Теперь у Бранвен началась другая жизнь — странная и ни на что не похожая, и даже старинные баллады не могли бы похвастаться подобным сюжетом. Просыпаясь, девушка первым делом смотрела в угол спальни, где стояла лавка для рукоделий, молясь, чтобы она оказалась пустой. Но там неизменно оказывалось хамоватое, храпящее существо, не желающее прикрывать свою наготу и не утруждавшее себя хорошими манерами. Постепенно Бранвен становилась не хозяйкой, а сторонней особой в своей собственной спальне, потому что командовал всем гость, девушке же оставалось только подчиняться. Он отказывался покидать комнату, чтобы предоставить Бранвен время для утреннего туалета. Он ругал каждый обед, завтрак и ужин, хотя съедал все с отменным аппетитом, предпочитая есть руками и облизывать пальцы, поглядывая при этом на Бранвен так, словно желал и ее съесть на закуску. Кроме насмешек над самой Бранвен, ее слугами и подружками, он нашел еще одно развлечение — измарал все пергаментные листы из письменного стола непристойными картинками, изображая мужчин с непомерно огромными возбужденными членами, или языческую богиню красоты перед зеркалом, которой слуги пудрили жирный зад. Бранвен бросало в холодный пот, едва она представляла, как Матильда, сестры или мать могут обнаружить сии художества в ее комнате, и немедленно уничтожала рисунки, разрезая их на тонкие полоски или сжигая в камине.

Кроме того, Эфриэл не оставлял попыток соблазнить ее. Не проходило дня, чтобы он не лез к Бранвен с поцелуями, объятиями или не говорил пошлости, радуясь, как ребенок, когда девушка заливалась румянцем.

Бранвен сильно подозревала, что сид делает это умышленно, желая довести до такого состояния, чтобы она согласилась отправить его домой любым способом. Приходилось стискивать зубы и терпеть.

Все это не могло не сказаться на ее душевном состоянии. Она стала нервной, испуганно подскакивала при любом стуке и шорохе, и заикалась, если приходилось кому-нибудь отвечать. Леди Дерборгиль, впрочем, не придавала этому большого значения, приписывая подобное поведение обычному предсвадебному волнению.

Не сразу Бранвен вспомнила и о книге, которую бросила в Северной башне. Решено было перенести фолиант в спальню, и пришлось немало потрудиться, чтобы достать его — Матильда оказалась верна себе и велела плотникам крепко-накрепко заколотить двери в башню. После долгих просьб и уговоров Эфриэл согласился пройти сквозь стены и сбросить книгу в окно. В этот же вечер Бранвен просмотрела все заклинания в надежде найти что-то похожее на «возвращение сидов в родную норку», как выразился Эфриэл. И ничего не нашла, разумеется. Книга была спрятана в самый нижний ящик комода, под простынями, и наволочками, и должна была дожидаться приезда Айфы. Вдруг Айфа сможет заметить то, что проглядела Бранвен?

Но были и приятные события.

В конце месяца, когда закончилась жатва, для невесты устроили девичий праздник. Приехали дочери соседских джентри, и в Роренброке стало тесно и шумно. Бранвен пришлось делить комнату с двумя девушками — Делмой ферх Морни и Уной ферх Эрк. Обе были хорошенькие, родовитые и чуточку спесивые. Они не пожелали жить с остальными девицами, так как считали, что лишь их общество достойно дочери графини Роренброк. Бранвен отчаянно смущалась, когда девушки принимались разгуливать по комнате, в чем мать родила, непринужденно болтая о нарядах и танцах, не подозревая, что за ними следят мужские глаза. Сида очень забавляло подобное соседство, и он то и дело отпускал сальные шуточки, сравнивая достоинства подруг. С другой стороны, пока в комнате было много народу, он не так сильно досаждал Бранвен. И теперь она могла вздохнуть спокойно, не опасаясь обнаружить поутру рядом с собой в постели Эфриэла, норовившего запустить руки под ночную рубашку. Или потереться о бедра, стоит только наклониться над тазом с водой или по другой причине.

