Пейнета Радегонда хотела разделить трапезу с герцогиней, но Бранвен попросила оставить ее одну, отговорившись усталостью. Едва хозяйка замка удалилась, Эфриэл набросился на угощение, не дожидаясь, когда Бранвен отведает хотя бы кусочек. Глядя, как он уничтожает нежнейшее мясо в острой подливке, девушка только вздохнула. Если лорд Освальд поинтересуется, каков аппетит у его жены, ему скажут, что госпожа герцогиня ест, как три рыцаря после турнира. Сама она лишь пригубила охлажденного орехового молока и съела несколько ложек знаменитого местного супа из миндаля, чеснока, хлеба и винограда.

Пока сид расправлялся с пирожками, зажаренными в масле до золотистой хрустящей корочки, Бранвен вышла на балкон. Даже сумерки в этом дивном краю были иными, нежели в Эстландии — душистыми и сладкими. Сад благоухал такими ароматами, что кружилась голова. Бранвен прижалась щекой к каменной балясине в виде цветка граната. Почему же лорд Освальд не рассказал о первой жене? Не в ней ли, этой умершей незнакомой женщине, кроется секрет его холодности к жене нынешней? Но почему тогда Адончия?.. Бранвен искала ответы на вопросы и не находила.

— Только не вздумай устраивать ему допрос насчет первой жены, — сказал сид, правильно угадав причину ее смятения. — Какое тебе дело, почему он скрывал мертвую женщину? Беспокойся о живых, а не о мертвых.

— Ты прав, — согласилась Бранвен. — У лорда Освальда могут быть свои причины для такого молчания. Может быть, рана от утраты любимой слишком болезненна, и он не хочет говорить об этом.

— Или он убил ее, потому что она наставила ему рога, — подхватил Эфриэл, — и не хочет трубить об этом по всей стране, чтобы его не называли Освальдом Рогоносцем Великолепным.

— Прекрати, пожалуйста, — попросила девушка. Она хотела вернуться в комнату, но зацепилась верхней юбкой за розовые шипы. Открылась нижняя юбка такого же красного цвета, что и чулки.

— Подожди! — Эфриэл вдруг оставил недоеденные пирожки, вытер руку о прекрасную шелковую скатерть и поднялся из-за стола. — Подожди…

Он прищурившись смотрел на Бранвен и что-то мысленно прикидывал. Потом взял алую розу из букета и протянул девушке:

— Приколи подол к поясу и укрась цветком.

— Не сошел ли ты с ума? — спросила Бранвен, приводя наряд в порядок. — Что подумают люди, если я появлюсь в юбке, завернутой на макушку?

— Сплошная чернота — чересчур уныло, а с этим красным пятном ты будешь ярче всех. Сделай, как я сказал.

Бранвен взяла розу и положила ее на туалетный столик, украдкой глянув в зеркало. Она все еще не могла налюбоваться на себя, и радовалась, и стыдилась этого, почитая грехом. Сид вернулся к столу и с удовольствием закончил трапезу, похваливая местных поваров.

— Вот такая еда по мне, — разглагольствовал он, отвалившись на подушки и поглаживая живот. — Много мяса, и все такое острое, что язык щиплет. Ел бы и ел.

— Не слишком ли много ты ешь?

— А что еще остается? Единственная радость, да и та перепадает нечасто, — пожаловался он.

— Растолстеешь, — предостерегла Бранвен полушутливо, полусерьезно. — Только и делаешь, что лежишь и набиваешь живот.

— Есть предложение, как растрясти жирок? Может, поколыхаем постель? — оживился сид. На самом деле, он уже и не надеялся, что в один прекрасный момент миледи согласится потанцевать на нём или порезвиться под ним. Спросил лишь по привычке.

Она не обманула его в ожиданиях:

— Мне этот способ не подходит, — и мягко улыбнулась, чтобы смягчить отказ.

— Было бы предложено, — пробормотал Эфриэл, глядя, как Бранвен берет булавку и заворачивает подол верхней юбки с одной стороны. Приколов его к поясу, она прикрепила розу и бросила на Эфриэла взгляд, в котором явственно читалось: посмотри, какая я послушная ученица, поэтому не надо смеяться надо мной.

— Мы ждем вас, моя старшая сестра! — раздался за дверью голос Радегонды.

Бранвен засуетилась: пригладила волосы, прочитала коротенькую молитву и поцеловала ладанку, чтобы укрепиться. Эфриэл поднялся, потягиваясь и похрустывая всеми суставами.

— Подожди, не хватает последнего штриха, — остановил он, когда рука девушки уже лежала на дверной задвижке.

— Последнего? Какого? — Бранвен оглядела себя, отыскивая погрешности в наряде.

— Вот этого.

Эфриэл взял ее за подбородок и поцеловал долгим поцелуем, принуждая открыть губы. Когда поцелуй закончился, оба некоторое время стояли неподвижно, сблизив головы и закрыв глаза. Первой пришла в себя Бранвен.

