4.1. Сущность политики и специфика политического времени

Прежде чем приступить к рассмотрению свойств и особенностей политического времени, остановимся кратко на самом определении политики и политического. Известно, что существуют много определений политики, однако наиболее кратким и емким из них на наш взгляд является следующее – «политика – это взаимоотношения по поводу власти». Правда, при этом встает второй вопрос – а что это такое – власть? Русскому термину «политика» соответствует по крайней мере два английских термина – politics = борьба за завоевание и удержание власти, и policy – подготовка и реализациям программ решения тех или иных проблем социума – например, жилищная политика, социальная политика, образовательная политика.

Существуют также различные подходы к понятию «политическое». Например, по мнению немецкого политолога Карла Шмитта, феноменологические основания политики находят выражение в специфически политическом различении «друг – враг». Подобно различению «добро – зло» в этике, «прекрасное – безобразное» в эстетике, «выгодно – невыгодно» в экономике, оно конституирует своеобразие и уникальность мира «политического». Сфера разделения на друзей и врагов – это та демаркационная линия, за которой, по Шмитту, начинается сфера «политического». В соответствии со второй позицией, специфика политического заключается в способности концентрировать публичные ресурсы с целью решения общественно важных проблем. Так, согласно Т. Парсонсу, феномен является политическим «в той мере, в какой он связан с организацией и мобилизацией ресурсов для достижения каким-либо коллективом его целей».

Мы будем в дальнейшем исходить из второго определения сущности понятия «политический», не отрицая, впрочем и правоты в известном смысле Карла Шмитта, так как способность концентрировать публичные ресурсы традиционно понималась прежде всего как способность мобилизовать усилия нации против общего врага. Однако сегодня, на наш взгляд, таким врагом могут быть не столько люди и другие государства, сколько проблемы и вызовы XXI века.

Наибольшей способностью концентрировать ресурсы обладает, как известно, государство, которое сегодня и является институционализированной формой власти. Власть, по Максу Веберу, может быть трех типов – традиционная, харизматическая и процедурная. Именно процедурная власть наиболее соответствует принципам либеральной демократии – правления в соответствии с волей большинства при условии уважения прав меньшинства, вплоть до и отдельных людей. В то же время современная демократическая система управления подразумевает, что решения, принимаемые властью на различном уровне, является предметом обсуждений со всеми заинтересованными группами населения и реализуются с их участием. Такой форме власти и государственного управления соответствует термин governance, который может трактоваться, в отличие от традиционного government, как «управление без управляющих».

В то же время мы понимаем, что такая форма реализации власти еще далеко не является повсеместной, и скорее соответствует историческому времени постмодерна по классификации данной нами ранее. Для стран, соответствующих историческому времени модерна как правило реализуется представительная демократия или конституционная монархия. Для стран, соответствующих времени премодерна, более характерны авторитарные режимы или неконституционные монархии и т. д.

Таким образом, специфика политического времени может быть определена как временная характеристика процессов завоевания и удержания власти (как в виде легитимных выборов, так и иными средствами), а также процессов подготовки, принятия и реализации решений властных структур различного уровня и при сотрудничестве с различными социальными группами и структурами.

Мы уже отмечали ранее определенные аналогии между свойствами геологического и биологического времени с одной стороны, и исторического и социального времени с другой. Теперь настала очередь аналогии между психологическим и политическим временами. Так, именно на уровне психологического времени впервые появляется возможность как осмысления феномена времени, так и попыток управления собственным временем. Напомним, что такое управление представляется возможным путем сознательного принятия решений о ведении здоровом образе жизни, что приводит к некоторому увеличению жизни, или, по крайней мере, не приводит к ее укорочению из-за вредных привычек. Второй путь управления временем заключается в осознанном использовании тайм-менеджмента, в эффективной организации во времени своего графика, в последовательном планировании своей деятельности.

На наш взгляд, именно в рамках концепции политического времени мы можем говорить об осознанных и целенаправленных попытках управления временем, но теперь уже не на уровне отдельного организма, как в случае времени психологического, а на уровне целого социума, объединенного в рамках того или иного государственного устройства в политию определенного рода. Некоторые попытки управления временем возможны и в рамках социума, но только в пределах конкретных социальных сообществ – фирм, научных коллективов, групп или сект единомышленников и единоверцев. Для всех остальных – например, их соседей по дому или улице – решения, принимаемые этими группами, не являются обязательными.

Иная ситуация в случае политических, властных решений, которые являются обязательными для всех граждан данной страны. Эти решения приводят к определенным действиям и в экономической, и социальной областях, и в области международных отношений, изменяя реальность, то есть меняя и политическое время. Кроме того, эти решения могут также казаться и непосредственно временной организации жизни людей. Мы уже приводили ранее примеры, когда решениями советского или венесуэльского руководства народы этих стран начали жить не по солнечному, а по декретному времени. Другими примерами является более чем десятилетняя замена в семидневной недели на десятидневную (Франция) и на пяти– и шестидневную (СССР). Таким образом, именно в случае политического времени возможно осознанное управление временем в масштабах всего социума.

