группы пытаются контролировать социальное время, что подтверждает связь времени и власти. Контроль будущего настолько труден, что может быть лишь вероятностью или одним из вариантов возможного. Так мы управляем прошлым как возможностью реконструкции социальных процессов прошлого. Между этими двумя элементами находится настоящее, где и происходят изменения. Место настоящего ассиметрически необходимо во временной цепи. Из настоящего мы размышляем об определенном прошлом и неопределенном будущем».

Отметим здесь, что для нашей страны, по крайней мере во время Перестройки, был справедлив иной тезис: «мы живем в единственной в мире стране с непредсказуемым прошлым». Об этом же гласит и анекдот времен СССР, приведенный в виде эпиграфа к статье Игоря Торбакова: «Армянское радио спрашивают: «Можете ли вы предсказать будущее?» Ответ: «Конечно, без проблем. Мы точно знаем, как будет выглядеть будущее. У нас проблемы с прошлым: оно постоянно меняется». Хорошо известно и желание власть предержащих в России четко обозначить свое знание и прошлого и будущего, задолго до лидеров большевистской диктатуры. К самому ядру власть предержащих всегда относилось и руководство секретной полиции. Известны слова главы секретной полиции при Николае I Александра фон Бенкендорфа, сказанные в 1830 г.: «Прошедшее России было удивительно, ее настоящее – более чем великолепно, что же касается ее будущего – то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение».

Возвращаясь к «правосудию переходного периода», основанного на тезисе «преступления против человечности не имеют срока давности», отметим, что этот подход тесно связан с принятием концепции универсальности прав человека. Именно на основе уважение к правам человека и была основана Организация Объединенных Наций, на признании того, что соблюдение прав человека выше суверенитета отдельных государств. Принцип универсальности был принят, и принят вполне оправданно после ужасов гитлеровского нацизма, несмотря на возражения Американской ассоциации антропологов, сводившиеся к невозможности сформулировать единые этические принципы для всех культур и народов. Сейчас, однако, после признания пространственной универсальности прав человека (для всех живущих сегодня на Земле), принцип универсальности стали распространять и во временном аспекте – на прошлое. Однако где граница распространения этого принципа «вглубь времен»? Подходы «правосудия переходного периода» распространяют этот принцип в прошлое примерно на 10–30 лет. Но кто задал этот предел? И возникают, именно как развитие подхода «правосудия переходного периода», требования выплаты западными странами компенсации народам Африки за страдания их предков, угнанных в рабство в США. Посчитываются и суммы такой приемлемой, на взгляд инициаторов, суммы – 2–3 триллиона долларов, которые позволят по их мнению вывести современные народы Африки из нищеты. В поддержку такого требования была даже принята резолюция на саммите ООН в Дурбане в начале нашего века.

6.2. «Прошедшее будущее» и другие свойства времени в символической политике

И актуализация «политики памяти» и связанный с нею феномен «правосудия переходного периода» делают весьма актуальным новые взгляд на феномен социального времени, в том числе на соотношение прошлого, настоящего и будущего, которые уже не могут рассматриваться сегодня как необратимое движение стрелы времени. В этой связи важную роль для нового взгляда на обсуждаемое соотношение сыграла опубликованная в 1979 году книга немецкого историка Рейнгарта Козеллека с характерным названием: «Прошедшее будущее: к семантике исторического времени». Он, в частности, вводит различие между «прошлым настоящего» и «чистым» прошлым. «“Прошлое настоящего” насыщено личными воспоминаниями и чувствами, которыми живущие вовлечены в прошлое, которыми они с ним связаны. Только когда перестают действовать эти стратегии овладения прошлым, оно может перейти к историкам, методично и беспристрастно начинающим свою работу по реконструкции событий и их интерпретации».

Одной из основных идей этой книги был тезис, что прошлое, которое изучают историки, включает в себя и несколько вариантов будущего, только часть из которых реализуется на практике. Анализируя время раннего модерна, Рейнград Козеллек выявил важное отличие этого времени от предыдущего: если ранее будущее рассматривалось как прямое продолжение прошлого, поэтому и история давала людям ключ к пониманию будущего и готовности к нему, то именно в период раннего модерна в Европе формируется то «историческое время» или то отношение между прошлым и будущим, которое станет характерным для современности, когда будущее уже невозможно прямо вывести из прошлого. Он писал: «в Новое время дифференциация между опытом и ожиданием заметно увеличивается. Или еще точнее: Новое время позволительно понимать как действительно новое время тогда, когда ожидания и имеющийся опыт стали все больше отдаляться друг от друга».

К выделенной Р. Козеллеком особенности Нового времени, позволяющему строить планы своих действий не только на основе предшествующего опыта, но и на основе собственных желаний и наклонностей, в том числе и с желанием улучшить не только свои условия жизни – идеей прогресса, мы еще вернемся. Здесь же остановимся на важном тезисе, что именно действия в прошедшем влияют на реализацию того или иного варианта будущего. Отсюда, в частности, следует и известная сентенция представителя тоталитарной власти в антиутопии Дж. Оруэлла «1984»: «Кто контролирует прошлое, тот контролирует настоящее и будущее». Напомним, что главный герой этой антиутопии работает в Министерстве Истины, а суть его работы заключается в перелицовке всех архивных материалов страны, чтобы исключить из них упоминание «выпавших из обоймы» лидеров «Ангсоца» – «Англии, как страны победившего социализма».

Справедливости ради отметим, что использование прошлого в своих целях характерно не только для политиков авторитарных и тоталитарных стран, но и для политиков стран демократических, последние лишь не навязывают свою позицию в качестве единственно возможной. «Можно сказать, что политики озабочены прошлым настолько, насколько это прошлое, или, точнее, его репрезентация, позволяет расширить их возможности в достижении преследуемых ими целей во внутренней и внешней политике».