— Последний штрих точно был лишним, — сказала она.

Но щеки ее запылали, и лицо озарил тот необыкновенный свет, который снисходит на женщин, чувствующих себя желанными. Такой она и вышла к дамам — порывистая, яркая, особенно яркая с открытой нижней юбкой алого цвета и с алой розой, у пояса.

— Я готова, леди Радегонда.

Но та медлила.

— Правильно ли я поняла, моя старшая сестра… — начала она, указывая на приподнятый подол верхней юбки.

— А вы не знали? — сегодня ложь легко срывалась с языка, и Бранвен даже не ощущала угрызений совести. — Это последняя столичная мода. Сама королева подворачивает верхнюю юбку.

— Ах, сама королева?.. — прошептала пейнета Радегонда.

Она взяла Бранвен под локоток и повела запутанными коридорами.

— Ваш муж уже ждет, — говорила она, посматривая на новомодно задранную юбку. — Праздник вот-вот начнется, но сначала там не будет ничего интересного, и мы немного опоздаем, чтобы появиться во всей красе.

— Все помнишь? — спросил Эфриэл, когда они с Бранвен в сопровождении дам из Каса Помо выходили на балкон.

Бранвен кивнула в ответ, облизнув еще горевшие от поцелуя губы.

Мужа она узнала сразу, хотя он стоял спиной к входившим дамам, глядя через резные перила балкона вниз, на площадь. Его силуэт был четко виден на фоне города, украшенного фонарями, лампами и огненными колесами, которые, вращаясь, рассыпали искры.

Бранвен остановила жестом леди Родегонду — та хотела объявить о появлении герцогини, на цыпочках подошла к мужу и встала рядом, тоже посмотрев вниз. Открывшееся зрелище пленило и восхитило ее. На площади танцевали сотни нарядных людей. Бранвен никогда не видела, чтобы столько танцоров исполняли столь сложные фигуры — три хоровода шли в разные стороны, женщины и мужчины пробегали к центру и возвращались обратно, создавая иллюзию цветка, распускающего лепестки и снова собирающегося в бутон. Они держали разноцветные платки и когда одновременно вскидывали руки — цветок превращался в трепещущее пламя.

Эфриэл встал позади Бранвен, и задумчиво разглядывал имерильские пляски. Бранвен забеспокоилась, ожидая каверзы. Обычно он всегда лез вперед и терпеть не мог прятаться за ее спину. Но сейчас сид вел себя смирно, даже слишком смирно.

— Зрелище любопытное и не лишенное приятности, — сказал он о хороводе.

— Не лукавь, — шепнула Бранвен. — Разве ты когда-нибудь видел нечто подобное?

Лорд Освальд услышал шепот, повернул голову и несколько секунд рассматривал жену, неожиданно появившуюся рядом. Маска невозмутимости впервые исчезла с его лица, и брови удивленно взметнулись. Взгляд его скользнул сверху вниз и обратно, и на губах появилась улыбка. Он никогда еще не улыбался Бранвен с такой радостью.

— Миледи! Сегодня вы — наслаждение для взора! — он даже удержал ее руку после приветственного поцелуя, сам того не заметив.

«Благодарю, что соизволили отметить мою миловидность», — чуть не ответила Бранвен привычной фразой, но вовремя спохватилась и посмотрела на мужа искоса, послав осеннюю волну, и улыбнулась, как учил ее Эфриэл.

— Хорошо, хорошо, дорогуша, — подбодрил девушку сид. — А теперь не обращай на него внимания, сделай вид, что увлечена праздником.

Бранвен тут же принялась болтать с хозяйкой дома, восторгаясь красотой и зрелищностью танца. Леди Радегонда объяснила герцогине, что танец разучивают в течение года, чтобы в праздник танцоры были на высоте.

— Вы думаете, это специально обученный балет? — спросила Радегонда, поблескивая глазами. — Так нет же! Это — простые горожане. Сапожники, меховщики, водоносы. Танец у нас в крови, и в Аллемаде есть поговорка: кто не танцует, тот все равно, что мертвый.

— Прекрасная страна, удивительный народ, — сказала Бранвен нараспев, и в самом деле влюбляясь в эту жизнь сильнее с каждой минутой. — Почти все здесь я вижу впервые, но многое кажется знакомым, как будто мне снился сон, а теперь он сбывается наяву.

Эфриэл прихлопнул в ладоши:

— Правильно ведешь себя, маленькая леди! Гусак Великолепный уже расправил перышки, заточил клюв и сейчас бросится обхаживать тебя. Будь стойкой, не растекайся сразу в лужицу.

- Как хорошо вы сказали о моем крае, — лорд Освальд попытался заглянуть жене в глаза, но она упорно смотрела на танцующих. — Я рад, что вам здесь нравится. Уверен, что и мой народ будет восхищаться вами так же, как восхищаюсь вами я.