Выгадав день пояснее, решено было отправиться на луг, чтобы поплясать среди цветов, нарядить лентами боярышник, поесть вкусностей под золотыми березами, и вдоволь посплетничать. Пригласили двух музыкантов — скрипача и флейтиста, позаботившись, чтобы оба были миловидны, но не слишком резвы. Прихватили кучу служанок и тетушек, чтобы было кому блюсти девичьею честь, запрягли всех лошадей в Роренброке, и отправились к излучине Эн Фиор, к обрыву, откуда открывался великолепный вид на окрестности. Многие девушки пожелали сами править колесницами, и делали это с лихачеством, достойным самых отважных мужчин. Престарелые тетушки лишь ахали, когда колесницы вставали на два колеса на крутых поворотах.

Что касается Бранвен, она не владела подобным мастерством, да и наездница была никакая, поэтому ехала на колеснице вместе с Киараной, которая тоже боялась скачек. Тигриша правила, и завистливо вздыхала, глядя на подруг, подгоняющих коней свистом и звонкими криками.

Эфриэлу не нашлось места в колеснице, и он шел рядом, держась за борт. Бранвен искоса поглядывала на него, испытывая угрызения совести. Вот уже третий день, с тех пор, как приехали гости, она не уделяла сиду ни минуты внимания, лишь иногда строго посматривала, когда он слишком уж расходился, рассуждая о девичьих прелестях. Но ведь это она виновата в его злоключениях, и поэтому обязана заботиться о нем, как о госте. Пусть даже этот гость порой невыносим.

Прибыв на место, слуги распрягли коней, а девушки затеяли игры в догонялки, прятки и жмурки. Те, кто предпочитал занятия поспокойнее, уселись в тени с вышиванием и лютнями. На правах хозяйки праздника, Бранвен, переходила от одной группки к другой, приветствовала гостей, справлялась об их здоровье и здоровье родных, делала замечания о погоде, удачном наряде или прическе. Эфриэл таскался следом и изнемогал от слащавости.

— У меня такое чувство, будто я ем патоку пополам с медом, — брюзжал он. — У тебя морщины не появятся? Ты улыбаешься широко, как лягушка. Что? У кого чудесное платье? Вот у этой барсучихи? Да на нее что ни надень, все идет, как корове ленты.

К концу обмена любезностями Бранвен была вымотана до донышка души. Выбрав момент, она попросила Тигришу заменить ее, если кому-то из дам что-то понадобится — кушать, пить или расположиться на пледах, подремать час или два на вольном воздухе, а сама утащила Эфриэла в ближайший лесок, удостоверившись, что никто не обратил внимания на ее исчезновение.

Сначала она хотела отругать его, напомнить о хороших манерах и о своих обязанностях. Да, об обязанностях, если кое-кто никогда в жизни не был ни за что в ответе и не понимает, как должна вести себя хозяйка, чтобы гости были довольны. Но у сида был такой вид, что резкие слова не сорвались с ее языка.

— Я понимаю, тебе все это скучно, — начала она, — но и ты пойми, это важно для меня. Ты здесь — всего лишь фантом, а я живу по-настоящему. Это мои подруги, и я дорожу их добрым отношением. Пусть они не так красивы, как жители твоей страны, но у многих — доброе сердце. И толстушку Мод я предпочту Делме, которая куда как хороша. Тебе нужно лишь немного потерпеть, они уедут через два дня.

Эфриэл фыркнул и отвернулся, скрестив руки на груди. Бранвен положила ладонь ему на плечо, ощущая твердость мускулов и гладкость кожи, как теплую поверхность отполированного дуба.

— В твоей жизни было много удивительного, — продолжила она, — ты бывал в разных странах, знал сотни, если не тысячи людей. И праздники в твоей жизни были не чета нашим, скромным. Но для меня это — событие. Скоро я выйду замуж, буду заботиться о муже, родятся дети, пройдет какой-нибудь десяток лет — я постарею и уже не смогу беззаботно скакать по лугу под звуки вьели. Прояви понимание и уважай мои желания.

— Ты заговорила, как клирик, — Эфриэл метнул на Бранвен острый взгляд. — Что насчет моих желаний?

