Утро началось с переполоха — лорд Освальд приехал, не оповестив о прибытии. Голубь с письмом затерялся, и жених объявился нежданно-негаданно. Бранвен проснулась от громкого стука в двери и вскочила, ничего не понимая со сна.

— Миледи! Миледи! — истошно вопила Матильда. — Открывайте!

Отодвинув засов, Бранвен выбежала в коридор.

— Что случилось? — спросила она заплетающимся языком. — На нас напали?

— Милорд Освальд приехал!

Матильда затолкнула госпожу обратно в спальню, а четыре девицы уже вносили кувшины с горячей водой и огромный серебряный таз для мытья. Невзирая на протесты, служанки тут же раздели Бранвен, закололи ей волосы шпильками, усадили в таз и принялись нещадно тереть мочалками.

Эфриэл, разбуженный переполохом, вдоволь поупражнялся в остроумии, но Бранвен некогда было сделать ему замечание или бросить хотя бы один строгий взгляд. Ее облачили в выходное платье — бледно-желтое, с вышивкой серебряной нитью по вороту и рукавам, и долго расчесывали волосы и натирали их шелковой тряпочкой для блеска.

Ради приезда долгожданного гостя леди Дерборгиль отправила к Бранвен Алейну, и та полчаса колдовала над прической невесты, хитро заплетая пряди и украшая их цветами бессмертника. Получилось замысловато и красиво, хотя девушка старалась избегать резких движений, боясь испортить это поистине ювелирное творение.

— Вы очень хороши, миледи! — порадовалась Матильда. — Когда сядут за стол, я вас позову, будьте наготове. И платочек не забудьте захватить! Леди Дебора говорила, что в столице все просвещенные дамы ходят с платочками. Милорд сразу поймет, что вы не какая-нибудь деревенщина.

— Так все дело в платочке? Вот, значит, как можно отличить просвещенную даму от дуры! — потешался Эфриэл.

Алейне надо было еще заняться нарядом графини, и она ушла, собрав в сундучок черепаховые гребни, щипчики и металлические пруты — все те таинственные предметы, призванные сделать женщину более миловидной, нежели ее создала природа. Матильда стояла на страже — на лестнице между вторым и первым этажом, ожидая начала трапезы, чтобы подать знак Бранвен, служанки тоже удалились, и невеста осталась одна, если не считать злоязычного духа. Изнывая от ожидания, Бранвен ходила по комнате, боясь сесть, чтобы не помять платье, и поглядывая в зеркало, проверяя, не растрепалась ли прическа.

— Где тот рыцарь, что похитил твое спокойствие, благородная дама? — паясничая пропел Эфриэл, подражая старинным любовным балладам.

— Ты ведешь себя глупо, — заметила девушка, подходя к окну и выглядывая во внутренний двор. Она сразу же отпрянула, и глаза ее стали огромными. Эфриэл тоже выглянул, чтобы увидеть, что так взволновало леди Бранвен.

Во дворе появился всадник на великолепном гнедом жеребце. Алый плащ спускался до самых конских бабок, а плюмаж на посеребренном шлеме мог поспорить белизной со снегом на вершине горы Корран-Туату. Когда всадник повернул голову, перья так и брызнули солнечными зайчиками — они сплошь были унизаны крохотными бриллиантами. На нем был литой нагрудник, сверкавший так, что смотреть было больно, и шелковые одежды с воланами кружев на воротнике и манжетах.

— Это лорд Освальд, — произнесла Бранвен, заикаясь от волнения.

Чтобы не быть замеченной со двора, она спряталась за ставень и смотрела сквозь деревянную решетку. Эфриэлу не нужны были такие предосторожности, и он попросту облокотился на подоконник, разглядывая прибывшего жениха.

Лорд Освальд и не подозревал, что оказался объектом внимания. Он снял шлем, передал его груму, и спокойно отдавал распоряжения относительно коня и слуг.

— Он ест только отборный ячмень, — донеслось до слуха Бранвен и Эфриэла. — Еще отсыпьте полмешка изюма, мы привезли его с собой. Я опасался, что в Роренброке не отыщется подобного лакомства, поэтому…

Последовало пространное объяснение, почему лошадям полезно давать высушенные фрукты, перечисление достоинств жеребца и рассказ о его родословной до десятого колена. Конюх только кивал и посматривал на коня с опаской, потрясенный его ценностью.

Когда коня увели, лорд Освальд попросил устроить и его слуг.