— Ах, милорд, какие неосторожные слова! — Бранвен отвернулась, заливаясь смехом. Игра увлекла ее намного больше, чем она рассчитывала. И кровь бежала по жилам быстро, словно от вина. Что уж было тому причиной, она сама не знала — взгляды ли, которые муж бросал на нее, или поцелуй Эфриэла?..

Пытаясь скрыть смущение, Бранвен продолжила веселый разговор с леди Радегондой, и постепенно втянула в беседу пантилиту Канделарию, которая сидела рядом с матерью с таким мрачным видом, словно наблюдала похоронную процессию, а не пляски. Но постепенно вежливость и природное очарование Бранвен сделали свое дело, и пантилита оттаяла. Она даже соизволила сказать пару фраз о том, как идет герцогине новый наряд.

— Любезная Кандела (ты ведь позволишь называть тебя, как твоя уважаемая матушка?), — сказала Бранвен, мечтательно подпирая щеку, — в этом наряде я могу выглядеть только милой, зато ты — настоящая красавица! Каждый народ подбирает платье под стать своим женщинам, и эти юбки и кофты больше всего идут черноволосым красавицам с огненным взором. Если бы вы посмотрели на мою служанку… А где Адончия, милорд? — она заоглядывалась с преувеличенным старанием. — Немедленно позовите Адончию, она должна быть рядом со мной в такой праздник. Конечно, ей до тебя далеко, любезная Кандела, но мордашка у нее премиленькая! А как идет ей крестьянская рубашка!

Такая любовь к Адончии удивила лорда Освальда и не слишком понравилась ему, но возражать в присутствии благородного гринголо и его домочадцев было ниже герцогского достоинства. Поэтому он кивнул, разрешая привести служанку.

Когда Адончия пришла — наряженная в четыре юбки и с вырезом такой глубины, что еще немного, и каждый смог бы увидеть не только яблочки, но и ягодки — Бранвен усадила ее рядом, попросив передвинуть скамеечку так, чтобы служанка находилась между ней и мужем. Слева от герцогини сели дамы, справа от герцога — кавалеры.

Лорду Освальду пришлось отодвинуться в сторону, чтобы дать место служанке, и хотя она тут же посмотрела на него проникновенно и со значением, это не пришлось ему по душе. Про себя он отметил, что дурочке следовало одеться поприличнее, и не оголяться, как продажные девицы в Нижнем Городе Ла-Коруньи.

А Бранвен призывала дам полюбоваться миловидным личиком Адончии, ничуть не заботясь недовольством мужа.

— Какая она услужливая, какая расторопная, — нахваливала она служанку. — И она была поистине незаменима в пути. Что бы я делала без тебя, цветочек?

— Сейчас он закипит, — предрек Эфриэл, наблюдавший за лордом Освальдом. — Не перегибай слишком, чтобы гусак не зашипел раньше времени.

Принесли прохладительные напитки и вино. Бранвен хотела отказаться, но Эфриэл настоял, чтобы она попросила вина, и тут же выпил половину ее бокала, пока все с увлечением следили за особо лихой пляской на площади.

— Ну и вино! — изумился он, отирая губы. — Жидкий огонь, а не вино! Можно прожить не одну сотню лет, а такого не попробовать. Налей еще.

Он выпил и второй бокал, а Бранвен подпрыгивала от страха, опасаясь, что кто-нибудь ненароком оглянется и увидит, как рубиновый напиток исчезает сам собой.

— Хватит, — не выдержала она, когда был опустошен третий бокал.

— Брось, красотка! — отозвался Эфриэл со счастливым смехом, и Бранвен посмотрела на него с удивлением и опаской. — Я свою меру знаю. Это вино — оно нежное, как поцелуи девственниц. Идет легко, словно вода.

— Пустозвон, — прошептала герцогиня.

А внизу танцовщики уселись прямо на землю, чтобы передохнуть. Они образовали большой круг, в центр которого выскочила девушка, наряженная в платье, похожее на те, что привезла с собой Бранвен — со шлейфом в два локтя.

— Сейчас будет танец быка! — сказала леди Радегонда. — Вам понравится, моя старшая сестра!

В пару танцовщице встал мужчина — гибкий и резкий, как пламя. Красный с золотом пояс охватывал его талию, а в руках он держал два длинных кинжала. Бранвен вскрикнула, когда он помчался на танцовщицу, держа кинжалы перед собой, клинками вперед. Пейнета Радегонда погладила герцогиню по плечу, призывая к спокойствию. И правда, в последний момент танцовщица увернулась от удара, взметнув ногой юбку. Шлейф полетел, словно подхваченный ветром, превратив фигуру женщины в вихрь.

— Они представляют бой девы с быком, — объяснила пейнета Радегонда герцогине. — Эта старинная легенда, когда-нибудь я ее вам расскажу, а пока — наслаждайтесь.