Возвращаясь к концепции исторического времени, предложенной Козеллеком, который, рассматривая опыт истории, занимался поисками того, как в каждом настоящем сопряжены временные измерения прошлого и будущего, подчеркнем выявленный им разрыв между прошлым и будущем, наступивший с началом Нового времени, когда появилось само представление о возможности активного изменения будущего действиями в настоящем. Эти представления были развиты затем в работе немецкой исследовательницы Алейды Ассман, которая, отталкиваясь от разработанных ею совместно с Яном Ассман моделей социальной памяти, вышла к концепции «временного режима культуры», обозначающего темпоральную организацию и ориентацию, укорененные в культуре и обеспечивавшие основу для возникновения безусловных ценностей, схем мышления и логики поступков». Двигаясь далее, она пришла к понятию «режима времени» и, вслед за Р.Козелеком, выделила следующие характеристики «нового режима времени», характерного для Нового времени: время разрыва, фиктивное новое начало, творческое разрушение, возникновение понятия «исторического» и ускорение.

Под временем разрыва здесь понимается все более усиливающееся «разломы» между «пространством опыта» (или прошлым) и «горизонтом ожиданий» (или будущим). Таким образом, особое значение придается инновациям, ценимым в качестве двигателя перемен и прогресса. «Фиктивное новое начало» – желание и готовность начинать все заново. Источник вдохновения теперь можно было искать не в традициях и заветах предков, а в творческом вдохновении автора. «Творческое разрушение» – важный признак Нового времени, готовность «сбросить с корабля истории все отжившее», Алейда Ассман приводит слава Михаила Бакунина «Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть!», а также представления Йозефа Шумпетера о необходимости «постоянного разрушения» отживших элементов хозяйственных отношений для возникновения их «новых комбинаций» (инноваций). Мы же приведем здесь современные представления синергетики о творческой роли хаоса.

Под «возникновение понятие исторического» автор имеет в виду «новый метод получения, интерпретации и передачи знания, который обрел свою осязаемую форму в начале XIX века через институциализацию на Западе новых архивов, музеев и исторической науки», по мнению Алейды Ассман, это своего рода форма загробной жизни» прошлого, которое уже утратило свою нормативную силу для живущих. Отметим сразу, что все связанное с «правосудием переходного периода» относится именно к «прошлому настоящему», а не к «чистому» прошлому.

Наконец, ускорение – это ощущение постоянного роста скорости всех окружающих нас процессов, ощущение, что мы постоянно не успеваем. Вместе с сокращением временных промежутков в повседневный жизненный мир входит чувство чего-то непривычного, чего-то такого, что уже не может быть выведено из предыдущего опыта.

Это состояние, которое Герман Люббе назвал «съеживающееся настоящее», неуклонное увеличение скорости сопровождается ощущением некоей утраты, порождая кризис опыта и переживания.

Растущая «музеефикация» нашей жизни, создание культуры «консервации памяти» и является, по мнению Алейды Ассман, своеобразной компенсацией за процесс ускорения.

Вместе с тем она отмечает, что время ориентации на будущее, характерное для 60-х годов прошлого века, стало постепенно сменяться ростом внимания к прошлому, а интерес к различного вида утопиях стал снижаться, причем процесс этот начался в 80-е годы, обращением к памяти Холокоста, и резко усилился с падением Берлинской стены и распадом Советской альтернативы Западному миру. И хотя посыл Роберта Фукуямы о «Конце истории» не подтвердился, все же, как следует из всего посыла текста Алейды Ассман, мы живем в период наступления «нового режима времени».

В этой связи уместно, на наш взгляд, вспомнить об эпизоде «путешествия в воображаемое будущее», описанного братьями Стругацкими в их книге «Понедельник начинается в субботу». Герой повести, программист Привалов, верхом на «похожем на мотоцикл приборе» для путешествия в воображаемое будущее, видит там высоченную стену, отделяющее будущее, описанное в советской фантастической литературе (проводы в космос звездолетчиков и уход в «камеры заморозки» их жен) и в западной литературе о будущем (звездные и не только войны). Что же произойдет, когда эта высоченная стена (в реальности – Берлинская стена) рухнет? Мы с вами живет именно в такой реальности…

Текст Алейды Ассман хорошо соответствует тональности книги историка Франсуа Артога, глава из которой была опубликована в журнале «Неприкосновенный запас». Он пишет, в частности: «Порядок времени был подвергнут сомнению. Происходит смешение архаики и современности: на фундаменталистские движения накладывается отпечаток современного ощущения «закрытости будущего». Говоря о трещинах, щелях появившихся между прошлым и будущим, он приводит слова Поля Валери, опубликованные еще в 1935 году: «С одной стороны, перед нами прошлое, которое не снято и не забыто, но это прошлое, из которого мы не можем извлечь почти ничего, что направляло бы нас в настоящем и давало представить себе будущее. С другой стороны, будущее, лишенное хотя бы приблизительных очертаний».

В 80-е годы западное общество, по мнению Артога, захлестнула волна памяти, стремление защищать, каталогизировать, пропагандировать, а также реинтерпретировать. Прошлое не прошло, и во втором, третьем поколении к нему обратились за ответом. В своей книге он не столько дает ответы, сколько формулирует вопросы, ответы которые нам предстоит искать сообща, в том числе и используя различные подходы возникающей науки о времени: «имеем ли мы дело с забытым прошлым или с прошлым, слишком часто актуализируемым; с будущим, которое почти исчезло с горизонта, или с будущим, скорее угрожающим нам своим неизбежным приближением; с настоящим, беспрестанно тонущим в сиюминутности или почти статичным и бесконечным, если не вечным? Это также способ бросить свет на многочисленные споры о памяти и истории».