В рамках политической науки тема специфики политического времени анализируется в рамках такого находящегося сегодня в развитии направления, как хронополитика. Так, М.В. Ильин еще в 1993 г. писал: «Политика существует только во времени и никак иначе. Однако само время многолико. У него одна логика, когда мы следим за ходом дебатов и бегом секундной стрелки, другая – когда вспоминаем и осмысливаем поворотные моменты и векторы политических изменений, третья – когда приходится оценивать уровни сложности политических систем и институтов, мысленно обобщая накопленный потенциал и воссоздавая пути их развития».

В программной статье, посвященной обоснованию существования хронополитики как направления в политологии, И.А. Чихарев выделяет три «пласта» знания о времени и политике:

«Время политики. Наиболее интересующая хронополитику проблемная область, охватывающая собой вопросы, связанные со спецификой политической изменчивости, с внутренней логикой политических трансформаций и построением эволюционной морфологии политики. Особое место на этом уровне занимает политико-философское знание об онтологических свойствах политического времени-пространства и его соотношении с временами-пространствами иных форм движения материи.

Политика времени. Комплекс вопросов, касающихся управления временем, соотношения социального развития и политических изменений, создания новых институтов, выработки современных курсов и стратегий развития, инновационных и проактивных политтехнологий.

Время в политике. Самый крупный, разнородный и противоречивый “пласт”, объединяющий штудии по проблемам социального, исторического и юридического времени, макросоциальной (в т. ч. глобализационной) динамики, социально-психологического восприятия времени, роли истории и исторического сознания в политике (политические оценки исторических событий) и т. п.».

Рассмотрим эти пласты времени подробнее.

 

4.2. Время политики

Здесь первичными являются проблемы политической изменчивости, а также внутренняя логика политических трансформаций. В первую очередь предметом анализа здесь может быть соотношение хронополитики и теории модернизации. Так, один из ведущих российских политологов, М.В.Ильин считает, что эти две научные программы тесно связаны между собой. Исходя из предположения, что «развитие является сущностью модернизации и тем самым эпохи модерна», Ильин интерпретирует нынешний этап мирового развития как предпосылку планетарного доступа к достижениям модерна.

Иначе говоря, мы живем в глобальном мире, в котором наблюдается постепенный переход политических режимов от авторитарно-моноцентрических к плюралистическим демократиям. Распространение демократического режима Modelski и Perri даже рассматривали как процесс диффузии политической инновации.-

Однако этот процесс, как мы уже отмечали, происходит не одновременно во всем мире, а как бы волнами, исходящими от области стран Западной Европы и Северной Америки, для которых процессы политической модернизации протекали в течение столетий, и получили название «органической модернизации». Для всех же остальных стран политическая модернизация становится «запаздывающей», «задержанной» или «догоняющей», что обуславливает ряд органических для такой формы модернизации проблем, связанных, в частности с тем, что людям хочется жить как их «продвинутые» соседи, но работать они продолжают по старому. Историческое время как бы ускоряется, но его ткань может растягиваться не бесконечно и в некоторых ситуациях она как бы рвется – и тогда наблюдается «срыв задержанной модернизации», в результате чего страна как бы проваливается в более раннее историческое время.

Именно такой срыв произошел в рамках первая волна такой задержанной модернизации, которая имела место в конце XIX – начале XX веков и проходила в странах – соседях Западной Европы – на ее северо-востоке и юге (Германия, Россия, Италия). Этот срыв, который соответствовал приходу к власти в этих странах большевистского (1917 г.), фашистского (1922 г.) и нацистского (1933 г.) режимов отбросил эти страны далеко назад в плане политического времени, хотя задачи экономической модернизации при этом в СССР были выполнены.

Вторая волна задержанной политической модернизации, как считается, развивалась после Второй мировой войны, и была связана в основном с процессами деколонизации в Африке и Азии. Здесь также достаточно часто имели место срывы такой модернизации, причем в значительно более «глубокое» историческое время, чем в случае первой волны (хотя и менее опасное для других стран мира). Примером может служить трансформация Центральноафриканской республики в Центральноафриканскую империю, император которой и бывший президент, Бокассо Первый, был к тому же и людоедом.

Третья полна политической модернизации – или демократизации – как считается сегодня, началась в середине 70-х годов XX века, с краха авторитарных режимов в Греции, Португалии и Испании, и достигла своего максимума в конце 80-х, с крахом «советского лагеря». Наконец, некоторые исследователи относят серию «цветных революций» в странах СНГ в середине двухтысячных годов к началу четвертой волны, но на этот тезис существуют и серьезные возражения. Все больше данных, наоборот, накапливается в пользу тезиса о том, что мы живет сегодня в период «отката» третьей волны демократизации, в период роста авторитарных тенденций.

Мы видим, что во всех этих случаях используется выражение «волны», как образ распространения политической модернизации в земном пространстве. Отметим также, что это волны и в пространстве и во времени, с другой стороны временная динамика характерна и для любой материальной волны. При этом важно понимать, что образ волны содержит в себе наряду с «накатной» волной, как распространение, например, морской волны прибоя на берег, также и «откатную волну», когда наблюдается обратный процесс.