Снова и снова танцовщик бросался с кинжалами на девушку, и всякий раз Бранвен трепетала, боясь, что танцовщица не успеет увернуться. Но она легко избегала ударов, кружась и притопывая каблуками. Платье летело, и само по себе было танцем.

— Может, вы сядете поближе ко мне? — предложил лорд Освальд, наклонившись к жене.

— Это доставит неудобства Адончии, ей ведь придется передвинуться на другое место, — ответила Бранвен, с увлечением наблюдая за «быком» и девой. — Но молчите, молчите! Дайте мне посмотреть на это чудо!

Лорд Освальд тоже обратил взор на танцующих, но сегодня пляски его, похоже, не занимали.

— Добавим огонька, — хрипло прошептал Эфриэл на ухо Бранвен, и прежде, чем она поняла, что он собирается сделать, поцеловал ее в шею, потом в щеку, а потом и в губы.

Ему пришлось придержать девушку за плечи, потому что она чуть не упала с кресла.

— Держись, глупая гусыня, — велел он, посмеиваясь. — Если будешь терять сознание после каждого поцелуя…

— Ты пьян, — сказала Бранвен еле слышно.

— Не выдумывай, — он вольготно расположился на подлокотнике, опираясь на спинку кресла.

— Вернись на место, — попросила она торопливо.

— Надоело стоять рядом со старухой, — заявил сид, указывая на пожилую служанку пейнеты Радегонды. — От нее веет холодом, как от могилы. А с тобой тепло. Такое удивительное чувство, — он попытался подыскать нужные слова, не смог и принялся помогать движению мысли жестами. В этом он не преуспел, зато сбил кубок со стола.

Кубок описал дугу и полетел с балкона прямо на площадь.

Бранвен в ужасе схватилась за сердце, но на ее счастье никто из соседей не заметил злосчастного падения, все были увлечены танцем.

— Что творишь?! — зашипела Бранвен. — Представь, кубок свалился кому-то на голову!

— Да, неловкость вышла, — признал Эфриэл. — Зато как там внизу обрадуются — небеса разбрасываются серебряной посудой!

— Что скажет хозяйка? — простонала Бранвен. — Не пей больше!

Но Эфриэл уже пригубил вино из бокала пейнеты Радегонды.

— Всего несколько глотков, — утешил сид девушку. — И потом я — примерный мальчик.

Бранвен ткнула его локтем, не имея возможности отомстить как-то еще.

— Будешь толкаться — завалю прямо здесь, — пообещал Эфриэл.

— Не посмеешь, — пискнула она, но сердце задрожало от ужаса. Пьяный призрак — кто знает, что взбредет ему в голову? Она стремитеьно поднялась и поклонилась удивленной пейнете Радегонде. — Я оставлю вас, миледи. Милорд, — она поклонилась и мужу, но быстро и небрежно. — Что-то нехорошо себя чувствую, мне надо прилечь. Адончия, проследи, чтобы милорд не скучал. И не надо меня сопровождать, любезная Кандела, я сама найду дорогу в свою комнату.

— Как же фейерверки… — растерялась пейнета Радегонда.

Но Бранвен почти бегом покинула балкон и быстрым шагом пошла по полутемным коридорам. Эфриэла сдернуло с кресла, и он громко возмущался, догоняя Бранвен:

— Ты рано уходишь, можно было еще посидеть!

— Хватит! — оборвала его она.

— Хватит — значит перехватил? — засмеялся он и вдруг поднял Бранвен на руки. — Мы идем обратно.

— Отпусти меня! — взмолилась она. — Если кто-то увидит!..

— Да, ты права маленькая леди…

Бранвен вознесла молитвы, что к сиду вернулся-таки разум, но Эфриэл не спешил отпускать ее.

— К тухлой селедке этот балкон, — заявил он. — Пойдем лучше к тебе. У меня до сих пор внутренности дрожат, как вспомню эту нелепую постройку над площадью.

— О, я и забыла, что ты боишься высоты! — несмотря на страх быть обнаруженной летящей по воздуху, Бранвен рассмеялась. — Прости, мне следовало уйти оттуда раньше.

— Я ничего не боюсь, — сказал Эфриэл многозначительно. — Просто мне там не нравилось.

— И из-за этого ты напился, — она принялась болтать ногами, требуя, чтобы он поставил ее на пол. — Уронишь!

— Я? Уроню? Тебя? За кого ты меня принимаешь, девочка?

Они довольно долго бродили по запутанным коридорам Каса Помо, ошибаясь дверьми и прячась в темноте ниш, если кто-то из слуг попадался навстречу. Всякий раз Бранвен умирала от страха, а Эфриэл оставался невозмутимым, и стоило чужим шагам затихнуть, тащил девушку дальше, разглагольствуя о личной храбрости и чудесном южном вине. Наконец они добрались до отведенной Бранвен комнаты и ввалились внутрь, хихикая, как школяры, сбежавшие от наставника.