Символическая политика как таковая, на наш взгляд, не сводится только к «политике памяти» и другим видам использования прошлого. Можно вполне согласиться с Г. Люббе, что другой ее разновидностью является «темпорализация утопий». Такое действие власть предержащих, а именно «перемещение литературно-воплощенного совершенства из отдаленного пространства в отдаленное время, означает также, что общественное состояние, в котором люди пребывают в настоящее время, целенаправленно изменяется… Такая идеологически ориентированная политика, победив, повсюду превращается в ультраконсерватизм и догматизм. Ничто так не нуждается в консервации, как доктрина, укрепляющая убежденность людей в том, будто они занимают всемирно-исторически привилегированную темпоральную позицию… Проще говоря, будущее культурной эволюции является открытым, та же политика, которая ориентируется на идеологию, втискивающую будущее в закономерную смену эпох, принудительно делает закрытым и общество».

Именно в такой ситуации жило населения Советского Союза вплоть до его распада.

Остановимся также на темпоральности как важном свойстве символической политики как таковой. Советский культуролог Юрий Лотман, основатель тартуской школы семиотики, отмечает, что в силу своей «смысловой и структурной самостоятельности» символы всегда диахронны…Символ никогда не принадлежит какому-либо одному синхронному срезу культуры – он всегда пронзает этот срез по вертикали, приходя из прошлого и уходя в будущее». При этом важно учитывать, что «наиболее привычное представление о символе связано с идеей некоторого содержания, которое… служит планом выражения для другого, как правило, культурно более ценного содержания».

Поэтому можно вполне согласиться с О.Ю.Малиновой, главным редактором второго выпуска сборника научных работ «Символическая политика», озаглавленного «Споры о прошлом как проектирование будущего», что сформулированное Юрием Лотманом «свойство символов и символического является определяющим для восприятия временного измерения политики». Для современной политики важную роль играют образы будущего, предъявляемые политиками избирателям. Подходы символической политики позволяют фиксировать внимание на отношениях, связанных с борьбой за воображение будущего. Однако не меньшее, а возможно и большее значение имеют в политике и образы прошлого – как важнейший ресурс легитимизации, а также, как это было показано выше – и как основа для проектирования будущего. В целом, как пишет О.Ю. Малинова: «Символы благодаря своей способности «пронзать» срез культуры «по вертикали» оказываются основной несущей конструкцией темпоральных векторов политических репрезентаций: от настоящего – к прошлому и от прошлого – через настоящее – к будущему».

Мы затронули здесь только небольшой срез мира культуры, связанного с полем политики через такие направления, как символическая политика и «правосудие переходного периода». В целом же мы видим, что феномен времени или темпоральные аспекты являются важнейшей частью культурных феноменов – как произведений различных искусств – литературы, музыки, театра, кино и т. д., так и искусствоведческих текстов, посвященных анализу этих произведений. Действительно, практически все произведения литературы диахронных – если в них есть сюжет, конечно, который по определению развивается во времени. Все исторические произведения имеют дело с прошлым – и, по сути, творят наше восприятие прошлого, например, героизируя или де-героизируя деятелей прошлого. Я помню, например, какой переворот в моем восприятии российского средневековья произвел фильм «Андрей Рублев».

Однако кроме «путешествий в прошлое» (более или менее достоверных) в литературе существует и жанр фантастики – точнее, то, что ранее называлось «научной фантастикой» (science fiction, в отличие от просто fiction, которая также заслуживает своего анализа), а также не относимый к фантастике жанр литературного прогноза, или предвидения – произведения Замятина, Хаксли, Оруэлла. Собственно, именно через такую «серьезную» фантастику многие из нас и осознавали само понятие «будущего», и, в том числе, нашу ответственность перед ним (например, после прочтения рассказа Рэя Брэдбери «Эффект бабочки»).

Отдельного разговора заслуживает проблема временной гармонии, в том числе, в темпоральное измерение музыки. Мы уже цитировали выше работы Юрия Лотмана, одного из интереснейших искусствоведов и культурологов XX века. Отметим здесь, что именно в его работах получила серьезное развитие концепция хронотопа, предложенная ранее биологом А.А.Ухтомским, в которой происходит синтез обстоятельств времени и места тех или иных событий – в культуре или в реальной жизни. Теме хронотопа будет посвящена заключительная глава этой книги.

Подводя итоги этой главы мы можем сделать вывод, что как для понимания процессов символической политики, так и развития культуры в целом, для которой символическая составляющая является ее важнейшей частью, очень важны для нас является должный учет темпоральных аспектов объектов нашего анализа. Именно здесь мы не можем рассматривать отдельно различные пласты времени – прошлое, настоящее, будущее, так как символы пронзают эти пласты, и мы должны использовать такие конструкции, как прошедшее будущее, настоящее прошлое и т. д. Все это снова и снова подчеркивает необходимость серьезного анализа и понятия времени как такового.

7.1. Понятие хронотопа

Все предыдущее рассмотрение было посвящено свойствам времени и возможностям временного подхода для лучшего понимания развития как неживой, так и живой природы, включая и разнообразные порождения человеческой культуры. В то же время ясно, что наряду с конкретным временем все события происходят и в определенном пространстве, то есть все изучаемые нами феномены имеют как временные, так и пространственные характеристик. И эти пространственные характеристики всегда привлекали существенно большее внимание исследователей, чем временные. Однако, так как целью нашей работы было именно время, мы временно (!) игнорировали пространственные свойства социально-политических процессов и феноменов. Теперь же настало время к ним вернуться.

Как известно, влияние географических (пространственных) характеристик среды на становления и развитие политических объектов и процессов является предметом научных направлений – политической географии и геополитики. В первом случает пространство рассматривается лишь как арена политических событий, и основное внимание уделяется скорее пространственным условиям для экономической деятельности людей, добыче полезных ископаемых и т. д. Временная компонента выполняет сугубо вспомогательную роль, являясь производным от расстояния, а также от наличия возможности для быстрой езды. Так, при изучении «маятниковой миграции» людей, проживающих вокруг крупных городов, в случае их проживания вблизи железнодорожных или автомобильных магистралей, они оказываются фактически ближе к городу (быстрее добираются), чем люди, живущие географически ближе к городу, но живущие вдалеке от этих магистралей.