Мы уже отмечали аналогии в глобальном распространение демократической формы правления с процессов диффузии инноваций. Но здесь возможно и углубление этой аналогии. Так, в наших предыдущих работах предлагалось наряду со стихийным, спонтанным распространением инновации, который может быть описан термином диффузия, выделять процессы, в которых ведущая роль принадлежит государству-реципиенту, элита которого осознанно импортирует политические инновации (импорт), а также процесс трансплантации инноваций, когда инициатива и ведущая роль принадлежит донору. Соответственно, и в процессе политической модернизации наряду с диффузией возможны также модели импорта, и, особенно, трансплантации обсуждаемых политических инноваций. Последняя форма наиболее спорна, так как результат трансплантации на неподготовленную почву может оказаться далеким от задуманного. Можно предположить, что одним из необходимых условий успешной трансплантации должна быть близость исторического времени донора и реципиента.

Если же перейти с глобального уровня на уровень отдельных стран, то здесь предметом хронополитики являются уже политические процессы, каждый из которых обладает своими временными характеристиками и фазами. (Мы будем использовать далее термины политический процесс и политические изменения как синонимы, хотя между ними и имеется некоторое различие: в первом случае внимание концентрируется именно на динамику процесса, а во втором – на его результат, то есть на полученные изменения).

В первом приближении политические процессы можно разделить на две основные группы – революционные процессы и процессы реформаторские. Ясно при этом, что между ними нет жесткой границы, и оба эти типа политических изменений могут перерастать друг в друга. Все же мы можем их разделить, в частности по критерию глубина происходящих изменений – революции как правило приводят к ломке всей политической системы, или, по крайней мере, к изменению типа политического режима, тогда как реформы, в зависимости от их глубины, касаются лишь некоторых сторон функционирования политического организма. Вторым критерием может служить роль субъектов этих изменений, роль «проекта», реализованного конкретными инноваторами. Если в случае реформаторских новаций мы всегда можем назвать автора или авторов этих реформ, то в случае революций роль конкретных индивидов и их групп как правило не является определяющей, а основную роль играют накопившиеся социально-экономические и иные проблемы. Эту ситуацию хорошо характеризует известная фраза «революции не делаются, революции происходят». Как известно, многие активные участники революционных событий сами затем оказываются ее жертвами.

Задачи данной работы не позволяют подробнее остановиться на феномене революций, который уже давно является предметом анализа социологов и политологов. Здесь же отметим тот факт, что революционные процессы всегда обладают собственным ритмом, собственным временем жизни. Так, можно выделить предреволюционный период, период их зарождений, период взлета, обострения политических и иных изменений, который часто называют якобинским периодом по опыту ставшей классической Великой Французской революции. За максимумом же радикальных преобразований с неизбежностью наступает период термидора, период «откатной волны», за которым иногда наступает реставрация, но реставрация эта кажущаяся – политическая система в целом уже переходит на новый уровень развития. За приливом революционной волны следует реакционный откат, за откатом – новый прилив. В конце концов стрелка «революционного маятника» замирает на новой точке стабильного равновесия.

Питирим Сорокин, в своей знаменитой «Социологии революций» объясняет реакционный откат прежде всего усталостью от изменений, вносимых в жизнь революционными преобразованиями. После нескольких лет интенсивной ломки люди начинают тяготеть к традиционным формам жизни, но не желают при этом терять то, что им подарила революция. Постепенно первое желание начинает брать верх над вторым. Начинается движение в сторону порядка – от Термидора к Реставрации.

При этом остаются вопросы – почему Революция не кончается Термидором? Почему уже в эпоху Реставрации возникает «призрак» новых классовых боев, призрак новой социальной революции? И почему в одних случаях революции завершаются относительно мирно, достижением социального строя, обладающего одновременно и традиционной, и рационально-правовой легитимностью (как в Англии, например), а в других – возникает эффект «незавершающейся» революции с периодическим повторением фаз наступления и отката? Отметим, что наряду с этими основными этапами «времени революции», «времени жизни этого феномена», в самом революционном процессе также наблюдается некая ритмика, которую наиболее восприимчивые интеллектуалы и художественные личности называли «музыкой революции». Так, в январе 1918 года в своей статье «Интеллигенция и революция» Александр

Блок писал: «Дело художника, обязанность художника – видеть то, что задумано, слушать ту музыку, которой гремит «разорванный ветром воздух…Когда такие замыслы, искони таящиеся в человеческой душе, в душе народной, разрывают сковывавшие их путы и бросаются бурным потоком, доламывая плотины, обсыпая лишние куски берегов, – это называется революцией…. Я думаю, что не только право, но и обязанность их состоит в том, чтобы не быть нетактичными, «бестактными»: слушать ту великую музыку будущего, звуками которой наполнен воздух, и не выискивать отдельных визгливых и фальшивых нот в величавом реве и звоне мирового оркестра».

И этот ритм, эта «музыка революции» действительно завораживала многих думающих людей, и они шли за нею, подобно героям сказки про дудочку Крысолова. Но не надо забывать, что своя, аналогичная музыка и ритм были и у контрреволюции, и эти две мелодии, два ритма сообща приводили к эффекту временной воронки, которая, трансформируя пространство, привела к тому, что два миллиона россиян негаданно для себя оказались в другом пространстве – в пространстве эмиграции. Кстати, вопрос об историческом времени в среде эмиграции, например, в русской эмиграции требует отдельного обсуждения. Отметим здесь только, что если для Советского государства был актуален лозунг «Время, вперед!», то для большинства эмиграции скорее подошел бы лозунг «Время, назад!».