— Ах, мы уже говорили об этом!

Сид только вздохнул и снова отвернулся.

Треск валежника где-то совсем рядом заставил обоих вздрогнуть от неожиданности. Из-за деревьев показалась Киарана, держа свернутый плед.

— Я подумала, что ты устала и хочешь отдохнуть, — сказала она, — поэтому принесла плед. В лесу всегда сыро и холодно, не простудись перед свадьбой, пожалуйста.

— Спасибо, дорогая моя, — Бранвен с благодарностью приняла плед и поцеловала Киарану в розовую щечку. — Как хорошо, что у меня есть сестра, которая обо всем подумает. Я с удовольствием подремлю полчаса здесь, под ясенем. Приглядишь, чтобы меня никто не побеспокоил?

— Не тревожься и отдыхай в удовольствие, я никому не позволю подойти к тебе. Только спи под ясенем, а не под бузиной, — Киарана указала на дерево, стоявшее неподалеку. Ветви с багряной листвой и гроздьями черных блестящих ягод клонились до самой земли, создавая уютный шатер и словно приглашая расположить под их сенью. — Хоть сейчас бузина и не цветет, но не надо шутить с маленьким народцем. Уснешь здесь, и они утащат тебя в свой мир.

Бранвен заверила сестру, что даже близко не подойдет к колдовскому дереву. Киарана кивнула и ушла, срывая по пути желтые цветы утесника, цветущего до первого снега.

Бранвен и Эфриэл проводили ее взглядами, пока она не скрылась в зарослях.

— Я испугалась, что она могла меня услышать, — призналась Бранвен. — Меня и так уже половина Роренброка считает буйнопомешанной. Если еще матушка узнает, что я разговариваю с березками…

Она расстелила плед и села, подтянув колени к груди, поглядывая на Эфриэла снизу вверх.

— Садись, я ведь знаю, что тебе не хочется возвращаться туда.

Эфриэл сел рядом с ней.

— После того, как ты пристыдила меня, не хочу, чтобы ты просидела здесь со мной весь праздник, — сказал он сквозь зубы. — Вернемся. Зря говоришь, что я ничего не понимаю. У меня девять сестер, шесть уже замужем, и не у всех супружеская жизнь сложилась удачно.

— Девять сестер! — Бранвен всплеснула руками и расхохоталась. — А моя бедная матушка твердит, что с нами пятерыми она сошла с ума.

— Девять сестер и еще двенадцать братьев.

— Значит, ты очень счастливый…

— Тебе так кажется.

— Расскажи о своем мире? — попросила Бранвен, протягивая сиду яблоко, которым ее угостили гости из ленда Афаль, прославленного яблоневыми садами. Яблоко было желтое, с красными продольными полосами, ароматнее самых лучших благовоний. — Кто ты там? Рыцарь или купец? Кто твои родители?

— Тебе это интересно? — в свою очередь спросил Эфриэл. Он взял яблоко и перекатывал его с ладони на ладонь, как снежок, подставляя лицо солнечным лучам.

— Очень, — Бранвен подперла подбородок и мечтательно уставилась в небо. — Всего месяц назад мое сердце замирало при мысли о путешествии в Аллемаду, и вдруг я встречаю существо из еще более дальней страны. Я и подумать не могла, что есть иные земли, кроме Эстландии, Норсдейла и южных королевств.

— Дитя, — вздохнул Эфриэл. — Даже ваш мир не ограничивается этими маленькими паршивыми королевствами.

— Расскажи о своем мире? — снова попросила Бранвен. — Наверное, это чудесное королевство? Говорят, сиды живут в прекрасных дворцах и слушают такую сладкозвучную музыку, что простой человек впадает в сон, а яблони там одновременно цветут и плодоносят…

— Ну, почти правдиво говорят, — засмеялся Эфриэл, — если добавить, что дворцы наши находятся под землей, куда не заглядывает солнце, а яблони куют из золота и серебра придворные кузнецы.

— Ах, как удивительно!