Эфриэл поставил девушку на ноги, но так и не отпустил, а прижал спиной к стене и принялся целовать, распаляясь страстью. Бранвен пыталась увернуться от поцелуев, но сид схватил ее за затылок, сминая прическу и пресекая всякое сопротивление. Несколько минут, полных томительной сладости, Бранвен позволила себе не думать ни о чем, принимая его ласки, но потом воспротивилась.

— Опять отказываешь? — спросил Эфриэл, когда прохладные пальцы легли на его губы.

— От тебя пахнет вином, это неприятно.

— Но не в этом настоящая причина, — хмыкнул он.

— Не в этом, — эхом отозвалась девушка.

— Ты обещалась другому.

— Я обещалась другому, — она разомкнула его объятия и первым делом заперла двери. Потом зажгла свечу от лампадки и подошла к зеркалу, чтобы вытащить шпильки.

— Ты все равно будешь моей, — сказал Эфриэл, встав за ее спиной.

Взгляды их встретились в зеркале, и Бранвен вздрогнула, чувствуя, как колдовское очарование снова сковывает волю.

— Я ведь обещала, что отправлю тебя домой, — сказала она и вышла на балкон, подальше от соблазна. Здесь было темно, и только неровный свет свечи бросал на пеструю мозаику пола желтое пятно.

— Не могла бы ты вернуться? — попросил сид, останавливаясь за прозрачной кисеей, отделявшей комнату от балкона. Его черный силуэт и пугал, и волновал Бранвен. Она заговорила шутливым тоном, чтобы не выказать волнения:

— Боишься идти дальше? Теперь буду знать, как избавиться от тебя, когда выпьешь слишком много.

Желая его подразнить, она села на балюстраду:

— Какой вид открывается отсюда! Жаль, нет луны. Наверное, розы чудно выглядят при лунном свете. Но и так неплохо. Они кажутся белыми, словно перламутр. Ты не находишь?

— Когда наступит моя ночь, — сказал он, — я тебя так отымею, что наутро ходить не сможешь.

От этих слов Бранвен чуть не слетела с перилец. Чтобы не упасть, она ухватилась за розовый куст и оцарапала ладонь, но даже не успела вскрикнуть, потому что Эфриэл сделал шаг и ухватил ее за юбку, стащив вниз.

— Лучше не испытывай судьбу, — посоветовал он, усаживая девушку на скамейку у стены.

Хоть Бранвен и не считала себя слишком сообразительной, но рассудила, что лучше не спрашивать, о каком испытании говорилась. Эфриэл сел у ее ног и заставил открыть ладонь.

— Совсем небольшая царапина, — сказал он. — Айрмед советовала промывать царапины вином, но вина у нас нет…

— Я скажу, чтобы принесли, — Бранвен попыталась отнять руку, но Эфриэл не пустил.

— Обойдемся и без вина, — сказал он и лизнул ранку.

— Не надо тебе так делать, — тихо произнесла Бранвен.

Он посмотрел на нее снизу вверх:

— Мне не надо было встречать тебя.

Она не смогла сдержать лукавства и прошептала:

— Я настолько плоха?

Свеча и лампадка погасли одновременно, погрузив двоих в темноту. Теперь Эфриэл видел лицо Бранвен неясным белым пятном, зато сильнее ощутил ее близость. Благодаря короткой юбке стройные девичьи ноги были почти открыты, если не считать преграды в виде шелковых чулок. И он немедленно погладил тонкие лодыжки, скользнул ладонями выше, по округлым икрам, и уже возмечтал о коленях — белых и гладких, как мрамор, но не каменно-холодных, а теплых. Было бы так сладостно их сдавить и развести в стороны, чтобы открыть себе путь к настоящему наслаждению, превратив в реальность мечты последних месяцев.

Но мечты остались мечтами, потому что нежная леди тут же залепетала привычное «нет-нет-нет» и начала отбиваться, будто спасала собственную жизнь.

— Измучила, — выдохнул Эфриэл и уткнулся в ее колени, понимая, что ненавидит добродетельных женщин больше всего на свете. Он обнял Бранвен за талию и замер, пытаясь утишить страсть, усиленную вином. На девичьих коленях было хорошо и покойно, и от этого совсем расхотелось вставать. Мысли путались, и глаза закрывались сами собой, и все члены сковало блаженное оцепенение.

Четверть часа Бранвен боялась пошевелиться, стиснутая кольцом крепких мужских рук, и только потом осмелилась легонько встряхнуть Эфриэла и наклонилась, убирая волосы, упавшие на его лицо. Он спал. Дыхание было ровным, а стиснутая щека придавала ему совсем мальчишеский вид.

— Что же мне с тобой делать? — Бранвен укоризненно покачала головой.