Итак, можно говорить о специфической структуре политического времени в революционных процессах, при этом эта специфика относится как ко всему циклу – революция-контрреволюция, так и к ритмам (резонансам) отдельных ее этапов. При этом можно полностью согласить с М.В. Ильиным, который указывал, что хотя понятие «откатной волны» и существует, но «На деле эти откаты кажущиеся. Возвращение «назад» противоречит самой ассиметричности политического времени… Развитие продолжается и при «откате» («понижательной волне»). Просто соответствующая фаза волны «утрамбовывает», я опять пользуюсь метафорой, возникшие структуры».

Обратимся теперь к процессам эволюционным, реформаторским. Эти процессы привлекали пока существенно меньшее внимание политологов, уделявших ранее основное внимание скорее революционным, радикальным трансформациям. О реформах скорее пишут сами инициаторы и непосредственные участники реформ по либерализации советского режима – М.С.Горбачев и его помощник и политолог Г.X.Шахназаров, заместитель министра экономического развития России, один из членов реформаторской «команды Гайдара М.Э. Дмитриев. Сам Е.Т.Гайдар назвал свою книгу «Государство и эволюция» – как альтернативу названию известной книге В.И.Ленина. Среди работ политологов, экономистов, историков и философов я отметил бы статьи А.С. Ахиезера, В.М. Розина, работы А.Г. Барабашева, М.А. Краснова, А.В.Оболонскогои коллективную монографию под редакцией А.Олейника и О.Гаман-Голутвиной.

Процесс каждой реформы не менее, а, возможно, и более ярко, чем революционный процесс, может быть представлен в виде определенного цикла, с началом и завершением, и со специфическим временем жизни. Реформаторский процесс является, на наш взгляд, конкретным примером инновационного процесса, которому посвящена следующая глава, поэтому здесь мы только напомним его основные этапы: восприятие проблемы или возможности; появление первой концепции оригинальной идеи; разработка концепции новвоведения при участии инновационной команды; продвижение концепции инновации; принятие решения; реализация инновационной концепции (исполнение решений); распространение инновации.

Специфика реформ, как инноваций именно в политической сфере, заключается в необходимости легитимного принятия решения, которое может сделать только уполномоченный на это орган или лицо. При этом некоторые реформаторские идеи и концепции ждут открытия «окна возможностей» для их реализации годы и даже десятилетия. Второй особенностью является сложность контроля реализации решения, инновации – так как его реализуют, как правило, не сами авторы инновации, а профессиональные чиновники, интересы которых могут быть очень далеки от задуманных в реформе (именно поэтому так непросто идет сама административная реформа в нашей стране). Наконец, инновация может быть отвергнута и самим населением, если она вступает в противоречие с его психологическими установками и политической культурой

Оба этих фактора – открытия «окна возможностей», определяемого сочетанием экономических, социальных и политических факторов, а также возможность непринятия инновации как исполнителями – чиновниками, так и самим населением, также могут быть описаны в терминах политического времени, в терминах хронополитики. В первом случае речь может идти о долгосрочных ритмах типа ритма «моноцентричность-плюрализм», на котором мы подробнее остановимся несколько позже, во втором – о различиях «собственного исторического времени» у группы реформаторов, у чиновников-исполнителей и о самого населения, включая и его отдельные социальные группы. До некоторых пределов эти различия могут быть сглажены благодаря специальным усилиям инноваторов, но можно предположить, что начиная с определенного уровня различий инновация или будет отвергнута, или будет трансформирована в нечто совершенно неожиданное для инноваторов – авторов реформы.

 

4.3. Политика времени

Если рассматривать властные полномочия как способ управлением временем, то, хотя любые политические руководители, обладающие государственной властью, и не волшебники, но они обладают реальными возможностями по влиянию на временную среду. Имеется в виду прежде всего вопросы управления официальным календарем. Так, хорошо известнее опыт лидеров Великой французской революции по введению нового революционного календаря, отменившим христианское летосчисление и существовавшем с 1793 по 1806 г., надолго пережив самих авторов этой темпоральной инновации. В рамках этого календаря первым днем новой эры был объявлен день провозглашения Республики (по григорианскому календарю – 22 сентября 1792 г.). Год делился на 12 месяцев по 30 суток каждый; после 360 суток вводились 5 (в високосном году 6) «дополнительных» суток. Примерно столько же – 11 лет (с 1929 по 1940 гг.) действовал и Советский революционный календарь, в рамках которого месяцы сохраняли свои старое название, но зато вместо семидневной недели была введена сначала пяти– а потом шестидневная неделя. Что касается летоисчисления, то, хотя оно продолжалось согласно григорианскому календарю, в некоторых случаях дата указывалась, как «NN год социалистической революции», с точкой отсчёта от 7 ноября 1917 года. Фраза «NN год социалистической революции» присутствовала в отрывных и перекидных календарях по 1991 год включительно – то есть вплоть до распада СССР (!).

Мы уже упоминали ранее, что в СССР в 1930 году было также введено «декретное время» – стрелки часов были сдвинуты на один час по сравнению с астрономическим «поясным» временем суток.