— Выдайте им полпинты вина каждому. Только берите вино из светлых бочек, в темных — херес, за каждую его каплю спрошу особо. И поставьте вино в погреб, а то оглянуться не успеешь — осушат до донышка.

Он встряхнул манжетами, поправил подшлемник, приложив указательный палец между бровей, чтобы расстояние от края головного убора до переносицы составило ровно полторы фаланги, и принял у слуги трость. Трость украшало копытце оленя, посеребренное, как и нагрудник. Теперь гость был готов предстать перед хозяевами замка и направился к парадному входу, вышагивая степенно и с достоинством, высоко вскинув голову.

— Вот этот гусь и есть твой жених? — удивленно спросил Эфриэл и издевательски расхохотался. — «Освальд! О, Освальд!.. Освальд придет!.. Освальд меня заберет!» — протянул он тонким голоском, подражая Бранвен. — Детка, поверь моему слову — с таким мужем твоя постель постоянно будет холодной. Хотя, оно и к лучшему. Так ты быстрее вспомнишь обо мне.

— Что ты понимаешь! — воскликнула Бранвен, и голос ее зазвенел от обиды. — Освальд — самый благородный мужчина из всех, кого я знаю. Он не животное. И не станет разгуливать голым перед дамой, оскорбляя ее взор.

— Благородный, благородный… Далось тебе это слово. Благородство не добавит огня в кровь. А этот гусь только и умеет, что важно выступать. Вот увидишь, у него не встанет даже на такую гусочку, как ты.

Оскорбившись за жениха, Бранвен замахнулась для пощечины, но сид оказался проворнее и обхватил девушку поперек туловища, притиснув локти к бокам. Бранвен попыталась ударить его лбом в лицо — она видела, как такие трюки проделывали рыцари, когда победа была не на их стороне. Коварный удар не удался — Эфриэл успел отдернуть голову. В отместку он повалил Бранвен на постель и впился поцелуем в губы.

Знакомое головокружение, будто падаешь в бездонную пропасть, вмиг охладило воинственный пыл. Глаза девушки сами собой закрылись, а губы дрогнули, отвечая на поцелуй.

На бренную землю обоих вернул стук в дверь.

— Миледи! Миледи! Открывайте! Жених уже в замке! — торопила Матильда, терзая дверную ручку.

Эфриэл медленно оторвался от Бранвен, но отпускать не спешил.

— Вот что тебе нужно, маленькая глупая гусыня, — сказал он. — Вспомни обо мне, когда муж не оправдает твоих страстных надежд.

Она слушала и вряд ли что-то понимала. Открыла глаза, но смотрела невидящим взором. Губы стыдно дрожали, алые, влажные и удивительно сладкие. Эфриэл подумал, что никогда еще ему не доводилось встречать таких сладких губ. Он поднялся и протянул руку, помогая Бранвен встать. Та оттолкнула его и встала сама, ноги ее заметно подкашивались.

— Ты лохматая, будто тебя валяли по сеновалу десяток косцов, — хмыкнул Эфриэл.

Бранвен тут же взглянула на себя в зеркало. Ужасный вид! Как у шлюшки из Нижнего города! Глаза дикие, губы горят, щеки похожи на румяные осенние яблоки, а прическа испорчена безвозвратно. Девушка торопливо пригладила волосы, несколько раз глубоко вздохнула, возвращая спокойное биение сердцу, и отодвинула засов. Матильда ворвалась в комнату, подобно разгневанной ведьме.

— Вы в могилу меня загоните раньше времени! Что вы вытворяете, миледи?! Милорд ждет вас, матушка ждет, а она заперлась… Да еще прическу помяла! — Матильда только сейчас заметила, во что превратились часы утреннего труда горничной, и разразилась новыми причитаниями.

В мгновение ока косы были расплетены, сломанные и помятые цветы выброшены. Расчесав густую гриву, Матильда переплела боковые пряди золотыми нитями, завернула их к затылку и закрепила жемчужными шпильками.

— Простовато, но сойдет, — изрекла она, поворачивая голову Бранвен из стороны в строну, чтобы лучше рассмотреть новую прическу. — Поторопитесь, миледи!

Бранвен шла за кормилицей, как во сне, всем существом ощущая присутствие Эфриэла, который следовал за ней на расстоянии трех шагов. Он еще и насвистывал, словно прогуливался по зеленому бережку! А она даже думать связно не могла. Ей стало обидно до слез. Этот сид, явившийся непонятно откуда, смутил не только ее тело, но и душу. И то, что для него было привычной работой, для нее являлось откровением, притягательной тайной. Как же несправедливо, что они так по-разному чувствуют. Бранвен мысленно оборвала себя. К ней приехал жених, а она только и сожалеет, что кое-кому поцелуи не столь же приятны, как ей.