Она долго смотрела на спящего, и рука ее машинально поглаживала длинные жесткие волосы сида. Как же так получилось, что теперь она с волнением ожидает не первой ночи с мужем, а ночи совсем с другим мужчиной? Даже не с мужчиной — с призраком, который исчезнет, как только… Бранвен усилием воли отогнала греховные мысли. Он принадлежит другому миру, и она обязана отпустить его. Какое, однако, суровое слово — обязана. И почему обязанности никогда не совпадают с желаниями?

Тишина ночи нарушилась веселыми возгласами и треском фейерверков. Площадь находилась по ту сторону дома, и Бранвен не могла видеть ни ослепительных комет, ни огненных мух, взрывающихся в небе — только отблески на облаках. Эфриэл зашевелился, разбуженный шумом, и забормотал что-то, тычась ей в колени, как слепой котенок.

— Проклятое вино, — произнес он почти внятно, — пьется, будто вода, а валит с ног похлеще бешеного быка. Я долго спал?

— Совсем нет, полчаса или меньше. Как ты себя чувствуешь?

— Как распоследний дурак, — огрызнулся он, потирая голову и усаживаясь на скамью рядом с девушкой.

Места было ровно столько, чтобы сидеть, тесно прижавшись. Бранвен сочла это неприличным и поспешила подняться. Сид тут же развалился, заняв всю скамейку, вытянул ноги и прислонился затылком к стене.

— Не представляешь, какой кошмар мне приснился… Будто заявился мой папаша, и его серебряная рука громыхала, как сотня несмазанных колесниц.

— Ты звал во сне Айрмед, — сказала Бранвен. — Кто она?

— Айрмед? Это женщина-мечта. Прекрасна, нежна и добра, как сама доброта.

— Добра? Наверное, она не отказала тебе, — уколола Бранвен. Ей показалось, что сид несколько смутился, чего за им обычно не водилось.

— Можно сказать и так, — признал он. — Но я бы выразился по-другому: она проявила больше сердечности и понимания, чем некоторые.

— Да, именно так тебе и должно казаться.

— Язвишь, дитя? — Эфриэл потер виски. — Не самое подходящее время. Я сейчас не вспомню даже имен своих бабушек, поэтому вряд ли смогу достойно ответить.

— Принести воды? — спросила она участливо.

— Если госпоже герцогине не трудно.

Бранвен вернулась в комнату, нашарила кремень и кресало и попыталась высечь искру, чтобы зажечь свечу, но так и не смогла. Зато Эфриэл заворчал, что она ходит долго, как за смертью.

— Тороплюсь со всех ног, милорд, — пропела Бранвен, наливая в высокий бокал воды из кувшина. Делать это приходилось наугад, и она благополучно перелила — налила воды вровень с краями. «С горкой», — как выразился Эфриэл. Он пил долго, почти осушив бокал до дна. Напоследок закашлялся и пролил остатки на грудь.

— Это все ты наколдовала, незадачливая ведьма? — возмутился он, стряхивая ладонью воду. — Не слишком приятно, знаешь ли.

— Просто ты слишком торопишься, — ответила Бранвен, доставая из потайного кармашка платок. — Давай помогу.

Она легко коснулась его груди, осушая воду, потом промокнула ему губы и подбородок.

— Как чудесно у тебя получается, — сказал Эфриэл. — Жаль, воды не осталось, я бы пролил и на…

— Я поняла, — оборвала его Бранвен, закрыв ему рот ладонью. — Не надо продолжать.

Сид медленно поднялся, пытаясь разглядеть выражение ее лица.

— Теперь ты перестала меня бояться, — сказал он. — Почему?

— Ты спал на моих коленях. Разве женщина станет бояться мужчины, чей сон она берегла?

— Не надо продолжать, — сказал Эфриэл и поцеловал ее.

На этот раз его поцелуй был осторожен, почти робок. «Совсем немного, — подумала Бранвен, опуская ресницы, — совсем чуть-чуть греха… Яркое пламя простит мне, если я только…» Но руки ее сами легли на его плечи, поглаживая гладкое, плотное — словно полированное дерево — тело.

— Я умираю, едва лишь посмотрю на тебя, — прошептал Эфриэл, отрываясь от нее. — Что ты со мной сотворила, колдунья?

— Что я могла сотворить? — ответила она тоже шепотом. — Ты же знаешь, я ужасно неумелая…

Соловей завел свою песню совсем рядом, да так громко, что оба вздрогнули. И аромат роз, и соловьиные переливы, и тепло и таинственность южной ночи — все располагало к любви. Бранвен приподнялась на цыпочки и приникла к губам сида. «Еще чуть-чуть греха, совсем капельку… — успокаивала она себя. — И все, не буду грешить».

Они переговаривались шепотом, перемежая слова поцелуями.

— Не забуду этой ночи до конца жизни, — сказал Эфриэл.

— Наверняка, ты говорил это тысячи раз.

— Говорил. Но никогда — искренне. Только сейчас.