Второе направление – геополитика – уделяет существенно большее внимание символической стороне пространственных характеристик. Как отмечает в своем недавнем обзоре развития геополитики Д.Н. Замятин, способ геополитической рефлексии существенно отличен от принятого в науке: метафоры не терминологизируются, но преобразуются в специфические пространственные образы, конструируя которые геополитика опирается на традиционную географическую карту. Строго говоря, геополитика не является ни наукой в собственном смысле, ни политикой – несмотря на четко заявленную целенаправленность геополитической деятельности. Она представляется в методологическом смысле “когнитивным монстром”, который, однако, порой необходим и желателен, поскольку он унифицирует целенаправленную когнитивную деятельность, свертывая ее в пространственные образы

В рамках геополитики на традиционное физико-географическое пространство накладываются многочисленные “слои” его образов, особых по происхождению, структурам, способам функционирования и специализации. Такие образы сосуществуют и совмещаются в традиционном пространстве. Таким образом, представления геополитики позволяют учесть не только объективные особенности тех или иных регионов или местностей, но и специфические особенности их отражения в человеческом сознании. В частности, на уровнях страны региона, небольшой местности могут происходить совершенно несхожие образные взаимодействия и трансформации, ведущие к появлению и доминированию принципиально разных образов географического пространства.

Д.Замятин выделяет следующие методологические основания геополитики:

1. Географическое пространство само по себе способно быть активным элементом политической системы, важным фактором политического развития

2. Геополитика в своем концептуальном развитии опирается прежде всего на классическую географическую карту в том виде, в каком она сложилась в Европе Нового Времени.

3. Геополитика есть проектная деятельность и моделирование простых по структуре географических образов, которые обычно служат базой для научной, политической, государственной и общественной деятельности.

Эти характеристики относятся, впрочем, к положениям классической геополитики времен первых десятилетий XX века, когда Карл Хаусхофер и его немецкие коллеги оказали достаточно большое влияние на развитие внешней политики гитлеровского рейха. Долгое время эти взаимосвязи бросали густую тень на саму геополитику, сегодня же, например в современной России, такие последователи классической геополитики, как А.Г. Дугин в течении ряда лет возглавляли кафедру на социологическом факультете МГУ. Отметим, что и в США такие последователи классической геополитики, как Збигнев Бжезинский, являются не только профессорами университетов, но и занимали ответственные политические позиции в внешней политики страны. Однако наряду с А.Г. Дугиным в современной России в области геополитики работали и работают такие серьезные исследователи, как В.Л. Цымбурский, М.В.Ильин, Д.Н. Замятин и другие Сегодня активно развивается и так называемая «критическая геополитика», которая, относясь критически ко многим положениям Карла Хаусхофера, Хэлфорда Джона Макиндера и других представителей классической геополитики, тем не менее изучает влияние пространственных характеристик на политические процессы, учитывая и символические аспекты такого влияния.

Здесь стоит подчеркнуть, что многие положения классической геополитике, базируясь на картографических представлениях о пространстве, неотрефлексированно включали и темпоральную компоненту. Так, например, знаменитое представление Хэлфорда Макиндера о Хартленде (сердце мира), которое находится где-то в районе Сибири и его тезис о том, что тот, кто владеет Хартлендом, владеет миром, столь любимый сердцу российских приверженцев классической геополитики, незримо основывалось на длительности и, соответственно, сложности завоевания гигантских евразийских пространств. При этом под «завоеванием» подразумевалось сухопутное продвижение войск и вооружений. Сегодня же, когда для стратегических ракет с ядерным оружием время достижения любой точки Земли составляют уже десятки минут, понятие Хартленда теряет свое значение, отражая ситуацию начала XX века…

Именно поэтому столь перспективно рассмотрение политических процессов в совместном контексте пространства и времени, то есть развитие геохронополитики, о чем почти двадцать лет тому назад писал М.В. Ильин. Именно поэтому представляется вполне логично обратиться к существующему уже более столетия понятию «хронотоп».

«Хронотоп» как единство конкретного пространство и времени был введен в начале XX века российским физиологом и мыслителем А.А. Ухтомским: «Хронотоп, соединяя в себе три цвета времени (прошлое, настоящее, будущее), представляет собой элементарную и виртуальную единицу вечности». Это понятие развил затем М.М.Бахтин и оно прочно вошло в современное искусствознание и литературоведение (В. Н. Топоров, Ю. М. Лотман, Вяч. Вс. Иванов, С. С. Аверинцев). Понятие Хронотопа позволяет анализировать события с учетом взаимного влияния времени и пространства конкретных событий, всегда происходящих во времени и пространстве.

Обращение к работам М.Бахтина и некоторых других литературоведов может быть весьма полезно, так как в этих работах дается анализ романов, которые сами являются отражениями реальных процессов в человеческом обществе, своеобразной моделью этих процессов. Поэтому многие методические приемы, разработанные для анализы литературных произведений, могут оказать полезными и при анализе реальных общественных процессов.

Так, М.Бахтин пишет: «Хронотоп определяет художественное единство литературного произведения в его отношении к реальной действительности. Поэтому хронотоп в произведении всегда включает в себя ценностный момент, который может быть выделен из целого художественного хронотопа только в абстрактном анализе. Все временно-пространственные определения в искусстве и литературе неотделимы друг от друга и всегда эмоционально-ценностно окрашены. Абстрактное мышление может, конечно, мыслить время и пространство в их раздельности и отвлекаться от их эмоционально-ценностного момента. Но живое художественное созерцание (оно, разумеется, также полно мысли, но не абстрактной) ничего не разделяет и ни от чего не отвлекается. Оно схватывает хронотоп во всей его целостности и полноте. Искусство и литература пронизаны хронотопическими ценностями разных степеней и объемов. Каждый мотив, каждый выделимый момент художественного произведения является такой ценностью». И далее автор выделяет такие хронотопы, как хронотоп дороги, хронотоп замка, хронотоп гостиной – салона, хронотоп провинциального городка и т. д.