Жених поднялся навстречу невесте и поцеловал ее запястье в знак приветствия.

— Вы стали еще красивее, миледи, — произнес он. — Простите, что заставил вас ждать.

Сам он ничуть не изменился. Он уже снял латы и подшлемник, и его светлые волосы свободно ниспадали на плечи, разделенные на прямой пробор, а короткая бородка и усы были аккуратно расчесаны.

— Не надо извинений, — поспешила успокоить его Бранвен. — Вы — брат короля, и ваш долг находиться рядом с Его Величеством, если того требуют обстоятельства.

— Да брось, — встрял Эфриэл. — Обязанность жениха — находиться рядом с невестой, а не шляться, где морские кобылы не бегали.

Бранвен даже бровью не повела, продолжая улыбаться лорду Освальду. Тот второй раз поцеловал ей руку и проводил к столу.

— Это хорошо, что вы понимаете мои обязанности при дворе. Не всегда муж находит подобное понимание в юной супруге. Хотите паштет из гусиной печени? Я привез его из столицы, это последнее изобретение королевского повара. Готов поспорить, в ваших краях не готовят ничего подобного. Умение из банальных потрохов приготовить королевское блюдо — своего рода искусство. Ведь как говорили древние: человек то, что он есть. Если он ест для того, чтобы утолить голод, то так и останется неотесанным дикарем. Только человек утонченный умеет наслаждаться едой.

— Просто замечательно! Вы будете лежать в постели и рассуждать о достоинстве гусиного паштета, парочка серых гусей, — продолжал насмехаться Эфриэл. — Никогда не видел, чтобы гусак ел себе подобного!

— Очень вкусно, — похвалила Бранвен, отведав ложечку столичного лакомства. — Полностью разделяю ваше мнение — прекрасная еда и человека делает прекрасным.

Ее слова вызвали приступ хохота у сида:

— Ты еще скажи, что настоящий мужчина должен питаться маковой росой и солнечными пылинками! Настоящий мужчина ест мясо. Вепревину, чтобы быть таким же сильным и неистовым. А твой гусак после этой жеваной еды и свой ствол поднять не сможет. Хотя, у него там, скорее, соломинка. Станешь за нее хвататься, маленькая леди, а она будет выскальзывать у тебя из рук.

Бранвен пригубила вино из кубка, чтобы скрыть гнев.

— Молчишь? Конечно, тебе сказать-то нечего, — сид понял ее по-своему.

— Да будет тебе известно, что плотская любовь — не главное в супружеской жизни! — не выдержала Бранвен. — Есть еще любовь, уважение и почитание!

— Миледи! — Освальд так и воззрился на невесту.

Бранвен едва принудила себя улыбнуться, придумывая оправдание реплике невпопад, но лицо жениха просияло:

— Вы верно подметили, миледи. И сказали то, о чем я только что думал. Конечно же, главное в супружестве — уважение супругов. Я поражен и возношу благодарственные молитвы яркому пламени за то, что они послали мне такую мудрую женушку.

— Клянусь хвостом Вечного Кабана, твой будущий муж — переодетая баба! — захохотал Эфриэл.

Не обращая внимания на зарвавшегося сида, Бранвен улыбнулась Освальду как можно нежнее:

— И меня радует, что у нас с вами такое удивительное единение чувств и мыслей.

— Не лицемерь, тебе не идет, — сказал Эфриэл.

Вместо ответа Бранвен выразительно посмотрела на него через плечо. Она обрадовалась, когда появилась леди Дерборгиль и увлекла гостя беседой — вдову интересовали последние новости столицы, и лорд Освальд пересказывал их спокойно, размеренно, не выказывая нетерпения и не насмешничая над женским любопытством. Когда он упомянул о том, что король намеревается посетить Эн-Фиорскую плотину, леди Дерборгиль несказанно обрадовалась:

— Король в Роренброке! Когда, вы говорите, он намеревается прибыть? Через две недели? Так это замечательно! Отложим венчание до приезда его Величества, и ваша с Бранвен свадьба будет описана в летописи Эстландии! А потом наверняка затеют турнир, и может быть, Его Величество изберет Бранвен королевой праздника!