— И это ты тоже говорил тысячи раз…

Тихий стук развеял волшебство.

— Вот и гусак явился.

Глаза Бранвен стали огромными и почти умоляющими. Руки ее так и лежали на плечах Эфриэла.

— Мне открыть?

Эфриэл смотрел на нее не отрываясь и молчал. Казалось бы, чего легче — велеть ей впустить мужа и получить сполна ту награду, к которой она стремилась. А следующей ночью оказаться дома, послав в драконову пасть мир смертных, милорда Гусака и миледи Гусочку. Он заставит ее поклясться никогда не вызывать его, и значит, пятьдесят-шестьдесят лет спокойной жизни обеспечены. Но время шло, стук становился все требовательнее, а Эфриэл молчал.

— Мне открыть? — снова вопросила Бранвен.

— Нет, — сказал Эфриэл, ругая себя при этом последним глупцом и бабским прихвостнем. — Гони его трижды. Он ведь говорил, что не тронет тебя, пока вы не приедете в родовой замок? Вот и напомни об этом. Мужчина должен отвечать за свои речи. Так он сильнее распалится, и ты станешь для него еще желаннее.

Она кивнула, уясняя. Она сняла руки с его плеч, и сразу стало холодно, словно подуло ветром с севера. Хотя никакого ветра не было и в помине, и розы доверчиво льнули к балкону нежными бутонами, а соловей продолжал заливаться в кроне мирта. Но женщина с серыми глазами ушла, и все стало ненужным — и эта ночь, и розы, и соловьи.

Эфриэл слышал, как Бравен подошла к двери, постояла, скрепя половицей, а потом спросила:

— Кто здесь?

Когда жена удалилась, лорд Освальд ощутил недовольство, беспокойство и раздражение. Причем, к жене ни одно из этих чувств не имело никакого отношения. Он сразу же прогнал Адончию, потому что ее сладострастный лепет после сдержанных речей Бранвен был противен. Герцог выпил еще два бокала вина, и хотя оно было разбавлено водой, ощутил головокружение.

— Благородной старшей сестре нездоровится? — спросил его гринголо Селсо. — Она так рано покинула нас.

— Да, герцогиня устала в дороге.

— Какая жалость. Она украсила собою праздник. Позвольте поздравить вас, мой старший брат, такой красавицы не найти во всей Аллемаде. Теперь я понимаю, что путь на север стоил такого сокровища.

— Да, стоил, — пробормотал гринголо Освальдо.

Остаток празднества он просидел, как на иголках. Но едва начались заключительные фейерверки, распрощался с хозяевами и пошел к себе. Им с герцогиней отвели две смежные комнаты, но дернув внутренние двери, он обнаружил, что они заперты.

Грум помалкивал, понимая, что господин его в таком состоянии, что за каждое неосторожное слово можно получить плюху, а то и две. Он пропустил в комнату слуг, тащивших принадлежности для умывания и горячую воду, но когда появилась Адончия, заколебался.

— Господин уже приготовился ко сну? — спросила она медоточиво.

— Кто там, Чириако? — окликнул из комнаты господин, и груму пришлось ответить.

— Пришла Адончия, гринголо, — сказал он. — Впустить?

— Гони прочь, — последовал ответ.

Грум с удовольствием захлопнул двери прямо перед вытянувшимся личиком девицы. Устраиваясь возле порога и ожидая, когда позволено будет удалиться или остаться охранять покой господина, Чириако размышлял, насколько было бы проще и лучше, если бы благородные господа были также благородны и в семейной жизни. Взять, к примеру, герцогиню. Что еще надо мужчине? Конечно, она не так мясиста, как Адончия, но толстые женщины — услада для крестьян. А женщина благородная должна быть соткана из воздуха и лепестков розы. Последним сравнением грум позволил себе погордиться. Он был не слишком-то учен, но постоянно сопровождая гринголо Освальдо слышал много утонченных выражений. Это нравилось ему особенно. Да! Из воздуха и лепестков розы! И зачем было наносить такому нежному существу такое не нежное оскорбление? Адончия сама по себе неплоха, и с остальными держит себя в строгости, но разве ее можно сравнить с герцогиней?

Когда слуги удалились, герцог пригладил волосы, глядя в зеркало, и спросил, натягивая свежую рубашку:

— Адончия ушла?

— Мне позвать? — грум с готовностью вскочил. Соображения — соображениями, а воля господина всегда превыше благоразумия и справедливости.

— Нет, не зови. Выгляни в коридор, нет ли там кого?

Чириако мигом понял, к чему это идет и выглянул в коридор с удвоенным старанием.

— Пусто, гринголо! — возвестил он. — Дать вам плащ?

— Не надо плаща. Постой у лестницы и не пускай никого.

— Будет сделано, — грум поклонился и зарысил к указанному месту, чтобы заворачивать всех любопытных и захожих, если такие появятся посреди ночи возле господских покоев.