— Что же удивительного? Простые драгоценные безделушки. Спору нет, выглядят они красиво, особенно когда на праздник разжигают костры, и их пламя играет тысячью бликов на золотых плодах и серебряных листьях… но они неживые. Яблоки в моем мире не пахнут, и их невозможно съесть, — он рассеянно усмехнулся, подбросив и поймав румяный плод, и крепко надкусил его. — Раньше мы жили здесь, на этой земле, — он обвел взглядом лесную опушку, на которой они расположись. Мы заселяли эту землю задолго до вас. Но потом притащились вы — оголтелое кровожадное племя, плодящееся, как полевые мыши. Была война, мы проиграли. Наши жрецы открыли врата, через которые оставшиеся в живых смогли отступить в иной мир. Мы называем его Тир-нан-Бео — Страна счастливых мертвых, потому что там мы чудом избавились от смерти, к которой были приговорены людьми. Тот мир — не чета вашему. Вы ничем не заслужили богатств, которыми владеете — рек, лесов, плодородных пашен и лугов, и разрушаете всё, до чего дотрагиваетесь. Мы же создали свой мир сами и бережем его, каждую частичку, каждый листок и каплю.

— А какое место ты занимаешь в своем мире? — торопливо спросила Бранвен, чтобы переменить неприятную тему и одновременно пытаясь вообразить яблоневый сад со слитками золота и серебра вместо плодов и листьев.

— Мой папаша был там вроде короля. Он большой любитель выпить и повоевать. В одной из таких войн ему оттяпали руку почти по локоть. Другой бы не выжил, но папаше — хоть бы что. Он заказал кузнецам серебряную руку, прицепил ее к культе и щеголяет ею, как военным трофеем.

— Так ты — принц?

— Да какой я принц… И папаша уже не король. Всего лишь князь одного из городов. По нашим законам увечный не может править, поэтому ему пришлось убраться с трона. А мамаша моя — она ведь не из сидов. В свое время, еще до того, как люди прогнали сидов, сиды прогнали отсюда еще более древнее племя — фирдомнанов. Мамаша моя была одной из тамошних воительниц. Потом, правда, сиды и фирдомнаны заключили перемирие, и даже несколько раз устраивали общие праздники и состязания. После одного из таких праздников я и родился. Наверное, у моей мамаши тогда был не самый удачный период в жизни, раз она решила покувыркаться с безруким стариком. И когда я родился, она точно знала, кто мой отец. А это, скажу тебе, на нее совсем не похоже. Я жил при ней до восемнадцати лет, а потом она с чистой совестью сбагрила меня папаше. Он меня не особенно привечал — у него законных сыновей трое, не считая бастардиков. Но потом он меня все-таки заметил, — Эфриэл хмыкнул, — когда застал в постели со своей пятой женой. Причем, виноват у него оказался только я, хотя это она, ведьма похотливая, затащила меня в спальню. А я в ту ночь надрался до неприличия, не смог бы коровницу от коровы отличить. Но надо сказать, моя мачеха — она и мертвеца соблазнит. Так что я — жертва случая. Но папаша не стал разбираться и проклял меня во страшном гневе. Сначала молниями побил, а потом связал заклинанием. Как только какая-нибудь тоскующая старуха прочитает любовный заговор — фьюить! — я прилетаю в ваш мир, валяю ее до звона в ушах и улетаю обратно. Не слишком приятное, скажу тебе, занятие. Иногда такие рожи вызывают — смотришь и думаешь: нет, точно тетива не натянется…

Тут он соизволил посмотреть на Бранвен, которая сидела, прижав ладони к пылающим щекам и смотрела на него с таким ужасом, словно он превратился на ее глазах в морского змея.

— А… э-э… ладно, молчу, — он еще раз откусил от яблока и захрустел сочной мякотью.

— Почему ты ругаешься, как конюх, — сказала Бранвен дрожащим голосом. — Ведь ты — благородных кровей…

— Благородных? Деточка, ты сама не знаешь, о чем говоришь. Вот жеребец моего папаши — он благородных кровей. Но и ему приходится возить на себе старую задницу… — он опять замолчал, подумал и добавил: — Не сердись, я не хотел тебя оскорбить. Просто поживи с мое эдакой жизнью — не так запоешь. Все это уже надоело, точно вяленая вобла на исходе зимы. Порой подумаешь — скорее бы уже сдохнуть и снова родиться, чтобы прежняя жизнь позабылась.