— Сожалею, миледи, но я не хотел бы дожидаться столь долго, — сказал лорд Освальд вежливо, но непреклонно. — Я и так слишком задержался в вашем гостеприимном крае. Путь до Аллемады долог, и зима надвигается. Мне не хотелось бы подвергать вашу дочь опасностям в пути.

— Опасностям?! — леди Дерборгиль осенила себя знаком яркого пламени. — О чем вы говорите, милорд? Путь долог, но дорога хороша. В юности мне приходилось путешествовать по Леппиевой дороге, и скажу, что хотя камням, которыми она вымощена, больше тысячи лет, ехать по ней было одно удовольствие.

— Камни здесь ни при чем, дорогая миледи. Зима делает путь опасным по другой причине. Холода всегда выгоняют голодранцев и сброд на большие дороги для легкой наживы. Мой караван надежно защищен, но в любом случае я не хотел бы рисковать женой. Она слишком драгоценна для меня.

Бранвен ждала, что сейчас он посмотрит на нее, но лорд Освальд продолжал говорить с графиней.

— Он не очень-то щедр на взгляды и любезные речи, — заметил Эфриэл. — Не так ли, маленькая гусыня?

— Зато излагает свои собственные мысли, а не сыплет книжными стихами! — прошептала в ответ Бранвен. Мать и жених ее не услышали, потому что занялись обсуждением эскорта невесты. — Не то что некоторые, цитирующие Ктувим без запинки!

— Я понятия не имею, что такое Ктувим, — насмешка задела сида, хотя он и постарался это скрыть. — Вообще, это мои собственные стихи, которые твои клирики записали, как божественное откровение.

Бранвен подергала себя за мочку уха, показывая, насколько она верит такому стечению обстоятельств.

— Десять девушек — вполне достаточно, — говорила между тем леди Дерборгиль. — Я отправлю с Бранвен еще и Алейну, она большая искусница по поводу причесок…

— Десять служанок — это слишком много, мама, — воспротивилась Бранвен. — Алейну я возьму только если она захочет поехать…

— Благодарю, графиня, но служанки вашей дочери не понадобятся вовсе, — лорд Освальд говорил мягко, но непреклонно. — Не беспокойтесь, миледи Бранвен, ваш будущий супруг обо всем позаботился. Я привез трех прекрасных девушек — они расторопны и развлекут разговором и музыкой любую утонченную особу.

— Но хотя бы камеристку, милорд? — заволновалась леди Дерборгиль. — Со знакомой девушкой леди Бранвен будет куда веселее, чем с тремя незнакомыми. А когда устроитесь, отправите служанку обратно. Она привезет мне вести о дочери, расскажет, как моя крошка прижилась в чужом краю. Это очень утешит мое сердце.

— Для этого вполне достаточно письма, миледи, — вежливо улыбнулся жених. — Если же вы сами захотите убедиться, что вашей дочери по нраву жизнь со мной, я буду рад приветить вас в Аллемаде. Настоятельно прошу вас уступить.

На сем обсуждение невестиного эскорта закончилось. Вторым неприятным сюрпризом оказалось то, что лорд Освальд настаивал, чтобы свадьба была через три дня, а отъезд в Аллемаду пришелся бы на четвертый. Леди Дерборгиль ужасалась такой поспешности, но жених остался непреклонен.

— Я забочусь о безопасности вашей дочери, к тому же, задержался дольше, чем рассчитывал. А вы же знаете, дорогая леди, что хороший хозяин никогда не оставляет свой дом надолго.

В конце концов, вдовствующая графиня согласилась, а мнения Бранвен никто не спрашивал. Впрочем, даже если бы лорд Освальд и соизволил поинтересоваться у невесты, что ей больше по нраву, она ответила бы, что ей по нраву решение будущего мужа.

Эфриэл прислушивался к разговору с интересом, а по окончании презрительно сказал:

— Он еще не накинул на тебя ярмо, а уже понукает. На твоем месте я бы не стерпел.

«В отличие от тебя, я — существо воспитанное и знающее свое место, — мысленно ответила ему Бранвен. — Покорная жена — мужу госпожа, а строптивая — во всю силу сама роет себе могилу».

Вслух же она сказала:

— Я рада подчиниться вашей воле, милорд. Вы решили все разумно и заботясь обо мне. Благодарю вас за это.

— Еще и в ножки ему поклонись, — посоветовал Эфриэл.