Уже недавно наш современник М. Эпштейн, рассматривая введенное М.Бахтиным понятие хронотопа, как время – пространство в их единстве с приоритетом времени, предложил ввести и «топохрон», в котором бы был реализован приоритет пространства, топохрон – пространственно-временной континуум, культурно-историческая среда, в которой пространству принадлежит более важная роль, чем времени.

Пытаясь применить бахтинское понятие «Хронотоп» к российско-советской цивилизации, М.Эпштейн обнаружил следующую закономерность: хронос в ней вытесняется и поглощается топосом. Хронос стремится к нулю, к внезапности чуда, к мгновенности революционного или эсхатологического преображения… А топос, соответственно, стремится к бесконечности, к охвату огромной страны, континента, а далее и всего мира, здесь переворачивается в топохрон, время опространствлено.

Время в России вытесняется пространством – физическим и метафизическим. Таков архимедов закон погружения большого географического тела в историческую среду, таково свойство топохронов и топохронной цивилизации. Чем обширнее становилась Россия, тем медленнее текло в ней историческое время – и, наоборот, сокращаясь в пространстве, она убыстрялась во времени… С отдачей Восточной Европы и республик, сбросив тучное пространство СССР и социалистического лагеря, Россия превратилась в самую динамичную (хотя и потенциально кризисную) часть мира.

Многие закономерности общественных процессов в историческом измерении особенно рельефно проявляются на так называемых «граничных» ситуациях, где обостряются тенденции, существующие в менее выраженной форме и в остальных частях культурно-исторического пространства. Тенденция изменения собственного времени для граничных ситуаций в неживых системах была сформулирована еще в середине 30-х годов замечательным российским ученым и мыслителем Отцом Павлом Флоренским. В одном из своих последних писем из Соловецкого лагеря особого назначения своему сыну он писал: «Все процессы происходят на поверхностях. На границах между внутри и вне…Углубляясь внутрь тела мы тем самым создаем новую поверхность раздела, и ее именно, а не внутреннее содержание тела зондируем и испытываем…Поскольку пространство не существует без времени, постольку же кривизна поверхности не есть абстрактная кривизна геометрии, а кривизна по всем координатам, т. е. и по времени. Ход времени на поверхностях различной кривизны различен».

Эти взгляды российского мыслителя, рожденные (или, по крайней мере, зафиксированные) на острове, который в мифологии часто трактовался как граница между жизнью и смертью (а для десятков тысяч жертв Соловецкого лагеря особого назначения – и стал такой реальной границей), могут, на наш взгляд, быть полезными при понимании особенностей политических процессов в различных странах и регионах. Как показала история последних лет, такими граничными ситуациями на политической карте мира часто являются территории, в которых миграционные процессы привели к существенным изменениям этнического состава населения, однако сохранившие для предшествующего этноса свое историческое и культурное значение как «исторических корней». В итоге получается своеобразный «остров на суше», при этом сама территория является не только местом обитания современного населения, но и символом самоидентификации для соседнего этноса. В ярком виде это проявилось на примере Косово, территория которого, вместе с православными монастырями и памятниками истории и доблести является чрезвычайно значимой для сербов. Достаточно близкая ситуация, на наш взгляд, и с Нагорным Карабахом, который являлся историческим центром Азербайджанской культуры и государственности, и конфликт вокруг которого стал первым шагом на пути к распаду Советского Союза.

Особая роль граничных территорий является также одним из положений современной геополитики. Так, ее важной частью являются представления о историко-географические образы (ИГО), и, в частности, представление ИГО границ, специфика их формирования и развития. В структурном отношении такие ИГО представляют собой особое пространство-время, в котором временные и пространственные параметры прочно слиты в соответствующих знаках, символах или образах. С точки зрения общей классификации географических пространств можно говорить о целом классе пограничных пространств, или пространств-границ.

Среди граничных территорий можно выделить такой их особый класс, как анклавы – территория государства, полностью окруженная сухопутной территорией другого государства, или часть территории государства, полностью окруженная сухопутной территорией одного или нескольких других государств. Отметим здесь работы калининградского исследователя Е.Ю.Винокурова, поставившего своей целью приближение к теории таких анклавов. В России ярким примером такого анклава (или, более строго – полуанклава) – является Калининградская область (эта территория отделена от России, однако имеет выход к морю).

7.2. Хронотоп Калининградской области

Итак, Калининградская область является ярким примеров рассмотренных выше «граничных ситуаций». Здесь также, как и в случае нагорного Карабаха или Косово, в середине XX века сформировался своеобразный анклав, Восточная Пруссия, который оказался отделен от основной части Германии территорией Польши. Отметим, что проблемы экономического развития этой территории, отделенной от остальной территории Германии, стали одной из причин (поводов) начала II Мировой войны. После поражения Польши и раздела ее территории между Германией и СССР (при этом тогда еще независимая Литва также получила часть территории Польши, вернув себе столицу – Вильнюс) Восточная Пруссия ненадолго воссоединилась с Германией. Однако после поражения Германии существование даже в виде анклава было маловероятно. Судьба этой территории была решена в процессе Ялтинских и Потсдамских соглашений, когда в ходе послевоенного раздела мира его территория отошла к одной из стран-победительниц – Советскому Союзу, а коренное немецкое население было просто выселено в Германию, в стиле решения Сталинским режимом других национальных проблем. Правда, в отличие от депортации народов Северного Кавказа, судьба жителей Восточной Пруссии была решена на уровне международных соглашений в Потсдаме.