По этому поводу в повести А.И.Солженицына «Один день Ивана Денисовича» есть один диалог, который стоит привести полностью:

«– Это почему ж? – поразился Шухов. – Всем дедам известно: всего выше солнце в обед стоит.

– То – дедам! – отрубил кавторанг. – Ас тех пор декрет был, и солнце выше всего в час стоит.

– Чей же это декрет?

– Советской власти!

Вышел кавторанг с носилками, да Шухов бы и спорить не стал. Неуж и солнце ихним декретам подчиняется?»

Желание управления временем, наряду со всем остальным, может быть обозначено как одна из сущностных характеристик тоталитарных режимов. Правда, и в постсоветской России некоторым президентам казалось, что для улучшения управления страной стоит сократить число часовых поясов – и все наладится. Именно с этого эпизода начинает свою статью, посвященную дискуссиям о времяисчислении на железных дорогах царской России Фритьоф Шенк: «28 марта 2010 года пресса сообщила миру о том, что Россия сократила число своих часовых поясов с одиннадцати до девяти. Для меня как для историка во всем этом интересно, что президент Российской Федерации верил, что такая мера может «сделать самую большую страну мира боле управляемой для развития и роста экономики». По-видимому, эта вера питается опытом управления временами, обретенным в Советском Союзе и Российской империи».

Вторым направлением политики времени, которое стоит упомянуть, может служить осознанное или неосознанное участие государственного руководства в процессах синхронизации или десинхронизации ритмов политической жизни общества и государства. Сами политические ритмы мы рассмотрим несколько позже, так как они относятся уже скорее к третьему компоненту нашей темы – времени в политике, но действия по синхронизации ритмов, то есть поддержанию согласованности всех политических и социальных процессов, или десинхронизации, относятся бесспорно к политике времени.

Так, на наш взгляд, одним из важных сторон стабильности политической жизни США является то, что начиная с 1845 года, когда было принято соответствующее решение Конгресса США, выборы Президента США проводятся точно «в первый вторник после первого понедельника ноября високосного года», с 1875 года в этот же день выбирается Палата Представителей Конгресса США, а с 1914 года – и Сенат США. Эта синхронизация важнейшего политического процесса демократического государства, которая поддерживается уже более ста шестидесяти лет, является, без сомнения, важным фактором стабильности политической жизни этой страны. Важным фактором является также то, что установленный в момент принятия Конституции в 1787 году, 4-летний срок деятельности для Президента, 2-летний срок для конгрессмена и 6-летний срок – для сенатора, также остается стабильным уже более 220 лет, обеспечивая стабильный ритм политического процесса.

Противоположная тенденция, к сожалению, наблюдается в современной России. Так, дата выборов и Президента и Государственной Думы РФ долгое время определялась каждый раз заново, это же относилось и к выборам губернаторов областей. Конкретные даты переносились исходя из коньюктурных интересов действующих руководителей, тем самым со стороны политического руководства следовали импульсу не к синхронизации, а к десинхронизации политической жизни общества, что не могло не оказывать дестабилизирующего влияния. Я далек от мысли, что это были осознанные действия по дестабилизации общества, скорее всего, лица, принимавшие решения о сдвигах дат выборов попросту не задумывались о таких понятиях, как синхронизация политических ритмов.

В последнее время на федеральном уровне власти России были приняты решения о проведении выборов на различных уровнях в строго определенные дни, что является важным шагом на пути синхронизации избирательных процессов. Однако принятые в 2009 году по предложению нового Президента РФ Д.А. Медведева изменения Конституции РФ, в соответствии с которыми срок деятельности Президента РФ увеличился в полтора раза, а депутатов Государственной думы – в 1,25 раза, снова нанесли удар по поддержанию стабильных политических ритмов в стране.

В пласт хронополитики, связанной с политикой времени, могут быть включены также осознанные действия власти по подготовке и реализации долгосрочных проектов и программ, по стратегическому планированию и прогнозированию. На первый взгляд, именно такие действия предпринимались в России в 2007–2008 гг. в рамках подготовки Стратегии развития страны до 2020 года. Проблема, однако, заключается в том, что призывы к инновационному развитию страны, делались исходя из прежнего исторического времени, в котором, похоже, живет руководство России, времени, где основным мерилом ценности является понятие суверенитета страны и охраны ее границ, где понятие человеческой свободы и иных постматериальных ценностей относится к относительно мало значащим. Именно поэтому одновременно с призывами к инновационному развитию с молчаливого согласия руководства на выборах активно использовался административный ресурс, угрозы и подтасовки, которые на деле показывали нашим жителям отношение к ним власть предержащих, а затем, после возвращения на пост президента страны В.В. Путина, и сами призывы к инновациям сошли на нет.

И здесь мы снова сталкиваемся с различиями в историческом времени у уже разных слоев и социальных групп в одной стране, когда руководство не понимает, что без ощущения внутреннего достоинства и реальности своих прав, без личной свободы у современного человека никогда не наступит состояние интеллектуальной свободы, при котором только и возможен процесс интеллектуального творчества, а также инициация разнообразной инновационной деятельности. В противном случае возможны лишь имитация инноваций и повторение опыта использования интеллектуального потенциала ученых в виде «шарашек», прекрасно описанных А.И.Солженицыным в повести «В круге первом».