Весь вечер после пира сид только и делал, что злословил лорда Освальда, высмеивая его внешность, манеры, речи и свиту. Бранвен гневалась и сначала пыталась защитить жениха, но потом махнула рукой, отвернулась к стене и уснула или сделала вид, что спит. Но если она не понимала, почему сид с таким упорством выказывает неприязнь к лорду Освальду, сам Эфриэл все понял и злился из-за этого еще больше. Глупо, но он ревновал эту смертную дурочку к ее смертному жениху. Стоило представить, как она ляжет в постель к напыщенному гусаку, все в нем переворачивалось. И — зачем себя обманывать? — он завидовал. Завидовал, что недостойный человечишко получит без труда то, чего он тщетно добивался уже месяц. Никогда раньше девственность не прельщала его. Наоборот, он предпочитал женщин опытных и искушенных в любви. Такие не будут пищать от страха, лежать бревном или плакать по утраченной чести, когда все сделано. Подобные слезы он считал лицемерными. Хотела бы сохранить, не отдала бы так легко. А леди Бранвен… Как она оберегала себя для своего жениха. Такая верность в женщине уже сама по себе заслуживает уважения. А выпить из сосуда, который столь ревностно охраняется, и из которого никто еще не пил…

В конце концов, красноречие Эфриэла иссякло, но уснуть он не смог. Ворочался с боку на бок, ворча, что подстилка комковата, что от очага дымно, но причина была в другом. Он размышлял об этом и диву давался — чтобы он, Эфриэл из Финнеаса потерял сон из-за обыкновенной человеческой девы? Впрочем, едва ли она обыкновенная. Смогла же призвать его в этот мир? Кто знает, может ей известны не только призывающие заговоры, но и любовные, и он, Эфриэл, стал жертвой этих заговоров.

Три последующих дня прошли в чудовищной суматохе, и замок стал похож на пирог с маком — столько людей понабилось сюда. Бранвен сбилась с ног, принимая гостей, бегая к швеям на примерки платья и наблюдая за сборами в дорогу. Вечера она проводила подле жениха, поддерживая учтивые беседы и музицируя. Эфриэл ненавидел вечерние посиделки, о чем рассказывал Бранвен часто и в очень ярких, постоянно новых выражениях. Накануне свадьбы он совсем разошелся, и Бранвен, сославшись на усталость, сбежала к себе.

— По мне, так лучше бы жених уступил невесте и взял Алейну, — ворчала Матильда, последний раз укладывая Бранвен спать в ее девичьей спальне. — Маленькая девчонка каравана не обременит. А отправить вас одну с этими южанами-горлопанами…

— Он сказал, что теперь у меня начинается новая жизнь, — вступилась Бранвен за жениха. — И что все старое я должна оставить в Роренброке.

— Меня ты точно не оставишь, — заметил Эфриэл, который наблюдал за приготовлениями ко сну.

Бранвен уже привыкла к его присутствию и даже перестала краснеть, когда Тильда переодевала ее в ночную рубашку. К тому же сегодня девушка думала совсем о другом и была охвачена мечтами, надеждой и нетерпением. Завтра состоится ее свадьба, а потом она отправится на юг, где станет хозяйкой огромного замка. Она так радовалась этим переменам, что постоянно напевала, и не сразу заметила, какое угрюмое лицо у Эфриэла.

— Все, нянюшка, иди отдыхать, — поторопила она Матильду. — Я еще немного посижу над вишиванием и лягу сама.

Закрыв за старушкой двери на засов, Бранвен повернулась к сиду.

— У тебя лицо, словно завтра похороны, — заявила она. — А это — моя свадьба. Изволь не портить мне настроения.

— Как прикажете, ваша светлость, — ответил он, саркастически.

— Ты как будто недоволен…

— Я просто счастлив, — сказал он саркастически.

— Почему ты злишься?

На сей раз он посмотрел на нее почти с ненавистью:

— С чего бы мне злиться на тебя, маленькая глупая гусыня? Просто я хочу спать. А ты мешаешь мне восторженным воем. Сделай одолжение — радуйся молча.

Но заснуть он так и не смог. Говорят, что сидам неведомы сердечные страдания, но сегодня он готов был поверить, что это всего лишь лживая легенда — в груди давило, словно ребра превратились в железные обручи.

Бранвен так и не поняла, что могло обидеть Эфриэла, но расспрашивать не стала. Невесте положено сиять, а сиять не получится, если не выспишься. Поэтому она легла в постель с чувством выполнения долга и не позволила никаким страстям беспокоить душу. Яркое пламя приняло ее мысленную жертву и послало скорый сон без сновидений.