Таким образом, само появление Калининградской области стало результатом и символом Ялтинского миропорядка. Не случайно мы наблюдали обострение геополитической ситуации вокруг этого анклава (проблема визового режима) при распаде Ялтинского миропорядка в конце XX века. Ситуация обострялась вхождением новых балтийских государств в Европейский Союз и НАТО, что делало уже маловероятным безвизовые поездки жителей области в Польшу и Литву, которые были введены в девяностых годах.

С другой стороны, теперь уже все три страны Балтии, как часть Европейского Союза, могут рассматриваться как территория на грани анклава – их территория соединяется с остальной территорией ЕС только узкой полоской границы Польши и Литвы. В этой ситуации позиция одностороннего давления по-видимому заранее обречена на неудачу, и наоборот, поиск и нахождение новых нетривиальных решений мог бы стать важным шагом не только для решения проблемы анклава, но и на пути построения нового миропорядка XXI века.

При анализе процессов в Калининградской области с использованием концепции хронотопа стоит вспомнить, что при анализе литературных произведений М.Бахтин особо выделял «хронотоп замка»: «Замок насыщен временем, временем исторического прошлого. Замок – место жизни властелинов феодальной эпохи, в нем отложились в зримой форме следы веков и поколений в различных частях его строения, в обстановке, в оружии, в галерее портретов предков, в фамильных архивах, в специфических человеческих отношениях династического преемства, передачи наследственных прав. Наконец, легенды и предания оживляют воспоминаниями прошедших событий все уголки замка и его окрестностей». Как известно, руины королевского замка, которые уцелели во время ковровых бомбежек английской авиации в 1945 году, были взорваны уже в конце 60-годов, несмотря на всемирное значение этого памятника. На месте замка предполагалось построить массивное здание Дома Советов. В отличие от Московского Дома Советов стены здания были таки построены, но затем началась перестройка. Затем пост-перестройка, и в итоге в центре города долгие годы стояло это громадное недостроенное здание с пустыми проемами для окон. В самой этой истории есть что-то символическое.

Обратимся теперь к населению Калининградской области, основу которого составляют переселенцы первой волны (45–48 гг.) и их потомки. Эти переселенцы, приехали из других регионов Советского Союза, и обладали совсем иной политической и просто культурой, чем жившие здесь ранее люди. С другой стороны, их культура, по определению, была очень близка к культуре остальной части СССР. Однако с первых дней жизни на новом безлюдном месте новые жители сталкивались с совершенно новым миром вещей, которые свидетельствовали о совсем иной культуре жизни и работы. И постепенно эта материальная культура оказывала свое воздействие на переселенцев, впитывавших ее и проникающихся ею (хотя бы отчасти).

Здесь, на наш взгляд, возможна аналогия с феноменом, описанным Рэем Брэдбери в «Марсианских хрониках», когда земные переселенцы на Марс, уже не застав там представителей вымершей в результате эпидемии местной цивилизации, но обитая в их культурном ландшафте, постепенно стали воспринимать и культуру жителей этой планеты.

Конечно, процесс адаптации новых жителей области к новым условиям проходил достаточно болезненно, люди уезжали отсюда и снова возвращались сюда. В уже цитированной статье Г.Кретинина отмечается, что известны случаи, когда семьи совершали несколько таких переездов. При этом каждое новое изменение в международной обстановке, например, образование ФРГ, порождало опасение, что земли будут переданы обратно Германии. Все же по прошествии полувека мы можем говорить уже об особом типе политической культуры населения Калининградской области, о чем свидетельствует характер многих общественных и политических процессов в этом регионе.

В целом можно сказать, что началом политических реформ и с возвращением России в лоно реального времени скорость продвижения в рамках демократического перехода в Калининградской области превышало скорость аналогичных процессов в большинство других регионов России. Так, например, можно говорить о достаточно развитой партийной системе в области, чему способствовала, на наш взгляд, смешанная система выборов в областную Думу – часть депутатов избиралась по спискам партий и движений. С другой стороны, само наличие смешанной системы выборов региональных депутатов свидетельствует, на наш взгляд, об определенном этапе развития политического режима – аналогичная система действовала к началу XXI века еще только в нескольких субъектах РФ, например, в Красноярском крае и в Свердловской области.

Другим примером цивилизованного развития региональной политической системы являлась двукратная передача высшей исполнительной власти, причем в обоих случаях это происходило в результате легитимного избирательного процесса. Важным показателем является также тот факт, что один из бывших губернаторов области, Ю.Маточкин успешно продолжал свою политическую деятельность, являясь в начале нулевых годов председателем важной комиссии в областной Думе.

В области существовали и существуют развитые структуры гражданского общества, успешно действуют различные виды неправительственных организаций. Важно также, что в отличие от большинства других регионов России эти организации были достаточно толерантны друг к другу и способны образовывать устойчивые коалиции. Так, насколько нам известно, только в Калининградской области существовали правозащитные организации практически во всех районах области. На уровне региона районные и иные правозащитные организации смогли объединиться и создать Ассоциацию неправительственных организаций Калининградской области, что также является очень редким примеров для регионов России.

Важно при этом, что в области успешно действуют и различные формы межсекторного социального партнерства. Примером такого сотрудничества лидеров неправительственных организаций и депутатов областной думы стало принятие пока единственного в Российской Федерации в целом и в ее субъектах в частности закона «Об обеспечении доступа граждан к правительственной информации».

Характерным примером относительно успешного развития демократической реформы в области является также обстоятельства избрания Уполномоченного по правам человека в Калининградской области. Прежде всего, соответствующий областной закон является одним из наиболее демократических законов субъектов РФ этого типа по критерию круга субъектов, обладающих правом выдвижения кандидатуры Уполномоченного по правам человека. Так, если в большинстве других регионов таким правом обладают губернатор и депутаты регионального парламента, а в некоторых субъектах РФ – только Губернатор или Президент, то в рассматриваемом случае таким правом обладают и все официально зарегистрированные неправительственные организации области. Подобная ситуация кроме обсуждаемого случая существует только в законе «Об Уполномоченном по правам человека в Санкт-Петербурге».