— Не говори так, — Бранвен осенила себя знаком яркого пламени. — Это грешно — желать себе смерти! А сиды — они тоже умирают?

— Умирают, — равнодушно сказал Эфриэл. — Только когда — никому не известно. Никто из нас еще от старости не преставился. Или нас убивают каким-нибудь особо мощным заклятием, или мы чахнем. Но чтобы сид зачах — не знаю, что должно случиться. Еще говорят, можно убить, если скатать шарик для пращи из извести и головного мозга великого героя…

Бранвен испуганно вскрикнула.

— …да где сейчас найдешь героя? Еще и великого? Драконы и то все со скуки перемерли. Ты что там считаешь? — спросил он, заметив, что Бранвен выписывает сухой веточкой на песчаной проплешине какие-то цифры.

— Пытаюсь понять… — она наморщила лоб и смешно нахмурила брови.

— Что пытаешься?

— Понять. Если сиды бессмертны, если у твоего отца детей… двадцать и один человек… то сколько же вас там? В твоем мире?

— На самом деле, нас очень мало. Это тоже что-то вроде проклятья. После того, как фирдомнаны убили королеву Эрию, наши женщины стали бесплодны, и дети рождаются очень редко. У меня нет ни одного племянника или племянницы, а последний ребенок в Тир-нан-Бео родился… постой, пытаюсь припомнить… Да, около пятисот лет назад. У князя Мидхира родилась дочь от смертной женщины.

— Нет солнечного света, нет живых растений, нет детей… Разве это не страшно? Наверное, твой мир красив, но радости там мало.

— Мало, — признал Эфриэл.

— И все же ты желаешь вернуться обратно?

— Эй! — Эфриэл вмиг насторожился. — Даже если там придется спать с гадюками, то все равно это гораздо лучше, чем болтаться тут, не понять каким духом. Ты, конечно, компания не самая мерзкая, но что мне делать, когда станешь старухой и умрешь? Даже словом не с кем будет перекинуться. Хватит краснеть, — грубовато сказал он, переворачиваясь на живот и подставляя солнцу спину. — А то я сам скоро краснеть начну по любому поводу.

— Будь моя воля, я бы отправила тебя домой сию же минуту, — сказала Бранвен тихо, но твердо. — Но… этот способ не для меня. Будем надеяться на Айфу. Она что-нибудь придумает.

— В добрый час, — пробормотал Эфриэл.

Они нежились под солнцем, пока оно не склонилось к закату, а от реки не повеяло холодной сыростью.

— Накинь плед, — предложила Бранвен, поднимаясь с травы и расправляя платье. — Здесь тебя никто не видит. Простудишься…

— Какая заботливая.

Но плед накинул.

В роще уже установились вечерняя прохлада и тень. Девушка и сид брели по тропинке, пиная сухие листья, и молчали.

Перед самым лугом, на котором расположись юные леди, Эфриэл передал Бранвен плед, даже не потрудившись свернуть его. Но остаток дня вел себя прилично и не создавал неприятностей ни хозяйке, ни гостям, за что Бранвен была ему несказанно благодарна.

Вечером, готовясь ко сну в комнате Бранвен, Делма и Уна болтали, как сороки. Они были в восторге от праздника, и им не терпелось обсудить все, а Бранвен зевала украдкой. Она мечтала лишь об одном — добраться до кровати и уснуть. Но гостьи спать не хотели. Надев ночные рубашки и чепцы, они пожелали отослать служанок, и едва те удалились, забрались на постель и придвинулись к Бранвен поближе, одна справа, другая слева.

— Теперь можно поговорить спокойно и не бояться, что нас подслушают, — объявила Делма. Глаза ее так и горели.

Бранвен невольно посмотрела в сторону Эфриэла. Он устраивался на ночлег, ворочаясь, как кабан на лежке, и помахал Бранвен, чтобы не тревожилась:

— Я уже сплю, поэтому глух и слеп. Можете сплетничать хоть до рассвета.