Сам же Освальд выскользнул в коридор и стараясь ступать потише подошел к комнате герцогини и прислушался. Изнутри не доносилось ни звука. Он знал, что с недавних пор герцогиня отказалась от услуг служанок и предпочитала ночевать одна, обходясь без компаньонки. Раньше это казалось ему страным, но сейчас — необыкновенно разумным.

Он постучал трижды, ожидая заветного щелчка замка. Потом постучал громче и еще громче, решив, что супруга уснула. Наконец по ту сторону двери послышались легкие шаги.

— Кто здесь?

— Миледи, откройте, — сказал лорд Освальд, в нетерпенье нажимая на дверную ручку. — Это ваш супруг.

— Что-то случилось?

Грум на лестнице закашлялся. То ли предупреждал, что кто-то идет, то ли решил прочистить горло.

— Зачем вы здесь, милорд? — спросила жена, но открывать не спешила.

— Впустите меня, а там решим, зачем я здесь.

— Но я уже разделась, милорд.

— Тем лучше, — он поскреб ногтями косяк, приникая к щели, чтобы голос не так громко раздавался под сводами Каса Помо.

— Нет, милорд.

— Нет?

— Я привыкла спать одна, — заявила она без капли жалости. — А у вашей милости есть Адончия.

— Но мне не нужна Адончия! — возмутился герцог. — Мне нужны вы!

— Придется потерпеть до Ла-Коруньи. Ведь таково было ваше желание.

— Тогда я был не в себе, — покаялся герцог. — Откройте.

— Нет. Ваша милость прекрасно скоротает время с Адончией. А у меня болит голова, не беспокойте меня.

— Я могу принести вам лавровые капли…

— Благодарю, у меня есть.

— Сыграю вам на лютне, чтобы вы крепче уснули…

— О, не утруждайте себя. Я уже засыпаю, лютня мне только помешает.

— Не будьте так жестоки! — возмутился лорд Освальд.

— И не смею, мой дорогой супруг. Все, что я делаю — только лишь для вашего блага, — в ее голосе чувствовалась непритворная забота. — Спокойных снов, милорд.

Отвергнутый муж еще какое-то время тщетно взывал к супруге, но она хранила молчание, и лорд Освальд поспешил скрыться в своей комнате, чтобы не выставить себя на посмешище перед слугами, которые будто бы невзначай решили наведаться в эту часть дома.

— Она не открыла мне! — доверился он груму, который вошел следом за господином.

— Ах, негодяйка, — вздохнул грум.

— Не смей говорить подобными выражениями о моей жене! — вскипел лорд Освальд.

— Прошу прощения, я не так выразился.

— Но она не открыла! — не мог успокоиться герцог.

— У нее болит голова…

— Я уверен, это всего лишь отговорки!

— Позвать Адончию?

— Видеть не хочу эту жабу! Она надоела мне еще в дороге.

— Тогда вам лучше лечь спать, милорд.

— Я сам виноват.

— Все верно…

— Она сказала, мне придется ждать до Ла-Коруньи!

— Ах, не… коварная.

— Но это пять дней пути!

— Если поторопимся, доберемся за четыре.

— Поди вон, — махнул на грума рукой лорд Освальд. — Твоя тупость утомляет.

— Как прикажете, — грум подождал, пока герцог устроился на пуховых перинах, яростно взбив подушку кулаком, после чего прикрыл ставни и удалился.

В соседней комнате Бранвен обессилено опустилась в кресло, глядя на Эфриэла сияющими глазами.

— Я все сделала правильно? — спросила она голосом маленькой девочки.

— Более чем. Ты быстро учишься, маленькая леди.

Бранвен была слишком взбудоражена тем, что произошло, и не заметила его недовольства. Хотя, с чего бы ему быть недовольным? Все складывается, как нельзя лучше.

— У меня получилось! — она до сих пор не могла поверить успеху. — У меня получилось! Он сказал, что ему не нужна Адончия!

— Слишком не обольщайся, — буркнул сид, укладываясь в постель. — Ты еще не победила, просто выиграла сражение. А теперь умолкни, я хочу спать.

Он отвернулся, и Бранвен, воспользовавшись этим, с горем пополам расшнуровала корсаж и переоделась в длинную рубашку для сна. «Милая Тильда пришла бы в ужас и прочитала мне тысячу нравоучений, если бы знала, что я научилась сама раздеваться перед сном», — подумала девушка. Нырнув под одеяло, она свернулась клубочком, стараясь не коснуться сида ни рукой, ни ногой, но ей никак не спалось, и мысленно она снова и снова повторяла разговор с мужем, пока не вспомнила кое о чем важном.

— Я не поблагодарила тебя, — сказала она смущенно. — Спасибо, что возишься со мной.

— Если ты сейчас же не замочишь, я тебя задушу, — пообещал Эфриэл и с размаху опустил ей на лицо подушку.