Достаточно уникальной по сравнению с другими российскими регионами была и сама ситуация выборов Уполномоченного в феврале 2001 г. В процессе этих выборов кандидатура, выдвинутая губернатором области, не получила поддержки депутатов. К середине 2016 г. это – единственный случай из всех регионов, где уже действует институт Уполномоченного по правам человека. Победу же одержала кандидатура зам. председателя городской Думы Калининграда И. Вершининой, в пользу которой снял свою кандидатуру председатель Ассоциации правозащитных организаций области В. Гетманенко. таким образом. И.Вершинина стала первой женщиной – Уполномоченной по правам человека в субъектах РФ, что также является характеристикой развития политической системы области.

Наряду с институтом Уполномоченного по правам человека в Калининградской области в 2000 году недавно начал также действовать и другой важный правовой демократический институт – Уставной суд. Как известно, до сих пор кроме этой области Уставные суды действуют еще только в двух субъектах РФ – в Свердловской области и в г. Санкт-Петербурге.

Таким образом, мы видим, что по всем рассмотренным выше критериям Калининградская область в начале нулевых годов оказывается среди лидеров демократического транзита и можно говорить о достаточно выраженных, по сравнению с большинством остальных регионов России, чертах демократии участия в области. Затем, параллельно с ростом авторитарных тенденций во всей стране, Калининградская область постепенно теряла свой демократический потенциал, хотя таких массовых митингов за отставку губернатора – варяга, как в Калининграде в__.

Обсуждая конкретные причины такой ситуации, наряду с указанными выше причинами можно привести также частые контакты и взаимодействие населения Калининградской области с населением соседних стран – Литвы и Польши, которые бесспорно являются хорошими примерами более успешного развития как политической, так и экономической реформ. В целом же можно констатировать, что Калининградская область является хорошим примером справедливости использования концепции хронотопа – скорость реформаторских процессов, а также скорость изменения политической культуры населения, изменяется в этом анклавном хронотопе быстрее, чем в большинстве других регионах России, т. е. можно говорить об ускорении исторического времени.

При этом возникающие вокруг этой области проблемы являются отражением изменения старого биполярного мироустройства, соответственно, решение таких проблем является важным шагом на пути нового, многополярного миропорядка.

7.3. Хронотоп Псковской области

Теперь рассмотрим хронотоп другой российской приграничной области – Псковской. В отличие от Калининградской области, она не претерпела столь значительных трансформаций, состав ее населения оставался довольно стабильным. Правда, шел постоянный отток активной части жителей в соседний мегаполис – Санкт-Петербург-Петроград-Ленинград. Вообще Псковская область – исконно русская земля, а сам Псков с его самоуправлением в средневековье был, наряду с Великим Новгородом, символом демократической альтернативы московскому абсолютизму.

В течение XX в. Псковская область несколько раз меняла свои административные границы. В результате в ее состав вошли Великие Луки, жители которых сохранили память о том периоде, когда этот город являлся областным центром. Хотя Псковская область и была одно время, правда, недолго (1920-1930-е годы) рубежной, но тогда о трансграничном сотрудничестве говорить не приходилось. Затем почти полвека она выступала в качестве “глубинки”, типичного региона российского Нечерноземья, служа постоянным источником рабочей силы для Ленинграда.

Бурные процессы перестройки и последующий распад Союза привели к тому, что Псковская область в одночасье стала граничить сразу с тремя суверенными государствами – Белоруссией, Латвией и Эстонией. Этот фактор – в сочетании с отсутствием в регионе полезных ископаемых и продолжавшимся оттоком социально активного населения – привел к своеобразному культурному шоку. Его результатом стало ускорение “откатной” волны в демократическом транзите. Так, на губернаторских выборах в середине 1990-х годов действовавший глава администрации В.Н. Туманов (придерживавшийся относительно демократических взглядов) проиграл представителю партии Жириновского – Е.Э. Михайлову. Псковщина стала единственным российским регионом, где пост главы администрации занял член ЛДПР. Определенную роль в победе Е.Э. Михайлова сыграл тот факт, что он уроженец Великих Лук: его избрание стало своеобразным реваншем жителей этого второго по величине города области за потерю им статуса областной столицы.

При сравнении Псковской области с Калининградской бросаются в глаза их различия и по другим параметрам политической жизни: избирательная система в Псковской области всегда была строго мажоритарной; после своего поражения Туманов переехал в другой регион; здесь вплоть до 2010 года не действовал институт Уполномоченного по правам человека (а после его создания Уполномоченный работал без аппарата, с одним помощником), так и не был создан Уставной, а неправительственные организации разобщены. Нельзя сказать, что в области полностью отсутствовали проекты трансграничного сотрудничества, однако они остаются уделом нескольких приграничных районов, в целом же превалируют тенденции «глухой обороны». Так, например, несмотря на планы создания пункта пограничного контроля на реке Великой с тем чтобы открыть судоходное сообщение с приозерными районами Эстонии, это пункт так и не был открыт.

В период третьего президентского срока В.В. Путина Псковская область стала местом рождения Изборского клуба, в котором объединились и нео-евразийцы типа А.Г. Дугина и нео-имперцы типа редактора газеты «Завтра» А.А. Проханова и всевдоисторика Н.В. Старикова. Как отмечалось на сайте клуба, его идеологией является социальный консерватизм, синтез в единую идейную платформу различных взглядов русских государственников (от социалистов и советских патриотов до монархистов и православных консерваторов). В учреждении этого клуба самое непосредственное участие принял и губернатор Псковской области Анатолий Турчак. И именно в Псковской области оказалось возможным избиение депутата Псковской областной думы, лидера областной организации партии «Яблоко», журналиста и исследователя Льва Шлосберга, когда же расследование обстоятельств нападения привело к губернатору Анатолию Турчаку, оно был вскоре свернуто.