Он и в самом деле смежил веки и затих.

— Ты ведь помнишь сэра Вулфрика? — приставала Делма к Бранвен. — Он сын лорда Солсбери, ты его видела на празднике лета. Он всегда краснолицый и ужасно картавит.

— Кто? Сэр Вулфрик?

— Нет же! Лорд Солсбери! А сэр Вулфрик вовсе не красный и не картавый. Помнишь, он пел перед королевой балладу о печальном рыцаре?

— Ах, да, припоминаю, — пробормотала Бранвен, хотя так и не вспомнила сэра Вулфрика и его картавого отца.

— Так вот, он приезжал к нам с поручением от короля…

— Кто? Лорд Солсбери?

— Сэр Вулфрик, конечно! Бранвен, ты надо мной издеваешься?!

— Прости, я устала и мысли путаются.

— Разве можно сейчас спать? Так вот, сэр Вулфрик приехал, и я — честное слово! — я увидела его первая! Словно кто-то шепнул мне: выгляни в окно… Выглянула — а он там! На красивом вороном коне, с алым плюмажем! Папочка устроил пир в честь приезда, пригласил жонглеров, и даже один канатоходец был…

— А что сэр Вулфрик? — напомнила Уна, которая сгорала от нетерпения, и которую вовсе не интересовали канатоходцы.

— Не перебивай! На пиру мы сидели с ним рядом. Папочка специально постарался и весь вечер шевелил ушами, пытаясь услышать, о чем мы говорили. Мы сидели близко, почти соприкасались плечами, и он попросил, чтобы я наполнила его кубок вином.

— А ты?! — Уна даже запрыгала на перине, прихлопывая в ладоши.

— Разумеется, я выполнила его просьбу, — ответила Делма, важничая. — И постаралась сделать это как можно изящнее. Вот так протянула руку… вот так придержала рукав… вот так налила… И все это время смотрела сэру Вулфрику в глаза и улыбалась. Ах, какие у него глаза! Огромные! И ресницы длинные, как у коровы! Я не пролила ни капли, и он похвалил мое искусство. Принимал кубок и коснулся моей руки, словно бы нечаянно, и сказал…

То, что изрек сэр Вулфрик, она поведала шепотом, и на каждом слове дыхание у нее пресекалось от волнения. Бранвен слушала с улыбкой, Уна умирала от зависти. Потом последовал рассказ о том, как Вулфрика отправляли в мыльню, а потом в опочивальню, и всякий раз он смотрел в сторону Делмы «со значением, и взор его был, как взор рыцарей в старинных песнях — он опалял и пленял». А потом доблестный рыцарь отбыл в столицу, не преминув раскланяться и заверить, что был прекрасно принят и не скучал.

— А он писал тебе после этого? — спросила Уна.

— Нет…

— Значит, ты ему не понравилось, и все это было лишь куртуазностью! — Уна высказала это с таким облегчением, что Бранвен зарылась лицом в подушку, чтобы не рассмеяться.

— Говоришь, как будто знаешь, что говоришь! — обиделась Делма. — Благородные сэры никогда не поставят честь дамы под угрозу посредством любовного письма. Подумай только, что будет, если такое письмо попадет моему отцу?

— А что будет? — воинственно спросила Уна.

— Честь моя будет запятнана!

— Ой, как страшно! Твой папочка всего-то и принудил бы сэра Вулфрика жениться на тебе. И сэр Вулфрик это прекрасно понимает. Если бы он хотел тебя в жены, то нарочно так бы поступил.

— Ты просто завидуешь.

— А вот и нет!

— А вот и да!..

Девушки замолчали и отвернулись друг от друга.

— Успокойтесь, — поспешила Бранвен их примирить. — Я уверена, что сэр Вулфрик очарован тобой, — она погладила Делму по руке, — ведь ты первая красавица в нашем графстве. Но он никогда не скомпрометирует тебя. Потому что поступать так — недостойно рыцаря. И всем известно, что у лорда Морни горячий нрав. А что если он в гневе задумает выдать Делму за какого-нибудь старика? Или отправит в монастырь? Даже подумать страшно!