 

4.4. Время в политике. Ритмы

В этом разделе мы остановимся прежде всего на основном свойстве времени в политике – его цикличности или ритмичности. Мы уже упоминали кратко в предыдущем разделе о важности синхронизации разнообразных ритмов, рассмотрим их теперь подробнее. По-видимому, собственно политическим ритмом с наиболее кратким периодом является годовой ритм, обусловленный ежегодной необходимостью принятия закона о бюджете соответствующего уровня. В зависимости от того, когда начинается новый бюджетный год – 1 сентября, как в США, или это начало совпадает с годом календарным, как в современной России, проект бюджета должен получить одобрение соответствующего парламента, а для этого проект бюджета должен быть подготовленным в структурах исполнительной власти.

В законе «Об основах бюджетного процесса» выделяют пять основных стадий бюджетного процесса. Это подготовка проекта бюджета исполнительным органом власти; его обсуждение в представительном органе власти (принятие в первом чтении); внесение поправок к принятому за основу проекту, проведение второго чтения; принятие бюджета в целом в третьем чтении; его опубликование и вступление в силу. Однако этим не исчерпываются все стадии реального бюджетного процесса, а именно, упущены этапы подготовки планов-прогнозов развития территории, а также самого процесса исполнения бюджета.

При этом составление плана прогноза начинается за год до процесса утверждения бюджета, а отчет о его выполнении утверждается год спустя после принятия закона о бюджете. Таким образом, мы имеем совокупность в реальности трехлетние циклы, при этом каждый новый год начинается такой новый цикл, а центральным, в рамках которого возможно публичной влияние на бюджет является центральный годовой цикл. Эта годовая ритмика пронизывает деятельность всех структур исполнительной и представительной власти, в него встраиваются и лоббисты различного рода, представляющие интересы бизнес-структур, и группы, представляющие общественные интересы, например, интересы инвалидов, а также организации типа «фабрик мысли» или «центров публичной политики», миссией которых является развитие демократии участия и повышение прозрачности деятельности власти.

Следующим ритмом, который пронизывает политическую ткань и организовывает политическую жизнь любого демократического государства является электоральный цикл. Так, например, с 1995 года и вплоть до внесения изменений в Конституцию РФ в 2010 г. в России действовал четырехгодичный ритм выборов в Государственную думу и региональные парламенты и такой же ритм президентских выборов Эти электоральные циклы служили и служат основой темпоральной организации многих политических процессов – деятельности избирательных комиссий и политических партий, активности неправительственных организаций и лоббистских групп. Организация политических процессов вокруг электоральных ритмов позволяет исследователям анализировать динамику различных политических процессов в привязке именно с электоральными циклами.

Этот цикл разбивается на отдельные этапы – время после выборов, середина цикла, новая избирательная кампания. Каждый из этих этапов цикла обладает собственным свойствами и открывает или закрывает определенные окна возможностей. Так, например, известный польский правозащитник и педагог Марек Новицкий рассказывал слушателям курса по правам человека в сентябре 2001 г. в пригороде Варшавы, что, если возглавляемый им Варшавский Хельсинский фонд хочет внести в Сейм Польши законопроект, направленный на защиту прав человека, содержание которого не пользуется популярностью у большинства польского населения, то такое внесение делается только следующий после выборов год или в год соседний. Только в это время депутаты, по мнению Марека Новицкого, способны принять нужный, но непопулярный в обществе закон. Но уже за год-два до следующих выборов они этот закон не примут, поэтому правозащитники в это время его и не будут пытаться вносить.

Наряду с этими, достаточно очевидными политическими ритмами, ряд исследователей выделяют политические циклы большей длительности, природа которых до конца пока не понятна. Так, например, в работах В.И. Пантина и В.В. Лапкина, политическая история России рассматривается как циклический процесс, они выделяют волны политической модернизации, в процессе которых сменяются реформаторские и контрреформаторские фазы, причем каждая из них имеет свое важное для эволюции политической системы значение.

«I цикл: реформы (1801–1811) – переход к контрреформам (1811–1825) – контрреформы (1825–1855) – переход к реформам (1855–1859).

II цикл: реформы (1859–1874) – переход к контрреформам (1874–1881) – контрреформы (1881–1894) – переход к реформам (1894–1905).

III цикл (укороченный): реформы (1905–1911) – переход к контрреформам (1911–1917) – контрреформы (1917–1921) – переход к реформам (1921–1922).

IV цикл: реформы (1922–1927) – переход к контрреформам (1927–1929) – контрреформы (1929–1953) – переход к реформам (1953–1956).

V цикл: реформы (1956–1968) – переход к контрреформам (1968–1971) – контрреформы (1971–1982) – переход к реформам (1982–1985).

VI цикл: реформы (1985 – по настоящее время) —…»

Наличие цикличности в истории России было показано также в работах В.М. Пашинского, который предложил поколенческую интерпретацию природы волн. В 2002 г. на кафедре сравнительной политологии МГИМО была защищена кандидатская диссертация, автор которой выявил корреляцию между волнами демократизации и волнами федерализации. О циклах в политической истории Росси писал также известный советский и русский историк А.Янов.