Итак, мы видим, что «пограничность» региона не определяет темпы и характер изменений в его политическом режиме. В рубежных ситуациях лишь ярче проявляются тенденции развития региона с учетом его предыдущей эволюции, т. е. хронотопа. Существенное значение при этом имеют и доля активного населения, и направление миграции. Если Калининградская область оказалась заселена людьми, способными сняться с насиженных мест и начать жизнь «с нуля», то Псковская на протяжении всего прошлого века страдала от истощения демографического потенциала. Соответственно, ответом на вызовы пограничья в одном случае стала сравнительная открытость, а в другом – оборонительная позиция и консервативные тенденции.

7.4. Примеры других хронотопов

Наряду с четко ограниченными территориями понятием «хронотоп», на наш взгляд, могут описываться и повторяющиеся общественно-политические события, возникающие вокруг определенных областей пространства, как правило, пограничных в том или ином смысле. Примером может быть повторение с интервалом более десяти лет конфликтной ситуации вокруг граничащих с Россией частей Северного ледовитого океана, например, Баренцева моря. Вспомним случай с оправданным судом в конце девяностых годов прошлого века капитаном первого ранга в отставке и экологом Александром Никитиным, которого российские спецслужбы в течение четырех лет обвиняли в передаче норвежской экологической организации «Белуна» секретных сведений о маршрутах российских ядерных подводных лодок. Как известно, все материалы доклада этого эколога были опубликованы ранее в открытой печати. Просто спецслужбы хотели на примере А.Никитина создать прецедент закрытости экологической информации.

После возбуждения против него уголовного дела представители «Белуны» решили привезти в Россию доклад о потенциальной опасности для Севера ядерных отходов советских подлодок. На границе весь тираж был конфискован российской таможней. Однако наши чиновники забыли, что доклад можно разместить на сайте в Интернете, что и сделали норвежские экологи. Действующие лица этой истории воистину существовали в разном историческом времени. Российские чиновники демонстрировали уровень сознания общества модерна с присущим ему стремлением к сохранению государственной тайны и защите ведомственных интересов, приоритетом принципа суверенитета. Экологи же из “Белуны”, а также сам А. Никитин принадлежат, скорее, к пост-модерному историческому времени – это видно не только по способу трансляции информации (через Интернет), но и по тому, что для них приоритетом являются права человека, в том числе право на экологическую безопасность. Подчеркнем, что в этой ситуации ущерб России нанесли именно спецслужбы: после обвинения А. Никитина в шпионаже норвежское правительство свернуло проект дезактивации ядерных отходов на российском Севере.

Спустя десятилетие с лишним внимание общественности было привлечено к акции международной экологической организации «Гринпис», члены которой высадились на буровой платформе по добыче нефти в Баренцовом море, чтобы привлечь внимание мира к опасности добычи нефти в таком экологически хрупком регионе, как Арктика. После ареста участников акции им первоначально было предъявлено обвинение в терроризме, значительное время часть из них провела в заключении в Мурманске. При этом снова использовался принцип верховенства суверенитета – никто не имеет право вмешиваться в наши дела на нашей территории! И снова этому принципу противостоял принцип универсальности прав человека.

Возможно, в этом случае было бы логичнее использовать слово топохрон, однако оно уже используется М.Эпштейном в ином смысле.

Еще один пример распределенного хронотопа представляют собой Российские железные дороги, в которых уже полтора столетия используется только московское время, хотя поезда движутся по территории одиннадцати часовых поясов. Фритьоф Шенк, описывая споры вокруг использования универсального или локального времени на Российских железных дорогах во второй половине XIX века, в итоге которых было принято решение использовать в поездах дальнего следования только Петербургское Пулковское время, так описывает ситуацию в этих поездах: «Пассажиры дальних поездов, пересекавших многочисленные часовые пояса европейской и азиатской России, полагались на буклеты, в которых указывалось только петербургское время прибытия и отправления. В них отсутствовали указатели местного времени. Таким образом, пассажиры жили в рамках изолированного времени-пространства, ритм которого определялся из далекой обсерватории в Пулкове. Им не нужно было переводить стрелки часов в соответствии с часто менявшимся местным временем. Они находились в своего рода временном и пространственном «коконе», жизнь внутри которого разительно отличалась от жизни за пределами железнодорожного состава». Учитывая, что в XIX веке на железных дорогах использовалось два вида времени – единое, пулковское, и локальное, то сегодня, в XXI веке ситуация выглядит еще парадоксальнее – не только внутри вагонов вся жизнь идет по московскому времени, но и часы на вокзалах, где бы они не находились – в Иркутске, Чите или Владивостоке – также показывают московское время.

В заключение отметим возможность применения понятия хронотопа не только к пространственным, но и к временным феноменам, например, к политическим процессам. Интересно было бы рассмотреть хронотоп циклических процессов (хронотоп выборов в малых городах либо в мегаполисах), хронотоп бюджетного процесса (для столиц и вторых городов субъектов Федерации). Важные характеристики таких циклических хронотопов – степень их ритмичности или, наоборот, аритмии (аналогично сердечному ритму в медицине). Если включить в хронотоп бюджетного процесса, наряду с собственно властными структурами, группы интересов, можно говорить уже о степени синхронизации во времени и согласованности в пространстве активности правительственных и неправительственных организаций. В этом случае весь бюджетный процесс предстает как составная часть публичной политики. Есть резон исследовать и хронотоп правовых инноваций, а также реформ определенного вида, с участием или без участия экспертного и гражданского сообществ.

Использование концепта хронотопа могло бы стать полезным для развития современных теорий социального действия, например представлений Петра Штомпки, а также теории структурации Энтони Гидденса, тем более что последний вплотную подошел к включению в свои конструкции понятия «хронотоп». «Онтология пространства и времени, конституирующая социальные практики, – подчеркивает Гидденс, – является основой концепции структурации, которая исходит из временности и, таким образом, в каком-то смысле из истории».