— И вовсе она не первая красавица! — сказала чуть не плача Уна, глядя на повеселевшую Делму.

— Ну что ты, — мягко пожурила ее Бранвен, — конечно же, первая. А вот таких волос, как у тебя, милая Уна, нет во всей Эстландии. Я сама слышала, как королева говорила об этом моей матушке. И потом матушка два месяца заставляла меня делать притирания из пчелиного меда и ополаскивать волосы пажитником, чтобы косы стали длиннее и гуще, — тут уголки ее губ лукаво задергались, и она закончила с притворным огорчением: — но лекарство не подействовало.

История рассмешила девушек, и они бросились обнимать Бранвен, щебеча и заливаясь смехом. Когда восторги улеглись, подруги переглянулись, и Делма невинно спросила:

— А ты, Бранвен, ничего не хочешь нам рассказать?

— О чем вы, девушки?

— Лорд Освальд такой красавчик, и учтивый, — почти пропела Уна, — наверняка, он сказал тебе немало чудесных слов?

— Вы с ним целовались? — выпалила Делма.

— Ах, что за вопросы! — Бранвен спрятала лицо в ладонях. — Я смущена, не расспрашивайте меня ни о чем.

— Что за ложная скромность! Кроме нас здесь никого нет! Расскажи же, Бранвен, расскажи!

— Да мне и рассказать-то нечего…

— Говори! — подруги набросились на нее с шутливыми шлепками и щипками. Бранвен оборонялась, пытаясь прикрыться подушкой и изнемогая от смеха, но силы были неравны.

— Вы целовались?! — вопрошала Делма, чуть не утопив Бранвен в перине.

— Д-да, — вынуждена была признать Бранвен.

— Как это было?

— Говорят, поцелуй — он сладок, как мед! Тебе тоже было сладко?

Бранвен задумалась. Признаться подругам, что они с лордом Освальдом не то что не целовались — даже не держались за руки, она не смогла, хотя и считала, что ложь противна яркому огню. Также она отбросила воспоминания о поцелуе лорда Арчибальда. Да можно ли было назвать это поцелуем? Она украдкой посмотрела в сторону Эфриэла. Спал ли он или делал вид, что спит?

— Бра-авен! Мы ждем! — наседала Делма.

— Это было… это было… — Бранвен погладила подушку, — это было, как солнечный луч. Сначала легко коснулся губ, потом обжег, а потом обжигающее тепло спустилось к сердцу, и вот здесь, — она приложила руку к груди, — начали копошиться золотистые солнечные пылинки. От них щекотно и радостно, и хочется петь только о прекрасном. Когда он поцеловал меня, я почувствовала, что душа моя влилась в его уста, а его душа — в мои. Ведь что такое поцелуй, как не обмен душами?

— О, счастливая! — Делма изнывала от нетерпения услышать подробности. — Ты позволила ему себя поцеловать? Или он настаивал?

Бранвен опять бросила взгляд на Эфриэла. Грудь его мерно вздымалась, и лицо было расслабленным и бесстрастным, как у спящего.

— Конечно, я ни за что бы не согласилась, — призналась она, отчаянно краснея. — Но все произошло неожиданно… Он взял меня за плечи, развернул к себе и поцеловал. А потом сказал, что я очень красивая, и что ему очень повезло.

— А ты?..

— А я была смущена и лишь попеняла ему за невоздержанность.

— Глупышка, — вздохнула Уна. Глаза ее мечтательно расширились, и было понятно, что теперь она отчаянно завидует Бранвен, потому что ее история не шла ни в какое сравнение с «пламенными взглядами» сэра Вулфрика.

— Она поступила правильно, девичья гордость распаляет мужчин лучше любой кокотки, — авторитетно заявила Делма и прижалась щекой к щеке Бранвен. — Ах, как славно будет, когда вы поженитесь! Признайся, появись он сейчас перед тобой и вздумай поцеловать, ты ведь не оттолкнула бы его?

— Оттолкнула, — тихо сказала Бранвен, украдкой взглянув в сторону лавки для рукоделий, где спал самый невозможный мужчина на свете, — но жалела бы об этом до конца жизни.