Волны в политической истории России на взгляд многих исследователей являются частным случаем более общих закономерностей. Существование аналогичных циклов с периодом 7-11 лет в политической жизни США показано в работах А. Шлезингера. Близкие по периоду экономические циклы получили в экономической литературе название циклов Жюглара. Наибольшую известность получили так называемые «длинные волны Кондратьева» длительностью около 60 лет, обнаруженные советским экономистом Н.Д. Кондратьевым, погибшим в сталинских лагерях. По мнению многих исследователей – В.И. Пантина, Е.Н. Мощелкова и других – многие ритмы в политической сфере можно связать с кондратьевскими циклами. Так, Е.Н. Мощелков, в своем выступлении на заочном круглом столе журнала «Полис», отметил, что именно обнаруженные Кондратьевым закономерности дают ключ к пониманию нелинейной природы движения общества. Мощелков цитирует вывод Кондратьева: «Периоды повышательных волн общих циклов, как правило, значительно богаче крупными социальными потрясениями и переворотами в жизни общества (революции, войны), чем периоды понижательных волн» и отмечает далее «Данное наблюдение подводит к эвристическому выводу о том, что длинная волна отражает не только динамику и противоречия экономики, но и сложную взаимосвязь экономической и социально-политической сфер общества. Следовательно, открываются новые горизонты для исторического и политического анализа: теперь развитие общественной жизни можно объяснять не только с помощью философских моделей соотношения необходимости и случайности, объективных факторов и субъективной воли, но и привлекая методы и инструментарий таких наук, как политология, политическая экономия, математика, статистика и т. д.». Отметим также, что концепцию больших Кондратьевских циклов развивал также Ф.Шумпеттер, вида в них суммацию изменений, вызванных инновациями предпринимателей.

Вместе с тем, несмотря на все большее свидетельство о существовании многолетних циклов в социуме и политике, среди многих, если не большинства исследователей распространено весьма скептическое отношение к их существованию. Как подчеркивает в своих работах В.И. Пантин, этот скепсис во многом обусловлен тем, что продолжительность жизни самих исследователей близка к длинным волнам, что не позволяет проверить их наличие на собственном опыте. Важно также понимать, что циклы и волны социального развития – не просто эмпирическая реальность, но и инструмент познания, который имеет границы своей применимости.

Среди исследователей с мировым именем, которые рассматривают ритмы и циклы политической и социальной истории, как важный и эвристический ценный способ анализа реальности мы может назвать также основателя мир-системной теории Иммануила Валлерстайна. Приведем здесь цитату из его книги, которая содержит важное понимание концепции циклов политической истории.

«Я считаю, что мы интересуемся циклами потому, что они являются одновременно и механизмом, который описывает жизнь исторической системы, и механизмом, посредством которого действует реальная система. Наш интерес сродни интересу, который проявляет физиолог к дыханию животного. Физиологи не спорят, существует ли дыхание. Они не предполагают, что это регулярное, повторяющееся явление всегда абсолютно идентично по форме или продолжительности. Не предполагают они и того, что можно легко объяснить причины и последствия каждого отдельного вида дыхания. Такое объяснение неизбежно очень сложно. Но было бы очень трудно описывать физиологию жизни животных, не принимая во внимание того, что все животные дышат, причем дышат, повторяя этот процесс многократно и достаточно регулярно – в противном случае они просто не выживут».

В то же время, в отличие от дыхания, циклы и волны, характерные для политической системы, являются одним из механизмов ее внутренней трансформации. Такие циклы могут представлять собой определенные «шаги» эволюционного процесса, в ходе которого качественное преобразование политической системы осуществляется путем закономерной смены различных фаз (режимов) ее развития.

Примером подобного рода циклов могут служить «волны демократизации», описанные С. Хантингтоном, которые уже обсуждались нами ранее. Как отмечал в своем выступлении на виртуальном круглом столе в «Полисе» В.И. Пантин, «несмотря на чередование «повышательных волн» наступления демократии и «понижательных», сопровождающихся ее «откатом», в целом происходит усложнение демократических институтов и их пространственное распространение. Но это не линейный и не чисто поступательный процесс: он включает как фазу экстенсивного развития, когда в условиях расширения ресурсной базы и перехода к более эффективным системам мобилизации ресурсов демократические институты возникают и утверждаются в новых государствах и регионах, так и фазу качественного преобразования».

М.В. Ильин в своей недавней работе анализируя современность (период модернизации) как сочетание волн разного масштаба, свойственных как отдельным государствам, так и всей международной системе, отмечает, что сочетание этих волн дает часто достаточно неожиданные эффекты. О существовании национальных и всемирных циклов развития демократии пишет и Б.А. Исаев.

Понимание характера темпоральной организации социума и политической системы, знание конкретных видов и типов временных ритмов и волн необходимы для построения прогноза, для исследования возможных вариантов будущего. Так, В.И. Пантин на основе анализа мировых циклов и конкретной политической истории России делает в своей недавней книге прогноз критических точек и стадий для первой половины XXI века. В нашей недавней работе мы также использовали представления циклично-волновой концепции политической истории для прогнозирования динамики характера взаимодействия российской государственной власти со структурами гражданского общества.

Остановимся теперь кратко на возможных экзогенных факторах, влияющих на многолетние политические ритмы. Ранее, в разделе 2.3, мы уже останавливались на скептическом отношении большинства биологов представлениям А.Л.Чижевского о влиянии 11-летних циклов солнечной активности на ряд биологических процессов. Если возможность влияния солнечной активности на биологические процессы сегодня признается далеко не всеми биологами, то тем большие проблемы возникают, если мы хотим обсуждать возможные корреляции солнечной активности с политическими процессами. Учет влияния этих факторов для большинства современных политологов и политических аналитиков не является естественным, и очень часто даже упоминания о возможности такого влияния расцениваются как лже– или паранаучные представления, которые серьезные ученые «должны отвергать с порога». В этой ситуации важным, в качестве первого шага, является признание наличия в политических процессах определенных ритмов или циклов.

Как уже отмечалось ранее, в разделе 2.3, любые ритмы могут иметь как эндогенную, так и экзогенную природу, то есть могут быть обусловлены как внутренними, так и внешними причинами. В случае биологических ритмов признано, что чем меньше период ритма, тем больше роль внутренних, эндогенных факторов. Соответственно, чем более длительным является ритм, тем выше роль факторов экзогенных. Считается также, что часто внешние факторы, также имеющие ритмическую природу, играют роль синхронизирующего фактора, настраивающего эндогенный ритм на иную частоту, которую диктует внешний фактор. Сегодня уже существуют достаточно серьезные данные о наличии серьезных корреляций между одиннадцатилетними циклами солнечной активности и долголетними политическими ритмами, при этом отсутствуют какие-либо серьезные аргументы против того, что солнечный ритм может играть синхронизирующую роль как экзогенный фактор для ритмов политических процессов, которые, конечно же, имеют и серьезные эндогенные причины.

И здесь мы снова обращаемся к наследию А.Л.Чижевского, который еще в 1924 году опубликовал книгу «Физические факторы исторического процесса». Одним из важных результатов анализа исторических (политических) событий за прошедшие пять веков стал результат о том, что в трехлетний период максимальной солнечной активности (из одиннадцатилетнего цикла) отмечалось начало шестидесяти процентов наиболее важных исторических событий. Он также один из первых обратил внимание на то, что даты наиболее известных революционных событий XVIII – начала XX века (1789, 1830, 1848, 1871, 1905 и 1917 годы) приходятся именно на годы максимальной солнечной активности в рамках 11-летних циклов. Отметим от себя, что и годы максимальных народных волнений во второй половине прошлого века (1968 г., 1989–1991 гг.) приходятся на максимумы одиннадцатилетнего цикла (в последнем случае наблюдался двойной максимум).

Почему же факты, которые были опубликованы уже почти столетие назад, признаются сегодня очень небольшой частью академического сообщества? На наш взгляд, это связано с кажущейся невозможностью объяснения такой взаимосвязи исходя из естественно – научных рациональных представлений. Однако такая ситуация скорее всего результат простого недоразумения. Конечно же, причинами народных возмущений и волнений, которые приводят либо к успешным революциям или к неудачным бунтам, кроются в самом социуме, в экономических и социальных проблемах общества, в неспособности правящих элит к адекватным ответам на вызовы социально-экономических проблем.

Однако, как известно, наряду с объективными социально-экономическими предпосылками подобных выступлений необходимо также наличие того, что В.И.Ленин называл «революционной ситуацией», которую он очень метко определил в одной из своих работ, как ситуацию, когда «низы не хотят, а верхи не могут» сохранять прежний политический порядок. Не хотят и не могут, добавим мы, еще и потому, что их нервная система, чутко реагирующую на флуктуации магнитного поля Земли, вызванные выбросами заряженных частиц из Солнца, выведена из нормального равновесного состояния в погранично-экстремальное, при которой и активность низов резко растет, и верхи уже неспособны реагировать адекватно.

Можно предположить также, что в такой «предреволюционной ситуации» политическая система находится в метастабильном состоянии, при котором очень малые энергетические воздействия, но попавшие в резонанс с определенными параметрами, способны вызвать лавинообразные переходы в другое состояние системы. Здесь существует определенная аналогия с кооперативными структурными перестройками клеточных мембран лимфоцитов, когда очень небольшие дозы ионизирующей радиации инициируют их запрограммированную гибель.

Для понимания механизмов влияния слабых воздействий, которые могут вызывать (точнее, служить спусковым крючком, подобно случайному камню, вызывающему лавину в горах) серьезные изменения в социальных и политических системах, логично привлекать также представления синергетики, рассматривающей процессы в нелинейных динамических системах, процессы самоорганизации в неустойчивом динамическом равновесии потоков энергии и информации вблизи состояний фазовых переходов.

Итак, ритмы и волны, являясь основой темпоральной организации политической и социальной систем, являются одновременно и «дыханием» этих систем, поддерживая их жизнедеятельность на стабильном уровне, и формой их постепенных изменений во времени, развития и эволюции этих систем. Поэтому закономерности этих ритмов необходимо знать и учитывать в своей деятельности всем активным субъектах, планирующим внедрение и (или) распространение инноваций в политической и социальной сферах.